Висельник и Колесница

Глава 10 Утиная охота или бигос[87] по-финляндски

1 (13) октября 1812 г.

Просёлочная дорога поблизости от Москвы.

Оставив позади разлагающийся труп Великого города, в чьих жилах пульсировала чужая – злая – сила, компаньоны расположились у развилки дорог и битый час поджидали генеральского посланца – польского улана.

Дело двигалось к вечеру. Солнце угадывалось по светлому пятну в ожирелых тучах, что надвинулись с севера, грозя опрокинуть на голову ушат холодной воды.

После визита в дом-улей Крыжановский чувствовал себя словно зараженным… даже в мысли не хотелось пускать грязное слово! …проказой.

- Чёрт побери, граф, ты уверен, что это – единственная дорога на Шаболово? – нетерпеливо проронил он, запахивая ворот плаща.

- Иной отродясь не было! – Толстой вынул изо рта изгрызенный трубочный чубук и, одарив плевком дорожную пыль, меланхолично заметил:

- Думаю, достопочтенным господам из сатанинского Ордена нынче куда веселее нашего. Наверное, уже обнаружили под кроватью твой гостинец, а возможно, достали из кладовки и моего персонажа. Представляешь, какая в Ордене ловля блох? В этом вижу причину задержки гонца.

Со стороны Москвы показались два всадника.

Максиму почему-то вспомнилось Святое Писание. Всадники Апокалипсиса! Два из четырёх: Война и Голод. Война идёт первой. Она прошагала с барабанным боем по Европе. Следом явился Голод. Явился – и сразу предъявил счёт захватчикам.

Блеск в глазах Крыжановского заставил Толстого посмотреть на дорогу:

- Уланы!

Два выстрела из семиствольного карабина прозвучали почти одновременно. Первый всадник сразу полетел на землю, а другой ещё некоторое время раскачивался в седле и лишь потом рухнул. Американец, опустив чудо-оружие, двинулся к убитым.

- Не понимаю, вроде у них одинаковые дырки посреди лба. Отчего же этот покинул мир немедленно, а другой раздумывал? Какая сила заставляет цепляться за жизнь лишние мгновения?

Полковник про себя подумал: «Всё правильно. Война должна сгинуть первой, а Голод – ещё продержаться немного. Но и он обречён». Вслух же осведомился:

- Может, прежде следовало вступить в разговор, а, Теодорус?

- Ни к чему! Полагаю, неприятели после наших с тобой похождений уже не столь доверчивы. Кроме того, всё хорошо в меру. Я чувствую совершенное удовлетворение всяческими разговорами. Можно сказать, французские прононсы намозолили язык и нёбо, а ведь ещё предстоит объясняться в этой твоей смолокурне. Так что нынче захотелось немного пострелять, – граф с силой загнал шомпол в ствол карабина.

- А комедь с переодеваниями? Этого действа тебе хватило, или всё же наденешь чужое? – подняв с земли четырёхугольную уланку, Максим протянул её Фёдору. Тот весело засмеялся:

- Батюшка много рассказывал о… об одном немецком бароне на русской службе – любителе носить треуголки! О! Как я жалел, когда, возмужав и выйдя в свет, узнал, что треугольный фасон вышел из моды! Что касается четырёх углов, то такая форма хороша для нужника, но не для шляпы. Предлагаю взять себе только лошадей, ну и то, что найдём в сумках.

В седельной сумке обнаружились тугой конверт и карта.

Печать разломилась с вкусным треском, на полковника пахнуло воском. Письмо внутри испещряли мелкие сухие французские закорючки:

«Генерал!

Сим удостоверяю, что послание ваше получено.

Известие радостное и своевременное. Позвольте засвидетельствовать мою благодарность. Надеюсь, на этот раз у Вас не выйдет промаха, ибо время не терпит. Маленький капрал совсем пал духом и совершает одну глупость за другой. С каждым днем он все больше выходит из-под моего контроля. А в последнее время стал искать мира с русским царём. Отправил в Петербург уже три послания. Капитул обеспокоен, что понятно. Найдите Книгу! Найдите ее и доставьте мне!

Помните, в случае провала, я заберу вас с собой, генерал!

Мэтр Август, Гроссмейстер Ордена Башни».

- Ничего непонятно! – покачал головой Максим. – Таинственная и могущественная организация этот Орден. Хорошо, что мы вовремя унесли ноги.

- Плевать на орденские тайны – сейчас не до них. Более чем стрелять, хочется есть. – Толстой принялся разворачивать карту. – Вот оно – место! Недаром мы дожидались поляков! Теперь не придётся блуждать по лесу. Веришь, не раз бывал в Шаболово, но ни о какой смолокурне слыхом не слыхивал. Что оно такое – смолокурня? Мне представляется миниатюрная копия геенны огненной, где варят смолу…хотя, в таком случае была бы смоловарня.

- На месте разберёмся, – зевая, заявил Крыжановский и сунул ногу в стремя. Всадники тронулись в путь, не забыв вдобавок к собственным лошадям, прихватить ещё и трофейных.

До захода светлоокого Гелиоса осталось немного – пламенная колесница приближалась к краю мира. Но солнценосному богу сквозь тучи не разглядеть землю, откуда на него с интересом посматривает не ведающий промаха стрелок.

Светлое пятно, переваливающееся по барашкам крутых туч, напомнило Толстому отяжелевшую откормленную утку. В руки попросилось ружье – осенью селезни набирают жирка и становятся настоящим деликатесом. В животе заурчало, Фёдор сглотнул слюну:

- Надеюсь, нам сегодня не придётся почивать без ужина! Как считаешь?

- Не трави душу! – застонал Максим. – Я, как и ты, мало ел и спал! Лучше скажи, что за название у села – «Шаболово»? Как прикажешь именовать здешних баб?

- А местная барыня Екатерина Ивановна Козицкая именно так их обычно и зовёт - шаболды. Жаль, что добрую даму из родных пенатов выгнала война, а не то бы мы с тобой устроились на ночь по-царски. – Американец мечтательно прикрыл глаза, но тут же встрепенулся:

- Похоже, приехали! Ежели верить карте, надо свернуть направо…ага, вот и тропинка…правда не разберёшь, сколько ещё до смоло… как бишь её.

В сумраке проступило небольшое приземистое строение. От него отломилась крысиного цвета глыба и загородила тропинку. Часовой был высок, смотрел на всадников, почти не задирая головы, руки держал под серым плащом.

- Мы от гроссмейстера. Везём послание генералу! – крикнул Толстой.

Часовой вскинул руки ладонями вверх. Затем пальцами начертил в воздухе круг, а внутри его – ущербный крест, в форме буквы «Т».

Максим оглянулся на спутника – Толстой зло пялился на серого. Он совершенно упустил из виду, что в обиходе Ордена могут использоваться знаки, отличные от того, который выдал доверчивый Франсуа Белье.

Лицо серого расплылось в блаженной улыбке. К оружию метнулись одновременно, но Американец успел раньше.

Пуля, выпущенная почитай что в упор, разворотила часовому полголовы. Сила выстрела откинула тело, а пистолет, уже вынутый из-под плаща, крутясь, пролетел по дуге и стукнул в колено лошадь Толстого. Животное взвилось на дыбы, и это спасло графу жизнь, потому что из кустов ударили выстрелы: часовой оказался не один. Крепко ударившись спиной о землю, Фёдор едва успел откатиться в сторону, когда сверху рухнул бьющийся в агонии конь. Пули прошили ему навылет шею.

Крыжановский зря времени не терял. Выпалив по кустам с двух рук, он соскочил на землю и бросился врукопашную.

Противников оказалось двое: выстрелы им нисколько не повредили. При приближении полковника оба бросили перезаряжать ружья, выхватили шпаги и стали в позицию. Максим, зевнув, пружинисто пошёл вперёд. Сабля, «неумело» зажатая в кулаке, болталась где-то на уровне колен.

Люди Ордена атаковали одновременно. Гвардеец подался в сторону и парировал так, что отбитая шпага одного врага пропорола плечо другому. Тот выругался по-польски.

Улыбка Максима приобрела жёсткость. Он несколько кривил душой, утверждая, что не может связать на языке предков и двух слов:

- Suko jedna![88]

Опешив, поляки на долю секунды утратили бдительность, за что тут же поплатились жизнью: сапфировый глаз грифона на рукояти дамасского клинка сверкнул два раза – неотразимо и смертоносно.

Вся схватка, доказавшая, что бранные слова весьма полезны на поле брани, продлилась едва ли больше времени, чем понадобилось для чистки сабли от крови. Удовлетворившись достигнутым, Максим собрал ружья врагов и пробрался к примеченной ранее большой поленнице, каковая обеспечивала вполне надёжную защиту от свинца.

Тем временем Толстой, прячась за лошадиным трупом, обозревал дом. Находящиеся там не могли не слышать выстрелов. Значит, вскоре, проявят интерес.

На тёмном фасаде проступил дверной проём – видимо, внутри убрали с лампы колпак или дрова в очаге вспыхнули особенно ярко. Лишь только мелькнула тень – нет, меньше чем тень, фантом – граф выстрелил. В ответ донёсся отчаянный всхлип и звук падения. Тотчас погас свет, и началась пальба. Свинцовые градины засвистели вокруг и стали толкаться в конскую тушу.

«Как же их много! – удивился Толстой – Однако не верится, что все до одного столь бездарно разрядили ружья. Наверняка парочка стрелков поджидает простака». Он снял плащ, надел на хлыст и поднял вверх. Уловка не подействовала, поскольку либо враги попались опытные, либо граф ошибался.

Ждать разъяснений не пришлось: в отдалении фыркнул один из тех коней, что привели с собой компаньоны, а смолокурня немедленно озарилась вспышками выстрелов. Несчастное животное жалобно заржало, умирая. Спокойно пожав плечами – «хочешь жить – умей вовремя убраться» – граф покинул открытое место. Наступившая тьма заботливо укрыла его полой плаща.

Появился он подле поленницы совершенно неожиданно для Максима. Тот даже вскинул ружьё.

- Потише, потише! Или ты решил разом кончить нашу дуэль? Так надо было ещё в Тарутино! – скороговоркой произнёс Американец, устраиваясь рядом. – Как думаешь, сколько их засело в доме?

- Человек пятнадцать или двадцать… Судя по числу выстрелов.

- Многовато, но плевать! Я ведь упоминал о том, что снедаем желанием пострелять! К тому же господа, засевшие в доме, мешают осуществлению и иных помыслов, а именно – поесть и выспаться. Да и вообще – лошади частью убиты, а частью разбежались. Как прикажешь добираться домой?

Максим промолчал. Он давно понял, что редкая из речей графа требует от собеседника ответа: Фёдор любит говорить для себя.

Толстой взял увесистое полено и с силой метнул в стену.

- Эй, друзья мои, немедленно отвечайте – за что так ненавидите лошадей? Уверяю вас, лошадь – доброе и полезное животное!

Дом хранил молчание, но, по-видимому, руководствуясь иным, нежели Крыжановский, резоном.

- Эх, подсветить бы чем, а ещё лучше – выкурить, – мечтательно продолжил Толстой. – Тогда бы я их – как стаю уток…

- Мы на смолокурне. Неужели тут не сыщется, чем выкуривать? – подсказал Максим, который некоторое время назад учуял слабый скипидарный запах.

- Ты прав, светлая головушка, а я, видимо, уснул умом, ежели простых вещей не разумею, – Толстой хлопнул себя по лбу и попытался приподняться над поленницей.

Громыхнуло, и пуля расколола бревно рядом.

- Вперёд ходу нет, только назад, – заметил граф, выдёргивая длинную острую щепку, пронзившую плечо. – Так давай же порыщем в округе!

Оказавшись под защитой деревьев, для чего пришлось отмерять изрядную дистанцию на брюхе, они принялись выискивать источник скипидарного запаха. Темнота надёжно укрывала от взора стрелков, но за эту услугу требовала обильную мзду в виде шишек и синяков. Ни Максим, ни Фёдор не думали скупиться. Более того, всякий раз, напоровшись на пень или сучок, они ещё добавляли от щедрот своих толику отборных заковыристых ругательств.

Наконец наткнулись на полуразвалившуюся сараюшку, где в беспорядке содержались многие бочки, бочонки, бутыли и бутылки. Когда откупоренные пробки стали выпускать наружу один чарующий аромат за другим – спирта, дёгтя, смолы и уже знакомый – скипидарный, компаньоны возликовали.

Переливая жидкости и обмакивая в них тряпьё, найденное тут же, Американец радовался как ребёнок – пританцовывал, блестел глазами и во множестве сыпал острыми словесами. Смысл риторики сводился к одному: «Ордену придётся держать ответ за сожженную Москву».

Однако Максим не позволил таланту развернуться во всю ширь. Сославшись на то обстоятельство, что война – это именно его ремесло, полковник настоял на простом и неинтересном плане. Графу предлагалось учинить фейерверк у той стены, что выходила к поленнице, тем самым приковав к себе внимание неприятеля. В это время Максим, подобравшись с противоположной стороны, забросит в окна огненные бутылки. А далее последует «утиная охота».

Чёрный абрис смолокурни хранил настороженное молчание, когда из-за поленницы вылетел и разбился о стену объёмистый стеклянный сосуд. Следом полетел ком полыхающего тряпья. Огненная вспышка озарила дом и окружающую его поляну.

- Эй, там! Не найдётся ли у вас молока только что отелившейся коровы? Говорят, верное средство при пожаре! – заорал во всю глотку Американец. – А камень яхонт? Что, тоже нету? Ну, тогда ничего не попишешь, пожалуйте наружу…

По поленнице начали стрелять, но это нисколько не мешало графу свободно излагать идеи:

- …Хотя нет, лучше немного потомитесь в огне. Предпочитаю, чтоб подстреленные утки падали к моим ногам уже в отменно прожаренном виде.

На другом конце поляны, что обрывалась глубоким оврагом, Крыжановский готовился совершить рывок к дому. Задача осложнялась тем, что проклятая смолокурня имела окна по всему периметру. Но гвардейцу ли бояться пуль? Наскоро помолившись и зажав в кулаках две скипидарные бутылки с тлеющими фитилями, он рванулся вперёд. Полы плаща развернулись от бега. Подошвы легко касались земли. В голове прочно засел образ объятого пламенем Понятовского.

Интуитивно Максим почувствовал момент, когда грянет выстрел. И не ошибся. Но на миг раньше сапог провалился в огненную яму, исторгнувшую сноп искр. Полковник покатился по земле, а пуля разочарованно просвистела над головой.

«Видимо, в этих ямах и выкуривается из поленьев смола – пришла догадка. – Хорошо, что попал только одной ногой, а иначе бы отведал адского пламени!»

Быстро вскочив, он присмотрелся: даже в темноте подземные пустоты от тверди можно было отличить по серому пеплу и курящемуся лёгкому дымку. Дальше пришлось бежать, петляя и прыгая. Свинец царапнул бедро, но Максим уже достиг стены. Подобравшись к чёрному провалу окна, он метнул внутрь обе бутылки. Полыхнуло, что надо! Тут же из окна высунулась кисть с пистолем и слепо зашарила, отыскивая цель. Хищно свистнул дамаск, и пистоль упал в подставленную ладонь Максима.

- Премного благодарен! Может, в хозяйстве ещё что ненужное есть? Тогда не скупитесь, господа! – крикнул он, отлепляя от пистолетной рукояти кровоточащий обрубок.

Смолокурня ответила безумным воем. Из окна вывалился некто в тлеющей одежде. Зажав осиротевшее предплечье уцелевшей рукой, совершенно не разбирая дороги, он ринулся прочь. И тотчас угодил в адскую яму – жадный язык пламени плотоядно загудел, слизнув человека и шибанув в нос запахом скипидара. Увы, сгинувший никак не походил на Понятовского.

«Первая утица покинула гнездовье. А что же остальные?». Словно подслушав мысли полковника, лениво взбрехнул семиствольный зверюга Толстого. Взбрехнул, а затем залился радостным лаем. Многие ль птицы долетят до леса к тому времени, как граф разрядит все игрушки? Дичь, однако, попалась зубастая – на Американца огрызалась частыми выстрелами.

«Не угомонили бы чёрта цыганского!» – обеспокоился Максим, спеша на помощь.

Из-за угла горящего дома навстречу вылетели четверо с ружьями. Видно не ожидали, что столкнутся нос к носу с врагом, потому оружия не подымали. А зря! Недаром Мишель Телятьев утверждал, что главное дело в бою – постоянная готовность к неожиданностям. Максим с ходу застрелил одного из трофейного пистолета, затем выхватил графский подарок – «ле паж». Действовал весьма проворно, но, уже начиная понимать, что не сможет справиться со всеми разом – кто-то обязательно успеет пальнуть…

«Ле паж» дёрнулся в руке, отхаркивая пулю. Тряпичной куклой ударился о стену убитый. Но… вот уже смотрит в брюхо полковнику чёрное ружейное дуло, суля скорую встречу с гусарским поручиком, что при жизни щеголял в голубом ментике и любил расточать премудрости.

- Ах, чёрт побери!

О чудо! Зов Крыжановского услышали. Услышали, и не преминули откликнуться: некий чёрный, в козлином мехе, явившись со стороны огненных ям, вонзил в бок вражескому стрелку вилы.

- Хрясь!

Максим стал как вкопанный и, забыв обо всём, давай креститься: «Верно, то не смоляные ямы, а короткая дорога в преисподнюю! И её обитателям пришлась по вкусу однорукая жертва. За то и благодарят».

- А-а-а! – дурным голосом заревел оставшийся приспешник Ордена, кидаясь прямиком к огненным ловушкам. Через мгновение его неистовый визг разнесся над лесом, долетая, видать, и до деревни с чудным названием Шаболово.

Максим огляделся вокруг – бес с вилами пропал, как и не было. Рассказать кому – не поверят в небылицу. Ежели, конечно, не обладать талантом Американца. Кстати, сей великий рассказчик, похоже, пресытился не только разговорами, но и стрельбой. Не слыхать его! Жив ли ещё, храбрый король дикарей?

Толстой оказался жив, но весьма близок к иному уделу. Арсенал, содержащийся в саквояже, он потратил не зря: поляну во множестве устилали убитые. Но врагов оставалось не менее десятка. Шестеро наседали на графа, который, отбиваясь саблей, медленно отступал к лесу. Двое, не торопясь, перезаряжали ружья, а ещё двое были верхом, и в них Максим немедленно признал недостающих всадников Апокалипсиса – Революцию и Смерть.

Революция на белом коне целилась в Толстого из ружья, а Смерть – молодой уланский полковник с красивым, бледным лицом – участия в происходящем не принимала, ожидая своего часа.

Помощь Крыжановского оказалась весьма кстати – выстрел из второго «ле паж» положил конец Революции до того, как та успела расправиться с графом.

- Финляндцы, вперёд! Руби бл…й в капусту! – рявкнул Максим, бросаясь на врага.

С этим кличем он хаживал в рукопашную на шведов у Гернефорса и у Бородина на французов. Но тогда за спиной мерно маршировали плотные шеренги гвардейцев, каковые, на возглас командира отвечали дружным «ура». Нынче же, позади на многие вёрсты, простиралась равнодушная пустота.

Но что это? Возможно ли такое? Из лесу донеслось зычное «ура!» Пусть малолюдное, но родное – финляндское. Тут же громоподобно ударили штуцера. Людей Ордена как ветром сдуло. Застучали, удаляясь копыта, и всё стихло вокруг. Толстой присел у дерева. В свете пожарища было заметно, как от дыхания тяжело вздымается его грудь.

- Дядя Леонтий, ты, что ли? А Илья там с тобой? – громко спросил у тишины Крыжановский.

Послышался треск кустов – из лесу вышли трое. Глядя на них, Американец захохотал, а потом молвил:

- В последнее время у меня появилось стойкое ощущение, что некто играет нами, словно картами. Не знаю, кто тот игрок, и какова его цель, но могу сказать твёрдо: нынче он прикупил. А в прикупе – два валета и вот это, – граф кивнул на подошедших.

Среди них заметно выделялся солдат-финляндец невероятного роста с бочкообразной грудью, пышными усами и проседью в волосах. Егерский штуцер в огромных ручищах смотрелся детской свистулькой. Это был фланговый гренадер из третьего батальона – Леонтий Коренной. Дядька Леонтий, как его звали все. В солдатской среде богатырь пользовался непререкаемым авторитетом – весь полк бегал к нему за советом или за разрешением спорных дел. Из-за могучего плеча с опаской выглядывала физиономия Курволяйнена – а ну, как полковой начальник осерчает за недозволенное появление.

Наибольший же интерес вызывала фигура третьего. Увидав его, Максим нервно сглотнул: человека с ног до головы покрывала копоть. Из одежды он имел на себе латаные портки, такую же рубаху, лыковые лапти и безрукавку козьего меха. Опирался на здоровенные вилы с окровавленными остриями.