- В трепете и молчании чудесный портрет повесили над камином в любимых апартаментах моей тети. На следующий день они получили письма от Макса. С ним все было хорошо, но он ни словом не упомянул загадочную картину.
- Три месяца спустя, когда леди сидела одна в комнате баронессы и смотрела на портрет нежно любимого сына, вдруг она вскочила с кресла, едва сдерживая готовый вырваться из груди крик, кричать ей не позволяло необъяснимое чувство. Глаза портрета двигались. Леди стояла, облокотившись на спинку кресла, бледная и дрожащая, как осина, не отводя взгляд от ожившего портрета. Это не было иллюзией разгоряченного воображения - веки дрожали, меланхоличная улыбка, потом глаза закрылись. В душе миледи боролись изумление и страх, она не плакала. Три дня спустя пришло сообщение о битве под Лейпцигом, и в то мгновение, когда глаза Макса Роденштайна закрылись, его грудь пронзило копье польского улана.
- А кем была та чудесная дама, свидетельница этого невероятного инцидента? - спросил Вивиан.
- Этой дамой была я.
Было что-то столь необычное в голосе миссис Феликс Лоррейн, и что-то столь особенное в выражении ее лица, когда она произносила эти слова, что меткая острота не сорвалась с языка Вивиана, и он не придумал ничего лучше, кроме как пришпорить маленьких пони, и так уже несущихся во весь опор.
Дорога к Колодцу Фей пролегала через наиболее дикие участки парка, и после полуторачасовой поездки они достигли очаровательной прогалины. Прелестный прозрачный источник бурлил в маленькой дикой лощине, его воды дарили ей цветение и свежесть. Над источником возвышалась готическая арка из серого камня, вокруг нее росли несколько стройных берез. Коротко говоря, самой природой эта местность была предназначена для пикников. Здесь была чистая вода и интересные обычаи, а поскольку для вечеринок всегда брали с собой, или должны были взять, проверенного мастера каламбуров, шампанское и холодные пирожки, что еще ждать от Природы?
- Идемте, миссис Лоррейн, я привяжу Цыганку к этому ясеню, и мы отдохнем под этими березками, вот здесь, где танцуют феи.
- О, очаровательно!
- Воистину, нам сейчас пригодился бы сборник красивой поэзии, чтобы скоротать часок. Вы будете корить меня за то, что я его не принес. Не надо. Мне приятнее слушать ваш голос, и, по правде говоря, мне хотелось бы посоветоваться с вами касательно одного вопроса.
- Что это за вопрос?
- Мне кажется, несколько неосмотрительно со стороны маркиза бросаться в объятия своего бывшего заклятого врага Кливленда.
- Вы действительно так думаете?
- Неужели, миссис Лоррейн, выбранное им направление действий кажется вам самым благоразумным?
- Конечно, нет.
- Значит, вы согласны со мной, что такое сотрудничество если не вызывает сожаления, то, по крайней мере, заставляет задуматься о его последствиях?
- Полностью с вами согласна.
- Знаю. Сегодня утром я обсудил это с маркизом.
- Неужели? - взволнованно воскликнула леди, она была бледна и почти задыхалась.
- Да, и он сказал мне, что вы сделали некие крайне разумные наблюдения касательно этого вопроса: «Жаль, что эти наблюдения не были сделаны до отъезда мистера Кливленда, тогда недоразумения можно было бы избежать».
- Я действительно сделала некоторые наблюдения.
- Это очень любезно с вашей стороны. Дружба с вами - истинное благословение для маркиза!
- Я разговаривала с ним, сказала миссис Феликс более уверенно, - в таком же духе, как вы обращаетесь ко мне. Поистине, он вел себя неблагоразумно, и я сочла своим долгом сообщить ему об этом.
- О, несомненно, но как могли вы, моя прекрасная леди, вообразить, что я могу испугаться его светлости, я, Вивиан Грей!
- Разве я говорила о вас? - спросила дама, побледнев, как смерть.
- А разве нет, миссис Феликс Лоррейн? Разве не презрели вы мои интересы самым недопустимым и непростительным образом, разве не руководствовались вы велениями самолюбия, которое задел мистер Кливленд, разве не отравили вы разум маркиза, настроив его против того, кто всегда был добр к вам и почитал вас?
- Признаю, что действовала неблагоразумно, я говорила, не подумав.
- А теперь послушайте меня еще раз, - и Вивиан схватил ее руку. - Ваши взаимоотношения с мистером Кливлендом меня не касаются. Клянусь честью, он ни разу не произнес при мне ваше имя. Едва ли я могу понять, как мужчина может вызвать столь смертельную ненависть, которую вы питаете к нему. Повторюсь, не могу представить ситуацию, в которой вы могли бы оказаться вместе и которая могла бы оправдать такое поведение. Это нельзя оправдать, даже если он оттолкнул вас, когда вы стояли перед ним на коленях.
Миссис Феликс Лоррейн пронзительно вскрикнула и упала в обморок. Вода из источника фей вскоре привела ее в чувство.
- Пощадите меня! Пощадите!, - почти рыдала она. - Никому не рассказывайте о том, что вы видели.
- Миссис Лоррейн, у меня нет ни малейшего желания кому-то об этом рассказывать. Я коснулся этих подробностей лишь во избежание непонимания между нами. Мой рассказ столь подробен во избежание необходимости его повторения, поскольку если я его повторю, повторю я его не миссис Феликс Лоррейн. Вот вам моя рука, и пусть Колодец Фей сотрет наши воспоминия.
Вивиан стремительно несся домой, стараясь говорить своим обычным тоном и в привычной для него манере, но его спутницу ничто не могло воодушевить. Один раз, о нет, дважды она сжала его руку, а когда он помогал ей выйти из фаэтона, прошептала что-то вроде благословения. Вивиан должен был распорядиться насчет пони - Цыганка заболела, или Фанни простыла, или что-то в таком роде, так что он задержался у входа минут на пятнадцать, со знанием дела разговаривал с грумами, обсуждая вопросы с профессиональной вескостью, достойной профессора Коулмана.
Войдя в дом, Грей увидел, что готов ланч, и миссис Феликс искренне уговаривала его подкрепиться. Он действительно был голоден, поэтому согласился выпить бокал белого рейнвейна с сельтерской.
- Позвольте приготовить для вас напиток, - сказала миссис Феликс. - Вы любите сахар?
Уставший с дороги Вивиан Грей облокотился о камин, рассеянно смотря в зеркало на мраморной полке. По чистейшей случайности он отчетливо увидел в зеркальном отражении, как миссис Феликс Лоррейн открывает маленький серебряный ларчик и подсыпает какой-то порошок в стакан, приготовленный для него. Она наклонилась, почти заслоняя стакан, но всё же Вивиан отчетливо видел, что она делает. Грею стало дурно, и, прежде чем он успел прийти в себя, самозваная кельнерша схватила его за локоть.
- Вот, выпейте, пока напиток не выдохся и шипит.
- Я не могу это пить, - сказал Вивиан, - я вовсе не хочу пить. Мне слишком жарко, я бы что-то...
- Ну что вы за глупец! Напиток утратит аромат и будет испорчен.
- Нет-нет, отдадим его собаке. Поди-ка сюда, Фидель, похоже, тебя мучает жажда, выпей...
- Мистер Грей, я не смешиваю коктейли для собак, - разволновалась леди, - если вы его не выпьете, - и она снова протянула ему бокал, - я вылью его вот сюда.
Произнеся эти слова, она вылила содержимое бокала в большой стеклянный шар, в котором бесконечно кружили золотые и серебряные рыбки.
ГЛАВА 5
Последняя эскапада миссис Феликс Лоррейн поразила даже обладателя стальных нервов Вивиана Грея, и он удалился в свою комнату, чтобы отдохнуть.
- Возможно ли это? Могу ли я верить своим глазам? Или некий демон, о котором пишут в старых сказках, дурачил меня в зеркале? Я уже могу поверить чему угодно. О! Сердце мое болит! Когда-то я вообразил, что использую эту женщину для достижения своих целей. Возможно ли, что никакое добро не придет в руки того, кто вынужден пользоваться таким средством воплощенного зла? Ужасная мысль иногда поражает мой разум. Мне нравится, что в этой загадочной иностранке, в этой женщине я встретил нечто вроде своего двойника. То же прекрасное знание природы человеческого ума, тот же сладкий голос, чудо провидения свело нас под одной крышей, но в то же время мне она кажется самым покинутым из живых существ, созданием, вина которого казалась мне пережитком прошлого даже в этом веке, исполненном вины. Возможно ли между нами сходство? Возможно ли, что я похож на нее? Может ли хотя бы тень моих грешных мыслей хоть на мгновение быть столь порочна, как ее добродетель? О Боже! Кажется, все устои моей жизни разрушены. Я не могу дышать.
Вивиан бросился на кровать, на мгновение его охватило такое чувство, словно он выпил недавно предложенный ему отравленный напиток.
- Это неправда, это не может быть правдой! Несомненно, я обратился к маркизу, движимый интересами личной выгоды, но никогда я не советовал ему то, что могло бы способствовать моей выгоде в ущерб его благоденствию. Воистину, если не принципы, то интересы личной выгоды заставляли меня быть с ним честным, поскольку мое благополучие зависит от него. Но вправе ли я, тот, кто не может потерять ничего, вправе ли я играть благополучием другого человека? Не морочу ли я себе голову всё это время какой-то гнусной софистикой? Не превратился ли я в интеллектуального Дон Жуана, безрассудно играющего человеческими умами так же, как он играл человеческими телами, в духовного либертена? Но к чему эти выспренные речи? Что бы я ни сделал, отступать слишком поздно, даже сейчас промедление смерти подобно - сейчас на кону не окончательный успех наших суетных проектов, а непосредственная безопасность наших тел. Яд! О Боже! Боже! Долой весь страх, всё раскаяние, все мысли о прошлом, все расчеты на будущее. Если бы я был Дон Жуаном, который любит себя, я бы возблагодарил Небеса! У меня появился бы конфидент во всех моих неурядицах, самый честный из советчиков, самый ловкий из лакеев, Лепорелло, который часто пытается, но не может получить желаемое. Ну а теперь, мой друг женского пола, в битве победит сильнейший, и я прекрасно вижу, что битва двух таких личностей будет долгой и страшной. Горе побежденным! К тебе придется применить искусство, непостежимое даже для твоего ума. Твое хваленое знание человеческой природы больше тебе не поможет, попомни мое слово - отныне Вивиан Грей будет поступать с тобой так, как ни с кем из людей не поступали прежде.
Вернувшись в гостиную, Вивиан встретил слугу, несшего стеклянный шар с золотыми и серебряными рыбками.
- Неужели вы еще в мантилье, миссис Лоррейн! - воскликнул Вивиан. - Меня сложно удивить, но, уверен, никогда более очаровательная мантилья не облекала более очаровательные формы. Несомненно, вы обладаете несомненным вкусом в выборе одежды, и я удивлен этим тем более, что именно незатейливые персоны больше всего любят оборки, веера и воланы.
Леди улыбнулась.
- О, кстати! - продолжил ее собеседник. - Сегодня утром я получил письмо от Кливленда. Он пишет о вас в таких выражениях, что меня удивляет непонимание, возникшее между вами.
- Что он пишет? - быстро спросила дама.
- О, что он пишет? - протяжно переспросил Вивиан, он зевал и был раздражающе неразговорчив.
- Ну же, мистер Грей, расскажите.
- О, конечно, я вам расскажу. Давайте прогуляемся в теплице.
С этими словами он взял леди под руку, и они вышли из комнаты.
- А теперь вернемся к письму, мистер Грей.
- А теперь вернемся к письму, - Вивиан медленно достал эпистолу из кармана и прочел некоторые наиболее нежные пассажи, заставившие трепетать сердце миссис Феликс Лоррейн. Учитывая, что Вивиан Грей никогда в жизни не получал писем от мистера Кливленда, справился Вивиан довольно хорошо, но он всегда был восхитительным импровизатором!
- Я уверен - когда Кливленд приедет в город, всё разъяснится, по крайней мере, я буду точно знать, что нет моей вины в том, что вы не стали лучшими друзьями. Мне стоит героических усилий сказать вам всё это, миссис Лоррейн, было время (Вивиан казался столь взволнованным, что едва мог продолжить), было время, когда я назвал бы лжецом человека, который предрек бы, что Вивиан Грей способен помогать другому добиться благосклонности миссис Феликс Лоррейн. Но довольно об этом. Я - слабый, неопытный юноша, и, возможно, ошибочно принимаю доброту и сочувствие, присущие всем женщинам, за более глубокое чувство. Но мне следует научиться владеть собой, мне воистину стыдно за свое сегодняшнее поведение в связи с бокалом. Вести себя со столь недопустимым бессердечием лишь потому, что я помню, как вы вели себя схожим образом по отношению к полковнику Делмингтону, воистину ужасно.
- Полковник Делмингтон - тщеславный пустоголовый болван. Не думайте о нем, дорогой мистер Грей, - ответила миссис Феликс с сияющей улыбкой.
- Ладно, не буду, и попытаюсь вести себя, как человек, я имею в виду - как светский человек. Но вам действительно следует простить теплые чувства юноши, и когда я воскрешаю в памяти первые дни нашего знакомства, а потом вспоминаю, что наши прогулки при луне навсегда канули в прошлое, и что наши...
- Нет, не нужно так думать, мой дорогой Вивиан, поверьте - я всегда буду вашим другом, вашим...
- Я верю, верю, моя дорогая, моя Амалия!
ГЛАВА 6
Была осенняя ночь, ветер капризен и изменчив, словно избалованная красавица, итальянская борзая или шелковая мантилья. Теперь веял столь свежий бриз, что белые облака неслись по небу, словно свора ведьм, опаздывающих на шабаш или замысливших какое-то другое зло, и теперь, убаюканный и спокойный, как дыхание дремлющего младенца, ты почти можешь радоваться летнему солнцестоянию и яркой луне с ее придворными звездами, безмятежно царствующей на светло-синем небе. Вивиан Грей прислонился к старому буку в самом укромном уголке парка и смотрел на луну.
- О, яркая луна! Ты - моя первая любовь! Никто не избегнет твоих чар, хотя, возможно, сейчас какой-то прохвост, сочиняющий сонеты, разглагольствует о «юноше Эндимионе» и «серебряном луке». Посвящаю эти речи тебе, Королева Ночи! Во имя твое они наиболее сладки! Или Бендида, как называли тебя в грубой Фракии, или Бубастис, как взывали к тебе в загадочном Египте, или Диана - под этим именем тебе приносили жертвы в блистательном Риме, или Артемида, как вздыхали о тебе на ярких равнинах вовеки славной Греции! Почему все мужчины смотрят на тебя? Почему все мужчины любят тебя? Почему все мужчины почитают тебя?
Сияй, сияй, султанша души! Страсти - рабы-евнухи, Честолюбие смотрит на тебя, и его пылающий лоб леденеет, его прерывистый пульс становится ровным. Скорбь блуждает при свете луны и не прячет слёз, и когда полумесяц улыбается, сияющие глаза Радости тускнеют. Скорый Гнев при твоем свете забывает о мести, и даже кроткая Надежда не верит в будущую радость, взирая на чудо твоей красоты.
Сияй, сияй! Хотя ты - непорочная девственница, ты - всевластная мать всех мечтаний! Крестьянин, изнуренный поденной работой, и исполненный вдохновения поэт равно ищут тебя в небесах, ты успокаиваешь шум марширующих армий, кто усомнится в силе, с которой ты влияешь на волны Атлантического океана, спяшие в серебряных лучах?
Сияй, сияй! Тебя называют спутницей Земли, но когда я смотрю на тебя, я не чувствую себя сюзереном. Нас учат, что твоя власть - небылица, а твоя божественность - сон. О, сияющая Королева! Я не предам сладкую власть, воистину, я не поверю, что в наши дни ты владычествуешь над нашими сердцами меньше, чем во времена блистательных храмов Эфеса или дрожащих от темного ужаса африканских племен. Слава тебе, Королева Ночи! Слава тебе, Диана, Синтия, Орция, Тауриция, вовеки могущественная, вовеки прелестная, вовеки священная! Слава! Слава! Слава!
Если бы я был метафизиком, я бы рассказал вам, почему Вивиан Грей два часа смотрел на луну, я смог бы предоставить вам наиболее логически обоснованную схему хода его мыслей с того мгновения, когда он шептал медоточивые речи на ухо миссис Феликс Лоррейн за обедом, до того часа, когда он вовсе уж забыл, что такое существо, как миссис Феликс Лоррейн, дышало на этом свете. Хвала безупречной теории метафизиков! Если они могут объяснить мне, почему на веселой пирушке мысль о смерти пронзает мое сознание, хотя я не боюсь смерти, если они могут объяснить мне, почему на похоронах любимого друга, когда струны моего сердца, кажется, вот-вот порвутся, мою скорбь дразнит невольное воспоминание о курьезных приключениях и гротескных байках, если они могут объяснить мне, почему в темном горном ущелье я думал о глазах женщины, которая далеко от меня, или почему, когда я выдавливаю третий лимон в бокал бургундского, в памяти моей всплывают постные фармацевты и их гнусные лекарства, повторяю еще раз - хвала безупречной теории метафизиков! Прощай, сладкий мир, и вы, мои жизнерадостные властители дум, которых, возможно, я изучал слишком подробно: nosce teipsum, познай самого себя - вот каков должен быть мой девиз. Я сниму дорожную шляпу и надену капюшон отшельника.
В жизни некоторых людей бывают таинственные мгновения, когда они страдают при виде человеческих лиц, а звук человеческого голоса становится чем-то вроде музыкального диссонанса. Такие приступы не являются результатом неистовства или противоборства страстей: они возникают не из скорби, не из радости, надежды, страха, ненависти или отчаяния. И в час несчастья звук голоса наших ближних сладок, словно самая изящная лютня, в мгновения радости какой счастливец не пожелал бы, чтобы рядом был свидетель его веселья или тот, кто выслушает рассказ о его удаче? Страх заставляет нас почувствовать себя людьми, тогда мы спешим к людям, и Надежда - мать доброты.
Мизантропы и отчаянные безумцы не раздражены и не страдают. Именно в эти мгновения люди находят в Природе то духовное родство, которое тщетно ищут у своих ближних. В эти мгновения мы сидим возле водопада и слушаем его музыку целый день длиною в жизнь. В эти мгновения люди смотрят на луну. В эти мгновения природа становится нашей Эгерией, освеженные и возрожденные этим прекрасным родством, мы возвращаемся в мир, обретя больше возможностей для исполнения своей роли в этой жаркой войне страстей, для выполнения своих великих обязанностей, для которых был сотворен человек - любить, ненавидеть, злословить и убивать.
Было уже далеко за полночь, Вивиан находился довольно далеко от Шато. Он решил зайти через боковую дверь, которая вела в бильярдную, потом пересек Большую Галерею и с легкостью попал в свои апартаменты, не потревожив никого из слуг. Его путь пролегал через маленькие ворота, возле которых он расстался с миссис Феликс Лоррейн в день их первой встречи.
Осторожно открыв дверь в Большую Галерею, он обнаружил, что не один: к одной из оконных створок прислонилась женщина. Когда Вивиан вошел в комнату, лунный свет упал на ее профиль, простим Вивиана за то, что он не сразу узнал в даме миссис Феликс Лоррейн. Она смотрела вперед, но взгляд ее, кажется, не был сфокусирован на каком-то определенном предмете. По ее лицу пробегала дрожь, но это не были лишь мимолетные порывы, она была бледна, как смерть, улыбка, словно вырезанная на ее лице, придавала ему безумное выражение.
Вивиан не знал, остаться ему или уйти. Не желая тревожить даму, он старался не дышать, и, как это обычно бывает, пытаясь сохранять тишину, Грей нервничал, и, стараясь остаться незамеченным, закашлялся.
Миссис Лоррейн вскочила и с безумным видом начала оглядываться по сторонам, когда же дама заметила Вивиана, из ее горла вырвалось что-то вроде предсмертного хрипа.
- Кто вы? - нетерпеливо спросила она.
- Ваш друг, Вивиан Грей.
- Как вы сюда вошли? - она ринулась вперед и крепко схватила его за руку, а потом пробормотала про себя: «Эта плоть».
- Боюсь, я играла в дурочку сегодня ночью, и обнаружила, что я здесь не одна, за мной наблюдают.
Миссис Лоррейн искренне посмотрела на него, а потом попыталась вернуть вернуть лицу обычное выражение, но это отняло у нее остатки сил. Леди отпустила руку Вивиана и обхватила голову руками. Когда она снова подняла голову, Вивиан уходил.
- Куда вы идете? - быстро спросила она.
- Спать, и всем советую сделать то же, уже далеко за полночь.
- Вы лжете. Блеск ваших глаз опровергает ваши слова. Вы вовсе не собираетесь ложиться спать.
- Простите, дорогая миссис Лоррейн, но я действительно уже час зеваю, - ответил Вивиан, собираясь уходить.
- Вы разговариваете с женщиной, находящей ответы на свои вопросы в глазах, которые не врут, и в чертах лица, исполненных Правды. Попридержите свое красноречие для тех, кто способен верить словам мужчины. А теперь уходите! Что, боитесь женщины, потому что «далеко за полночь», а вы в старой галерее?
- Миссис Лоррейн, «страх» - слово не из моего лексикона.
- Мало же слов в вашем лексиконе, юноша! Как и лет на вашем веку. Тот, кто прислал вас сюда сегодня ночью, прислал вас сюда не для сна. Подойдите! - она подвела Вивиана к окну: «Что вы видите?».
- Я вижу спящую Природу, миссис Лоррейн, и охотно последовал бы примеру животных, птиц и рыб.
- Вы смотрите на этот пейзаж лишь секунду. Взгляните на далекие холмы - как красив их роскошный покров в лунном свете! А здесь поближе ели - как сияют их черные скелетообразные ветви в серебре, как купается в лунном свете густая листва древних дубов! А пурпурное озеро, в чьих глянцевых глубинах отражаются другие небеса? Разве не прекрасен этот пейзаж?
- Прекрасен! Воистину прекрасен!
- Но, Вивиан, где создание, для которого существует вся эта красота? Где ваше могущественное создание - Человек? Крестьянин на своем грубом ложе наслаждается, возможно, если лишь рабский труд приносит ему деньги, сладким сном, или, проснувшись ночью, клянет свой жребий и своего господина. А этот господин лежит в тревоге на пуховой перине, его ночные думы - не о блестящем озере и яркой луне, а о жалких людских ухищрениях, о некоем могущественном ничто, о котором не знает Природа, об отпрыске ее внебрачного ребенка - Обществе. Почему же Природа наиболее очаровательна, когда человек на нее не смотрит? Для кого тогда, Вивиан Грей, вся эта красота?
- Для поэтов, мадам, для философов, для всех возвышенных душ, которым нужен отдых от мирских оков, для душ, которые согласны пребывать среди людей лишь при условии, что у них будет возможность иногда общаться с Природой.
- Говорите - возвышенные души? - они шли по галерее. - Когда Валериан, первый лорд Карабас, возвел этот прекрасный замок, когда весь гений итальянского искусства и итальянских художников излился на этот английский дворец на радость потомкам, когда мебель и статуи, мрамор и зеркала, гобелены и резьба, картины из Генуи и Флоренции, Венеции, Падуи и Виченцы были приобретены им по заоблачным ценам, и еще более внушительную сумму он заплатил рабочим, каковы, по-вашему, были его чувства. Если бы, пока его душа радовалась будущему, которое его потомки проведут в этом роскошном здании, некий волшебник предрек ему, что три столетия спустя состояние его могущественной семьи будут оспаривать между собой два человека, один из которых - чужеземец, не связанный с ними кровно или связанный лишь ненавистью, а второй - молодой авантюрист, тоже не имеющий связей с его народом по крови или по чувству; смог бы человек, правящий властью своего гения, но не думающий о последствиях, сохранить душевный покой? Если бы мой великий предок, лорд Валериан, узнал будущее, неужели, Вивиан Грей, вы думаете, мы гуляли бы по этой Большой Галерее?
- Воистину, миссис Лоррейн, я столь сильно интересуюсь мыслями людей девятнадцатого века, что у меня нет времени размышлять о возможных мнениях старого джентльмена, процветавшего в веке шестнадцатом.
- Вы вольны ерничать, сэр, но позвольте спросить: если существуют души столь возвышенные, как душа Вивиана Грея и Амалии Лоррейн, более возвышенные, чем у лорда этого замка, почему не могут существовать души, которые, соответственно, превосходят нас?
- Миссис Лоррейн, если вы не позволяете мне удалиться спать лишь для того, чтобы уязвить мое самолюбие сообщением о том, что в нашем мире существуют головы более мудрые, чем голова Вивиана Грея, право же, вы взяли на себя напрасный труд.
- Вы неверно меня поняли, упрямый мальчишка!
- Нет, мадам, я не буду притворяться, что не понял смысл ваших слов, но вам прекрасно известно, что я не признаю существование промежуточной сущности между моей славной душой и тем святым всемогущим духом, в существование которого равно верят философы и священники.
- Всемогущая святая сущность! Оставьте эти слова для ученых и школяров! Неужели вы думаете, что такие неопределенные пустяки, такие бессмысленные абстракции могут подействовать на людей, в чьих жилах течет кровь, бурлящая вот так? - она лихорадочно схватила руку Вивиана. - Всемогущая святая сущность! О! Я жила в краях, где у каждой горы, у каждого ручья, у каждого леса и каждых развалин своя легенда и свой особый дух, в краях, где в темных лесах исполненный решимости полуночный охотник застывает в оцепенении дрожащего раба, в краях, где из извилистых рек светловласая ундина манит запоздалого путника в свои нежные смертельные объятия, а вы говорите мне о всемогущей святой сущности! Жалкий насмешник! Это ложь, Вивиан Грей, вы просто повторяете ложь дольнего мира, даже в этот ночной час вы не решаетесь сказать то, что думаете. Вы не почитаете всемогущую святую сущность, вы не верите во всемогущую святую сущность. Лишь одна святыня спрятана в тайнике вашей души, лишь перед одним образом вы склоняетесь в восхищении, и этот образ - ВЫ. Воистину, когда я смотрю в ваши горящие глаза, - дама немного успокоилась, - воистину, когда я смотрю на ваши роскошные локоны, - маленькая ручка дамы, подобно молнии, провела по темным волосам Вивиана, - воистину, когда я вспоминаю красоту вашего идеального облика, ваше почитание себя не кажется мне идолопоклонством, - с этими словами леди обняла шею Вивиана и склонила голову на его грудь.
- О, Амалия! Для вас будет намного лучше, если вы остановитесь на этом и не будете думать о суетном.
- О суетном! - воскликнула миссис Лоррейн, разжала руки и вырвалась из объятий, которые скорее из вежливости, чем по доброте, обнимали ее тонкий стан.
- О суетном! О, видели бы вы то, что видела я, - тут ее голос предательски задрожал, и она застыла в лунном сиянии, отвернувшись и протянув руки.
- Амалия! Это безумие, ради всего святого, успокойтесь!
- Успокоиться! Да, это безумие, всепоглощающее безумие! Это буземие околдованной птицы, безумие убийцы, по своей воле идущего на колесование, безумие олененка, с обожанием смотрящего в огненные глаза анаконды, безумие женщины, которая летит в объятия своей Судьбы, - с этими словами она, словно тигрица, обняла шею Вивиана, копна длинных светлых волос выпала из-под тесьмы и рассыпалась по плечам.
Вот так Вивиан стоял после полуночи в старой галерее, а эта безумная женщина хватала его за шею. Фигуры на старинных гобеленах казались живыми в лунном свете, прямо перед ним был эпизод старого мифа, мрачно и величественно улыбались Парки.
Вновь поднялся ветер, рассеявшиеся облака начали снова скапливаться в небесах. Постепенно закрывая голубое небо, огромные фигуры Клото, Лахесис и Атропос тускнели, испуганная ноша Вивиана ослабила хватку. Наконец, луна полностью скрылась, фигуры Парок рассеялись, а безжизненная миссис Феликс Лоррейн утонула в его объятиях.
Вивиан с трудом добрался к ближайшему окну, к тому самому, к которому дама прислонилась, когда он зашел в галерею. Он играл ее рассыпавшимися локонами, шептал ей нежные слова голосом слаще самой сладкой из серенад, но она лишь подняла взгляд от его груди и уставилась на него безумным взглядом, а потом сжала его шею еще сильнее, если это возможно.
Почти полчаса Вивиан стоял, прислонившись к окну, со своей таинственной неподвижной спутницей. Наконец, снова поднялся ветер, тучи рассеялись, и одинокая звезда появилась на клочке лазурных небес средь облаков.
- Взгляните вон туда, взгляните! - воскликнула леди, разжав объятия. - Что вы отдали бы, Вивиан Грей, за возможность прочитать вон ту звезду?
- Разве не заинтересован я в этой звезде, Амалия, более, чем в любой другой из этого яркого созвездия? - спросил Вивиан серьезным тоном, поскольку решил развеселить свою спутницу.
- А разве нет? Разве это не звезда вашей судьбы?
- Вы знакомы с учением халдеев?
- О нет, нет-нет! - медленно прошептала миссис Лоррейн, а потом принялась за старое, но Вивиан схватил ее руки, чтобы она не могла снова обнять его за шею.
- Мне следует держать эти очаровательные ручки в плену, - сказал он, улыбаясь, - если вы не пообещаете вести себя скромнее. Идемте, Амалия! Вы будете моей наставницей! Почему я так интересуюсь этой сияющей звездой? - держа ее руки в своей, другой рукой он обнял ее и шептал ей слова, которые, по его мнению, могли успокоить мятущийся дух дамы. Ее взгляд постепенно становился более осмысленным, и, наконец, она подняла на Вивиана глаза, полные кроткой нежности, и склонила голову на его грудь.
- Она сияет, она сияет, Вивиан! - нежно прошептала она. - Слава тебе и горе мне! Нет, тебе нет нужды держать мои руки - я не причиню тебе вред. Я не могу - это бесполезно. О, Вивиан! Когда мы встретились впервые, сколь мало я знала о том, кому вверяю свою судьбу!
- Амалия, забудь эти дикие фантазии, откажись от безумной веры, столь гибельно повлиявшей не только на твой разум, но и на саму душу страны, из которой ты приехала. Признай во мне только лишь своего друга, и оставь горний мир тем, кто больше его ценит или более его заслуживает. Разве на этой скромной земле недостаточно интересного или приносящего радость?
- О, Вивиан, голос твой сладок, но дух исполнен скептицизма. Тебе неведомо то, что знаю я.
- Так расскажи мне, моя Амалия, поведай мне свои секреты, если в них заключена твоя скорбь.
- Почти в этот же час, в этом парке, произошло вот что..., - тут ее голос затих, и она в страхе огляделась по сторонам.
- Нет, не бойся, никто здесь не сможет тебе навредить, никто не причинит тебе вред. Держись за меня и поведай мне о своей скорби.
- Я не решусь, я не могу тебе рассказать.
- Нет, ты должна.
- Я не могу говорить, твой взгляд меня пугает. Ты меня дразнишь? Я не могу говорить, когда ты смотришь на меня так.
- Я не буду смотреть на тебя, буду смотреть на другую звезду. Теперь говори.
- О, Вивиан, в моей родной стране существует обычай: мир называет его нечестивым, ты со своим гордым духом назовешь его тщеславным. Но ты бы не счел его тщеславным на месте женщины, голова которой сейчас покоится на твоей груди. Мы верим, что в определенные часы определенных ночей, после совершения определенных церемоний, которые мне не следует здесь упоминать, в озере или в другой стоячей воде монаху-отшельнику открывается судьба. О, Вивиан, я слишком долго гналась за этим страшным знанием, и именно в эту ночь, когда дух мой был взволнован, я искала такую воду. Ветер дул в правильном направлении, всё совпало для благоприятной ворожбы. Я встала на колени, чтобы посмотреть в воды озера. Я ожидала, что увижу там мою фигуру, которая выполняет какие-то грядущие действия или участвует в грядущей сцене из моей жизни. Я смотрела, но не видела ничего, кроме сияющей звезды. Я посмотрела в небеса, но звезды там не было, по небу быстро неслись облака. Более, чем прежде, взволнованная этим необычным происшествием, я посмотрела еще раз, и в то мгновение, когда, затаив дыхание, в ужасе ждала, когда мне откроется судьба, ждущая меня в скором времени, над водой пролетел силуэт. Он был виден лишь мгновение, пока делаешь вдох, и, пролетая мимо, он дразнил меня.
С этими словами миссис Лоррейн больно сжала руку Вивиана, ее черты были искажены столь же странным образом, как в то мгновение, когда он впервые вошел в галерею, на ее лице снова появилась ужасная улыбка. От волнения тело дамы билось в конвульсиях в объятиях Вивиана, лишь благодаря полному напряжению сил ему удавалось ее удерживать.
- Ну что ты, Амалия, это был всего лишь твой собственный силуэт.
- Нет, не мой, это был твой силуэт!
Издав пронзительный крик, эхом разнесшийся по извилистой галерее, она лишилась чувств.
Вивиан смотрел на нее, на мгновение оцепенев, вся эта необычная сцена начала действовать ему на нервы. Тут он услышал звук шагов вдали, в замочной скважине ближайшей двери появился свет. Испуганный крик взволновал кого-то из прислуги. Что делать? В отчаянии Вивиан схватил даму на руки и, выбежав в противоположную дверь, отнес ее в ее комнату.
ГЛАВА 7
О чем будет эта глава? Буду галантен: вы сами выберете тему! О чем она должна быть - сентиментальные чувства или скандал? Любовная сцена или проповедь мирянина? Вы не можете выбрать? Тогда нам следует открыть записку, которую Вивиан нашел утром на своей подушке:
«Вы слышали ужасающий крик прошлой ночью? Должно быть, он переполошил всех. Думаю, источник крика - одна из южно-американских птиц, которую Капитан из Тропиков подарил маркизе. Разве не оглашают они иногда мир этими ночными криками? Разве не пишет об этом Спикс в одной из своих книг? Вот...»
- Вы слышали крик прошлой ночью, мистер Грей? - спросила маркиза, когда Вивиан вошел утром в столовую.
- Да, мистер Грей, вы слышали крик? - спросила мисс Грейвс. - Кто не слышал?
- Кто бы это мог быть? - спросила маркиза.
- Что бы это могло быть? - спросила мисс Грейвс.
- Что бы это могло быть - кот в водосточной трубе, или больная корова, или умирающая лягушка, которую мучают, мисс Грейвс?
Как всегда, низкие подхалимы и нахлебники. Только лишь зеленые юнцы пытаются сделать карьеру, льстя и низкопоклонничая перед каждым представителем высшего света. Жалкая ошибка. Никто не хочет, чтобы к зависящим от него относились с уважением, поскольку такое обращение составляет неприятный контраст его собственному поведению. Кроме того, это заставляет кровь подхалимов кипеть. Запомните - лишь трем особам необходимо уделять внимание: милорду, миледи, в зависимости от обстоятельств (обычно - во вторую очередь), любимой дочери и комнатной собачке. Я бросаю эти намеки мимоходом, поскольку главная цель написания данного труда - развлечь себя и просветить общество.
В какой-нибудь грядущей ловушке, вероятно, в двадцатой или двадцать первой главе, когда сюжет пообтреплется, мы сможем позволить себе отступление. Я могу посвятить главу Домашней Тактике.
- Моя дорогая маркпза, - продолжил Вивиан, взгляните: я сдержал обещание, вот ваш браслет. Как сегодня поживает Джули?
- Бедняжка, надеюсь, ей лучше.
- О да, бедная Джули, надеюсь, ей лучше.
- Я в этом не уверена, мисс Грейвс, - сказала ее светлость несколько язвительно, ничуть не одобряя идеи подхалимов. - Боюсь, тот крик прошлой ночью ее потревожил. О Боже, мистер Грей, боюсь, она снова заболеет.
Мисс Грейвс скорбно подняла глаза и руки к небесам, но на этот раз ничего не решилась сказать.
- Мне показалось, что у нее немного сонные глаза сегодня утром, - сказала маркиза, очевидно, очень взволнованная, - и я слышала от Эгламура - ему тоже нехорошо, думаю, все сейчас болеют, он подхватил лихорадку, когда ездил осматривать руины Пестума. Не понимаю, зачем люди ездят смотреть на руины!
- Я тоже не понимаю, - согласилась мисс Грейвс, - никогда ничего интересного не видела в руинах.
- О, мистер Грей! - продолжила маркиза. - Я действительно боюсь, что Джули серьезно заболеет.
- Пусть мисс Грейвс дернет ее за хвост и даст ей горчичное зерно: завтра ей станет лучше.
- Запомните этот рецепт, мисс Грейвс.
- О да, миледи!
- Миссис Феликс, - сказала маркиза, когда леди вошла в комнату, - вы сегодня опоздали, я всегда рассчитываю на вас как на сторонницу ранних завтраков в Шато-Дезир.
- Я полукругом обошла парк.
- Вы слышали крик, миссис Феликс?
- Маркиза, вы знаете, что это было?
- Нет, а вы?
- Вот награда для ранних пташек, гуляющих перед завтраком. Это была одна из ваших новых американских птиц, и она почти разгромила ваш вольер.
- Одна из новых американских птиц? Вот так озорница, и она разорвала новую прекрасную проволочную сетку?
Тут странного вида желтый старикашка в коричневой накладке из волос, который на протяжении всего завтрака был очень занят холодным пирогом с дичью - Вивиан заметил, что кости из пирога он из научного интереса собирал и полировал - отложил нож и вилку и очень заинтересованно обратился к маркизе.
- Умоляю, ваша светлость, соблаговолите сообщить мне, что это была за птица?
Маркиза изумленно взирала на всякого, кто осмелился задать ей вопрос, так что сказала, медленно растягивая слова:
- Мистер Грей, вы знаете всё, скажите этому джентльмену, что эта за птица.
Этим джентльменом оказался мистер Макау, наиболее прославленный из живущих на свете орнитологов, автор трактата о бразильских попугаях, три тома ин-фолио. Он прибыл в Шато-Дезир накануне поздно ночью, и, хотя он имел честь вручить маркизе рекомендательное письмо, этим утром впервые его увидели гости, конечно, абсолютно не осведомленные о его характере.
- О! Мы говорили о некой южно-американской птице, которую маркизе подарил знаменитый Капитан из Тропиков, возможно, вы его знаете - шурин Боливара, или адъютант, или что-то в таком роде, эта птица кричала ночью так ужасно, что напугала всю семью. Она называется «чаучаутау», не так ли, миссис Лоррейн?
- Чаучаутау! - воскликнул мистер Макау. - Мне она не известна под таким названием.
- Неужели? Осмелюсь заметить, что мы нашли упоминание о ней у Спикса, - сказал Вивиан, поднялся и достал том из книжного шкафа, - Вот! Я вам зачитаю:
- Рост чаучаутау - примерно пять футов семь дюймов от холки до кончиков когтей. Оперение у нее темное, желтовато-белое, силуэт изящный, в движениях и действиях заметны приятное и грациозное чувство собственного достоинства,
но ее голова едва ли достойна остального туловища, а выражение глаз свидетельствует о хитрости и вероломстве ее характера. Привычки у этой птицы особенные: иногда ее очень легко приручить, она, по-видимому, чувствительна к малейшим проявлениям доброты, но ее уважение нельзя заслужить, при малейшем понукании или раздражении она улетит от того, кто ее кормит. В другое время она ищет полного одиночества, и ее можно поймать лишь благодаря величайшему мастерству и настойчивости. В целом она ест трижды в день, но не ненасытна, спит она мало, обычно взлетает ни свет, ни заря, подтвеждая, что немного спит по ночам, своими ночными пронимающими до мозга костей криками.
- Что за необычная птица! Эту птицу вы имели в виду, миссис Феликс Лоррейн?
Мистер Макау пребывал в беспокойстве всё время, пока Вивиан читал этот интересный пассаж. Наконец, он пустился в научные выкладки и объяснения - ученые мужи часто жаждут объяснять, за исключением тех складкоречивых профессоров, которые читают лекции «при дворе» и которым оказывает покровительство конная гвардия, Лавуазье Майской ярмарки!
- Чаучаутау, миледи! Пять футов семь дюймов высотой! Бразильская птица! Хочу лишь напомнить вашей светлости, что рост самой высокой птицы, которую нашли в Бразилии, и, упоминая об этом факте, я не упоминаю нечто гипотетическое - самая высокая птица ростом не выше четырех футов.
Чаучаутау! Доктор Спикс - это величина, педантичный путешественник, не помню этот абзац, что за необычная птица! Чаучаутау! Не знаю ее под таким названием. Вероятно, ваша светлость не знает, кажется, вы назвали того джентльмена мистером Греем, мистер Грей не знает, что я, мистер Макау, прибыл сюда поздно ночью, мой труд о бразильских попугаях издан в трех томах ин-фолио, я имел честь увидеть его светлость - думаю, это - достаточное доказательство того, что я рассуждаю об этом предмете не наобум, и, следовательно, из-за позднего часа меня не представили вашей светлости.
- Мистер Макау! - подумал Вивиан. - Скажите на милость! О! Почему я не назвал колумбийского казуара или перуанского пингвина, или чилийского кондора, или гватемальского гуся, или мексиканского горчичника - кого угодно, только не бразильскую птицу. О, несчастный Вивиан Грей!
Маркиза, в достаточной мере утомленная этими научными выкладками, подняла большие красивые сонные глаза от очаровательной французской булочки с парным молоком - сервировка в сервском блюдце для Джули, и, как обычно, бросила на Вивиана взгляд, полный мольбы о помощи.
- Мистер Грей, вы знаете всё, расскажите мистеру Макау о птице.
- У вас какие-то разногласия со Спиксом в отношении чаучаутау, мистер Макау?
