- Спас тебе жизнь! Спас жизнь моего отца! - воскликнул юный князь, схватив Вивиана за руку. - О, сэр, что я могу сделать для вас? Мистер Сиверс! - с горячностью мальчик обратился к джентльмену, вошедшему в комнату. - Мистер Сиверс! Этот молодой лорд спас папе жизнь!



Мистер Сиверс - высокий худой мужчина примерно сорока лет, с лицом желтоватого оттенка, с высоким лбом, который избороздили несколько морщин, с ясными острыми глазами и некоторым количеством седых вьющихся волос, которые он зачесывал со лба, локоны падали ему на плечи. Его представили Вивиану как ближайшего друга князя, а потом он слушал, по-видимому, с интересом, рассказ его высочества об утреннем приключении, о грозившей князю опасности и его чудесном спасении. Юный Максимилиан не отводил больших синих глаз от отца, пока тот говорил, а когда князь закончил свой рассказ, мальчик бросился к Вивиану и обнял его за шею. Вивиана обрадовала привязанность ребенка, который тихо прошептал ему:



- Я знаю, кто вы!



- Кто же, мой юный друг?



- О, я знаю.



- Скажите же мне.



- Вы думали, я не догадаюсь. Вы - патриот!



- Надеюсь, что так и есть, - ответил Вивиан, - но путешествие по чужой стране вряд ли служит подтверждением моего патриотизма. Вероятно, вы не знаете, что я - англичанин.



- Англичанин! - с огромным разочарованием воскликнул ребенок. - Я думал, что вы - патриот! Я - патриот. Открою вам секрет. Вы должны пообещать, что никому не расскажете. Поклянитесь! Так вот, - сорванец начал энергично шептать Вивиану на ухо, приставив к уху кулак, - я ненавижу великого герцога Райсенбурга, и хочу вонзить ему кинжал в сердце.



Произнеся это, маленький принц потер зубы с видом горького отвращения.



- Что, черт возьми, не так с этим ребенком! - подумал Вивиан, но в это мгновение их разговор прервали.



- Могу ли я верить сему юному джентльмену, дражайший Сиверс, - спросил князь, - когда он утверждает, что его поведение заслужило вашу похвалу?



- Князь, - ответил мистер Сиверс, - ваш сын способен говорить только правду. Его успехи подтверждает моя похвала, высказанная лично.



Мистер Сиверс замолчал, молодой Максимилиан покраснел, уставившись в землю, а восхищенный родитель, поймав дитя в свои объятия, обнял его с искренней нежностью.



- Всё это время мастер Рудольф ждет своего пациента. Клянусь святым Губертом, никто из вас не может счесть меня серьезно больным! Прошу простить меня, мистер Грей, но я должен вас оставить. Я уверен, мой друг Сиверс сделает всё возможное, чтобы вы чувствовали себя в Туррипарве как дома. Макс, идем!



Вивиан обрел в лице мистера Сиверса интересного собеседника - вовсе не педанта, а во многом - философа. Их разговор, конечно, касался в основном вопросов локального значения, анекдотов из жизни замка и страны, они обсуждали друзей Вивиана - пьяного Йоханнесбергера и его свиту, и тому подобное, но острота сатиры присутствовала в некоторых наблюдениях мистера Сиверса, они были довольно забавны и достаточно точны, чтобы Вивиану захотелось продолжить беседу и затронуть более интересные темы. Их прервал Эспер Георг, вошедший в комнату, чтобы сообщить Вивиану, что его багаж прибыл из деревни и голубая комната готова его принять.



- Полагаю, мы встретимся в зале, мистер Сиверс?



- Нет, я не буду там обедать. Если вы останетесь в Туррипарве, а я надеюсь, что вы останетесь, я буду рад видеть вас в своей комнате. Если я не найду других способов залучить вас к себе в гости, по крайней мере, моя комната - самая необычная в замке, как ни крути, другую такую комнату в этом замке не сыскать.



Компания охотников в немецком лесу совершает свой туалет быстрее, чем гость, приглашенный на торжественный обед в Шато-Дезир, так что Вивиан был готов прежде, чем его пригласили.



- Его светлость проследовал в зал, - дискантом объявил Эспер Георг Вивиану и церемонно поклонился, указывая дорогу белым скипетром в правой руке.



- Я присоединюсь к его высочеству, - ответил Вивиан, - но прежде хочу предупредить: если ты не отложишь в сторону этот белый скипетр, я сломаю его о твою спину.


- Сломаете о мою спину! Ну что вы, это - официальный скипетр, сэр, знак должности вашего камердинера! Мастер Рудольф говорит, что камердинер - лишь наполовину камердинер, если у него нет скипетра. Если у камердинера его высочества князя Лилипутии нет скипетра, он просто разделен на две неравные части. По правде говоря, он достаточно крепок, чтобы послужить жезлом Аарону и поглотить всех остальных. Но у вашего благородия есть какие-то серьезные возражения против того, чтобы я нес скипетр? Благодаря ему у меня такой солидный вид!



Зал Великанов являл собой грандиозное помещение в готическом стиле, дубовые балки крыши со странной резьбой опирались на мрачные головы исполинских фигур из того же материала. Эти статуи стояли у стен по всей длине зала, они отличались утонченной резьбой и были отполированы до зеркального блеска, каждая скульптура держала в вытянутой руке яркий факел с ароматическими маслами. Над ними в маленькое оконце из цветного стекла падал свет, в котором больше не было необходимости на банкете, с которым мы собираемся познакомить читателя. Над большой входной дверью находилась галерея, в которой оркестр трубачей в шикарных мантиях переливчатого багряного цвета играл праздничные мелодии и воинственные марши. Больше пятидесяти человек, все - в зеленых охотничьих костюмах зеленого сукна, украшенных головой великана, уже сидели в зале, когда вошел Вивиан. Его провели к основанию стола и предоставили место по левую руку от принца. Его высочество еще не прибыл, но трон под малиновым балдахином позволял судить о стиле его отсутствующего хозяина, а стул, обитый бархатом того же царственного цвета и сиявший галунами, свидетельствовал о том, что ожидается прибытие князя Максимилиана. Пока Вивиан в изумлении взирал на очевидную искусственность царственной напыщенности, царившей в покоях князя Малой Лилипутии, трубачи в галерее вдруг начали играть торжественный туш.



Когда царственная процессия вошла в зал, все встали: сначала появился мастер Родольф, размахивая белым скипетром с гордой ловкостью тамбурмажора и надувшись, словно индюк в бурю. Сразу же за ним следовали шесть лакеев в роскошных ливреях попарно. Паж объявил о прибытии князя Максимилиана, а потом появился отец - его светлость, доезжачий и еще четверо или пятеро господ свиты.



Его высочество взошел на трон, князь Максимилиан сидел справа, а Вивиан удостоился высокой чести сидеть по левую руку, доезжачий сидел рядом с нашим героем. Стол был богато накрыт, главным образом здесь стояла дичь, добытая на охоте, не забыли и про знаменитого дикого кабана. Лишь несколько минут спустя Вивиан заметил, что его высочеству всегда подают блюда, преклонив колено, его удивил этот обычай, следовать которому редко требуют даже самые могущественные и деспотичные монархи, а еще больше его удивил контраст всего этого великолепия с ествественной легкостью и учтивым дружелюбием князя. Вивиан решился спросить у своего соседа Арнельма, не устроен ли сегодняшний банкет в честь какого-то особенного события, важного для общественности или для князя.



- Ни в коей мере, - ответил доезжачий, - князь так обедает каждый день, разве что сегодня, вероятно, не так торжественно и меньше гостей, чем обы

чно: многие товарищи покинули нас, чтобы присоединиться к большой охоте, которая сейчас проходит во владениях кузена его высочества, герцога Микромегаса.



Когда наиболее важная, но, по мнению многих, наименее веселая часть банкета закончилась, и многочисленные слуги унесли еще более многочисленные блюда с мясом дикого кабана, благородного оленя, косули и пернатой дичи, поднялся непреклонный тип, похожий на кальвиниста, и произнес длинную благодарственную речь, которую отважные охотники слушали с надлежащей смесью пиетета и нетерпения. Когда его накрахмаленное преподобие, в черном сюртуке среди охотников (как заметил Эспер Георг) очень напоминавший черного дрозда среди линяющих канареек, закончил свою речь, старик с длинными седыми волосами и бородой того же цвета поднялся с места и, держа в руке бокал, поклонился сначала его высочеству с огромным уважением, потом - его товарищам снисходительно, и произнес твердым голосом тост: «За князя!». Тут же начался громкий гам, и все бросились рьяно пить за здоровье правителя, которого они, очевидно, обожали. Мастер Родольф поднял огромный серебряный кубок, наполненный какой-то хитроумной смесью, судя по аромату, несомненно, вкусной. Князь взял кубок за две массивные ручки и громко произнес:



- Друзья мои, клянусь головой Великана! Кто насмехается над его хмурыми бровями, пусть запутается в его щетине!



Тост встретили восторженными криками. Когда шум утих, поднялся доезжачий и, предварив свой тост несколькими наблюдениями, которые отличались тонкостью чувств и изящностью выражения, сказал, указывая на Вивиана: «Это - наш гость! И пусть у князя никогда не будет нехватки в сильных руках, способных нанести решающий удар!». Эту мысль вновь подхватили громкие голоса всех присутствующих, а в особенности - его высочества. Вивиан кратко их поблагодарил и скромно извинился за свой немецкий язык иностранца, не смог не вспомнить прошлый раз, когда оказался в такой же ситуации: это было, когда вероломный лорд Кортаун поднял за успех первой речи мистера Вивиана Грея бокал кларета на политической оргии в Шато-Дезир. Неужели он - тот храбрый юноша, который организовал совет этих амбициозных седобородых идиотов? Кем он был тогда? Что с тех пор произошло? Кто он теперь? Он отказался от сравнений с чувством тошнотворного отвращения, и с трудом вернул лицу веселое выражение, приличествующее данному случаю.



- По правде сказать, мистер Грей, - ответил князь, - ваш немецкий сошел бы даже для Веймара. Арнельм, славный мой кузен Арнельм, выполни свой родственный долг - стань церемониймейстером и регулируй сегодня вечером потребление нами напитков, поскольку по совету нашего доверенного хирурга, мастера Родольфа, прославленного врача, мы сегодня вечером откажемся от своих обычных доз и удалимся в уединение кабинета, поистине это будет одиночество, если нам не удастся убедить вас составить нам компанию, добрый сэр, - обратился князь к мистеру Грею. - Мне кажется, сорок восемь часов без сна и время, проведенное в безумных стенах замка нашего кузена Йоханнесбергера, вряд ли можно назвать хорошей подготовкой к пьянке, если же нет, после рога Оберона можно считать, что вы в деле. Но я настоятельно рекомендую кабинет и чашечку кофе Родольфа. Что скажете?



Вивиан с радостью принял предложение князя, и в сопровождении князя Максимилиана вслед за маленьким лакеем, который в окружении слуг напоминал планету, вокруг которой вращаются ее спутники, они покинули зал.



- Просто жаль не видеть луну в такую ночь, - сказал князь, отдергивая с окон кабинета большую зеленую бархатную штору.



- Прекрасная ночь! - подтвердил Вивиан. - Как прекрасны блики света на картине с воином. Конь совсем как живой, а мощный всадник смотрит на нас, буквально нахмурившись.



- У него есть все основания хмуриться, - сказал князь Малой Лилипутии с глубокой меланхолией в голосе, стремительно задернув штору. Мгновение спустя он вскочил из кресла, в котором только что сидел, и снова впустил в комнату лунный свет.



- Неужели я боюсь старой картины? Нет, до этого еще дело не дошло.


Эти слова он произнес отчетливо, и, конечно же, это удивило Вивиана, которому хватило рассудительности не выказывать удивление и не предпринимать какие-либо меры для удовлетворения своего любопытства.



Князь, кажется, понимал, что его слова звучат странно.



- Вас удивляют мои слова, славный сэр, - сказал его высочество, быстро расхаживая туда-сюда по комнатке, - вас удивляют мои слова, но, сэр, лоб моего предка украшала царственная диадема!



- Которая была добыта в честной борьбе, а теперь ее носят заслуженно.



- Кто? Где? Как? - затараторил князь.



- Максимилиан, - продолжил его высочество тише. - Максимилиан, мой любимый сын, оставь нас, ступай к мистеру Сиверсу. Да благословит тебя Господь, мальчик мой. Спокойной ночи!



- Спокойной ночи, дорогой папа, и долой великого герцога Райсенбурга!



- Он эхом повторяет глупые лозунги моих последователей, - сказал князь, когда его сын вышел из комнаты. - Празднословие, за которое по-прежнему держится их незаконная приверженность, мой образ действий - пережиток прежних дней, привычки нельзя менять, как перекладных, и всё это ввело вас в заблуждение, сэр. Вы по ошибке приняли меня за монарха, я должен был им быть. Пусть проклятье падет на меня в тот час, когда я смогу говорить об этом, не краснея. О, какой стыд! Какой стыд для сына моего отца! Могут ли мои уста произнести, что я когда-то был монархом? Да, сэр! Перед вами самый обиженный и наименее способный вызвать жалость человек в мире. Я - медиатизированный князь!



Вивиан жил в Германии достаточно долго, чтобы понимать значение этого титула, о котором, наверное, мало кто из наших читателей слышал. Медиатизированный князь - несчастная жертва Конгресса, который, среди прочих зол и добрых дел, очистил политическую систему Германии. Правилами, которые утвердили на этом Конгрессе, среди прочего страна одним махом освобождалась от обременительного владычества разных маленьких князьков, которые обладали абсолютной властью в маленьких княжествах с населением в пятьдесят тысяч душ. Эти суверенные правители стали подданными, благодаря их медиатизации разрослись территории какого-нибудь могущественного владения, или прирос владениями какой-нибудь более удачливый, чем они, князек, независимость которого благодаря интригам или влиянию семьи была сохранена. В большинстве случаев эти мелкие правители получили компенсацию за свой мирской упадок в виде больших официальных выплат или территориальных владений, а медиатизированный князь вместо обедневшего невлиятельного суверена превращался в богатого влиятельного подданого. Но столь сильна в сердце человека жажда суверенного владычества, что даже эти соблазны заставили бы лишь немногих князей расстаться со своими заветными скипетрами, если бы они не осознавали, что в случае неповиновения постановления Конгресса будут подкреплены вторжением императорской армии. И без того лишь немногие из них отказались от внешних и видимых знаков царственного величия. Трон сохраняется, тиару по-прежнему почитают. Они редко посещают двор своих монархов, едва удостаивая вниманием своих сородичей-аристократов. Большинство из них тратит возросшие доходы на поддержание роскоши своих маленьких дворов в своих старинных столицах или на раздачу титулов челяди в своих одиноких лесных замках.



Князь Малой Лилипутии был первым медиатизированным сувереном, которого встретил Вивиан. В другое время и при других обстоятельствах он улыбнулся бы при виде праздной мишуры и бесполезной напыщенности, свидетелем которой стал в тот день, или пустился бы в рассуждения о слабости человеческой натуры, которая, кажется, склонна считать неудобные довески к трону великим итогом, к которому должна сводиться власть, но в данный момент он видел лишь доброго и, как ему хотелось верить, достойного уважения человека, в тревоге и в беде. Больно было видеть тревогу князя, и Вивиан почувствовал, что нужно сделать какое-то замечание из тех, которые, как обычно у Вивиана, были более многословны, чем их подтекст.



- Сэр, - сказал его высочество, - ваша симпатия меня утешает. Не думайте, что я могу истолковать ее превратно, это делает вам честь. Таким образом вы добавляете еще одну милость ко всем тем милостям, которыми вы уже меня одарили, когда спасли мне жизнь и приняли мое гостеприимство. Я искренне надеюсь, что вы отложите свой отъезд, насколько это возможно. Благодаря беседе с вами и вашему обществу я провел день более весело, чем обычно. Все здесь меня любят, но кроме Сиверса у меня нет товарища, и, хотя я высоко ценю его принципы и таланты, у нас разные вкусы и разный темперамент. Что до остальных, более преданных товарищей не найти, но думают они лишь об одном - как вернуть своему правителю утраченное достоинство, и хотя такая сосредоточенность на одной мысли может тешить мое самолюбие, это меня вовсе не воодушевляет. Но впредь не будем касаться этой темы. Одно из проклятий моей несчастной судьбы - тысяча обстоятельств каждый день мешает мне о ней забыть.



Князь встал из-за стола и нажал правой рукой на участок стены, открылась дверь в маленькую кладовку, внутри обитую пурпурным бархатом. Он достал из кладовки подушку из того же царского материала, на которой в одиноком великолепии возлежала старинная корона.



- Корона моих отцов, - сказал его высочество, с большой почтительностью положив корону на стол, - выиграла пятьдесят битв, а утратили ее без единого выстрела! В юности меня вовсе не считали негодяем, я за один день пролил больше крови за свою страну, чем тот, кто называет себя моим сюзереном, пролил за всё время своего незаслуженного процветания. Проклятье, предок моего нынешнего сюзерена был рабом воина!



Князь указал на портрет мрачного вождя, теперь Вивиан увидел на его голове огромный шлем в форме короны, похожей на ту, что лежала сейчас перед ним.



- Если бы я был вынужден стать подданным, если бы я должен был признать власть цезаря, я бы покорился. Если бы меня заставили склонить голову перед легионами императора, благородное сопротивление утешило бы меня при звуке моих цепей. Но пасть без борьбы, стать жертвой политических интриг, стать крепостным человека, который был рабом моего отца - именно таковым был Райсенбург, даже на моей памяти, наш неудачливый соперник: это уж слишком. Это терзает мое сердце, если за меня не отомстят, я погибну под тяжестью этой мысли. Потерять владения - это еще ничего. Но мне отмщение, и аз воздам! В моей власти еще добыть для своего порабощенного народа свободу, которую сам я потерял. Да! Просвещенный дух эпохи заставит дрожать синедрион заговорщиков Райсенбурга. Я буду поддерживать, честно говоря, я уже поддерживаю неоспоримые требования униженных и оскорбленных, шесть месяцев спустя я наде юсь увидеть свободный и репрезентативный конгресс в столице мелкого суверена, ради которого меня предали. Правитель Райсенбурга в своем стремлении заполучить корону великого герцога несколько переступил границы дозволенного.



Кроме меня есть еще как минимум три могущественных князя, у которых отняли владения, чтобы сформировать холопское герцогство. Всех нас воодушевляет одна надежда, все мы жаждем одного и того же результата. Все мы использовали и продолжаем использовать свое влияние могущественных аристократов, чтобы вернуть своим подданным отнятые у них права, которые принадлежат им как людям, а не только лишь как немцам. На прошлой недели я послал в Резиденцию меморандум, который подписал я, мои родственники, другие князья и могущественные недовольные аристократы, требующие немедленного дарования конституции, как в Вюртемберге и Баварии. Моих товарищей по несчастью воодушевило то, что я к ним присоединился. Будь я мудрым человеком, я бы присоединился к ним раньше, но до последнего меня вводило в заблуждение коварное поведение моего беспринципного министра. Но теперь мои глаза открылись. Великий герцог и его коварный советник, чье имя не осквернит мои уста, уже трепещут. Часть людей, осмелев благодаря нашим заявлениям, уже отказывается платить неконституционные налоги. Без сомнения, ему придется уступить. Каковы бы ни были намерения двора в Вене или в Санкт-Петербурге, будьте уверены: у свободы в Германии нет других врагов, кроме политических интриг, Меттерних слишком хорошо знает настроения, которые лишь зарождаются в недрах немецкого народа, нет-нет, он не пойдет ни на малейший риск, не будет будоражить народ присутствием иностранных легионов. Нет! Такое поведение может отлично сгодиться для Неаполя или Польши, или для Испании, но в то мгновение, когда хорваты или казаки станут лагерем на берегу Рейна или Эльбы для поддержки их новоиспеченных эрцгерцогов - в то самое мгновение Германия станет великим объединенным государством. Величайший враг процветания Германии - врожденный характер ее сыновей, но характер, который мешает и всегда, возможно, будет нам мешать стать великими людьми, в то же время надежно защищает нас от упадка.



В это мгновение приятного предвкушения общественной добродетели и частной мести вошел мастер Родольф, благодаря чему Вивиану не нужно было выслушивать подробности истории хозяина замка. Маленький круглый управляющий сообщил своему хозяину о прибытии всадника с важной депешей для его высочества, которую он настоятельно хотел вручить лично в руки князю.



- Откуда он прибыл? - спросил его высочество.



- По правде говоря, ваша светлость, сказать трудно, поскольку гонец отказывается нам об этом сообщить.



- Пусть войдет.


Вскоре в комнату ввели человека, чей измученный вид свидетельствовал о том, что он проделал в тот день большой путь, он поклонился князю и молча вручил ему письмо.



- От кого это письмо? - спросил князь.



- Ваше высочество узнает об этом из письма, - последовал единственный ответ.



- Друг мой, вы - курьер, заслуживающий доверия, вас отлично подготовили. Родольф, проследите, чтобы этого господина хорошо разместили и предоставили всё необходимое.



- Я благодарен вашему высочеству, - сказал курьер, - но я здесь не задержусь. Я не жду ответа, моей единственной целью было выполнение поручения относительно этого письма - я должен был вручить его лично вам в руки.



- Как вам будет угодно, сэр. Вы - единственный хозяин своему времени, но нам не нравится, когда незнакомцы выходят из наших ворот, а над разводным мостом еще раздается эхо их шагов, когда они входили в замок.



Князь и Вивиан снова остались одни. Его высочество был удивлен и взволнован, читая письмо. Наконец, он сложил его, спрятал в нагрудный карман и попытался возобновить разговор, но попытка была столь же безуспешна, сколь очевидна. Мгновение спустя он снова достал письмо и вновь прочел его с теми же эмоциями, что и при первом прочтении.



- Боюсь, я вас утомил, мистер Грей, - сказал его высочество, - неблагоразумно с моей стороны забывать, что вам необходим отдых.



Вивиан с радостью воспользовался возможностью пойти отдохнуть, поэтому он сразу же понял намек и пожелал его высочеству приятных снов.




ГЛАВА 4



Лишь отважному путешественнику ведома роскошь сна. Нет в мире большего заблуждения, чем расхожая мысль о том, что сладкий сон - награда труженика. Конечно, регулярный физический труд может обеспечить нам крепкий, здоровый, освежающий сон, которому мешают лишь мысли о монотонных обязанностях завтрашнего дня, но как спят другие великие труженики этого трудолюбивого мира? Где сладкий сон политика? После изнурительных часов в конторе и усталости в Парламенте он добирается к своей подушке и получает короткую лихорадочную ночь, ему мешает уснуть радость триумфа и страх ответной реакции. Где сладкий сон поэта? Все мы знаем, как раздражают расхожие сны, состоящие из бессвязных образов нашей повседневной жизни, в них действуют личности, которых мы знаем, в целом их поведение, кажется, регулируют принципы, которые мы в состоянии понять. Должно быть, намного больше обессиливает и разрушает сон человека, мечтающего о воображаемом мире! Он просыпается разгоряченным и взволнованным, чтобы скорбеть о каком-то впечатляющем ночном происшествии, которое, тем не менее, забыл, или пытается вспомнить какой-то необъяснимый сюжет, явившийся во сне и ускользнувший из памяти, как только поднялись веки. Где сладкий сон художника? Юриста? Где в действительности сладкий сон любого человека, которому завтрашний день принесет новые обязанности? Сон - враг Заботы, а Забота - постоянная спутница регулярного труда, умственного или физического.



Но ты, о путешественник, ты, путешественник, склонный к авантюрам, не тревожащийся о будущем, забывший о прошлом, разум твой открыт миру, мир открывает тебе всё свое безмерное разнообразие, в немалой мере благодаря использованию любой мелкой частности или возможности, ты истощен сладостной усталостью, каждый день дарует тебе новые средства из новых источников, ты понимаешь, что фортуна завтрашнего дня не подвластна благоразумию, тебе вовсе не интересно, что за фортуна это может быть, ты движим доводами рассудка, которые абсолютно невозможно подкрепить доказательствами, ты с равной легкостью чувствуешь себя в королевском дворце и в горной хижине, ты с равной беспечностью относишься к ужасам и возможностям, которые дарует буря и бандиты, поскольку видишь здесь удобный случай найти защиту и развлечения: путешественник - это человек, садящийся в седло вьючного мула со смесью горячности и хладнокровия, он погружается в покой, где ему никогда не будут напоминать о договоренностях или делах завтрашнего дня, о дуэлях, браках, обедах - трех угрозах для мужчины, поскольку он имел несчастье родиться смертным; путешественник просыпается не для того, чтобы воевать с заботами, но лишь для того, чтобы почувствовать, что он проснулся еще более свежим и бодрым, чем был прошлой ночью, и будь что будет - он в любом случае увидит новые лица и сымпровизирует неотрепетированную роль на новой сцене.



Сейчас мы настроены на философский лад и нижайше извиняемся за громкий старомодный храп, раздающийся из голубой комнаты пять минут спустя после того, как Вивиан Грей зашел в эти самые удобные из апартаментов. Примерно двенадцать часов спустя он бранил Эспера Георга за то, что тот осмелился разбудить его столь рано, абсолютно не понимая, что насладился чем-то большим, чем двадцать минут сна.



- Мне не следовало заходить в комнату, сэр, но все уже собрались. Они были в сборе уже в шесть часов утра, сэр, во всяком случае - большинство. Князь уехал, не знаю, уехал ли он с ними, но мастер Рудольф передал мне - я завтракал с мастером Рудольфом. Матерь Божья! Куда мы попали!



- К делу: что с князем?



- Его высочество покинул замок, сначала вызвав к себе мастера Рудольфа, ваша светлость, вы бы только видели мастера Рудольфа подшофе прошлой ночью: его носило во все стороны, как палтуса в бурю.



- Что насчет князя?



- Сэр, князь велел передать вам это письмо.



Вивиан прочел записку, содержавшую предположение, что, конечно, он не захочет присоединиться сегодня к утренней охоте, автор записки сожалел, что ему пришлось проехать несколько часов, чтобы посетить соседа-аристократа, но по возвращении хотел насладиться обществом своего гостя на частном обеде в своем кабинете.



После завтрака Вивиан вызвал мистера Сиверса. Оказалось, что джентльмен занят в библиотеке.



- Похоже, вы никогда не охотитесь, мистер Сиверс?



- Никогда. Полагаю, его высочество уехал сегодня утром, сегодня прекрасная погода - никогда у нас не было столь прекрасной погоды. Что до меня, я почти махнул рукой на свои занятия в библиотеке. Солнечный свет - не то освещение, при котором следует заниматься наукой. Давайте наденем шляпы и прогуляемся.



Таким образом, джентльмены покинули библиотеку и вышли через другие ворота - вовсе не через те, которые послужили Вивиану входом в замок, потом они попали в ту часть леса, где во множестве добывали древесину и валежник, большие группы деревьев оставались на искусственной поляне, ветвясь в приятном беспорядке, пока, в конце концов, не терялись в окружающих лесах.



- Кажется, вы говорили мне, - сказал мистер Сиверс, - что долго были в Германии. Куда собираетесь направиться потом?



- Прямиком в Вену.



- О! Очаровательное место. Полагаю, вы любите роскошь и легкомысленные развлечения, Вена подходит вам больше, чем любой другой город из тех, в которых я бывал. Интеллектуальных собеседников там тоже хватает, как утверждают некоторые. Есть там один или два дома, в которых проводят литературные вечера, не уступающие прочим в Европе, а я предпочитаю их большинству, поскольку там меньше претенциозности и больше легкости. Эрцгерцог Иоанн - человек немалых талантов и еще более выдающихся знаний. Прекрасный геолог! Вы увлекаетесь геологией?



- Ни в малейшей мере не знаком с геологией.



- Естественно, в вашем возрасте, если мы вообще учимся, нам нравится считать себя философами-моралистами, предмет нашего изучения - человечество. Поверьте мне, дражайший сэр, эта область исследований вскоре будет исчерпана, через несколько лет вам захочется делать что-то еще, и вы с радостью начнете размышлять о камнях. Вот поглядите, - сказал мистер Сиверс, схватив камушек, - какие ассоциации вызывает этот кусочек кварца! Я уже - человек допотопный, и вместо того, чтобы преследовать в лесу оленя, наблюдаю движение туши мамонта. Я живу в других мирах, и в то же время - пользуюсь своим преимуществом и сравниваю его с настоящим. Геология - воистину прекрасная наука! Что будоражит воображение сильнее? Что заставляет эффективнее работать ум? Можете ли вы представить что-нибудь более величественное, чем огромные тени и мрачные обломки допотопного мира? Можете ли вы разработать план, который более поддержит наши силы и разовьет нашу ментальную энергию лучше, чем формирование идеальной цепочки индуктивных размышлений для объяснения этих явлений? Что хваленая общность тщеславного поэта с природой в сравнении с общностью геолога, который постоянно флиртует с миром стихий? Взирая на пласты земли, он читает судьбу своего вида. В изгибах гор ему открывается история прошлого, а в стремнинах рек и в неистовстве воздуха он прозревает будущее. Для него воистину это будущее столь же, как прошлое и настояшее - предмет для размышлений, поскольку геолог - лучший из антикваров, наиболее интересный из философов и самый вдохновенный из пророков: он показывает нам прошлое в своих исследованиях, рассказывает о том, что происходит сейчас, с помощью наблюдений, и предсказывает будущее с помощью индукции. Когда поедете в Вену, я передам вам письмо для Фридриха Шлегеля: мы вместе учились в университете, сейчас дружим, хотя по различным причинам не встречаемся, но все-таки письмо от меня вызовет уважение к вам. Прежде чем поедете в Вену, советую вам посетить Райсенбург.



- Надо же! Со слов князя я понял, что для меня там найдется мало интересного.



- Его высочество судит пристрастно. Вам, вероятно, известен его удручающий стиль общения с этим двором. Я вовсе не считаю его мнение верным, должен сказать, мало в Германии есть мест, более заслуживающих посещения, чем этот маленький двор неподалеку от нас, и прежде всего советую вам обратить на него внимание.



- Я склонен последовать вашему совету. Вы правы, предполагая, что мне известно о несчастьи его высочества и о том, что он - медиатизированный князь, но какова в точности его история? До меня доходили какие-то странные слухи, что-то...



- История любопытная, но, боюсь, вам она покажется слишком длинной. Но если вы действительно посетите Райсенбург, вам может пригодиться знание характера странных субъектов, которых вы там встретите. Прежде всего, сообщите, что вам известно о том, что князь Малой Лилипутии - медиатизированный князь, и, конечно, скажите, что вам в точности известно значение этого титула. С полсотни лет назад соперником прославленного семейства, в главном замке которого мы с вами живем, был маркграф Райсенбург, еще один мелкий князь с владениями не столь обширными, как владения нашего друга, и с меньшим количеством населения, вероятно, тысяч пятьдесят душ, половина из которых - пьяные кузены. Старый маркграф Райсенбург, правивший тогда, был идеальным образцом немецкого князя былых времен, он только охотился и пил, и думал об обустройстве своего безукоризненного жилища, должным образом унаследованного от какого-то предка-вандала, столь же варварского, как он сам. Его мелкое маркграфство пребывало в беспорядке, достойном великой империи. Половина населения, люди из плоти и крови, всегда голодала, отдавая последние кроны для поддержания экстравагантных расходов другой половины, кузенов, которые, несмотря на щедрую поддержку соотечественников, угнетали их сверх всякой меры. Конечно, жаловались маркграфу, и громкие воззвания к справедливости раздавались у ворот дворца.



Этот князь был беспристрастным судьей, он гордился своими «твердыми» принципами справедливости и не позволял ничему повлиять на его решения. Преимуществом его плана по устранению всех противоречий была краткость, и если краткость - сестра таланта, для его подданных было бы глупостью не считать его постановления шуткой. Он всегда считал поля на гербах тяжущихся сторон, и решения принимал в соответствии с их количеством. Представьте быстрое решение в пользу чумазого жилистого крестьянина в деле против одного из кузенов маркграфа, на гербе которого, конечно, столько же полей, как у самого маркграфа. Ответчиков постоянно оправдывали. Наконец, дом бедняка исключительно в виде шутки однажды ночью сожгли, и хозяин дома имел безрассудство обвинить одного из сильных мира сего, а кроме того - нарисовать себе герб, на котом было на одно поле больше, чем на гербе самого правителя.



Маркграф был в изумлении, люди - в упоении, а кузены - в отчаянии. Щит истца изучили и оценили, и не нашли ни одного изъяна. Что за дилемма! Главный судья проконсультировался с многочисленными представителями своей семьи, и следующим утром истцу отрубили голову за государственную измену, поскольку он посмел иметь на гербе одним делением больше, чем у своего монарха!



Так вот они и проводили время в Райсенбурге следующие пятьдесят лет, время от времени, разнообразия ради, объявляли войну жителям Малой Лилипутии, которые, по правде говоря, в своих привычках и стремлениях особо не отличались от своих соседей. У маркграфа был один сын, нынешний великий герцог. Надлежащее уважение к большому фамильному гербу и всеобъемлющее знание незыблемых принципов справедливости ему внушили в раннем возрасте, и юнец королевских кровей развивался так быстро под опекой добродушного отца, что вскоре снискал огромную популярность у всех своих родственников. В конце концов, эта популярность начала беспокоить его отца, так что однажды утром старый маркграф послал за сыном и сообщил ему, что прошлой ночью ему приснился сон: воздух Райсенбурга особенно нездоров для молодых людей, так что отец умоляет сына уехать из этих владений как можно скорее. Юный принц был вовсе не прочь посмотреть мир. Он поехал к родственнику, которого никогда прежде не видел. Этот аристократ был одним из тех, кто предвосхитил свой век, а этого, кстати, мистер Грей, никому, кроме аристократов, делать не следует: того, кто предвосхитил свой век, обычно преследуют при жизни, и всегда обирают после смерти. Как бы то ни было, этот родственник был философом, все вокруг считали его сумасшедшим, а он, в свою очередь, считал всех окружающих дураками. Он отправил князя в университет и дал ему в наставники молодого человека лет на десять старше, чем ученик. Фамилия наставника - Бенкендорф. Вы о нем услышите еще не раз. Примерно через три года после внезапного отъезда юного князя старый маркграф, его отец, и правивший в то время князь Малой Лилипутии выстрелили друг другу в лоб во время пьяного дебоша после банкета в честь провозглашения мира между двумя странами. Кузены не особо скорбели, поскольку предвидели, что подходящим преемником станет их давний любимец. Были осуществлены пышные приготовления для приема наследника фамильного герба, и весь Райсенбург вышел на улицы, чтобы посмотреть на триумфальный въезд будущего монарха. Наконец, два всадника в простой одежде на смирных лошадях въехали в ворота дворца, спешились и, ни о чем не справившись, потребовали встречи с каким-нибудь дворянином в приемной. Один из всадников, молодой человек, без каких-либо предварительных объяснений представил своего спутника знати Райсенбурга как премьер-министра, и велел им незамедлительно передать свои портфели и золотые ключи герру Бенкендорфу. Знать пришла в смятение, они были столь изумлены, что не стали сопротивляться, а следующим утром проснулись в ужасе и вспомнили, что передали свои регалии человеку без приставки «фон» перед фамилией. Но вскоре они очнулись от скорби и ступора, получив категорический приказ покинуть дворец, и, покидая стены, которые они так много лет считали своими, униженно шли в толпе обычных людей, своих рабов и жертв, спешащих со счастливыми лицами и ликованием во взгляде во дворец своего князя после его энергичной речи об удовлетворении жалоб и искреннего обещания впредь принимать судебные решения без подсчета полей на гербах, неделю спустя все кузены остались без руля и ветрил. В конце концов, они составили заговор, но заговор их запоздал, оказалось, что их бывшие слуги вооружились, и битва была неравной, поскольку их противников воодушевляли надежды на будущее и жажда мести за прошлое. Кузенов изрядно потрепали, и это еще было не самое худшее: Бенкендорф воспользовался неудачным заговором, который сам он и раздул, и конфисковал все их поместья, в одно мгновение разрушив систему, которая так много лет парализовала энергию подданных его хозяина. Со временем представителям крупной знати вернули их привилегии и поместья, но полномочия у них теперь были совсем другие, а Палата общин получила еще больше привилегий. И тут вспыхнула Французская революция. Французы пересекли Рейн, неся революционное знамя, князь Малой Лилипутии, как все истинные немцы, оказал гордое, но бесполезное сопротивление. Маркграф Райсенбурга, наоборот, встретил врага с распростертыми объятиями: у его ворот стояли войска, значительно превышающие наличествовавший у него контингент, и он делал всё возможное для того, чтобы соответствовать воззрениям Великой нации. В качестве вознаграждения за услуги ему даровали завоеванное княжество Малую Лилипутию и некоторые другие прилегающие земли, так что маркграфство Райсенбург с выросшей территорией и населением, которым правили с непревзойденной мудростью, обрело славу самого процветающего из мелких государств в той части империи, к которой оно находилось. А наш князь-патриот, сгоравший от стыда из-за того, что его страна пришла в упадок, а дом его соперника процветает, покинул Малую Лилипутию и превратился в одного из тех князей-эмигрантов, которых было так много в первые годы после Революции при дворах Северной Европы. Вскоре на сцену вышел Наполеон, и побежденная Австрия, у ворот столицы которой Франция диктовала свои условия, больше была не в состоянии поддерживать достоинство Империи. Политика маркграфа Райсенбурга была столь же мало патриотична и столь же последовательна, как прежде. Бенкендорф стал постоянным и любимым советником французского императора. Главным образом благодаря его усилиям была создана Рейнская конфедерация. Создание этого органа заставило громко негодовать многих немцев, но, уверен, несколько беспристрастных и здравомыслящих людей теперь смотрят на создание этой лиги как на свидетельство политической прозорливости. В действительности благодаря этой лиге Франция не покорила Германию, и, польстив гордости Наполеона, наша Империя сохранила свое административное деление. Но не будем теперь гадать, чем всё могло обернуться.



Конечно же, ученику Бенкендорфа щедро заплатили за советы и усилия его хозяина и премьер-министра, и после наступления войск Наполеона лоб бывшего маркграфа увенчала корона великого князя, а его княжество, в котором было свыше полутора миллионов жителей, принял в свои границы некоторые наиболее прославленные города Германии и множество самых процветающих немецких провинций. Но Наполеон пал. Князь Малой Лилипутии и его товарищи в патриотизме и несчастьи вернулись из изгнания, задыхаясь от надежды и жажды мщения. Созвали Конгресс, чтобы уладить дела кипевшей Германии. Где великий князь Райсенбурга? Его добытая с таким трудом корона плохо держалась на голове. Где его коварный министр, поддерживавший революционную Францию, друг поработителя его Империи, неизменный враг императорского дома Австрии? На самом Конгрессе, который, как надеялись изгнанные князья, должен был вернуть им их владения и вознаградить их патриотическую лояльность территориями их собратьев-революционеров - да, на этом Конгрессе присутствовал Бенкендорф, он присутствовал в качестве просителя, а не жертвы, но сидел по правую руку от князя Меттерниха, с родительской нежностью наблюдая за первыми любопытными младенческими движениями этого наиболее наиболее выдающегося из детищ политикума, Священного союза. Очевидно, у военного великого князя намного больше шансов на успех в политических переговорах, чем у князя-эмигранта. Кроме того, великий князь Райсенбурга женился во время войны на княгине из могущественной династии, и союзные монархи жаждали заручиться в будущем поддержкой и постоянной помощью человека такого интеллекта, как Бенкендорф. Князю Малой Лилипутии, патриоту, за его поведение вернули отнятые владения, а на следующий день он стал подданным своего давнего врага, вероломного великого князя Райсенбурга. Что вы думаете о господине Бенкендорфе?



- Один из самых любопытных субъектов, о котором мне доводилось слышать за много лет. Но его ученик, кажется, человек умный.



- Вам следует о нем знать. Но сначала скажу вот что: хотя Бенкендорф не стеснялся ради интересов своего монарха и своей страны принимать любые меры или соглашаться с любыми мнениями, он всячески демонстрировал, что его целью не является достижение личной славы. Он вышел в отставку, у него мало свиты, а его скромное официальное жалование с лихвой покрывает его еще более скромные расходы. Подданные великого князя могут быть благодарны ему за то, что у него министр без родственников и фаворитов. Великий князь, безусловно, человек талантливый, но в то же время, вероятно, один из самых бесхарактерных людей из всех, когда-либо живших на свете. Ему посчастливилось встретить Бенкендорфа в ранней юности, и, поскольку министр никогда не терял влияния на монарха, миру великий князь Райсенбурга всегда казался человеком здравомыслящим и последовательным. Но если бы вы пожили при его дворе так долго и были знакомы с ним так близко, как я, вы бы поняли, как легко обвести мир вокруг пальца. После установления тесных связей княжества Райсенбург с Австрией Бенкендорф в значительной мере восстановил древние привилегии рождения. Министр из народа всегда будет стараться умилостивить аристократов. Не имея влиятельных родственников, он пытается заручиться помощью влиятельных господ, и часто заслуги министра ценят менее всего. Любопытный пример мы видим в соседнем государстве. Там премьер-министр, бесспорно, человек очень талантливый, столь же скромного происхождения, как Бенкендорф. У него нет влиятельных родственников, которые его поддержали бы, но он получил поддержку, щедро раздавая должности и добившись поддержки государства у знати. Если младший сын или брат пэра решается осквернить свои ораторские таланты случайным появлением в Палате общин, министр, сам - истинный оратор, сразу же встает и поздравляет в выспренных выражениях Палату общин и страну с блестящим выступлением, благодаря которому этот вечер останется в памяти потомков, и с очевидными выгодами для их собственных постановлений и для национальных интересов от будущего участия его благородного друга в их дискуссиях. Его окружают молодые благородные аристократы, не очень способные выполнять свои непосредственные обязанности. Его личный секретарь не может составить фразу или отправить письмо, но он - аристократ! Чиновникам на второстепенных должностях нельзя доверять даже в наименее критических обстоятельствах, но они - аристократы! И премьер-министр могущественной империи вынужден вставать рано и ложиться поздно, не для размышлений о нынешних или будущих судьбах своей страны, а для того, чтобы личными усилиями компенсировать неэффективность и загладить ошибки своих подчиненных, которых из-за своей любви к благородному происхождению он осыпает незаслуженными похвалами, поручая им то, что они не способны выполнить. Не хочу, чтобы вы пришли к выводу, что в политике Бенкендорф руководствуется чувствами, поскольку, как я заметил, ведет он себя совсем иначе. Напротив, его главной заботой, похоже, являются связи с Австрией. Как бы то ни было, определенно можно сказать, что все должности при дворе и в армии (а мне нет нужды напоминать вам, что при маленьком немецком дворе эти должности часто наиболее важны) могут занимать только аристократы - ни в коем случае не те, кто имел несчастье не унаследовать волшебную приставку «фон» перед фамилией, тайный пароль аристократизма и символ территориальной гордости, эти люди не могут нарушать своим грешным присутствием святость придворных обедов или священные церемонии светских праздников. Но пока аристократам предоставляется монополия занятия должностей, на которых важен лишь внешний лоск или приобретенные манеры общения, все государственные должности, требующие наличия интеллекта, занимают главным образом буржуа. В то же время, наши статс-секретари, многие государственные советники, военные советники, советники лесного ведомства и финансовые советники причисляются ко второму классу, но никто из этих достойных людей, которые по долгу службы постоянно лично общаются с государем, никогда не видел его где-либо, кроме его кабинета и зала заседаний. Сам Бенкендорф, премьер-министр, - сын крестьянина, и, конечно же, он - не аристократ. От дворянского титула, который предлагал ему не только его государь, но и большинство правителей Европы, он неизменно отказывался, и, соответственно, никогда не появлялся при дворе. Правда заключается в том, что по своему характеру он мало склонен общаться с людьми, и пользуется отсутствием аристократического герба, чтобы избежать всех этих обязанностей соблюдения этикета, которые был бы вынужден в противном случае выполнять из-за своего высокого положения. Никто не может пожаловаться на надменность аристократов, если, якобы, сам премьер-министр пал жертвой их регламента исключительности. Если поедете в Райсенбург, вы не увидите там Бенкендорфа, который живет, как я уже упоминал, уединенно, примерно в тридцати милях от столицы, общаясь только со своим царственным хозяином, иностранными министрами и несколькими чиновниками своей страны. Сам я жил при дворе больше двух лет. За всё это время я ни разу не видел премьер-министра, и, кроме некоторых членов королевской семьи и людей, о которых я упоминал, я не знаю никого, кто хотя бы мельком видел человека, от которого зависит судьба страны.



- При дворе, - продолжил мистер Сиверс, - когда он не находится под контролем Бенкендорфа, и в тех незначительных вопросах, которыми не управляет и на которые не влияет премьер-министр, проявляется истинный характер великого князя. Поистине можно сказать, что слабость его ума стала источником его процветания. В ранней юности благодаря своему уступчивому характеру он без внутренних борений смог принять варварские обычаи и жестокость двора своего отца, та же уступчивость не позволила ему с фанатичным упорством противиться усилиям своих родственников, которые пытались дать ему образование и цивилизовать, и та же самая уступчивость сделала его готовым к обучению и рьяным учеником Бенкендорфа. Если бы ученик, взойдя на трон, отказался от своего наставника, вполне вероятно, по велению своих врожденных чувств он начал бы противостоять французам, и сейчас был бы первым среди второстепенных князей Германии, скорее всего, великий князь Райсенбурга и сам был бы медиатизирован. Но благодаря той же податливости, о которой я уже упоминал, он смог принять Наполеона, когда тот был императором, с распростертыми обьятиями, а сейчас он с таким же рвением принимает эрцгерцогиню Империи, которая скоро заедет сюда по дороге из Вены, чтобы женить его сына, поскольку, дабы увенчать свою карьеру великим деянием, Бенкендорф успешно договорился о браке дочери императорского дома Австрии с наследником престола Райсенбурга. Повсеместно считается, что следующим шагом Парламента станет преврашение короны великого князя в королевскую корону, и, возможно, мой славный сэр, когда вы приедете в Вену, вы удостоитесь чести быть представленным его величеству королю Райсенбурга.



- Но раз вы говорите об уступчивости ученика, следует предположить, что о его талантах вы упомянули в ироническом смысле?



- Ни в коей мере! Великий князь - ученый, человек утонченного вкуса, покровитель изящных искусств, любитель литературы, он содействует развитию науки и являет собой то, что в свете назвали бы философом. Его суждения разумны и в целом верны, он проницателен, о человечестве он знает больше, чем большинство правителей, но при всех этих преимуществах его проклятие - нерешительность, обычно, приходя к правильным выводом, он никогда не может заставить себя воплотить свою теорию на практике, при всей своей проницательности, интуиции и знании света он всегда готов принять советы последнего человека, к нему обратившегося, хотя понимает, насколько превосходит умом своего советчика и насколько несовершенны знания этого советчика. Бенкендорф никогда не выпускает его из своего поля зрения, царственный ученик превратился в достойную восхищения политическую куклу, поскольку, благодаря своим талантам, он всегда понимал роль, которую его заставлял играть премьер-министр. Так что свет уважает великого князя не только за выдающиеся таланты, но также и за твердый и решительный характер, почти такой же, как у премьер-министра. Но когда его бурная карьера вошла в тихую гавань, и Бенкендорф, ангел-хранитель, больше не стоял за его плечом, окружающим стал понятен характер великого князя Райсенбурга. Его двор посещали и продолжают посещать все гении Германии, ко двору их допускают без ограничений, даже если они - не благородного происхождения. Удивительно, великого князя всегда окружают все политические и философские шарлатаны, каких вы только можете себе вообразить. Дискуссии о свободе прессы, о реформе криминального кодекса, отмене коммерческих обязательствon, и прочие неисчерпаемые темы, постоянно обсуждаемые в стенах дворца этого самочинного князя, люди, воспламененные декларациями литературных и политических журналов, которыми изобилует княжество Райсенбург и чьи дерзкие размышления по всем вопросам обманули бдительность цензора, умело замаскированные велеричивыми по хвалами царственной особе, начинают питать надежду на обретение свободы. Вдруг, когда все ожидают дарования хартии или созыва Парламента, герр Бенкендорф приезжает из своего уединения в княжескую резиденцию, и на следующий день всю эту толпу философов из резиденции выметают вон, а цензура прессы становится столь сурова, что в мгновение ока у вас создастся впечатлениеt, что Райсенбург хоть и претендует на звание современных Афин, но на самом деле это - современная Беотия. Люди, наслаждающиеся прелестями справедливого правления и равенства перед законом, которые процветали и продолжают процветать под мудрым и умеренным правлением своего нового монарха, фактически вовсе не склонны приложить малейшие усилия, чтобы добиться конституционных свобод каким-либо иным образом, кроме голосования. Их варварская апатия изумляет философов, которые, когда люди говорят им, что они счастливы и всем довольны, коварно напоминают этим людям, что их счастье зависит от воли одного человека, и хотя нынешний характер монарха может гарантировать благополучие, им все же следует подумать о судьбе своих детей и приложить немало усилий для обеспечения их будущего. Эти увещевания, повторяемые постоянно, поскольку нынешний политический строй это позволяет, в конце концов возымели действие, и политические факторы определенного характера наряду с этими философскими экзерсисами, наконец, испугали великого князя, который, вероятно, от отчаяния даровал бы конституцию, если бы Бенкендорф позволил ему это сделать. Но премьер-министр понимает, что люди не станут счастливее благодаря конституции и на самом деле в ней не нуждаются, он зло и завистливо смотрит на этих шарлатанов всех мастей, которых сейчас развелось так много при дворе, он знает характер этих философов и патриотов, понимает, что их личные интересы - тот тайный источник, который питает их общественные добродетели, и если великий князь, тронутый их мольбами или поддавшийся их лести, уступит хотя бы на йоту, вскоре ему придется выполнять все их требования и уступать всем угрозам, и, наконец, Бенкендорф за последние годы так связал политику княжества Райсенбург с политикой Австрии, что чувствует: камень, на котором он решил воздвигнуть величие своей страны, рухнет навсегда, если он хотя бы на йоту уступит капризам или слабостям своего монарха.



- Но Бенкендорф, - спросил Вивиан, - почему бы ему не искоренить в зародыше это ядовитое растение, которого он так боится? Почему прессе вообще позволено обращаться к народу? Почему великого князя окружает кто-то кроме напыщенных гофмаршалов и пустоголовых лордов-камергеров? Меня удивляет это безразличие, эта апатия!



- Дорогой сэр, всему этому есть причина. Можете быть уверены: Бенкендорф вовсе не склонен к безрассудным поступкам и проявлению слабости. Великая княгиня, мать наследного принца, давно умерла. Как мужчина Бенкендорф глубоко презирает женщин, а как политик - считает их драгоценнейшим политическим инструментом, он хотел женить великого князя на юной принцессе, которая теперь стала женой наследного принца, но один единственный раз в жизни ему не удалось повлиять на своего ученика. Правда заключается в том, что нынешний разброд при дворе и во всем княжестве вызван тайным браком великого князя с дамой, к которой он давно питал нежные чувства. Эта дама была графиней и предметом его привязанности, и, поскольку законы княжества запрещали делить трон с кем-либо кроме представительницы королевского рода, его королевское высочество прибег к плану, не являющемуся редкостью в этой стране, и женился тайно. Вы, вероятно, слышали о том, что мы здесь называем морганатическим браком. Удостоенная чести дама во всех смыслах является женой монарха и делит с ним всё, кроме трона. Она главенствует при дворе, но ни она, ни ее дети не получают королевский титул, хотя в некоторых случаях становятся принцами и их признают наследниками престола, если нет наследников по прямой линии.



Дама, о которой идет речь, в соответствии с общепринятым обычаем взяла имя, производное от имени своего царственного супруга, а поскольку великого князя зовут Карл, ее зовут мадам Каролина.



- И что за птица мадам Каролина? - спросил Вивиан.



- Философична! Пикантна! В парижском стиле! Гениальна, по словам ее друзей, а поскольку она - королева, в друзьях у нее - весь мир. Немка по рождению, но француженка по духу. Получив образование в интеллектуальных салонах французской столицы, она в раннем возрасте впитала возвышенные идеи способности человека к самосовершенствованию и овладела «наукой» ведения беседы - всего этого при дворе в избытке, всюду, где звучит ее сопрано, с помощью своих блестящих идей она демонстрирует возможность этого самосовершенстования, а умение бойко говорить подтверждает знакомство с искусством поддержания разговора. Она намного младше мужа, и, хотя не могла бы служить моделью Фидию, это очаровательная женщина. Разнообразие - вот талисман, с помощью которого она завоевывает сердца и завладела сердцем своего монарха. Она постоянна лишь в своем очаровании, но, меняясь, она не капризна. Каждый день она демонстирует новые достижения с тем же постоянством, с каким надевает новое платье: кажется, обновка радует только того, кто ее купил, но на самом деле она может радовать и окружающих, так что она надевает новое платье не столько для того, чтобы потешить свое тщеславие, сколько для того, чтобы соответствовать вкусам друзей. Гениальность - ее божество, и она гениальна во всем. Она с равным воодушевлением говорит о балетном танцоре и эпическом поэте. Ее амбиции заставляют ее говорить на любую тему. Благодаря систематическому чтению невероятного множества разнообразных книг и неустанным усилиям по изучению животрепещущих тем дня она действительно способна обсудить любую тему. Она проявляет живейший интерес к развитию мысли во всех уголках земного шара, и воображает, что должна обессмерить себя и в то же время принести пользу человечеству, вот только бы открыть «Квартальное обозрение» в Ашанти и «Научный вестник» в Тимбукту. Несмотря на ее внезапное возвышение, никто не смог бы обвинить ее в надменности, гордыне или тщеславии. Ее либеральные принципы и просвещенные взгляды общепризнаны. Она пропагандирует идеи равенства в своем кругу привилегированных аристократов, с энтузиазмом защищает права человека в стране, где справедливость - привилегия. Она гордится тем, что ее окружают гении, ей приносит удовольствие переписка с наиболее прославленными людьми разных стран. Сама она - не менее прославленная литераторша. Уже несколько месяцев Райсенгбург восхищается вышедшими из-под ее пера двумя аккуратными томиками ин-октаво под названием «Мемуары двора Карла Великого», точно и в любопытных подробностях изображающие эпоху, радуя современную публику яркими описаниями стряпни, костюмов и бесед восьмого века. Друг мой, вы улыбаетесь, слыша о произведении мадам Каролины. Неужели вам кажется, что меньше таланта нужно для описания суматохи придвороного приема в Средние века? Представьте, как сэр Оливер смотрит на свою булаву! Насладитесь светской беседой Роланда во время утреннего визита! Но славу даже этого произведения затмит грядущий труд ин-кварто мадам Каролины под названием «Гарун аль Рашид и его время». По слухам, это - шедевр, а в приложении содержатся все истории из «Тысячи и одной ночи» о калифе, собранные знаменитыми восточными учеными и расположенные в хронологическом порядке. Конечно, солнце покровительства мадам озаряет жизнь прозябавших во тьме толп дилетантов, которые заполонили двор и питаются политической силой мужа, создавая литературную репутацию жены. Вот вам и мадам Каролина! Само собой разумеется, что во время вашего краткого пребывания при дворе она вас очарует. Если бы вы знали ее так же хорошо, как я, вы сочли бы ее тщеславной, поверхностной и бессердечной, ее чувствительность показалась бы вам напускной, ее энтузиазм - преувеличенным, а ее гениальность вы сочли бы умелым использованием чужих глубокомысленных фраз.



- А Бенкендорф не дружен с этой дамой? - спросил Вивиан, очарованный своим собеседником.



- Бенкендорф наделен умом, который эта дама не в силах постичь. Он относится к ней с презрением, и, когда возможно, смотрит на нее с ненавистью, поскольку считает, что она является причиной деградации его ученика, а ее изумляют волшебные чары, с помощью которых он оказывает такое влияние на ее мужа. Сначала Бенкендорф смотрел на нее и на ее кружок интеллектуалов в презрительном безмолвии, но в политике ничто не заслуживает презрения. Премьер-министр, зная, что народ процветает и счастлив, не особо беспокоился из-за проектов конституций, и еще меньше его волновали метафизические абстракции, а потом возникли некие обстоятельства, которые, полагаю, убедили его в том, что один раз в жизни он просчитался. После создания немецких княжеств, когда князей начали медиатизировать, они попытались с помощью создания угрожающей лиги заручиться властным покровительством княжества Райсенбург для этих жертв политики. Этот план провалился из-за равнодушия и нерешительности нашего доброго друга - князя Малой Лилипутии, который, между нами говоря, не присоединился к альянсу из-за интриг Бенкендорфа. Бенендорф втайне принял меры для того, чтобы князю пообещали: если он останется в стороне, получит больше, чем в случае присоединения к лиге. Соответственно, князь Малой Лилипутии и его близкие друзья хранили молчание, и попытка остальных правителей провалилась. Вот тогда его высочество понял, что его одурачили. Бенкендорф не признал полномочия, и, конечно же, не выполнил обещание своего агента. Можете себе представить, как это событие повлияло на князя. С тех пор он никогда не ездит в Райсенбург, но постоянно проживает в своей бывшей столице, теперь это - провинциальный городок Великого княжества, или в этом замке, и, как понимаете, товарищи по несчастью смотрят на него без особой сердечности. Но жажда мести заставляет заклятых врагов записаться в один полк, и князья, вдохновленные дерзостью философских протеже мадам Каролины и веряшие, что сила Бенкендорфа идет на убыль, начали снова делать попытки примирения с нашим другом, без чьей властной помощи, похоже, у них мало шансов на успех.



Заметьте, насколько образ действий человека больше зависит от обстоятельств, чем от принципов! Когда эти люди сплотились, их открыто заявленной целью было обретение своей доли власти и опеки государства: огромное количество людей, конечно, не питало никакой симпатии к тому, что для них в итоге обернулось просто партийной склокой, и благодаря открытому применению силы и тайным интригам придворные одержали верх. Но теперь те же люди вышли на первый план, не как негодующие князья, требовавшие свою долю тиранической власти, которой они завидовали, а как пылкие патриоты, защищающие права человека. Народ, хотя я уверен, что они не совершат никаких физических усилий, чтобы добиться конституционной свободы, отсутствие которой они способны ощутить лишь абстрактно, вовсе не против того, что, по их мнению, не повредит их положению, при условии, что прикладывать усилия и рисковать будут другие. До сих пор князей поддерживала клака, народ был на их стороне, и, поскольку три тысячи подданных великого князя до сих пор живут в своих имениях и до сих пор считают себя рабами этого великого князя, они думают, что бесчинства столь огромного множества людей могут сподвигуть остальных на аналогичные нарушения закона.Естественная склонность человечества к подражанию, в особенности - когда действие, которому подражают, популярно, требует тщательного изучения. Мнения при дворе разделились: усилия мадам и волшебное влияние Моды привлекло внимание даже седобородых старцев, вот вам лишь один пример - его превосходительство гофмаршал, протеже императорского дома Австрии и фаворит Меттерниха, тот самый человек, чьим интересам и в награду за чьи услуги премьер-министр пожертвовал нашим другом княжеского рода, и сам теперь стал учеником в школе современной философии, и расточает с равным невежеством и пылом свои просвещенные мнения о наиболее непонятных вопросах. Посреди всего этого замешательства великий князь робеет, сомневается и не решается действовать. Бенкендорфа ждет сложная партия, в конце которой он может проиграть. Таковы, мой любезный сэр, ужасающие последствия женитьбы князя на синем чулке!



- А крон-принц, мистер Сиверс, как он ведет себя в столь интересное время? Или он так жаждет имперского альянса, что не в состоянии думать ни о чем другом, кроме едущей к нему невесты?



- Дражайший сэр, крон-принц не думает ни о своей невесте, ни о чем другом: он - горбатый идиот. Я наблюдал его уродство, и, хотя сложно выразить мнение о интеллекте существа, с котором вы ни разу в жизни словом не обмолвились, его выражение лица не противоречит всеобщим убеждениям. Я говорю «всеобщие убеждения», мистер Грей, поскольку иногда крон-принц Райсенбурга говорит о своем будущем совсем иначе. Когда принимаются какие-либо непопулярные меры, или двор великого князя предлагает какой-то непопулярный план, тут же начинают шептаться, что для их князя пора искать нового Брута, потом все начинают понимать, что идиотизм князя - лишь напускной, и женщина не в состоянии заметить в мерцании его тусклых глаз яркий блеск скрытого гения! Вскоре облако над княжеским двором рассеивается, недовольство исчезает, и в то мгновение, когда к правителю вновь возвращается популярность, несчастный крон-принц снова становится лишенным влияния объектом сострадания и насмешек. Все сразу же забывают, что его идиотизм - лишь напускной, и женщины вовсе не стремятся оплакивать несчастную судьбу супруги этого слабовольного князя!



Такова, дражайший сэр, судьба всего человечества! На первый взгляд кажется, что в нашем мире правители в целом поступают, как хотят, но по здравом размышлении мы перестаем завидовать их положению, а если я буду рассуждать как отец, которым, к сожалению, не являюсь, разве не должен я питать отвращение к судьбе, которая непременно превратит моего сына в моего врага? Крон-принц любой страны - лишь марионетка в руках людей, вынужденная играть против своего собственного отца.



ГЛАВА 5



Князь вернулся домой поздно, и сразу же осведомился о Вивиане. Наш герой быстро разделался со своим обедом, и от его внимания не ускользнуло, что его высочество молчалив и взволнован.



- Поскольку мы закончили трапезу, мой славный друг, - наконец, сказал князь, - мне хотелось бы посоветоваться с вами насчет одного весьма важного дела.



После произошедшего рошлой ночью объяснения князь в частной беседе не использовал королевское множественное число.



- Я к вашим услугам, - ответил Вивиан.



- Когда вы узнаете, в чем заключается посыл моего сообщения, мистер Грей, вам это покажется странным, вы обоснованно сочтете странным и невероятным тот факт, что я выбрал в наперсники и советчики в столь важном деле джентльмена, с которым знаком столь недолгое время. Но, сэр, я всё тщательно взвесил, по крайней мере, попытался всё тщательно взвесить, все обстоятельства и возможные последствия такого доверия, и результат моих размышлений таков: для меня вы - друг и советчик, судя по вашему характеру и положению, в котором вы находитесь, у вас не может возникнуть соблазна предать или обмануть меня.



Хотя князь произнес всё это с неподдельной искренностью, он замолчал и посмотрел в глаза своего гостя столь серьезно, словно читал его тайные мысли или хотел дать ему возможность ответить.



- Ваше доверие бесценно для меня, - ответил Вивиан, - полагаю. ваше высочество может говорить со мной без опаски. Но, хотя мое незнание людей и состояния дел в этой стране гарантирует, что с моей стороны вам не грозит никакое вероломство, боюсь, по той же причине я не смогу дать вам какой-либо полезный совет или оказать содействие.



- В этом вопросе, - ответил князь, - я, конечно, лучший судья. Друг, который мне нужен, должен знать свет, он должен быть рассудителен и беспристрастен. Хоть вы и молоды, от вас я услышал достаточно, чтобы понять, что вы знаете человеческую природу. Я уже получил убедительные доказательства вашей храбрости. В том деле, в котором мне нужна ваша помощь, свобода от национальных предрассудков значительно увеличит ценность ваших советов, так что я вовсе не прочь воспользоваться советом человека, который, по вашим словам, не знает народ и состояние дел в этой стране. Более того, благодаря своему английскому образованию вы с ранних лет оттачиваете свой ум на оселке политики, а мне нужна ваша помощь как раз в политическом вопросе.



- Я просто обречен постоянно нянчиться с зарождающимися фракциями! - подумал Вивиан, честными глазами глядя на князя. Он ждал, что его вот-вот пригласят в советники лиги князей. Или свет лампы был слишком тусклым, или яркий огонь в камине внезапно потух, или туман застилал глаза Вивиана, но на мгновение ему почти показалось, что он сидит напротив своего старого друга маркиза Карабаса. Слова князя пробудили тысячу мучительных воспоминаний. Грея охватило нервное возбужение.



- Политическое дело? - взволнованно спросил Вивиан. - Вряд ли вам удалось бы найти человека, которому не везет в этом больше, чем мне. Князь, я видел слишком много политиков на своем веку, чтобы согласиться снова иметь с ними дело.



- Не судите столь поспешно, мой юный друг, - возразил его высочество. - Возможно, я хочу советоваться с вами по вопросам политики, не намереваясь втягивать вас в политические распри - действительно, это довольно смешная идея. Но я вижу, что был прав, предположив, что эти вопросы вас интересуют.



- В течение краткого периода я наблюдал за миром политики, - ответил Вивиан, почти стыдясь прежде охвативших его эмоций, - и каждый день благодарю Небеса за то, что больше никогда не буду иметь с этим миром ничего общего.



- Ладно-ладно, как пожелаете. Тем не менее, ваш политический опыт - еще один мотив, заставляющий меня просить вас о помощи. Не бойтесь, что я втяну вас в политику, но надеюсь, хоть мы и мало знакомы, что вы обяжете меня еще больше и удостоите чести, высказав свое мнение.



- Ваше высочество, вы можете говорить открыто и рассчитывать на то, что я расскажу вам о своих истинных чувствах.



- Смею надеяться, вы не забыли наш краткий разговор прошлой ночью! - сказал князь.



- Наш разговор был слишком интересным, чтобы с легкостью испариться из моей памяти.



- Прежде чем посоветоваться с вами касательно вопроса, сейчас занимающего мои мысли, следует вкратце ознакомить вас с текущим состоянием дел в этой стране и характером тех, кто эти дела контролирует.



- Поскольку ваше высочество собирается рассказать о текущем состоянии дел политических партий, о карьере великого князя и его премьер-министра герра Бенкендорфа, и о их репутации, вы можете не трудиться и сократить свой рассказ, поскольку я в разное время в случайных беседах собрал достаточно информации на эту тему. Но что касается этого вопроса, вы можете обратиться ко мне, как к любому немецкому господину, который не интересуется общественной жизнью и не посвящен в ее наиболее сокровенные подробности.



- Я на это и не рассчитывал, - весело ответил князь. - Это огромное преимущество, и еще одна причина, по которой мне следует незамедлительно рассказать вам о деле, занимающем меня сейчас. Буду краток, - продолжил князь, - речь идет о письме, которое я таинственным образом получил прошлой ночью и которое, как вы, должно быть, заметили, очень меня взволновало. Именно насчет этого письма я и хочу с вами посоветоваться. Учитывая мое положение, мое видимое для всех положение при дворе, и ваше знание характера герра Бенкендорфа, о котором вы заявляете, что вы думаете об этом письме?



С этими словами князь склонился над столом и вручил Вивиану эпистолу следующего содержания:



«ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ КНЯЗЮ МАЛОЙ ЛИЛИПУТИИ.



По приказу Его королевского величества я уполномочен сообщить вашему высочеству, что Его королевское величество рассмотрел просьбу, подписанную вашим высочеством и другими дворянами и врученное вами Его величеству в частном порядке. Его королевское величество велел мне передать вам, что рассмотрит вашу просьбу внимательнейшим образом. В то же время Его королевское величество велел передать вам, что общение, необходимое для достижения результата, желаемого всеми сторонами, сложно осуществлять только посредством письменных документов, и поэтому Его королевское величество велел мне порекомендовать вашему высочеству принять некоторые меры, способствующие возможности устного общения заинтересованных сторон. Принимая во внимание положение дел, которое ваше высочество считает нужным поддерживать в данный момент, и другие обстоятельства, слишком деликатные для того, чтобы упоминать их каким-либо иным образом, кроме намеков, ваше высочество, вероятно, испытывает трудности в личном общении с Его королевским величеством, не сообразуясь с желаниями и мнениями других князей: ваше высочество, вам следует понимать, что Его королевское величество не может смириться с таким положением дел, в то же время желая способстовать развитию взглядов, которые Его королевское величество и ваше высочество могут совместно счесть способствующими достижению благосостояния государства, я должен попросить ваше высочество рассмотреть предложения, содержащиеся в прилагаемом документе, и если Вы, ваше высочество, не связаны с этим сообщением, его цель будет сообщена вашему высочеству.



ПРЕДЛОЖЕНИЯ



1-е: Должен состояться разговор между вашим высочеством и мною, темой разговора будет рассмотрение мер, которые, в случае их принятия, позволят учесть различные интересы, в данный момент не учитываемые.



2-е: Этот разговор должен быть тайным: ваше высочество явится инкогнито.



Если ваше высочество согласится с первым предложением, осмелюсь Вам сообщить, что, принимая во внимание удаленное расположение моей резиденции и другие обстоятельства, факт согласия герра фон Филипсона с двумя предложениями не будет предан огласке. Это письмо вручат вам лично в руки. Если герр фон Филипсон склонен согласиться с этими предложениями, он, вероятнее всего, имеет представление о том, где находится моя резиденция, и в случае, если герр фон Филипсон почтит меня своим визитом, ему не нужно будет привлекать к себе внимание, спрашивая дорогу к моему дому. Если вы согласитесь со вторым предложением, об этом должны знать только герр фон Филипсон и я, но если визит без сопровождающих станет непреодолимым препятствием, я согласен, чтобы он пришел с одним другом. Я буду один.



БЕНКЕНДОРФ».



- Отлично! - сказал князь, когда Вивиан дочитал письмо.



- Кому следует решать, соглашаться ли на этот разговор, так это - вам, ваше высочество, - ответил Вивиан.



- Вовсе не по этому вопросу я хотел бы узнать ваше мнение, поскольку я уже согласился. Сегодня утром я поехал к своему кузену, князю Микромегасу, и отправил из его резиденции доверенного гонца к Бенкендорфу. Я согласился с ним встретиться завтра, но с твердым условием: я приду с сопровождающим. Так вот, - энергично продолжил князь

, - так вот, вы будете меня сопровождать?



- Я? - удивился Вивиан.



- Да, вы, мой славный друг! Вы. Я бы чувствовал себя в большей безопасности в горящем доме, чем наедине с Бенкендорфом. Хотя мы общались и прежде, я никогда его не видел, и я абсолютно уверен: если мои друзья узнают о предстоящем разговоре, они сочтут, что моему сыну пора царствовать вместо меня. Но я намерен быть твердым и несгибаемым. Я знаю, в каком направлении двигаться, больше он меня не одурачит, - продолжил смущенный князь. - Следует признать, что однажды ему это удалось.



- Но при чем здесь я! - воскликнул Вивиан. - Какая от меня польза? Если Бенкендорф столь ужасен, как вы описываете, присутствие товарища может уберечь вас от его коварных планов. Но, конечно же, если кто-то будет вас сопровождать, почему бы не взять в провожатые человека, с которым вы давно знакомы, который хорошо вас знает и на которого вы с уверенностью можете положиться: он на основании тысячи признаков и обстоятельств, которые никогда не привлекут мое внимание, поймет, в какие особые и ключевые моменты вам может понадобиться срочная деятельная помощь. Вот какой спутник вам необходим, и, конечно же, такового вы можете найти в лице Арнельма фон Нойвида...



- Арнельм фон Нойвид! - воскликнул князь. - Лучший помощник во всем Райсенбурге, если нужно трубить в охотничий рог или разделывать дикого кабана! Чудесная кандидатура, конечно, чтобы защитить своего господина от дипломатических происков коварного Бенкендорфа!



Скажу больше: если у них возникнет хотя бы малейшее подозрение касательно моих намерений, они из чистейшей преданности совершат гнусную измену и запрут меня в моем собственном кабинете! Нет-нет! Никто из них мне не подходит: мне нужен товарищ с опытом и знанием света, в беседах с которым я смог бы избавиться от нерешительности и обрести уверенность, мне нужен товариш, который будет исправлять мои неверные суждения и просветит мой пребывающий в затмении ум: мой достойный доезжачий малопригоден для оказания такой помощи, сколь ни торопился бы он примкнуть ко мне в битве или на охоте.



- Если кандидатура доезжачего вам не подходит, в этом замке есть один человек, который, возможно, и не ровня Бенкендорфу, но стоит двоих. Как вам мистер Сиверс? - спросил Вивиан, испытующе глядя на князя.



- Сиверс! - с жаром воскликнял князь. - Именно тот человек! Непоколебимый, опытный и проницательный, прошел хорошее обучение в школе политики, именно к нему я обратился бы, если бы мне понадобилась помощь в подготовке условий составляемой Хартии или плана работы будущего Парламента, потому что Бенкендорф, конечно же, хочет проконсультироваться в этих вопросах. Но в одном я уверен точно: я клянусь не делать ничего, находясь в доме Бенкендорфа. Несомненно, пригласив меня, он собирается даровать народу свободы на своих условиях, но, вероятно, один раз в жизни герр Бенкендорф просчитался. Дважды меня не одурачат, я не намерен соглашаться с пунктом о переходе Казначейства под контроль Сената. Это, что называется, упряжь, которая жмет, и чтобы защититься от этого довольно неудобного пукта, мой славный друг Бенкендорф придумал этот план.



- Значит, вас будет сопровождать мистер Сиверс? - спросил Вивиан, пытаясь вернуть князя к теме беседы.



- Это именно тот человек, мой славный друг! Но хотя Бенкендорф скорее всего, уважая мое присутствие и учитывая обстоятельства нашей встречи, воздержится от того, чтобы бросить Сиверса в темницу, хотя премьер-министр пригласил меня на этот разговор, и хотя у меня нет ни малейшей причины с ним мириться, все же вряд ли будет правильно с моей стороны, вряд ли будет достойно подтвердить, приехав с таким спутником, что я долгое время скрывал в своих владениях человека, которого стараниями самого Бенкендорфа выслали из Великого княжества. Это с моей стороны будет совсем уж бравада.



- О! - воскликнул Вивиан. - Так ли это? Молю, скажите, в чем состояла вина мистера Сиверса?



- В государственной измене против человека, который не являлся его монархом.



- Как это?



- Сиверс, человек выдающихся талантов, долгое время профессорствовал в одном из наших больших университетов. Опубликовав множество квалифицированных работ, он заработал репутацию, благодаря которой мадам Каролина приложила все усилия, чтобы залучить его ко двору, и со временем профессор стал придворным. В Райсенбурге мистер Сиверс слыл большим авторитетом по всем вопросам - философским, литературным и политическим. Фактически он был законодателем мод и, возглавляя тамошний литературный журнал, внушал восхищенной Германии ужас своей глубокой и острой критикой. К сожалению, подобно многим хорошим людям, он не знал, что Райсенбург не является независимым государством, и когда Австрия при случае напала на Неаполь, он воспользовался случаем и атаковал Австрию. Его статья, красноречивая, блестящая, глубокая, озарила тьму австрийской политики так же, как лампа художника озаряет мрачные тона Спаньолетто. Всех восхищал горький сарказм Сиверса, его просвещенные взгляды и красноречивое негодование. Мадам Каролина увенчала его лавровым венком в своем избранном кружке, и, говорят, великий князь послал ему табакерку. Вскоре статья достигла Вены, а еще быстрее герр Бенкендорф приехал в княжескую резиденцию и потребовал, чтобы автора статьи немедленно выдали австрийскому правительству. Мадам Каролина была в отчаянии, великий князь - в раздумьях, а Бенкендорф грозился уйти в отставку, если ордер на арест не будет подписан. Преданный друг, возможно, его королевское высочество, своевременно предупредил Сиверса, он молниеносно приехал в мой замок и попросил убежища. С тех пор он здесь и живет, он оказывает мне тысячи услуг, включая обучение моего сына, моего славного Максимилиана.



- А Бенкендорф, - спросил Вивиан, - всегда знал, что Сиверс скрывается здесь?



- На этот вопрос я ответить не могу: если и знал, что вполне вероятно, то смотрел на это сквозь пальцы, поскольку из соображений политики старался не раздражать медиатизированного князя без надобности или в отсутствие подходящего случая продемонстрировать нам, что независимость наша утрачена, хотя, глядя на своего сына, я думаю, что утрачена она не навсегда.



- Тогда, конечно, мистер Сиверс не может поехать к Бенкендорфу, - сказал Вивиан.



- Это очевидно, - подтвердил князь, - поэтому я надеюсь, что теперь вы не откажете мне в моей первой просьбе.



Вивиан был вынужден согласиться на просьбу князя, действительно, у него больше не было возражений (это была лучшая помощь, которую можно было оказать его высочеству), и ухватился за уникальную и неожиданную возможность, которая сама сейчас плыла к нему в руки, познакомиться с человеком, возбуждавшим его любопытство. Была уже поздняя ночь, когда князь и его друг ушли спать, подготовив всё для завтрашнего путешествия и подробно обсудив возможные темы грядущей беседы.




ГЛАВА 6



Следующим утром, еще до рассвета, камердинер князя вырвал Вивиана из забытья. Как было условлено прошлым вечером, Вивиан в назначенное время отправился в определенную часть парка. Князь пришел туда одновременно с ним. Их ждал конюх с двумя статными английскими лошадьми, к седлам которых были прикреплены дорожные чемоданы. Его высочество с искусным проворством оседлал одну из лошадей, хотя Арнельма и фон Нойвида не было рядом, чтобы придержать для него узду и стремя.



- Вы должны высказать непредвзятое мнение о своем боевом коне, - сказал князь Вивиану. - Если вы считаете, что он достоин такого седока, мой сын просит оказать ему честь и принять коня в дар.



Если вы согласны, назовите его Максом, и если он будет столь же безукоризнен, как его даритель, вам не придется менять его на Буцефала.



- Этот конь достоин даже сына Амона! - воскликнул Вивиан, пришпорив пылкого скакуна и направляя его пламенный бег по эластичному дерну.



Никогда в жизни человек не почувствует большей гордости и полноты надежд, чем оседлав хорошего скакуна. Заботы рассеиваются с первым курбетом, и одного вида шпор достаточно, чтобы заставить нас отказаться от мыслей о самоубийстве.



Когда князь и его спутник проехали более пяти миль, князь придержал коня и передал груму запечатанное письмо, после чего попросил его оставить их с Вивианом наедине. Князь с Вивианом развлекались, пытаясь представить себе личность, манеры и привычки выдающегося человека, которому они собирались нанести столь интригующий визит.



- Я ожидаю, - сказал Вивиан, - что Бенкендорф встретит меня, скрестив руки на груди, лоб его будет нахмурен из-за неподъемного веса мозгов, размышляющих о контроле над миллионами людей. Благодаря его письму мы готовы к таинственному, но не очень веселому стилю разговора. Он будет всегда настороже, чтобы не выдать себя, и несмотря на то, что дела государственные и необходимость забрать документы будет вынуждать его время от времени выходить из комнаты, оставляя нас наедине, я жалею, что не взял какую-нибудь интересную книгу, благодаря которой мне не было бы так скучно в течение этих часов, во время которых вы по необходимости будете заняты консультациями с ним.



Спустя пять часов всадники приехали в маленькую деревушку.



- До сих пор я думал, что направлял вас по верному пути, - сказал князь, - но теперь вынужден признать, что здесь мои знания бессильны, и хотя я не намерен подчиняться дипломатическим наставлениям великого человека, вынужден спросить у какой-нибудь старушки дорогу в поместье герра Бенкендорфа.



Пока они раздумывали, к кому бы обратиться, всадник, проехавший мимо них по дороге, вернулся и спросил, имеет ли он честь разговаривать с герром фон Филипсоном. По голосу Вивиан узнал гонца, доставившего письмо в Туррипарву. Никто из джентльменов не ответил на вопрос: Вивиан, конечно, надеялся, что ответит князь, а его высочество еще не привык к своему инкогнито, так что напрочь забыл свое новое имя. Но было очевидно, что вопрошающий задает свой вопрос с какой-то целью, а не из соображений безопасности, и он терпеливо ждал, пока князь сосредоточится, вернет лицу должную серьезность и сообщит всаднику, что именно он - человек, о котором идет речь.



- Чем могу вам служить, сэр?



- Я получил предписание ехать рядом с вами, сэр, чтобы вы не заблудились, - и, не дождавшись ответа, лаконичный гонец развернул коня и поскакал рысью.



Вскоре путешественники свернули с большой дороги на тропинку из дерна, по которой не только не ездили кареты, но которая даже от всадников требовала огромного внимания. Долго петляя и пытаясь выбраться, они, наконец, подъехали к подъемным воротам, за которыми оказались заросли кустарника.



- Я отведу ваших лошадей туда, джентльмены, - сказал провожатый, и, спрыгнув с коня, открыл ворота. - Идите по этой тропинке, и вы не встретите никаких препятствий.



Князь и Вивиан в свою очередь тоже спешились, и провожатый тут же громко пронзительно свистнул.



Некоторое время тропа шла через заросли кустарника, очевидно, опоясывавшие территорию поместья. Из зарослей князь и Вивиан выехали на лужайку, в отдалении виднелась терраса, постепенно спускавшаяся к берегу реки. По другую сторону лужайки было замкнутое пространство, а в центре клевали зерно павлины. Пройдя по тропе, обрамлявшей лужайку, они подошли ко вторым воротам, которые выходили в сад: здесь не обнаружилось ни одного признака царившей тогда в Германии моды на английские живописные увеселительные парки. С обеих сторон аллеи стояли высокие бордюры, или, скорее, изгороди, подстриженные в форме бойниц, единообразие этих турелей время от времени нарушала неподвижная фигура надежного стража, вырезанного из тиса или лавра. Рельефные террасы и сводчатые променады, алоэ и апельсиновые деревья на лепных пьедесталах, колонны кипарисов и пирамиды лавров, чья темная листва разительно контрастировала с мраморными статуями, белые статуи сияли на солнце, тянулись во все стороны в методичном беспорядке. Вода в фонтане громко журчала, на больших клумбах в изобилии росли прекрасные цветы. Пройдя под этими величественными сводами, сквозь случайные отверстия в изгибах которых открывался эффектный вид на бюст или статую, спутники, наконец, увидели дом. Это было длинное, шероховатое, приземистое здание, по-видимому, старинной архитектуры. Многочисленные высокие дымоходы причудливой формы возвышались над тремя широкими тяжелыми фронтонами, которые опускались ниже середины возвышения, создавая три ячейки, в одной из них находился большой современный эркер, за окном пышно цвел ломонос и гранат. Воистину, весь фасад здания был так густо покрыт густыми багровыми лианами, что сложно было с точностью определить, из какого материала оно построено. Пока Вивиан восхищался белым павлином. который при их приближении воспользовался возможностью распустить хвост колесом, из эркера выглянул человек.



Ростом он был выше пяти футов восьми дюймов, худощав, но сложен пропорционально. Волос у него на голове было мало, они были напудрены и причесаны таким образом, чтобы подчеркнуть форму выпуклого гладкого лба. Мясистые верхние веки почти полностью закрывали черные пронзительные глаза. У него были бледные щеки, орлиный нос, плотно сжатые губы. Его уши, не закрытые волосами, были столь малы, что их можно было вовсе не заметить, руки и ступни его тоже были маленькие и довольно женственные. На нем был сюртук и жилет из черного бархата (второй элемент костюма достигал бедер), а в бутоньерке сюртука красовалась огромная тубероза.



Просторный воротник его изысканно плиссированной рубашки был перехвачен широкой черной лентой, но не скрывал шею, это шло к его гладкому подбородку, такая лента пошла и бы и женщине. Мы в Англии назвали бы его штаны лосинами. Они были из бледно-желтой кожи, шли к его высоким украшенным шпорами кавалерийским сапогам, плотно облегавшим икры, поднимаясь выше колен владельца. Конец ленты, овивавшей его шею, был спрятан в кармане его жилета, привязан к маленьким французским часикам. Правой рукой он закрывал корпус скрипки, а в левой руке, маленький пальчик которой почти тонул в большом старинном кольце, держал белый носовой платок, остро надушенный фиалками. Несмотря на множество черт, присущих женщинам, которые я у него заметил, от взгляда до формы рта, в целом выражение лица этого человека свидетельствовало о твердости и энергичности. Те, у кого никогда не было возможности познакомиться с джентльменом столь прославленным, как герр Бенкендорф, не сочтут это описание смехотворно подробным.



Он подошел к князю с видом, кажется, говорившем о том, что, поскольку его ни с кем не спутаешь, в церемонии представления нет необходимости. Чопорно и вежливо поклонившись, герр Бенкендорф слабым, но вовсе не неприятным голосом сказал, что «визит герра фон Филипсона - для него большая честь». Князь ответил на его приветствие столь же чопорно и вежливо, будучи вовсе не плохого мнения о своих дипломатических способностях, его высочество решил, что ни избыток холодности, ни сердечность с его стороны не должны дать премьер-министру ни малейшего представления о том, в каком настроении он пришел на разговор: «Видите, даже поклон дипломата - серьезное дело!».



- Герр Бенкендорф, - сказал его высочество, - в своем письме я недвусмысленно сообщил вам о том, что воспользуюсь вашим разрешением прийти со спутником. Позвольте представить вам моего друга мистера Грея, английского джентльмена.



Пока князь говорил, Бенкендорф стоял, скрестив руки на груди и опустив подбородок на грудь, но смотрел прямо в лицо его высочеству. Вивиана так поразила его поза и выражение лица, что он чуть не забыл поклониться, когда его представили. Премьер-министр окинул Вивиана проницательным косым взглядом и, незаметно кивнув, пригласил зайти в дом. Джентльмены подчинились его требованию. Пройдя через эркер, они оказались в большой комнате, стены которой были увешаны полками с книгами в роскошных переплетах. Ничто в комнате не указывало на то, что хозяин библиотеки - не просто частное лицо. Каждая книга, каждый стул находился на своем месте. Пурпурная чернильница из сервского фарфора и сафьяновый портфель с тиснением того же цвета, лежавший на столе с инкрустацией - вот и всё. Никаких документов, никаких депеш, никакой красной тесьмы или красных чемоданчиков. Над старинным дымоходом в китайских изразцах с изображением гротескных фигур - коров, играющих на арфе, обезьян, изображающих монархов, и долговязых фигур, на огромной скорости улетающих от преследователей, которые были всегда впереди, над этим дымоходом висело какое-то любопытное старинное оружие, самый выдающийся и дорогой образец - украшенный драгоценными камнями кинжал с резной рукояткой.



- Это моя библиотека, - сказал герр Бенкендорф.



- Что за изумительный кинжал, - сказал князь, вовсе не интересовавшийся книгами, и немедленно подошел к камину. Бенкендорф пошел за ним, снял вызвавшее восхищение оружие со стены и прочел лекцию о его достоинствах, древности и красоте.



Вивиан воспользовался этой возможностью, чтобы окинуть взглядом содержимое библиотеки. Он ожидал увидеть тома Макиавелли, Ваттеля и Монтескье, наиболее легкомысленными трудами, которые, как он думал, могли бы ему там встретиться, были лживые мемуары какого-нибудь склонного к интригам кардинала или лживая апология министра в изгнании. К его удивлению оказалось, что библиотека полностью состояла из поэзии и романов. Несколько удивленный Вивиан с любопытством посмотрел на неподписанные корешки тяжеловесных фолиантов на боковой полке. «Это, по крайней мере, - подумал он, - должны быть королевские указы и собрания государственных бумаг». Чувство приличия мгновение боролось с любопытством, но для человека, любящего книги, самое тяжелое на свете - удержаться от изучения тома, который, как ему кажется, ему незнаком. От инкрустированного драгоценностями кинжала Бенкендорф перешел теперь к покрытому эмалью подперсью. За всем он уследить не мог, и Вивиан отчаянным рывком выдернул том: это оказался гербарий! Он посмотрел, что за том стоит рядом: это была коллекция засушенных насекомых!



- А теперь, - сказал герр Бенкендорф, - я покажу вам свою гостиную.



Он открыл дверь в дальнем углу библиотеки и показал им комнату совсем в другом стиле. Ярко сиявшее солнце озаряло дополнительным блеском радужных райских птиц, пурпурных ара и зеленых волнистых попугайчиков, блестевших на обоях из волокон бамбука, покрывавших не только стены, но и потолок комнаты. На стене над камином черная рама, мрачно контрастировавшая с общим убранством апартаментов, обрамляла портрет прекрасной женщины, лицо которой слегка затеняла засохшая ветвь дерева. Клавесин и несколько футляров с музыкальными инструментами лежали в разных углах комнаты, по бокам картины не стене висели гитара и тамбурин, привязанные широкими черными лентами. На необычного размера софе лежала кремонская скрипка, и, проходя мимо, герр Бенкендорф провел по ней смычком, который до тех пор держал в руке.



- Теперь мы можем перекусить, - сказал герр Бенкендорф, когда его гости в достаточной мере восхитились комнатой, - мои картины висят в столовой, идемте туда.



С этими словами, вооружившись на этот раз не только смычком, но и скрипкой, он вернулся через библиотеку и, пройдя через маленький переход, разделявший дом на две части, открыл дверь своей столовой. Как только они зашли в комнату, их слух наполнился и чувства растворились в том, что оказалось концертом тысяч птиц, но ни одна из пернатых хористок не была видна, не видно было даже ни одной клетки. Просто меблированная комната сначала показалась довольно мрачной: хотя здесь было три окна, все шелковые шторы были задернуты.



- А теперь, - сказал герр Бенкендорф, отдергивая первую штору, - вы должны увидеть мои картины. Как вам этот Брейгель?



Благодаря зеленому пятнистому стеклу в окне пейзаж выглядел так же, как на картинах упомянутого художника. Князь уже и так пребывал в недоумении, узнав, что характер человека, который был его врагом и в то же время принимал его у себя, столь разительно отличался от того, что он ожидал увидеть, характер у князя был суеверный, так что он счел это прежнее превратное мнение дурным знаком и не выказал большого восхищения галереей герра Бенкендорфа, но Вивиан, на характер которого не влияли честолюбивые надежды или страхи, которого просто забавлял субъект, с которым он так неожиданно познакомился, добродушно подстроился под фантазии премьер-министра и сказал, что предпочел бы эту картину любому из виденных им полотен Брейгеля.



- Вижу, у вас тонкий вкус, - с серьезным видом, но учтиво произнес герр Бенкендорф, - вы должны увидеть моего Клода!



Насыщенная прожелть второго окна придавала фантастическому саду всё то, что было необходимо для создания итальянского пейзажа.



- Вы бывали в Италии, сэр? - спросил Бенкендорф. - Я - нет.



- А вы, герр фон Филипсон?



- Никогда не был дальше юга Германии, - ответил князь, который проголодался и с жадностью смотрел на богатый обед, приготовленный для него.



- Ну, теперь, когда кто-то из вас туда поедет, вы, уж конечно, не пропустите Лаго-Маджоре. Полюбуйтесь Изола-Белла при закате дня, поверьте, вы никогда не видели пейзажа прекраснее! А теперь, герр фон Филипсон, - сказал Бенкендорф, - окажите мне честь и выскажите свое мнение об этом Хонторсте.



Его высочество с большим удовольствием высказал бы свое мнение о блюде дичи, дымящейся на столе, поскольку с грустью думал о том, что дымиться она будет недолго. «Но это - последний вопрос! - подумал он и начал восхищаться сверкавшими гранями, а Бенкендорф поклялся, что ни одна картина кисти Джерарда Хонторста не смогла бы соперничать с этой своей яркостью красок и смелостью композиции.



- Кроме того, - продолжил Бенкендорф, - у меня все картины - как живые. Видите вот этот кипарис, трепещущий в дыхании бриза. Взгляните вот на этого пурпурного павлина! Смотрите, герр фон Филипсон.



- Я смотрю, герр фон..., прошу прощения, герр Бенкендорф, - с большим чувством собственного достоинства ответил князь, совершив эту небольшую ошибку в фамилии, потому что не привык разговаривать с людьми столь низкого звания, в фамилии которых нет ни намека на благородное происхождение, или так проявился его сплин, поскольку его по прихоти не подпускали к закускам, в которых он так нуждался.



- Герр фон Филипсон, - вдруг обернулся к нему Бенкендорф, - все мои фрукты и овощи выращены в моем собственном саду. Давайте сядем за стол и подкрепимся.



Единственным питательным блюдом на столе было блюдо с дичью. Овощей и фруктов стояло много, и они были великолепны, воистину, у князя Малой Лилипутии были все перспективы отлично пообедать, словно обед проходил под эгидой самого Мастера Родольфа - если бы не мелодия невидимых певцов, которых, вероятно, воодушевлял звон ножей и тарелок, с каждым мгновением становившийся всё громче. Но герр Бенкендорф вскоре устранил это неудобство - он встал и три раза постучал в дверь напротив той, в которую они только что вошли. Сразу же воцарилась тишина.



- Клара заменит вам тарелку, герр фон Филипсон, - сказал Бенкендорф.



Вивиан в нетерпении поднял глаза, вовсе не думая, что появление Клары докажет тот факт, что таинственная картина в столовой - портрет, но, следует признать, ему было любопытно увидеть первую представительницу прекрасного пола, живущую под крышей герра Бенкендорфа.



Клара оказалась едва передвигающей ноги старухой с довольно кислым выражением лица, ей была присуща напускная важность и несомненная аккуратность. Она поставила на стол бутылку и два винных бокала с длинными тонкими ножками, убрала дичь, заменила тарелки и исчезла.



- Герр Бенкендорф, умоляю, скажите, что это за вино? - взволнованно спросил князь.



- На самом деле не знаю, я никогда не пью вино.



- Не знаете! Я никогда в жизни не пробовал такой токай!



- Кажется, - ответил герр Бенкендорф, - это - подарок императора. Я никогда его не дегустировал.



- Дорогой сэр, выпейте бокал! - воскликнул князь, присущая ему живость характера заставила его полностью забыть, к кому он обращается, и дело, по которому он сюда приехал.



- Я никогда не пью вино, рад, что вам понравилось, несомненно, у Клары есть еще.



- Нет-нет, нам следует быть умеренными, - отказался князь, который хоть и был большим почитателем хорошего ланча, но также отдавал должное и хорошему обеду, и, соответственно, в этот неловкий час дня вовсе не собирался делать что-то, что в будущем помешало бы ему насладиться грядущим банкетом.



Кроме того, его высочество, принимая во внимание манеру сервировки дичи и признаки изысканного вкуса, кажется, проникавшие во все уголки поместья герра Бенкендорфа, вовсе не считал себя слишком самонадеянным, предполагая, что обед вполне может оказаться еще более великолепным.



Внезапное прибытие и появление новых неожиданных гостей через таинственную дверь, на которую произвели столь успокаивающее действие три удара герра Бенкендорфа и которую он сам теперь открыл, позволило понять, в чем суть помещения, неумолкающая музыка которого пробуждала любопытство гостей. Эти новые гости - толпа снегирей со свирелями, виргинских соловьев, дрессированных канареек, яванских воробьев и индийских лори, которых ласковый хозяин освободил от золотой клетки, и они по своему обыкновению начали спасаться бегством из своего великолепного птичника, чтобы почтить своим присутствием его ежедневный прием.



- Отрадно видеть, что вы любите птиц, сэр, - сказал Бенкендорф Вивиану, поскольку наш герой, добродушно потакая вкусам хозяина банкета, поровну делил роскошный персик для стайки веселых жадных воробьев.



- Вам надо посмотреть на моих любимцев, - продолжил Бенкендорф, довольно громко постучав по столу указательными пальцами. Снегири узнали сигнал и поспешили к своему насесту.



- Мой дорогой! - вибрировал голос одного из певцов, поднявшего выразительный взор на восхищенного хозяина.



- Любимый! - издал трель другой, выражая свою привязанность с помощью столь же проникновенных взглядов.



Пока звучали эти трели, Бенкендорф, сияя, торжествующе оглянулся на Вивиана, словно их частое повторение действительно было доказательством искренней привязанности этих необыкновенных друзей.



Наконец, к облегчению князя, пернатые друзья герра Бенкендорфа, доев свой десерт, были отправлены обратно в клетки, им было сурово приказано не беспокоить хозяина своим пением, этому приказу они повиновались беспрекословно, и когда дверь закрылась, мало кто поверил бы, что в соседней комнате находится птичник.



- Персики - моя гордость, герр фон Филипсон, - сказал Бенкендорф, рекомендуя вниманию гостя эти фрукты, потом встал из-за стола, бросился на софу и начал тихо мурлыкать мелодию. Вскоре он взял свою кремонскую скрипку и, используя ее, как гитару, начал аккомпанировать себе с воодушевлением, но не громче, чем прежде.



Пока герр Бенкендорф пел, он, кажется, не осознавал, что в комнате кто-то есть, а князь, не очень любивший музыку, конечно, ни похвалой, ни проявлением внимания не намекнул, что слушает. А вот Вивиан, подобно всем несчастнейшим людям, любил музыку, и, движимый этим чувством и интересом, который он начал испытывать к характеру герра Бенкендорфа, когда этот джентльмен прекратил играть, не смог удержаться и крикнул: «Еще!».



Бенкендорф вздрогнул и оглянулся, словно только сейчас понял, что кто-то его слушает.



- Еще! - сказал он с добродушной насмешкой. - Разве кто-то смог бы сыграть или спеть одно произведение дважды! Вы любите музыку, сэр?



- Так и есть. Кажется, я узнал это произведение. Полагаю, вы - почитатель Моцарта?



- Никогда о нем не слышал, вообше ничего не знаю об этих мелкопоместных дворянах. Но если вы действительно любите музыку, я сыграю вам кое-что, что вам действительно стоит услышать.



Герр Бенкендорф начал играть красивую мелодию адажио, постепенно увеличивая скорость, исполнял некую вариацию, в конце концов, его исполнение стало столь быстрым, что Вивиан, удивленный этим чисто механическим действием, встал со стула, чтобы лучше изучить ухищрения музыканта и движения его смычка. Сколь бы ни был утонченным тембр, сколь бы ни была чарующей оригинальность его вариаций и идеальна гармония его композиции, все же было невероятно сложно удержаться от улыбки, глядя, как корчилось его лицо и извивалось тело. Он наклонился над струнами, на мгновение поднял скрипку в воздух, а в следующее мгновение инструмент почти лежал у его ног. Наконец, мелодия постепенно вернулась к исходной мягкой каденции, и музыкант, полностью завороженный своим исполнением, снова облокотился на софу, подняв смычок и скрипку над головой.



Вивиан решил не беспокоить его своими аплодисментами. Мгновение спустя герр Бенкендорф отшвырнул скрипку и бросился через открытое окно в сад.



Как только Бенкендорф исчез из виду, Вивиан посмотрел на князя, а его высочество, удивленно подняв брови, скривив рот и дергая себя за подбородок, всем своим видом являл комический портрет озадаченного человека.



- Да, друг мой, - сказал он, - вовсе не это мы ожидали увидеть.



- Да, это что-то совсем другое, но намного более занимательное.



- Хм! - медленно произнес князь. - Не думаю, что нам нужно вызывать призрака, чтобы он сообщил нам, что герр Бенкендорф не имеет обыкновения бывать при дворе. Не знаю, как он привык себя вести, когда его удостаивает визитом великий герцог, но что касается его отношения ко мне, по крайней мере, мое инкогнито он блюдет отлично.



- Герр фон Филипсон, - сказал джентльмен, о котором они как раз говорили, заглядывая в окно, - вам следует увидеть мой страстоцвет. Давайте пройдемся по саду.



Князь посмотрел на Вивиана так, что тот понял: надо идти. Так они оказались в саду.



- Вы еще не видели мой сад во всей его красе, - сказал герр Бенкендорф, остановившись возле эркера библиотеки. - Это - моя сильная сторона, если бы вы пришли сюда несколькими месяцами ранее, вы смогли бы насладиться видом моих бесценных тюльпанов: что за цвета, что за блеск - не передать словами! А в прошлом году у меня было три королевских тюльпана, я никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с их элегантными кремовыми чашечками. А еще - мои двойные пестрые лютики, мои гиацинты с пятьюдесятью колокольчиками, всех оттенков, одинарные и двойные, и мои любимые примулы, столь большие и припудренные, что цвет бархатных листьев едва заметен! Но голубой страстоцвет прнкрасен сейчас. Взгляните на вон тот летний домик, сэр, - сказал он, обернувшись к Вивиану, - на крыше - моя обсерватория. Вы будете спать сегодня ночью в том павильоне, там вам будет удобнее следить за направлением ветра.



Страстоцвет рос напротив летнего домика, о котором шла речь.



- Вот, - сказал герр Бенкендорф, простерев руки, - последние дни его красоты, скоро осенние морозы прекратят его цветение. Молю, герр фон Филипсон, скажите, вы - ботаник?



- Ну, - ответил князь, - я очень люблю цветы, но не могу точно сказать, что...



- А, не ботаник! Цветок из этого прекрасного сада цветет всего один день, но следить за ним надо с июля до конца осени, и если эта хорошая погода сохранится... Молю, сэр, скажите, куда дует ветер?



- В действительности не могу сказать точно, - ответил князь, - но, думаю, ветер....



- А вы знаете, сэр? - спросил Бенкендорф у Вивиана.



- Я думаю, сэр, что...



- На запад. Прекрасно! Если такая погода сохранится, его цветения можно будет ожидать еще и в следующем месяце. Вам может быть интересно узнать, герр фон Филипсон, что цветок появляется из той же завязи, что и листья, длина цветоножки - приблизительно три дюйма, вокруг ее центра - два лучистых венчика, смотрите, смотрите, сэр! Наклоните внутреннюю часть цветка к центру пестика, а теперь внимательно рассмотрите, а я присоединюсь к вам спустя мгновение.


С этими словами герр Бенкендорф сбежал по дорожке, перепрыгнул через перила, и вот он уже бежит по лужайке к реке, преследуя стрекозу.



Вскоре герр Бенкендорф исчез из виду, и после полчаса порассматривав голубой страстоцвет, князь предложил Вивиану уйти.



- Как я погляжу, - продолжил его высочество, - мы можем уйти и из этого дома. Неудивительно, что власть Бенкендорфа идет на убыль - он просто начал впадать в детство. Уверен, он не мог всегда быть вот таким легкомысленным существом!



- Я так удивлен, - ответил Вивиан, - что не могу ничего предположить, ваше высочество. Но я бы посоветовал вам не делать поспешных выводов. Убедитесь, что пребывание здесь не повлияет на ваше положение и не помешает принятию мер, на которые вы решились, будьте осторожны. Чем вам это повредит, если ради достижения великих патриотических целей, которым вы посвятили свои силы и энергию, вы несколько часов потерпите капризы или даже грубость какого-то человека? Если Бенкендорф именно таков, каким считает его свет, не думаю, что он надеется одурачить вас дважды, а если он на это надеется, будьте уверены, его постигнет разочарование. Если, как вы полагаете, не только власть его идет на убыль, но и его интеллект, за сутки мы в этом убедимся, потому что за это время у вас, ваше высочество, произойдет с ним более серьезный разговор. В общем, нам лучше сегодня остаться здесь, - с улыбкой добавил Вивиан. - Я собираюсь спать в обсерватории.



С часок погуляв в саду, князь и Вивиан вернулись в дом, думая, что Бенкендорф зашел через другие двери, но в доме его не было. Князь был очень раздражен, а Вивиан, чтобы развлечься, решил воспользоваться библиотекой. Еще раз изучив оружие, рассмотрев сад сквозь витражные окна, попытавшись угадать, с кого могли написать загадочный портрет и что могла значить засохшая ветка, князь полностью истощил свои силы. Во сколько в этом доме обедают, он точно не знал, и, несмотря на неоднократные усилия, не смог найти треклятую Клару. Его не утешала мысль, что осталось убить менее двух часов до наступления великого события, и, страстно желая вернуться в Туррипарву, он убедил Вивиана отложить книгу и еще раз прогуляться.



На этот раз они пошли еще дальше, гуляли по берегу реки, изучая близлежащие леса, но от герра Бенкендорфа не было никаких вестей. Наконец, они снова вернулись - начинало темнеть. Оказалось, что эркер библиотеки закрыт. Они снова зашли в столовую, и, к своему удивлению, не нашли там никаких приготовлений к обеду.



На этот раз попытки князя поговорить с мадам Кларой оказались более успешными, эта дама почти сразу же вошла в комнату.



- Дорогая фрау, - спросил князь, - умоляю, скажите, вернулся ли ваш хозяин?



- Герр Бенкендорф в библиотеке, сэр, - напыщенно ответила старая дама.



- Значит, мы будем обедать не в этой комнате?



- Обедать, сэр? - от удивления славная дама забыла о своей напыщенности. - Герр Бенкендорф никогда не ест после полудня.



- Следует ли это понимать таким образом, что мы обедать тоже не будем? - спросил его высочество со злостью и раздражением.



- Герр Бенкендорф никогда не ест после полудня, сэр, но я уверена: если вы с вашим другом голодны, сэр, полагаю, в этом доме найдется для вас еда.



- Дорогая фрау, я голоден, очень голоден, и если ваш хозяин, я имею в виду герра Бенкендорфа, наделен таким аппетитом, что ему достаточно раз в день съесть кусочек фазаньей грудки, и если он думает, что его друзья хотят или могут жить на таком пайке, по меньшей мере, он очень ошибается, так что, мой славный Грей, думаю, нам лучше велеть седлать лошадей и уехать отсюда.



- Нет никакого повода для вашего отъезда, надеюсь, - возразила фрау Клара, напуганная пылкой речью князя, - в нашем доме достаточно еды, сэр, несомненно, вы получите обед как можно скорее, господин, надеюсь, вы не будете никуда торопиться.



- Торопиться! Я вовсе не хочу торопиться, но расстроить весь уклад этого дома, чтобы получить незапланированный обед - об этом я и подумать не могу. Герр Бенкендорф может жить, как ему нравится, и если я останусь, я собираюсь жить так же, как он. Не хочу, чтобы он менял свои привычки ради меня, и постараюсь, чтобы с сегодняшнего дня у него не было необходимости поступать таким образом. Но голод - не тетка, и буду вам очень благодарен, добрая фрау, если вы угостите меня и моего друга остатками холодной дичи, которую нам подавали на ланч, если они еще остались, или, как вы это называете, можем ли мы получить свой полуденный обед, и если вы его сами приготовили, фрау Клара, уверяю вас, я сказал своему другу, что вы заслужите мое безмерное уважение.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги