Вивиан Грей

- Идем, я должен купить парочку твоих замшевых браслетов. Почем ты их продаешь?

- Я ничего не продаю: всё это бесплатно для красоты, добродетели и благородства - вот мои единственные покупатели.

- Но благодарность не пополнит твои запасы товаров, Эспер, - возразил Вивиан.

- Истинно так! Но мои покупатели склонны оставлять малозаметные доказательства, подтверждающие их обязательства передо мной, это - опора моего благосостояния и в то же время - доказательство их осмотрительности. Но кто это там идет? - спросил Эспер, доставая горн. Увидев этот инструмент, леди Мадлен вспомнила, насколько лучше слушать музыку на расстоянии, и быстро удалилась, уступив место удивительной семейной процессии.

Три дочери шли в ряд, по бокам их сопровождали двое старших сыновей - это была первая вереница. Отец, дородный зажиточный мужчина, шел за ними под руку с женой. За ними шли две няньки с детьми нежного возраста пяти-шести лет. Второй дивизион великой армии состоял из трех младших сыновей, следовавших сразу за ними. Возглавлял эту процессию домашний учитель. Гувернантка и две младшие дочери шагали следом, а замыкали шествие в глубоком фланге маркитанты лагеря в лице двоих лакеев в богатых ливреях, каждый из которых нес корзину модных товаров, купленных во время прогулки этого народа лишь в одной части базара.

Труба Эспера Георга подействовала на большую компанию надлежащим образом. Верховный главнокомандующий остановился у маленького прилавка, и, словно услышав сигнал общей атаки и грабежа, ряды процессии смешались. Каждый бросился на свою добычу, только няньки пытались сохранять видимость дисциплины, домашний учитель да гувернантки, с огромным трудом подавлявшие рано проснувшийся у этого полка легкой пехоты вкус к грабежу трофеев. А Эспер Георг был в своей стихии: он шутил, помогал, показывал товары, объяснял, трепал щечки детей и делал комплименты старшим, и, наконец, получив невероятную прибыль и продав почти весь свой товар - заплатил ему из большого увесистого кошелька дородный отец, абсолютно не способный понять сложные счета и обесцененную валюту, с большой прямотой передал кошелек прямо в руки хозяина киоска, пожелав, чтобы тот взял столько, сколько ему нужно.

- Надеюсь, мне можно справиться о мисс Фейн, - сказал Вивиан.

- Ей всё лучше, мы собираемся присоединиться к ней на Липовой аллее. Если вы присоединитесь к нашей утренней прогулке, это доставит нам огромное удовольствие.

Ничто в мире не могло бы больше обрадовать Вивиана, он чувствовал, что его переманивают на сторону леди Мадлен, и лишь жалел о своем знакомстве с бароном, потому что чувствовал - существовала некая тайная причина, мешавшая тесной дружбе его сиятельства с семьей Трэвор, которой он при иных обстоятельствах с легкостью добился бы благодаря своим талантам и положению в обществе.

- Кстати, - сказала леди Мадлен, - не знаю, позволено ли мне поздравить вас с блестящим успехом в Редуте прошлой ночью. Чистой воды везение, что все остальные не сожалеют о вашем приезде в Эмс столь же, как мистер Германн.

- Везение было невероятное. Жалею лишь о том, что богиня удачи осыпала своими щедротами человека, их не желавшего и не заслуживавшего - я вовсе не желал разбогатеть, и, поскольку я никогда не страдал от ее капризов, вряд ли справедливо, что я благодаря им разбогател.

- Значит, вы не часто предаетесь азартным играм?

- Я никогда в жизни не играл до вчерашнего вечера. Азартные игры никогда не входили в число моих безумств, хотя перечень моих ошибок, вероятно, длинее, чем у большинства мужчин.

- Кажется, барон фон Кенигштайн был вашим соратником в этой затее?

- Да, был, и, по-видимому, ему это доставило столь же мало удовольствия, сколь и мне.

- Истинно так! Вы давно знакомы с бароном?

- Мы дружны всего неделю. С момента моего приезда в Германию я веду очень замкнутую жизнь. Чрезвычайно болезненные обстоятельства заставили меня покинуть Англию, обстоятельства, которые ни в коей мере меня не красят, но все же я не могу скрывать их от вас.

- Я узнала эту печальную историю от человека, который, говоря правду, говорил о живом страдальце с нежнейшей любовью.

- Отец! - взволнованно воскликнул Вивиан. - От отца сложно ожидать равнодушия.

- От такого отца, как ваш, равнодушия ждать можно. Мне лишь хотелось бы, чтобы он сейчас был с нами, чтобы помочь мне добиться того, что он должен желать более всего - вашего возвращения в Англию.

- Это невозможно. Вспоминаю последний год, проведенный мною в этой стране, с таким отвращением, мне столь противна мысль о предстоящем возвращении в Англию, что...Но, чувствую, я перехожу границы дозволенного, касаясь этих тем.

- Я пообещала вашему отцу: если мы встретимся, я буду искать вашего общества. Я сама страдала слишком много, чтобы не понимать, сколь опасен и вероломен избыток горя. Вы сами допустили, чтобы вас сломило то, что Провидение предначертало для вас в качестве урока, а не приговора отчаяния. В своем уединении вы вырастили тень фантазий разгоряченного мозга, которую могло бы развеять общение с чистым солнечным светом мира.

- Чистый солнечный свет мира, леди Мадлен! Разве озарит он меня когда-нибудь! Моя юность расцвела в болезненном зное тлетворной атмосферы, а я по ошибке принял его за яркий блеск летнего дня. Судите сами, как я был обманут, конечно же, не по тому, что я здесь, но я здесь, потому что перестал страдать, только перестав надеяться.

- Вы перестали надеяться, потому что надежда и утешение не сопутствуют одиночеству, у которого - более темная природа. Надежда и утешение возникают из социальных привязанностей. Общение с миром принесет вам больше пользы, чем все доводы философов. Надеюсь, вы начнете верить в существование добра, которое все мы почитаем и ищем. Счастье приходит, когда мы менее всего его ждем, к тем, кто менее всего жаждет его обрести - так вам повезло вчера в Редуте, когда вы играли без малейшего желания выиграть.

Они шли по Липовой аллее: их встречал веселый шум, и мисс Фейн покинула легкомысленную компанию, чтобы поприветствовать кузину. Она собиралась предложить прогулку к Новому Источнику и готовилась к возражениям леди Мадлен, которая начнет ссылаться на слабое здоровье кузины. Но мисс Фейн с грациозным весельем отмела все возражения, запасы хорошего настроения у нее никогда не иссякали. Когда мисс Фейн слегка поклонилась Вивиану и поспешила обратно к своим спутникам, чтобы сообщить им об успехе своей миссии, он подумал, что никогда прежде ему не доводилось видеть лицо столь живое и лучезарное, лицезреть столь неизъяснимую сияющую грацию.

- Вы с трудом бы могли представить, мистер Грей, что мы путешествуем ради здоровья моей кузины, да и советы врачей не дают нам серьезных поводов для беспокойства, но иногда я невольно очень беспокоюсь. Ее нездоровый румянец и настораживающая слабость, следующая после любого волнения, заставляют меня бояться, что у ее жалоб - более глубокая природа, чем согласны признать доктора.

- На днях говорили, что аномальная жара этого сезона непременно закончится землетрясением или каким-то иным природным катаклизмом. От того и слабость.

- Мы согласны принять любые причины, дающие нам надежду, но ее мать умерла от чахотки.

ГЛАВА 8

Когда компания вернулась с прогулки, оказалось, что толпа праздных слуг столпилась возле дома, окружив несколько экипажей - две огромные пурпурные кареты, бричку и большой фургон, все транспортные средства украшены одним и тем же хвастливым гербом.

- Приехали новые гости! - воскликнула мисс Фейн.

- Это, должно быть, те странные люди, которых мы видели сегодня утром на базаре, - сказала леди Мадлен. - Вайолет! Позволь представить тебе прелюбопытнейшую личность, близкого друга мистера Грея, который жаждет высокой чести быть тебе представленным - мистера Эспера Георга.

- Значит, эти экипажи принадлежат ему?

- Не совсем, - ответил Вивиан.

Час спустя компания снова встретилась за обедом в салоне. Благодаря совместным усилиям слуг Эрншторфа и Сент-Джорджа барон, Вивиан и шевалье де Боффлер теперь сидели рядом с компанией леди Мадлен Трэвор.

- К счасть, мои лошади прибыли из Франкфурта сегодня утром, - сказал барон.

- Мы с мистером Сент-Джорджем очень быстро ехали по долине. Ваша светлость уже посетила замок Нассау?

- Еще нет. Поход всегда планируют, но никогда не осуществляют.

- Вам следует поехать. Руина - одна из лучших в Германии. Поход в замок Нассау станет прекрасным поводом для пикника. Представьте красивую долину, которую нашел средневековый рыцарь, преследуя оленя. Как романтично! Сам этот случай говорит о том, сколь сладостно уединение в этой долине. Можете ли вы представить лесистые горы, старую серую руину, плеск невидимой реки? Чего еще нам остается желать. кроме дружеской компании, красивой музыки и лучшей провизии, чтобы насладиться этим Раем?

- Жаль, этот план неосуществим, - сказал мистер Сент-Джордж.

- Все организационные вопросы беру на себя, это не сложно. Дамы поедут на осликах, или часть пути проплывем по воде, а ослики могут нас встретить у перевала возле Штайна, джентльмены могут идти пешком. А если вы боитесь воды ночью, экипажи могут объехать кругом, а если сами вы слижком тяжелы для горных дорог, моя бричка всегда в вашем распоряжении. Увидите - ничего сложного.

- Ничего сложного, - сказал мистер Сент-Джордж. - Мадлен, мы ждем лишь вашего согласия.

- Думаю, лучше перенести реализацию нашего плана на июнь. Устроим для Вайолет прекрасную летнюю ночь.

- Значит, я оставляю за собой право требовать от всех присутствующих соблюдения моих правил, когда получу от властей разрешение их раскрыть, - сказал барон, кланяясь леди Мадлен, - а поскольку по здравом размышлении следует признать, что я не обладаю влиянием, достаточным для того, чтобы получить должность, я, как умелый оратор, воспользуюсь тем, что вы, должно быть, уже благордарны мне за этот прекрасный план, и предложу свою кандидатуру в качестве церемониймейстера.

Произнеся это, барон посмотрел на леди Мадлен и заметил, что ее лицо озарила улыбка, исполненная жалости, а не насмешки.

Вивиан обернулся, чтобы дать распоряжения своему слуге, и с досадой обнаружил, что за спинкой его стула стоит Эспер Георг.

- Вам что-нибудь нужно, сэр?

- Кто поставил тебя здесь?

- Мой долг.

- В каком качестве ты мне прислуживаешь?

- Как ваш слуга, сэр.

- Я настаиваю, чтобы ты сейчас же покинул зал.

- О! Мой друг Эспер Георг, - сказала леди Мадлен, - и вы здесь? Какими судьбами?

- Так это Эспер Георг! - воскликнула Вайолет Фейн. - Что он за человек? Действительно, какими судьбами?

- Я увольняю слуг тот час же после первого предупреждения, мисс Фейн, а если вы хотите, чтобы он прислуживал вам постоянно, по такому случаю я не против дать ему характеристику.

- Что вам нужно, Эспер? - спросила мисс Фейн.

- Главным образом, узнать, нагуляли ли вы сегодня на утренней прогулке аппетит, - ответил Эспер, взгляд его был безутешен, - а еще я подумал, что могу быть вам полезен. И хотя я не принес суп в треуголке, и не выгравировал оленину с рюмкой ликера, - продолжил он, низко поклонившись Эрншторфу, который чопорно стоял возле кресла своего господина и, кажется, абсолютно не осознавал, что кому-то в этом зале может быть что-то нужно, - я могу менять тарелки, не разбив их, и подавать вино, его не выпив.

- Прекрасные качества! - воскликнула мисс Фейн. - Ну же, Эспер, ты должен немедленно воплотить свои умения на практике: подай мне другую тарелку.

Эспер проделал это ловко и бесшумно, продемонстрировав при этом маленькую белую руку, на тыльной стороне которой была татуировка кометы с тремя кинжалами. Поскольку ему хватило благоразумия не открывать рот и выполнять все свои обязанности умело, через пять минут его вторжение было не только прощено, но и забыто.

- Вижу, сегодня добавилось много новых гостей, - сказал мистер Сент-Джордж. - Кто эти новоприбывшие?

- Я расскажу вам о них всё, - ответил барон. - Эта семья - из тех, чье существование поражает Континент намного больше, чем жизнь любого из ваших могущественных герцогов или графов - их богатства хоть и колоссальны, но представимы, а титул понятен. Мистер Фицлум - человек совсем иного толка, поскольку тридцать лет назад он был странствующим прядильшиком хлопка. Благодаря какому-то чудесному изобретению для прядильной машины он смог получить патент и стал одним из крупнейших правообладателей Англии. Потом его избрали в парламент от одного из промышленных городов, и первые два года своей промышленной карьеры он постепенно скупал жилой фонд в крупнейших городах Франции, Германии, Швейцарии и Италии, после чего повысил цены на провизию и почтовых лошадей на пять тысяч миль в округе. Моя информация достоверна - я случайно познакомился с ним в Англии. Шла речь о поставках для нашей армии из Англии, и я часто встречался с Фицлумом в связи с этим. Я разговаривал с ним сегодня. В Германии мы уже видели таких людей. Поверьте, простой путешественник испытывает серьезные неудобства, следуя за таким караваном: они сорят деньгами со столь глупой расточительностью, что истинная щедрость больше не ценится, и многие ваши аристократы жаловались мне во время своих путешествий, что их корят за бережливость, сетовали на неуместную экстравагантность чулочников и пивоваров.

- Что за удовольствие находят такие люди в путешествиях? - поинтересовался мистер Сент-Джордж.

- Столько же удовольствия и больше выгоды, чем половина нынешних молодых людей, - ответил английский джентльмен средних лет, который был родсственником Сент-Джорджей и называл из кузенами. - В мое время путешествовали совсем не так, как сейчас. Английская молодежь часто путешествовала, по словам лорда Бейкона, «чтобы людей посмотреть и себя показать, к княжеским дворам». Вы все, похоже, сейчас путешествуете для того, чтобы полюбоваться горами и простыть возле засоренных озер при лунном свете.

- Но, дорогой сэр! - воскликнул барон. - Хотя я допускаю, что главное преимущество, даруемое нам путешествиями, это возможность познать человеческую природу, знания мы получаем главным образом в местах наибольшего скопления людей - в больших городах, и, как вы говорите, при княжеских дворах, но все же одна из величайших выгод путешествия - расширение человеческого опыта, получение знаний не только лишь о своих собратьях, но и о природе в целом. Многие проходят по жизни, не увидев рассвет, а путешественник прожить так жизнь не сможет. Если человеческий опыт приобретается в том числе и благодаря тому, что мы видим людей в неглиже, а не только тогда, когда они знают о присутствии других, знания о природе приобретаются только благодаря изучению природы в любое время суток, а не только лишь тогда, когда человек занят, а животные спят.

- Но в чем польза столь глубоких знаний о природе? Люди рождаются для общения с людьми, а не с чулками и камнями. Человек, читавший Лесажа, будет более счастлив и успешен в нашем мире, чем тот, кто впитал философию Руссо.

- Согласен с вами. Я вовсе не требую, чтобы люди становились анахоретами. Но мне кажется очпвидным, что это необходимо для досконального изучения природы. Отшельничество помогает нам создавать новые идеи.

- Как и всё остальное.

- Но отшельничество - это нечто большее. Оно вызывает к жизни новые эмоции, пробуждает новые прекрасные ассоциации, создает новое целительное настроение душевного восторга, благодаря которому наши идеи становятся более прозрачными, а выводы - более здравыми. Можем ли мы переоценить учебу, которая стимулирует воображение одновременно корректирует суждения?

- Не думаете ли вы, что люди общаются с природой, чтобы возвыситься душой, - начала леди Мадлен, - до...?

- Как и чтение вашей Библии. Душа человека всегда должна стремиться ввысь. В противном случае он может хоть вечно смотреть на горы, но я ему не поверю ни на йоту.

- Но, сэр, - с необычайной теплотой продолжил барон, - я понимаю, что в некоторых случаях влияние природы творит то, что вы сочли бы невозможным чудом. Лично мне известны невероятные случаи. Несколько лет назад джентльмен высокого ранга имел несчастье подпасть под подозрение в связи с постыдными сделками в высших кругах Англии. Не в состоянии найти необходимый залог, он пополнил многочисленные ряды тех несчастных, кто запутался в тенетах общестсвенного порицания, в жертву домыслов.

Он покинул Англию, и, питая отвращение к миру, действительно превратился в того мота, которым его прежде считали по ошибке. В доме кардинала .... в Неаполе, который славился своими кутежами, этот джентльмен стал постоянным гостем. Он с безумным рвением предавался любым видам разгула, но ничто не приносило ему удовольствия, а его состояние, здоровье и умственные способности быстро таяли. В одну из ночей горячечного загула было предложено провести шутовские выборы Главного Щеголя, и герой моего рассказала был неимоверно счастлив - его избрали на эту новую должность единогласно. Примерно в два часа той же ночью он покинул дворец кардинала, намереваясь вернуться: обратный путь пролегал через Чиайю. Это была одна из тех ночей, которыми мы наслаждаемся лишь на юге. Голубое сверкающее море спало под безоблачными небесами, луна не только скрывала свой свет в листве апельсиновых и лимонных деревьев, тянувшейся к воде на увитых миртом берегах, но и добавляла сияния белым соборам и роскошным городским башням, свет заливал Везувий и даже далекий берег Капуи. Человек, о котором идет речь, проходил этот путь по ночам много раз, луна тогда не была менее яркой, волны не были менее безмолвными, а апельсиновые деревья - менее сладкими, но в эту ночь какая-то сила, которой он не мог противостоять, заставила его остановиться. Какой контраст искусственному свету, жаре и роскоши дворца, в который он возвращался! Он задумался в тишине. Не мудрее ли забыть все несправедливости этого мира, любуясь океаном лунного света, вместо того, чтобы изучать в ярко освещенных залах Неаполя низости толпы сильных мира сего? Чтобы насладиться освежающей роскошью бриза, он повернулся и посмотрел на другой берег залива: справа простирался мыс Позилиппо, вдали виднелось побережье Байи. Но не только очарование пейзажа заставило его замереть в восторге: он думал о тех, чья слава заставляет нас забыть даже о красотах этих берегов из соображений более возвышенного толка. Он вспомнил времена, когда его единственным желанием было оказаться среди них. Надежды его юности сбылись! И что он принес себе и своей стране, стране, которая ждала от него столь многого, себе, стремившемуся даже к еще большему!