- Дорогой сэр, я не согласен с ним вовсе. Доктор Спикс - самый чудесный из людей, самый педантичный путешественник, величина, но справедливости ради следует отметить, что я читал его труд только на нашем языке, а этот пассаж, который вы только что процитировали - пять футов семь дюймов высотой! В Бразилии! Должно быть, перевод неточен. Послушайте, четыре фута девять дюймов - самый высокий рост, который мне известен. Я ничего не утверждаю безосновательно. Единственная известная мне птица такого роста - парагвайский казуар, который, следует признать, иногда встречается в Бразилии. Но ваша птица, мистер Грей, вовсе не соответствует описанию казуара. Я точно знаю. Я ничего не говорю просто так.
Единственный живой образчик этой необычайной птицы, парагвайского казуара, в этой стране находится в моем распоряжении. Его прислал мне Боплан, а ему вручил сам диктатор Парагвая. Из любезности я назвал его Доктором Францией. Я прибыл сюда так поздно прошлой ночью, только увидел его светлость, или это было на лужайке сегодня утром.
-О, мистер Макау, - сказал Вивиан, - значит, эта птица кричала прошлой ночью!
- О, да! О, да! Мистер Макау, - сказала миссис Феликс Лоррейн.
- Леди Карабас, - продолжил Вивиан, - всё разъяснилось. Это близкий друг мистера Макау, его семейный врач, с которым он всегда путешествует, разбудил нас всех прошлой ночью.
- Он иностранец? - подняла глаза маркиза.
- Мой дорогой мистер Грей, это невозможно! Доктор никогда не кричит.
- О, мистер Макау, мистер Макау! - покачал головой Вивиан.
- О, мистер Макау, мистер Макау! - покачала головой миссис Феликс Лоррейн.
- Я вам говорил, что эта птица никогда не кричит, - подтвердил ученый муж, - я вам говорил, что она не может кричать, она в наморднике.
- О, тогда это, должно быть, чаучаутау.
- Да, думаю, это, должно быть, чаучаутау.
- Хотелось бы еще раз послушать описание Спикса, - сказал мистер Макау, - но, боюсь, вас это слишком затруднит, мистер Грей.
- Прочтите сами, дорогой сэр, - сказал Вивиан и протянул ему третий том Тремейна.
Мистер Макау посмотрел на том, повернул его, перевернул, мозг человека, написавшего три тома о попугаях, пребывал в недоумении. Сначала он подумал, что это роман, потом название «Мемуары светского человека» довольно его обескуражили, потом он ошибочно принял книгу за оксфордское репринтное издание «О вере» Пирсона, а потом случайно заметил иллюстрацию - теплую сцену в старом шато на юге Франции.
Прежде чем к мистеру Макау вернулся дар речи, открылась дверь, и вошел кто бы вы думали - Доктор Франция.
Спутник мистера Макау очень неуклюже открыл дверь и бродил, переваливаясь, в поисках своего любимого хозяина. Но привязанность к мистеру Макау была не единственной причиной его визита.
Слуги Шато-Дезир, не привыкшие к казуарам, не подали доктору Франции его обычный завтрак, состоявший из полудюжины фунтов вырезки, нескольких прутов твердого железа, свинца в чушках и темного портера. В итоге Диктатор, к сожалению, проголодался.
Дамы закричали, потом миссис Феликс Лоррейн заметила фиолетовую шею доктора, маркиза с тревогой смотрела на Джули, а мисс Грейвс из чувства долга с тревогой смотрела на маркизу.
Доктор Франция стоял почти неподвижно, взгляд его больших желтых глаз застыл на мистере Макау. Наконец, он получил холодный паштет, и его маленькие черные крылья затрепетали на огромном туловище.
- Че-че-че! - сказал орнитолог, которому вовсе не нравились наблюдаемые симптомы: «Че-че-че, не бойтесь, дамы! Вы ведь видите, он в наморднике, че-че-че, а теперь, мой дорогой доктор, сейчас-сейчас-сейчас, Френки, Френки, Френки, теперь уходи, уходи, дорогой доктор, че-че-че!»
Но пронзительный взгляд больших желтых глаз птицы горел всё более ярким пламенем, маленькие черные крылья постепенно становились огромными, теперь левая лапа качалась туда-сюда из-за страшного волнения. Макау, похоже, очень страдал. Что за бред! Доктор Франция на столе! Пронзительные крики, стулья летают над оттоманками, севрский фарфор разбивается на тысячу осколков, намордник разорван и брошен в мисс Грейвс, парик Макау окунули в топленые сливки и немедленно съели, а содержимое кипящего чайника вылили на очаровательную любимицу Джули!
ГЛАВА 8
ДОСТОПОЧТЕННАЯ СИНТИЯ КОРТАУН ВИВИАНУ ГРЕЮ, ЭСКВАЙРУ
Олбэри, 18 октября -.
ДОРОГОЙ ГРЕЙ,
Мы в Олбэри уже две недели. Нет ничего более сладостного. Здесь все, кого мне хочется видеть в этом мире, кроме вас. Найтоны с такой же толпой сопровождающих, как обычно, мы с леди Джулией - союзники, я ее обожаю. Маркиз Грангоут прибыл сюда на прошлой неделе, все мужчины - те, кого называют «Джон Булль». Впервые увидев Станисласа Хоукса, я была достаточно разочарована. Не знаю, почему, я ожидала увидеть человека юного и язвительного, и вот подумать только - меня познакомили с тучным типом, фрак застегнут до подбородка, выглядит скучно, как джентльмен, словно его скоро разобьет апоплексический удар. Но при ближайшем знакомстве он оказался прекрасным человеком, очаровательно поет и импровизирует, как пророк, в десять тысяч раз интереснее, чем Пиструччи. Мы - закадычные друзья, и мне известны все тайные истории «Джона Булля». Честно говоря, многие из них вы мне уже рассказывали, но есть еще кое что. Мне не следует доверять эти тайны бумаге, поэтому, умоляю, немедленно приезжайте в Олбэри - я буду чрезвычайно рада представить вас лорду Девилдрейну. Мы с ним поговорили. Что вы об этом думаете? Станислас обо всем мне рассказал подробно и после обеда, я не сомневаюсь, что всё это - абсолютная правда.
Что бы вы отдали за тайную историю песни «Довольно желтый, довольно желтый»? Я не решаюсь вам ее рассказать. Мне она стала известна из источника, который вас поразит, письмо написано изящной маленькой женской рукой. Вы ведь помните, что Лэмбтон очень неуклюже вмешался в «лиссабонское дело». Станислас переписал для меня все песни, опубликованные в первом номере, кроме той, но за первых три месяца не прислал ни строки прозы: всё - от Вивиды Виз.
Мне так нравится маркиз Грендгаут! Надеюсь, ему дадут титул пэра: похоже, он так хочет получить этот титул! Бедный милашка!
О! Знаете, я обнаружила связь между Буллом и Блеквудом. Собираюсь присутствовать на следующих Ночах, забыла точные слова хора, но Кортаун придумывает рифмы благодаря портвейну или чему-то в таком роде, а потом они поднимают бокалы над головой, кричат троекратное «ура» и переходят к виски и пуншу в «халдейской комнате».
Как очаровательно!
Примадонны в Челтнеме, выглядят очень респектабельно. Вам попадался когда-нибудь «Век»? Мне не подобает покупать такие издания. Умоляю, пришлите мне свои выпуски, и расскажите мне всё об этом. Правда ли, что его светлость немного переврал прочитанное?
Я не получала вестей от Эрнеста Клея, и мне это кажется очень странным. Если будете ему писать, упомяните об этом, и черкните мне пару слов о том, как аморально ведет себя Дормер Стенхоуп. Насколько я поняла, была потасовка, не более того, всего лишь рулетка, разузнайте у него всё.
Полковник Делминг
тон в Челтнеме, у него самая модная борода из всех, которые вы могли бы себе представить, леди Джулия ему покровительствует. Леди Сомнение выгнали из апартаментов, пятьдесят вызовов подряд и одна дуэль, но промах, конечно.
Я получила весточку от Альгамбры - он странствует повсюду. Был на Озерах, а теперь - в Эдинбурге. Ему нравится Саути. Он дал поэту-лауреату множество советов насчет его следующего тома «Пиренейской войны», но не очень тепло отзывается о Вордсворте: выглядит, как джентльмен, но читает только свои стихи.
К нам присоединился ваш кузен - молодой юрист по имени Харгрейв Грей вошел в наш круг. Его имя привлекло мое внимание, я провела надлежащие изыскания, ответ оказался утвердительным, теперь мне покровительствует рука закона. Удача для него! Я водила его на все маскарады и пикники, которые здесь проходили. Он две недели был в раю, совсем у нас загостился, покинул нас, оставив свой саквояж и папку с делами. Говорят, он потерян для жизни. Напишу Вам вскоре.
Искренне Ваша,
СИНТИЯ КОРТАУН
ЭРНЕСТ КЛЕЙ, ЭСКВАЙР, ВИВИАНУ ГРЕЮ, ЭСКВАЙРУ
Октябрь 18-. 'ДОРОГОЙ ГРЕЙ,
Мне чертовски надоели музыкальные рожки с клапанами и сельские балы! Все девушки в городе влюблены в меня или в мою свежедобытую кепку. Я премного обязан Вам за Ваше письмо Кеннету, благодаря которому я достиг всех своих целей. Семья оказалась скучной, как вы меня и предупреждали. Никогда в жизни не встречал я столь умную семью, отец собирается с духом, чтобы одарить мир своими проповедями, а Изабелла Кеннет удовлетворительным образом убедила меня после двухчасового спора, в котором я из вежливости сражался очень мужественно, что не сэр Вальтер Скотт - автор «Уэверли», а потом она клялась, так же, как пятьдесят юных литературных дам до нее, что видела рукопись «Антиквара».
Небольшой переполох разнообразил монотонное течение нашей походной жизни. Юный Премиум, сын прославленного кредитора, купился, и Дормер Стенхоуп, и еще несколько столь же наивных юношей, сразу же замыслил еще одну абсурдную затею, но в жажде остаться с носом я питаю естественное отвращение к передразниванию глупости других, так что, благодаря небольшому усилию, к счастью для молодого Премиума, я набрал десять голосов по шкале эксцентричности, и мы были тактичны по отношению к этому мужчине. Оказалось, что всё очень хорошо, поскольку Премиум - тихий джентльмен, чрезвычайно полезный. Он предоставит дополнительных грумов для всей этой заварушки, если понадобится. Он очень благодарен мне за то, что не заслуживает никакой благодарности и не доставило мне ни малейших хлопот, поскольку я защищал его вовсе не из любезности: оба Маунтени, и юный Степлтон Тоуд, и Огастес в строю, мне не составит труда заручиться поддержкой большинства, если будет голосование.
Намедни я обедал у старика Премиума, рядом с городом в великолепном старом поместье, которое всё же недостаточно роскошно для человека, являющегося кредитором всех народов от Калифорнии до Китая, и, соответственно, великий мистер Стукко строит для себя алебастровый дворец в другой части парка. Я рад, что меня убедили оказать предпочтение Премиуму, потому что, думаю, редко я бывал свидетелем столь забавных сцен, как в тот день, когда там обедал.
Меня провели мимо выстроившихся слуг в ливреях из чистого золота - их тщательно напудренные парики не посрамили бы наидревнейшее поместье на площади Сент-Джеймс - в большой и многолюдный зал. Конечно, меня встретили с удивительным вниманием, кажется, звук моих шпор радовал слух миссис Премиум (поскольку я - адъютант), словно это - утонченная музыка. Вот доказательство доброй воли присутствовавших там офицеров.
Премиум небольшого роста, но вовсе не кажется вульгарным, ему около пятидесяти, у него высокий морщинистый лоб, глаза глубоко посажены. Никогда я не встречал человека более хладнокровного и менее склонного к суматохе. Он стал для меня объектом наблюдений благодаря самой своей скромности. Я сразу заметил, что в комнате много иностранцев. Похоже было, что они много знают о Arguelles and Co., вскоре я выяснил, что они - сотрудники различных посольств или миссий различных Правительств держав-младенцев, для которых Премиум - приемный отец. Было два ярких гостя в восточных костюмах - мне указали на них как на посланников Греции, но не думайте, что они всегда появляются в столь живописной одежде. Это был знак особого расположения на радость мисс Премиум (что за добыча, Грей, мой мальчик!) - знаменитое посольство в тот день явилось в своих национальных костюмах.
Вам понравилась бы эта сцена. В одном углу комнаты - морской офицер, только что с мексиканских приисков, читает велеричивую лекцию о переходе через Кордильеры. В другом углу - ученый, пространно рассуждающий о чудодейственной силе только что открытого процесса амальгамирования перед толпой торговцев, которые, нахмурившись и с горящими глазами, уже задумали создать Компанию для реализации этого процесса. Из уст в уста передавали последний анекдот о Боливаре, шептались о новом дебюте Кохрена. А потом извечная болтовня о «возвышающихся странах» и «новых займах», и «просвещенных взглядах», и «соединении двух океанов», и «либеральных принципах», и «пароходах в Мексику», и у всех присутствующих очень серьезный взгляд. Как это отличается от пустого взгляда, к которому мы привыкли! Меня просто поразило это обстоятельство. Все гости Премиума выглядели так, словно у них был какой-то великий план, словно судьба империй зависела от их дыхания. Трудно сказать, на кого они больше походили - на заговорщиков, аферистов или светских львов на банкете, осознающих, что все на них смотрят, и, соответственно, пытающихся казаться интересными. Особенно меня поразило одно обстоятельство: когда я рассматривал тонкие черты человека, который, как сообщил мне Премиум, был министром Чили и с большим вниманием слушал рассуждения Капитана Тропиков, прославленного путешественника, о возможности строительства железной дороги через Анды, я заметил, что вокруг поднялась суматоха: все вставали, смешивались, смотрели и участвовали в странной и сбивающей с толку церемонии под названием «дать дорогу». Даже Премиум казался немного взволнованным, когда вышел вперед с улыбкой на лице навстречу человеку, по-видимому, иностранцу с величественной, но исполненной милостивого достоинства походкой. Полюбопытствовав, кто этот великий человек, я узнал, что это - посол, представитель признанного государства.
Клянусь честью, когда я вижу всё это, не могу удержаться от рассуждений о магии богатства, а когда вспомнил раскрытый в зародыше заговор гусарских офицеров, которые хотели зарубить сына мага, я скорее даже улыбнулся, но пока я, даже с большим почтением, чем все остальные, уступал дорогу его сиятельству, заметил, что мисс Премиум смотрит на мои шпоры. «Прощай, Философия! - подумал я. - Фатовство навеки!».
