Май


Май — месяц расцвета земли, зелёного шума и первых гроз.

В эту пору нет растения, чтобы не тронулось в рост, нет птицы без гнезда, нет зверя без выводка, нет человека без улыбки.

Когда первые клейкие и маленькие ещё листья глянут из почек, лес отзовётся на порыв ветра лёгким и ласковым шелестом. Полная листва, нарядная и пышная, громко спорит с налетевшим шквалом, шумит, плещется в весёлых и тёплых струях. Прислушайтесь к зелёному шуму майского леса — какой он радостный и многоголосый!

Радует сердце человека зелёный шум!

Везде светятся яркие кисти черёмухи. Не видно её в лесу ни зимой, ни летом, а вот зацвела, и всюду она: и в подлеске, и на опушке глухого ельника, и вдоль ручья.

В начале мая неярко цветёт наша северная земля. В лесу на чистинках появляются белые и голубые островки ветреницы и перелески. Под древесным пологом — далеко один от другого — цветут кустики волчьего лыка. Нет ещё ни одного листика на его голых ветках, но на кончиках пышно распустились розовые, нежно пахнущие гроздья. У полевых дорог вспыхивают жёлтые звёздочки мать-и-мачехи.

В конце месяца в цвету все леса и поля. Красные шапочки клевера и смолки, воздушные купола одуванчика, белые лепестки поповника — ромашки, похожие на бабочек цветы луговой чины светятся в уже высокой траве.

Звенит майский лес птичьими голосами. Одна певунья перебивает другую.

Вот, словно капельки воды в пруд роняет, поёт пеночка-теньковка; нежным, чуть слышным посвистом отзывается в ельниках пищуха; тянет синица-пухляк настойчивое: «Дай! дай! дай!» Дрозд белобровик знакомо и плавно переходит от звучно разбойного посвиста к нежному щебетанию. В берёзовой вершинке неустанно повторяет мелодичную песенку пеночка-весничка. Лесной жаворонок, кидаясь вниз с макушки сосны, льёт в полёте звонкое: тиу! тиу! тиу! тиу!

Потеплела и ожила вода. Поверху бегают водомерки и клопы-бегуны. Жёлтой лентой окаймила калужница низкие берега заливов. То и дело над глубиной и у мелкого берега плещется рыба.

Свила утка гнездо на малой кочке, среди ломаного прошлогоднего камыша. Кругом плещется вода, как в море. Неуютно. Ветер ерошит перья. Ястреб заметить может. Немного прошло времени, — сбежала полая вода, из влажной земли поднялись острые язычки осоки, хвоща, камыш потянулся. Сидит утка, как в лесу, — тихо, спокойно. Было гнездо в море на островке, а дети выведутся в дремучей зелёной чаще…

В конце мая прилетают стрижи. Дивная птица режет воздух так, что свистят упругие острые крылья. Глазом следить трудно за полётом быстрых стрижей. Прилётом своим возвещают они приход лета. Через день-другой прилетит иволга. Томно засвистит, как на флейте сыграет, в совсем уже полнолистных вершинах деревьев.

Май — конец весне, лету начало.



На солнышке и в тени

Есть такие весенние травки с круглыми листиками — чистяки. И вот два таких чистяка, два брата, выросли: один на берегу канавы, другой — под кустом.

В ясную погоду берега канавы были залиты солнцем с утра до вечера. А под кустом было темно, как в комнате под кроватью.

Расцвели берёзы, из мохнатых лап елей высунулись светло-зелёные пальчики. И в тихий день, когда высоко в воздухе играли друг с другом бабочки-белянки, оба брата-чистяка расцвели. Цветочки у них были простые: в серединке шишечка пестиков, вокруг неё тычинки, а за ними ярко-жёлтые лепестки-язычки. Простые цветочки. Но у чистяка, который рос у канавы, лепестки так искрились, так блестели на солнце, что ни один жучок, ни одна муха не пролетали мимо этих сверкающих цветков. Чистяк был очень рад своим крылатым гостям. Он знал, что, если в цветках никто не будет копошиться, не вырастут семена. А ведь семена — это дети, самое-самое дорогое.

— Ну, какой же я умница, что вырос в этом месте, — сам себя хвалил чистяк: — И сам я живу не скучаю, и детки у меня обязательно будут.

— Да, ты-то счастливец, ты сынок весны, — говорили ему жучки-гости, — а вот твой брат — её пасынок.

И скоро все стали их Сынком и Пасынком звать. Пасынком брата счастливого чистяка назвали потому, что он был очень одинок под своим кустом. К нему никто не прилетал. Ну, кому же захочется улетать с тёплого весеннего солнышка в сумрак и тень?

— Какую ты сделал глупость, что вырос под кустом, — сказал однажды брату Сынок Весны. — Не прилетят к тебе в гости мухи и жучки, останешься без ребят. Как же ты об этом не подумал?

— Да я же попал сюда ещё семечком. Разве семечко думает, куда ему упасть?

— Да ведь и я тоже из семечка, а ведь вырос же на солнышке!

Солнце грело всё жарче и жарче. В садах расцвели вишни, собрались цвести яблони. А братья чистяки уже отцвели. Их жёлтые лепестки-язычки осыпались на землю. Пропала вся красота!

Но у Сынка Весны выросли семена, и он был очень этому рад. А у Пасынка не появилось ни одного семечка. Отцвели цветки, засохли цветочные ножки, и остались у него одни круглые листики.

— Так тебе и надо, — сказал Сынок, — не расти под кустом! Посмотри-ка, сколько ребятишек у меня! Завидуешь?

Но Пасынок улыбнулся и сказал:

— Зачем завидовать. У меня тоже есть ребятишки, да ещё какие!

— А есть, так покажи!

Но Пасынок не мог этого сделать. Его ребята до поры до времени были спрятаны. Между каждым листиком и стебельком у растений бывает ямка. Вот в таких ямках и притаились ребята Пасынка. Удивительные ребята! Не семена, а просто маленькие блестящие шарики-почки.

Когда листья Пасынка завяли, эти шарики-почки выкатились на землю и покатились к канаве. Тут их увидел и Сынок Весны.

— Ну, полюбуйся теперь на моих ребят. Видел ты когда-нибудь таких крепышей? — спросил брата Пасынок.

Сынок так удивился, так удивился, что только и мог пробормотать:

— Вот тебе и Пасынок Весны!


Как Бобрёнок плотину строил

Весной, когда речка разлилась, молодой Бобрёнок поплыл новое место искать для житья.

На прежнем-то месте тесно стало — хатки почти рядышком стоят, никакого раздолья нету, на бережках все осинки повалены и ветки обгрызены. Хочешь не хочешь, а переселяться надо. День плыл Бобрёнок — приглядывался, второй день плыл — приглядывался, на третий день отыскал хорошее местечко.

Видит: один берег крутой, под ним вода тёмная, глубокая, нырять удобно. Другой берег отлогий, там вода светлая, мелкая, — вылезать удобно. Кругом березняк да осинничек ветками шелестит, — значит, кóрма будет вдоволь. Лучше места не сыщешь! Остаётся плотиной речку перегородить да хатку себе построить. И живи-поживай, горюшка не зная.

Но только плотину ставить и хатку строить — не легко. Много тут работы! А Бобрёнок — один-одинёшенек, и не справиться ему будет, не осилить… Подумал Бобрёнок и решил: «Пойду-ка себе помощника искать. В лесу зверей тьма, авось кто и пособит, поступит в напарники». Вылез Бобрёнок на берег и отправился лесных мастеров искать. Долго ли шёл, коротко ли, — глянь, под кустом Ёж копошится, щелкунов и жужелиц ловит. Да так ловко! Чуть в прошлогодних листьях шорох послышится, травинка шевельнётся, — Ёж мигом туда — хвать! — и вот уж поймал насекомыша.

«Маленький, да удаленький! — Бобрёнок думает. — Хорошо бы мне такого товарища». Вышел из-за куста и говорит:

— Ёж, а Ёж! Не пойдёшь ли ко мне в помощники? Я здесь поселиться хочу, жильё себе строить буду.

— Отчего не пойти? — согласился Ёж. — Так и быть, подсоблю.

Вернулись они к речке, Ёж спрашивает:

— Чего делать будем?

— А вот гляди! — говорит Бобрёнок. — Делай, как я!

Подошёл он к осинке и начал ствол зубами грызть, на брёвнышки распиливать.

Ёж постоял, постоял рядом, да и головой замотал.

— Не-ет, — говорит, — в этом деле я тебе не помощник. Норку под корнями устроить — могу, листьев натаскать — могу, подстилочку мягонькую сделать — могу. А деревья ты, брат, сам спиливай. Мне для такого дела и зубов не отпущено…

Закручинился Бобрёнок, запечалился. Распрощался с Ежом, отправился других мастеров искать.

Долго ли шёл, коротко ли, видит — на склоне оврага Барсук работает, глубокую нору когтями роет. Да так старательно! Песок в сторонку отбрасывает, стеночки зачищает, земляной пол утаптывает.

Думает Бобрёнок: «Вот бы мне такого старателя в товарищи!»

Подошёл поближе и просит:

— Барсук, а Барсук! Иди ко мне в помощники, я здесь поселиться хочу, дом строю!

— Ну, чего ж, — отвечает Барсук. — Давай, выручу.

Вернулись они к речке, к спиленным брёвнышкам.

— Делай, как я! — говорит Бобрёнок.

Столкнул он в воду брёвнышко, поплыл. Брёвнышко перед собой толкает, задними лапами гребёт, хвостом подруливает. Пригнал брёвнышко к тому месту, где плотине быть, начал между камнями пристраивать.

Барсук постоял, постоял на берегу, да и лапами развёл:

— Извини, брат, в этом деле я тебе не помощник. Норы устраивать — могу, ходы-выходы под землёй делать — могу, а вот плавать и нырять не обучен. Сам уж трудись…

Распрощался Бобрёнок с Барсуком, отправился нового мастера искать.

Долго ли шёл, коротко ли, видит — по зелёной поляне Медведь бродит, сладкие корешки выкапывает. Да как здóрово-то! Рванёт лапой — целый ком выворотит, камень попадётся — на сторону отвалит.

Думает Бобрёнок: «Вот бы мне такого силача в товарищи!»

Подошёл и начал упрашивать:

— Медведь, а Медведь! Возьмись мне помогать, я здесь поселиться хочу, жильё строю!

— Угу, — согласился Медведь, — это можно… Пошли!

Вернулись они к речке. Бобрёнок ещё несколько брёвнышек на плотину пригнал. Потом говорит:

— Делай, как я!

Начал со дна реки вязкий ил доставать, на плотину нашлёпывать. Хвостом, как лопатой, пришмякивает, разглаживает, закругляет.

Медведь от удивления на дыбки встал.

— Ну, — говорит, — в этом деле я тебе не помощник. Колоды переворачивать — могу, еловой коры надрать — могу, а вот плотину обмазывать — не гожусь. Хвост не дорос.

Совсем опечалился Бобрёнок. Уж если Медведь не годится в помощники, то кого же звать? Останется плотина недомазанной, хатка недостроенной. Зимой Бобрёнку жить негде будет…

Сидит он на берегу, горюет.

Вдруг — плюх, плюх, — слышно, плывёт кто-то по речке. Ещё один молодой Бобрёнок пожаловал!

— Ты куда?

— Место новое искать, хатку строить.

— Так давай здесь вместе жить!

— Давай!

И так принялись два Бобрёнка за работу — сразу дело пошло. И деревья свалили, и плотину поставили, и хатку построили. Быстрёхонько!


Слепой бельчонок
(Рассказ мальчика)

Папа нашёл мне бельчонка весной. Он валялся под большой сосной, где у белки гнездо. Может быть, белка перетаскивала его куда-нибудь и обронила. Я не знаю.

Мы с папой даже не заметили, что он слепой. То есть, мы видели, но считали, что он нормальный: ведь они все родятся слепыми. Мы его выкормили из соски. То есть, сперва он соску не брал, сперва мы его с пальца кормили: обмакнёшь в молочко палец, а он с него слизывает. А потом на бутылочку стали соску надевать, и он из бутылочки пил.

Он рос, рос, а глаза не открываются. Потом открылись, — и мы увидели, что они совсем белые: слепые! Мы не знали, что с ним делать.

Но он такой весёлый был и ласковый. Узнавал по голосу и папу, и меня. Войдёшь в комнату — он раз! — и вмиг у тебя на плече очучивается! А к папе всегда в карман залезал: нет ли там чего вкусненького?

Очень любил шишки, орехи. В лапках держит, зубками быстро-быстро работает. Три ореха съест, четвёртый про запас прячет. Только как прятал-то? Положит куда-нибудь в уголок между полом и стенкой и думает, что спрятал. Слепой. Думает, и все слепые. Не знает, что раз открыто лежит, — значит, у всех на глазах.

Слепой, слепой, а по всей квартире отлично бегал, ни на что не натыкался. Со стула на спинку кровати, с кровати на шкаф чересчур даже ловко прыгал; ни разу не было, чтобы сорвался или там вещь какую-нибудь уронил. Такой акробатист!

Вот только когда стул или там что-нибудь неожиданно переставишь, куда ему прыгать, — ну, тут прыгнет и шлёпнется. Слепой же ведь всё-таки. Нисколько не видел.

Вещи надо было всегда так передвигать, чтобы он слышал. Тогда он понимал и уж в пустое место не прыгал.

Ушами понимал. Уши у него были хорошо зрячие.


Полосы и пятнышки

Встретились на поляне двое малышей: косулёнок — лесной козлёночек, и кабанчик — лесной поросёнок.

Нос к носу встали и разглядывают друг дружку.

— Ой, какой смешной! — говорит косулёнок. — Весь полосатый-полосатый, будто тебя нарочно раскрасили!

— Ой, а ты до чего смешной! — говорит кабанчик. — Весь в пятнышках, в пятнышках, будто тебя нарочно забрызгали!

— Я в пятнышках для того, чтобы лучше в прятки играть! — сказал косулёнок.

— И я полосатый, чтобы лучше в прятки играть! — сказал кабанчик.

— С пятнышками лучше прятаться!

— Нет, с полосками лучше!

— Нет, с пятнышками!

— Нет, с полосками!

И заспорили, и заспорили! Ни один уступить не хочет.

А в это время затрещали сучья, захрустел валежник. Вышла на поляну медведица с медвежонком.

Увидел ее кабанчик — и стреканул в густую траву. Вся трава полосками, полосками, — исчез в ней кабанчик, словно сквозь землю провалился.

Увидел медведицу косулёнок — и стрельнул в кусты. Между листьев солнце просвечивает, везде только жёлтые пятнышки.

Исчез в кустах косулёнок, словно его и не было.

Не учуяла их медведица, прошла стороной.

Значит, оба одинаково ловко в прятки научились играть!

Напрасно спорили.


Незваные гости

Пробил дятел в кленовой коре дырочку — напился сладкого сока.

За дятлом долгохвостая синица прилетела — тоже носик помочила. За долгохвостой — лазоревка: три капельки выпила.

Улетели птицы — насекомыши собрались.

Мухи прилетели. Две бабочки крапивницы. Траурница красавица — крылья чёрные, кайма на крыльях жёлтая и синие глазки по ней.

Все сладкий сок сосут — улетать не собираются.

Муравьишка приполз — усами шевелит.

Комарик прилетел — долгими ногами в патоке увяз.

Может, и ещё кто-нибудь притащился бы, да тут дятел — порх! Гости незваные — кто куда!

Муравей замешкался — дятлу на язык прилип.

