Вести из леса

Ноябрь

Первая пороша! Выпадает она всегда неожиданно. Выйдешь на улицу и удивишься: под фонарём и в световых полосках автомобильных фар вертится какой-то беловатый дождь. Протянешь руку, и ладонь почувствует лёгкие уколы снежинок. Надо хорошо приглядеться к ним, чтобы увидеть, какие это чистые, ладные звёздочки.

И звери удивляются первому снегу, даже немного боятся его.

Заяц-русак больше суток пролежал в можжевеловом кусту, всё не решался выйти. На вторую ночь оголодал и побрёл раскапывать озимь.

Лосиха весь снегопад протопталась в глухом ельнике, переждала погоду и пошла озираясь и насторожив уши.

За ней потянулся лосёнок. Он часто останавливался и нюхал новый покров земли, такой странный, мягкий и холодный.

Обрадовался заяц-беляк. Встал, потянулся. Кончились прятки! Надоело под валежинами да в хворосте таиться. Смотрите: раз прыжок, два прыжок, нету меня!

Белая земля, белая трава, белые кусты и я такой же, никто меня не заметит, никто не найдёт.

Не хвастай, зайчишка! Сам укрылся, а след оставил. Тянется он по свежей пороше: две лапки так, две лапки эдак. Куда бы ни ушёл, след выдаст. Вот новая забота. Принялся косой след путать, — крутит, петляет, в стороны прыгает. Кто хочет догнать, пусть разбирается.

Обильный снег прижал ветки кустарника.

В ольшанике перепархивают снегири. Посвистывают. Взлетит красногрудый, — снежное облачко на солнце вспыхнет, присядет на ветку, — опять крыльями морозную пыль уронит.

Снег лежит новый, мягкий и чистый.

Тихо вокруг и так бело, что глаза жмурятся.

И всего только на палец прикрыла землю порóшка; а какая перемена! И почему так хорошо на душе? Петь хочется, побежать хочется. А ещё лучше нагнуться, набрать полную горсть и кинуть тугой снежок прямо в голубое небо.

Жил да был на свете воробей.

Не городской воробей, — деревенский. Городские — те скушно привыкли одеваться, серенько. А этот расписной красавец: шапка на нём коричневая, на щеках чёрные наушники, и по каждому крылу две белые полоски пущены.

Летом хорошо жилось воробью. И вольготно, и сытно. А пришла осень, и совсем худым стало житьё.

Льют дожди холодные, ветер-сиверко задувает, а еды так и вовсе не сыскать. Весь хлеб колхозники в амбары свезли, домашнюю птицу в сараи заперли, — нигде зёрнышка не украдёшь. Загоревал воробей, да нечего делать. Ты птица сорная, бесполезная, никто тебя задарма голубить не станет. Сам живи.

Вот и надумал воробей лететь, куда глаза глядят.

«Хоть земля, — думает, — и круглая, но должен же найтись на ней тёплый угол… Авось найду!»

И полетел.

Долго ли, коротко летел — притомился. Воробьиные крылышки куцые, такие за море не унесут. Мах, мах — да и впопыхах. Запыхался воробей и сел на лесной опушке.

Видит — растут кругом частые кустики, болотные кочки торчат, и ходят между кочек белые птицы с чёрными хвостами.

— Здорóво! — сказал воробей. — Вы кто таковы?

— Мы белые куропатки, — отвечают птицы. — А ты кто?

— Я, ребята, воробей. Из деревни. Лечу тёплый угол для житья искать.

— Зачем тебе лететь? — удивились куропатки. — Оставайся с нами.

— А хорошо ли живёте?

— Уж куда лучше. Было нам холодно, мы в зимнее, толстое переоделись. И тепло, и не видно нас. Было по снегу неловко ходить, мы лыжи приспособили из пёрышков. Теперь не проваливаемся. Было голодно, мы длинные когти отрастили, теперь снег роем, ягоду выкапываем. Чем не житьё?

— Ну, не-ет! — говорит воробей. — Это не по мне. Забот полон рот: и шубу надо, и лыжи, да ещё ягоду копай!.. Прощайте!

И дальше полетел.

Долго ли, коротко — добрался до светлого березничка. На ветку спустился.

Видит — сидят на берёзе две птицы: хохлатый петушок и рябенькая курочка.

— Здорóво! — сказал воробей. — Вы кто таковы?

— Мы рябчики, — отвечают птицы. — А ты кто?

— Я, ребята, воробей. Из деревни. Лечу тёплый угол для житья искать.

— Зачем тебе лететь? — удивились рябчики. — С нами оставайся!

— А хорошо ли живёте?

— Уж куда лучше. Было нам голодно, мы взяли да гладких камушков наглотались. И теперь животы у нас любую еду перетрут: и хвою, и почки, и веточки… Что твоя мельница! Было нам холодно, да мы в снегу спать научились. Нырнём в снег, будто в перину, — и до утра! Чем не житьё?

— Ну, не-ет! — сказал воробей. — И это не по мне. Чтоб я камни глотал да в снегу спал… Прощайте!

И дальше полетел.

Долго ли, коротко — добрался до тёмного ельничка. На еловую лапу сел, огляделся. Видит — копошится рядом рыжая птица с носом, будто кривые ножницы.

— Здорóво! — говорит воробей. — Ты кто таков?

— Я клёст, — отвечает птица. — А ты кто?

— Я, брат, воробей. Из деревни. Лечу тёплый угол для житья искать.

— Зачем тебе лететь? — удивился клёст. — Оставайся со мной!

— А хорошо ли живёшь?

— Уж куда лучше. Было мне голодно, я себе эвон какой хитрый нос смастерил. Что твои щипцы! Теперь шишки лущу, семена из них тащу, до того сытно! Было мне холодно, стал я гнездо рубить. Тёплое будет, хоть, под Новый год птенцов выводи… Чем не житьё?

— Ну, не-ет! — сказал воробей. — И это не по мне. Нос тут ещё мастери, гнездо руби… Прощай!

И дальше полетел.

Долго ли, коротко летел — а тут лес и кончился. Впереди — город большой. И видимо-невидимо там серых городских воробьёв!

— Здорóво, братцы! — закричал воробей. — Как житьишко-то?

— Живём — не тужим! — отвечают городские. — Лучше всех! На помойке крошку украдём, из лужи водички хлебнём, у печной трубы погреемся… Чем не житьё?

Вот это по мне! — сказал воробей.

И остался в городе жить.

Далеко на Севере, на берегу залива, стоял рыбачий колхоз.

Однажды зимой, в полярную ночь, вышел молодой рыбак на лёд проверить в проруби перемёт.

Только дошёл до середины залива, задул ветер.

Позёмка! Над самой землёй свищет. Как закрутил! Вьёт по ногам, несёт снежную пыль. Ничего по сторонам не видно. Только небо над головой чистое-чистое, чёрное, с жёлтой луной.

Повернул рыбак назад.

Идёт, идёт… Нет берега.

Ещё немного прошёл, понял: заблудился!

Вправо подался, влево и совсем потерял дорогу. Что делать? Вдруг видит, — впереди за метелью мелькнули три тени. — Люди!

Бросился за ними.

— Э-ге-гей! — кричит.

Куда там! Разве услышат: ветер воет, все слова назад уносит.

Тени то покажутся, то опять скроются.

Идут трое быстро, ходко. Один за другим, цепочкой. Никак их не догнать.

На его счастье, скоро позёмка стихла.

Огляделся. Вокруг жёлтые и зелёные лунные полосы. Лёд да снег. Впереди чёрной стеной берег. На берегу домики, сети на кольях. Точно к колхозному посёлку вышел.

Ну, вот и всё!

Выбрался парень на твёрдый наст.

«Догнать бы этих троих, спасибо сказать!» — думает.

Не успел. Проводники его тёмными пятнышками под берегом помаячили, выбрали место поудобнее, по круче наверх влезли и пропали.

Добрался и он до берега. На четвереньки встал и тоже полез наверх.

Вдруг сверху — бах! Бах! — выстрелы.

Поднял рыбак голову, а на горке перед ним, как из-под земли, — нырк! — медведь вырос. Здоровущий! Лунным светом, словно жёлтым молоком, облит. Морда и шея длинные. Привстал да как махнёт через рыбака. Тот — бух! — на землю и кувырком с горы. А через него ещё два медведя — гоп! гоп! — перелетели и драпа от берега.

Лежит парень на снегу ни жив ни мёртв, голову в тулуп спрятал. Слышит — люди бегут.

— Гляди, — кричат, — одного ухлопали! Не будут больше по сетям лазать. Ишь повадились!

Разобрались, — а это человек. Да ещё свой, колхозный.

Сердятся рыбаки: ушли лохматые ворюги!

А парень рад: целы его провожатые. Ишь как, толстоногие, по льду дуют!

Голые деревья дремали в осеннем тумане. Дорожные лужи тосковали о весёлом топоте дождевых капель. На земле всё замерло. А в мутном небе мчались клочки серых и белых облаков.

«Не оглянёшься — и зима!» — подумал пасечник Федосеич. Он чинил забор, выкопал столб и присел отдохнуть.

Прошли красные денёчки! Не летать больше пчёлам по душистым цветам. Сожмутся живым комом в улье и притихнут до весны. И он, Федосеич, сожмётся и притихнет. Без пчелиной суетливой жизни, без солнца и тепла и ему не житьё.

Длинна хмурая осень, ещё длиннее холодная зима. А весна за горами, за долами! Совсем загрустил Федосеич. Может, и не дожить ему до весны! У ног старого пасечника, на выкопанном песке, лежал кустик мать-и-мачехи.

— Корень-то какой здоровенный! — удивился Федосеич и взял его в руки. Разглядел и удивился ещё больше. На толстом корневище мать-и-мачехи приютилась кучка тесно прижавшихся друг к другу круглоголовых стебельков.

— Подумать только, — прошептал Федосеич, — у неё уже и цветки к весне под землёю приготовлены!

И он вспомнил, как ранней весною на чёрных проталинках вылезают из земли такие семейки стебельков мать-и-мачехи. Вспомнил, как постепенно разгораются из головки жёлтыми звёздочками. Первые весенние цветы! Первая радость пчёл! Первые капли мёда!

«Кажется, весна не за горами, а под липами, тут она с осенью-то рядышком, — подумал Федосеич. — Тут она, весна, под ногами». И от этого открытия он вдруг развеселился:

— Что горевать, дождусь весны и я! Встречу её вместе с пчёлками!

Однажды в школе, на большой перемене, мы все столпились в коридоре. И вдруг в коридор влетела птичка! Мы очень испугались и разбежались в разные стороны. Птичка упала прямо на пол.

Я подбежала к птичке и увидела, что у неё сломана ножка. Тогда мы взяли птичку и понесли в класс. Там мы её накормили и перевязали ей ножку. Через две недели птичка уже летала и прыгала. На третьей неделе мы птичку выпустили.

Зимой мы устроили у школы четыре кормушки для птиц. К нам прилетало много разных птиц. И однажды мы увидели на кормушке ту самую птичку, которую выпустили!

Птичка эта — снегирь.

Я — великий повелитель птиц!

Захочу — и птицы сами прилетят ко мне.

Захочу — прилетят голуби и воробьи.

Захочу — синички.

Захочу — явятся гости с севера: свиристели и снегири.

Нет, я не волшебник. Я не шепчу таинственных заклинаний. И у меня нет волшебной палочки.

Но зато у меня есть волшебная полочка.

На вид полочка совсем проста. Простая фанерка с простыми деревянными бортиками. Но в полочке волшебная сила!

Ладно уж, так и быть, — я открою свой секрет!

И к вам — стоит вам только захотеть! — будут прилетать птицы.

Для этого надо на простую полочку насыпать крупы и хлебных крошек. Да, да, на обыкновенную полочку насыпать обыкновенной крупы и обыкновенных хлебных крошек! Потом полочку нужно выставить за окно. И полочка сразу станет волшебной. На полочку сразу же прилетят голуби и воробьи.

А если вы живёте у парка или в деревне, бросьте на полочку кусочек сала. Тогда прилетят синицы!

Положите кисти рябины, — прилетят снегири и свиристели.

Кого захотите, — те к вам и прилетят!

У птиц сейчас трудно с едой.

Сделайте себе волшебную полочку.

Каждый день станут прилетать к вам разные птицы.

Вы станете добрым повелителем птиц!

— Ах, Воробей, ты к зиме тоже вылинял?

— Ничего я не вылинял. Это вы, куропатки, зимние шубы понадевали. А я житель городской, круглый год в демисезонном пальтишке прыгаю.

— Ты же был пёстренький, в пятнышках, а теперь сереньким стал!

— Это у меня на пёрышках светлая каёмочка выросла, закрыла пятнышки. Вот я и посветлел.

— И всегда таким будешь?

— Как бы не так! За зиму пёрышки обтреплются, укоротятся, и к весне опять стану пёстреньким!.

— Видали?! Видали!? Я грибы на сучок сушить повесила, а Мышь их у меня таскает… Ах, злодейка!

— Кто у кого больше стащил! Я орехи на пеньке разложила, так и оглянуться не успела, как они у тебя, Белка, в дупле оказались!

Заяц-беляк всё лето серым был, а сейчас вон весь в белом щеголяет. Белка летом рыжая была, сейчас серую шубку надела. Одна я, бедная, зимой и летом одним цветом. Да что я — рыжая, что ли?!