Наконец, объявили, что обед подан, тонкости этикета общения представителей признанных и непризнанных государств очень меня позабавили: не только посол имел преимущество перед политиком, но и личный секретарь его сиятельства был столь же цепок, как личный секретарь политика. Наконец, всех нас рассадили: просторная столовая была увешана портретами самых успешных революционных лидеров, а над мистером Премиумом висел великолепный портрет Боливара. А видели бы вы тарелку! Боже правый! Я ел с серебра в большинстве первых семейств Англии, но никогда в жизни представить не мог, что какой-нибудь искусный художник смог бы воспроизвести вензель, столь изобильно украшавший столовые приборы Премиума. Вензель - пузырь, а эффект он произвел несоизмеримый.
За столом меня поразил облик человека, который сильно опоздал, но, судя по его осанке, имел большой вес в обществе. Это был высокий мужчина с длинным крючковатым носом и высокими скулами, глаза (бывали вы когда-нибудь в суде Олд Бейли? Там вы могли встречать таких типов), цвет лица у него был такой, словно он был привычен к ветрам многих стран, а его волосы, когда-то рыжие, теперь стали серебристыми, или, скорее, серыми, как железо, и не от возраста. Во всей его осанке, в малейших действиях, даже в свободной развязности, с которой он взял бокал вина, было что-то, не поддающееся определению (вы знаете, что меня теразают сомнения относительно его славы, поскольку мисс Премиум, рядом с которой я сидел, шептала: «Он был светским львом». Это оказался лорд Океанвилль Никто-Не-Знает-Как-Дальше. Некоторые говорят, что он собирается в Грецию, другие шепчутся о вторжении в Парагвай, а третьи, конечно, говорят другое, возможно, это столь же верно. Я думаю, он за Грецию. Это один из самых необычных людей из тех, кого я когда-либо встречал. Но я начинаю впадать в банальность. До свидания! Я напишу Вам вскоре. Намечается ли какое-нибудь веселье? Как Синтия? Мне следует ей написать. Как миссис Феликс Лоррейн? Она - чертовски странная женщина!
Искренне Ваш,
ЭРНЕСТ КЛЕЙ
ХАРГРЕЙВ КЛЕЙ, ЭСКВАЙР, ВИВИАНУ ГРЕЮ, ЭСКВАЙРУ
Октябрь 18-.
ДОРОГОЙ ВИВИАН,
Вы не в праве ждать от меня писем. Понять не могу, почему бы вам время от времени не отвечать на письма своих корреспондентов, если их можно назвать корреспондентами. Это воистину самая иррациональная из ваших привычек, любой на моем месте поссорился бы с вами.
Письмо от Бейкера застало меня здесь, и я узнал, что это неприятное и раздражающее дело полностью улажено. Судя по скорости, профессионализму и эффективности, с которыми было улажно дело, подозреваю, мне следует благодарить того самого джентльмена, с которым я только что собирался поссориться. В конце концов, вы - хороший парень, Вивиан. В ожидании письма опишу свои приключения во время моего первого турне.
Эта поездка - холодная и меркантильная авантюра, я в ней разочаровался. Впрочем, не слишком, потому что я не искал здесь много радости. Возьмем за образец один день из моей жизни, остальные, в основном, похожи на этот. Рожки шерифа играют: один - мелодию мне не знакомую, другой - без мелодии вовсе. Я должен вернуться в восемь. Сегодня первый день выездной сессии суда присяжных, посему существует вероятность получить письмо, поскольку я буду на новом месте. Я протискиваюсь в суд сквозь папки с делами поверенных, вежлив к мошенникам, насколько это возможно, убеждая их, что места много, хотя в это мгновение ловлю воздух, вклинившись в ряд ладно скроенных жилетов. Я оказываюсь в суде, занимаю свое место в самом тихом углу, и там сижу, передаю гонорары и письма других, как двухпенсовый почтарь, только бесплатно. Ладно!
Шесть часов, пора обедать - сижу в самом конце стола, отрезаю куски для всех, ни с кем не разговариваю, никто не разговаривает со мной, я должен ждать, пока все поедят, чтобы подсчитать общую сумму и заплатить по счету. Прихожу домой, терзаемый сплином, выслушав всех обиженных, которым посчастливилось отсутствовать.
Я приехал сюда с Меннерсом, думаю, вам он знаком, он развлекал меня рассказами о моих товарищах, в то же время угадывая, что произошло на самом деле, шутил, что после мне следует справиться у них о его характере. Удивительно, как свободны они в обращении друг с другом, как говорят об отсутствующих. Я бы не советовал Вам смотреть на нашего Стенхоупа и за полсотни фунтов - Ваша зависить обретет столь благодатную почву. По правде говоря, у нас сейчас немного тяжелый период в жизни: наши заветные чаяния осаживают, наши крылья подрезают, но мы упрямо движемся вперед, размахиваем звонким хлыстом над фальшбортом, используя все доводы силы и слов, дергаем удила в его рту, мы действительно стараемся добраться в город назначения нашего турне вовремя, обычно - как раз к тому времени, когда шериф и его вооруженные отряды выходят встречать милорда королевского судью, и оно того стоит, потому что их кони встают на дыбы и бьют копытом, только что из стойла, лоснящаяся кожа и ловкие кучера. Тут нас начинают качать и подбрасывать вверх, наше появление вызывает фурор в любое время суток.
Тут мне приходится пробираться сквозь толпу этих напудренных и надушенных щеголей, и сквозь толпу, собравшуюся поглазеть на благородное собрание и позубоскалить над нашей простой каретой. Поскольку Меннерса только что отправили на поиски гостиницы, в которой мы могли бы остановиться, я не мог просто выпрыгнуть и бросить наш экипаж на произвол судьбы, поэтому поправил галстук и сделал вид, что меня это всё не беспокоит, хотя в действительности был очень обеспокоен.
Но оставим эти глупости и поговорим о расходах его светлости, которые сейчас следует оплатить. Я пока что не раздобыл для вас хорошую историю про убийство, хотя смотрел во все глаза, как вы и просили, но есть шанс первоклассного убийства в ....не.
Меня решительно восхищает мистер Джастис Сент-Проуз. Сейчас он охвачен курьезной страстью - готовится произнести заключительную речь, поэтому его не следует беспокоить, он щедро платит привратнику, чтобы тот смазывал дверь маслом за его счет. А теперь поговорим о милорде королевском судье.
Дженьльмены судейской коллегии,
Шум невыносим, жара непереносима, привратники позволяют людям протискиваться в двери, утки в углах начинают квакать-квакать-квакать, маленькую девочку могут осудить на смерть, а судья не может расслышать ни слова из сказанного. Принесите мне мое черное кэпи, и я осужу ее на смерть сию минуту.
- Вы не можете, милорд, - вопит маленькая грешница, - это всего лишь мелкая кража!
Я только что получил приглашение от Кирни. Поздравьте меня.
Дорогой Вивиан, искренне Ваш,
ХАРГРЕЙВ ГРЕЙ
ЛЕДИ СКОУП ВИВИАНУ ГРЕЮ, ЭСКВАЙРУ
Ормсби-Парк, октябрь 18...
МОЙ ДОРОГОЙ ВИВИАН,
По просьбе сэра Бердмора я вынуждена просить Вас выполнить обещание, надежда на выполнение которого поддерживала меня на протяжении этого мрачного месяца. Умоляю, мой дорогой Вивиан, приезжайте к нам немедленно. В Ормсби сейчас для Вас найдется мало развлечений. Этот невыносимо скучный Бодрасити Мрак гостил у нас целых две недели. Сообщение о смерти лорда-канцлера или слухи о выходе новой трагедии заставили его вернуться в город, но не могу Вам точно сказать - чтобы заняться делами правительства или сочинить остроумный пролог к пьесе, которую освищут в вечер премьеры. Я абсолютно уверена, что он способен и на то, и на другое. Но через несколько дней у нас появится новая дичь.
Думаю, Вы никогда не встречались с Маунтени. Они никогда не приезжали в Халлесбрук, когда Вы были в Шато-Дезир. Скоро они приедут к нам. Уверена, Вам они очень понравятся. Лорд Маунтени - один из тех легких одаренных людей, которые пользуются успехом в любом обществе. В молодости он был несколько диковат, но сейчас его поместье не обременено долгами, и он превратился в домоседа. Его жена - безыскусная милая женщина. Но больше всего мне хотелось бы, чтобы вы встретились с Кэролайн Маунтени. Она - из тех очаровательных существ, которые очень общительны, хоть и не замужем. Она пылкая, но в ней нет никакой бесцеремонности или аффектации, красива и достаточно умна, чтобы это понимать, прекрасно образована, но не раздражает пустой болтовней о Бохса, Ронци де Беньи и д'Эгвилье.
Кроме того, мы ждем в гости Делмонтов, самых сносных из англо-итальянцев, которых я знаю. Миссис Делмонт иногда роняет платок, как леди Густо, словно ожидает, что какой-то жалкий кавалер всегда будет у ее ног, или бросает эти гнусные многозначительные взгляды, которые уничтожают мои нервы всякий раз, когда я нахожусь под одной крышей с этой ужасной леди Сопрано. Действительно, как-то слишком много говорят о романских церквях, и недавно найденных мозаиках, и аббате Майи, но что поделать - никто не идеален. Сообщают, что Эрнест Клей разорен или собирается жениться. Вероятно, оба сообщения - правда. Молодой Премиум почти потерял лицо, разъезжая в квадратном экипаже в зеленую полоску, запряженном одной лошадью. Эрнест Клей втянул его в эту ужасную авантюру. Какова может быть причина чрезмерного дружелюбия сэра Эрнеста?
Оба молодых Маунтени - в своем полку, но Обри Вэр собирается к нам, и я почти добилась обещания от..., но мне известно, что Вы никогда не разговариваете с неженатыми мужчинами, так что зачем я их упоминаю? Молю, дорогой Вивиан, подарите мне несколько дней, пока Ормсби не наполнится людьми и пока Вас не представят Кэролайн Маунтени. Я не думала, что смогу жить так долго, не видя Вас, но Вам не следует долго испытывать мое терпение, иначе я с Вами поссорюсь. Я получила все Ваши письма, они исполнены дружелюбия, но, мне кажется, достаточно бесстыдны. Адью!
ХАРРИЭТ СКОУП
ХОРАС ГРЕЙ, ЭСКВАЙР, ВИВИАНУ ГРЕЮ, ЭСКВАЙРУ
Париж, октябрь 18-.
МОЙ ДОРОГОЙ ВИВИАН,
Я получил твое письмо от 9-го числа и прочел его со смешанным чувством изумления и печали.
Теперь, мой дорогой сын, ты - член сообщества, которое называют большим светом, общества, сформированного в соответствии с принципами асоциальности. По-видимому, ты стал жертвой своих желаний, но декорации, в которых ты живешь, слишком подвижны, все персонажи, с которыми ты общаешься, носят маски, и сомневаюсь, что ты сможешь долго удерживать то, что получил с помощью скользких уловок.
Вивиан, ты - шулер, и успех твоих трюков зависит от ловкости рук.
Когда объединяются два эгоиста, подумай, сколько проектов обречены на провал! Сколько противоположных интересов мешают партиям, в которых нет единства. Что за насмешка - их любовь, но сколь смертельна их ненависть! Всё это большое общество, в котором вращается молодой авантюрист, ни во что не ставит службу своего раба и жертву поруганных чувств. Сколько бессонных ночей понадобилось тебе, чтобы переманить на свою сторону обиженных, завоевать расположение недовольных, умаслить раненых! Можешь смеяться над пустыми подхалимами, отвечая на подобострастие столь же пусто - когда прикасаешься к мыльному пузырю, он превращается в ничто, но скажи мне, Вивиан, что чувствует человек, мучающий себя, при виде насмешек вероломства, которое толкает человека в бездну презрения к себе?
Разве не очевидно, мой дорогой Вивиан, что истинная Слава и истинное Счастье должны основываться на нерушимых социальных привязанностях? Я имею в виду не ту известность в узком кругу, которую ничтожные умы принимают за славу, а ту славу, которая существует независимо от людских интриг, также не имею я в виду и тот блестящий душ бесконечного разговора с миром, который некоторые жалкие скитальцы называют Счастьем, но получить его можно лишь из священного и одинокого фонтана твоих собственных чувств.
Поскольку ты вступил на поприще людских дел, не советую тебе руководствоваться фантастическими теориями о человеческой природе или морали. Философы развлекаются, систематизируя действия людей, но есть ли в них система? Разве не абсолютно противоположны эти личности? Очевидно, каждый философ, отражая свои собственные чувства в системе, которую он столь тщательно сформулировал, просто изображает свой собственный характер.
Следовательно, не нужно повторять вслед за Гоббсом и Мандевилем, что все люди живут в состоянии вечной войны друг с другом, не следует и приукрашивать наши естественные чувства подобно Шафтсбэри. Человек - не порочное и не идеальное существо, которым иногда себя воображает. Он действует не столько в соответствии с системой, сколько из симпатии. Если это существо не может всегда печалиться о других, оно обречено печалиться о себе, а порочные люди, по крайней мере, обретают благодать благодаря угрызениям совести.
Сейчас ты изучаешь одну из наихудших областей высшего общества, которая называется большим светом (Сен-Жиль плох, но в другом роде), и она может быть полезна в соответствии с принципом, что лицезрение грубого пьянства заставляет молодежь придерживаться умеренности, в соответствии с этим же принципом платоник изучает красоту, постигая уродство. Позволь предостеречь тебя от распространенной ошибки молодости, тебе не слудует принимать круг, в который ты попал, за свет как таковой. Не думай, что нет других людей, чьи принципы благожелательности основаны на возвышенных симпатиях, благородных страстях и еще более благородных эмоциях, которые воистину составляют все наши общественные и частные добродетели. Но должен тебя предостеречь: в обществе, в котором ты сейчас вращаешься, как можно предположить, эти добродетели почти канули в Лету.
Повторяю, я должен предостеречь тебя от любых восторгов ума. Механизм, с помощью которого ты достиг этого неестественного результата, может быть столь сложным, что в десять часов ты можешь остановиться там, где никогда не рассчитывал задержаться, и желание получить маленький винтик или немного масла помешает тебе добиться выдающихся результатов.
Нам здесь очень скучно. Существует большая вероятность, что мадам де Жанлис напишет больше томов, чем обычно. Я навестил старушку, и меня повеселил энтузиазм ее слабоумия. У Шатобриана начинается то, что ты называешь хандрой, и весь город сошел с ума из-за новой оперы Буальдье. Твоя мать шлет тебе уверения в любви и просит передать, что рагу из вальдшнепов в вине а-ля Лукулл, о котором ты писал, не отличается от рецепта, который здесь в моде. Как проходит путешествие твоего кузена Харгрейва? Делмингтоны здесь, что доставляет большую радость твоей матери, равно как и мне, поскольку теперь я могу вволю бродить по старым книжным магазинам. Новых книг, которые стоило бы послать тебе, здесь нет, иначе я послал бы их тебе вместе с этим письмом, но я посоветовал бы тебе достать новый том Майера у Тройтеля и Вурца, и продолжать делать выписки по мере прочтения. Передай от меня поклон маркизу, и верь мне,
Твой любящий отец,
ХОРАС ГРЕЙ
ГЛАВА 9
Ни одно живое существо не смогло бы проявить большую доброту, чем маркиз Карабас по отношению к Вивиану Грею после котороткого разговора молодого джентльмена с миссис Феликс Лоррейн в теплице. Кажется, пэр руководствовался лишь страстным желанием своим нынешним поведением компенсировать любое непонимание в прошлом, и всемерно одаривал юного друга своим расположением. Тем не менее, Вивиан собирался покинуть Шато-Дезир, и, несмотря на всё произошедшее, ему очень не хотелось оставлять своего благородного друга на попечение своей подруги.
Примерно в это время герцог и герцогиня Джаггернаут - сливки аристократии, самая богатая, гордая, принадлежащая к самому старинному роду и самая напыщенная пара христианского мира, на два дня почтила Шато-Дезир своим присутствием, лишь на два дня особняк маркиза превратился в удобное место отдыха для пары благородных кровей по пути в их княжеский замок.
Вивиан попытался завоевать расположение ее милости, быстро ознакомившись с генеалогией Джаггернаутов, и в одном из разговоров описал миссис Феликс Лоррейн как самый прекрасный из образцов божественного творения, с которым ему довелось познакомиться, и в то же время - как самую изумительную и дружелюбную из женщин, эта дама удостоилась приглашения сопровождать ее милость в замок в Гималайях. Поскольку это была наивысшая из возможных почестей, а в Шато-Дезир стало очень скучно, миссис Феликс Лоррейн приняла приглашение, или, скорее, подчинилась приказу, маркиз ничего не хотел слышать об отказе, Вивиан в самых энергичных терминах рассказал об открытии, которое сейчас помогло заполучить Джаггернаутов. Таким образом расчистив поляну, на следующий день Вивиан отправился к сэру Бердмору Скроупу.
КНИГА 4
ГЛАВА 1
Решающий момент прибдижался. Рождество семья Карабасов, Биконсфилды, Скроупы и Кливленды собирались провести на вилле лорда Кортауна в Ричмонде, поскольку это было недалеко от столицы, виконт был полон решимости устроить праздник, несмотря на то, что воды Темзы лились в окна его кухни, донна дель Лаго играла в театре, залитом водой, а Синтия Кортаун в роли Елены подпрыгивала на цыпочках.
- Кливленд, давайте закажем лошадей к воротам Пикадилли и пройдем мимо гвардейцев. Мне нужно размяться. Этот зануда Хорас Петлицхол схватил меня за руку в восточной части Пэл-Мэл и заставлял стоять на месте больше получаса. Надо взять на заметку, чтобы его изгнали из Атенеума. Как поживает миссис Кливленд?
- Прекрасно. Собирается в Бакхерст-Лодж с леди Карабас. А это не лорд Лоуэрсдейл?
- Собственной персоной. Собирается навестить Вивиду Виз, не сомневаюсь. Лоуэрсдейл - человек выдающегося таланта, намного большего, чем признает за ним мир.
- И, несомненно, он обрел способного советчика в лице господина заместителя министра?
- Вы можете назвать кого-то получше?
- Грей, думаю, вы с большим удовольствием покровительстовали бы Вивиде?
- Покровительствовать ему! Он - мой политический питомец!
- Но Керрисон говорит, что вы изучаете бумаги Саффолка в Эдинбурге.
- Это правда, и что с того? Я защищал его в Блеквуде.
- Это для вас, господ литераторов, обычное дело. Хвала Господу - я никогда не был в состоянии сочинить ни строчки.
- Дом Йорков возвышается гордо, если «дом Йорков» - имя его.
- Этот проклятый «Католический вопрос», кажется, доставит нам массу хлопот, Грей. Чистейшее безумие - нам защищать дело шести миллионов наследственных рабов, но, тем не менее, не только маркиз, но даже Кортаун и Биконсфилд признали, что это - дело очень деликатное.
- Очень деликатное, конечно, но, подозреваю, Кливленд, существуют прецеденты влияния партии, противостоявшей мерам, которые главы партии сочли должным принять.
- Старик Гиффорд до сих пор живет в Пимлико, Грей?
- До сих пор.
- Отличный парень, если уж на то пошло.
- Безусловно, великий ум, но фанатик.
- О да! Понимаю, о чем вы. Знаю, сейчас считается модным обижать старого джентльмена. Он - граф Элдон от литературы, его любят не меньше от того, что слегка поносят. Но, поскольку я помню, что совершил Гиффорд, когда я вспоминаю абсолютный и триумфальный успех всего, за что он брался - «Антиякобинца», «Бавиады» и «Мевиды», «Ежеквартальник», всё - заметные бестселлеры, можно сказать - убийственные, я не решаюсь говорить с Уильямом Гиффордом иначе, чем с восхищением и признательностью.
- И, подумать только, Грей, правительство тори и партия тори Великобритании ни единым своим действием или намеком не сообщила о том, что им хотя бы известно об усилиях этого человека, хотя бы в малейшей степени отличающихся от усилий Ханта и Хоуна! Из всех заблуждений, процветающих в этом безумном мире, заблуждение относительно этого человека - самое безруссудное, он добровольно согласился поддерживать интересы партии. Я сообщаю вам об этом, потому что в эту скалу упираются все молодые политики. К счастью, вы вступаете на жизненное поприще при обстоятельствах, которые отличаются от жизненных обстоятельств большинства политических дебютантов. Вы наладили связи, ваши взгляды определились. Но если по некой случайности вы окажетесь независимым и без связей, никогда, ни на одно мгновение пусть не придет вам в голову, что вы можете добиться своих целей, идя вперед без поддержки, чтобы сражаться на стороне своей партии. Они поприветствуют ваши успешные усилия, а потом посмеются над вашим юношеским рвением, или, перечеркивая
неожиданную помошь, будут слишком трусливы, чтобы вознаградить нежданного защитника. Нет, Грей, заставьте их вас бояться, и они будут целовать ваши стопы. Нет такой подлости или предательства, на которое не была бы способна политическая партия, потому что в политике нет благородства.
Что касается Гиффорда, меня удивило то, как они с ним поступают, хотя мне известно лучше, чем кому-либо, из какого камня вытесан министр и насколько можно полагаться на благодарность партии, но Каннинг - от Каннинга я, конечно, ожидал совсем иного.
- О, Каннинг! Мне он нравится, но как вы говорите, Кливленд, у министров короткая память, а у Каннинга она такова, словно проносящиеся мимо нас Антильские острова, кстати, я очень рад, что маркиз решил взять окончательный курс на Вопрос Вест-Индии.
- О да! Будь проклят ваш ист-индийский сахар.
- Конечно, рабство и цукаты навсегда!
- Но, кроме шуток, Грей, я действительно думаю, что любой человек средних способностей, рискнувший возвыситься в Палате общин и помочь решить множество актуальных вопросов, благодаря чему Дугалд Стюарт или Дизраэли пробудят дух Политической Религиозности, в котором они стараются раствориться, смог бы произвести огромное впечатление на Палату общин, и еще большее - на страну в целом.
- Полностью с вами согласен, и, безусловно, я бы посоветовал начать с вопроса Вест-Индии. Странное состояние дел - только Каннинг может продвигать свое мнение, само существование некоторых из наших наиболее ценных колоний поставлено на карту, публика прощает его инсинуации лишь при условии, что он удостоит Палату общин вступительными рассуждениями на двадцать минут о «божественном Создателе нашей веры» и столь же длинной эклогой в стиле, достойном Шатобриана.
- Воистину, жалкий труд! Сегодня утром мне прислали памфлет о вопросе Вест-Индии. Знаете ли вы какого-нибудь безумного юриста, какого-нибудь чиновника канцелярского суда, замешанного в этом деле?
- О! Стивен! Он ведет крестовый поход за возрождение Антильских островов, самый яркий из слабаков, самый энергичный из болтунов, Велутти в роли Пьетро л'Эремита.
- Вы, случайно, не знаете, не вышла ли еще «Виндицея» Саути? Хотелось бы ознакомиться на праздниках.
- Еще не вышла, хотя ее рекламируют уже некоторое время, но что вы ожидаете?
- Ну, интересная полемика, так проходят споры. Не совсем Мильтон и Салмазиус, но довольно искренне.
- Не знаю. Это давно переросло всего лишь в личную перебранку между поэтом-лауреатом и Батлером. Саути, конечно, упивается идеей написать английское произведение с латинским названием! Вероятно, это - единственная причина продолжения спора.
- Но ведь Саути - человек блестящих талантов!
- Несомненно, самый философский из фанатиков и самый поэтичный из прозаиков.
- Что касается Католического Вопроса, Колониальная Обеспокоенность заставляет их походить на князя Меттерниха - несомненный провал.
- Что может удержать его в городе?
- Полагаю, он пишет письма, да хранит меня Господь от получения хоть одного из них!
- Правда ли, что его письма столь ужасающе длинны, как о том шепчутся?
- Истинная правда! О! Иногда это просто сверх дюбых представлений! Абсолютные удавы «боа констриктор» эпистолярного жанра. Я говорю столь эмиоционально, потому что страдал от этих многотомных каракуль.
- Видели вы его трактат ин-кварто «Решение «Католического вопроса»?
- Да.
- Если он у вас есть, одолжите мне. Что это за произведение?
- О! Что это может быть за произведение! Остроумное и глупое. Он тоном старой нянюшки советует католикам вести себя, как хорошие мальчики, открыть рот и закрыть глаза, чтобы узнать, что им пошлет Господь.
- Ну, это - обычный совет. Есть ли что-то более характерное для этого автора?
- Как вам предложение превратить английского епископа Норфолка в жокея, и установить символ веры для наших соотечественников католического вероисповедания? Оригинально, правда?
- Вы видели том Ариосто в переводе Паффа?
- Видел. Что могло побудить мистера Партенопекса Паффа взяться за такое предприятие? Мистер Пафф - человек, лишенный поэтических способностей, у него нет энергии речи и счастливого дара выражать свои мысли. Его перевод - тяжелый, сухой и шероховатый, словно скорлупа кокоса. Меня изумляет та отменная тактичность, с которой публика полна решимости не читать его тома несмотря на непрестанные усилия некоторых лиц убедить всех в популярности этих изданий, но прошли те времена, когда узкий кружок снобов мог создать репутацию.
- Кливленд, думаете, такие времена когда-нибудь были?
- Что могло развить у Паффа такие амбиции? Думаю, его превосходное знание итальянского - это равносильно тому, как если бы человек получил право убить за новый соверен лишь на основании того, что ему известно, каким количеством сплава можно на законных основаниях понизить пробу чистого золота.
- Никогда не прощу Паффу ту книжонку про Котов. Идея была замечательная, но вместо одного из самых прелестных томов, когда-либо увидевших свет, получилась скучная, банальная компиляция из «Биографии животных» Бингли!
- Да! И он имел дерзость посвятить такой труд офицерам гвардии Его Величества! Учитывая страну издания этой книги, я, конечно, не ждал от нее многого, но все же думал, что в ней будет хоть немного живого остроумия. Бедные гвардейцы! Как это сообщение, должно быть, заставило их поволноваться! Какова могла быть цель такого посвящения?
- Помню одного безнадежного прозаика, которого Господь одарил голосом, исполненным благоразумия: благодаря этому, а также - благодаря правильным и всегда расставленным ударениям свет в удачный момент счел его мудрецом. В конце концов, выяснилось, что он был полной противоположностью мудреца. Остроумие мистера Паффа очень похоже на мудрость этого человека. Берете одну из его книжиц и судите по названию, что она очень остроумна, а потом читаете дальше и начинаете подозревать, что этот человек - всего лишь остряк, потом удивляетесь, что не можете найти смысл, у вас появляется близкое к истине подозрение, что он набил руку в едком юморе. Лишь закрыв книгу, вы задаетесь вопросом, что это за человек имел дерзость явить снисходительному миру такую глупость.
- Ну что вы! Мистер Пафф - достойнейштй джентльмен. Позволим ему окунуть в сумрак сияние солнечных стансов Ариосто, и я первый оценю его заслуги по справедливости. Он, конечно, мило болтает о грамматических времанах и окончаниях, но его не назовешь безвкусным формалистом.
- Думаю, наша литература - жалкая отмель.
- Ничто не влияет более, чем падение акций, на модный стиль в современной Литературе, эта грибница расцвела благодаря фальши нашего общества, это - чистое творение нашего мнимого богатства. Все, кто очень богат, могут себе позволить окунуться в литературу, книги считают роскошью почти столь же элегантной и необходимой, как оттоманки, бонбоньерки и трюмо. Стопроцентная консолидированная рента породила все книжные социумы. Жены биржевых маклеров критикуют рассказы о путешествиях ин-кварто и поэзию горячего прессования. Они были покровительницами ваших патентованных чернил и вашей веленевой бумаги. Всё это в прошлом. Разница в двадцать процентов в стоимости наших ценных бумаг, возникшая год назад - этот маленький инцидент сделал для возрождения прежних английских настроений больше, чем все усилия Церкви и Государства вместе взятые. Ничто не могло так способствовать возвращению хладнокровия к жителям старой доброй Англии, как падение консолидированной ренты. Это - великолепное государственное лекарство, ваш истинный доктор Санградо!
- Падение акций! И прекращение «распространения знаний»! И «развитие либеральных принципов» - всё это похоже на человека, опоздавшего к почтовой карете. Падение акций! А где ваш Лондонский университет, ваши институты мастеровых, ваши новые верфи? Где ваша философия, ваша филантропия и ваша конкуренция? Национальные предрассудки возрождаются, когда падает уровень народного достатка. Если консолидированная рента снова достигнет 60-ти процентов, мы снова будем зычно кричать «Боже, храни короля»!, есть ростбиф и проклинать французов.
- Думаете, Грей, литература подвержена такому же влиянию?
- Это очевидно. Мы были литературной нацией, потому что были богаты. Какой из мириадов томов, выходивших из-под пресса каждый месяц, был издан не на потребу текущему моменту? Очень хорошо было покупать искусную поэзию и исторические романы, когда наши кошельки были полны золотых монет, но сейчас, друг мой, можете быть уверены - бал окончен. У нас нет филологов, нет литературных отшельников, которые постоянно думают. «Писанина, писанина, писанина, - как сказал герцог Камберленд Гиббону, это должно стать девизом могущественного «девятнадцатого века».
- Грей, я думаю, Саути - исключение.
- Ни в коей мере. Саути - политический писатель, писатель с определенной целью. Все его труды, от трехтомников ин-кварто до однотомников в двенадцатую долю листа, в равной степени - политические памфлеты.
- Мы, конечно, хотим, чтобы нас направил человек выдающегося ума, Грей. Хотим Байрона.
- Вот это был человек! И мы потеряли такого человека в то самое мгновение, когда он начал понимать, зачем Всевышний одарил его таким могуществом!
- Если что-то было характерно для ума Байрона, это - его крепкая практическая сметка, его чистая, неподдельная прозорливость.
- Думаю, вы были с ним знакомы, Кливленд?
- Ну, я был немного с ним знаком, когда был в Англии, наше знакомсттво было поверхностным, потому что я тогда был очень молод. Но много лет спустя я встретил его в Италии. Это было в Пизе, как раз перед его отъездом в Геную. Тогда я был поражен изменениями в его облике.
- Действительно.
- Да, его щеки опухли, он полнел. Волосы поседели, его глаза утратили тот духовный блеск, которым горели прежде. Его зубы гнили, он сказал, что если когда-нибудь вернется в Англию, проконсультируется насчет них у Уайта. Меня, конечно, поразили эти изменения к худшему.
Кроме того, он был одет самым необычным образом.
- Неопрятно?
- О, нет-нет! Большего денди вы и вообразить не смогли бы, но это был не английский денди. У него была великолепная шляпа иностранного фасона, которую он не снимал в помещении, но седые локоны были всё же довольно заметны, и сюртук с галунами, на шее - длинная золотая цепочка, конец которой он прятал в кармане жилета. Я думал, конечно же, что там лорнет, но позже выяснил, что там всего лишь несколько брелоков. Еще одна золотая цепочка была туго затянута на его шее подобно воротнику.
- Как странно! Вы много с ним общались?
- Я недолго оставался в Пизе, но мы никогда не расставались, и у нас была лишь одна тема для беседы - Англия-Англия-Англия. Никогда в жизни не встречал я человека, столь сильно тоскующего по родине. Байрон в то время, несомненно, был беспокоен и недоволен. Он устал от драгунских капитанов и рифмоплетов с пенсионом, но не решался вернуться в Англию из-за своей, как он считал, испорченной репутации. В отчаянной попытке очиститься он уехал в Грецию.
Когда я был рядом с ним, он переписывался с некоторыми друзьями в Англии по поводу покупки большого участка земли в Колумбии. Был просто в восторге от Боливара.
- Он, между прочим, великий человек.
- Несомненно.
- Ваше знакомство с Байроном, Кливленд, должно быть, один из самых отрадных эпизодов в вашей жизни?
- Конечно. Могу повторить вслед за братом Мартином из «Геца фон Берлихингена»: «Лицезрение его тронуло мое сердце. Увидеть великого человека - это счастье».
- Хобхауз был его преданным другом?
- Он был приятен в обхождении, Байрон питал к нему привязанность, несмотря на несколько эпиграмм и пьяных речей, которые чертовы добрые друзья всегда старались передать в точности.
- Потеря Байрона невосполнима. Он воистину был настоящим человеком, и, говоря об этом, я воздаю должное самому блестящему из характеров, к обретению которого должна стремиться человеческая природа. Что касается меня, я не столь амбициозен, чтобы претендовать на звание божества или ангела, и, воистину, когда я вижу вокруг созданий, изнеженных разумом и телом, которых полон наш мир, боюсь, даже мои амбиции слишком благородны.
Разум Байрона был подобен его собственному океану, он был велик в своем безумии, прекрасен в своей блестящей летней яркости, могуч в одиноком великолепии пустыни вод, он притягивал взоры магией своей собственной натуры, но, кроме того, был способен проявлять, словно сквозь темное стекло, натуры всех остальных людей.
- Гайд-Парк невероятно изменился с тех времен, когда я был денди, Вивиан. Молю, скажите, мисс Отранто по-прежнему живет в том самом доме?
- Да, цветущая, как всегда.
- Принято бранить Горация Уолпола, но я воистину считаю его самым дивным из писателей, когда-либо живших на свете. Интересно, кто станет Горацием Уолполом нашего века? Возможно, кто-то, от кого мы ждем этого менее всего.
- Думаете, Вивида Вис?
- Более чем вероятно. Я вам скажу, кому следует написать мемуары: лорду Дропмору. Милорд Манфред содержит особняк рядом с домом миссис Отранто?
- Думаю, да, и там живет.
- Я знавал его в Германии, необыкновенный человек, его не понимают. Вероятно, он сам себя не понимает. А вот и наши лошади.
- Я присоединюсь к вам через минуту, Кливленд. Просто хочу перекинуться парой слов с Осборном, вижу, он идет сюда. Ну, Осборн, мне придется прийти к вам ближайшим утром и разбудить вас, постучавшись. У меня для вас поручение от леди Джулии Найтон, и вы должны уделить ему особое внимание.
- Ладно, мистер Грей, как понравилась леди Джулии морская бухта?
- Весьма и весьма, но она хочет знать, что вы сделали с гнедой.
- О! Избавился от нее, сэр, наилучшим образом, сплавил молодому мистеру Феоффменту, который только что женился и купил дом на Гоувер-Стрит. Он хотел немного крови, надеюсь, ему понравилось!
- Надеюсь, да, Джек. Вы могли бы оказать мне одну особую услугу, Осборн, я уверен, вы мне ее окажете. Эрнест Клей, один из лучших парней на свете, как вам известно, ваш большой друг, Осборн, мне хотелось бы, чтобы вы просто зашли в Коннот-Плейс и посмотрели на эти конюшни, которые он купил у Гарри Маунтени. У него небольшие трудности, и мы должны сделать для него всё, что в наших силах, вы ведь знаете - он прекрасный парень и большой ваш друг. Спасибо, я знал, что вы согласитесь. Хорошего дня, не забывайте леди Джулию. Значит, вы действительно сплавили гнедую молодому Феоффменту, ну, это великолепно! Хорошего дня.
- Не знаю, волнуют ли вас вообще такие вопросы, Кливленд, но Премиум, знаменитый миллионер, потерял сегодня утром даже не знаю какую сумму! Половина нового мира будет разрушена, а в старом мире лучший парень - мой друг Эрнест Клей. Он был помолвлен с дочерью Премиума, его последней надеждой разбогатеть, и теперь, конечно, всё зависит от него.
- Я учился в колледже с его братом, Огастесом Клеем. Он - племянник лорда Маунтени, не так ли?
- Так и есть. Бедняга! Не знаю, что нам для него сделать. Думаю посоветовать ему сменить фамилию на «Клейвилль», и если в свете у него спросят о причине добавления благозвучного окончания, он сможет побожиться, что это - для того, чтобы отличать его от братьев. Слишком много повес с одной и той же фамилией - это ни к чему. А теперь пришпорим коней! Нам осталось проехать не меньше трех миль, мне нужно собраться с мыслями и завить локоны перед обедом, потому что я должен пофлиртовать как минимум с тремя прекрасными дамами.
ГЛАВА 2
Эти разговоры имеют непосредственное отношение к нашей истории. Мы намеревались начать повествование чем-то необычайным - убийством или свадьбой, но все наши грандиозные идеи закончились гостиной. В конце концов, возможно, это - наиболее естественный результат. В жизни, конечно, человек не всегда столь чудовищно занят, как в романах и новеллах. Мы не всегда полны забот, не всегда произносим речи, зарабатываем деньги или влюбляемся. Время от времени мы разговариваем - в основном, о погоде, иногда - о себе, чаще - о своих друзьях, и столь же часто - о врагах, во всяком случае - те, у кого есть враги, и я считаю это наиболее вульгарным из приобретений.
Но продолжим.
Мистер Кливленд и миссис Феликс Лоррейн встретились вновь, и джентльмен едва ли догадался, что эта встреча была не первой. Леди вздыхала и увещевала. Она попрекала мистера Кливленда абзацами писем. Он смотрел в изумлении и не удостаивал ответом уловки, которые считал в равной мере дерзкими и мелочными. Устроена сцена. Вивиан был вынужден вмешаться, но, поскольку он пренебрег всеми объяснениями, его вмешательства было несколько маловато, оно не возымело действия из-за нежелания одной из сторон видеть другую, и, конечно, его не поощрили. Присутствие миссис Кливленд не добавило миссис Феликс самообладания, которое, несмотря на свою необузданность, она могла бы задействовать в этом случае. В присутствии Кливлендов она была порывиста, капризна, обескураживающа, иногда - дерзка, иногда - смиренна, но всегда чувствовала себя не в своей тарелке и никогда не бывала очаровательна.
Ее поведение в этом случае было наиболее показательным. Казалось, вся душа ее сосредоточена на успехе предстоящей борьбы. Ни одно задание не казалось слишком механическим для ее внимания или слишком изощренным для ее фанатичного усердия. Ее внимание не было направлено лишь на Вивиана и маркиза, она с равной щедростью одаривала и их товарищей.
Она переписывала письма для сэра Бердмора и составляла письма для лорда Кортауна, сочиняла письма для лорда Биконсфилда, а они, в свою очередь, передавали ее похвалы довольному родственнику, которого каждый день поздравляли «со столь очаровательной золовкой».
- Ну, Вивиан, - сказала миссис Лоррейн молодому джентльмену накануне его отъезда из Бакхерст-Лодж, - вы собрались меня бросить.
- Так и есть!
- Да! Надеюсь, вы не захотите, чтобы я ехала с вами. Очень досадно, что я не могу поехать в город с вами, но леди Кортаун так настаивает! И я действительно так много раз обещала ей провести с ней неделю-другую, что подумала - лучше выполнить свое обещание сразу, чем шесть месяцев спустя.
- Ладно! Мне очень жаль, потому что вы действительно очень полезны! И интерес, который вы проявляете ко всему, так воодушевляет, что, боюсь, мы не сможем без вас обойтись. Настал решающий час.
- Да, час настал, Вивиан, и, уверяю, никто не ждал его с более напряженным интересом, чем я. Я и подумать не могла, - добавила она тихо, но отчетливо, - я и подумать не могла, впервые приехав в Англию, что когда-нибудь смогу снова заинтересоваться чем-то в этом мире.
Вивиан молчал, ему нечего было ответить.
- Вивиан! - поспешно продолжила миссис Лоррейн. - Прошу вас вернуть мне все мои письма. Я никогда больше не побеспокою маркиза. Мне кажется, вы станете прекрасным оратором!
- Вы слишком мне льстите, надеюсь, вы дадите мне несколько уроков.
- Но вам следует бросить свои плутовские выходки, Вивиан! Вы не должны импровизировать с парламентскими документами!
- Импровизировать с парламентскими документами, миссис Лоррейн. Что вы имеет в виду?
- О, ничего! Я никогда ничего не имею в виду.
- Но вы должны были что-то иметь в виду!
- Что-то! Да, осмелюсь сказать, что-то я имела в виду - как вы думаете, будет сегодня дождь?
- Велика вероятность крепкого мороза. Я прежде и не знал, что я - импровизатор.
- Я тоже. Вы получали вести от отца намедни? Полагаю, его воодушевляет ваш успех?
- Мой отец - человек, редко испытывающий воодушевление.
- Ах, действительно! Уверена, он - философ, как и его сын.
- Я не претендую на звание философа, хотя имел честь учиться в школе миссис Феликс Лоррейн.
- Что вы хотите сказать? Если бы я подумала, что вы дерзите, я бы оскорбилась, но я вас прощаю, потому что считаю вас юношей с чистыми помыслами.
- Юноша ничего не хочет сказать, он никогда ничего не имеет в виду.
- Полноте, Вивиан! Мы расстаемся. Давайте не будем ссориться в последний день. Вот веточка мирта для вас!
Как! Не принимаете мой глупый цветок?
Значит, я воистину проклята!
А теперь вы хотите всё! Безрассудный юноша! Не будь я добрейшей дамой в мире, я бы скорее разорвала эту веточку на тысячу частей, но подойдите, дитя мое! Она должна быть у вас. Вот! Довольно импозантная бутоньерка. Как вы красивы сегодня!
- Как вы милы! Люблю комплименты!
- Ах, Вивиан! Воздадите ли вы мне когда-нибудь должное за что-то еще, кроме непостоянного и бесчувственного сердца? Неужели мне никогда не удастся вас убедить, но к чему это унизительное признание? О нет, пусть я навсегда останусь непонятой! Придет время, когда Вивиан Грей узнает, что Амалия Лоррейн была...
- Была кем, мадам?
- Сами подберите слово, Вивиан.
- Тогда, скажем, была моим другом.
- Это простое слово исполнено смысла, я не буду против него возражать. А теперь адью! Да хранят вас небеса! Поверьте, первая и последняя моя мысль всегда о вас и ради вас!
ГЛАВА 3
- Очень мило с вашей стороны, Грей! Я боялся, что мое письмо вас не застанет. Вы не завтракали? На самом деле хотелось бы, чтобы вы поселились в Карабас-Хаузе, потому что сейчас вы нужны мне всё время.
- Что за неотложное дело сегодня утром?
- О! Я видел Бромли.
- Ха!
- И всё уладилось наиболее удовлетворительным образом. Не буду вдаваться в подробности, оставлю это вам, но меня достаточно убедительно заверили, что сейчас необходимо только руководство.
- Ну, милорд, надеюсь, в моих услугах не нуждаются.
- Нет, Вивиан, вы открыли мне глаза на то положение, в которое поставила меня судьба. Повседневный опыт лишь доказывает истинность и разумность ваших взглядов. Воистину, счастливым был час нашей встречи.
- Милорд, я верю, что никто из нас не пожалеет об этой встрече.
- Это невозможно! Мой дорогой друг, я без стеснения готов сказать, что не променяю свой нынешний жребий на судьбу любого из пэров этого королевства или любимого советника Его Величества. Что вы! Чтобы я с моим характером и влиянием, с моими связями превратился в инструмент! Я, маркиз Карабас! Я ничего не говорю о своих силах, но, как вы можете заметить справедливо и обоснованно, у мира есть возможность судить о них, и, думаю, я без тщеславия мог бы вернуться в те дни, когда мой голос имел некий вес в Королевском совете. И, как я часто отмечаю, у меня есть друзья, у меня есть вы, Вивиан. Моя карьера перед вами. Я знаю, что мне следовало совершить в вашем возрасте, не говоря уж о том, что я совершил. Мне стать инструментом! Я - последний из людей, кому следовало бы стать инструментом в чужих руках. Но я вижу свою ошибку: вы открыли мне глаза, да будет благословен час нашей встречи. Но нам следует подумать, как действовать, Вивиан, нам надо быть осторожнее, да! Вивиан, мы будем очень осторожны. Люди должны знать, в каком они положении, да, Вивиан?
- Чрезвычайно полезное знание, но мне не совсем понятна цель последнего замечания вашей светлости.
- Да? - спросил пэр, посмотрев на своего юного друга как можно более искренне и многозначительно. - Ну, кажется, нет. Я решительно уверен, что это неправда, - пробормотал маркиз.
- Что, милорд?
- О! Ничего-ничего, люди болтают всякое, несут разную околесицу. Уверен, вы вполне со мной согласны, да, Вивиан?
- Воистину, милорд, сегодня утром я чувствую себя необычайно скучным.
- Скучным! Нет-нет, вы вполне со мной согласны. Уверен, вы со мной согласны. Людям нужно объяснять, в какой они находятся ситуации - вот что я хочу сказать, Вивиан. Милорд Кортаун, - добавил маркиз шепотом, - не должен устроить всё по-своему, да, Вивиан?
- О! - подумал Вивиан, - вот результат недельного пребывания этого очаровательного создания, мисс Феликс Лоррейн, в гостях у своей подруги леди Кортаун.
- Милорд, было бы странно, если бы в партии Карабаса интересы Карабаса не были бы на первом месте.
- Я знал, что таково ваше мнение. Ни на одно мгновение не поверил бы, что вы можете думать иначе, но у некоторых людей в голове столь странные идеи, я не могу на них положиться. Я был уверен в вашем мнении. Милорд Кортаун не собирается все время действовать в том духе, который я наблюдал в последнее время, или, скорее, в том духе, который демонстрируется, как мне стало известно из очень надежного источника. Вивиан, вы ведь с этим согласны?
- О, дорогой маркиз, в этом вопросе нам следует придерживаться одного мнения, так же, как во всех остальных.
- Я так и знал. Я был уверен в ваших чувствах касательно этого предмета. Ума не приложу, почему некоторым приходят в голову столь странные идеи! Я знал, что вы согласитесь со мной в этом вопросе. Нет-нет, милорд Кортаун должен почувствовать, в чем преобладающий интерес, как вы отлично выразились. Как точны все ваши формулировки! Не знаю, как вам это удается, но вы всегда находите верное выражение, Вивиан. Преобладающий интерес, пре-о-бла-да-ющий интерес. Это точно.
Что! С моим возвышенным характером и связями, с моим весом в обществе как можно было подумать, что я, маркиз Карабас, способен сделать хоть малейшее движение, могущее поставить под сомнение главенство моих интересов? Нет-нет, милорд Кортаун, преобладающий интерес должен оставаться преобладающим, да, Вивиан?
- Воистину так, милорд, ясность и решительность вскоре уладят любые недоразумения.
- Вивиан, я поговорил с леди Карабас о том, целесообразно ли ей открывать сезон так рано. Думаю, ряд парламентских обедов произведет выгодный эффект. Это задает тон политической партии.
- Конечно, наука политической гастрономии еще недостаточно изучена.
- Черт возьми! Вивиан, я в таком настроении сегодня утром. Я так восхищен этим делом Бромли, а узнав, что вы согласны со мной в отношении лорда Кортауна, я был уверен в ваших чувствах касательно этого предмета. Но некоторым приходят в голову столь странные идеи! Воистину, воистину, преобладающий интерес, мой, то есть - наш, Вивиан, наш преобладающий интерес. Не представляю преобладающий интерес, который не был бы преобладающим, это было бы странно! Я знал, что вы со мной согласитесь. Мы встретились в счастливый час. Два столь похожих ума! Я был точно таким же, как вы, когда был молод, а что касается вас - ваша карьера впереди.
Тут мистер Сэдлер принес письма.
- Одно - от Кортауна. Интересно, видел ли он Маунтени. Маунтени - очень добродушный парень, думаю, с ним можно поладить. Жаль, что вы не можете его заполучить, Вивиан - вы вскоре заставили бы его изменить свое мнение. Вот что значит иметь мозги, Вивиан! - на этом маркиз очень напыщенно покачал головой и многозначительно постучал пальцем по левому виску. - Ха! Что всё это значит? Вот, прочтите, я сегодня плохо соображаю.
Вивиан взял письмо и мгновенно пробежал взглядом его содержимое. Письмо было от лорда Кортауна, датировано еще временем его пребывания в деревне. Речь шла о частных беседах и непродуманном поведении, а также о подозрительном, если не сказать - бесчестном поведении мистера Вивиана Грея, автор письма верил, что таковое поведение не было санкционировано его светлостью, но, «несмотря на это, автор обязан действовать решительно, хоть и сожалеет об этом», и т.д., и т.д., и т.д. Короче говоря, лорд Кортаун забрал обратно свое обещание об официальном назначении, данное мистеру Кливленду, - потому что «это обещание было дано, когда он являлся жертвой заблуждений, вызванных заявлениями мистера Грея».
- Что всё это может значить, милорд?
Маркиз грязно выругался и открыл другое письмо.
- Это от лорда Биконсфилда, милорд, - сказал Вивиан, побледнев, как смерть, - очевидно, это творение того же автора, во всяком случае - та же басня, то же нагромождение лжи, вероломства и предательства, выдаваемое с дипломатической вежливостью. Но я тот час выезжаю в ----шир. Еще не поздно спасти ситуацию. Сегодня среда, в четверг днем я буду в Норвуд-Парке. Слава Богу, что я приехал сегодня утром.
Лицо маркиза, вероломного, как ветер, кажется, говорило: «Прощайте, мистер Вивиан Грей!», но когда он пробежал глазами содержимое следующей эпистолы, на лице его отразились очень противоречивые страсти. После богохульной ругани воцарилась мертвая тишина. Багровое лицо маркиза стало столь же бледным, как у его товарища. Со лба падали тяжелые капли пота. Он открыл рот, задыхаясь!
- Боже правый! Милорд, в чем дело?
- Дело! - возопил маркиз. - Дело! Дело в том, что я был тшеславным, слабым, жалким дураком!- после чего он снова грязно выругался и швырнул письмо на противоположный край стола.
Это была официальная отставка благороднейшего Сидни, маркиза Карабаса. Его Величество больше не нуждается в его услугах. Его преемник - лорд Кортаун!
Мы не решимся описать поведение маркиза Карабаса в это мгновение. Он в неистовстве топал ногами, он богохульствовал! Но вся его брань была направлена в адрес его «ужасно умного» юного друга, характером которого он столь часто хвастал, называя себя его прототипом, сейчас же Вивиан оказался авантюристом, прощелыгой, негодяем, лжецом, низким обманщиком, подлым подхалимом и т.д., и т.д., и т.д.
- Милорд, - сказал Вивиан.
- И слышать вас не желаю, вашу лживую лесть! Я уже достаточно одурачен. Я, с моим возвышенным характером и связями! Я, маркиз Карабас, пал жертвой хитрости молодого негодяя!
Вивиан сжал кулаки, но это был лишь мимолетный порыв. Маркиз восседал в кресле, закрыв глаза. В мучительное мгновение он впился выступающими верхними зубами в нижнюю губу, кровь из ранки свободно текла по его мертвенно бледной коже. Вивиан вышел из комнаты.
ГЛАВА 4
Он на минуту остановился у гавани, собираясь покинуть дом навсегда.
- Всё кончено! Вот, Вивиан Грей, твоя ставка бита! Умереть, как собака! Одурачен женщиной! Будь я деспотом, я, наверное, насытил бы свою жажду мщения этому дьяволу в женском обличье с помощью дыбы, но это невозможно, и, в конце концов, это была бы мелочная месть для человека, боготворящего Империю Интеллекта, чтобы оправдать страдания, которые я сейчас терплю из-за низменного тела женщины. Нет! Ничего не кончено. Существует еще и интеллектуальная дыба, о которой мало кто может мечтать - она намного ужаснее самых изысканных затей Парисатиды. Ясинта, - обратился он к проходившей мимо служанке, - твоя хозяйка дома?
- Да, сэр.
- Это хорошо, - сказал Вивиан, быстро поднимаясь по лестнице.
- Здоровья владычице наших сердец! - сказал Вивиан Грей, входя в элегантный будуар миссис Феликс Лоррейн. - Несмотря на восточный ветер, на весь сезон испортивший мою красоту, не могу удержаться от вопроса о вашем благополучии до своего отъезда к маркизу. Вы слышали новость?
- Новость! Нет, что за новость?
- Это грустная история, - меланхолично ответил Вивиан.
- О! Тогда, молю, не сообщайте ее мне. У меня сегодня нет настроения для скорби. Вот что! С вас острое словцо или каламбур, иначе уходите, мистер Вивиан Грей.
- Ладно, тогда хорошего вам вечера! Удаляюсь на поиски черного крепа или барселонского платка. Миссис Кливленд мертва.
- Мертва! - воскликнула миссис Лоррейн.
- Мертва! Она умерла прошлой ночью, внезапно. Разве это не ужасно?
- Шокирующе! - скорбно воскликнула миссис Лоррейн, но глаза ее сияли от радости. - Что такое, мистер Грей, готова поклясться, что вы плачете.
- Это не о покойнице!
- Ну же, Вивиан! Бога ради, скажите, в чем дело?
- Дорогая моя миссис Лоррейн! - но на этих словах Вивиан запнулся от горя, не в силах продолжать.
- Умоляю, соберитесь.
- Миссис Феликс Лоррейн, могу я поговорить с вами полчаса, чтобы нас не беспокоили?
- Конечно. Я вызову Ясинту. Ясинта! Запомни - меня ни для кого нет дома. Ну же, в чем дело?
- О, мэм, я вынужден воззвать к вашему терпению. Выслушайте исповедь грешника.
- Боже правый! Мистер Грей! Ради всего святого, объяснитесь.
- Ради всего святого, ради вас, ради спасения своей души я объяснюсь, но язык ясности мне не присущ. В силах ли вы выдержать ужасную историю? Можете ли вы взять себя в руки?
- Я пообещаю что угодно. Умоляю, продолжайте.
Но, вопреки горячим просьбам дамы, ее собеседник хранил молчание. Наконец, он встал с кресла, облокотился о камин, закрыл лицо руками и заплакал.
- Вивиан, - спросила миссис Феликс Лоррейн, - вы уже повидались с маркизом?
- Еще нет, - всхлипнул он. - Я собираюсь к нему, но сегодня утром я не настроен на деловой лад.
- Умоляю, соберитесь. Я выслушаю всё. Вы не сможете пожаловаться на невнимательную или несдержанную слушательницу. Теперь, мой дорогой Вивиан, сядьте и расскажите мне обо всем.
Она подвела Вивиана к креслу, после чего он продолжил свой рассказ, запинаясь и сдерживая всхлипы.
- Мадам, вы, должно быть, помните то происшествие, в связи с которым я узнал о неких обстоятельствах ваших отношений с мистером Кливлендом. Увы! В силу гнуснейших побуждений я воспылал жестокой ненавистью к этому джентльмену, силу этой ненависти можно сравнить лишь с силой страсти, которой я пылаю к вам, но мне тяжело вдаваться в подробности этой печальной истории ревности и отчаяния.
- О! Говорите, говорите! Перечеркните свои прошлые проступки нынешней честностью, будьте кратки, будьте кратки.
- Я буду краток, - с серьезной искренностью произнес Вивиан. - Буду краток. Знайте же, мадам: чтобы помешать продолжению вашей связи с мистером Кливлендом, я заручился его дружбой и стал поверенным нежнейших тайн его сердца. Устроив всё таким образом, я прятал его письма к вам, которые он доверял мне, и, отравляя его разум, рассчитывал на ваше молчание, поскольку вы были заняты другой корреспонденцией, нет, я совершил даже нечто худшее, с дьявольской злонамеренностью я похвалялся...., но нет, остановите меня, мне не следует продолжать.
Миссис Феликс Лоррейн сжала губы и молча смотрела на него с ужасающей серьезностью.
- Результат всех этих действий вам известен, но самое ужасное еще впереди, и, словно под действием дивных чар, я признаюсь в своих преступлениях у ваших ног, хотя за последние несколько минут вы узнали о наиболее ужасных из них. О мадам. Я стоял у одра покойной, мои слезы смешались со слезами скорбящего вдовца, его юное нежное дитя играло у моих ног, и когда я целовал его нежные уста, я думал о том, что мой долг перед покойницей - спасти отца от соперницы его матери, - он замолчал.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги