Вести из леса

Сентябрь

Если дождь уймётся ещё до света нового дня, частенько ложится на землю белая роса-иней. Сбиваются в стаи и не спеша трогаются в путь перелётные птицы. Они молчаливы; коротки и печальны их прощальные песни.

Стадечко серых птиц перепархивает по жнивью. Кто это? Не сразу узнаешь по полёту. Вот одна поднялась чуть повыше, зачастила крыльями и спела отрывок песни. Это жаворонок повторил кусочек из летней песни.

Хорошо сейчас в лесу! Славно дышится, и глаз не оторвать от светлых берёзовых рощ, от опушек, где, кажется, сейчас подожжёт разлапистую ель её соседка — пламенная рябина.

В тихие дни берёзка сбрасывает листья ровным кругом.

С пугливой готовностью кидает липа зубчатые монетки в чёрную воду омута. Багрянеет красавец клён.

Скучно буреет дуб. Крепко держатся на толстых черешках его продолговатые листья. Дождутся они первой вьюги.

Всегда бедновато одетая лиственница пожелтит хвою и так скупо тратит её всю осень, что останется и на зимнюю пору. Долго будут мусорить её золотые иголочки белоснежные скатерти первых порош.

Непрочен осенний наряд леса, недолговечна обнова. Придёт холодный резкий ветер и закружит, завихрит листья. Вот он — лихой листопад!

Перемешает ветер все листья — жёлтые, красные, бурые — в пёстрый шуршащий вал и погонит его по земле.

Сентябрь — охотничий месяц. В поездах, автобусах, автомашинах, на пароходах, лодках, мотоциклах, мотороллерах, велосипедах под выходной день спешат из города люди в больших сапогах с котомками за плечами.

Едут охотники в лес. Бродят с легавыми собаками по краям овсяных полей, по кромкам болот, по лесным покосам. Подросли тетеревята и взлетают далеко от охотника. Перья сизые, косицы в хвосте лирой, брови красные. Красив, наряден тетерев-косач в осеннем пере!

Размякла земля, налились лужи. Известно: летом два дня льёт — час сохнет; осенью час льёт — неделю сохнет.

Стынут поля, пашни, стынут воды. По утрам разливается над землёй знобкий холод. Предвестниками утренников хрустят под ногами жёлтые листья.

На восходе солнца в чернолесье воздух напоён крепким ароматом пожухлой листвы и земляной прели. Хорошо дышится в лесу в ясные дни первоосенья.

Все встречи радостны, все прощания грустны. Потому, наверное, весенние песни птиц веселят душу, а осенние тихи и печальны…

Листья пожелтели, полегли травы. Скворец прилетел к старой скворечне, — поёт. Как и весной, щёлкает он клювом, горлышко его дрожит, но песня не та…

Пеночка-теньковка поёт. Будто стряхивает с ветвей дождевые капельки: тень-тянь-тюнь! Только это не звонкие капельки весеннего дождя, а глухие капли дождя осени.

И птичка зарянка поёт теперь не на заре. Выглянет из-за туч солнце, — запоёт зарянка вполголоса. Услышит её дрозд белобровик — засуетится, засвищет, да вдруг и смолкнет на полусвисте…

И небо не то, и лес не тот, и песни не те.

Но и в осенних птичьих песнях не услышишь «прощай», а слышишь «до свиданья!»

До свидания весной!

Пролётом остановились у нас большие стаи куликов, уток и чаек, — отдохнуть и подкрепиться. Они не спешат от нас на юг, в чужие страны, не то, что весной — на родину. Подолгу задерживаются на берегу моря, на лесных озёрах и широких наших реках. Потом — однажды ночью — стая за стаей снимаются и летят дальше. Ночью им способней летать: в воздухе ни на что не наткнёшься, охотники и кровожадные сокола ничего не видят ночью, а совы не летают высоко над лесом и над морскими волнами.

Утки, кулики и чайки летят с мест своих гнездовий на островах и побережьях ледовитых северных морей. Они принесли привет вам от громадных моржей и морских зайцев, от гренландских тюленей, белух и китов.

Увидите высоко над головой их стаи, услышите в поднебесье печальный их крик, — помахайте им рукой и попросите их, в свою очередь, снести от нас привет африканским львам, нильским крокодилам, зебрам, страусам, слонам. Через несколько дней наши воздушные путешественники встретятся с ними в знойных странах юга.

Только Осень успела прийти, только хозяйничать принялась, как уже слышит недовольные голоса.

Люди говорят:

— Ах, жалость какая, лето красное кончилось…

Птицы в стаи сбиваются, кричат грустно:

— Опять нам лететь на чужбину, за широкие моря, за высокие горы…

Звери лесные ворчат:

— Кончилось вольное житьё, надо норы копать, дупла чистить, запасы готовить…

И никто, видать, приходу Осени не радуется.

Призадумалась Осень.

— Отчего бы это? — спрашивает. — Чем я не хороша, чем не пригожа? И богата, и щедра, и красива — только живи да радуйся… Покажу-ка я нынче себя как следует, потружусь-постараюсь, пускай все довольны останутся.

И за работу взялась.

За лето реки да озёра обмелели, ряской и тиной заросли. Осень их до бережков налила, полным-полнёхонькими сделала. Остудила воду, от ряски и тины очистила, — просвечивает вода до самого донышка.

— Гуси-Лебеди, вольные птицы, — Осень говорит, — вот вам мой подарок! На чистом просторе живите-поживайте, меня добром поминайте!

Взвились Гуси-Лебеди над прозрачной холодной водою, отвечают:

— Не надо нам, Осень, твоего подарка… Прощай!

И улетели прочь.

Делать нечего, — вышла Осень в поля да луга. На полях стерня жёлтая торчит, на лугах — трава за лето выгорела, пожухла. Некрасиво, неприютно.

Сбрызнула Осень поля да луга стеклянной росой, покрыла серебряным инеем. Засверкало всё под солнышком, заискрилось.

— Хомяки да Зайцы, Сурки да Мыши, — Осень говорит, — вот вам мой подарок! Любуйтесь-радуйтесь, меня благодарите!

А Хомяки, Зайцы, Сурки и Мыши отвечают:

— Не надо нам, Осень, твоего подарка… Ну тебя!

Хомяки в своих кладовых зерно укладывают, Зайцы с голых полей к лесу подались, Сурки спать заваливаются. Мыши в норы залезли, носа наружу не показывают.

Делать нечего, — вошла Осень в леса. Были леса тёмные, дремучие, — стала Осень их просветлять, разреживать. Были леса зелёные, — Осень их раскрашивать начала разными красками. У Берёзок листья жёлтыми сделала, у Осинок — красными, у Дубов коричневыми. Все тропки яркой листвой застелила, все болотца пёстрыми половичками укрыла. Светло теперь в лесах, пестро, празднично.

— Белки да Барсуки, Ежи да Кроты, Лисы да Медведи, — Осень говорит, — вот вам от меня подарок! Празднуйте, веселитесь, меня добром поминайте!

А Белки, Барсуки, Ежи да Кроты, Лисы и Медведи отвечают:

— Не надобно твоего подарка, не ходила бы ты лучше сюда…

Не хотят веселиться звери, — у всех заботы тяжкие. Белки гнёзда себе конопатят, Барсуки норы углубляют. Ежи подстилку таскают. Кроты глубоко под землю ушли. Лисы в светлом лесу не показываются, прячутся, а Медведи рыщут — берлоги себе ищут.

Запечалилась Осень, закручинилась. А в чём беда — не поймёт…

Наконец надумала у людей спросить: люди-то уж всё на свете знают и, конечно, ответят, отчего никто приходу Осени не радуется.

Пришла к людям, жалуется:

— Уж я ли не старалась, я ли не работала! Всем одарила, чем могла, а доброго слова так и не услышала…

А люди кутаются в тёплые одежды, усмехаются.

— Да, — говорят, — Осень, всем ты хороша!.. И красива-то, и богата, и мастерица-рукодельница… Всё у тебя есть. Не хватает одной лишь малости — тепла! А, видать, без него-то и все остальные богатства не дóроги…

— А где же взять мне тепла, у кого попросить?

— У кого, как не у ясного Солнышка!

С тех пор и просит Осень у Солнышка тепла. Пока нет Солнца, — хнычет Осень, плачет, льёт холодные слёзы. А как выйдет на небо Солнышко, — перестаёт Осень плакать, улыбается.

Течёт в нашем лесу речка. Вода в речке как крепкий чай. Сколько хочешь в речку смотри, всё равно дна не увидишь. А вот самого себя — пожалуйста. Но только вверх ногами и вниз головой!

И все рыбаки-поплавочники, что над речкой сидят, тоже в воде вниз головой. И все деревья вершинами вниз. И все кусты.

Рыбаки, видать, очень любят, чтоб весь мир вокруг них был вверх ногами: когда ни приди, — всё в речку смотрят!

Я тоже смотрел — здóрово!

Но вот на дворе засентябрило — подевались куда-то поплавочники. Пусто на реке. Только одного я встретил и того — в лесу! Идёт — в правой руке удочка, в левой — сетка, садок для рыбы.

Спрашиваю:

— Чтой-то вы, дядечка, с сеткой да с удочкой в лесу делаете?

— Я, — отвечает, — гри-бо-лов!

— Ну и как, — спрашиваю, — клюёт?

— А вот! — И садком мне прямо в нос. Землёй запахло, прелым листом. В сетке грибы: красные, белые, жёлтые.

— На удочку меня ловите, — говорю, — смеётесь!

— А что ж мне — плакать прикажешь? Плакать мне нечего. Лески не распускал, удочкой не махал, а улова полон садок! Да и собеседник у меня такой приятный — черничный сок на губах не обсох.

— Это, — отвечаю солидно, — я между делом ягодкой баловался. От нечего делать!

— Вот и я, дорогой мой друг, тоже от делать нечего. Как засентябрит в лесу, — нечего на лесных речках делать. Машешь, машешь удочкой — как заколодит! А в лесу у каждой кочки грибки вылупляются. Отогнёшь траву удочкой, — в траве подосиновики, как красные поплавки. Сковырнешь листок, — маслёнок — жирный карась. Подсечёшь толстяка ножичком — и в садок! Одно удовольствие: вываживать просто, засекаются надёжно и лéску не путают. Сейчас к полудню все рыбаки на грибах.

— Вот теперь, дяденька, понятно, что такое гриболов! А то думаю: рыбак, а сухой; с удочкой, а в лесу; в сетке — грибы… Выходит, у рыбаков на безрыбье и гриб рыба!

Ну ни чешуи вам, ни плавничка. То есть — ни корешка, ни шляпки! Как говорят, ловись, рыбка… не рыбка, грибы! Большие и маленькие.

Клёв на уду! Нет, — гриб в корзинку! Тьфу ты! Запутался, как лéска! Не в корзинку, а в садок!

Ну и денёк выдался! Прямо гриболовный. Даже в голове всё вверх ногами!

Летела Муха над лесной полянкой. Вдруг видит — голубой колокольчик растёт. Да такой большой, славный! Сверху будто крыша голубая, с боков будто голубые стены, снизу — голубенькие зубчики, будто крылечко резное. Чем не дом?

— Терем-теремок, кто в тереме живёт?

Никто не отвечает, пусто в голубом домике.

— Ну, — говорит Муха, — стану здесь жить.

Залезла внутрь и стала жить-поживать. Цветочной пыльцой закусывает, цветочным медком запивает. И тепло в теремке, и уютно!

А на дворе — осень. Ночи всё холодней, цветов на лугу всё меньше. Насекомышам жить негде!

Летел мимо Жучок, увидел голубой колокольчик.

— Терем-теремок, кто в тереме живёт?

— Я Мушка-вертушка. А ты кто?

— Я Жучок-старичок. Пусти меня к себе жить!

Пустила Муха Жучка, стали вдвоём жить-поживать. Цветочной пыльцой закусывают, цветочным медком запивают. И тепло в теремке, и уютно.

А на дворе — осень. Ночи ещё холодней, цветов на лугах ещё меньше. Насекомышам жить негде!

Летел мимо Комар, увидел голубой колокольчик.

— Терем-теремок, кто в тереме живёт?

— Я Мушка-вертушка.

— Я Жучок-старичок. А ты кто?

— Я Комарик-сударик. Пустите меня к себе жить!

Пустили и Комара в теремок, стали втроём жить-поживать. Цветочной пыльцой закусывают, цветочным медком запивают. И тепло в теремке, и уютно!

А на дворе — осень. Ночи совсем холодные, цветов на лугах совсем не осталось. Насекомышам жить негде!

Летел мимо Шмель, увидел голубой колокольчик.

— Терем-теремок, кто в тереме живёт?

— Я Мушка-вертушка.

— Я Жучок-старичок.

— Я Комарик-сударик. А ты кто?

— Я Шмель-бобыль. Пустите меня к себе жить!

Начал Шмель в колокольчик влезать, да где такому толстому протиснуться! Стебелёк гнётся, листочки трясутся, лепестки по швам трещат.

Только было влез Шмель — лепестки лопнули, стебель на землю повалился, Муха, Жучок да Комар кто куда покатились…

Последнего теремка и не стало.

В одной из гильз, оставленных себе на память, лежит кусочек ярко-зелёной гнилушки. Такой яркий зелёный цвет появляется на гнилушках, когда дерево долго лежит в воде. Но ко мне эта гнилушка попала не из воды, а с воздуха Вот как это было.

На морском берегу у Ленкорани всегда много чёрных коршунов. Птицы эти питаются падалью, а падали на морском берегу всегда вдоволь. Тут найдёшь и дохлую рыбу, и черепаху, а то и мёртвого тюленя. Для охотника коршун совсем неинтересен. Мясо его не едят. Сама птица неопрятная, перо вечно выпачкано нечистотами и запах от птицы противный.

До сих пор не пойму, зачем я выстрелил в кружившего надо мной чёрного коршуна.

Коршун забил крыльями, но тотчас выровнялся, и только тонкие жёлтые лапы его, зажатые в кулачки, свесились вниз. А из когтей коршуна выпал чёрный комочек.

«Наверное, кусок падали, — подумал я. — Чему же быть другому?» — И стал следить за комочком: куда он упадёт?

Но комочек не упал. Второй коршун, круживший ниже первого, вдруг сложил крылья и ринулся за комочком вдогон. Ловко скогтил его в воздухе — и взмыл.

Я охнул от неожиданности: ну и ловкач! Не ожидал такой прыти от этой на вид ленивой и тупой птицы. И я уже с интересом стал следить за коршунами.

Первый коршун не хотел так легко расстаться со своей добычей. Он набросился на вора сверху. Воришка — раз! — перевернулся в воздухе спиной вниз и навстречу нападающему выставил растопыренные когти.

Когти растопырил, а добычу-то и выронил. Она упала совсем близко от меня.

Коршуны ничего не заметили. Нападая друг на друга, они улетали всё дальше и дальше, и скрылись за деревьями.

Я подошёл посмотреть, чтó выронил коршун. Это должен быть лакомый кусок, раз так свирепо дрались из-за него птицы.

Но это была не падаль. На земле лежала гнилушка ярко-зелёного цвета!

Я изумлённо вертел зелёную гнилушку в руках. Зачем она понадобилась этим мертвоедам? Неужто для игр и забав?

И вот с тех пор вопрос этот не даёт мне покоя. Я всё приглядываюсь к коршунам: может, замечу что? Может, разгадаю загадку?

Неприязнь моя к коршунам прошла. Коршун стал для меня самой интересной птицей.

Спешили мы до ночи в лес попасть — не успели. Заночевали в поле. Палатку к телефонному столбу привязали. Потому что тучи на небе кипят, — быть буре! И только устроились — задуло. Стенки палатки напружинились и загудели. Загудели и провода над головой. Страшно в такую ночь в голой степи.

Гудит вокруг, ревёт, свистит, воет. И вдруг слышим: голоса! Странные голоса. Будто кто-то вздыхает тяжело: «Ох! ох! ох!» А другой подгоняет сердито: «Но! но! но!»

Выбрался я из палатки. Как в чёрный водоворот нырнул, — крутит, толкает, дышать не даёт. Но всё же разобрал — голоса-то с неба! Птицы кричат. Летят птицы на юг и вот кричат в темноте, чтобы не потерять друг друга.

Большие и сильные высоко летят. А мелюзга разная — голосишки пискливые, крылышки мокрые дребезжат! — над самой землёй мчат. Гонит их вихрь, как сорванные листья.

Не разобрать по голосам — что за птицы? На пролёте птицы особыми, «дорожными» голосами кричат, не похожими на их всегдашний зов. Заполз я обратно в палатку.

Всю ночь рвал палатку ветер. Гудели провода. И кричали в темноте птицы.

А утром — тишина. Ни туч, ни ветра. Солнышко проглядывает. А ничего живого не видно. Вот только лисичка вдоль столбов бежит. Да чудная какая-то — бежит и кланяется! Пробежит — поклонится, пробежит — поклонится. Поклон — носом до земли.

До нас добежала — стоп! Пастишку разинула, вильнула да так по земле пошла, что, кажется, над землёй полетела! А когда вильнула, чёрный комочек из пастишки выронила. Пошёл я посмотреть. И вижу — птичка! А дальше под проводами ещё. Ночью о провода побились! Так вот почему кланялась лисичка! Каждой мёртвой пичужке — лисий поклон.

Сколько тут птиц! Рыжегрудые зарянки упали на сухой бурьян, и бурьян расцвёл оранжевыми цветами. Куличок угодил в лужу — заломившееся крылышко торчит вверх. Ветер гонит мёртвого куличка, как лодочку под парусом.

У лужи — каменка. Тонкие пальчики стиснуты в кулачки, видно, от боли.

Далёк, далёк и труден птичий путь. Много птиц ещё потеряется в темноте и не откликнется на зов пролетающих стай. Много попадёт в зубы лисиц и когти ястребов. Но ещё больше — долетят.

Обязательно долетят.

Счастливого им пути!

Ягоду за щеку, грибок в кузовок. От ягоды к грибку, от грибка к ягоде, — и забрёл. Лес вокруг тёмный. Деревья переговариваются по-своему: ели — еле-еле, осинки — вполшёпота.

Жарко. Кузова плечо оттянули.

Глядь — яма с водой. Бочажина! Лесная — чёрная. Посреди две кувшинки золотые, как совиные глаза. Так и смотрят. Загляделся я в бочажьи глаза. А позади кто-то и скажи звериным голосом: «Мам-м!» Я так и отшатнулся! Медведь! Стоит и смотрит.

Я с перепугу на него грибным кузовком замахнулся, — стоит. Я ягодным, — смотрит. Потом глянул как-то боком и опять сказал: «Мам-м!» Я бежать. Кузова бросил.

До бочажины полдня брёл, а от бочажины домой за полчаса отмахал. Да неделю в лес и носа не казал. Вкус грибной и ягодный забыл.

А потом думаю: волков да медведей бояться — в лес не ходить. Пошёл.

От грибка к ягоде, от ягоды к грибку — и опять забрёл.

Слышу: ели переговариваются еле-еле, осинки вполшёпота. Вижу: бочаг чёрный с совиными глазами. А вон и кузовки мои — грибной и ягодный. Пустые кузовки — медведь всё поел. От ягод — пожёвки, от грибов — огрызки.

Тут-то мне и стук в голову: а уж не нарочно ли тогда мишка пугнул меня? Он ведь тоже заядлый грибник да ягодник. Что ему стоит: ворчнул раз — и два кузовка! А то собирай по крохам. А я, дурень, кузовками полными у его носа размахивал — аппетит дразнил.

Так, наверное, и есть. Не меня ж, в самом деле, медведь есть собрался!

Но это, конечно, я так думаю. А что тогда медведь думал, — не знаю.

Он ведь, помню, и говорил мне что-то, да я разобрать не успел, вот досада!

Жалуемся! А что же нам делать? Когтей у нас нет, клыков нет — вот всяк обидеть и норовит. Кто ягод рябины захочет, — срывает с дерева кисти вместе с ветками; кому багряные листья осины приглянутся, — ломает сучки. Жёлуди нужны, — сшибает с дуба камнями, палками, только треск идёт! Растопка для костра нужна, — кору кольцом с берёзы или ёлки стешут. Да ещё и топор в живой ствол по обух воткнут.

Мы болеем, мы чахнем, погибаем, а им и горя мало: в лесу, говорят, деревьев много.

Прозрачная слеза… Как бы не так! Наши слёзы не прозрачные, мы плачем чёрными слезами. В дождь мы льём ручьи чёрных слёз! Наши кроны поредели, листья и хвоя поблёкли. Мы задыхаемся от дыма заводских труб. С дымом на наши листья и хвою попадают мельчайшие брызги серной кислоты, вредные смолы и сернистый газ. Копоть покрывает нас с вершины до корня. Чёрные слёзы капают на землю. Что делать?

Запасли ребята на зиму много семян лебеды, крапивы, репейника, конского щавеля, подсолнуха, тыквы и арбуза. Зимой они думают сделать кормушки и подкармливать лесных птиц. Что в садах созрели яблоки, груши и крыжовник, напоминать не надо — каждый сам знает! Но вот что в лесу поспели дикие ягоды и семена, пригодные для подкормки птиц, напомнить нужно. Вот и напоминаем!

Зимой голубям помогают. Но не все знают, что нашим городским голубям нужно помогать и летом. Ведь в городе нет ни ягод, ни зёрен. Ребята все на лето разъезжаются. Голуби прилетают на знакомые подоконники, где они кормились всю зиму, но на подоконниках ничего нет…

Сейчас вы все собрались в город. Вспомните про голубей!

— Ой, шум какой! Ой, треск какой! Не иначе — волки бегут или медведи бредут…

— Не бойся, косой… Это я, Ёжик…

— Чего же ты, бессовестный, такой шум поднял?!

— Да разве я виноват? Это листья сухие шуршат под лапами, никак тихо не пройдёшь. Я шаг шагну — и сам от страха трясусь!

Пролетает ветер над полем, где рожь посеяна:

— Кто в хлебах живёт, кто в низеньких прячется?

— Это я, Жаворонок, с птенчиками. Больше нету никого.

Дни проходят, растёт рожь, кустится. Опять пролетает ветер:

— Кто в хлебах живёт, кто в густых прячется?

— Это я, Жаворонок, с птенчиками.

— Это я, Куропатка, с цыплятами.

— Это я, Перепёлочка, с детками. Больше нету никого.

Дни проходят, растёт рожь, колосится. Опять пролетает ветер:

— Кто в хлебах живёт, кто в высоких прячется?

— Это мы, Жаворонки.

— Это мы, Куропатки.

— Это мы, Перепела.

— Это мы, Лисы, с лисенятами.

— Это мы, Волки, с волчатами. Больше не помещается никто.

Дни проходят, жатва начинается. Убрана рожь. Опять пролетает ветер:

— Кто в поле живёт, кто в стерне прячется?

А ответа нет.

Жаворонки улетели, Куропатки по кустам разбежались, Перепела по лугам разошлись, Лисы да Волки в лесах скрываются.

И в поле — хоть шаром покати.

Поссорились на перемене ребята.

Один кричит:

— Я тебе покажу, где раки зимуют!

А второй ему:

— Ишь, разошёлся, прямо из кожи вон лезет!

Тут подбежал к ребятам дежурный, давай их расталкивать. А они на него напустились:

— Всё следишь! Наверное, и спишь с открытыми глазами! А дежурный вдруг как крикнет:

— Стойте, ребята! Разгадайте-ка свои загадки!

— Какие такие загадки? — удивились ребята и разжали кулаки.

— А вот какие, — сказал дежурный. — Слушайте!

Первая: где раки зимуют?

Вторая: кто из своей кожи вон вылезает?

Третья: кто спит с открытыми глазами?

Вот уже неделя, как эти ребята больше не ссорятся. Сами свои загадки разгадывают.

Попробуйте разгадать и вы.

Похвастался гриб-зонтик:

— Я всех грибов выше.

— Неправда, — говорят опёнки, — мы и на пеньке-то выше тебя, а заберёмся на дерево, будем ещё выше.

— Ну, на дерево-то высоко не влезете, не то, что я! — крикнул им с берёзы какой-то гриб. — Я всех выше.

Отгадайте, что это был за гриб.