Наша делегация состояла почти сплошь из фотолюбителей, за исключением Ивана Фрича, высококвалифицированного профессионала из Управления Чехословацкой государственной кинематографии. Мы выстроились у пирамид, как артиллеристы, нацелив свои объективы на сорок столетий, довольно тупо взиравших на нас. Затворы фотоаппаратов весело защелкали. Если бы вместо такого щелканья раздавался пушечный выстрел, то по всему Египту несмолкаемо гремела бы артиллерийская канонада. Стоит только фотолюбителю очутиться перед каким-нибудь самым избитым видом — и кончено дело: он теряет рассудок. Тем более, если солнце творит настоящие чудеса со светом и тенями.
— На сотку, диафрагма 12,7, и затени объектив шляпой.
— Не заслоняй мне пирамиду!
— Встань вон туда, пусть видят, какая пирамида огромная, а ты маленький.
Я перестал фотографировать уже со времени своей первой поездки в Америку в 1936 году, придя к выводу, что тот, кто фотографирует, — ничего не видит. Ему нужна не природа, а кадры. И смотрит он не глазами, а цейссовским объективом. Ему не к чему набираться впечатлений. Аппарат заменяет ему память. И, наконец, когда спустя несколько месяцев в результате сверхмедлительных фотосостязаний друг с другом проявят и отпечатают все снимки, на свет божий появятся кадры с пейзажами, предметами и людьми, которых ты никогда не видел, сам не знаешь, откуда они взялись и что собой представляют. У фотолюбителя нет времени что-либо осмотреть, ибо ему приходится взбираться, подобно козе, на ближайший скалистый утес, чтобы снять вид сверху, да еще чтобы при этом в левый угол кадра вошла вон та пальма. А если объект съемки движется? Тогда фотолюбитель мчится так, словно его преследуют. Но преследует фотолюбителя лишь его собственная идея. Когда же, наконец, поймано в кадр все, что нужно, оказывается, что стоишь против солнца!
Кинооператор Иван Фрич
Для съемок необходимо время. В Египет следует приезжать или познавать его, или фотографировать. Одно исключает другое.
Некоторые вещи в Египте вообще невозможно снять, а другие, весьма броские фотогеничные объекты не имеют ничего общего с Египтом. Но хуже всего, когда в одной делегации оказываются и любители, и профессионалы. Профессионал необычайно упрям, и ему по душе лишь то, что хорошо получится на снимке. Если однажды в жизни и, возможно, в первый и последний раз вы случайно очутитесь перед памятником вечности в полдень, то сердцу профессионала он ровным счетом ничего не скажет, поскольку только до полудня этот памятник получился бы на снимке объемным, а сейчас он плоский, как бумага. Профессионал торопится, боясь, что у него перед самым носом зайдет солнце, или, напротив, готов сколько угодно ожидать заката. Поэтому он постоянно не согласен с планами остальных. Любитель… о, любитель щелкает повсюду, ему нипочем запреты, ограничения, его даже не волнует, светло сейчас или темно. По его мнению, всегда стоит попробовать, его честь не ставится на карту. Все необходимое у него всегда с собой. Профессионал, наоборот, вечно все взвешивает, что и приводит его частенько к ошибкам. Стоит ему очутиться там, где природа играет всеми цветами радуги, оказывается, что он как назло не взял цветной пленки. Всякий раз, когда делегация случайно наталкивается на какие-либо драматические события, можно биться об заклад, что профессионал именно сегодня оставил дома кинокамеру и прихватил с собой только зеркалку.
Вот какова пустыня!
Писателю в этом отношении намного легче. Он опишет все, что видел, а остальное домыслит сам. Читатель требует от него лишь правдоподобия и увлекательности. Хуже приходится писателю, когда он сталкивается с такой красочной действительностью, что не в силах описать ее, ибо чем точнее он преподносит материал, тем менее правдоподобным становится повествование. Тогда, пожалуй, литературное описание уместно дополнить рисунком. Рисунку верят больше, чем фотографии, ибо рисунок — это скорее взгляд на вещь, чем ее копия. В нем есть нечто от действительности и нечто от самого писателя и его стиля. Таким образом, рисунок более достоверен, чем фотография, поскольку читатель получает информацию о событии как бы с двух сторон — от писателя и от иллюстратора.
Кто пишет о Египте, тот рискует заблудиться в веках или безвозвратно завязнуть в египтологии. Поэтому время от времени следует выбираться из храмов богов и царей, из гробниц фараонов и священных быков, чтобы полюбоваться на витрину шляпного магазина, афишу кинотеатра или на регулировщика.
Иногда египетская природа, увлекаясь контрастами, играет с туристами, точно кошка с мышкой. Шоссе из Каира в Александрию идет через пустыню. Почти стотридцатикилометровая черная лента среди унылых песков. Точно едешь через «ничто». Лишь изредка встретишь грузовую машину и никогда не увидишь велосипедиста. По краю песчаных дюн бредут караваны верблюдов. Иногда возле шоссе маленькое верблюжье Стадо делает вид, что пасется. Здесь ничего не растет, и поведение верблюдов абсолютно абсурдно. Гораздо более убедительно выглядят, побелевшие от солнца скелеты животных, валяющиеся вдоль шоссе. Они лишний раз напоминают человеку, что с пустыней шутки плохи.
Различные предприниматели и агентства, как местные, так и иноземные, быстро сообразили, что пустыня таит в себе богатые возможности для рекламы. Они расставили вдоль шоссе колоссальные стенды с изображением всяческих яств, фруктовых соков, садов многочисленных отелей, а также огромные автомобильные шины. А некоторые туристские компании сочли уместным посоветовать водителю, вихрем пролетающему на стодвадцатикилометровой скорости, сегодня же не теряя времени заказать билет на самолет в Норвегию. Нигде реклама не притягивает человека так, как в пустыне. Почти с нетерпением ожидаешь каждый следующий щит и через две поездки уже знаешь наизусть названия всех зубных паст, компотов и шин, а тем более экзотические привлекающие сердце туриста наименования отелей. А что говорить, если в постылом «ничто» засияет красный холодильник с бутылкой кока-кола и за пару монет вы сможете выпить охлажденный напиток. Компания по продаже кока-кола тратит на рекламу почти девяносто пять процентов стоимости каждой бутылки.
Пальма как она есть и как я ее нарисовал
А в действительности пальма такова
В пустыне никто не устоит перед подобным искушением. Ни автомобилист, ни погонщик мула.
Не знаю, можно ли считать пустыню природой, но если это природа, то реклама ее нисколько не портит. Для рекламы здесь вполне хватает места, да собственно, кроме нее, здесь ничего нет, ибо львы, фата-моргана и дикие разбойники давным-давно переселились в приключенческие романы. В Италии или Франции, там, конечно, все-таки, вероятно, при определенных условиях… хотя, впрочем, это зависит от вашего отношения к современной цивилизации. Вспоминаю, что как-то в дни пражской спартакиады я и покойный Фернан — Сеже, известный французский художник, ехали через полабские земли, поля и леса. Фернан Леже все с большим интересом выглядывал из машины и наконец сказал. «Mais c’est! mcroyable! Voilá un paysage sans publicite!»[21].
Обратили ли вы внимание на то, что в Чехословакии исчезли из жизни целые категории понятий — крикливые рекламы, брачные объявления, коммерческие рекламные сообщения по радио и в кино, теннисные башмаки, на всю газетную полосу автомашины и цветные мыльные хлопья, занимающие полполосы? Облик социалистического государства изменился и внешне, и внутренне.
Но египетскому дорожному управлению я непременно порекомендовал бы сохранить рекламу в пустыне. Это частица ее характера.
Впрочем, совсем не обязательно пустыне оставаться пустыней. Планы превращения пустыни в море — это не новость. Еще Жюль Верн в романе «Затопленная Сахара» упоминает о «великолепном плане штабс-капитана Роже» — проекте «внутриземного моря».
Египетское правительство, связывающее будущее страны со строительством новой высотной Асуанской плотины, уже превратило небольшую часть пустыни, правда, не в море, а в плодородные земли. На этом месте, после революции 1952 года было решено создать новую провинцию Ат-Тахрир («Освобождение»).
Деревни с голубятнями на Ниле
Почвоведы, агрономы и геологи установили, что почвы этого района пустыни незасолены, и их можно превратить в плодородные. Постепенно — по тридцать федданов[22] в день — механизированная армия рабочих изменяет облик этой части пустыни. Сеть каналов и пятнадцать буровых колодцев, проникающих глубоко, в самое сердце земли, превращают мертвую землю в живую.
