Вид с пирамид

АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ БИБЛИОТЕКА

Современные египтяне и особенно египтологи, считающие, вероятно, себя более египтянами, чем исконные уроженцы Египта, не любят, когда о древнеегипетских царях говорят в легкомысленном тоне, как, например, Плутарх о Клеопатре.

Виной всему Плутарх.

Родился Плутарх в 46 году в Херонее (в Беотии). С юных лет он проявлял огромный интерес к людям. Позже, когда, по всей вероятности, он установил, что людей слишком много и все они разные, он ограничил свой интерес лишь людьми выдающимися. Учился Плутарх в Греции и Риме. Учился блестяще. Римляне говорили, что присущая ему страсть к сплетням и клевете — черта чисто греческая. Греки же утверждали, что его пристрастие к скабрезным историям и легкомысленной литературе — свойство римского характера. Но безусловно одно: Плутарх понимал толк в жизни, был образованным человеком и разбирался в людях. Впрочем, вполне вероятно (у некоторых историков, особенно у историков искусства, частенько так и бывает), что то, чего он не знал, он просто домысливал, например о Клеопатре.

От Пхатона нам известно, что Клеопатра была прекрасна, но Плутарху этого мало. В своей книге «Сравнительные жизнеописания» он пишет следующее: «Но вернемся к Клеопатре. Платон допускает, что она знала четыре способа пленять мужчин, но в действительности она знала их тысячи».

А на другой странице своего объемистого труда, который местами походит скорее на сборник анекдотов, чем на историю, Плутарх так описывает Клеопатру:

«Красота ее якобы не была так уж замечательна, чтобы с ней никто не мог сравниться или чтобы она ошеломляла всякого, увидавшего ее. Но обаяние этой женщины очаровывало всех, и было совершенно неотразимо. Обаяние в сочетании с блестящим даром остроумного красноречия и ее характером, проявлявшимся буквально в каждом ее поступке и каждом слове, действовали магически. И даже звук ее голоса доставлял наслаждение, когда она, точно касаясь струн, с легкостью-переходила с одного языка на другой: мало с кем из варварских народов она говорила с помощью переводчика. Она в совершенстве овладела эфиопским, троглодитским, еврейским, арабским, сирийским и многими другими языками. Это было тем более удивительно, Что ее царственные предки не прилагали никаких усилий, чтобы выучить прилично египетский, а некоторые из них даже не утруждали себя, чтобы, скажем, научиться македонскому».

Далее Плутарх описывает, как умела Клеопатра привязать к себе душой и телом великих мужей своего времени, превращая их в орудие своей мудрой власти. От Гая Юлия Цезаря у нее был сын, которого при египетском дворе называли Цезарионом. Это было широко известно, хотя и имело несколько скандальный характер, поскольку Клеопатра была замужем — еще в юном возрасте ее выдали за родного брата Птолемея. Неблагодарный Птолемей изгнал свою сестру и супругу, которая якобы плела против него интриги, но потерпел в свою очередь поражение от Цезаря и утонул-в Ниле.

Следует отметить, что для римских полководцев все их любовные истории в Египте оказались роковыми. Вот что с мнимым негодованием пишет Плутарх по поводу египетского похода Цезаря: «Что же касается войны, которую он вел в Египте, одни не считают ее необходимой, — по их мнению, она была позорной и опасной для него и начата ради увлечения с его стороны Клеопатрой. Другие называют виновниками ее царских придворных, в особенности пользовавшегося огромным влиянием евнуха Потина».

Ученые, пожалуй, еще простили бы Плутарху поклеп на Клеопатру, поскольку какая-то доля правды в нем была. Но уж никак они не могут простить Плутарху сомнительного сообщения о том, что именно Гай Юлий Цезарь явился виновником пожара Александрийской библиотеки. В глазах этих ученых Плутарх обыкновенный литературный Герострат, жадный до сенсаций.

Я нашел у Плутарха фразу о пожаре. Несомненно, подобного рода катастрофа в истории культуры заслуживает более внушительного сообщения, а Плутарх, перечисляя одно за другим первоначальные злоключения Цезаря в Египте, лишь в конце сообщает следующее:

«Другое бедствие заключалось в том, что враг собирался лишить его всякой связи с морем. Тогда Цезарь, желая отвратить эту опасность, был вынужден поджечь собственные корабли, и пожар, перекинувшись с кораблей на доки, охватил огромную библиотеку».

И это все. Пожар, согласно Плутарху, произошел в 48 году до нашей эры. Но фраза Плутарха вошла затем в историю и приводилась, как вполне достоверный источник всеми историками вплоть до нашего времени. Бернард Шоу сделал это сообщение достоянием театральной публики и широкой общественности, остроумно обыграв его в своей египетско-римской комедии «Цезарь и Клеопатра».

Но теперь уже ничего не поделаешь — Александрийская библиотека и впрямь сгорела дотла, если уже о том говорят даже со сцены театра.

Столб Помпея, который сегодня называется не Помпеевым, а Диоклетиановым, что также вызывает сомнение, так как он, возможно, поставлен в честь Феодосия. Но библиотеки здесь наверняка не было

И все-таки странно, что никто, кроме Плутарха, не писал о пожаре Александрийской библиотеки. Нет упоминания об этом ни в одном значительном письменном памятнике той эпохи, хотя при всем цинизме циников, который был в те времена весьма популярным учением, это была культурная катастрофа мирового масштаба. Не упоминает об этом ни сам Цезарь, ни друг его Авл Гирций, ни красноречивый Цицерон, ни греческий географ Страбон, приехавший в Александрию лет через двадцать после пожара.

И только стоик Луций Анней Сенека, который из-за своих нравственных принципов был временно выслан на Корсику распутной императрицей Мессалиной, пишет: «В Александрии сгорело сорок тысяч книг». И хотя мы знаем, что Сенека был воспитателем Нерона, тем не менее верить Сенеке можно. Сорок тысяч книг это даже не десятая часть Александрийской библиотеки.

Короче говоря, только Плутарх определенно утверждает, что библиотека сгорела. И мы не знаем, где же истина. Знаем только одно — библиотека была и больше ее нет. Единственное утешение для нас в том, что и другие библиотеки не сохранились.

Больше того, нам даже не известно, где была Александрийская библиотека. Туристам, проводящим свой медовый месяц в тени пирамид, заморским вдовам и экскурсантам гиды с крокодиловыми слезами на глазах непременно показывают место, примечательное лишь тем, что там абсолютно ничего нет, и говорят при этом: «А вот здесь некогда находилась знаменитая Александрийская библиотека».

Обычно, как мы сами были свидетелями, эти слова произносятся у изрытого и перекопанного холма под так называемым столбом Помпея. Но здесь, кажется, было лишь кладбище священных быков — Серапеум, а позднее, возможно, и убежище первых христиан. Столб Помпея — это двадцатиметровый монолит из асуанского чудесного розовато-черного гранита, увенчанный коринфской капителью. Впрочем, столб не имеет никакого отношения к Помпее и никогда не имел. Так он назывался в средние века, потому что под ним якобы было погребено тело Помпея.

Музей и библиотека находились, вероятно, где-то недалеко от порта. Прямо через залив, как раз напротив маяка. Но ныне от всего этого не осталось и следа. Вообще Александрия испытывает остоый недостаток в хорошо сохранившихся памятниках. Бесследно исчезло одно из древнейших чудес света — фаросский маяк. Одно из самых грандиозных изобретений мореплавателей — светящаяся башня стовосьмидесятиметровой высоты. Ну, скажем, — половина Эйфелевой.

На островок Фарос, лежащий чуть в стороне от болотистого устья западного рукава Нила и соединенный сейчас с городом дамбой, и высадился некогда со своими войсками Александр Македонский — завоеватель Египта. Он заложил здесь зимой 331 года до нашей эры город Александрию. Очень скоро Александрия превратилась не только в крупнейший порт Ближнего Востока — им, впрочем, она осталась и до сих пор, — но и в прославленный центр культуры — чего нельзя сказать о ней сейчас, хотя благодаря строительству Александрия постепенно начинает занимать важное место среди университетских городов. В артериях города чувствуется гордая традиция культуры Среднего Востока. Александрия — город ученых и вместе с тем город современной цивилизации.

Александр Македонский, наверное, вложил под фундамент этого города какой-то талисман на счастье. Возможно, это была захваченная у персидского царя Дария чеканной работы шкатулка, в которой тот возил с собой в походах гомеровскую Иллиаду, и даже якобы, ежедневно ее перечитывал. Македонец был, конечно, человеком недюженного ума: идея заложить величайшую библиотеку той эпохи и превратить ее в сокровищницу человеческого разума и науки Запада и Востока — Европы, Азии и Африки — принадлежала, несомненно, ему, хотя музей и библиотека были созданы уже после смерти Александра Великого по приказу его сатрапа — наследника египетского трона Птолемея.

Это была первая в мире общественная и государственная библиотека.

Г реки смотрели на Александра Македонского как на завоевателя, и, вероятно, поэтому Деметрия, принявшего из рук Александра пост губернатора Афин, они считали коллаборационистом. В 294 году до нашей эры Птолемей пригласил этого выдающегося организатора и ученого в Александрию с тем, чтобы он превратил александрийский Мусейон в крупнейший центр культуры. Кроме того, египетское государство привлекло свыше ста авторитетных философов, чтобы здесь, в стенах музея и библиотеки, они в спорах выявляли истину.

С той поры почти все цари из династии Птолемеев снискали славу тем, что умножали собрание папирусных свитков, состоявшее первоначально из двухсот тысяч экземпляров, собранных Деметрием. Здесь хранились не только письменные памятники древних культур Индии и Китая, но и памятники культур, мало изученных еще и до сегодняшнего дня, культур африканских народов. Полные издания греческих поэтов и драматургов. Труды по медицине и фармакологии, заложившие основы александрийской медицины. В те времена выпускники александрийского факультета медицины считались лучшими врачами.

Хранились в библиотеке и первые карты известных в те времена стран света — карты мира, где и Чехия нашла свое место. В общем здесь было собрано столько достижений человеческого разума, что даже в наши дни подобная сокровищница знаний намного обогатила бы культуру мира.

Выдающиеся поэты и писатели считали высокой честью работать в библиотеке Мусейона. В период своего первого путешествия в Александрию римский полководец Марк Антоний подарил Александрийской библиотеке двести тысяч книг, награбленных в Пергаме. Они были написаны на коже, или, как ее тогда называли, пергаменте. В 48 году до нашей эры, когда Цезарь приказал поджечь свои корабли, Александрийская библиотека насчитывала огромное по тем временам — как, впрочем, и по нынешним — и строго систематизированное собрание томов, свитков и книг — около девятисот тысяч экземпляров.

Египет не был замкнутым в себе государством-крепостью, недоступной для ветра идей. Напротив, египетский двор рассы\ал во все концы мира экспедиции для сбора информации. Это был своего рода научный шпионаж. И все то новое, что привозили с чужбины странствующие египетские академики, мгновенно приспосабливалось к условиям Египта. Использование чужеземного опыта способствовало развитию египетской цивилизации.

«Постоянное общение египтян с азиатскими пришельцами и с акклиматизировавшимися еще ранее в Египте ливийцами и нубийцами убеждало их, что, не считая языка, представители различных народов отличаются друг от друга лишь второстепенными физическими и духовными свойствами, а от признания этого факта оставался лишь один шаг до мысли о равенстве всех людей». Так характеризует академик Франтишек Лекса египетское государство в период правления Аменхотепа III.

Свойство египтян воспринимать чужую культуру ярче всего проявилось теперь, когда Египет очнулся от сонного мертвящего оцепенения периода турецкого владычества и пришлых султанов. Но теперь идеи национальной свободы заносятся в страну не ветрами с Запада, а сообщениями с Бандунгской конференции, газетами миролюбивых государств Азии. Египетский народ быстро учится. Он имеет все предпосылки воспринимать идеи, которые преумножат завоевания революции.