Вид с пирамид

ИЕРОГЛИФЫ ИЛИ САМЫЙ СТАРЫЙ ЕГИПТОЛОГ МИРА

V меня такое впечатление, что ни одна наука о раз-* витии письменности не интересуется ее изобразительной стороной — красотой, изяществом, вкусом или чувством меры при размещении на плоскости. Просто поразительно, насколько законченным художественным произведением с точки зрения графики кажутся древнейшие письмена — это относится и к праиндийским иероглифам в Мохенджо-Даро, и к шумерской клинописи в Аагаше, и к египетской додинастической палетке Нармеры, и к хранящемуся в парижском Лувре надгробию царя Джета эпохи I династии.

Пиктографы или петроглифы развились в идеограммы, а затем, по мере роста культуры, в письмена. Первые разгаданные письмена, встречающиеся на бесчисленных древних памятниках, — это египетские «божественные слова» mdw ntr, т. е. иероглифы. Немногие умели их читать и тем более писать, вернее, высекать или вырубать на камне, рассказывая таким образом о тех или иных событиях. Это было привилегией жрецов и узкого круга образованных людей Древнего Египта. Но одно достоверно: эти необычайно изящные памятники иероглифической письменности относятся к додинастической эпохе, т. е. примерно к 3200 годам до нашей эры. Они свидетельствуют о высокоразвитом художественном вкусе. Я имею в виду размещение формы в пространстве, чему в сущности никогда не научишься и что надо просто чувствовать. Здесь дело не в симметрии, не в золотом сечении, а в правильно найденном соотношении прямых и кривых линий, массы и пустого пространства, света и тени, в чередовании размеров и в целом ряде того волшебства и чар, которыми владеют графики и знатоки письменности. Например, рамочки, овальные прямоугольники с именами царей, обнаруженные почти на всех памятниках, представляют образцы весьма замысловатого графического оформления. Я рискну утверждать, что предназначенные для написания имен царей знаки выбирались с таким расчетом, чтобы соответствовать всему стилю надписи, и не только повествовали, но и были красивыми. Немаловажную роль в надписях играют интервалы между знаками, которые точно так же, как тени, придают этим надписям определенный ритм.

Когда мы в немом изумлении стояли перед многометровыми пилонами, стенами или колоннами в Луксоре, Карнаке, Файюме или Саккаре, в Верхнем или Нижнем Египте, нас захватывала строгая последовательность и ритм в написании знаков, совершенство в обработке камня. Египтяне писали при помощи долота, ибо они писали на века.

Долгое время или, как говорят, с незапамятных времен путешественники, солдаты и разного рода бродяги приносили из Египта вести о загадочных письменах, которыми якобы записана на стенах египетских храмов вся мудрость древних веков. Год от года росла и ширилась молва о беспредельной глубине и величии египетской культуры, сокрытой от мира. У человечества поистине короткая память. Ведь не успело пройти каких-то двух тысяч лет, а уже никто в мире, в том числе и в Египте, понятия не имел, что означают древние письмена. И даже вошло в моду утверждение, что стоит только разгадать таинственные знаки, как сразу станут ясными все загадки мира.

Новые сведения о Египте сообщил Доминиго Вивагт Денон, человек удивительно ловкий, дипломат при французском дворе. К. Керам в своей увлекательной книге «Боги, гробницы и ученые» утверждает, будто Доминиго был фаворитом не только мадам Пампадур и Жозефины Богарнэ, но и царицы Екатерины. Королевскому дипломату посчастливилось снискать симпатию и Робеспьера, и генерала Наполеона Бонапарта. Он присоединился к экспедиции Бонапарта и 19 мая 1798 года вместе с семьюдесятью пятью учеными отправился в составе французской армии в Египте. Денон попал в армию Десекса, о которой гласит надпись на стене храма в Филэ, и проник с этой армией до самого Верхнего Египта. И всюду Денон делал зарисовки. Он срисовал немало надписей, делая это с тщательностью ученого. Между тем французская армия захватила большие художественные ценности, которые в сентябре 1801 года, после капитуляции Александрии, французы вынуждены были передать англичанам. В числе этих трофеев находился твердый базальтовый камень из Розетты с надписью на трех языках: древнеегипетском (иероглифами), египетском разговорном (демотическим шрифтом) и на греческом. Никто тогда и не подозревал, что этот камень станет ключом к недоступной доселе письменности. Утверждают, что камень этот нашел капитан саперного полка Бушэр, но откопал его неизвестный солдат. Ведь неизвестные солдаты всегда играют самую значительную роль в истории.

Доисторическая керамика

За походом Бонапарта с напряженным вниманием следил студент из Гренобля Жан Франсуа Шампольон (он родился 23 декабря 1790 года в Фижаке). Жан Франсуа был необычным ребенком. В пять лет он сам научился читать, самостоятельно познал тайну латыни. В школе он ничем не выделялся. Он выделялся за стенами школы. В одиннадцать лет он уже говорил на латинском и греческом языках настолько свободно, что даже писал на этих языках сочинения и стихи. Он самостоятельно выучил еврейский, арабский, халдейский, сирийский и китайский языки. Биографы Шампольона рассказывают о следующем случае, сыгравшем решающую роль в его жизни. Когда математик Фурье по возвращении из Египетской экспедиции Наполеона был назначен префектом в Исере и посетил Гренобльскую школу, он обратил внимание на одаренного мальчика, пригласил его к себе и показал ему свою коллекцию, в том числе и папирус, исписанный иероглифами.

Жан Франсуа Шампольон спросил:

— Неужели никто до сих пор не прочитал, что здесь написано?

— Никто, — ответил Фурье.

— А я прочту, — заявил юный Жан Франсуа.

Это прозвучало как обязательство. Шампольон жадно углубился в изучение обширных томов.

Свою первую книгу «История знаменитых собак» Шампольон написал, когда ему было двенадцать лет. В колледже, в возрасте семнадцати лет, он создал свой первый труд о Египте — «Египет времен фараонов». Невероятное стало действительностью. Шампольону не было еще и 18 лет, когда его избрали членом Академии Гренобля.

Всю свою молодость он, как одержимый, занимается проблемой иероглифов. Эти годы приходятся на период головокружительных поворотов в политике. Наполеон терпит одно поражение за другим. Наполеон в изгнании. Наполеон возвращается. Студент Шампольон пописывал памфлеты против Наполеона. Наступило 7 марта 1815 года. Академик Шампольон принят в Гренобле Наполеоном, вернувшимся с Эльбы. Наполеон беседует с ним почти целый час и совершенно им очарован. Назавтра не кто иной, как Наполеон, принят в университете юным академиком. Эти два человека хорошо поняли друг друга. Но Наполеон разбит под Ватерлоо, и бонапартисты объявлены предателями. Шампольон, бонапартистский фаворит, превращается в изгнанника.

Пробыв в изгнании полтора года, Шампольон возвращается и попадает в атмосферу презрения. Отвергнутый обществом, непризнанный, он в этот период издает небольшой труд «Письмо к господину Дасье», в котором опубликовал свое открытие Принцип, с помощью которого можно прочитать слова, сложенные из звуков, изображенных рисунком, — найден. Иероглифы разгаданы. Два имени — царя и царицы, — обведенные в надписи на камне из Розетты, позволили проникнуть в тайну египетской письменности. Два всемирно известных имени — Птолемей и Клеопатра. Теперь Шампольон способен составить египетский алфавит. Незадолго до смерти он написал первую египетскую грамматику, В 1828–1829 годах Шампольон совершил путешествие в Египет. Египтяне приходили к нему, как к чернокнижнику, который единственный во всем мире умел читать «письменность божественных слов». Этот человек, немало выстрадавший, фанатик науки, подарил миру ключ к тайне самой древней из известных до сих пор культур нашей планеты.

Прочитанные папирусы, рукописные памятники, надписи на обелисках и стенах гробниц неожиданно превратили миф в действительность. Действительность куда трезвее фантазии. И то, что многочисленные полученные и ученые считали описанием секрета воскресения из мертвых или средства против смерти, оказалось всего-навсего договором о зернопоставках. А знаки, которые ревностные ученые читали, как тайну зодиака, оказались брачным договором гражданского землемера с дочерью жреца, или, скажем, то, что иные недоучки принимали за описание четвертого измерения, оказалось всего лишь жалобой на хищение государственного имущества. Выяснилось, что древние египтяне были людьми весьма пунктуальными, питали слабость к форме и все тщательно записывали, а наиболее важные записи даже высекали на камне.

Мы тщетно пытались научиться читать некоторые надписи. И только спустя некоторое время освоили несколько знаков. Но тем сильнее мы проникались почтением к способностям наших египтологов. Однажды — это случилось в каирском музее — когда мы любовались маленькими статуэтками, принадлежавшими к эль-амарнской эпохе Эхнатона, академик Лекса наклонился рядом со мной и принялся читать иероглифы — едва различимую надпись. Правда, под статуэткой было по-английски написано, что она представляет и к какой эпохе принадлежит, но для академика это ровно ничего не значило, словно английской надписи вообще не существовало.

Иногда наши ученые жестоко спорили о том, что означает, скажем, тот или иной знак в том или ином сочетании. Но это было, как правило, столь узкопрофессиональной беседой, что мы прислушивались к ней, как к разговору иностранцев. Ну, например, что вы скажете по поводу такой фразы: «Третье лицо единственного числа, это вот та змейка с двумя ушками».

Мимоходом в разговоре с академиком Лексой мы узнали, что именно с Гарпократом (он же Гор) и его матерью связано понятие «мадонна с младенцем» и что древнеегипетские статуэтки, изображавшие их, находили при раскопках даже на Рейне.

Академик Ф. Лекса —

самый старый египтолог мира

Еще мы узнали, что египтяне вплоть до 800 года до нашей эры называли своих правителей не «фараон», а просто «царь». Египетское слово «пер-о-о» означает собственно царский дворец — огромный дом. Из этого названия возникло еврейское «фарао» или греческое «фараон».

Академик Лекса знает о Египте столько увлекательного, что его можно слушать до скончания века. Разумеется, он любит эту древнюю землю. Вот почему полны очарования рассказы этого современного человека о древней мудрости египтян. Разумеется, и в нас он пробудил большую симпатию к Египту.

Но если уж я вам рассказал о первом, значит и старейшем египтологе мира — а им несомненно был Жан Франсуа Шампольон, — то я должен вам сказать все, что знаю, и о старейшем чешском египтологе.

Для всех нас было большой честью, что восьмидесятилетний отец чешской египтологии академик Франтишек Лекса сопровождал нашу делегацию в Египет. Он был здесь только один раз, двадцать пять лет назад, но ведь Лекса напился воды из Нила, и потому ему вновь довелось побывать в Египте. Это, конечно, суеверие, но всякий в него охотно верит.

Буквально всюду, куда бы мы ни приходили, знали академика Лексу. Все египетские египтологи и все иностранные. Они оказали уважение известности и белоснежным сединам, и с огромным вниманием слушали его сочную речь и твердые суждения. Это очень редкий дар — ясно толковать сложные научные проблемы. Мы слушали его живые объяснения, как дети слушают сказку. Вскоре мы забыли, что он приехал вместе с нами, что живет он в Виноградах на Соколовской улице и что этот человек принадлежит нашему веку. У нас появилось такое чувство, что он жил во времена всех династий и принадлежит Египту.

Делегация себя прекрасно чувствовала

среди очаровательных находок

Впрочем, академик Лекса сам иногда забывает, в какой эпохе он живет. Он живет в пространстве и времени своей науки. Однажды в Праге я пришел к нему за советом и помощью. Мы сидели в полувосточной-полуевропейской обстановке его квартиры за чашкой крепкого кофе, когда зазвонил телефон, и, ей-богу, я не виноват, что невольно подслушал разговор.

— Алло! — Да — академик Лекса — что? Да, но простите, я углем не занимаюсь, я египтолог, может быть моя жена знает — сейчас ее позову, одну минуту!

Квартира академика Лексы говорит о ее хозяине. В шкафу коллекция болгарских украшений и вообще всюду что-нибудь напоминает о Болгарии. Лекса впервые поехал в Болгарию, когда его дочь послали туда изучать народную живопись, и горячо полюбил эту страну. Он рассказал нам, что «ш» в болгарском алфавите — это иератическое письмо, что болгары испокон 1еков были связаны с коптской церковью или что у них такие же методы орошения, как у египтян. Болгария, куда этим летом академик Лекса отправится в девятнадцатый раз, стала для него второй родиной. И даже балканские горы он знает лучше чешских. Он исходил их пешком. Но основное его место — среди книг и памятников древности. Здесь-то и проявляется его подлинная сущность. В квартире несколько скульптурных,?кивописных и графических портретов Лексы, которые с успехом дополняют биографические данные академика.

Франтишек Лекса родился 5 марта 1876 года в Пардубицах[34]. В 1895 году окончил гимназию в Праге и изучал в Карловом университете математику, физику и философию.

Затем он решил заняться психологией. Для научной работы он выбрал тему — психология письменности. Лекса занялся иероглифами и… погиб. Вернее наоборот — нашел себя. Как раз в это время вышла в свет первая древнеегипетская грамматика Эрмана. И с психологией было покончено. В 1914 году, когда Лексе было почти сорок лет, чешская Академия признала его первый и доселе непревзойденный труд «О взаимоотношениях духа, души и тела египтян Древнего царства». В 1922 году доцент получил звание профессора — стал первым чешским египтологом (его единственный чешский предшественник переехал в Италию и стал итальянским египтологом).

Спор старого с молодым — академик Лекса

и редактор Путик

Доцент Збынек Жаба разделяет деятельность Лексы на несколько областей. Прежде всего он выделяет проблемы религиозные и нравственные. Сюда относятся замечательные книги Лексы о магии, астрономии и математике. Другие его труды относятся к области грамматики. Анализ отношения хамитских языков к египетскому, трактат о происхождении египетских глаголов и многотомная «Грамматика», отмеченная государственной премией. И, наконец, третья область трудов Лексы — книги о жизни египтян, египетской моде, египетских танцах и блестящие переводы поэтических и прозаических произведений с египетского языка.

Я хотел бы быть таким же бодрым в восемьдесят лет, как академик Лекса, которого я видел карабкающимся по пирамидам и лапам сфинксов с юным задором искушенного альпиниста. Когда после трехчасовой прогулки под палящим солнцем мы падали от усталости, академик был еще способен забежать выпить стакан своего любимого «кипрского».

Когда, согнувшись в три погибели, почти на корточках, мы лезли по галерее внутрь пирамиды Хеопса, Лекса шел впереди и первым вступил в таинственный зал, перекрытый колоссальными каменными балками.

Лекса воспитал целое поколение известных египтологов, которые, в свою очередь, уже сами готовят молодых ученых. Этот самый старый египтолог был удивительно молод духом.

Мы, неучтивцы, осмелились попросить его, «писца святой речи» (на древнеегипетском языке это, наверное, означает то же самое, что и наше слово «египтолог» или «знаток иероглифов»), показать нам, как древнеегипетские озорники изображали популярные на всем свете поистине международные слова: «Кто прочтет — тот болван». Академик Лекса присел и, не задумываясь, написал: