Хотя князь, несмотря на голод, из благородных побуждения противился желанию фрау Клары приготовить обед только для него, по-прежнему считал, что уместный и заслуженный комплимент даме поможет добиться результата, который, несмотря на его вежливость, ему хотелось бы получить: ему хотелось получить образец ее кулинарных достижений. Ведя себя, как он считал, сдержанно и с величавой вежливостью, следует признать, князь был поражен, когда фрау Клара, с реверансом приняв его комплимент, с сожалением сообщила ему, что не осмеливается подавать в этом доме закуски без специального приказа герра Бенкендорфа.
- Специальный приказ! Что за чушь! Уж конечно ваш хозяин не пожалеет для меня холодную фазанью ножку?
- У герра Бенкендорфа нет обыкновения что-то жалеть, - ответила домоправительница с видом оскорбленного достоинства.
- Тогда с какой бы стати он возражал? - спросил князь.
- Сэр, лишь герр Бенкендорф волен судить о своих предписаниях.
- Ладно-ладно, - сказал Вивиан, больше ради друга, чем ради себя, - вам не составит труда спросить герра Бенкендорфа?
- Ни малейшего, сэр, - ответила домоправительница, - когда он проснется.
- Проснется! - воскликнул князь. - Так он спит?
- Да, сэр, в библиотеке.
- И как долго он будет спать? - нетерпеливо спросил князь.
- Нельзя сказать в точности: он может спать несколько часов, а может - пять минут, я могу лишь наблюдать.
- Но в такой ситуации вы можете, конечно же, разбудить своего хозяина?
- Господин, я не смогла бы разбудить герра Бенкендорфа, если бы дом горел. Никто не может войти в комнату, когда он спит.
- Так откуда вы узнаете, что он проснулся?
- Я тут же услышу, как он играет на скрипке, господин.
- Ладно-ладно, надеюсь, так и будет. Жаль, что мы не в Туррипарве, вот что я знаю точно. Людям моего положения не пристало наносить визиты сыновьям бог весть кого! Крестьяне, лавочники и педагоги!
В камине столовой горел огонь, фрау Клара сообщила им, что герр Бенкендорф никогда не забывает его зажечь, князь и его друг решили, что им следует остаться здесь и не будить хозяина дома.
Положив ноги на каминную полку, его высочество в сотый раз заявил, что лучше бы он никогда не уезжал из Туррипарвы, и когда Вивиан почти отчаялся его утешить, фрау Клара вошла в комнату и начала застилать скатерть.
- Так ваш хозяин проснулся? - быстро спросил князь.
- Герр Бенкендорф давно проснулся, господин! И ужин будет готов тотчас же.
Лицо его высочества прояснилось, вскоре появился ужин, князь, вновь очарованный стряпней фрау Клары и вином герра Бенкендорфа, забыл свою досаду и вновь развеселился.
Несколько часов спустя пришел герр Бенкендорф.
- Надеюсь, Клара угостила вас вином в вашем вкусе, герр фон Филипсон?
- Именно тот сорт, будьте уверены.
Герр Бенкендорф держал в руках скрипку, но костюм на нем был другой. Его ботфорты были приспущены, демонстрируя белые шелковые чулки, которые он носил неизменно. Сюртук он сменил на более легкое облачение - парчовый халат. Бенкендорф придвинул стул ближе к камину, между князем и Вивианом. Был поздний час, и комнату освещало лишь мерцание углей, огонь давно потух. Герр Бенкендорф некоторое время сидел молча, серьезно глядя на разлетающуюся золу. Несколько минут царила полная тишина, все попытки князя и Вивиана завязать разговор были тщетны. Наконец, хозяин дома повернулся к князю и, указывая на большую гору угля, сказал: «Думаю, герр фон Филипсон, это - самый огромный слон из всех, каких я когда-либо видел. Мы позвоним, чтобы нам принесли уголь, и сыграем партию в вист».
Князя так удивила реплика герра Бенкендорфа, что он не особо удивился странности его предложения, и только когда Вивиан признался, что не умеет играть в эту игру, до него дошло, что вряд ли ради партии в вист они приехали сюда из Туррипарвы.
- Англичанин не умеет играть в вист! - воскликнул герр Бенкендорф. - Это смешно! Вы знаете правила. Давайте играть! Я знаю, герр фон Филипсон не возражает.
- Но, мой славный сэр, - сказал князь, - хотя до начала нашего разговора я вовсе не возражал против небольшого развлечения, кажется, вы забыли, что для игры в вист нужны четверо игроков.
- Вовсе нет! Беру воображаемого игрока! По-моему, это - не худший способ играть в эту игру.
Приготовили стол, принесли свечи, достали карты, и князь Малой Лилипутии, к своему огромному удивлению, начал играть в вист с герром Бенкендорфом. Представить себе что-то более скучное было невозможно. Премьер-министр не делал ставки, а огромный интерес, с которым он изучал каждую карту, являл собой забавный контраст довольно мрачному взгляду князя и сонному взгляду Вивиана. Когда герр Бенкендорф играл за воображаемого игрока, он так внимательно изучал лицо сидевшего рядом соперника, словно по его лицу читал, какие у того карты. Первый роббер длился полтора часа, три длинные партии, которые герр Бенкендорф, торжествуя, с трудом выиграл. В первой партии второго роббера Вивиан совершил грубую ошибку, во второй партии объявил ренонс, во время третьей партии ему надоело играть, его громко звали и увещевали партнер и герр Бенкендорф, но он уснул. Бенкендорф громко хлопнул рукой по столу, разбудив Вивиана. Грей извинился за свою вялость, но сказал, что так хочет спать, что вынужден уйти. Князь, жаждавший остаться с князем наедине, одобрительно подмигнул Вивиану.
- Прекрасно! - воскликнул Бенкендорф. - Вы испортили роббер. Я вызову Клару. Не могу понять, почему вы все так любите спать в кровати. Я не лежал в кровати последние тридцать лет.
Вивиан сбежал, а Бенкендорф, сожалея о его испорченности, предложил князю тоном, предполагавшим, что предложение будет немедленно принято, играть с двумя воображаемыми партнерами. Но это было уж слишком.
- Никаких больше карт, сэр, благодарствую, - ответил князь. - Но если вы не возражаете, чтобы мы поговорили часок, я к вашим услугам.
- Благодарю покорно, я никогда не разговариваю. Спокойной ночи, герр фон Филипсон.
Герр Бенкендорф вышел из комнаты. Его высочество больше не мог сдерживаться. Он позвонил.
- Умоляю, фрау Клара, - взмолился он. - Скажите, где мои лошади?
- Герр Бенкендорф не держит никаких четвероногих в радиусе мили от дома, кроме Соволица.
- Как это? Позовите мне кого-то из слуг мужского пола.
- Из прислуги в этом доме - только я, господин.
- Что за черт! Где, в таком случае, мой багаж?
- Его отнесли наверх, господин, он в вашей комнате.
- Повторяю, верните моих лошадей.
- Этой ночью вернуть вам лошадей абсолютно невозможно. Думаю, господин, вам лучше отдохнуть. Герр Бенкендорф вернется домой не ранее чем через шесть часов.
- Что? Ваш хозяин уехал?
- Да, господин, он уехал на прогулку.
- Что? А где же он, в таком случае, держит лошадей?
- Он уехал на Соволице, господин.
- Точно, Соволиц! Так у вашего хозяина привычка кататься по ночам?
- Господин, герр Бенкендорф выезжает, когда сочтет это для себя удобным.
- Очень странно, что я не могу уехать, когда сочту это удобным для себя! Но я уеду завтра, так что, будьте добры, покажите мне мою спальню.
- Ваша спальня - библиотека, господин.
- Библиотека! Но в библиотеке нет кровати.
- У нас нет кроватей, господин, но софу я застелила.
- Нет кроватей! Ладно! Это всего лишь на одну ночь. Вы все безумны, и я такой же безумец, как вы, раз сюда приехал.
ГЛАВА 7
Утреннее солнце заглянуло в окно летнего домика и разбудило его обитателей, Вивиан не обнаружил никаких признаков того, что герр Бенкендорф и его гость уже проснулись, и решил воспользоваться возможностью и прогуляться по саду и полю.
Гуляя по берегу реки, он вскоре вышел за пределы луга и оказался на очаровательной поляне, росистая листва которой блестела в лучах утреннего солнца. Вивиан прошел по траве в ворота и оказался на проселочной дороге, на высоких изгородях росло множество диких фруктов и цветов, над которыми весело порхали трудолюбивые пташки, щебеча на каждой ветке, весь этот пейзаж напоминал ему мягую красоту его собственной страны. Для некоторых людей воспоминания значат печаль, а у Вивиана была печальная особенность - почти всё в этом мире вызывало у него болезненные ассоциации. Странные события последних нескольких дней заставили его вспомнить, если не возродили, чувства его детства. Он вспомнил начало своего поприща и со вздохом попытался заглушить воспоминания, но человек - раб Памяти.
Мгновение он размышлял о Власти, а потом задрожал, весь сжался от утомительной тревоги, гложущих забот, вечной настороженности, постоянных ухищрений, мучительных тревог, раздиравших душу злоключений своей разрушенной карьеры. Увы! Свойство человеческой природы - с рождения томиться в жажде получить некий недосягаемый дар, провести юные годы в безумной погоне за смутным объектом желания, которого даже не существует в реальности! Но непременно скоро наступят тяжелые времена, которые утопят наше пылкое безумие в хладных волнах океана забвения! Мы мечтаем о бессмертии, пока не умрем. Честолюбие! У твоего гордого рокового алтаря шепчем мы тайны своих сокровенных мыслей и выдыхаем стремления своих невыразимых желаний. Туманное пламя облизывает жертвенник наших разбитых душ, и жертва растворяется в траурном дыму Смерти.
Но где блуждают его мысли? Неужели Вивиан забыл тот день темнейшего отчаяния? С ним случилось то, что не случалось ни с кем из людей. Из царства грез его вернул на землю стук лошадиных копыт. Он поднял глаза, но из-за изгиба дороги не смог сразу увидеть коня, который, судя по стуку копыт, был уже близко. Звук приближался, и, наконец, из-за угла выехал герр Бенкендорф. Он восседал на коренастом, грубом и уродливом пони, упрямая грива которого развевалась вокруг тонкой шеи и большой белой морды, несмотря на все усилия грума, именно из-за этой морды в сочетании с мерцающими глазами пони получило сие сладкозвучное имя Соволиц. И хозяин, и пони, должно быть, преодолели большое расстояние, поскольку Бенкендорф был с ног до головы покрыт пылью и грязью, а пони был в грязи от гривы до копыт. Герр Бенкендорф, кажется, удивился при виде Вивиана и остановил пони, подъехав к нему.
- Вижу, вы - ранняя пташка, сэр. Где герр фон Филипсон?
- Я его еще не видел, и думал, что и вы, и он еще не проснулись.
- Хм! Который сейчас час пополудни? - спросил герр Бенкендорф, всегда мысливший понятиями астрономическими.
- Думаю, больше четырех.
- Молю, скажите, что вам больше нравится - здешние пейзажи или Туррипарва?
- Думаю, и то, и то красиво.
- Вы живете в Туррипарве? - спросил герр Бенкендорф.
- В качестве гостя, - ответил Вивиан.
- В Туррипарве было хорошее лето?
- Думаю, как и везде.
- Боюсь, герру фон Филипсону там довольно скучно?
- Мне об этом ничего не известно.
- Он кажется очень...? - спросил Бенкендорф, внимательно всматриваясь в лицо спутника, но Вивиан не закончил начатую фразу, и премьер-министру пришлось закончить ее самому: - Очень благовоспитанный господин?
В ответ Вивиан лишь нахмурил лоб.
- Надеюсь, сэр, я могу питать надежду, - продолжил герр Бенкендорф, - что вы не днях почтите меня своим присутствием.
- Вы чрезвычайно любезны!
- Думаю, герр фон Филипсон любит сельскую жизнь? - спросил Бенкендорф.
- Большинство мужчин ее любят.
- Думаю, у него нет возражений против того, чтобы время от времени жить в селе?
- Есть парочка.
- Должно быть, вы давно с ним знакомы?
- Не столь давно, чтобы желать прекращения нашего знакомства.
- Хм!
Они некоторое время шли молча, потом Бенкендорф снова повернулся, на этот раз - с прямым вопросом.
- Я хочу спросить, удобно ли герру фон Филипсону на днях почтить меня своим присутствием. Можете вы мне сказать?
- Думаю, точнее всего вам может об этом сказать только его высочество лично, - ответил Вивиан, чтобы намеренно показать герру Бенкендорфу, сколь смехотворным он считает это сохранение инкогнито.
- Вы так думаете, сэр, действительно? - саркастически спросил Бенкендорф.
Они подошли к воротам, через которые Вивиан вышел на проселочную дорогу.
- Вам туда, - сказал герр Бенкендорф. - Как я погляжу, вы, как и я, не слишком разговорчивы. Встретимся за завтраком.
С этими словами премьер-министр пришпорил пони, и вскоре скрылся из виду.
Вернувшись в дом, Вивиан заметил, что эркер библиотеки открыт нараспашку, а подойдя ближе, он увидел, как герр Бенкендорф заходит в комнату и кланяется князю. Его высочество хорошо провел ночь, несмотря на то, что спал не в кровати, и в данный момент приступил к поглощению вкуснейшего завтрака. Его плохое настроение рассеялось. Князь утвердился во мнении, что Бенкендорф безумен, и, хотя он отказался от всех тайных преувеличенных надежд, которые осмеливался питать, договариваясь о разговоре, все-таки не жалел о своем визите - в целом визит был забавный, благодаря ему князь познакомился с привычками, и, как он думал, интеллектуальными способностями человека, с которым, как он полагал, вскоре начнет открытую вражду. Вивиан сел завтракать, а Бенкендорф разговаривал с ними, стоя спиной к камину, и время от времени, заполняя паузы в разговоре, пощипывал струны скрипки. От внимания Вивиана не ускользнуло, что премьер-министр чрезвычайно учтив и даже внимателен к князю, своими быстрыми и более развернутыми ответами, а кроме того - случайными замечаниями он пытался улучшить настроение князя, вернуть радость на лицо своего гостя.
- Вы давно встали, герр Бенкендорф? - спросил князь, поскольку Бенкендорф пришел в халате и домашних туфлях.
- Я всегда встречаю рассвет!
- И при этом вы поздно ложитесь! Ездили кататься прошлой ночью, насколько я понимаю?
- Я никогда не ложусь спать.
- Однако! - удивился князь. - Что касается меня, без регулярного отдыха я - ничто. Вы завтракали, герр Бенкендорф?
- Клара незамедлительно принесет мой завтрак.
Вскоре появилась вышеупомянутая дама с подносом, на котором стояла миска кипяченой воды и один широкий тоненький бисквит. Герр Бенкендорф жадно выпил горячую воду и начал с наслаждение поедать бисквитик, а потом взял свою скрипку и развлекался игрой, пока его гости не закончили завтракать.
Закончив трапезу, Вивиан оставил князя с Бенкендорфом наедине, поскольку не хотел, чтобы его присутствие и дальше мешало премьер-министру перейти к сути дела. Князь, кажется, был готов к такому повороту событий, тот час же воспользовался случаем и решительно спросил Бенкендорфа, может ли он льстить себе надеждой, что они наконец-то обсудят то, ради чего он сюда приехал. Герр Бенкендорф ответил, что он всегда был к услугам герра фон Филипсона, поставил стул напротив него, и теперь князь и герр Бенкендорф сидели по обе стороны от камина.
- Хм! - князь прочистил горло и посмотрел на Бенкендорфа, который поставил ноги «пятки вместе, носки врозь», руки положил на колени, локти согнул, плечи ссутулил, голова его была откинута назад, а глаза сверкали.
- Хм! - сказал князь Малой Лилипутии. - В соответствии с вашим желанием, герр Бенкендорф, которое было высказано в сообщении, полученном мною в ...., я в своем ответе согласился на предложенные тогда условия, целью которых, по вашим же словам, было содействие устному обмену настроениями сторон, заинтересованных в определенных процессах. Предполагалось, что благодаря этому обмену будут учтены и наконец достигнуты взаимные интересы. Герр Бенкендорф, прежде чем мы перейдем к подробному обсуждению темы переговоров, что, скорее всего, станет фундаментом этой беседы, я хотел бы обратить ваше внимание на документ, который я имел честь вручить его королевскому высочеству и в котором упоминается ваше сообшение .... Основные тезисы я привез с собой, краткое изложение содержится в этом документе.
С этими словами князь вручил Бенкендорфу памфлет магистра наук, состоявший из нескольких страниц, исписанных убористым почерком. Премьер-министр весьма благосклонно кивнул, взял памфлет из рук его высочества и положил на стол, даже не взглянув.
- Сэр, насколько я понимаю, - продолжил князь, - вам знакомо содержание этого документа, так что мне не будет нужды сейчас рассуждать о его целесообразности для вас или приводить доводы в пользу его утверждения. Сэр, когда мы наблюдаем за развитием человеческой мысли, когда смотрим на стремительный марш интеллекта и широкое распространение просвещенных взглядов и либеральных принципов, когда мы смотрим с высоты птичьего полета на историю человека с древнейших времен до настоящего времени, я чувствую, что для меня было бы безумием хотя бы на мгновение поверить, что меры, описанные и рекомендованные в этом документе, не получат в конце концов одобрения его королевского величества. Что касается происхождения рабства, герр Бенкендорф, сейчас я не готов об этом говорить определенно. Конечно, мне сообщили, что Божественный Автор нашей религии был его решительным врагом. Ученые мужи еще не пришли к единому мнению касательно вопроса, является ли рабство древности производным от феодальной службы более раннего периода. Что касается положения древних германцев, Тацит сообщает нам много интересной информации на эту тему. Правда это или нет, но пассажи, которые я подчеркнул в томе «Истории Германии», неоспоримо свидетельствуют о том, что наши предки понимали и использовали на практике мудрую и хорошо организованную представительную систему, и мне было бы интересно узнать мнение столь прославленного государственного мужа, как герр Бенкендорф, по этому вопросу Я чувствую, что мой долг - выступить радетелем за народные права и национальные привилегии, я жажду доказать, что не стал приверженцем нововвведений и профессором революционных доктрин. Отрывки из труда римского автора, о котором идет речь, и старинная хартия императора Карла Великого - как мне кажется, решительные и достаточные прецеденты для мер, которые я считаю должным утвердить и поддержать своим влиянием. Герр Бенкендорф, премьер-министр должен позаботиться о том, чтобы в большой политической гонке его разум не оказался позади разума его соотечественников. Нам никогда не следует забывать о силе и способностях человека. На этом самом месте, вероятно, несколько столетий назад дикари, одетые в шкуры, практиковали каннибализм в лесу. Повторяю, мы не должны забывать, что это обязанность тех, кому Провидение даровало в ответственное владение власть и влияние (это их и наша обязанность, герр Бенкендорф) - охранять наших более слабых собратьев, власть нам доверили, и мы ответственны за то, как ею распорядимся, всё появляется благодаря людям и должно существовать для людей, и если мы не будем вести себя достаточно мудро, рассудительно и благопристойно, вся социальная система рухнет, и, в частности, эта страна падет жертвой коррупции и плохого управления, из-за которых уже пали великие царства, упомянутые в Библии, и многие другие государства - Греция, Рим, Карфаген и так далее.
На этом закончились публичные рассуждения, основанные на бессвязном перечислении фактов, которые оратор не очень хорошо помнил, и превратно истолкованных принципов: всё это его высочество почерпнул из просветительских статей, публикуемых в журналах Райсенбурга. Подобно Бруту, князь Малой Лилипутии замолчал, чтобы услышать ответ.
- Герр фон Филипсон, - сказал визави, когда его высочество закончил свою речь. - Вы говорите, как человек здравомыслящий.
Ответив таким образом, герр Бенкендорф встал и вышел из комнаты.
Сначала князь принял этот ответ за комплимент, но герр Бенкендорф всё не возвращался, и в голову князя закралась мысль, что им пренебрегают. Страдая от неопределенности, он позвонил, чтобы вызвать благоволящую ему Клару.
- Фрау Клара! Где ваш хозяин?
- Только что ушел, господин.
- Что вы имеете в виду?
- Он ушел со своим ружьем, господин.
- Вы абсолютно уверены, что он...ушел?
- Абсолютно уверена, господин. Я лично принесла ему плащ и сапоги.
- Значит, ваш хозяин ушел?
- Да, господин, герр Бенкендорф ушел. Он вернется домой к своему дневному приему пищи.
- С меня довольно! Грей! - позвал Вивиана возмущенный князь, стремительно выбежав в сад.
- Ну, любезный мой князь, - спросил Вивиан, - как вы думаете, в чем тут дело?
- Дело! Безумие могло бы быть единственным поводом, чтобы его простить, только лишь безумием можно объяснить его абсурдное поведение. Мы уже увидели достаточно. Продолжение абсурда лишь утомит нас. Умоляю, помогите мне немедленно получить обратно наших лошадей.
- Конечно, если вам того угодно, но вспомните - вы привезли меня сюда, как своего друга и советчика. Раз я облечен вашим доверием, я не могу забыть о своей ответственности. Прежде чем вы окончательно решите уехать, прошу вас, позвольте подробно узнать о причинах, заставивших вас принять столь неожиданное решение.
- Охотно, дружище, дайте лишь прийти в себя, злиться на безумца - тоже в своем роде безумие. Но его манеры и поведение столь провокационны и необъяснимы, что меня это просто не может не раздражать. А это смехотворное инкогнито! Я уже и сам иногда начинаю думать, что я - герр фон Филипсон! Хорошенькое инкогнито! Для чего? Кого это может обмануть? У него слуг, по-видимому, всего двое человек, один из них посетил меня в моем замке, а служанка - кривая старая карга, которая не поняла бы, что у меня за титул, даже если бы услышала его. Но к делу! Когда вы вышли из комнаты, я был полон решимости отставить шутки в сторону, и спросил его твердо и решительно, могу ли я надеяться, что он без проволочек обратит внимание на важное дело. Бенкендорф заверил меня, что он - к моим услугам. Я перешел к сути дела, сделав беглый, но решительный обзор принципов, на которых основывается моя политическая деятельность. Я льстил себе мыслью, что произвел на него впечатление.
Иногда мы лучше раскрываемся в одних обстоятельствах, чем в иных, и сегодня я действительно был в ударе. Моя память ни разу меня не подвела. Я был блестящ, и в то же время - глубок, и пока меня направлял философский дух нашего времени, благодаря своей разносторонней начитанности я демонстрировал уважение к опыту древних. Короче говоря. я был доволен собой, и за исключение одного пункта касательно происхождения рабства, который, к несчастью, у меня в голове смешался с феодальной системой, я не смог бы блистать ярче, даже если бы мне суфлировал сам Сиверс. Нет, я вовсе не щадил герра Бенкендорфа, напротив, я сказал несколько вещей, которые, будь он в здравом рассудке, заставили бы его удалиться восвояси. А закончил я свою речь, описав его собственный характер и продемонстрировав неизбежный эффект его разрушительной политики, и что, по-вашему, он сделал?
- Разозлился и ушел?
- Отнюдь. Он, кажется, был поражен моими словами, и, по-видимому, их понял. Я слышал, что при некоторых видах безумия пациент отлично понимает всё, что ему говорят, но в этот момент его охватывает безумие, и он не может ответить или действовать. Таков, должно быть, случай Бенкендорфа: как только я закончил свою речь, он тот час же встал, и, сказав, речь моя свидетельствует о моем здравомыслии, внезапно вышел из комнаты. Домоправительница говорит, что он вернется лишь к началу этой инфернальной церемонии, которую называют дневным приемом пищи. Вы и теперь не посоветуете мне как можно быстрее отсюда убраться?
- Тут надо немного поразмыслить. Скажите, вы не разговаривали с ним вчера вечером?
- О, я забыл, что с тех пор не разговаривал с вами. Ладно! Как вы думаете, что он делал вчера вечером? Когда вы ушли, он имел наглость поздравить меня с тем, что мы теперь можем играть с двумя воображаемыми игроками, а когда я отверг его предложение, но сказал, что в случае, если он хочет часок со мной поговорить, я к его услугам, он холодно ответил мне, что никогда ни с кем не разговаривает, и пожелал мне спокойной ночи! Видели вы когда-нибудь таких безумцев? Он никогда не спит на кровати. В моем распоряжении только софа. Как вы, черт возьми, спали?
- Крепко и в безопасности, учитывая, что я спал в летнем домике без замка или засова.
- Прекрасно! Теперь мне не нужно спрашивать, что вы думаете о нашем немедлененом отъезде. Но у нас возникнут некоторые трудности с тем, чтобы получить обратно своих лошадей - он не разрешает держать возле дома никаких четвероногих, кроме монстра и облике животного, на котором ездит сам, и, клянусь святым Хубертом, я не могу выяснить, где наши лошади! Что нам делать?
Но Вивиан не отвечал.
- О чем вы думаете? - продолжал его высочество. - Почему молчите?
- Вашему высочеству не следует уезжать, - покачал головой Вивиан. - Не уезжайте!
- Почему же?
- Будьте уверены, вы ошибаетесь насчет Бенкендорфа. Несомненно, он - весельчак, но мне кажется столь же очевидным, что его странные привычки и оригинальный образ жизни присущи ему уже давно. Такой же, как сейчас, он, должно быть, уже десять, возможно, двадцать лет, а может, и больше, и у нас тому есть сотни подтверждений. А что касается непреодолимой причины, из-за которой он стал таким, как сейчас, ее нам искать ни к чему: возможно, это был какой-то инцидент из его частной жизни, скорее всего, связанный с таинственной картиной. Нам довольно и результата. Если верно то, что я думаю о его личной жизни и привычках, Бенкендорф должен был быть столь же непостижим и странен всё время пребывания на посту премьер-министра, чтобы добиться тех блестящих результатов, которыми он располагает в настоящее время. Так что можем ли мы верить в его безумие? Предвижу ваши возражения. Вы пространно описали очевидную абсурдность того факта, что он пригласил политического оппонента в свой дом для серьезного обсуждения важнейших вопросов, начните вести себя с ним так же, как он поступает с вами - тогда для него станет очевидным, что он больше не может вас одурачить, и когда он это почувствует, пусть развлекает вас столько недель, сколько есть у него в распоряженнии - ваши планы и ваше положение от этого не пострадают. Да будет так: вероятно, весельчак вроде Бенкендорфа даже в наиболее решительный момент не может полностью отказаться от своих причудливых склонностей. Но, дорогой князь, я не буду акцентировать внимание на этом аспекте. Думаю, даже уверен, что Бенкендорф действует по плану. Я подробно изучил его поведение, обратил внимание на всё, что вы наблюдали, и видел даже больше, чем вы, мне всё это было интересно, будьте уверены, как только вы согласились на разговор, Бенкендорф должен был изменить свое отношение к переговорам, но что-то пошло не так. Он испугался, что если перенесет ваш визит, вы вообразите, что он снова вас просто дразнит, и, соответственно, в будущем вы слушать не захотите ни о каких инициативах, поэтому он позволил вам приехать на встречу, к которой не подготовился. Я твердо уверен, что он совершает отчаянные попытки перейти к сути дела, и вы, вероятно, согласились бы с моими доводами, если бы знали столь же точно, как я, что прошлой ночью наш хозяин съездил в Райсенбург и вернулся обратно.
- Съездил в Райсенбург и вернулся обратно!
- О! Я встал сегодня рано утром, подумал, что вы и Бенкендорф еще не появлялись, решил прогуляться и изучить окрестности. Во время прогулки я подошел к узкой извилистой дорожке, которая, я уверен, ведет в Райсенбург, там я зачем-то слонялся больше часа, и, скорее всего, опоздал бы к завтраку, если бы меня не привело в чувство появление всадника. Это был Бенкендорф в пыли и грязи, его конь - весь в мыле. Меня это не особо взволновало, поскольку я думал, что Бенкендорф отсутствовал три или четыре часа и напряженно работал, но, тем не менее, меня поразил его внешний вид, а когда вы обмолвились, что он уезжал куда-то поздно ночью, я сразу же понял, что он вернулся домой в час или два, так что вряд ли уехал снова в четыре или пять часов утра. Я не сомневаюсь, что мое предположение верно - Бенкендорф был в Райсенбурге.
- Ваши сведения проливают новый свет на это дело, - сказал князь, чьи надежды возродились, - в таком случае, что вы посоветуете мне делать?
- Сохранять спокойствие. Если ваш взгляд на это дело верен, вы сможете действовать завтра или через день так же, как сейчас, а если прав я, Бенкендорф сам в любой момент может ввергнуть себя в кризис. В любом случае, я бы вам посоветовал молчать и никоим образом не намекать на цель своего визита. Когда вы говорите, вы просто подтверждаете Бенкендорфу свои мнения и намерения, а если вы начнете молчать после стольких попыток завязать разговор о делах, он вскоре поймет, что ваше молчание - система. Из-за этого он не станет худшего мнения о вашей твердости и проницательности. Первый принцип переговоров - заставить оппонента вас уважать.
После длительных размышлений князь решил последовать совету Вивиана, и столь неукоснительно решил следовать этой цели, что, встретив герра Бенкендорфа во время дневного приема пищи, непринужденно спросил его, «каким видом спорта он занимался утром».
Дневной прием пищи вновь состоял из одного блюда, сервированного столь же изысканно, как предыдущее. Это была оленья нога.
- Это - мой обед, джентльмены, - сказал Бенкендорф, - пусть это станет для вас ланчем. Я велел, чтобы вам подали обед на закате дня.
Съев кусок оленины, герр Бенкендорф встал из-за стола и сказал:
- Мы выпьем вина в гостиной, герр фон Филипсон, а после мои птички вас не потревожат.
И вышел из комнаты.
Вскоре гости перешли в гостиную, где увидели Бенкендорфа, с карандашом склонившегося над бумагами. Князь решил, что это, должно быть, морская карта, или, по крайней мере, схема фортификационных укреплений, и очень удивился, когда герр Бенкендорф спросил у него, каковы координаты Мирака в Волопаса. Князь признался, что абсолютно несведущ в этом вопросе, премьер-министр отложил в сторону свою незаконченную планисферу
и придвинул к столу еще один стул. Его высочество с удовольствием согласился выпить бутылку любимого токая, и без малейшего удивления заметил, что сегодня перед ними поставили три винных бокала. Кубки были очень красивые и весьма дорогие, благодаря элегантной форме и древности украшая коллекцию великого герцога Йоханнесберга.
Выпив бутылку, в чем хозяин помог им, выпив один стакан за здоровье герра фон Филипсона, они согласились на предложение герра Бенкендорфа посетить его сад.
К великому облегчению князя, вскоре настало время обеда, и, с большой приятностью проведя несколько часов за этим занятием, они с Вивианом вернулись в гостиную, прежде поклявшись друг другу, что ничто в мире больше не заставит их играть в вист с воображаемыми соперниками. В их решимости и обещаниях не было нужды. Герр Бенкендорф, который сидел напротив камина, когда они вошли, ни словом, ни движением не выказал свою осведомленность о их появлении. Вивиан нашел прибежище в книге, а князь, внимательно изучив, а потом еще раз внимательно рассмотрев ярких птиц на обоях гостиной, уснул на софе. Герр Бенкендорф снял со стены гитару и некоторое время тихо пел под свой же аккомпанимент, потом вдруг перестал играть, вытянул ноги, и, засунув пальцы в проймы жилета, облокотился о спинку стула, сидел неподвижно, уставившись на портрет. Вивиан, в свою очередь, смотрел на этого необыкновенного человека и на портрет, который тот, кажется, боготворил. Он тоже был несчастен? Он тоже понес утрату в час радости и абсолютного торжества? Он тоже потерял девственно чистую невесту? Вивиан не выдержал страданий, книга выпала из его рук, и он громко вздохнул! Герр Бенкендорф встрепенулся, князь проснулся. Вивиан был смущен, не в силах совладать со своими эмоциями, лихорадочно что-то объяснял, извинялся, сам себе противореча, и, в конце концов, замолчал. Когда Грей шел в летний домик, мимо него прошел мужчина. Хотя он был укутан в огромный плащ, Вивиан узнал их гонца и проводника, просторная накидка не могла скрыть его сапоги для верховой езды и шпоры, блестевшие в свете луны.
В час ночи дверь летнего домика осторожно открылась, и зашел герр Бенкендорф. Он удивился, увидев, что Вивиан еще не раздевался и ходит туда-сюда по комнатушке. Увидев, что в его жилище вторглись, молодой мужчина попытался скрыть свое волнение, но тщетно.
- Вы уже встали? - спросил герр Бенкендорф. - Вы больны?
- Если бы разум мой был столь же здоров, как мое тело! Я еще и не ложился. Мы не в состоянии в любое мгновение совладать со своими чувствами, сэр, а сейчас мне особенно хотелось бы надеяться, что я могу остаться один.
- Мне очень жаль, что я вас побеспокоил, - с добротой в голосе сказал герр Бенкендорф, чьи манеры соответсвовали симпатии его тона. - Я думал, вы долго спали. Я увидел одну звезду, и не могу в точности понять, что это. Думаю, это должна быть комета, так что побежал в обсерваторию. Но не буду вам мешать, - сказал герр Бенкендорф, намереваясь уйти.
- Вы мне вовсе не мешаете, сэр, я не могу уснуть. Прошу вас, останьтесь.
- Не беспокойтесь по поводу звезды. Но если вы действительно совсем не хотите спать, давайте посидим и немного поговорим, или, возможно, нам лучше немного пройтись. Сегодня теплая ночь.
С этими словами герр Бенкендорф ласково взял Вивиана под руку и свел его вниз по лестнице.
- Сэр, вы интересуетесь астрономией? - спросил Бенкендорф.
- Я могу отличить созвездие Большой Медведицы от созвездия Малого Пса, но, должен признать, я смотрю на звезды скорее с точки зрения поэтической, чем научной.
- Хм! А я - нет, признаюсь.
- Бывают мгновения, - продолжил Вивиан, - когда я не могу не верить, что эти загадочные светила оказывают на нашу жизнь больше влияния, чем способен поверить современный человек. Я чувствую, как тает мой скепсис, вероятно, становлюсь более доверчивым с каждым днем, но горе делает нас суеверными.
- Я не принимаю подобные фантазии в расчет, - сказал герр Бенкендорф, - они лишь ослабляют нашу духовную энергию и парализуют волю человека. Кроме того, могу назвать вам еще тысячу подобных трюков, которые внушают человеку, что он - не хозяин своему рассудку, но лишь предопределенная жертва или случайная добыча обстоятельств. Миллионы людей проходят по жизни ничем не примечательные, как тени, и получают в этом существовании стигматы тщеты, которых их жизнь не заслужила.
- Жаль, что я не могу думать, как вы, - сказал Вивиан, - но опыт моей жизни не позволяет мне придерживаться такого мнения. Два предыдущих года моего поприща говорят о том, что я себе не хозяин и не могу противостоять горестям, которые сыпались на меня ежечасно. В любом случае, я признаю предопределенность своей судьбы.
- Иллюзия ума! - поспешно возразил Бенкендорф. - Фатум, Судьба, Шанс, особенное Проведение - пустые слова! Отбросьте их все, сэр! Судьба человека - это его собственный характер, в соответствии с характером формируется мнение о том, как улаживать дела. Последовательный человек верит в Судьбу, непостоянный - в Шанс.
- Но, сэр, что такое характер человека? Он может меняться ежечасно. Я вступал в жизнь вовсе не с теми чувствами, которые обуревают меня сейчас. Со всем почтением к вам, думаю, вы путаете причину и следствие: конечно же, характер - не источник, а результат тех обстоятельств, которые нас всех сформировали.
- Сэр, позвольте с вами не согласиться. Человек - не творение обстоятельств. Человек сам создает обстоятельства. Мы наделены свободой воли, человек сильнее обстоятельств. Я отрицаю существование какой-либо третьей силы между установленным природой порядком вещей и моим разумом. Правду можно исказить, подавить и задушить. Изобретение хитрых уловок может и в большинстве случаев мешает человеку задействовать свои собственные силы.
Из-за них он отвечает перед царством теней, становится просителем в суде теней. Он трепещет перед властью, которой не существует, и боится наказаний, которые некому привести в исполнение. Но разум, который решился освободиться от гнета этих вульгарных предрассудков и доказывает свою преданность Творцу, поклоняясь Его славе - такой человек станет гением, и этот гений непременно поймет, что повелевает обстоятельствами, а они находятся у него в рабстве.
- Герр Бенкендорф, вы - проповедник дерзкой философии, я тоже когда-то был ее приверженцем. Насколько я был в ней успешен, вы можете судить по тому, что теперь я - бездомный скиталец.
- Сэр, сейчас вы в возрасте ошибок, ваши воззрения полностью ошибочны - вы думаете, что характер человека может меняться. Я это отрицаю. Если вы когда-нибудь всерьез придерживались взглядов, которые я проповедую, если вы отважились следовать им, как пытаетесь меня убедить, и проиграли, рано или поздно, каковы бы ни были ваши нынешние убеждения и чувства, вы вернетесь к своим исходным желаниям и устремлениям. Когда ваш разум обогатится опытом и достигнет зрелости, вы, скорее всего, добьетесь успеха, и тогда, полагаю, расположившись в мягком кресле, вы убедитесь в своей гениальности и одновременно признаете свою Судьбу!
- О себе могу сказать, герр Бенкендорф - я убежден в ошибочности ваших взглядов. По моему мнению, любой человек, которому хватает смелости мыслить, может смотреть на этот мир только с печалью.
Сколь бы ни был я молод, два года минуло с тех пор, как я удалился в заграничное уединение, питая отвращение к миру политики. Наконец, страсти утихли, как я льстил себе, разум созрел, я уверился в тщетности всех человеческих усилий. Я снова обрел смелость и решил немного пообщаться с ближними. Сколь бы ни была горька моя участь, я понял, что источник моих страданий - мои собственные неукрощенные страсти, теперь я спокоен и умиротворен, я верю, что смогу пройти по жизни без новых печалей так же, как ранее шел по жизни без новых радостей. Но сейчас, сэр, я изнемогаю под гнетом беспримерного горя, чувствуя, что у меня есть все основания считать это горе незаслуженным. Но зачем рассказывать незнакомцу о печали, которую должно хранить в тайне? Вверяю себя в руки безжалостного Фатума.
- В чем ваше горе? - спросил герр Бенкендорф. - Если вы боитесь случая, вместо того, чтобы горевать, человек должен приложить усилия и предовратить случайность. Если же, напротив, причиной вашей скорби является какое-то событие, возникшее в результате деятельности людей, тем более, его можно устранить и оно будет устранено с помощью тех же самых средств. Горе - это страдания момента, потворство Горю - грубый жизненный просчет. Вращайтесь в свете, и через месяц вы заговорите совсем по-другому. Молодой человек, вы столкнулись с разочарованием, вопреки всем своим возвышенным представлениям о собственных силах это разочарование сразу же вас раздавило. Если вы верите, что у вас действительно были силы, вы должны доказать это тем же способом, с помощью которого боролись против невзгод, а не только теми действиями, которые помогали вам добиться успеха. Последнее - слишком незначительная заслуга. Если вы действительно хотите добиться успеха, повторяю, успех в ваших руках. Вы рассказываете мне о своем опыте, неужели вы думаете, что я высказываю грубое мнение человека малоопытного? Сэр, я вовсе не люблю разговаривать с людьми, и не склонен вести неискренние споры исключительно ради словесного торжества. Запомните, что я вам говорю: это - правда. Ни одно министерство не пало по каким-либо иным причинам, кроме своей неэффективности. Если падение премьер-министра, как это часто бывает, вызвано интригами одного из его собственных ставленников, он заслужил это падение, поскольку стал жертвой ставленника, услугами которого, вероятно, ему никогда не следовало пользоваться. Если премьер-министр пал из-за открытых атак своих политических оппонентов, его падение также заслуженно, поскольку вызвано его неразумной политикой создания партии, он допустил создание этой партии и не разрушил ее, когда она была создана. Не существует ситуации, сколь бы пугающей она ни была, сколь бы ужасной ни казалась - повторяю, не существует ситуации, из которой человек не может выпутаться благодаря своей энергии, подобно моряку, который рассеивает смерч с помощью канонады корабельной пушки!
ГЛАВА 8
Шел третий день пребывания в доме герра Бенкендорфа, после ланча Бенкендорф начал играть композиции на своей любимой кремонской скрипке, и в кульминационные моменты вздымал инструмент высоко в воздух, потом дверь вдруг широко распахнулась, и в комнату влетел Эспер Георг. Когда пришелец заметил Вивиана, он бросился к своему хозяину, схватил его за руку и издал протяжный клич ликования, сопровождавшийся неким быстрым танцем, хотя и не столь шумным, как древнегреческий, но всё же полностью соответствовавший представлениям герра Бенкендорфа о научной гармонии.
Трое джентльменов были столь поражены этим неожиданным явлением, что на некоторое время онемели. Наконец, хозяин дома нарушил молчание:
- Герр фон Филипсон, сделайте одолжение - объясните, кто это.
Князь не ответил и в отчаянии воззрился на Вивиана, а пока наш герой собирался сообщить герру Бенкендорфу требуемую информацию, Эспер Георг, сам - воплощенная аллегория, поторопился раскрыть тайну:
- Кто я такой? А вы кто? Я - честный человек, не предатель, если бы все были такими, как я, в Райсенбурге не было бы негодяев. Кто я такой? Человек. Вот рука, вот нога! Вы можете видеть сквозь деревья в сумерках? Если да, значит, зрение у вас лучше, чем у меня. Можете ли вы есть неосвежеванного кролика или обедать вырезкой быстроногого оленя? Если да, значит, зубы у вас острее, чем у меня. Способны ли вы расслышать шаги татя, притаившегося перед убийством? Можете ли вы расслышать, как идет снег на Иванов день? Если да, значит, слух у вас тоньше, мой. Можете ли вы обогнать серну? Можете ли бороться с медведем? Можете ли плавать наперегонки с выдрой? Если да, значит, я вам под стать. Сколько городов вы видели? Скольких мошенников одурачили? Что вам дороже - хлеб или справедливость? Почему люди платят больше за защиту жизни, чем за саму жизнь? Мошенничество - товар, который производится в Константинополе в том же виде, что и в Вене? И в чем разница между балтийским купцом и греческим пиратом? Объясните мне всё это, и я расскажу вам, кто оплакивал при луне смерть последней кометы. Да уж, кто я!
Не передать словами всю меру смущения князя и Вивиана из-за вопросов, которыми Эспер Георг засыпал герра Бенкендорфа. Один раз Вивиан попытался его остановить, но тщетно. Больше он не повторял свои попытки, поскольку все силы ушли на обуздание собственного волнения и сохранение самообладания: несмотря на чувство стыда и злость, обуревавшие его из-за появления Эспера, в нем проснулась страсть к абсурду, из-за которой он не мог оставаться совсем уж безучастным к юмору ситуации. Герр Бенкендорф спокойно выслушал до конца речь Эспера Георга, а потом встал с кресла.
- Герр фон Филипсон, - сказал он, - в качестве личного одолжения вам и к моему вящему неудобству я согласился, чтобы во время визита вас сопровождал друг. Я не рассчитывал, что с вами приедет еще и слуга, и я ни на миг не потерплю его присутствие. Вы знаете, как я живу, прислуживает мне только женщина. Я не допускаю присутствия слуг-мужчин в этом доме. Даже когда его королевское величество удостаивает меня своим посещением, он приезжает без слуг. Немедленно избавьте меня от присутствия этого шута.
С этими словами герр Бенкендорф вышел из комнаты.
- Кто вы? - спрашивал Эспер, следуя за ним с согбенной спиной, опустив голову на грудь, взор его сверкал. Идеальное подражание.
- Эспер, - сказал Вивиан, - твое поведение непростительно, вред, который ты нанес, непоправим, и ты понесешь суровое наказание.
- Суровое наказание! Когда это мой хозяин продал свою благодарность за серебряный грош! Такова ваша плата за то, что я вас нашел и тысячу раз спасал от банд более отчаянных головорезов, чем банда барона в Эмсе! Воистину, сурова будет ваша участь, когда вы окажетесь в каземате замка Райсенбург на хлебе вместо жареной оленины и кислой воде вместо рейнских вин!
- Что за чушь, о чем ты?
- О чем я! О государственной измене, о коварных предателях, о старом негодяе, который живет в узком переулке и не решается взглянуть вам прямо в глаза. Да одного взмаха его ресниц достаточно, чтобы повесить без суда и следствия!
- Эспер, немедленно прекрати пустую болтовню и четко объясни его высочеству и мне причины этого беспрецедентного вторжения.
Весомость слов Вивиана возымела соответствующее действие, и, хотя он произносил слова нарочито медленно и оскорбительно четко, Эспер Георг всё отлично понял.
- Видите ли, сэр, вы никогда не говорили мне, что собираетесь уехать, так что, узнав, что вы не вернулись, я взял на себя смелость поговорить с мистером Арнельмом, когда тот вернулся с охоты, но дыхания жизни в его груди не хватило бы, чтобы сдуть божью коровку с лепестка розы. Мне это не очень-то понравилось, ваша честь, потому что я был чужаком, и вы тоже были чужаком, вы ведь знаете.
Ладно, потом я пошел к мастеру Родольфу: он был очень добр ко мне, увидел, что я опечален, наверное, решил, что я влюблен, в долгах или совершил какое-то преступление, или что-то еще тяготит мои мысли, пришел ко мне и сказал: «Эспер», - сказал он, а вы ведь помните голос мастера Родольфа, сэр?
- Кстати, никогда больше не произноси при мне имя мастера Родольфа.
- Будет исполнено, сэр! Ну ладно, он сказал мне: «Приглашаю тебя отобедать в моей комнате», а я ответил: «Охотно». От хорошего предложения никогда не следует отказываться, если в то же время нас не ждет предложение получше. А после обеда мастер Родольф сказал мне: «Разопьем бутылку бургундского». Видите ли, сэр, нам уже чертовски надоели рейнские вина. Ну вот, сэр, за вином мы разговорились, а мастер Родольф может чувствовать себя спокойно лишь при условии, что знает всё, так что он просто не мог не попытаться выведать у меня, почему я хожу, как в воду опущенный. Видя это, я подумал, что следует доверить тайну новой бутылке, после распития которой больше не скрывал от него, что меня так гнетет. «Родольф, - сказал я, - мне не нравится, что мой молодой хозяин ведет себя столь странным образом. У него такой характер, что он может влипнуть в историю, и мне очень хотелось бы знать, какова будет их с его высочеством судьба (учитывая присутствие вашего высочества). Уже две ночи они заперты в этом кабинете, и, хотя я довольно часто ходил мимо дверей, хоть бы слово удалось услышать через замочную скважину, так что видите, Родольф, - сказал я, - нужно несколько бутылок бургундского, чтобы улучшить мое настроение». Но вот что странно, ваше высочество, не успел я договорить, как мастер Родольф перегнулся ко мне через маленький столик, да, мы обедали за столиком в правом углу комнаты, когда вы вошли...
- Продолжай.
- Продолжаю. Так вот, он перегнулся ко мне через маленький столик и тихо прошептал, выпучив странные глаза: «Ну ты и остряк, Эспер!», потом моргнул и замолчал. Я почуял неладное, но решил не нагнетать, а после третьей бутылки сказал: «Родольф, что касается твоего последнего замечания (до того мы долго молчали, бургундское - слишком насыщенное вино для разговоров), мы оба - острословы. Осмелюсь предположить, что сейчас мы оба думаем об одном и том же». «Несомненно», - ответил Родольф. После этого, сэр, он согласился рассказать мне о том, что думает, при условии, что я отвечу ему такой же откровенностью. Вот он и рассказал мне, что дела в Туррипарве плохи.
- Черт возьми! - воскликнул князь.
- Пусть рассказывает, - сказал Вивиан.
- Плохи дела в Туррипарве! Ему хотелось бы, чтобы его высочество больше охотился и меньше уделял внимания политике, а потом он рассказал мне по секрету, что его высочество князь, и бог весть сколько еще князей, объединились в лигу для свержения Великого герцога, а его хозяина должны сделать королем, а его, мастера Родольфа, премьер-министром. Выслушав всё это и допуская, что это просто пьяная болтовня, я не сомневался, что вас, господин, втянули в какое-то грязное дельце, а поскольку я знаю, что заговоры всегда терпят крах, я сделал всё возможное, чтобы спасти своего хозяина, на коленях умоляю вас вырваться из этой переделки как можно скорее.
С этими словами Эспер Георг бросился к ногам Вивиана и начал умолять его немедленно бежать из этого дома.
- Слышали ли вы когда-либо более абсурдный и злой поклеп! - закричал князь, после чего начал шептаться о чем-то с Вивианом.
- Эспер, - наконец, сказал Вивиан, - ты совершил самую абсолютную и оскорбительную из ошибок, которую мог бы совершить. Вред от твоего неразумного поведения неизмерим. С каких это пор ты в своих действиях руководствуешься абсурдной ложью пьяного дворецкого? Мы с его высочеством хотим обсудить это всё наедине, но ни в коем случае не уходи из дома. Заруби себе на носу: если ты покинешь этот дом, ты утратишь крохотный шанс остаться у меня в услужении.
- Куда мне следует удалиться?
- Оставайся в коридоре. Нет, думаю, - (тут он начал копировать Бенкендорфа), - подойди ко мне. Потом открой дверь и зайди в эту комнату.
- Ладно, - сказал князь, когда дверь, наконец, захлопнулась, - один вопрос прояснился. Он не знает, кто такой Бенкендорф.
- Пока нас это устраивает, но я предчувствую возражения вашего высочества. Очень запутанное дело. Отослать его обратно в Туррипарву - просто безумие: он всё разболтает за очередной бутылкой бургундского с мастером Родольфом, визит вашего высочества станет секретом полишинеля для всех жителей этой страны, вскоре все узнают, у кого вы живете, и злосчастные последствия будут неисчеслимы. Я не знаю, с кем можно было бы отправить его в Райсенбург, и если вы спросите мое мнение, я в той же мере возражаю против его пребывания в Райсенбурге, что и против его возвращения в Туррипарву. Что делать? Воистину, ему нашептывает какой-то демон. Сейчас мы не можем попросить Бенкендорфа позволить ему здесь остаться, а если бы попросили, судя по его тону и манерам, определенно можно утверждать, что ничто в мире не заставило бы его выполнить нашу просьбу. Он будет нас раздражать, но, насколько я могу судить, это - единственный способ предотвратить серьезное зло. Позвольте мне незамедлительно отправиться в Райсенбург с Эспером. Он всегда будет находиться в поле моего зрения, и я заставлю его торжественно поклясться хранить молчание, особенно, если тонко намекну ему о местонахождении Бенкендорфа, он должен быть уверен в том, что теперь наша политика - доверять ему лишь отчасти. Мягко говоря, неловко и огорчительно оставлять вас одного, но что делать? Вряд ли сейчас я могу оказать вам существенную помощь. Я помогал вам, как мог, и, более того, мы имели основание считать, что в моих силах помочь вам, пролив свет на характер и положение Бенкендорфа. Благодаря нашей с ним случайной встрече прошлым утром мы получили ключ к разгадке его поведения, теперь вашему высочеству нужно ответить лишь на один вопрос - сколько вы согласны ждать от него вестей. Что касается вашей окончательной договоренности, принимая во внимание устоявшиеся взгляды и несомненные цели вашего высочества, вся тяжесть переговоров ляжет на его плечи. Каковы бы ни были, мой князь, - продолжил Вивиан, многозначительно подчеркивая каждое слово, - каковы бы ни были ваши тайные желания, мой дорогой князь, поверьте, для их воплощения вам следует сохранять твердость во время переговоров. Пусть ничто не отвлекает вас от цели, и тогда результат переговоров принесет вам радость.
Князь Малой Лиллипутии вовсе не хотел разлучаться со своим хитроумным советником, который ему уже во многом помог, поэтому начал изо всех сил возражать против предложения Вивиана. Но, как это часто бывает, возражая, он ничего не предлагал взамен. Оба собеседника пришли к выводу, что надо что-то делать, и, конечно, в конце концов князь решил следовать совету Вивиана. На князя действительно очень подействовала эта внезапная и неожиданная разлука с человеком, с которым он познакомился недавно, но которого уже искренне уважал. «Я обязан вам жизнью, - сказал князь, - и, возможно, больше, чем жизнью, и вот мы вдруг должны расстаться, и никогда больше не встретимся. Жаль, что я не могу уговорить вас поселиться в Туррипарве. У вас были бы свои апартаменты, свои лошади и слуги, у вас ни на мгновение не возникла бы мысль, что не вы - хозяин всего вокруг. Воистину, - с огромным пылом продолжил князь, - дорогой друг, серьезно подумайте об этом. Вы сможете поехать в Вену и даже в Италию, а потом вернетесь ко мне. Макс будет счастлив вас видеть, он вас уже полюбил, Сиверс со своей библиотекой будет в вашем распоряжении. Соглашайтесь на мое предложение, дорогой друг.
- Я не в силах выразить вашему высочеству, сколь тронут вашей добротой. Я искренне ценю вашу дружбу и никогда ее не забуду, но я слишком несчастен и невезуч, чтобы отягощать кого-либо своим постоянным присутствием. Прощайте! Или вы пойдете со мной к Бенкендорфу?
- О, всенепременнейше, я пойду с вами! Но, - сказал князь, снимая с пальца старинный рубиновый перстень, - я буду счастлив, если вы будете носить эту безделушку в память обо мне.
Князя так опечалила мысль о разлуке с Вивианом, что он едва мог говорить. Вивиан принял перстень с огромной сердечной благодарностью, которую заслуживал добрый даритель, хотя у нашего героя был большой опыт, свидетельствовавший о том, что мир не заслуживает благодарности, недели не прошло, а его задушевный друг уже не мог бы вспомнить его имя, даже если бы вспоминал хоть целый час. Таковы друзья! Если мы не на их стороне, нами пренебрегают, а если умрем, нас тут же забудут!
Бенкендорфа они нашли в библиотеке. Сообщив герру Бенкендорфу о своем намерении немедденно покинуть его дом, Вивиан не преминул объяснить ему причину своего внезапного отъезда. Речь шла не только о внезапном отъезде - Вивиан хотел дать Бенкендорфу возможность его предовратить, позволив Эсперу остаться. Но Бенкендорф не воспользовался этой возможностью. Дело в том, что этот господин очень не хотел, чтобы Вивиан остался в его доме. Позволив, чтобы во время переговоров князя Малой Лиллипутии сопровождал друг, Бенкендорф приготовился увидеть какого-нибудь дюжего доезжачего или бестолкового камергера, и рассчитывал, что этот сопровождающий станет для его оппонента скорее обузой, чем помощником. Велико же было его разочарование, когда оказалось, что князя сопровождает изворотливый, опытный, осмотрительный и образованный англичанин. Такой человек, как Бенкендорф, смог быстро оценить недюжинный ум Вивиана Грея. Побеседовав с ним накануне вечером, он составил представление о возможностях Вивиана, и когда в доме появился Эспер Георг, решил, что это появление должно стать причиной отъезда Грея. Существовала еще одна весомая причина, по которой князя Малой Лилипутии нужно было бросить сейчас на произвол судьбы.
- Мистер Грей немедленно выезжает в Райсенбург, - сказал князь, - и, мой дорогой друг, свой багаж вы сможете получить послезавтра. Я прибуду в Туррипарву завтра рано утром, и первым делом решу этот вопрос.
Он произнес это громко, и оба джентльмена посмотрели на выражение лица герра Бенкендорфа, чтобы узнать, как он воспринял эту информацию, но на его лице не отражались никакие эмоции.
- Ладно, сэр, хорошего дня, - сказал герр Бенкендорф. - Жаль, что вы уезжаете. Знай я об этом заранее, передал бы с вами письмо. Герр фон Филипсон, - обратился Бенкендорф к князю, - окажите мне честь - ознакомьтесь с этим документом.
С этими словами герр Бенкендорф вручил князю какой-то официальный отчет, и, пока его высочество был поглощен этой внезапной просьбой, герр Бенкендорф коснулся пальцем руки Вивиана и тихо произнес:
- Я позабочусь о том, чтобы вы обрели в Райсенбурге могущественного друга!
КНИГА 7
ГЛАВА 1
Когда Вивиан вышел из комнаты, у герра Бенкендорфа вдруг возникло странное желание поговорить с князем Малой Лилипутии, так что его высочеству отказали в праве утешиться хотя бы воможностью провести друга к карете. Возле крохотных ворот Вивиан и Эспер встретили единственного слугу, которому разрешено было приближаться к дому герра Бенкендорфа. Вивиан неторопливо шел по шероховатому дерну дороги к своей лошади, не удержался и начал думать о разговоре минувшего вечера, а когда он вспомнил приключения прошедших шести дней, у него появились новые причины восхищаться и, вероятно, оплакивать свою необычную судьбу. За столь краткий отрезок времени он спас жизнь могущественного князя, после чего без каких-либо усилий с его стороны князь назвал его своим другом. Как только Вивиан приехал в замок, по счастливой случайности он стал хранителем государственной тайны и помощником в важных переговорах с одним из наиболее могущественных министров Европы. А теперь он, удостоившийся столь пылкой дружбы, столь глубокого доверия и уважения, вдруг оказался на дороге, ведущей в столицу государства, хозяин, принимавштй его в своем доме, является премьер-министром этого государства, а друг Вивиана - его главным подданным, и Вивиану даже не вручили обычное рекомендательное письмо, и очень мала вероятность того, что ему удасться познакомиться с одним из наиболее интересных европейских дворов даже в качестве обычного путешественника.
Вивиан прошел половину пути по дороге, покрытой дерном, и вдруг увидел справа частную тропинку. Дух авантюризма, которым славятся англичане, тут же внушил ему, что эта тропинка не просто приведет его в Райсенбург - он попадет туда намного быстрее, чем по обычной столбовой дороге. Немного пройдя по тропинке, Вивиан оказался у ворот, возле которых утром попрощался с Бенкендорфом, вдруг очнулся от грез на зеленой тропе и очень удивился, увидев, что у ворот собирается спешиться всадник.
Вивиана поразило это странное обстоятельство, появление незнакомца невозможно было не заметить. Это был высокий хорошо сложенный мужчина, проезжая мимо, он посмотрел на Вивиана, который отметил его красивую внешность, но лицо было безучастное и отталкивающее. На незнакомце был костюм для верховой езды, в таких обычно ездили курьеры Бенкендорфа, если бы Вивиан не видел этого человека вблизи, он по ошибке принял бы его за такого курьера. Незнакомец равнодушно ехал мимо, к седлу была привязана накидка и маленький дорожный чемодан.
- Думаю, это дворецкий, - сказал Эспер Георг, заговоривший первый раз после своего изгнания из комнаты.
Вивиан ничего не ответил, вовсе не потому что был зол из-за его чрезвычайно неприятного визита. Отнюдь, такой человек, как Вивиан Грей, не мог злиться дольше секунды. Но он ни словом не обмолвился с Эспером Георгом, просто потому что был не в настроении говорить. Он размышлял о необычайных событиях минувших нескольких дней, и, прежде всего, его мысли занимал характер Бенкендорфа. Их разговор прошлым вечером снова пробудил в нем любопытство и воскресил эмоции, которые, как он считал, были мертвы или навсегда уснули. По-видимому, философия, которой Бенкендорф руководствовался при построении своей карьеры и благодаря которой он достиг высот величия, была такой же, как у Вивиана Грея в начале жизненного пути - в его случае последствия оказались роковыми, и он считал основы этой философии тщетными. В чем же дело? Какую роковую ошибку он совершил? Тут надо было поразмыслить. Уже тридцать лет, и даже дольше, мир знает о величии Бенкендорфа или, по крайней мере, о его существовании. Он глубоко изучил не только природу человека как такового, но и поведение человека в группе, не только индивидуумов, но и целые народы. Бенкендорф накопил обширные знания о всех предметах, которые могли бы заинтересовать его ближних, и когда шанс, который приходит в этом мире ко всем мужчинам, пришел к Бенкендорфу, он был во всеоружии.
Знания Бенкендорфа были равны его гениальности, он зависел лишь от себя и добился успеха. Вивиан Грей был не глупее других, бросился на это поприще, возрастом он был мальчик, но чувствами - мужчина. Сколь бы ни был блестящ его гений, знания его, конечно, были недостаточны. Он не мог полагаться только на себя, поэтому, естественно, ему пришлось обратиться за помощью, пришлось внушать людям чувства, которые они не могли разделить, потакать мелким слабостям, которых у него не было, и управлять ими. Его коллеги должны были стремиться к удовлетворению. своих личных интересов - самой осязаемой из всех абстракций, и одновременно способствовать достижению великой цели, которую не в состоянии были постичь из-за своего скудоумия. Эта противоестественная комбинация провалилась, а ее автор потерпел крах. Он чувствовал, что вера в возможность возвращения к надеждам, чувствам и стремлениям его отрочества - самая тщетная из иллюзий. На это мог рассчитывать человек вроде Бенкендорфа, чья карьерная тропа была терниста и извилиста, но неизменно вела к успеху, человек, принимающий заботы за печаль, а тревоги - за скорбь.
Путники въехали в город на закате. Они ехали по старинному неприглядному городку с длинными узкими плохо мощеными улочками и черными покосившимися домишками, а потом въехали на холм, где возвышалась новая резиденция - город Райсенбург. Горделивый дворец, белые площади, улицы с новыми фасадами, новые церкви, элегантный оперный театр, роскошные отели и веселые увеселительные сады, полные бюстов, ваз и статуй, вокруг садов заборы, вылитые из пушек, завхваченных войсками Райсенбурга во время войны - теперь это были копья и фасции, сиявшие позолоченными остриями, всё это блестело в свете заката и создавало эффект, который в любое время и в любом месте поражал бы своей красотой, а здесь и сейчас он был еще более поразителен благодаря разительному контрасту со старым мрачным грязным городком, через который Вивиан только что проехал и в котором солнце уже село, посколько городок находился в низине. Новый Райсенбург отличался от старого так же, как молодой благородный великий герцог отличался от грубого замшелого маркграфа.
На второй день после прибытия в Райсенбург Вивиан получил письмо от князя Малой Лилипутии. Его багаж вместе с письмом не прибыл.
«Мой дорогой друг,
когда вы будете читать это письмо, я уже вернусь в Туррипарву. Я остался в гостях у некоего господина на день дольше. Я никогда не смогу выразить словами, как ценю вашу дружбу и помощь, верю, что со временем у меня появится возможность доказать это на деле. Я возвращаюсь домой по той же дороге, по которой мы приехали, вы помните, что за прекрасная это была дорога - таковы все дороги в Райсенбурге, это признают все. Думаю, даже наиболее пристрастные защитники старого режима не смогут утверждать, что во времена наших отцов путешествия отличались удобством. Хорошие дороги - самое чудесное, это - один из основных признаков цивилизации и процветания. Император Наполеон, все же, следует признать, человек недюжинного ума, славился построенными им дорогами. Вас не могла не восхитить дорога Наполеона на Рейне, а если поедете в Италию, насколько я знаю, вас так же, или даже больше, поразит переезд через Симплону и другие итальянские дороги. Райсенбург, несомненно, идет в ногу со временем - никто не сможет это отрицать, и признаюсь вам - чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что счастье, процветание и довольство государства - лучшие свидетельства мудрых и благотворных действий правительства. Многие вещи прекрасны в теории, но вовсе не таковы на практике, может быть, даже абсурднры. И пока мы делаем всё возможное, чтобы способствовать делу и поддерживать разумную свободу, в то же время мы должны пребывать на страже против незрелых идей и революцинных систем тех, у кого нет опыта и знаний, необходимых всем государственным деятелям. На бумаге всё выглядит прекрасно, это дело нехитрое, но мы не должны забывать, что существует огромная разница между звучными утверждениями общего характера и трудоемкими деталями. Можно ли ждать от людей, которые провели жизнь, грезя в колледжах над затхлыми старыми фолиантами, что они станут руководителями или будут знать, какие шаги должен предпринять руководитель? Думаю, нет. Один человек, кстати, один из самых здравомыслящих и практичных бизнесменов из всех, с кем я имел удовольствие быть знакомым, короче говоря, настоящий практик, так вот, он рассказал мне, что профессор Скайрокет, которого вы, вероятнее всего, увидите в Райсенбурге, написал статью в «Военное ежеквартальное обозрение», местную газету, о том, во сколько может обойтись война между Австрией и Пруссией, и совсем забыл об интендантстве. Вы когда-нибудь слышали что-то более смехотворное? По какому праву эти парни вмешиваются в дела государства? Их определенно нужно поставить на место, думаю, это никто не сможет отрицать. Либеральный дух правительства - конечно, прекрасно, но нам всегда следует помнить, что свобода может выродиться в бесчинство. Свобода, это, конечно, прекрасно, это все признают, но, как хорошо заметил один человек, это - снадобье, которое нельзя давать постоянно, а лишь тогда, когда организм способен его принять.
Люди могут быть не готовы пользоваться свободой мудро и рачительно, как человек простой может быть не готов управлять поместьем, которое он внезапно унаследовал: это - серьезное дело, и, мне кажется, в некоторых случаях попытка насильно затолкнуть свободу людям в глотку равносильна проклятию, а не благословению. Я вышлю ваш багаж незамедлительно, велика вероятность, что в конце недели я буду в городе, но буду недолго. Мне очень хотелось бы с вами повидаться и спросить у вас совета, поэтому надеюсь, что вы не уедете из Райсенбурга, не повидавшись с
Вашим преданным и обязанным вам другом, «Малым Лилипутом».
Через два дня после получения этого письма Эспер Георг влетел в комнату с выражением намного менее торжественным, чем можно было бы от него ожидать по случаю прибытия его хозяина в Райсенбург.
- О Боже, сэр, как вы думаете, кого я только что встретил?
- Кого? - с горячностью спросил Вивиан, потому что, когда ему задавали такие вопросы, он думал о ком угодно, только не о том, о ком действительно шла речь. - Может быть, это...
- Представить не мог, что его увижу! - продолжил Эспер.
- Значит, это мужчина, - подумал Вивиан. - Ну, так кто это, в конце концов, Эспер?
- Я так и думал, что вы не угадаете, сэр! Вас эта новость исцелит: я встретил мастера Родольфа!
- Мастера Родольфа!
- Да! Хорошие новости витают в воздухе.
- Конечно, ты вытянул эти новости из него, пообещав конфиденциальность. Умоляю, говори же.
- Князь Малой Лиллипутии едет в Райсенбург, - сообщил Эспер.
- Прекрасно! Я об этом уже знаю, - сказал Вивиан.
- О! Значит, вы уже всё это знаете, сэр, - Эспер был очень разочарован.
- Я знаю не больше, чем сказал, - возразил его хозяин.
- Что! Вы не знаете, сэр, что князь переехал и собирается жить при дворе, это просто невесть что! Он должен каждый день подносить великому герцогу блюда за обедом, моему хозяину это известно?
- Я ничего об этом не знаю, объясни мне нормальным немецким языком, в чем дело.
- Ладно, - продолжил Эспер, - думаю, вы не знаете, что его высочество князь собирается стать гофмаршалом его сиятельства, этот невезучий правитель получил такое понижение вчера. Они приедут очень скоро, мы не должны терять ни минуты, мне это всё кажется очень странным. Мастер Родольф всё улаживает, сегодня утром он купил у предшественника своего господина его дворец, мебель, вина и картины, короче, всё обзаведение: гофмаршал в отставке пытается найти утешение из-за потери должности и мстит своему преемнику, продавая ему имущество со стопроцентной наценкой. Но мастер Родольф, кажется, вполне доволен своей сделкой, и ваш багаж, прибыл, сэр. Его высочество князь прибудет в город в конце недели, и все слуги должны надеть новые ливреи. Мистер Арнельм будет камергером его высочества, а фон Нойвид - обер-шталмейстером. Так что видите, сэр, вы были правы, и этот старый кот в сапогах в конце концов оказался не предателем. Честно говоря, я не очень-то вам верил, сэр, пока не услышал все эти новости.
ГЛАВА 2
Примерно неделю спустя после прибытия в Райсенбург, когда Вивиан завтракал, открылась дверь, и в комнату вошел мистер Сиверс.
- Не думал я, что наша следующая встреча произойдет в этом городе, - улыбнулся он.
- Его высочество, конечно, сообщил мне о вашем приезде, - сказал Вивиан, сердечно поприветствовав гостя.
- Насколько я понимаю, вы - тот дипломат, которому я обязан своим пребыванием в Райсенбурге. Также позвольте выразить вам благодарность за любезно оказанные мне услуги и отметить ваш блестящий талант к переговорам. Когда я намедни вручил вам письмо от герра Бенкендорфа, я вовсе не предполагал, что оно так вам пригодится.
- Боюсь, вам не за что меня благодарить, хотя, конечно, достижение договоренности между сторонами - моя заслуга, первым делом я подумал о джентльмене, которого так уважаю, о мистере Сиверсе.
- Сэр! Я польщен: вы уже говорите, как настоящий придворный. Скажите же, какую вы займете должность?
- Боюсь, герр Бенкендорф не уйдет в отставку, чтобы освободить для меня место, а мое честолюбие столь велико, что я согласен только на пост премьер-министра.
- Чином гофмаршала вас не соблазнить! - воскликнул Сиверс. - Находясь в Туррипарве, вы вряд ли ожидали, что так быстро иссякнет патриотизм нашего доброго друга. Кажется, вы говорили, что видели его после приезда, интересный, должно быть, вышел у вас разговор!
- Вовсе нет. Я сразу же поздравил его с заключением благоразумных соглашений, и, чтобы немного сгладить неловкость, сообщил, что тоже оказал помощь для достижения результата. Больше мы к этому вопросу не возвращались, и, смею надеяться, не вернемся.
- Интересное дельце, - сказал Сиверс. - Князь ни за что не выдал бы меня Великому герцогу, он никак со мной не связан, по моему совету он воззвал к гостеприимству великого герцога, он скорее сравнял бы свой замок с землей и позволил бы пятидесяти мечам пронзить его сердце, чем выдал бы меня, но, повторяю, этот человек без малейших угрызений совести с величайшим хладнокровием покинул партию, ревностным лидером которой был еще десять дней назад.
Ну и как вы это объясните? Это можно объяснить разве что тем, что у политиков решительно отсутствует чувство чести. Все понимают, что не только они, но и их коллеги и конкуренты работают для достижения личных целей, и хотя партия, по-видимому, может пытаться достичь общей выгоды, каждый из членов партии понимает, что он - инструмент в руках других. При таком понимании предательство - обычное дело, и вопрос лишь в том, кого бросят, а кто окажется перебежчиком. Его высочество поступил честно, заявив, что Бенкендорф предоставил ему неопровержимые доказательства частной беседы с каждым из медиатизированных князей. Они пали жертвой обмана коварного премьер-министра. Во время этих переговоров он выведал их планы и характер, так что мог оценить возможность достижения ими успеха. Взятка золотом, в свою очередь, маячила у каждого из князей перед глазами, но ее всегда придерживали для самого могущественного из князей, для нашего друга. Его выход из партии и последовавшее за этим дезертирство его сторонников уничтожило партию навсегда, а у этой партии даже нет утешения в виде чистой совести, что могло бы поддержать их в несчастье, но они чувствуют, что в случае протестов или какой-либо попытки поднять народ с помощью своего неискреннего патриотизма во власти премьер-министра разоблачить и раздавить их навсегда.
- Вот поэтому, - сказал Вивиан, - я рад, что наш друг ускользнул из их когтей: он станет прекрасным метрдотелем, и не забывайте, дорогой сэр, что он о вас не забыл. По правде говоря, хотя я не льстил себе мыслью, что во время пребывания в Райсенбурге мне следует использовать его влияние себе во благо, меня вовсе не удивила необходимость отъезда из его имения. Я повидал слишком много таких ситуаций, чтобы быть уверенным в том, что слишком мало усилий и жертв потребуется от герра Бенкендорфа для подавления заговора. Кстати, наш визит к нему был очень забавен, он - человек своеобразный.
- Но, тем не менее, ему пришлось играть сложную роль, - сказал Сиверс. - Если бы не вы, князь, вероятно, подумал бы, что с ним снова шутят, и прекратил бы переговоры резко и с отвращением. Заставив великого герцога принять его условия и устроив переговоры, герр Бенкендорф, конечно, думал, что довел дело до конца. В тот день, когда вы приехали в его дом, он получил депешу от его королевского высочества с напоминанием об обещанном, князь взывал к власти Бенкендорфа, чтобы тот воспользовался своими неограниченными возможностями и уладил дело. Сложность заключалась в том, чтобы избежать разговора с князем, к переговорам с которым он был не готов, и в то же время нельзя было выпускать его высочество из поля зрения, нужно было убедить Великого герцога вернуться к прежнему мнению об этом деле. В первую ночь вашего пребывания в доме Бенкендорфа он поехал в Райсенбург, встретился с Великим герцогом, из-за интриг мадам Каролины ему отказали в полномочиях, о которых он просил, и он подал в отставку.
Отъехав на милю, Бенкендорф вернулся в замок, и из любезности к своему учителю его королевское величество попросил сутки на раздумья. Бенкендорф согласился, при условии, что в случае согласия великого герцога на предложенные условия его королевское величество сам вынесет предложение, не будет никаких других письменных обещаний, на которые можно сослаться, и никаких других полномочий, которые можно было бы отозвать. Условия суровые, но Бенкендорф был непоколебим. На вторую ночь вашего пребывания в доме Бенкендорфа прибыл гонец с депешей и сообщил Бенкендорфу что его королевское величество собирается посетить его следующим утром. Благодаря нелепому вторжению вашего забавного слуги вы не присутствовали на больших переговорах, во время которых, насколько я понял, Бенкендорф на время отказался от всех своих причуд. Наш друг действовал твердо и энергично. Его не удовлетворила бы даже личная клятва и письменное обещание великого герцога, он требовал, чтобы в течение недели ему предоставили государственные печати, таким образом, если заверения двора окажутся неискренними, его положение в бывшей его партии не пошатнется. Удивительно, каким острым умом обладает даже глупец, если на кону его интересы. Если бы его величество представлял чьи-то чужие интересы, вероятно, он совершил бы много промахов, согласился бы на невыгодные условия или, может быть, его изрядно одурачили бы. Своекорыстие лучше всего проясняет взор.
- И что об этом говорит мадам Каролина?
- О! По традиции, она уже изменила свое мнение, и думает, что дело улажено чудесным образом. Она весьма благоволит его королевскому величеству, а мой маленький ученик Макс - ее питомец. Но, думаю, в целом мальчик очень любит великого герцога, которого, как он вам сообщил по секрету, хочет убить. А что до вашего покорного слуги, - с поклоном произнес Сиверс, - я, скорее всего, вновь - Аристарх ее избранного кружка. Кстати, ее друзья без особого восторга наблюдали за возвышением князя, и, предвидя, что его союз с премьер-министром лишь предшествует грядущему разрыву, они с новым пылом компенсируют близящийся крах своей карьеры беспримерным насилием, жаля, как москиты перед бурей, чувствуют, что воздух очищается и они вскоре погибнут. Что касается меня, у меня больше нет с ними ничего общего. Свобода и философия - красивые слова, но пока я не увижу, что люди начали культивировать эти добродетели с большей мудростью, буду помалкивать. Я вовсе не хочу, чтобы меня выслали или посадили в тюрьму за то, что группа подлецов использует пропагандируемые мною истины для своих подлых целей. По-моему, философы сказали достаточно, теперь пусть действует народ. Но я всё забываю спросить, как вам Райсенбург?
- Трудно сказать: кроме вчерашнего дня, когда я возил Макса на прогулку вокруг крепостного вала, я ни разу не выходил из отеля. Но сегодня я чувствую себя хорошо, так что, если вы настроены отдохнуть, это было бы прекрасно.
- Я в вашем распоряжении, но не следует забывать, что я привез вам официальное письмо от его сиятельства гофмаршала. Вас приглашают сегодня посетить придворный обед, там вас представят...
- Дорогой сэр, поверьте, я не в силах...
- Ладно! Если вам эта идея не нравится, сами перед ним извиняйтесь, но это действительно - самый приятный способ завязать знакомства при дворе, вас представят избранному обществу, а поскольку вы теперь - друг нового гофмаршала, с вами, конечно, будут считаться. Никого не пытаются умаслить так, как политического ренегата, кроме, возможно, вероотступника, так что сейчас мы все - в центре внимания. Для вас лучше прийти сегодня на обед во дворце. Всё очень по-домашнему, приятная расслабленность, никаких шпаг, депеш и шлейфов. Вы видели дворец? Полагаю, нет. Мы осмотрим его, а потом зайдем к князю.
Так что джентльмены вышли из отеля, прошли по главной улице Нового города и вышли на главную площадь, Place d'Armes. На площади проводили учения несколько полков инфантерии.
- Образчик нашей регулярной армии, - сказал Сиверс. - В военное время это маленькое государство привело на поле боя тридцать тысяч высокодисциплинированных и хорошо экипированных солдат. Этот эффективный контингент - источник нашего процветания и в то же время - нашего национального долга. У нас есть национальный долг, сэр! Уверяю вас, мы этим гордимся и считаем, что наличие долга - самый бесспорный признак того, что мы - великий народ. Конечно, в мирное время наши войска намного меньше. Но все равно у нас восемь тысяч человек, абсолютно ненужных. Наиболее любопытно вот что: чтобы пользоваться покровительством двора и задобрить аристократов, мы никогда не сокращаем количество генералов, хотя армию мы сократили на две трети, так что сейчас среди восьми тысяч военных у нас примерно сорок генералов - по одному на две тысячи солдат. Но вы, должно быть, и не подозреваете, что среди этого множества героев у нас есть один военный гений. Граф фон Зоншпеер заслуживает маршальского жезла в армии Наполеона. Никто в точности не знает, кто он, некоторые говорят, что это - внебрачный сын Бенкендорфа. Точно можно сказать лишь одно: своим дворянским титулом он обязан исключительно своей шпаге, и столь же точно можно сказать, что он - один из немногих, кому премьер-министр доверяет. Фон Зоншпеер совершил немало славных подвигов, но, вероятно, самый яркий день его жизни - день битвы под Лейпцигом. Он был на стороне Франции и дрался против союзников с неистовством отчаяния. Когда он увидел, что всё кончено и союзники торжествуют, с криком «Германия навсегда!» бросился к своим бывшим друзьям, после чего захватил несколько сотен пушек убегавших французов. С окровавленной шпагой он побежал к палатке императоров, поздравил их с триумфом и подарил с таким трудом добытые трофеи. Эта уловка возымела успех: солдат Райсенбурга признали истинными немцами, их жалели за прежнюю несчастную судьбу, за то, что их заставили воевать против своей родины, и незамедлительно включили в армию союзников, в этом качестве они получили причитающуюся им долю награбленного. Юный герр фон Зоншпеер - гений, не так ли?
- Определенно! Достоин славы воинов-бастардов Средневековья. Красивая площадь.
- Великолепная! Примеры таких архитектурных сочетаний вряд ли можно найти в Афинах или Риме, но, несмотря на это, общее впечатление поразительно. Разве не восхитительный архитектурный проект - каждый из ордеров колонн соответствует назначению здания? Посмотрите, например, с противоположной стороны площади стоит дворец. Коринфский ордер, который можно рассмотреть во всех подробностях, прекрасно отвечает назначению постройки. Он соответствует королевской пышности и элегантности, праздникам и банкетам, внутренней роскоши. С другой стороны, как прекрасно контрастирует с этим витиеватым зданием суровая простота вон того Дворца правосудия в тосканском стиле. В Школу искусств в дальнем крыле здания заходят через ионический портик. Давайте зайдем во дворец. Здесь не просто живет наш монарх, здесь (это распоряжение мне очень нравится) в галерее, достойной своего содержимого, хранится наша превосходная коллекция картин. Они находятся в частной собственности его королевского величества, но, как часто бывает в самовластных монархиях, народу льстит коллекция под названием «Общественная галерея».
Обед при дворе Райсенбурга был назначен на два часа, в Англии мужчина в это время только-только вспоминает о роковой потребности побриться, но, кстати сказать, аллюзия не слишком удачна, потому что в этой стране бритье - церемония сейчас уже несколько устаревшая. Как бы то ни было, в два часа наш герой пришел во дворец в обществе гофмаршала и мистера Сиверса.
В зале для приемов собрались гости, в основном - придворные. Сразу же после прибытия наших героев в зал вошли великий герцог и мадам Каролина в сопровождении гофмейстеров и фрейлин. Маленький принц Максимилиан с важным видом шествовал между его королевским величеством и его прекрасной супругой, держа каждого из них за руку. Пострел очень изменился внешне с тех пор, как Вивиан увидел его впервые: на нем была полная форма капитана королевской гвардии, которую ему вручили вместе с патентом на офицерский чин в день его прибытия ко двору. Бриллиантовая звезда сияла на его багровом сюртуке и оттеняла великолепие золотых эполет. Но сейчас обязанностью принца-капитана было приятное усилие - он нес бонбоньерку мадам Каролины, содержимое которой предназначалось главным образом для его удовольствия. Вивиан не удивился, узнав в великом герцоге всадника, которого встретил на частной дороге утром перед отъездом из дома герра Бенкендорфа - разговор с мистером Сиверсом подготовил его к этому. Внешне мадам Каролина была парижанкой высшей пробы: изящная фигура и неописуемый турнюр, невидимая ножка, черты неправильные, но свидетельствующие о живости ума, большие и лучистые черные глаза. Волосы у мадам были того же цвета, очень эффектная прическа. Ее кашемировая шаль символизировала Празднество роз и была столь притягательна для взора, что вы не сразу замечали остальные детали ее туалета, хотя в нем тоже были заметны следы творческого гения: короче говоря, мадам Каролина не была модной, она была - сама мода. В следующей главе, в которой будет описан бал, мы искупим краткость описания ее туалета подробным описанием ее придворного наряда. Ради наших прекрасных читательниц мы не обойдем вниманием и украшения в ее волосах. Гребень, поддерживавший ее пышные локоны, был невидим, лишь по краям - золотая паутинка большого крыла Психеи, глаза которой - рубины в оправе из бирюзы.
Монаршья чета обошла зал по кругу. Мадам Каролина сначала подставила изящную слегка нарумяненную щечку горбатому кронпринцу, который едва поднял глаза от пола в знак обычной вежливости. Несколько родственников монарха, гостивших во дворце, удостоились такой же чести.
Великий герцог благосклонно и изящно кивал всем гостям, а их дамы удостаивались кивка и реплики - личной и игривой. Первый великий долг монарха - уметь искусно кивать! Нет ничего более сложного и важного. Кивок монарха часто может подавить восстание, а иногда - разоблачить заговор. Этот кивок должен быть общим, и в то же время - частным, адресованным всем собравшимся гостям - и каждому гостю в отдельности. Наш монарх кивает идеально. Его кивок красноречив, он кивает так, что слова не нужны, это очень важно, поскольку произносить публичные речи монарху не пристало. Нет ничего более унизизительного, чем произнесение речи. Вы сразу признаете, что вынуждены объяснять, успокаивать, убеждать или опровергать, короче говоря, вы не всемогущи и вам противоречат.
Кивок великого герцога Райсенбурга был первоклассным и всегда производил сенсацию в народе, особенно - если за кивком следовало объявление о народных гуляниях или феерверке: тогда популярность его королевского величества начинала зашкаливать. А мадам Каролина, произнеся несколько волшебных фраз, смогла убедить всех присутствующих в зале. что ее чрезвычайно волнует счастье каждого из гостей, после чего подошла к Вивиану, который стоял рядом со своим другом гофмаршалом. Вивиана представил этот важный чиновник, и его приняли благосклонно. Мгновение зал думал, что его королевское величество собирается говорить, но он только улыбнулся. А вот мадам Каролина сказала немало, шесть секунд она расточала комплименты английской нации, и в особенности - представителю этого прославленного народа, который имел честь быть сейчас ей представленным. Никто не мог сказать за столь краткий отрезок времени больше, чем мадам Каролина, и пока красноречивые слова лились с ее ярко-красных уст, ее лучистые глаза неотрывно смотрели в глаза человека, к которому она обращалась, эффект ее слов был молниеносным. Вивиан успел лишь кивнуть в знак приветствия другу Максу, потому что монаршья семья направилась рука об руку в обеденный зал. Вивиан остался без гофмаршала, который, как высший государственный чиновник, должен был следовать за великим герцогом. Компанию нашему герою составил мистер Сиверс. Хотя это был не правительственный обед, гостей к монарху пришло много, придворные заняли центр стола, а Вивиан сидел слишком далеко, чтобы слышать, что говорит Мадам, но по оживлению на ее лице понял, что она восхищена и восхищает. Великий герцог говорил мало, но слушал голос своей образованной супруги, как человек, влюбившийся три дня назад. Организация немецкого обеда способствует разговорам. На стол ставят сразу много блюд, и, как только любопытный взор изучит их содержимое, весь обед исчезает нетронутым. Хотя новичка это обстоятельство может скорее напугать, вскоре он обнаружит, что банкет вернули на место, но теперь все блюда порезаны.
- Не всё коту масленица, - сказал мистер Сиверс, - сегодня нет оперы. Думаю. мы снова встретимся во дворце через несколько часов, на суаре мадам Каролины. А пока вам лучше пойти с его сиятельством в общественный парк - это модное место для прогулок. Я пойду домой и выкурю трубку.
В общественных парках Райсенбурга были представлены в точности, хоть и в меньшем масштабе, те же вольности, типажи и страсти, что и в лондонском Гайд-Парке, на Елисейских полях Парижа, в венском Пратере, на Корсо Рима или Милана, в флорентийском парке Кашине. Одна из дам задавала тон, ее ненавидели другие женщины и обожали мужчины, она царила среди тех и других, царила благодаря тому же принципу действий и влиянию тех же качеств, которые создают законодательницу мод в любой стране - благодаря смелости нарушать светские обычаи фальшивого класса, благодаря умелому высмеиванию всех тех, кто осмелился следовать ее новаторскому примеру, она привлекает всеобщее внимание с помощью своей уникальности, и в то же время - заручается поддержкой тех, от кого решилась отличаться, используя свое влияние для того, чтобы помешать другим нарушать законы. Законодательнице мод позволено быть уникальной, чтобы она могла подавлять уникальность других, ее освобождают от действия всех законов, но, получив диктаторские полномочия, она поддерживает деспотизм. Кроме того, здесь присутствуют те загадочные существа, власть которых еще более удивительна, чем вдадычество дамы, диктующей моду, поскольку дама хотя бы наделена властью, которую можно проанализировать и понять. Я имею в виду законодателей мод на сюртуки, галстуки и скакунов, у которых нет состояния и чина, но иногда исключительно с помощью дерзкого навязывания своих вкусов они становятся законодателями мод даже среди герцогов, высшая знать спешит соответствовать шаблону, по которому с энтузиазмом создают свой стиль самые оригинальные юноши страны. У каждой нации есть свой Браммелл.
Прокатившись один или два круга по парку с гофмаршалом, Вивиан был представлен юным графом фон Берншторфом, сыном главного камергера, попечению которого его вверил князь, очаровательной графине фон .... Эта высшая власть изучила его суровейшим образом, и вывод ее был удовлетворителен. Когда Вивиан отъехал от ее брички, полдюжины денди немедленно подъехали. чтобы узнать о результатах, и, получив сведения, все скопом подъехали к молодому фон Берншторфу и попросили оказать им честь и представить своему чрезвычайно интересному другу. На голове у всех этих щеголей была белая шляпа с багровой каймой, поскольку вчера священную голову всемогущего Эмиля фон Аслингена скрывал от взглядов профанов этот в наивысшей степени изящный головной убор. Юные аристократы громко расхваливали это новейшее доказательство гениальности фон Аслингена и единодушно безжалостно клеймили неудачника фон Берншторфа за то, что он еще не носит эту идеальную шляпу. Как и все остальные модные новинки, изобретенные фон Аслингеном, эта отличалась поразительной оригинальностью: никто не сомневался, что эта мода распространится повсеместно, именно такой должна быть шляпа для жаркого лета, и она так прекрасно сочетается с бордовым костюмом для верховой езды, который Мадам считает шедевром фон Аслингена. Фон Аслинген неподражаем! Пока они рассыпались в этих восторгах, появился их объект, вызвав неподдельный интерес Вивиана и смятение юных представителей знати. Конечно, наш герой жаждал увидеть столь интересного персонажа, но трудно было поверить, что он действительно лицезреет гениального создателя белых шляп с багровой каймой и еще более удачливого изобретателя этих шедевров - багровых костюмов для верховой езды, но тут внимание Вивиана привлек всадник в громоздкой черной шляпе с невероятно высокой тульей и в кафтане, отороченном мехом и обшитом галунами. День был невероятно жаркий, но оригинал застегнулся на все пуговицы чуть ли не до самого носа. Сколь необычны рабы моды! Юные аристократы замерли, но костюм фон Аслингена, кажется, заставил их лишь еще больше восхищаться его характером и достижениями, и, вместо того, чтобы счесть его наглым обманщиком, чья слава зиждется лишь на оскорблении их вкусов и существует лишь благодаря их молчаливому согласию, все галопом помчались домой в твердой решимости завтра одеться так же, даже если в результате заболеют тропической лихорадкой, завтра они так укутаются в меха, словно собрались на зимний бал в Санкт-Петербурге, хоть и нельзя сказать, что там проводят зимние балы - напротив, до наступления зимы двор переезжает в Москву, которая благодаря своему расположению и климату продолжает фактически оставаться столицей России.
Карета королевы мод, запряженная шестеркой лошадей и сопровождаемая тремя грумами, которые не скомпрометировали бы и волшебный экипаж Золушки, покинула парк.
ГЛАВА 3
Мадам Каролина устроила суаре в своих личных апартаментах, и сам великий герцог явился в качестве гостя. Собрание многолюдное и блестящее. Его королевское величество находился в избранном кругу в одном углу зала, мадам Каролина - в противоположном, в окружении поэтов, философов и политиков, рассуждавших о наиболее интересных и важных темах поэзии, философии и политики. Одних гостей интересовал бостон, цвикен и вист, других - шарады и прочие затейливые игры. Несколько человек были выше разговоров, азартных игр или отгадывания шарад: высшие умы, которых ничем нельзя заинтересовать или развлечь, и самый выдающийся из них - Эмиль фон Аслинген. Он прислонился к дверному косяку, при полном параде, пустой взгляд не зафиксирован ни на чем определенном. Все остальные - лишь неуклюжие копии развязного оригинала, И среди них, напряженных или расслабленных, растянувшихся в шезлонге или опирающихся о стену, острый взгляд Вивиана узнал нескольких несчастных приверженцев белых шляп с багровой каймой.
Вивиан поклонился великому герцогу и был удивлен, когда его величество вышел на несколько шагов из круга избранных придворных и протянул ему руку. Его величество разговаривал с ним почти чертверть часа, выразил огромную радость от возможности видеть при своем дворе джентльмена, способности которого он высоко ценит, и, наговорив множество приятных комплиментов (которые вдвойне приятны из уст коронованной особы), великий герцог вернулся к партии в бостон со своими придворными гостями.
То, как был принят Вивиан, произвело на суаре сенсацию. Сразу поползли разные слухи.
- Кто бы это мог быть?
- Вы разве не знаете? О! Невероятнейшая история. Он убил кабана размером с зубра, который разорил половину Райсенбурга, и спас жизнь его светлости, гофмаршалу и всей их свите.
- Что там за история про гофмаршала и кабана размером с зубра? Всё совсем не так: это - внебрачный сын Бенкендорфа, доподлинно известно. Разве вы не видите, он представлен фон Зоншпееру! Братья уладили вместе всё это дельце с лигой князей. Нет, не брат, а просто близкий друг, сын покойного генерала - забыл, как бишь его звали. Погиб под Лейпцигом, ну, вы его точно знаете, знаменитый генерал, как же его звали? Не помните? Ладно, неважно. Так вот, это - его сын, отец дружил с Бенкендорфом, университетский друг, вырастил сироту, был очень с ним щедр! Говорят, он иногда проявляет великодушие.
- Да, я тоже что-то такое слышал. Так что этот юноша станет новым заместителем премьер-министра! Графиня фон З... горячо поддерживает его кандидатуру.
- Нет, невозможно! Вы абсолютно ошибаетесь. Он - англичанин.
- Англичанин? Нет!
- Да. Я узнал об этом от Мадам. Высокий чин инкогнито, едет в Вену с тайной миссией.
- Наверняка что-то, связанное с Грецией. Признают независимость?
- Определенно, выплата дани Блистательной Порте и назначение господаря. Прекрасное соглашение! Придется поддерживать и свое правительство, и чужое!
Вивиан обрадовался, заметив, что в зал заходит мистер Сиверс, и, вырвавшись из просвещенной и преисполненной энтузиазма толпы, пришедшей на суд Мадам, поспешил к своему занятному другу..
- О, дорогой сэр, как я рад вас видеть! После нашей последней встречи меня представили вашей законодательнице мод и самым модным из ее рабов. Я удостоился долгой беседы с его королевским величеством и слушал наиболее красноречивых членов кружка мадам Каролины. Ну и кутерьма! Они все говорят и слушают одновременно. Вот каких высот может достичь «искусство беседы»! Мой ум будоражат оригинальные идеи, но мне непонятен их смысл. Какое разнообразие противоречивых теорий, и все они кажутся разумными! Начинаю подозревать, что обоснованность и обоснование - это две большие разницы!
- Ваши подозрения имеют под собой основание, дорогой сэр, - подтвердил мистер Сиверс, - и трудно представить более подходящий способ в этом убедиться, кроме как послушать несколько минут вот этого человечка в сюртуке табачного цвета, который стоит неподалеку. Но я избавлю вас от такого подтверждения. Он уже десять минут пытается встретиться со мной взглядом, а я стараюсь его не замечать. Давайте уйдем.
- Охотно. Но что это за чудовище, внушающее такой ужас?
- Философ, - ответил мистер Сиверс, - так называет себя большинство из нас, здесь присутствующих. То есть, его профессия - наблюдение за законами Природы, а если ему ненароком удастся заметить, что эта прекрасная дама отклонилась от пути, который мы по невежеству назвали ее единственной дорогой, он хлопает в ладоши и кричит по-гречески: «Эврика!», и его тут же объявляют выдающимся.
Такова вручаемая миром награда за великое открытие, которое обычно через год оказывается грубой ошибкой философа, а не чудачеством Природы. Я вовсе не преуменьшаю заслуги тех великих людей, которые благодаря фундаментальным исследованиям или, скорее, по какому-то таинственному наитию открыли новые сочетания и достигли результатов, значительно способствовавших прогрессу цивилизации и нашему счастью. Нет-нет! Они заслуживают восхищения. Хотелось бы мне, чтобы восхищение потомков стало хоть какой-то компенсацией для этих великих умов за пренебрежение и гонения при жизни! Я постоянно наблюдаю за выдающимися натурфилософами и могу сказать вот что: если бы они жили в прежние времена, их бы преследовали как колдунов, а в эпоху более просвещенную их всегда высмеивают как шарлатанов. Настоящий шарлатан появляется в следующем столети
и. Он присваивает и развивает угнетенные, презираемые и зыбытые открытия своего несчастного предшественника! И Слава трубит восторженную хвалу этому похитителю трупов от науки, словно он не вдохнул случайно жизнь в голема, а сам является искусным творцом, спроектировав и построив чудесный механизм, который другие лишь завели.
- Но в этой стране, - сказал Вивиан, - у вас, конечно, нет причин жаловаться на нехватку философов-этиков или на недостаточное к ним уважение. Страна Канта, страна...
- О да, у нас много метафизиков, если речь о них. Взгляните на этого господина, столь жадно поглощающего в углу молочный суп «кальте шале». Лидер идеалистов, ученик прославленного Фихте! Каков его характер: он превзошел в сумасбродстве даже своего учителя, а Фихте в сравнении с Кантом - то же самое, что Кант в сравнении с невежественным профаном. Теперь вы немного представляете себе духовную природу нашего друга, поглощающего «кальте шале». Главный принцип его школы - отметать все выражения, содержащие хотя бы малейший намек на материальность. По его мнению, существование - слишком абсолютное слово. Существование, принцип, сущность - термины недостаточно нематериальные для того, чтобы обозначить тонкие оттенки его мнений. Некоторые утверждают, что он боится соприкасаться с реальными сущностями и посвятил жизнь тому, чтобы их избегать. Материя - его величайший враг. Разговаривая с ним, вы забываете о материальном мире. Дорогой сэр, - продолжил мистер Сиверс, - взгляните, сколь изящно Природа отыгрывается на этих капризных и эксцентричных детях. Поверьте, Природа обладает самым блестящим умом, никакие остроты, вдохновленные ненавистью, вином или красотой, никогда не сравнятся с успокаивающим воздействием ее непреклонной силы на тех, кто отрицает ее власть. Понимаете, о чем я? Мне кажется, лучший ответ на идеализм герра Фихте - его ученик, жадно поглощающий «кальте шале».
- И это действительно - один из ваших величайших умов?
- Воистину! Его труды - самые знаменитые и самые неудобочитаемые во всей Германии. Вы, конечно же, слышали о его «Трактате о человеке»? Трактат на тему, которая всех интересует, написан в стиле, который никто не может понять.
- Значит, вы полагаете, - спросил Вивиан, - что в глазах потомков немецкие метафизики могут оказаться в одном ряду с неоплатониками?
- Трудно сказать, они - люди не менее проницательные, но сомневаюсь, что будут столь же знамениты. В наш век печати славы добиться легче, чем во времена манускриптов, но слава недолговечна. Вон тот высокий мужчина в черном, который только что мне поклонился - редактор одного из наших популярных райсенбургских обозрений. Журнал, который он редактирует - одно из наиболее успешных периодических изданий, когда-либо выходивших в свет. Среди авторов издания, несомненно, множество выдающихся талантов, но вряд ли удивительный успех и влиятельность этого издания связаны с их дарованиями. Скорее, это можно объяснить последовательностью филигранных рецензий, публикуемых в журнале. Здесь царит один принцип, правило простое, но эффективное: рецензии на книги писаталей всегда пишут их заклятые враги. Можете себе представить накал критики, но если я назову вам тираж обозрения, вы вряд ли поверите. Можете сказать, что вы не удивлены, можете рассуждать о врожденной склонности человечества к клевете и злорадству. Погодите. Издание - конкурент по влиянию и тиражам руководствуется столь же простым, но противоположным принципом. В этом журнале рецензии на книги писателей пишут их друзья, конечно, получается идеальный панегирик. Каждый номер льстив, как речи влюбленного, каждая статья - дифирамб. Что вы на это скажете? Таковы влиятельные литературные и политические журналы Райсенбурга. Был и другой журнал - его издавал велеричивый филолог-классик, все авторы были гениальны и глубокомысленны. Среди авторов - величайшие люди Германии, критика и публицистика была настолько непредвзята, насколько это возможно, честна и обоснованна, но журналу так и не удалось окупить затрыты на издание первого номера. Поскольку мы любим людей и восхищаемся человечеством, для нас это утешительный результат, он в достаточной мере свидетельствует о том, что у человечества отсутствует врожденная тяга к скандалам, клевете и злословию. Он свидетельствует лишь о том, что человек хочет, чтобы его одурачили и обвели вокруг пальца.
- А это кто? - спросил Вивиан.
- Это фон Хроникер, наш знаменитый автор исторических романов. Когда я восемь лет назад приехал в Райсенбург, популярным романистом слыл автор, наиболее правдоподобным из многочисленных романов которого была книга вот с таким сюжетом: герой проиграл свою тень дьяволу в кости, потом женился на незнакомке на погосте, затем обвенчался с ундиной, и, поскольку стал двоеженцем, в конце концов заколол себя кинжалом, чтобы его первая жена смогла выйти замуж за его собственного отца. Но этот писатель и его романы уже устарели, звезда его гениальности, наряду со многими другими, поблекла в свете яркой литературной кометы герра фон Хроникера.
Если верить фон Хроникеру, мы все очень долго заблуждались. Мы думали, что при написании романа главное - создать характер героя. Печальное заблуждение! Главное - костюм. Различные события, новизна и тонкость в описании характеров, интересная история - всё то, что мы прежде считали необходимыми качествами хорошего романа, блекнет перед непреодолимым очарованием разнообразных нарядов, изысканным описанием плаща поверенного или бриджей слуги.
Пока вы в Райсенбурге, полюбопытствуйте и полистайте тома, которые читают все: новый великий исторический роман фон Хроникера. Тема великолепная: Риенци, хотя странно, что главный герой появляется только в первой и в последней сцене. Кажется, вы удивлены. Да, видно, что вы - не великий автор исторических романов. Надо учесть эффект, возникающий благодаря контрасту костюма мастера Николаса, нотариуса из еврейского квартала, и костюма трибуна Риенци в пурпурной мантии во время коронации в Капитолии. Прочувствуйте эффект, контраст. На этой коронации роман заканчивается: автор правильно заметил, что после этой коронации в жизни Риенци не происходило ничего, что могло бы стать материалом для романиста. Всё, что происходит потом - лишь борьба страстей и развитие характера, а где же процессия, триумф или свадьба?
Один из значимых героев этого романа фон Хроникера - кардинал. Вчера вечером мне повезло - автор лично открыл для меня красоты своего произведения. Он умолял, и я разрешил ему прочитать мне то, что он считает «великой сценой». Я сел в кресло, взял носовой платок и приготовился к худшему. Пока я ждал страданий героини, он познакомил меня со своим кардиналом. Тридцать страниц посвящены описанию костюма прелата. Кардинал одет в пурпурную рясу, но благодаря искусной драпировке фон Хроникер смог приписать еще шесть подрясников. Я думал, это вступление никогда не закончится, но, к моему удивлению, дочитав до седьмого подрясника, он захлопнул книгу, наклонилсч над столом и спросил, что я думаю об этой «великой сцене». «Друг мой, - ответил я, - вы - величайший автор исторических романов из ныне живущих и из тех, кто когда-либо появится на свет».
- Непременно достану «Риенци», - сказал Вивиан. - Кажется, оригинальное произведение.
- По словам фон Хроникера, он считает этот роман своим шедевром, это произведение можно считать наивысшим идеалом, к которому он должен стремиться при написании всех своих романов. В романе нет ни одного имени, не упомянутого в авторитетных источниках, даже если речь идет о черни, но особенно он гордится божбой. По его словам, больше всего хлопот стоила ему ругань, а римляне, как известно, нация, более всех любящая сквернословье. Труднее всего было избежать соблазна соединения восклицаний двух разных эпох. «Будь я проклят» шестнадцатого века нельзя путать с «да чтоб меня» века семнадцатого. Но довольно о фон Хроникере! Наиболее удивительно то, - продолжил фон Сиверс, - как этот способ написания романов оттеняет преобладающий и модный способ написания исторических трудов. Как «Риенци» фон Хроникера оттеняет «Гарун аль Рашида» мадам Каролины. Мы здесь пишем романы, как историю, и историю, как романы: все наши факты - иллюзия, а наше воображение - реальность.
С этими словами мистер Сиверс встал, пожелал Вивиану спокойной ночи и вышел из зала. Он был одним из тех благоразумных гениев, которые уходят, поставив точку в самом интересном месте.
Минуты не прошло после ухода мистера Сиверса, как маленький принц Максимилиан подошел к Вивиану и снисходительно ему кивнул. Наш герой, у которого еще не было возможности поговорить с принцем, сердечно поблагодарил его за милость и спросил, как ему нравится при дворе.
- Прелестно! Я провожу всё время с Великим герцогом и Мадам, - и с этими словами юный отступник схватился за рукоятку шпаги. - Мадам Каролина, - продолжил он, - велела передать вам, что жаждет видеть вас среди своих гостей.
Вивиан тут же подчинился ее требованию и удостоился долгой беседы с любопытной супругой великого герцога. Некоторое время ему льстили ее исполненные энтузиазма панегирики Англии, ее оригинальные представления о характере и гениальности лорда Байрона, ее преклонение перед сэром Хамфри Дэви и то, что она обожала сэра Вальтера Скотта. Потом Вивиан рассыпался в комплиментах прекрасной царственной соченительнице «Двора Карла Великого». Поскольку она говорила на родном для него языке, он выразил восхищение правильностью ее речи, она призналась, что почерпнула свои несовершенные знания его совершенного языка из книг лучших английских писателей, и выразила уверенность, что говорить правильно невозможно без помощи носителя языка. Разговор стал интереснее.
Покидая дворец, Вивиан помнил об обещании вернуться завтра, чтобы дать первый урок произношения мадам Каролине.
ГЛАВА 4
Вивиан сдержал слово, данное мадам Каролине. Мажордом провел его в библиотеку, где за большим столом со множеством книг и рукописей сидела Мадам. Ее наряд и манеры были в равной мере очаровательны. Очаровательна была ее улыбка, кушак, кивок и пряжка. Что за прекрасная ученица будет совершенствовать английское произношение! С гордостью, польстившей чувствам Вивиана как англичанина, Мадам указала на свои полки, украшенные томами наиболее выдающихся английских писателей. Мадам Каролина вовсе не была похожа на почитателей английской литературы, которых часто можно встретить на континенте: эти люди думают, что «Менестрель» Битти - самое современное и модное стихотворение в нашей литературе, «Жалоба, или Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии» - шедевр английской литературы, а Ричардсон - наш единственный романист. О нет, мадам Каролина не стала бы ругать «Майскую ярмарку». Она наизусть знала «Чайльд-Гарольда», и даже заглядывала в «Дон Жуана». Она в равной мере обожала «Эдинбургское обозрение» и «Квотерли Ревью». Для либерала с континента, воистину, даже консерватизм «Квотерли» - философия, и ни один заместитель премьер-министра ни разу не разгромил радикала-новатора, не дав при этом волю чувствам и суждениям, которые считаются гнусной изменой в широтах Вены.
Выразив стремление узнать подробности о личности и манерах наших наиболее выдающихся литературных деятелей, Мадам завела речь о литературных произведениях других стран, короче говоря, через час Вивиан Грей понял, что, вместо того, чтобы давать урок английского произношения супруге великого герцога Райсенбурга, он сидит на удобном стуле, сложив руки, и слушает пространный трактат этой дамы «Искусство беседы». Это оказался блестящий труд. Мадам была чрезвычайно добра, прочитав его Вивиану, но мы не всегда бываем в должной мере благодарны за неожиданно оказанное нам благодеяние.
Еще час он слушал трактат. Как она изысканна! Какие неожиданные определения, как тонко она понимает национальный характер, что за мастерский панегирик самой себе! Ее изысканное остроумие могло бы стать темой эпической поэмы - в мире нет ничего более прекрасного. Наконец, мадам Каролина закончила читать трактат «Искусство беседы», Вивиан успешно скрыл усталость и выразил восторг.
- Страданиям конец, - подумал он. - И я могу заслужить благодарность за свой отличный вкус.
Но урок английского произношения еще не закончился. Мадам была очарована необычайной проницательностью и выдающимися талантами нашего героя. Он оказался самым профессиональным и приятным критиком из всех, кого она когда-либо встречала.
Сколь неоценимо мнение такого человека о ее великом творении! Никто не видел еще ни строчки из ее книги, но бывают мгновения, когда у нас возникает непреодолимое желание найти наперсника, и такая родственная душа сейчас перед ней. Мадам открыла сафьяновый футляр, и восхищенному взору Вивиана Грея была явлена рукопись «Гаруна аль Рашида».
- Я льщу себе мыслью, - сказала мадам Каролина, - что эта книга произведет сенсацию не только в Германии. Мне кажется, в романе рассказана интересная история, он изобилует драматичными происшествиями, энергичными и эффектными описаниями. Конечно, я не смогла бы достать новые материалы о его величестве халифе. Между нами говоря, я не считаю, что это так уж важно. Насколько я заметила, в этом мире уже хватает материалов на любую возможную тему. Это недостаток литератур всех стран. Мне кажется, сейчас гениям следует задуматься, как противостоять этому засилью материалов.
Моя великая тайна - искусство живописной прозы.
Например, дорогой мистер Грей, я открываю «Сказки тысячи и одной ночи», главным образом, для примера, на сто восемьдесят пятой ночи, отлично! Вот такой абзац:
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги