Вивиан Грей

«Сегодня ночью я покидаю двор. Он здесь. Ничто в мире не смогло бы отсрочить мой отъезд. Как бы мне хотелось вас увидеть, рассказать, рассказать вам всё. Он собирается поговорить с великим герцогом завтра утром. Решитесь ли вы прийти в его дом в его отстутствие? Вам знакома тайная тропинка. Он ходит по столбовой дороге, по пути заходит к чиновнику лесного ведомства, это белый дом за забором, вы знаете! Проследите за ним завтра утром, примерно в девять - десять часов, думаю, заклинаю вас небесами, приходите. Решайтесь! Обязательно приходите! Не забудьте, по тайной тропинке, опасайтесь кого-то встретить! Вам знакома эта местность. Да хранит вас Господь.

СИБИЛЛА»

ГЛАВА 12

Вивиан прочел записку тысячу раз. Он не мог заставить себя лечь отдохнуть. Вызвал Эспера Георга и дал ему все необходимые инструкции на утро. Примерно в три часа Вивиан лег на диван и проспал несколько часов, часто пробуждаясь от лихорадочной дремоты. Ему всё время снились непонятные сны. Сначала, естественно, ему снился фон Зоншпеер, но потом сцена поменялась. Вивиан в Эмсе, гуляет под незабвенными липами с баронессой. Вдруг, хотя сейчас полдень, солнце становится большим, кроваво-красным, и падает с неба. Баронесса кричит, к ней бежит мужчина со шпагой наголо. Это идиот кронпринц Райсенбурга. Вивиан пытается ему противостоять, но тщетно. Разъяренный негодяй вонзает шпагу в сердце баронессы.

Вивиан кричит и падает на колени возле ее тела, но, к своему ужасу, вдруг понимает, что в его объятиях лежит бездыханное тело Вайолет Фейн!

Вивиан и Эспер оседлали лошадей около семи часов утра. В восемь они подъехали к постоялому двору возле дома чиновника лесного ведомства, Вивиан должен был оставаться там ло тех пор, пока Эспер не увидит, как премьер-министр заходит в дом. В начале десятого Эспер вернулся с радостным сообщением, что Соволиц со своим хозяином въехал во внутренний двор. Вивиан тут же оседлал Макса, велел Эсперу следить в оба, и пришпорил коня.

- Ну же, Макс, славный мой конь, каждая минута - на вес золота, хорошо послужи своему хозяину!

Вивиан хлопнул коня по шее, животное навострило уши, показав, что понимает желания хозяина, и, пользуясь тем, что Грей ослабил узду, конь скорее пошел ровным шагом, чем поскакал галопом в резиденцию премьер-министра. Почти час ушел на поиски тайной тропинки, но, получив предупреждение в записке баронессы, Грей не решился ехать по столбовой дороге.

Вивиан несся галопом по извилистой сельской дороге, на которой когда-то встретил Бенкендорфа на второе утро своего пребывания в его доме. Он подъехал к маленьким воротам, и, следуя примеру великого герцога, привязал Макса у входа. Пересек поле не по тропинке, а прямо по высокой росистой траве, перепрыгнул через легкую железную решетку, быстро прошел по тропинке, мельком взглянув на летний домик - голубая пассифлора еще цветет, вот она, беседка, вот машут белым платком из окна гостиной! Вивиан видит платок, он окрылен, перепрыгивает через клумбу, напугав белого павлина, залазит в окно библиотеки, и вот он уже в гостиной.

Баронесса здесь. Бледная и взволнованная стояла она у таинственного портрета, положив руку на старинный резной камин. Поглощенная эмоциями дама не шелохнулась, когда появился Вивиан, но на ее лице он не заметил ни скованности, ни смущения.

- Сибилла, драгоценнейшая Сибилла! Скажите, что вы - моя!

Он схватил ее руку. Она не пыталась вырваться, опустила голову на руку, которую положила на его плечо. Пытаясь побороть свои чувства, баронесса судорожно всхлипывала. Вивиан попытался ее успокоить, но она разволновалась лишь еще сильнее, кажется, только через несколько минут она заметила его присутствие. Наконец, дама успокоилась, по-видимому, стараясь прийти в себя, подняла голову и сказала:

- Совсем раскисла - давайте немного пройдемся по комнате!

В это мгновение Вивиана крепко схватили за горло. Он обернулся - это был герр Бенкендорф, лицо премьер-министра покрылось смертельной бледностью, глаза вылезали из орбит, словно у голодной змеи, в правой руке он держал знаменитый итальянский кинжал.

- Негодяй! - Бенкендорф говорил тихо, но в его голосе звучала смертельная угроза. - Негодяй, это - твоя Судьба?

Первая мысль Вивиана была о баронессе, и, отвернувшись от Бенкендорфа, он с беспокойством влюбленного посмотрел на свою спутницу.

Но, вместо того, чтобы без сил упасть в обморок из-за этого ужасного вторжения, она, кажется, напротив, вернула себе врожденное мужество и самообладание. Кровь прилила к ее дотоле бледным щекам, глаза, прежде тусклые от слёз, вновь заискрились. Она вырвалась из объятий Вивиана, благодаря чему он смог бы в случае необходимости сражаться со своим противником более на равных.

- Не приближайтесь, сэр! - с невероятным чувством собственного достоинства сказала баронесса, тон ее свидетельствовал о том, что она понимает - даже в этой критической ситуации ей будут повиноваться. - Не приближайтесь, сэр! Не приближайтесь, я вам приказываю!

Бенкендорф мгновение стоял неподвижно, потом посмотрел на баронессу колючим задумчивым взглядом, скорее отшвырнул, чем отпустил Вивиана, и с горькой усмешкой бросил кинжал в дальний угол комнаты.

- Ну что же, мадам, - прерывисто сказал он, - я вам повинуюсь!

- Мистер Грей, - продолжила баронесса, - мне жаль, что вам пришлось стать жертвой этого бесчинства из-за того, что вы решились мне служить. Мое присутствие должно было спасти вас от такого бесчестья, но чего нам ждать от тех, кто гордится собой, будучи сыновьями рабов! Ждите от меня вестей, - с этими словами дама, поклонившись Вивиану и посмотрев на премьер-министра с неописуемой брезгливостью, вышла из комнаты. Когда она выходила, Вивиан стоял, прислонившись к стене, побледнев и скрестив руки на груди. Бенкендорф стоял спиной к окну, опустив глаза, и Вивиан с удивлением заметил то, что ускользнуло от внимания премьер-министра - одной рукой помахав Грею, дама другой рукой поспешно сделала знак кому-то в саду.

Герр Бенкендорф и Вивиан остались в комнате одни, Грей первым нарушил молчание.

- Герр Бенкендорф, - спокойным голосом сказал он, - учитывая обстоятельства, при которых вы обнаружили меня в своем доме сегодня утром, я понимаю, что не должен обращать внимание на слова, вырвавшиеся у вас в момент необузданного раздражения. Но ваше непростительное поведение перешло границы, которые человек чести признает из симпатии к человеческим чувствам. Ударив меня, вы нанесли оскорбление и мне, и себе. Это, как точно сформулировала дама, бесчинство, лишь ваша кровь способна стереть это бесчинство из моей памяти, но поскольку я склонен простить вас, учитывая ваше взвинченное состояние и особенности характера, я надеюсь и жду от вас извинений!

- Извинений! - воскликнул Бенкендорф, чеканным шагом расхаживая по комнате. - Извинений! Мне следует извиниться перед вами, сэр, или перед эрцгерцогиней?

- Эрцгерцогиня? - переспросил Вивиан. - Боже правый, что вы хотите сказать? Я не ослышался?

- Я сказал - перед эрцгерцогиней, - твердо ответил Бенкендорф. - Это - принцесса императорского дома Австрии и нареченная невеста его королевского высочества кронпринца Райсенбурга. Вероятно, теперь вы думаете, что кое-кому другому следует извиниться?

- Герр Бенкендорф, - пробормотал Вивиан, - я ошеломлен, клянусь честью, я...

- Прекратите, сэр! Вы и так уже сказали слишком много...

- Но, герр Бенкендорф, позвольте объясниться...

- Сэр, в объяснениях нет нужды. Мне всё известно, даже больше, чем вам. Вам нечего мне объяснять! Полагаю, теперь вы понимаете, что больше никогда не сможете с нею разговаривать. Сейчас час дня. До заката вы должны находиться на расстоянии двадцати миль от дворца, вас сопроводят. Не отвечайте, вам известно, какой властью я обладаю. В случае неповиновения я напишу в Вену, вы больше не сможете путешествовать по югу Европы. Ради нее это дело будет замято. Важная и секретная миссия станет в глазах света причиной вашего отъезда из Райсенбурга. Это подтвердит ваш официальный сопровождающий, курьер тайной службы. Прошайте!

Когда герр Бенкендорф вышел из комнаты, его доверенный слуга, гонец из Туррипарвы, вошел и с почтительным поклоном сообщил Вивиану, что лошади готовы. Три часа спустя Вивиан Грей в сопровождении государственного гонца остановился в гостинице. Хозяин и слуги кланялись с нарочитым подобострастием, увидев Грея с таким сопровождающим, и через несколько минут по всему Райсенбургу разошлась новость о том, что назначение заместителя премьер-министра - «дело решенное».

КНИГА 8

ГЛАВА 1

Хозяин «Грандотеля Четырех наций» в Райсенбурге был расстроен внезапным отъездом высокого гостя, но в какой-то мере утешился, с большой выгодой продав полномочному посланнику дормез, недавно полученный в счет сомнительного векселя у проигравшегося русского генерала. На этом удобном транспортном средстве несколько часов спустя после прибытия в город мистер Вивиан Грей въехал в ворота гостиницы «Союзные державы». Эспер Георг приехал в гостиницу примерно полчаса спустя

после своего господина, он следовал за экипажем на наемной лошади, ведя под уздцы Макса. Курьер расчищал перед ними дорогу, дабы способствовать скорейшему прибытию полномочного посланника великого герцога Райсенбурга в пункт назначения - заказывал лошадей, устранял препятствия и заранее платил форейторам.

Вивиан никогда раньше не путешествовал так быстро и с таким шиком.

Наш герой закутался в плащ и натянул на глаза дорожную шляпу, хотя был один из самых жарких дней этой невероятно жаркой осени. Он погрузился в мечты, и все его мысли занимала лишь эрцгерцогиня, в ушах его звучали только слова Бенкендорфа, но ни по поводу личности первой, ни по поводу слов второго у него не было никаких определенных идей.

Вивиан ехал несколько часов - это показалось ему вечностью и мгновением. Вдруг его вывели из оцепенения - кто-то открыл дверь его коляски. Он вздрогнул, как человек, которого разбудили после крепкого вязкого сна, хотя глаза его всё это время были открыты. Навязчивое вторжение совершил курьер, который, поклонившись, сообщил его светлости, что они уже на границе Райсенбурга, ему очень жаль, что приходится побеспокоить его светлость, но он нижайше просит позволения вручить мистеру Грею паспорт.

- Это для Вены, - продолжил курьер. - Частный паспорт, сэр, выданный премьер-министром, с ним вам будут оказывать всемерное содействие.

Карета снова помчалась к следующей почтовой станции, они проехали примерно полмили, но тут позади раздался громкий крик Эспера Георга, путешественники внезапно остановились. Для измученного сознания Вивиана быстрое движение коляски служило неким утешением, оно будоражило кровь и спасало от мыслей, поэтому он уже собрался спросить, в чем причина остановки. Эспер Георг подъехал к коляске.

- Добрейший сэр! - глядя как-то по-особенному, воскликнул Эспер. - У меня для вас пакет.

- Пакет! От кого? Говори же! Отдай его мне!

- Тише! Говорите тише, мой добрый господин. Ради вас я собираюсь совершить гнусное предательство, и вспыльчивое слово - единственная награда за мою неосмотрительность.

- Мой славный Эспер, не мучай же меня!

- Не буду, мой добрый сэр. Дело в том, что я не мог отдать вам пакет, пока этот лицемерный негодяй ехал с нами, или пока он еще находился в поле зрения. «По правде говоря», как говаривал мастер Рудольф... !

- Но что с пакетом?

- Будьте осмотрительны и не торопитесь, мой добрый сэр! - как сказал привратник Хансдрих, когда я пил глинтвейн, а он стоял на холодной лестнице...

- Эспер! Ты хочешь, чтобы я рассвирипел?

- Клянусь святым Хубертом! - как имел привычку клясться тот достойный господин, гофмаршал. Я...

- Это уж слишком. Какое мне дело до пустословия всех этих людей?

- Ну уж нет, мой добрый сэр! Это пустословие служит доказательством того, что все мы рассказываем историю по-своему, и тот, кто слушает историю, должен позволить дыханию рассказчика выходить из его собственных ноздрей.

- Ну же, Эспер, говори! Мне читает нотации мой собственный слуга - ничего более странного со мной никогда не случалось.

- Мой добрый господин! Не говорите мне столь горькие слова - ведь вам удалось выбраться из сложной ситуации, сохранив голову на плечах. Пакет - от дочери Бенкендорфа.

- О! Почему ты не отдал мне его раньше?

- Почему я отдаю вам его сейчас? Потому что я дурак, вот почему. Вы хотели, чтобы я отдал вам пакет, когда двуличный негодяй следил за каждым движением ваших ресниц, даже когда они дрожали от дуновения мушиных крыльев? У этого человека глаза есть даже на затылке. Я бы с удовольствием выколол ему глаза, находящиеся спереди, чтобы уравнять его с остальным человечеством. Именно он сообщил старику о вашем сегодняшнем визите, и я подозреваю, что в последнее время он находился к вам ближе, чем вы думали. Будет и на нашей улице праздник, старой свинье пора подумать о ноже мясника! Дьявол однажды гульнул в воскресенье, а я слишком остер для Кота в сапогах и его мышеловки! Когда я крался мимо дома чиновника лесного ведомства, я увидел, как ваш новый слуга, сэр, куда-то умчался галопом, а вскоре после этого куда-то ускакал галопом и его прежний хозяин. Я убрался оттуда так же быстро, как и они, но мне пришлось оставить лошадь за две мили от дома, а потом я доверился своим ногам. Я полз через кусты, как сухопутная черепаха, но, конечно, не успел вас предупредить. Я находился буквально на волосок от смерти, начал сигналить молодой госпоже, она поняла, что я - друг, да благословит ее Господь! Она проворна, словно куропатка, я оставил вас улаживать дела с ее папой, и, в конце концов, совершил то, что, вероятно, намеревались проделать вы сами, сэр - проскользнул в спальню юной дамы.

- Попридержи язык, любезный! И отдай предназначенный мне пакет.

- Вот он. Теперь мы поедем дальше, но нам придется на час задержаться на следующей станции, если вам, сэр, там спать будет неприятно, все-таки Макс и моя кляча сегодня проделали долгий путь.

Вивиан открыл пакет. В нем лежало длинное письмо, которое эрцгерцогиня написала в ночь возвращения в дом Бенкендорфа, она не спала всю ночь и писала письмо, собираясь послать его Вивиану, если они не смогут встретиться. К письму прилагалось несколько поспешных строк, написанных, когда разразилась катастрофа. Вот они: «О, если бы вы получили это письмо! Сможете ли вы когда-нибудь меня простить? Вы увидите, что прилагаемое письмо адресовано вам на случай, если мы не сможем встретиться. В письме я предвидела горе, но что такое предчувствия в сравнении с нашей реальностью!».

Очевидно, эрцгерцогиня написала письмо, находясь в расстроенных чувствах. Мы не будем его здесь приводить, поскольку тайна ее характера уже разъяснилась, полный текст ее письма не имеет значения для нашего повествования. Она говорила о своем высоком положении как женщина, положению которой многие женщины завидуют, с мучительной горечью. Принцесса крови - жертва государства, которой больше всего льстят. Ее приносят в жертву политике, этот жертвенный агнец умиротворяет разъяренные правительства, примиряет нерешительных союзников и убеждает старых друзей. Ее статус и образование не позволяют ей искать ответного чувства среди равных ей, что составляет главную цель и очарование жизни женщин, никто из людей не терзаем более роковым и острым осознанием того, что роскошь - не синоним счастья, а великолепие не утешает.

Лишенная всех источников счастья, дарованных женщинам, жена монарха иногда ищет в политике и в удовольствиях способ забыться. Но королева, занимающаяся политикой, - редкая птица, ей необходим недюжинный интеллект, и ее судьба воспринимается как исключетельная в королевском семействе. Даже карьера королевы-политика обычно заканчивается разбитым сердцем. Эта несчастная ищет радости, отдавая свой холодный долг царственному мужу, и не следует забывать, что даже при наиболее разгульных дворах от королевы ждут приличного поведения, нередки случаи, когда жена монарха умирала на эшафоте, в темнице или в изгнании, потому что осмелилась вести себя неблагоразумно там, где кутили все. Но подавляющее большинство королевских жен живет без страсти, им не на что надеяться, нечего бояться, нечему завидовать, нечего хотеть, нечему себя посвятить, некого ненавидеть и некого любить. Даже свои обширные обязанности они выполняют механически, их обязанности требуют внимательности, но совсем их не тревожат. Развлечения вызывают у них сильные эмоции, но веселятся они редко, поскольку веселье - плод дружбы равных. Находясь в таком положении, они обречены на легкомысленные устремления и чопорные манеры, придворный капеллан или исповедник - единственный человек, который может доказать, что у них есть душа, убедив их, что их душа будет спасена.

Юная эрцгерцогиня согласилась на предложение выйти замуж за кронпринца Райсенбурга, поскольку ее убедили, что ее согласия просят просто из вежливости. Она не видела ничего оскорбительного для своих чувств в браке с мужчиной, которого никогда не видела, поскольку с младых ногтей ее готовили к этому событию.

Более того, эрцгерцогиня понимала: если ей удастся избежать брака с кронпринцем Райсенбурга, вскоре ей придется согласиться на брак с каким-нибудь другим ухажером, а учитывая близость к ее родине, сходство чувств и манер и прежние связи с ее императорским домом, союз с герцогским домом Райсенбурга был даже желателен. Во всяком случае, он был более предпочтителен, чем брак с мужем-иностранцем, переезд в другой климат, изучение чужого языка и чужих обычаев. Эрцгерцогиня, девушка пылких страстей, обладавшая живым умом, всё же не согласилась безоговорочно превратиться в рабыню, которой все помыкают, в королеву. Она потребовала, чтобы ей перед заключением брака позволили посетить свой будущий двор инкогнито. Это беспрецедентное требование приняли с трудом, но возражения, которые оно вызвало, заставили юную принцессу лишь еще более настойчиво требовать выполнения своего каприза. Ее королевское высочество вовсе не притворялась, что хочет добиться своего любой ценой, на самом деле, если ей разрешат, у нее не было никакой определенной цели. Сначала это была просто мимолетная блажь, и если бы ей так сильно не перечили, она бы не стала с таким упорством добиваться разрешения. А теперь юная эрцгерцогиня начала настаивать, она испугалась и заупрямилась, седые посредники при заключении брака хотели, чтобы он был заключен как можно скорее, и, не имея под рукой более сговорчивой невесты, согласной сразу занять свое место, наконец, уступили ее дерзким просьбам. Но воплотить ее желания в жизнь оказалось очень сложно. Велись долгие споры о том, каким образом и в каком качестве она появится при дворе, чтобы не вызвать подозрений и не быть случайно разоблаченной, спорящие никак не могли прийти к единому мнению. В конце концов, пришлось обратиться за советом к герру Бенкендорфу. Верхняя губа премьер-министра Райсенбурга скривилась, когда имперский министр подробно рассказал о капризе и неповиновении принцессы. Он отнесся к девичьей блажи с величайшим презрением, Бенкендорф явно насмехался над теми, кто такой блажи потакает. После этого он поговорил с будущей великой герцогиней, и результатом беседы стало его неожиданное согласие организовать визит, как того желала ее королевское высочество.

Эрцгерцогиня еще не видела кронпринца лично, но шесть миниатюр и портрет в полный рост подготовили ее к тому, что встретит она вовсе не Адониса или барона Тренка, вот и всё; Корреджо в век Карла Пятого не смог бы для обоснования своих притязаний на должность придворного живописца нарисовать что-то лучшее, чем эти точные портреты его королевского высочества, на которых он изгибался, словно греческая статуя, а его тусклые глаза, кажется, лучились нежностью и обожанием. Нареченная невеста кронпринца договорилась с герром Бенкендорфом, что о ее визите будет знать только он и великий герцог, и, прежде чем приехать ко двору, получила от премьер-министра и его королевского величества клятву, что всё будет сохранено в тайне от кронпринца.

Вероятнее всего, при первом знакомстве с будущим мужем все романтические планы юной эрцгерцогини, желавшей пробудить невольный интерес в сердце кронпринца, развеялись, но не будем допытываться, как так случилось, что в тот же вечер в ее романе появился новый герой, к появлению которого она была совершенно не готова и чье появление внесло полную сумятицу в ее сюжет.

Эрцгерцогиня искала любви и личного счастья, ее поведение было необдуманным и предосудительным, юная надменная эрцгерцогиня смиренно каялась, предчувствуя, что после столь болезненного разоблачения они никогда больше не встретятся, сообщала, что лишь из-за Вивиана она жалеет о произошедшем и молится, чтобы он был счастливее, чем она, умоляет, чтобы он простил ее и забыл. Вивиан перечитывал письмо эрцгерцогини снова и снова, а потом спрятал его на груди. Сначала он подумал, что обречен на одинокую жизнь и должен скрывать свои слёзы, но он ошибался. Через несколько минут Вивиан очнулся от охватившей его апатии. Раскаяние или сожаления о прошлом, заботы или опасения будущего - кажется, всё это выветрилось из его головы. Он с безумной улыбкой посмотрел на небеса, в его улыбке были равно отчаяние и вызов, кажется, сейчас Судьба нанесла свой самый тяжелый удар, и Вивиан наконец-то получил горькое утешение - право считать себя самым несчастным из людей. Когда человек верит в Судьбу и в то же время насмехается над ней, мы можем с уверенностью сказать, что он считает себя окончательно погибшим.

ГЛАВА 2

Эспер предложил остановиться на следующей почтовой станции, так они и сделали. На самом деле Эспер предлагал там переночевать, потому что и они с Вивианом, и лошади очень нуждались в отдыхе, но Вивиан стремился в Вену, в город, в который он мчался уже два дня. Кровь его кипела, способность думать полностью испарилась, он был полон решимости действовать отчаянно, но не мог решиться на какой-нибудь решительный шаг. Вивиан еще не знал в точности, что сделает по прибытии в столицу Австрии - пустится во все тяжкие или бросится в Дунай. Еще он раздумывал, не присоединиться ли к грекам или к туркам, неважно, к кому, вероятнее всего, к туркам, или, возможно, пойти на службу к американцам. Мысль о возвращении в Англию ни разу не пришла ему в голову, в Вене он ожидал получить письма от отца и почти жалел об этом, поскольку в избытке горя Грею было больно сознавать, что в этом мире у него еще остался друг.

Была прекрасная лунная ночь, но ехали они по гористой местности, так что, несмотря на ободряющие призывы Вивиана и соответствующие усилия форейтора, путники ехали эти восемь миль примерно два с половиной часа. Проехать больше сегодня ночью было просто невозможно. Лошадь Эспера совсем выдохлась, и даже Макс явно устал. К счастью, на почтовой станции была гостиница. Почтовая станция находилась не в деревне, насколько поняли путешественники, поблизости деревни вообще не было, и внешний вид постоялого двора вовсе не обещал приятное проживание. Эспер, у которого восемнадцать часов маковой росинки во рту не было, не рад был представшей перед ним перспективе. Но переживал он не только за себя - столь же сильно Эсперу хотелось, чтобы его молодой хозяин хорошо отдохнул ночью, и, предчувствуя, что ему придется применить свои умения и постелить Вивиану постель в карете, он начал выспрашивать у почтмейстера, может ли тот их разместить. Хозяин гостиницы выглядел очень благочестиво, в черном бархатном капюшоне, с удивительно кротким и милосердным выражением на лице. Его длинные черные волосы были заплетены в изысканную косицу, шею обрамлял воротник из оловянных медалей, которые недавно были окроплены святой водой и получили благословение нижней юбкой Девы Марии, поскольку почтмейстер только что вернулся из паломничества к прославленной святыне Черной Богоматери Альтеттинга.

- Мой славный друг! - Эспер лукаво смотрел на хозяина гостиницы. - Боюсь, нам нужно поменять лошадей, боюсь, вряд ли вы сможете нам предоставить парочку.

- Друг мой! - ответил хозяин гостиницы, благоговейно перекрестившись. - Человек должен не бояться, а уповать.

- Если постели в вашей гостинице столь же хороши, как ваши афоризмы, - рассмеялся Эспер Георг, - клянусь, как говорит один мой друг, сегодня я у вас переночую.

- Скажите, друг мой, - спросил хозяин гостиницы, набожно целуя медаль на своем воротнике, - какое жилье вам хотелось бы получить?

- Ну что же, - ответил Эспер, - что касается жилья, нам надо мало - нас устроят две прекрасных кровати, но что касается закусок, клянусь Святым Хубертом, как поклялся бы другой мой друг, лишь храбрец может быть столь голоден перед обедом, как я после своего ужина.

- Друг мой! - воскликнул хозяин гостиницы. - Пресвятая Дева запрещает вам покидать стены нашей гостиницы сегодня ночью, что касается жилья - его у нас более чем достаточно, а что до закусок, клянусь всеми святыми - у нас тут вчера ночью останавливался священник, так он просто отложил в сторону свои четки. Я утешаю свою душу, читая молитвы по четкам у кухонного очага, и за каждую «Отче наш» жена угощает меня ломтем козлятины, а за каждую «Аве Мария» - стаканом аугсбургского, Пресвятая Дева лишит меня своей благодати, если я забуду закупить это вино, прошлой ночью это вино хвалили благочестивые отцы из монастыря святого Флориана!

- Ловлю вас на слове, честный господин, - сказал Эспер. - Клянусь Символом веры, мне с первого взгляда понравилась эта гостиница, не думайте, что, ужиная, я откажусь спеть с вами благочестивый гимн или акафист. А теперь - спать!

- Предлагаю зеленую комнату, лучшую в моем доме, - сказал хозяин гостиницы. - Клянусь вечным милосердием Пресвятой Богородицы, на этой кровати отдыхало больше доблестных генералов, благочестивых прелатов и выдающихся советников, чем на любой другой кровати во всей Австрии.

- Тогда, значит, для моего хозяина и для меня...

- Хм! - хозяин гостиницы серьезно посмотрел на Эспера. - Мне казалось, что после обеда с графином вам захочется чего-то более волнующего, чем пуховая перина и балдахин!

- Клянусь Пресвятой Девой, люблю славно повеселиться, - искренне ответил Эспер, - и сейчас мне хотелось бы веселья больше, чем любому мошеннику, когда-либо страдавшему от голода, но если вы мне не предоставите кровать, чтобы я отдохнул после суток езды, клянусь Пресвятой Девой, я оседлаю лошадей и поеду в Вену.

- Наша Черная Богородица не велит! - поспешно закричал хозяин гостиницы, явно испугавшись. - Разве я сказал, что у меня нет для вас кровати? Святой Флориан навсегда лишит меня своей милости, лучше мы с женой поспим ночь в закутке у камина, чем вы пропустите хотя бы миг своего сна!

- Короче говоря, есть у вас кровать?

- Есть ли у меня кровать? А где же спал, скажите на милость, проректор католической школы Молка накануне Вознесения Господня этого года? Утром разверзлись хляби небесные, и жена моя никогда не забудет, что соблаговолил сказать ей преподобный перед отъездом. «Славная женщина! - сказал он. - Долг зовет меня, но на улице холодно, и, между нами говоря, привык я к вашим пирам, с удовольствием остался бы подольше, ел бы еще вашу краснокачанную капусту со сливками!»ю Что вы на это скажете? По-прежнему считаете, что надо ложиться спать? Господин мой, сегодня ночью вы будете спать, как надворный советник!

Эта эффективная реклама краснокачанной капусты со сливками решила дело - когда люди устали и проголодались, они склонны к доверчивости. Несколько мгновений спустя слуга сообщил Вивиану, что обещанное жилье удовлетворительно, они закрыли карету и откатили ее в маленький сарай, после чего хозяин гостиницы препроводил Вивиана и Эспера в комнату, служившую одновременно кухней и гостиной, как часто бывает в маленьких немецких гостиницах на юге. Огонь горел на кирпичном помосте, возвышавшемся в центре комнаты, в дымоход было видно небо, дымоход был широк у основания, но постепенно сужался к верхушке. Семья странствующих богемцев, состоявшая из отца, матери и троих детей, сидела на возвышении, когда Вивиан вошел в комнату, мужчина играл на грубой деревянной арфе, без которой богемцы редко пускаются в путь. Музыка умолкла, когда новые гости вошли в комнату, и богемец вежливо предложил свое место у очага нашему герою, но тот решил не тревожить семью. Жена хозяина гостиницы, активно суетящаяся дама, поставила в углу комнаты маленький столик и два стула, по-видимому, она безо всякого труда одновременно застилала скатерть, вытирала пыль с мебели и готовила ужин. За этот столик сел Вивиан со слугой, воистину, стряпня оправдала панегирик преподобного проректора католической школы Молка.

Разум и тело Вивиана были истощены, вскоре он попросил постелить ему постель, она не совсем подходила для надворного советника, но, тем не менее, это был достойный ночлег.

Богемская семья ушла на сеновал, а Эспер Георг последовал бы примеру своего господина, если бы добрая хозяйка гостиницы не соблазнила его остаться, принеся новую тарелку ветчины. Воистину, никогда Эспер Георг не встречал столь гостеприимных людей, как хозяин гостиницы и его жена. Очевидно, он им понравился, так что заводной коротышка Эспер Георг хоть и очень устал, но, быстро поедая ветчину и делая большие глотки вина, пытался вознаградить и поощрить их доброту интересной историей и острой шуткой. И то, и другое очень развлекало хозяина гостиницы и его жену, они не сдерживали смех и клялись всеми святыми, что это - самая веселая ночь, а Эспер - самый веселый парень из всех, кого они когда-либо встречали.

- Ешьте-ешьте, друг мой! - приговаривал хозяин гостиницы. - Клянусь всеми святыми, вы проделали столь долгий путь, наполните же свой бокал, и восславим вместе Черную Богоматерь Альтеттинга. Клянусь Святым Крестом, на этой неделе я повесил в ее часовне гирлянду шелковых роз, и заплатил, чтобы перед ее усыпальницей горели три фунта ароматизированных свечей! Наливайте еще, наливайте! И ты, славная женушка, сегодня твой день был полон трудов праведных, стакан вина тебе не повредит! Присоединяйся ко мне с моим новым другом! Выпьем вместе за святых отцов братства Святого Флориана, моих земных покровителей и духовных наставников, давайте помолимся, чтобы преподобного приора не настиг рождественский приступ подагры, попросим более крепкого здоровья для бедного отца Феликса! Наливайте еще, наливайте! Это аугсбургское немного кисловато, достанем бочонок венгерского.

Хозяйка, неси бокалы, выпьем за преподобного проректора Молка! За нашего доброго друга, моя жена никогда не забудет, что он сказал ей на прощание в утро Вознесения Господня! Наливайте еще, наливайте!

Вдохновленный общительностью благочестивого и веселого почтмейстера, Эспер Георг вскоре забыл, что грозился пойти спать, ел и пил, смеялся и шутил, словно снова сидел за столом со своим другом мастером Рудольфом, но Природе это, наконец, надоело, и она отомстила ему за это неестественное напряжение, Эспер Георг развалился в кресле и час спустя погрузился в то глухое тяжелое оцепенение, которое одолевает человека вследствие усталости и излишеств, короче говоря, это напоминало полуночный сон охотника на лис.

Как только наш благочестивый почитатель Черной Богоматери Альтеттинга увидел, как подействовало его венгерское вино, он подал жене знак, который она отлично поняла, взял стул Эспера в мускулистые руки и, следуя за фрау почтмейстершей с фонарем, вынес гостя из комнаты. Хозяйка указывала и освещала дорогу в сарай, иногда служивший каретной, конюшней и чуланом. Здесь не было окна, лишь фонарь освещал внутренности сарая. Под кормушкой с сеном стояла большая колыбель, она была огромна - для близнецов. Рядом стояла невысокая деревянная поилка, наполовину наполненная водой, ее поставили здесь для собаки и ее пернатых друзей на насесте.

Благочестивый хозяин гостиницы осторожно поставил стул, на котором крепко спал Эспер, на землю, затем перекрестился, очень нежно и заботливо поднял нашего друга и ловко уложил его в огромную колыбель.

Примерно в полпервого ночи Эспер Георг проснулся. Он лежал на спине, попытавшись пошевелиться, понял, что качается. Его недавнее приключение полностью стерлось из его памяти, а странную качку и тошноту он счел доказательством того, что находится на борту корабля! Как часто бывает, когда мы пьяны или волнуемся, Эспер проснулся в страхе от того, что упадет с огромной высоты, и обнаружил, что его ноги утратили чувствительность, словно онемели, поэтому пришел к выводу, что упал в трюм, сломал обе ноги, и его защемило бревнами в грузовом отсеке, после чего начал громко звать на помощь тех, кто наверху.

- О, Эспер Георг! - подумал он. - Как же тебя угораздило снова ступить на соленую палубу! Неужто не хватило тебе Средиземного и турецких морей, что ты поднялся на этот неуклюжий голландский галиот! Я уверен - судно голландское, судя по усадке. Пусть говорят о прелестях морской жизни, что до меня, я никогда не видел в море никакой пользы. Как много сердец оно разбило, как много испортило желудков! Самому смелому из моряков тяжело на душе, когда он поднимается на борт, и легко на сердце, когда сходит на землю. О, равнодушная подражательница суши, твои дома - из дерева, твои кони - из парусины, на твоих дорогах нет верстовых столбов, на твоих трактах нет гостиниц, холмы твои зелены без травы и влажны без ливней! А что до пищи, какова твоя пища, о хвастливый Океан! Лишь конюшни морских коньков и стойла морских коров, хлева рыб-свиней и конура налимов! Подай мне блюдце питьевой воды в засуху! Водоросли, тушеные с мелом, могут стать пряной закуской моряка, но что до меня - я предпочитаю краснокачанную капусту со сливками, а напитки - можно прожить посреди моря всю жизнь и умереть от жажды! А кроме того, нечестивое соленое озеро, где твоя религия? Где твои церкви, твои еретики?

С этими словами Эспер сделал отчаянную попытку выползти из трюма. Из-за его усилий колыбель начала раскачиваться еще сильнее, в конце концов, врезалась в поилку, после чего сей пасторальный предмет обстановки опрокинулся и часть его содержимого вылилась на лежащего в колыбели.

- В трюме течь, клянусь Святым Николаем! - крикнул Эспер Георг. - Эй, конопатчики, где вы!

В это мгновение четыре или пять обитателей насеста, разбуженные грохотом падения поилки и раздавшимися вслед за тем криками Эспера, слетели со своих перекладин и в конце концов уселись на колыбель.

- Домашний скот разбежался, - закричал Эспер. - Бриз усиливается с каждой минутой! Где капитан? Мне надо видеть капитана. Я - не член команды, я служу при дворе! Должно быть, я разбил голову, свалившись в адский люк! Проклятье! Такое чувство, словно я спал и мне снилось, что я нахожусь при дворе.

Над его головой раздался звук тяжелых шагов. Этот шум послужил очередным доказательством того, что Эспер находится в трюме, и он снова начал взывать к людям на палубе. На самом деле это ходили богемцы, всегда просыпавшиеся до рассвета, так что несколько минут спустя дверь конюшни открылась и вошел богемец с фонарем в руке.

- Что вам нужно? - закричал Эспер.

- Мне нужен мой осел.

- Да? - удивился Эспер. - Полагаю, вы - помощник капитана, вы обнаружили осла среди домашней птицы! Вы отбираете на обед животных, а у нас каждый день мясо козленка. Хотя обе мои ноги полностью онемели, я в вас кое-чем запущу! - с этими словами Эспер, ориентируясь на свет фонаря, выкарабкался из колыбели, схватил поилку и швырнул ее прямо в голову изумленного богемца.

Цель удобная, мужчина упал, скорее от страха, чем от ранения. Схватив фонарь, выпавший из рук богемца, Эспер выбежал в дверь конюшни и побежал к дому. Он оказался на кухне. Шум шагов Эспера разбудил хозяина и его жену, спавших у камина - у них была только одна кровать, и ту они отдали Вивиану. При виде хозяина гостиницы разум Эспера Георга быстро прояснился. Эспер внимательно посмотрел на хозяина, потом протер глаза и понял правду, после чего запустил фонарь богемца в голову хозяина. Почтмейстер схватил кочергу, его жена - вязанку хвороста, пришедший в себя богемец заходил с тыла, Эспер Георг рисковал получить серьезную взбучку, если бы на кухню не зашел с пистолетами его хозяин, разбуженный подозрительными звуками и злобными криками, которые были слышны даже в его комнате.

ГЛАВА 3

Поскольку было уже утро, Вивиан решил больше не ложиться, и воспользовался волнениями в гостинице, чтобы выехать раньше, чем планировал сначала.

Оказавшись в безопасности на плетущемся коне, через несколько минут Эспер начал изливать свое негодование по поводу жены хозяина гостиницы.

- Да поразит меня Святой Флориан, мадам, - крикнул Эспер даме в окне, - если я когда-нибудь видел ведьму более уродливую, чем вы!

Благочестивый друг! Ты зря потратил венок из роз, и не было нужды в столь длительном путешествии, чтобы зажечь свечи у гробницы Черной Богоматери Альтеттинга, клянусь красотой пречистой: идол из черного дерева - просто жемчужина по сравнению с этой закопченной образиной, которую ты называешь женой. Всего хорошего, чета святых грешников, пусть следующий путник, который задержится в этом воровском притоне, будет соответствовать требованиям канонизации, которые установил пастор - поклонник твоей жены, обожающий капусту проректор из Молка.

Час спустя они перешли вброд речушку меж двух высоких берегов. Их окружал прелестный пейзаж, настолько поглотивший внимание Вивиана, что он не заметил грозящую ему опасность.

Слева от дороги скалы резко переходили в открытую холмистую местность, с другой стороны дороги то и дело возникали низкие волнообразные холмы, частично поросшие карликовым лесом, не скрывавшим горизонт. Скалистые холмы вздымались у подножья гор, а на вершине одного из них, фасадом к огромной серой вершине, стоял древний феодальный замок, в котором до сих пор кто-то жил. Вокруг основания этой обособленной скалы располагалась деревня в ореховой роще, дым из деревенских труб смягчал грубые очертания голой скалы. С той стороны деревни, которая была ближе всего к Вивиану, глубокие воды разделялись на три отдельных потока в ущелье поросшей лесом горы, прозрачная широкая река огибала деревню, и, не достигая основания скалы с замком, превращалась в длинное глубокое озеро, также питаемое множеством потоков, лишь русла которых теперь были видны на крутых склонах горы, а сами они давно высохли.

Вивиан рассматривал пейзаж, и вдруг неожиданно упал в русло речушки, одно из многочисленных ответвлений горного потока, сразу же после этого раздался грохот. Рессора его кареты сломалась. Карета перевернулась, но Вивиан не пострадал, Эспер Георг поехал в деревню за помощью, а его господин помог форейтору высвободить лошадей и перевести их на другой берег. До возвращения Эспера они сделали всё, что было в их силах, Вивиан сел на запутанные корни бука и, чтобы не потерять терпение, начал внимательно рассматривать очаровательный пейзаж. Форейтор же, напротив, ездил по этой дороге каждый день всю свою жизнь, его вовсе не утешало созерцание скал, лесов и водопадов, он закурил трубку и начал разговаривать со своими лошадьми. Новизна - необходимое качество красоты! Наконец, появился Эспер в сопровождении пяти или шести крестьян в праздничной одежде с какой-то причудливой отделкой, их широкополые шляпы были увиты полевыми цветами, короткие коричневые жакеты усеяны множеством пуговиц и украшены бахромой, на коленях развевались разноцветные ленты.

- Сэр, внук рождается в день, когда умирает его дед! После облачного утра - яркий закат, и пусть мы сейчас застряли в канаве - при покровительстве Святого Флориана мы, быть может, скоро будем пировать в замке! Ну же, честная братия, я привел вас сюда не для того, чтобы показать ваши ленты, чем быстрее вы нам поможете, тем быстрее вернетесь к танцам со своими красотками на зеленой травке! Подсобите-ка!

Оказалось, что коляска слишком разбита, запрячь удалось только одну лошадь, Вивиан оставил коляску на попечение Эспера и форейтора, а сам оседлал Макса и поехал в деревню в сопровождении крестьян. По дороге крестьяне сообщили ему, что празднуют свадьбу дочери своего барина, который, узнав о происшествии с приезжим господином, незамедлительно отправил их на помощь и велел препроводить приезжего господина в замок.

Они перешли через реку по мосту из легкого камня с тремя арками, замковый камень в центре одной из арок украшал козырек с великолепными барельефами.

- Этот мост, похоже, построили недавно? - спросил Вивиан у своих провожатых.

- Его открыли вчера, сэр, чтобы по нему проехал жених моей молодой госпожи, сэр, а фундамент заложили в тот день, когда она родилась.

- Вижу, твой славный барин намеревался построить прочное сооружение.

- Нужен был прочный фундамент, сэр, три зимы кряду его смывал горный поток. Сверните сюда, сэр, будьте так добры, поедем через деревню.

Когда они ехали через деревню, Вивиана поразил вид этого крошечного поселения. В нем было не более пятидесяти домов, но все они стояли обособленно, скрываясь в сени деревьев. Деревня оканчивалась поднимающейся в скалы рошей, к замку можно было подъехать только с этой стороны. В деревне царило оживление, все были поглощены различными сельскими увеселениями. Высоченный столб, ствол огромной ели, стоял почти в центре рощи, наверху висели бусы - награда для самого активного молодого человека в деревне, который благодаря своему проворству сможет продемонстрировать галантность, сделав подарок возлюбленной, а она сможет расхаживать в ожерелье до окончания состязаний. Мужчины среднего возраста доказывали силу, поднимая тяжести, а старики деревни играли в более спокойную и вдумчивую разновидность кеглей - в Австрии в нее играют с помощью шаров и кеглей огромного размера. Другие танцевали, остальные сидели в палатках, болтая или наслаждаясь угощениями. Некоторые гуляли парами, предвидя скорый день свадьбы, если и не столь веселой для гостей, то более счастливый для них. Даже нежнейшие малютки в этот день испытывали какое-то необычное воодушевление, многие пострелята тщетно бежали, пытаясь поймать старшего брата или смеющуюся сестру, испытывая прочность своих помочей, опрокидывались и радостно гулили в зеленой траве.

На краю рощи поставили роскошную палатку, на крыше которой развевался большой белый флаг невесты с золотым шитьем и узлом истинной любви. Из этого павильона вышел поприветствовать гостей хозяин деревни. Он был высокий, худой и гибкий, с красным добродушным лицом и копной седых волос. Этот почтенный старик сердечно протянул Вивиану руку, сожалея о происшествии, но радуясь, что благодаря инциденту Вивиан сможет принять участие в их празднике. «Вчера, - продолжил старик, - моя дочь вышла замуж, на этом празднике мы со скромными друзьями пытаемся забыть о грядущем расставании и ее отъезде. Приедь вы вчера, вы бы приняли участие в открытии моего нового моста. Что вы о нем думаете? Но я сам вам его покажу, поверьте, мне это доставит огромное удовольствие, а сейчас хочу познакомить вас со своей семьей, они будут счастливы вас видеть. Жаль, что вы пропустили Регату, моя дочь как раз собирается награждать победителя. Видите вон те лодки на озере - победила лодка с пурпурно-белым вымпелом. Вы также будете иметь удовольствие увидеть моего зятя, я уверен, он вам понравится, он любит наши развлечения. Завтра у нас пикник, а сегодня вечером - танцы на траве.

Старый господин сделал паузу, чтобы перевести дух, мгновение приходил в себя, а потом представил новых гостей людям, сидевшим в палатке, сначала - своей незамужней сестре, своей смягченной копии, за ее спиной стояла его прекрасная дочь, шеки которой залились румянцем - юная невеста в венце из белых роз, и три подружки невесты, чьи белоснежные платья оттеняли лишь огромные букеты в левой руке. Жених сначала находился в тени полога, но когда он вышел на свет, Вивиан с изумлением узнал своего друга по Гейдельбергу Евгения фон Кенигштайна!

Их взаимная радость и удивление были столь велики, что на мгновение они утратили дар речи, но когда старик узнал от зятя, что незнакомец - его самый дорогой и близкий друг, которому тот многим обязан, он решительно заявил, что свадьбу, являющую высоты человеческого счастья, необходимо провести заново. Невеста залилась румянцем, подружки невесты прыснули от смеха, радость была всеобщая.

Вивиан начал расспрашивать барона. Евгений рассказал ему, что покинул Европу около месяца назад и отплыл в качестве миссионера в Новые Американские Штаты.

- Мой дядя, - продолжил молодой человек, - плохо себя чувствовал и был не в духе перед отъездом. Я понять не могу, почему он так изводит себя вопросами политики, но верю, что ему понравилась его новая должность. Я уверен, он был для вас прекрасным собеседником.

- Ну же, молодые господа, - сказал тесть, - поболтаете вечером. Пока отложим все сегодняшние дела, я вижу, как шествует процессия, чтобы получить приз Регаты. Дорогая, где шарф? Ты знаешь, что говорить? Помни, я очень хочу воздать почести победителю! При виде всех этих счастливых лиц я вновь молодею душой. Мне кажется, я проживу сто лет!

Процессия приближалась. Сначала шла группа маленьких детей, рассыпая цветы, за ними шли четыре крепких парня с пурпурно-белым флагом. Победитель гордо шествовал впереди других претендентов, шляпа набекрень, легкое весло в правой руке украшено пурпурно-белыми лентами, а левой рукой он обнимал за талию жену.

Жена, очаровательная молодая женщина, за юбку которой держались двое карапузов с соломенными волосами, представляла наибольший интерес в этой процессии. Туго зашнурованный темный корсаж подчеркивал округлости фигуры, а короткая красная нижняя юбка не скрывала гибкие ноги и щиколотки. Волосы, заплетенные в аккуратную косу, наполовину скрыты шелковым капором и накрыты кисеей в золотых блестках, на затылке - огромный бант. Этот дорогой головной убор по новейшей моде представительниц ее класса подарила ей невеста, и предназначался он для празднеств. За победителем и его женой следовали шесть юношей и шесть девушек, а рядом с ними шел очень суматошный тип в черном, кажется, следящий за благопристойностью членов процессии. За ними долгой чередой шли крестьяне.

- Ну что же! - обратился старый помещик к Вивиану. - Это зрелище, должно быть, радует ваш взор! Как удачно ваша карета сломалась прямо возле моего замка! Мне кажется, моя дорогая девочка держится блестяще. О, Евгений - счастливец, и я не сомневаюсь, что она тоже будет счастлива. Молодой моряк принимает почести, как полагается, насколько мне известно, семья у них прекрасная.

Смотрите, они отходят в сторону, чтобы пропустить вперед очаровательных юношей и девушек. Этот человек в черном - наш аббат, самый благонравный и достойный человек из когда-либо живших на свете! К тому же, он очень умен, вы в этом скоро убедитесь. Сейчас для нас споет свадебный хор, по старинному обычаю, это всё организовал аббат. Насколько я понимаю, песня содержит тонкую аллюзию на мой новый мост, думаю, вам она понравится. Кто мог представить, что этот мост откроют к свадьбе моей дочери? Ну ладно! Я рад, что строительство моста не закончилось раньше. Будем слушать молча. Вы услышите этот куплет про мост, это пятый куплет, как мне сказали, вначале там что-то про Гименея, а заканчивается чем-то про розы.

Процессия уже встала полукругом перед палаткой, аббат стоял в центре с листом бумаги в руке, разделяя хор на две части. Он подал знак тростью, и девушки запели:

Хор девушек

Время летит! Уж заря, он покинул любовное ложе! Она смотрит вдаль, пока не исчезнет его силуэт, кладет голову на руки. Она верна ему, как скале верны воды озера!

Хор юношей

Время летит! Уж полдень, беспощадно знойное солнце! Работая, он думает о ней! Повелевая другими, он подчиняется ей! Сильный мужчина, покорившийся любви, подобен винограднику в серебре лунного света!

Хор юношей и девушек

Время летит! Уж вечер, нежный свет звезд озаряет его путь домой, она встречает его, тень падает на порог! Она улыбается, их ребенок тянет ручонки от материнской груди, пытается пролепетать слово «Папа!».

Хор девушек

Годы летят! Вот юность, они сидят в тайной беседке. В ее восторженных глазах - чистота, в его нежных объятиях - верность. Он должен уйти! Он целует ее на прощанье, на ее щеках - слёзы! Он сорвал лилию с росой на лепестках!

Хор юношей

Годы летят! Вот зрелость. Вот он - в жестоком военном лагере, вот - при вероломном дворе. Иногда ему приходится общаться с другими людьми, но он мог бы с нею всегда быть вместе! В мире фальши она для него - словно зеленое древо оливы в скалах!

Хор юношей и девушек

Годы летят! Вот старость. Они сидят под раскидистым вязом. После заката луна встает над деревьями, их дети танцуют вокруг! Он держит ее за руку, они смотрят на детей, потом - друг на друга!

- У парня неплохо с воображением, - сказал старый помещик, - но и тщеславия у него хоть отбавляй. Я не заметил, где там про мост, но, уверен, всё правильно.

Вивиана пригласили в павильон с закусками. Здесь нашего героя познакомили со множеством других гостей, родственников семьи, которые гостили в замке и были на озере, когда он приехал.

- Этот господин, - указал старый помещик на Вивиана, - друг моего зятя, я уверен, вы все рады его видеть. Он попал сюда случайно, к счастью, его карета сломалась, когда он переправлялся через ручей. Над всеми этими речушками нужно построить мосты! Своим новым мостом я бы любовался вечно. Часто спрашиваю себя: «Разве такая кирпичная кладка может когда-нибудь рухнуть?». Кажется, это невозможно, не так ли? Мы знаем, что всему на свете приходит конец, но когда я смотрю на этот мост, я часто думаю, что он может разрушиться только с концом света.

Вечером гости танцевали вальс на траве. Взошла большая желтая луна, сложно было представить более приятное зрелище, чем веселый танец двухсот или трехсот человек на лоне столь очаровательной природы. Как прекрасен был старинный замок, суровые очертания которого смягчал лунный свет, освещенное озеро, щедро залитая серебром лесная листва и белый бриллиант водопада!

Поскольку гостей в замке было довольно много, на ночь гостеприимный хозяин поселил Вивиана в коттедже одного из своих любимых арендаторов. Вивиана чрезвычайно обрадовало это обстоятельство, поскольку он не хотел доставлять беспокойство достойнешему старому господину.

Коттедж принадлежал победителю Регаты, и он лично провел Вивиана в свое жилище. Вивиан не заставлял Эспера покинуть общество кутил, поскольку, кажется, тому очень понравилось с ними состязаться! Он обучил своих новых друзей тысяче новых игр, показывал различные ужимки и фокусы, но, вероятно, более всего гостей поразило то, как Эспер Георг запомнил и жонглировал их именами. Хорошенькая жена арендатора коттеджа ушла домой на час раньше мужа, чтобы уложить спать светловолосых детей и приготовить постель для гостя. Более романтическое и очаровательное место для постройки коттеджа найти было сложно. Он стоял на пологом склоне у подножия горы, не более чем в ста ярдах от мрачного водопада. Коттедж находился на возделанном участке, что служило достойным свидетельством трудолюбия хозяина. Фруктовые деревья, кукуруза, лоза и лен росли здесь в изобилии. Жилище скрывал мирт и земляничные деревья, высокое лимонное дерево наполняло благоуханием гостиную через открытое окно. Окна комнаты Вивиана выходили прямо на пенящийся водопад. Далекий гул могучего водопада, нежные вздохи деревьев, умиротворяющий лунный свет и едва различимые звуки затухающего веселья, веселые крики удачливого участника игр этого дня, песня вернувшегося влюбленного, плеск весла на озере - всё вместе создавало то меланхоличное настроение, которое охватывает нас, когда мы невольно вспоминаем свою жизнь.

Когда Вивиан задумался о последних изматывающих месяцах своего обременительного существования, ему невольно пришло на ум, что лишь к одному человеку в этом мире его память возвращалась за радостью и утешением - это была леди Мадлен Трэвор!

Правда, с ней он провел несколько мучительных часов, но Вивиан не мог забыть ту ангельскую покорность, с которой она переносила свое горе, и слова утешения, с помощью которых она облегчила горе его собственное.

Эти мысли одолевали Вивиана, пока его страждущий разум не погрузился во мрак бесконечности.

Некоторое время он сидел, почти не осознавая, что существует, но потом плач ребенка, разбуженного возвращением отца, вернул его к реальности. Естественно, мыслями Вивиан тут же вернулся к своему другу Евгению. Конечно, этот молодой новобрачный рассчитывает, что будет счастлив! Вивиан снова вспомнил о леди Мадлен. Вдруг он увидел в небе удивительное явление. Луна в небесах побледнела, ее окружили светящиеся кольца цветов почти столь же ярких, как радуга, кольца расширялись и тускнели, пока не закрыли почти половину небосвода. Это был восхитительный и почти небывалый ореол!

ГЛАВА 4

Солнце покраснело, воздух был горячий и плотный. Предвидя, что день будет душный, Вивиан и Эспер оседлали лошадей ранним утром. Тем не менее, многие сельские гуляки были уже на ногах, шли приготовления к пикнику, которым должны были завершиться свадебные торжества. Эспер Георг не раз печально оглянулся на старинный замок на берегу озера. «Как жаль! - сказал он своей лошади, поскольку Вивиан не хотел поддерживать разговор. - О, хозяин, если бы вы знали, что такое - хороший прием! Уехать из такого замка в такой момент!

Туррипарва им просто в подметки не годится! В день свадьбы и в смертный час человек менее всего думает о своем кошельке и более всего думает о ближнем. О, мужчина, что ты такое, если девичьи глазки заставляют тебя забыть всякую осторожность, ради минутной прихоти ты готов бросить выпивку и закуску, которой тебе хватило бы до конца твоих дней!».

Вивиан собирался сделать привал и позавтракать, проехав около десяти миль, но не проехал и половины пути, когда понял, что из-за невероятной духоты этого утра он не сможет ехать дальше, не перекусив. Макс тоже, к удивлению хозяина, очень устал, и, оглянувшись на слугу, Вивиан увидел, что кляча Эспера запыхалась и тяжело дышит, измотана так, словно, вместо того, чтобы приступить к трудам праведным этого дня, они уже приближались к пункту назначения.

- Эспер, что это значит? Можно подумать, мы ехали всю ночь. Почему животное так измучено?

- По правде говоря, животное мучает то же, что и седока, бедная бессловесная тварь обладает более здравым рассудком, чем многие из тех, кто наделен даром речи. Разве слыхано, чтобы лошадь покинула прием, не сожалея о столь неблагоразумном поступке?

- Духота так угнетает, я не удивлюсь, если даже Макс впадет в уныние. Возможно, когда солнце поднимется выше и пар рассеется, духота станет более выносимой, а пока, думаю, нам лучше сделать остановку и позавтракать здесь. Этот лес манит столь же сильно, как содержимое твоей корзины!

- Да покарает нас всех Святой Флориан, - постным голосом сказал Эспер, - если я не соглашусь с вами, сэр, а что до содержимого корзины, хоть мы и покинули землю молочных рек и кисельных берегов, да благословит нас Черная Богоматерь, содержимое моей корзины вселит мужество даже в сердце мышки, застрявшей в мышеловке. Хотя мы не будем завтракать свадебным пирогом и садовой славкой, лучше коровий язык, чем лисий хвост, и я всегда предпочту бутылку рейнвейна дождевой воде, даже если эта жидкость пройдет по водосточной трубе. Нет, клянусь всеми святыми, не отказался бы я и от бутылки киршвассера из Черного леса, или от бочонка данцигского бренди, бокалом которого, путешествуя ночью, я привык запивать свои молитвы, поскольку заметил: хотя вера достаточно согревает душу, тело всё время мерзнет, так что нужно остановиться под деревом и помолиться с четками.

Так что путники проехали еще несколько ярдов по лесу, и вскоре, как и ожидали, увидели зеленую полянку. Всю поляну, за исключением небольшого пролеска, обрамляли каштановые деревья, их коричневые плоды выросли и созрели, гроздьями свисали в звездообразной листве, радуя взор так же, как тень листвы утешала чувства.

Вивиан спешился и встал возле дерева, оперевшись о ствол, Эспер же, привязав Макса и свою лошадь к ветвям, начал показывать свои запасы. Вивиан был молчалив и задумчив, почти ничего не хотел пробовать, Эспер Георг, напротив, пребывал в каком-то необычном оживлении, если бы не необходимые перерывы на еду, он не умолкал бы ни на мгновение, терпение его хозяина уже практически истощилось. Наконец, Эспер поглотил все запасы, и, поскольку Вивиан не только не поощрял его болтовню, но даже в категорической форме попросил замолчать, он начал развлекаться тем, что попытался поймать ртом огромную блестящую муху, постоянно кружившую вокруг. Вряд ли можно было представить двоих человек, не схожих между собой более, чем хозяин и его слуга, Вивиан облокотился о дерево, вытянул ноги, сложил руки и уставился в землю, а Эспер хоть и сидел, находился в постоянном движении, с лихорадочной неугомонностью менял положение тела, сейчас он озирался через плечо на муху, потом безуспешно попытался ее укусить, а потом, устав от постоянных неудач, начал развлекаться, изображая Панча с помощью больших пальцев, на самом деле он изображал два силуэта, которые можно было считать искусным воплощением противоборствующих систем Идеальности и Материализма.

Наконец, для разнообразия Эспер замолчал, решив, по примеру хозяина, что в размышлениях тоже есть своя сладость, пока ему неведомая, и уселся так же, как Вивиан! Сколь противоречива человеческая натура: как только Вивиан заметил, что Эспер совсем замолчал, ему захотелось с ним поговорить.

- Надо же, Эспер! - поднял он глаза и улыбнулся. - Впервые за время нашего знакомства я вижу, как мысль озарила твой лоб. Что же столь озадачило твой нетронутый мозг?

- Я думал, сэр, - с торжественным видом ответил Эспер, - вот о чем: если бы здесь была мертвая полевка, я мог бы порассуждать о смерти.

- Что? Новоявленный философ!

- Сэр, сдается мне, - ответил Эспер, собирая с дерна кожуру каштанов, - нет в христианском мире ни единой скорлупки, которая не смогла бы стать предметом серьезнейших размышлений!

- Можешь развить эту мысль?

- Воистину, сэр, мне кажется, вся философия жизни заключается в поисках зерна. Когда вы видите придворного, впавшего в немилость, или купца, лишенного кредита, когда вы видите солдата без награбленной добычи, моряка без денежного вознаграждения и юриста без документов, холостяка с племянниками и старую деву с племянницами, будьте уверены - орех не стоит того, чтобы быть раскушенным, бросьте его на ветер, как я сейчас - эту кожуру.

- Ну и ну, Эспер! - рассмеялся Вивиан. - Учитывая тот факт, что ты получил свою ученую степень так поздно, шляпу доктора наук ты носишь очень уверенно! Можно подумать, что ты - не ученик, а философ, успевший воплотить свою философскую систему в жизнь.

- Сэр, да благословит вас Господь за эти слова о философии, я впитал ее с молоком матери. Потом природа дала мне совет, которому я с тех пор следую неукоснительно: по моему мнению, сумма всех знаний заключается в том, чтобы доить чужую корову. Вот и все новые обретения моей философии! Как видите, сэр, я узнал об этом, впервые открыв глаза, и, хотя добрую часть этих знаний я растерял из-за морской болезни на Средиземном море, всё же, поступив на службу к вашей светлости, я вернулся к своим старым привычкам, и вновь утверждаю, что сей исполненный тщеславия земной шар - всего лишь футбольный мяч, который должны пинать и тузить угрюмые философы!

- Должно быть, ты много повидал в жизни, Эспер, - сказал Вивиан.

- Подобно всем великим путешественникам, - ответил Эспер, - я видел больше, чем запомнил, и помню больше, чем видел.

- Ты не прочь снова поехать на Восток? - спросил Вивиан. - Меня особо не нужно уговаривать уехать туда.

- Я скорее поехал бы в страну, где религия попроще, мне хотелось бы, сэр, чтобы вы взяли меня с собой в Англию!

- Нет, со мной ты не поедешь, разве что с кем другим.

- Или с вами, или ни с кем.

- Ума не приложу, Эспер, что может заставить тебя связать свою судьбу с таким печальным субъектом, как я.

- По правде говоря, сэр, о вкусах не спорят. Моей бабушке нравился пятнистый кот!

- Твоя бабушка, Эспер! Ничто не позабавило бы меня больше, чем знакомство с твоей семьей.

- Моя семья, сэр, являет собой то же, что и все мы - черви пяти футов длиной, смертные ангелы, мир в миниатюре, скопление атомов, которое Природа замешала с кровью и слепила в плоть, мирки живой глины, искры небес, дюймы земли, квинтессенция Природы, подвижная пыль, херувимчики с гладкой кожей, в чьих душах кольцо звезд нарисовало образ Творца!

- И сколько лет дышит на белом свете червь пяти футов длиной, с которым я сейчас разговариваю?

- Что ж, милорд, мне не хватит ума посчитать свой возраст с детских лет, но я помню, что на два дня старше одной из планет.

- Как это?

- Сэр, планета появилась на небосводе в тот день, когда меня крестили бунчуком.

- Хватит, Эспер, - сказал Виван, которого заинтересовал этот разговор.

До нынешнего утра Эспер умело избегал разговоров о своем рождении или семье, ловко меняя тему разговора, если беседа касалась этих вопросов, давая нелепые и очевидно недостоверные ответы на все расспросы.

- Хватит, Эспер, - повторил Вивиан. - Я вовсе не расположен выслушивать эти сомнительные увертки. Мы с тобой знакомы недавно, но уже через многое прошли вместе. Справедливо, что я хочу больше узнать про того, кто для меня - не просто преданный слуга, но, что еще ценнее, верный друг, а сейчас я могу почти с уверенностью добавить, что ты - друг мой единственный. Что скажешь на предложение провести этот час следующим образом: ты составишь для меня набросок своей удивительной и полной приключений жизни? Если захочешь что-то скрыть, пропусти этот эпизод, но ничего не придумывай, ничего, кроме правды, будь добр, по возможности, вся правда.

- Ну что же, дражайший сэр, что касается этого узла, в который связаны душа и тело и который могут развязать лишь Небеса, полагаю, явился я на свет рядом с этими местами, в которых мы сейчас обретаемся, поскольку моя матушка, когда я увидел ее в первый и последний раз, жила в Богемии. Она была египтянкой, приехала из Леванта. В Константинополе, сэр, я неделю жил в серале и видел прекраснейших женщин всех стран, грузинок, черкешенок и полячек, воистину, сэр, это были шедевры природы. Но, клянусь богами всех народов, не было среди них женщины столь прекрасной, как та, от которой я получил этот язык! - с этими словами Эспер высунул во всю длину огромный язык, так разозливший одноглазого сержанта во Франкфурте.

- Мое первое воспоминание, - продолжил Эспер, - таково: я играю с другими цыганчатами посреди леса. Здесь находился наш поселок! Он был огромен и процветал. Моя мать, вероятно, благодаря своей красоте, пользовалась большим влиянием, особенно - среди мужчин, но среди них я не нашел для себя отца. Все мои друзья чтили какого-нибудь мужчину как отца, и этот человек учил их воровать, а меня весь табор называл маменькиным сынком, и, честно говоря, уже на первом году жизни я начал своевольничать, по крайней мере, если я что-то воровал, то воровал всегда в нашем таборе. Это стало причиной множества ссор, но, злоупотребляя любовью и могуществом матери, я никогда не попадал в передряги из-за своего озорства, действуя так, как велело мне мое воображение, я заставлял тех, кто страдал от моего поведения, извиняться за мои неблаговидные поступки. Поскольку я был столь ленивым, невыгодным, дерзким и вредоносным членом этого чистого сообщества, в один прекрасный день они решили извергнуть меня из уст своих, и, несмотря на все старания и мольбы моей матери, эти неблагодарные змеи преуспели в своих стараниях. Из уважения к моей родительнице они позволили мне уйти добровольно, вместо того, чтобы изгнать меня. Моя дорогая матушка подарила мне осла, кошелек, дукат и множество советов относительно того, как мне следует вести себя в будущем, и, что было для меня намного интереснее, раскрыла тайну моего рождения.

- Сладчайшее дитя моего лона! - сказала матушка, прижимая меня к груди. - Гордись своими белыми руками и ровным носом! Ты унаследовал их не от меня, и тебе следует отправиться к тому, от кого ты их получил. Твой отец - венгерский князь, я не хотела разлучаться с тобой, но всегда думала, что ты преуспеешь в жизни, может быть, он признает тебя перед лицом закона как своего сына и наследника своего замка, не задерживайся в нашем таборе, поспеши к нему! Отдай ему это кольцо и локон, скажи ему, что эти предметы видели лишь отец, мать и дитя! Он посмотрит на них и вспомнит прошедшие дни, ты придешь к нему, как надежда цветущих лет и опора в старости.

Матушка дала мне все необходимые наставления, которые я запомнил, и еще больше наставлений, которые забыл.

Меня соблазняла мысль о том, что теперь я свободен и могу воплотить в жизнь все свои фантазии. Мне по-прежнему было интересно узнать, что за человек мой неведомый отец, так что я решил следовать своей стезе и материнским наставлениям, и две недели спустя прибыл в свое будущее княжество.

Солнце заходило за фасадом величественного замка моего отца-князя, моя кляча бежала рысью, кошелек мой болтался на боку, я подъехал к замку через парк. Стража состояла из двадцати-тридцати человек в великолепной униформе, они бездельничали у ворот. Я... Но, сэр, что застит нам свет? Я клялся, что никогда никому не расскажу свою историю. Что меня терзает?

К их ногам упал мертвый орел.

- Хозяин, защитите меня! - завопил Эспер, хватая Вивиана за плечи. - Что надвигается на нас? Я не вынесу этого, кажется, земля дрожит! Ветер ли это грохочет в неистовстве? Или десять тысяч пушек разрывают наш земной шар на атомы?

- Нет, это ветер, это, должно быть, всего лишь ветер, - разволновался Вивиан. - Мы не в безопасности под этими деревьями, взгляни на лошадей!

- Я бы посмотрел, - ответил Эспер, - если бы смог встать. Прочь из этого леса! О, посмотрите на Макса!

Вивиан оглянулся и увидел, что его норовистый конь встал на дыбы и бьет копытами в ствол дерева, к которому они его привязали. Испуганное и разъяренное животное пыталось освободиться, и, возможно, получило бы или нанесло бы опасную рану, если бы ветер внезапно не затих. Конь в пене задыхался, пока Вивиан похлопывал и подбадривал его. Не столь горячий конь Эспера сразу припал к земле, весь в поту, ноги его дрожали, язык вывалился наружу.

- Хозяин! - воскликнул Эспер. - Что нам делать? Есть ли хоть какая-то возможность вернуться в замок? Я уверен, жизнь наша в опасности. Видите вон то ужасающее облако? Это похоже на вечную ночь! Куда нам идти, что делать?

- Едем в замок? - спросил Вивиан, седлая лошадь.

Они как раз выехали на дорогу, но тут новый ужасный порыв ветра едва не выбил их из седла, а налетевший вдруг песчаный смерч изгнал прочь из горной расщелины.

Они осмотрелись по сторонам, и надежда отступила при виде опустошения. Огромные ветви величественных деревьев трепетали, маленькие деревца практически лишились листвы, высокие травы клонились к земле, водовороты речушек выходили из берегов, птицы покидали гнезда, чтобы найти убежище в горных расщелинах, не в силах остановить порывы ветра, птицы хлопали крыльями и падали на землю, испуганные звери на равнине, почти задыхаясь от порывов ветра, искали приют, но находили смерть, огромные деревья ураган вырывал с корнями, горные расщелины наполнились водой, и бесчисленные потоки неслись в пустые овраги.

Разверзлись хляби небесные, гром и молния были равны ужасам ветра!

Мгновение спустя вновь воцарилась тишина. Мертвая тишина сменила грохот грома, рокот вод, стенания зверей, крики птиц! Теперь был слышен лишь плеск волн взбудораженного озера о скалы.

- Хозяин! - закричал Эспер. - Неужели настал Судный день?

- Держись подле меня, воспользуемся этой передышкой, чтобы добраться в деревню!

Вряд ли когда-либо Вивиану доводилось говорить в тот момент, когда тьма объяла дрожащую землю. Вновь молния пронзила небосвод, вслед за ней мог последовать лишь обильный потоп. Водопады низвергались с небесного свода. Мгновение спустя кони понеслись галопом, конь и наездник, ослепленные и задыхающиеся от ливня, пытались сделать хотя бы вдох. Нигде не было убежища для них. Трепещущие животные встали на дыбы, захрапели и преклонили колени. Всадник выпал из седла. Вивиану удалось одурачить Макса, до сих пор пребывавшего в ярости, а другой конь был почти полностью обессилен. Эспер, вне себя от ужаса, лишь клонил шею долу.

Снова душераздирающий крик.

- Смелее, Эспер! - воскликнул Вивиан. - Нам еще ничто не грозит, посмотри наверх, человече! Буря не может длиться вечно, смотри же! Я уверен, облака сейчас рассеются.

Тяжелая масса пара, кажется, грозившая земле немедленным разрушением, вдруг рассеялась. Взошло красное огненное солнце, но свет его и жар утонул в пучине вод.

- По коням, Эспер! - воскликнул Вивиан. - Это - наш единственный шанс: если будет на то Божья воля, через пять минут мы окажемся в деревне.

Воодушивившись примером хозяина, Эспер снова сел на лошадь, а задыхавшиеся кони, чуя облегчение после урагана, благодаря которому они оказались за несколько шагов от деревни, теперь не могли пересечь разлившиеся воды озера.

- Хозяин! - воскликнул Эспер. - Неужели мы не сможем пересечь это озеро?

Он мало что успел сказать, как вдруг раздался грохот, они и не поняли, что это, дрожь земли выбросила их из седла, они снова оказались пешими на земле. Любой ужас таял в страшном грохоте водопада. Казалось, могучие горы, не в силах поддерживать массу вод, сотрясали основание гор. Озеро вздыбилось волнами, водопад превратился в ниспадающий Океан. Источник безбрежных вод изливался над горной грядой, великий серый пик дрожал у самого своего основания! Он дрожал! Упал! И под его руинами оказался погребенным замок, деревня и мост!

Вивиана унесло назад волнами, инстинкт даровал ему силы прижаться к лошадиному крупу, он сделал вдох и выпрыгнул на ближайший холм! Эспер Георг хохотал, как безумный, взобравшись на высокое дерево, коня его достали из накатывавших вод, почти затопивших дорогу.

- Местность сия полностью опустошена, - подумал Вивиан.

Тут вдруг снова поднялся ветер, снова пошел дождь, снова разверзлись хляби небесные, снова засверкали молнии! Аметистовое пламя сошло на скалы и воды, и в неистовстве стихий роковая желтая стрела пронзила место отдыха Эспера Георга. Дерево упало! Конь Вивиана, храпевший в пене и безумии, ринулся вниз с холма. Хозяин коня без чувств прильнул к его шее, неистовое животное вышло из повиновения, встало на дыбы, сбросило седока и упало замертво!

Здесь покидаем мы Вивиана! Моим величайшим желанием было во всех подробностях описать в своем романе невероятные приключения, которые выпали на его долю в самом упоительном из современных городов, в веселой Вене! Но история Вивиана вышла за пределы того, что способно описать мое перо, и, боюсь, даже сейчас я злоупотребляю вниманием, которого не заслуживаю. До сих пор стою я у врат романа, у которого нет врат.

Воистину, смотрю я сквозь столбцы слоновой кости на Золотые врата, я бы с радостью поверил, что, следуя за своей бродячей фантазией, могу достичь зеленого приюта, до сей поры нам не ведомого, и слоняться средь увитых листвой коттеджей, средь которых никто не слонялся прежде. Но надежды эти могут оказаться столь же тщетны, как мечты о Юности, о которой все мы скорбим. Разочарование человечества сменяет иллюзии юности, будем же надеяться, что старость не ввергнет нас в отчаяние.

КОНЕЦ