Вдоль каналов протянулись полоски тамарисковых рощ. Поля с нежностью молодых матерей, гордящихся своими первенцами, выставляют напоказ дыни, тыквы, кабачки, баклажаны, стручки бобов, клубнику, манго. Цветы вокруг пасек и огороды вокруг деревень. В деревнях — коровы, овцы, куры, кролики.
Здесь есть больницы, школы, мечети. В ветеринарной лечебнице мы видели быка с воспалением среднего уха и шесть телят, заболевших крупом.
Египтяне и иностранцы приезжают подивиться на все это, точно на библейское чудо. Только в 1956 году здесь побывали 170 тысяч египтян и 10 тысяч иностранцев. Сулейман Абд ар-Рахман Сулейман, молодой восторженный чиновник отдела пропаганды, сопровождал нас от чуда к чуду. Но самое интересное — это люди, преобразующие природу. Им большей частью от 23 до 30 лет. У каждого за плечами служба в армии. Но здесь не может поселиться кто попало, кому это просто взбрело в голову. Каждый новый переселенец тщательно проверяется в отделе кадров. Прежде чем ему будет позволено трудиться в этом пекле изо дня в день от зари до зари в жестокой схватке с горами песка, он должен рассказать о своем социальном происхождении, образовании и пройти тщательный медицинский осмотр. В жизни этих пионеров немало мрачных и тяжелых дней, немало горестей, следы которых заметны и сейчас. Этим людям еще не хватает образования, культуры, но они энергичны и решительны. Сила воли и сила мускулов. Сила человека, умножающая лошадиные силы машин.
Возможно, через несколько лет пустыня превратится в цветущий искусственный оазис, подобно Файюму, городу садов, краю роз и винограда. Ведь говорят, что и Файюмский оазис некогда был просто грязным болотом.
Цари XII династии пустили нильские воды через трехсоткилометровый Канал Иосифа на поля, соорудив нынешний Биркет Карун — гигантское водохранилище, вверенное защите бога Собка. У этого бога, покровителя храмов города Крокодилополис, голова крокодила, прикрытая черным пышным париком, и огромная корона со змеями и солнцем. Его придворные крокодилы, обитавшие в озере при храме, питались исключительно жертвоприношениями. Этих животных украшали золотыми ожерельями, браслетами, кольцами, которые изготовлялись на деньги верующих. Вероятно, забавно было смотреть, когда вот такой толстокожий крокодил, увешанный безделушками, покрытый илом, вылезал из воды погреться на солнышке на лестнице храма, а потом лениво открывал зубастую пасть и заглатывал одним махом целого поросенка. В те времена из озера поднимались две мощные пирамиды, которые еще Геродот видел во всей их красе и прелести. Они служили троном двум колоссам, взирающим на богатства земли. И по сей день в деревеньке Биахму показывают туристам груды камней, оставшиеся от пирамид.
Когда пресыщенный археологическими раскопками иностранец присядет в ароматной тени эвкалиптовых аллей или скудной тени тамарисков, он невольно начинает сравнивать судьбы памятников славного прошлого. Памятники богам и тщеславным царям в течение столетий постепенно засыпались песком пустыни — милосердная смерть на западном берегу Нила. И где-то в Копане или Чиченитце на Юкатане[23] плотоядные джунгли шаг за шагом овладевали другими руинами. Лес наступал, прорастая сквозь дворцы, могилы и лабиринты. А здесь, в Файюме, дыни, оливы, гранаты, апельсины, лимоны, миндаль, виноград, финики, кокосовые пальмы, как гигантский натюрморт, украшают каменные стены, колонны и надгробья. Сочные и ароматные фрукты словно овладели тайной лабиринта царицы Арсинои, сестры и супруги Птолемея Филадельфа. Как будто хлопок, хлеба, рис, тростник и кукуруза волнами своих колосьев старались прикрыть наготу мрамора. Да, отдыхающий путник, пресыщенный раскопками, ощущает удовлетворение от того, что эти щедрые земные дары поглотили убожество царской славы.
С рябоватого от ветра и изобилия рыбы озера поднимаются тучи водоплавающих птиц, их подхватывает резвый ветер, причесавший пальмам синие «конские хвосты». По полям прохаживаются бригады ибисов и собирают жуков-листоедов. Эти птицы живут только организованными коллективами. Кроме того, здесь, в деревнях, полно голубей. Фрески на могилах и барельефы храмов рассказывают о белых и сизых голубях и горлицах, перепелках и дроздах, приносимых в жертву богам и служивших отменным угощением на пирах. Население Египта с незапамятных времен разводит голубей для еды, хотя все путешественники — от Геродота и Страбона до Ганса Тухера из Нюренберга (1479 г.), его превосходительства посла французского короля, мосье Д’Арамонта (1549 г.), арабского поэта XV века Макризи и доминиканца П. Жана Мишеля Ванслеба (XVII в.) — сходятся на том, что люди разводят голубей лишь в силу своей сентиментальности. Голубь, голубок, голубка — символы семейного счастья.
Неутомимые веселые деревенские жители сооружают голубятни самой невероятной архитектуры. Я полагал, что в замке Тальси на Луаре мне довелось увидеть крупнейшую голубятню мира, но, осмотрев дворцы и замки, построенные для египетских голубей, я был поражен и буквально онемел. А говорят, что раньше, во времена фараонов, голубятни были поистине колоссальных размеров.
Сейчас на крышах домов торчат башнеобразные домики, точно вынутые из формы куличи, перевернутые цветочные горшки или пузатые вазочки, поставленные одна на другую. Если смотреть против солнца, то организованное нагромождение этих построек образует некий силуэт нью-йоркской панорамы или сказочный стобашенный замок готической, а порой африканской архитектуры. Голубятни — самые благоустроенные постройки в глиняных египетских деревнях.
Здесь, в Файюме, министр двора султана аль-Кемала и эмир Файюмской провинции Фахр эд-Дин Окман завели ежедневное голубиное почтовое сообщение с каирским дворцом султана. Голубь с пластинкой на горле или с запиской на ножке стал прообразом авиапочты. Пожалуй, можно утверждать, что родина почтовых голубей — Египет.
После прогулки по Файюмскому оазису, осмотра пирамиды в Хавара, поднимающейся из моря осколков сосудов, пепельниц и горшков, посещения современного детского дома, от которого так и веет тоскливой благотворительностью, после того как мы напились тепловатой минеральной воды в Силиджииских Варах[24] в лесу осыпавшихся опунций и столетних магнолий, — голова у нас была настолько забита впечатлениями, что мы, профессиональные писатели, почувствовали непреодолимую потребность записать увиденное. Мы просто должны были с кем-то поделиться, ибо в библиотеке мозга все это совершенно не укладывалось. Не забуду, как сразу потухли глаза Путика, когда он изрек: «Ручка моя испортилась, карандаш я потерял, что ж, я мертвый человек. Мне здесь больше нечего делать».
В Египте не всюду такое плодородие, и египетскому крестьянину приходится изрядно потрудиться, прежде чем он снимет три урожая в год. Работать буквально голыми руками. Деревянной сохой, примитивной киркой. Египетские крестьяне — феллахи — составляют большинство населения Египта. Их средний заработок колеблется от 2 до 6 фунтов в месяц. Это мало. Очень мало. Меньше, чем можно себе представить. А ведь па эту сумму живут огромные семьи. Правда, они могут прокормиться с трудом, влача жалкое, нищенское существование. Заработок остальных четырех-шести миллионов египтян — 39 фунтов в месяц. Рабочему в этом отношении лучше, нежели крестьянину. Он может заработать 35, 50 и даже 70 пиастров в день. А в одном фунте 100 пиастров. Говорят, министр поручает 250 фунтов в месяц. Крупные чиновники — от 35 до 75 фунтов. В то же время богатые египтяне — правда, их не так уж много — имеют по 100 тысяч фунтов ежемесячно.
Мы побывали в Египте на многих промышленных предприятиях. В стране медленно, но неуклонно растет рабочий класс. До национализации в промышленности преобладал иностранный капитал, но уже перед национализацией «Мисрбанк» вытеснял иностранных акционеров. Машины здесь новейшей конструкции. Швейцарские, шведские, американские, чехословацкие. Рабочие помещения сияют ослепительной чистотой. В цехах с отраженным светом и искусственным климатом у монотонно гудящих ткацких станков почти не увидишь женщин. Их можно пересчитать по пальцам.
Нам очень полюбились улыбающиеся египтяне. В день референдума о конституции и выборов президента республики мы, желая удовлетворить свое любопытство, попросили машину. Самоотверженный служащий из местной цензуры, улыбающийся, неутомимый человек, вызвался нас сопровождать. Он не предлагал нам определенного маршрута. Просто мы ехали туда, куда тыкали пальцем на карте. Мы посетили с десяток избирательных пунктов в центре города, в квартале вилл, в самом бедном предместье, в рабочем районе — и всюду встречали плотные ряды избирателей, толпящихся перед помещениями для голосования. Все они радовались, как дети, выполняя свой гражданский долг. Многие из них помнили еще феодальные времена. Избирательные пункты — ив этом чувствовался какой-то оттенок административного юмора — помещались не только в школах, но и в полицейских комиссариатах и даже в управлении тюрем.
Имелось два бюллетеня. На одном была изображена открытая книга конституции, на другом рядом с именем кандидата в президенты — Насера — его фотография. Неграмотные голосовали ставя черный или красный кружок на бюллетене. Неопытность избирателей, естественно, затягивала работу избирательной комиссии. Была здесь и знакомая нам ширма, и соответствующая суматоха, — но суматоха праздничная, царящая обычно на избирательных пунктах.
Конституция была одобрена большинством — за нее было отдано 99 процентов голосов. Первым президентом Египетской республики был избран Гамаль Абдель Насер.
Экономическое положение Египта отнюдь не блестяще. Потребности пробужденной к жизни страны превышают то, что может дать местное производство. И даже плодороднейшая почва Египта в настоящее время не в состоянии накормить двадцать три миллиона человек. Хотя продукты сельского хозяйства здесь, казалось бы, дешевы, но труд еще дешевле и не дает миллионам феллахов средств на покупку самого необходимого. Прежде всего должен возрасти национальный доход или его следует иначе распределять. Но правительство Египта еще не столь революционно в своих начинаниях. Все это не так-то просто, говорили мы себе, проходя по улицам, где импортированная роскошь чередовалась с местной нищетой. Нам легко говорить: у нас, в Чехословакии, успехи и связанные с ними трудности запланированы на несколько лет вперед, и нам не приходится сталкиваться с непредвиденным участием предприимчивой национальной буржуазии, не говоря уже о рассчитанном вмешательстве международного капитала. А в Египте уже свыше двух лет довольно сложное положение, и нам, прожившим здесь ровно столько времени, чтобы увидеть лишь те внутренние противоречия, которые прорываются на поверхность, это положение, разумеется, казалось еще более сложным.
20 июня 1956 года мы видели парад вооруженных сил ряда арабских стран. Это была демонстрация боеспособности. Точнее — роста боеспособности.
Хотя мы встали очень рано, но весь город уже был на ногах. Улицы кишмя кишели одетыми в белое людьми. Стояло погожее утро. На большой I площади под огромным тентом гудела гостевая трибуна. Окна и крыши были усыпаны зрителями. Белые деревянные башни для фотографов и кинооператоров угрожающе наклонялись и качались уже за час до начала парада. На площади в положении «смирно» застыли египетские воинские части.
Улицы были наглухо перекрыты полицейскими кордонами, и все же сотни людей стекались к площади со всех сторон. За отгороженные и нумерованные места велись темпераментные схватки. Полицейские и офицеры приводили своих жен и детей, выстраивая их по некоему, индивидуально понимаемому сверхплану в проходах, так что через некоторое время на трибуне нельзя было и шевельнуться. Сгустившийся под тентом тяжелый воздух низвергался на зрителей. Он весил центнеры. Рядом, слева от нас восседали высокопоставленные особы в колоритных национальных костюмах, в мундирах и в белой тропической одежде. С их лиц градом катил пот.
Парад запаздывал. По это никого не огорчало, даже наоборот. В конце концов в толпе нашли место и последние опоздавшие. Куда ни глянь — всюду примостились каирские мальчишки. Полицейские с отсутствующим выражением на лицах вытянулись в струнку. Оркестр грянул гимн, и показалась головная колонна.
Мне довелось видеть в жизни немало военных парадов. Но этот был совершенно особенный, захватывающий, на каждом шагу зрителя могло ожидать непредвиденное. Между тем солнце нагрело асфальт. Он плавился, источая запах, который был сильнее аромата, исходившего от надушенных зрителей.
За знаменосцами шагали взводы, представляющие все государства Арабской лиги. Это была тоже демонстрация. Демонстрация арабского единства. Иордания, Судан, Сирия, Саудовская Аравия, Ливан, Ливия, Йемен. Некоторые выставили напоказ всю свою военную красу — это суданцы. У других мягкие движения и решительное, боевое выражение — Йемен. Тюрбаны, платки, фески, кокарды, перья, береты. Добродушную улыбку вызывают ливанцы, марширующие в белых спортивных костюмах с лыжами за плечами. А ртуть в термометре уже поднялась выше температуры человеческого тела.
Город охвачен лихорадкой. Раскаленная улица прилипает к подошвам марширующих. Вот по площади прошла военная академия Египта. В ее рядах представители всех арабских стран. Египет обучает их офицеров. Затем двинулась пехота. Быстро пробежали парашютисты. Появилась национальная гвардия во главе с десантниками. Мотоциклисты, моторизированная полиция, танки. Когда на площадь выехали орудия, шум, суматоха и выкрики достигли такой силы, что молчать уже никто не мог. Все оглушительно кричали, энергично размахивая руками. Среди тех, кто стоял на площади прямо под солнцем, вероятно, часов с пяти утра, некоторые падали без чувств. Растопившийся асфальт прилепился к гусеницам танков, и главная улица превратилась в перепаханное поле. Танки, нарушая построение, стремительно проносились по площади. Эскадрилья за эскадрильей прогрохотали над нами. Со звуком щелкнувшего бича пронеслись реактивные истребители. Но вот прошел последний боец, и парад закончился.
Когда мы под полуденным зноем плелись в гостиницу, вместе с нами шли толпы людей. После колоссального напряжения у всех развязались языки, все трещали и болтали разом. Это было похоже на рынок, биржу, школьную перемену, прямо на улицах города. Египтяне гордились своей новой революционной армией, но в этом не было ничего агрессивного. Просто они радовались, как дети. А мы тем временем размышляли об увиденном. Мы воочию убедились в солидарности арабских народов. От Атлантики до Индийского океана. Марокко, Алжир, Тунис разъединить нельзя — их объединяют язык и вера. Их отличает уровень развития и по-разному решающиеся проблемы национальной независимости. Но глубоко под слоем влияний, вопреки искушениям и опасениям все больше разгораются искры ненависти к империалистическим колонизаторам. Такой внутренний огонь превращается и кое-где уже превратился в пожар небывалой силы.
Над взволнованной гудящей толпой неслись оглушительные звуки радио. Кругом репродукторы пражской фирмы «Тесла». Египетское радио ежедневно, с шести утра до часу ночи транслирует на 17 языках. Видимо, в этот момент все репродукторы оглушительно гремели сразу на всех языках. На абиссинском, арабском, малайском, индонезийском, урду, английском, турецком, португальском и т. д. Никто ничего не слушал. А если и слушал, то все равно ничего не понимал. Но репродукторы на празднике народа не должны молчать.
К вечеру улица затанцевала. Оркестры сначала играли, потом выли, потом сипели и наконец охрипли. С балконов сыпался дождь конфетти и серпантина. На лестнице нашей гостиницы примостились усталые египетские кинооператоры, томимые жаждой и выжатые как лимоны. Среди суматохи и веселых проделок толпы мы пили холодное египетское пиво и беседовали о вещах, абсолютно неактуальных. Сквозь просветы домов виднелось вечно ясное, усыпанное звездами небо, склонившееся над землей, где никогда не бывает дождей, и мы спросили наших друзей-операторов, как они: снимают бури?
Впоследствии мы узнали, что один из них погиб во время съемок военной бури. При нападении англо-франко-израильских отрядов на район Суэцкого канала.
Несколько месяцев спустя после великолепного парада военные действия колонизаторов потерпели полный крах. Они натолкнулись на огромное препятствие… На стремление человечества к миру.