Запил дятел кислого гостя сладким соком.

Дятел улетел — опять никого не позвал.

Да гости не гордые — сами один за другим потянулись. Хоть и незваные, а хочется и им сладенького.

Кому сладенького-то не хочется?!


Высотный терем

Шёл я по лесу и вижу: стоит терем в семь этажей. В каждом этаже кто-то живёт. Сел я на пенёк и спрашиваю:

— Терем-теремок, кто в тереме живёт?

Высунулась из дуплишка первого этажа птичья головка, отвечает:

— Я утка-гоголь, не простая утка, дуплогнёздая!

А из второго этажа:

— Я желна дятел. Не простой дятел — чёрный!

И из третьего этажа:

— Я, дятел, тут живу. Не простой дятел, а пёстрый!

И из четвёртого, пятого, шестого и седьмого этажей хором:

— А тут мы живём, стрижи чёрные. Тоже не лыком шитые, не мочалой подпоясанные! Стрижи-быстролёты.

Да, думаю, не простой передо мной терем-теремок, а высотный. И никак нельзя про него просто рассказать. Взял я да и сочинил эту сказку. А было-то всё взаправду. Терем лесной — это большая старая берёза. Снизу доверху семь дупел в ней — как семь этажей. И в каждом дупле — птицы. Те самые, о которых я вам рассказал. Утка дуплогнёздая, дятел чёрный и дятел пёстрый, стрижи-летуны. Обитатели сказочного лесного терема.


Птичьи часы

Серёжа Володин нам пишет:

«Сделал я себе часы. И не какие-нибудь там песочные или солнечные, а… птичьи!

Оказывается, птицы начинают петь не как вздумается, а в строго определённое время. Я по часам проверял и записывал. И теперь у меня на каждый месяц свои птичьи часы. И время я теперь не смотрю, а слушаю. Нынче я с папой на охоту ходил, так он меня так и спрашивал:

— А ну-ка, Серёжа, послушай, сколько там времени? — Я послушаю и отвечаю:

— Бекас запел, — значит, три часа! Скоро вальдшнепы полетят. — И точно: только встали, послышался хрип и свист — первый вальдшнеп летит. Значит, уже три часа пятнадцать минут.

Пеночка теньковка запела — начало пятого часа, зяблик загремел — около пяти.

Красота! Ни чинить, ни заводить часов не надо, не потеряешь их и не разобьёшь. Правда, бывает, привирают иногда, но не много, минут на пятнадцать.

Советую всем ребятам завести себе птичьи часы».



Сорок обедов и сорок ужинов

— Как я рада, как я рада, что родители мои не люди, а птицы, синицы лазоревки! Бедные человеческие птенцы — их кормят всего три раза в день. Мои папа и мама кормят нас в день шестьсот раз. Нас, птенцов, у них пятеро. Каждому в день достаётся по сто двадцать порций. Сорок завтраков, сорок обедов и сорок ужинов!


Кукушка и Пеночка

— Ты чего, Кукушка, головой трясёшь, будто волоском подавилась?

— Каким там волоском! Целая волосатая гусеница в горло попала.

— Ах ты, бедная! Как не повезло-то тебе!

— Это почему же не повезло? Я их, волосатых-то, уже три десятка проглотила. Вот тридцать первую заглатываю. Вкусненькая такая, мохнатенькая.


Дятел и тля

Тук-тук! Опять тля! Вот вредная букашка. Вредная мелкая и ничтожная. Одно слово — тля!

Но, с другой стороны, если их проглотить сотен восемь — девять, то можно не только червячка заморить, а и план борьбы с вредными насекомыми выполнить. Одним ударом — двух зайцев!

Тук-тук! Возьмусь-ка я за перевыполнение плана.


Ворона, Утка, Тетерев, Бекас, Лягушка и Майский Жук

Майский жук летит над лесом, как пуля, гудит:

— У-убью-у!..

Лягушка на болоте испугалась, спрашивает:

— Кого? Кого?

Бекас, лесной барашек, заблеял:

— Меня-я?

Тетерев на лугу сердито бормочет:

— А за что? А за что?

Утка на озере кричит:

— За зря! За зря!

Ворона завопила:

— Кар-раул!

А Майский Жук об дерево — хлоп! — и сам убился.



* * *

— Угу-гу! Угу-гу — молчать не могу! На ребят-юннатов жалуюсь. Почему они для птиц гнездовья по знакомству делают? А, скворцы, старые знакомые, — вот вам скворечники! А, синицы-сестрицы, полезные птицы, — вот вам синичники! А мы, совы, вредные птицы, что ли? А кто по ночам мышей в лесах и полях ловит? Или нам дуплянки не надо?

Делайте и развешивайте дуплянки и для нас, сов, и для летучих мышей. Летучие мыши — не полевые, они вредных насекомых поедают. Хватит одни скворечники да синичники развешивать! Не одни скворцы да синицы на вас работают!

Совы и летучие мыши

* * *

Жалуемся на воробьёв!

Эти проходимцы заняли нашу жилплощадь в скворечнике. Нас, хозяев, в наш же дом не пускают и ещё нахально чирикают прямо в глаза.

Предупреждаем: если в течение трёх дней не получим благоприятного ответа на нашу жалобу, то сами выбросим воробьёв из скворечника.

Мы, скворцы, птицы полезные, с нами шутки плохи!

Скворцы

* * *

Охо-хо, житьё наше — карасю позавидуешь!

Достаётся нам от рыбаков: на спиннинг ловят, на жерлицу ловят, на дорожку ловят, на кружки ловят, капканчиками ловят! Но жалуемся мы не на рыбаков, жалуемся мы на охотников. Житья нам от них, окаянных, нету! Все рыбачьи снасти не принесут нам столько беды, сколько одно ружьё.

У нас весной нерест, весёлые игры, метание икры, а эти злодеи нам в спины из ружей палят.

А ведь нельзя стрелять, законом запрещено. Но, видно, закон не для браконьеров писан. Где вы, наши защитники? Где вы, друзья инспекторы, лесники и егери? Где вы, юннаты и пионеры?

Услышьте наши рыбьи голоса!

Щуки озёрные и речные

Лесные происшествия

Кто в скворечнике живёт? Скворцы? Я тоже раньше думал, что в скворечниках только скворцы живут. А недавно вижу, вылетают из скворечника какие-то крохотные птички. До того крохотные — меньше колибри. Я, конечно, полез смотреть. Смотрю, леток в скворечнике чем-то залеплен, оставлена только дырочка маленькая. И из дырочки этой вылетают… пчёлы! Пчёлы поселились в скворечнике и сделали из скворечника улей.


* * *

Есть в Ленинграде на окраине большой забор — на нём афиши расклеивают. Когда ни пойди, всегда у афиш воробьи толпятся. «Ишь, — думаю, — грамотеи какие — театрами интересуются!» Присмотрелся, — нет, не театры воробьям нужны. И даже не афиши. А нужен им клейстер, которым афиши к забору приклеены! Ветер отрывает старые афиши, воробьи клюют клей засохший. И, видать, сыты: знай чирикают!


Утонувшие камни

Лежали себе на лугу камни. Может, сто лет лежали И вдруг стали… тонуть!

С каждым днём всё глубже и глубже уходили камни в землю, пока остались над землёй одни лысые макушки.

Что камни тонут в воде, — все знают. А кто знает, почему иногда камни «тонут» и в земле?


Что за зверь?

Северный охотник рассказал. Выслеживал он зверя. По следу видит: нашёл зверь на берегу выброшенную волной рыбу съел. В тундре зверька лемминга ногой придавил — съел. В утином гнезде насиженные яйца слопал, а в гнезде чайки — птенцов. Вот хищник!

Только не подумайте, что это был белый медведь или песец. У тех следы пятипалые, с когтями. А у этого зверя следы как у коровы — раздвоенные копыта.

Загрузка...