Над городом встало солнце, а он всё еще прогуливался по Чиайе, он не вернулся во дворец кардинала, а два дня спустя уехал из Неаполя. Мне доподлинно известно, что этот человек стал полезным и уважаемым членом общества. В свете его всячески хвалят.

Барон говорил энергично и оживленно. Мисс Фейн молчала, всё, что барон рассказывал ранее, ее, очевидно, не заинтересовало, но этот его рассказ она слушала с трепетным вниманием, а эффект, произведенный рассказом на леди Мадлен Трэвор, невозможно описать.

Вскоре компания распалась. Гости продолжали прогулку, великий герцог со своими льстецами и царедворцами пошел в Редут. Мистер Германн низко кланялся джентльменам, подходившим к столу. Барон прошептал на ухо Вивиану, что от них «ждут» новой игры, они должны дать казино шанс отыграться. Вивиан делал ставки с беззаботностью человека, который хочет проиграть, но, как часто бывает в таких случаях, снова ушел из Редута с большим выигрышем. Он попрощался с бароном у дверей его сиятельства и пошел к своим соседним дверям. У дверей он наткнулся на что-то, похожее на большой сверток, наклонился со свечой, чтобы его рассмотреть - оказалось, что это Эспер Георг лежал на спине, глаза его были полуоткрыты. Вивиан не сразу понял, что фокусник спит, осторожно переступил через него и вошел в свои апартаменты.

ГЛАВА 9

Когда Вивиан проснулся утром, легкий стук в дверь сообщил о приходе раннего посетителя, его пригласили войти, и это оказался Эспер Георг.

- Вам что-нибудь нужно, сэр? - покорно спросил Эспер.

Вивиан мгновение смотрел на него, а потом велел войти.

- Эспер, я и забыл, что этой ночью нашел тебя спяшим у моих дверей. Это напомнило мне о твоем вчерашнем поведении в салоне, а поскольку мне хотелось бы, чтобы впредь ты избегал столь неподобающего поведения, сообщаю тебе раз и навсегда - если в будущем ты не будешь вести себя более благоразумно, я буду вынужден пожаловаться метрдотелю. А теперь, сэр, что вам угодно?

Эспер молчал, скрестив руки на груди и уставившись в землю.

- Если тебе ничего не нужно, немедленно покинь комнату.

Тут это удивительное создание залилось слезами.

- Бедный парень! - подумал Вивиан. - Боюсь, со всем этим остроумием и веселостью твое искусство - всего лишь одно из тих каприччос, которыми Природа иногда балуется лишь для того, чтобы показать, насколько ее привычный порядок выше эксцентричности, даже если она подкреплена необычайными способностями.

- Чего ты хочешь, Эспер? - голос Вивиана стал добрее. - Если я могу чем-то быть тебе полезен, сделаю всё, что в моих силах. Ты в беде? Тебе точно ничего не нужно?

- Нет! - всхипнул Эспер. - Я хочу быть вашим слугой, - и с этими словами он закрыл лицо руками.

- Моим слугой! Воистину, не очень мудро мечтать о зависимости от другого человека. Боюсь, ты слишком много общался с лакеями, которые вечно слоняются без дела в этих купальнях, эти лакеи Эрншторфа в зеленой ливрее и при шпаге - это они промыли тебе мозги, Эспер?

- Вовсе нет! Я устал жить один!

- Но помни: чтобы быть слугой, ты должен быть человеком с постоянными привычками и устоявшейся репутацией. Лично я о тебе хорошего мнения, но я наблюдал за тобой слишком мало, хоть и больше, чем все остальные, и, кроме того, я - человек определенного образа мыслей. Вероятно, в этом доме нет больше людей, которые могут хотя бы предположить возможность найма слуги без характеристики.

- Разве корабль требует характеристику у ветра, несущего его по морю без найма и вознаграждения? Разве вы можете требовать у меня характеристику, если я прошу дать мне возможность служить вам бесплатно?

- Эспер, я не смог бы заключить такую сделку, даже если бы нуждался в твоих услугах, а я в данный момент в них не нуждаюсь. Но скажу тебе честно - не представляю ситуацию, в которой ты мог бы мне пригодиться. Мне нужен слуга с твердыми привычками и опытом, а не тот, внешний вид которого будет привлекать внимание, когда мне захочется оставаться незамеченным. Ты навлечешь на меня дурную славу, а для меня это неприемлемо. Из добрых побуждений советую тебе отказаться от мечты о той жизни, для которой ты ни в малейшей степени не годишься. Поверь мне, твой конь будет для тебя лучшим другом, чем твой хозяин. А теперь оставь меня.

Эспер еще мгновение смотрел в землю, а потом стремительно подошел к Вивиану, упал на колени, поцеловал его руку и исчез.

Мистер Сент-Джордж завтракал с бароном, джентльмены ранним утром заехали к леди Мадлен, чтобы предложить ей поездку в замок Штайн, но она придумала отговорку, Вивиан последовал ее примеру, так что барон и Сент-Джордж решили «опекать» Фицлума - больше им ничего не оставалось. Вивиан снова присоединился к дамам на утренней прогулке, но привычное хорошее настроение мисс Фейн улетучилось. Она не раз пожаловалась на отсутствие кузены, и этот факт, а также - некоторые другие обстоятельства позволили Вивиану сделать вывод, что она питает к мистеру Сент-Джорджу не только родственные чувства. Что касается шевалье де Боффлера, Вивиан вскоре понял, что невозможно поддерживать близкие отношения с человеком безыдейным. Шевалье, безусловно, не был типичным представителем веселой, галантной и деятельной нации французов: он вставал очень поздно, всё утро читал французские журналы или играл в бильярд с князем Сальвински и графом фон Альтенбургом.

Эти джентльмены вместе с бароном, Вивианом и мистером Сент-Джорджем сегодня собирались обедать в Новом Доме.

В назначенный час собралась компания примерно из тридцати человек. Обед был роскошный, вина - великолепны. По окончании банкета компания перешла в другой зал, кто-то предложил игру, и игра тут же началась. Его императорское высочество не присоединился к игре, он сидел в углу зала в окружении своих адъютантов, в обязанности которых входило постоянно докладывать своему господину о состоянии дел за игорным столом и о судьбе его пари. Его высочество не делал ставки.

Вскоре Вивиан понял, что в Новом Доме игра идет совсем в других масштабах, чем в Редуте. Он решительнейшим образом заявил барону о своем отвращении к азартным играм и выразил нежелание играть, но барон, хоть и разделял его чувства, посоветовал в этот вечер последовать всеобщему примеру. Поскольку Вивиан мог себе позволить проиграть, он согласился и начал делать крупные ставки. В этот вечер проигрывали и выигрывали очень значительные суммы, но никто не вернулся домой в большем выигрыше, чем мистер Сент-Джордж и Вивиан Грей.

ГЛАВА 10

Первые несколько дней знакомства с новым местом жительства и с новыми персонажами тянулись очень медленно, конечно, не из-за связанной с этим усталости, а, скорее, из-за острого внимания к любому незначительному обстоятельству. Когда новизна рассеялась, когда мы выяснили, что новые характеры мало отличаются от всех остальных, кого мы встречали прежде, а место их проживания - лишь еще одна разновидность великого порядка, который мы так часто наблюдали, мы снова стали рассеянно невнимательны: мы больше думаем о себе и меньше - о тех, кого встречаем, погружаемся в размышления мечтательно или в тщетной попытке обмануть грядущий день монотонности настоящего, мы начинаем понимать, что часы разнообразия конечны, незаметны, скучны и невыгодны. К тому же, страшась приближения к великой реке, темные изгибы которой, кажется, стирают все воспоминания, мы выходим из оцепенения и начинаем скорбеть о том, как быстро проходит общее время, каждый личный час которого, в свою очередь, проклинаем за неповоротливость.

Вивиан находился в Эмсе уже три недели, и лишь присутствие леди Мадлен Трэвор и ее кузины удерживало его в этом городе.

Какая тайна ни связывала бы леди Мадлен с бароном, его попытки попасть в ее компанию увенчались успехом. Достижению такого результата значительно способствовали доверительные отношения, существовавшие между бароном и его братом. В течение первых двух недель барон постоянно сопровождал леди Мадден на вечернем променаде, а иногда - даже на вечерних прогулках, и хотя в мире существовало мало людей, общество которых могло бы сравниться с обществоим барона фон Кенигштайна, Вивиан все же иногда жалел, что его друг и мистер Сент-Джордж прекратили свои прогулки. Присутствие барона, кажется, всегда действовало на настроение мисс Фейн неблагоприятным образом, а абсурдная и очевидная ревность мистера Сент-Джорджа мешала Вивиану найти в ее дружелюбной беседе утешение в отсутствии пьянящего общества леди Мадлен. Мистер Сент-Джордж никогда не относился с пониманием к попыткам Вивиана завязать с ним дружбу, а теперь разговаривал с ним нарочито холодно.

Джентльмены часто посещали Новый Дом. Салон великого герцога был открыт каждый вечер, и, несмотря на его величайшую неприязнь к роковым развлечениям, которую он неизменно выказывал, Вивиан все же считал невозможным отказаться от частых визитов, поскольку его мотивы могли быть истолкованы превратно. Необычайная удачливость его не покинула, благодаря чему его визиты тем более превратились в долг. Барон был не столь удачлив, как во время своей первой игры в Редуте, но звезда мистера Сент-Джорджа оставалась счастливой. Эспера Вивиан видел редко. Однажды утром проходя мимо базара, он к своему удивлению обнаружил, что бывший фокусник снял свой причудливый костюм и теперь носил наряд, приличествующий его образу жизни. Поскольку в данн

ый момент Эспер был очень занят, Вивиан не остановился, чтобы с ним поговорить, но его удостоили уважительного поклона. Кроме того, раз или два он встречал Эспера в апартаментах барона - он, кажется, стал большим любимцем слуг его сиятельства и шевалье де Боффлера, а особенно - своего бывшего объекта насмешек Эрншторфа, к которому теперь обращался очень почтительно.

Поначалу барон навещал леди Мадлен постоянно. Но две недели спустя его внимание ослабло. Сначала он исчез с утренних прогулок, потом перестал кататься верхом, потом перестал посещать по вечерам кружок леди Мадлен в ее апартаментах, и никогда не упускал возможность провести вечер в Новом Доме и найти новых знакомых. На четвертой неделе барон все время обедал с его императорским высочеством. Хотя сначала приглашения высылали всем джентльменам, было условлено, что эти приглашения приняты не будут, чтобы компания для дам в салоне не стала менее многочисленной или менее приятной. Барон первый нарушил правило, которое сам и предложил, а мистер Сент-Джордж и шевалье де Боффлер вскоре последовали его примеру.

- Мистер Грей, - однажды вечером сказала леди Мадлен, собираясь покинуть сад, - мы будем счастливы увидеться с вами сегодня вечером, если вы не ангажированы.

- Боюсь, я ангажирован, - ответил Вивиан, поскольку из Англии пришли письма, из-за которых у него не было особого желания появляться в обществе.

- О нет, это невозможно, - воскликнула мисс Фейн, - умоляю, придите! Я знаю, вы собираетесь в тот ужасный Новый Дом. Не понимаю, что забавного находит там Альберт, боюсь - ничего хорошего. Мужчины никогда не собираются вместе с благой целью. Уверена, даже при наличии тончайших гастрономических изысков он не предпочел бы самый изысканный обед в мире нашему обществу. Но к нам он не заглядывает даже на мгновение. Думаю, вы - единственный, кто не покинул наш салон. Хотя бы в этот раз откажитесь от Нового Дома.

Вивиан улыбнулся теплому обращению мисс Фейн, не в силах упорствовать в своем отказе, хотя она была раздражена отсутствием своего кузена.

Так что вскоре Вивиан к ним присоединился.

- Леди Мадлен помогает мне в очень важной работе, мистер Грей. Я делаю наброски долины Рейна. Я знаю, что вы знакомы с этим пейзажем, возможно, вы могли бы помочь мне советом касательно этого вида на старый замок Хатто.

Вивиан столь досконально знал каждый уголок Рейнланда, что ему не составило труда предложить необходимые изменения. Наброски ярко изображали пейзаж, на точность изображения которого претендовали, и Вивиан забыл о своей меланхолии, обращая внимаение прекрасной художницы на интересные объекты, которые не были известны или отмечены в путеводителях и путевых дневниках.

- Вы, должно быть, с большим интересом ждете путешествия в Италию, мисс Фейн?

- С величайшим интересом! Но даже на Аппенинах я не забуду Рейн.

- Выбранные нами попутчики, лорд Маунтени с семейством, уже в Милане, - сказала Вивиану леди Мадлен, - мы должны были присоединиться к их компании. Девичья фамилия леди Маунтени - Трэвор.

- Я имел удовольствие встретить лорда Маунтени в Англии, у сэра Бердмора Скроупа, вы с ним знакомы?

- Шапочно. Маунтени проводят зиму в Риме, надеюсь, мы там к ним присоединимся. Вы близко знакомы с их семейством?

- С мистером Эрнестом Клеем, племянником его светлости, я встречался не раз, думаю, в соответствии с общепринятыми формулировками я мог бы назвать его своим другом, хотя понятия не имею, где он сейчас, и, несмотря на то, что он очень изменился, в мире едва ли сыщется двое людей менее схожих устремлений и темпераментов, чем мы с ним.

- Эрнест Клей! Он - ваш друг? Он в Мюнхене, при дипломатической миссии. Вижу, вы улыбаетесь, представляя как Эрнеста Клей составляет протокол!

- Мадлен, вы так и не прочли мне письмо Кэролайн Маунтени, как обещали, - сказала мисс Фейн. - Полагаю, оно полно восторгов: «Альпы и Аппенины, Пиренеи и река По?».

- Вовсе нет: письмо содержит отчет о балете в «Ла Скала», который, если верить Кэролайн, в тысячу раз интереснее, чем Монблан или Симплона.

- Одно из бессмертных творений Вигано, полагаю, - сказал Вивиан. - Он поднял балет действия до высот трагедии. От отца я слышал о невероятном воздействии его «Весталки» и «Отелло».

- Но все-таки, - возразила Вайолет, - не люблю профанацию «Отелло». Это не для опер и балетов. Нам нужны захватывающие слова.

- Истинная правда, но все же Паста исполнила свою партию великолепно, я редко видел более мастрский эффект, произведенный каким-либо актером в мире, чем две недели назад в Дармштадской опере, это был Уайльд в «Отелло».

- Думаю, история Дездемоны - самая трогательная сказка в мире, - сказала мисс Фейн.

- Жестокая гибель женщины, молодой, прекрасной и невинной, безусловно - самая ужасная из трагедий, - заметил Вивиан.

- Я часто задаюсь вопросом, - сказала мисс Фейн, - какая судьба наиболее ужасна для молодой девушки: встретить смерть после жизни, полной тревог и страданий, или внезапно умереть в радости среди того, что приносит в жизни радость.

- Что до меня, - сказал Вивиан, - во втором случае, думаю, смерть вряд ли можно считать злом. Сколь предпочтительнее такая судьба, чем смерть после долгого обучения скорби, в конце которого мы столь же не хотим умирать, как в его начале!

- Но все же, - возразила мисс Фейн, - идея внезапной смерти пугает.

- Очень пугает, - пробормотал Вивиан, - в некоторых случаях, - он думал о человеке, которого преждевременно отправил на Страшный суд.

- Вайолет, дорогая! - сказала леди Мадлен. - Ты закончила свой рисунок Бингенлоха?

Но мисс Вайолет не хотела менять тему разговора.

- Это в любом случае очень страшно, мистер Грей. Сколь немногие из нас готовы покинуть сей мир без предупреждения! И если благодаря молодости, полу или природной склонности некоторые могут быть подготовлены к великому переходу лучше, чем их ближние, все же я считаю, что в тех случаях, когда на наших глазах наши ближние вдруг покидают этот мир без видимой физической или душевной боли, наличествует аспект страдания, который никто из нас не в силах понять - ужасное осознание того, что смерть можно встретить в расцвете сил, это мгновение страдания из-за своей интенсивности и новизны может оказаться вечной мукой. Я всегда считала такой конец самым ужасным из избавлений.

- Вайолет, дорогая моя, - вмешалась ее светлость, - давай больше не будем говорить о смерти. Ты две недели молчала. Думаю, сегодня вечером ты можешь спеть.

Мисс Фейн встала и подошла к фортепиано.

Веселый настрой, как ожидалось, должен был изгнать все меланхолические чувства и поддержать исполненный радости взгляд на человеческую жизнь. Но муза Россини в этот вечер не улыбалась той, которая призывала ее веселый дух, и быстрее, чем леди Мадлен могла бы вмешаться, Вайолет Фейн нашла близкие ей эмоции в одной из пророческих симфоний Вебера.

О Музыка! Чудотворное искусство, которое превращает мастерство поэта в шутку, открывая душе невыразимые чувства с помощью необъяснимых звуков! Твоя труба взорвется громом - и миллионы понесутся на смерть, услышав раскаты твоего органа, бессчисленные народы упадут на колени в молитве. Сколь велика твоя триединая сила!

Во-первых, ты придаешь определенность реальности всем звукам стихий, пейзажам и предметам. Ударим по струнам лиры! Чу! Голос ветра, вспышка молнии, плеск волн, одиночество долины!

Во-вторых, тебе ведомы секреты человеческого сердца, ты обращаешься к ним, словно по наитию. Ударим по струнам лиры! Чу! Наша первая любовь, лелеемая нами ненависть, наша увядшая радость, льстящая нам надежда!

И, в-третьих, с помощью своих таинственных мелодий ты можешь отвлечь человека от всех мыслей этого мира и от него самого, принеся памяти его души темные, но прекрасные воспоминания о славном наследстве, которое он потерял, но которого может добиться снова. Ударим по струнам лиры! Чу! Рай с его дворцами немыслимого великолепия и вратами невообразимой славы!

Когда Вивиан вышел из апартаментов леди Мадлен, ему вовсе не хотелось спать, и, вместо того, чтобы удалиться на отдых, он направился в сад. Была прекрасная летняя ночь, воздух, избавленный от палящих солнечных лучей, был прохладным, но не ледяным. Луна еще скрывалась за горами, но темно-синие небеса были усеяны бесчисленными звездами, чей трепетный свет дрожал на водной глади. Никакие звуки человеческого мира больше не тревожили, трели соловья и быстрые водные потоки изгоняли монотонность, не мешая размышлениям. Но не ради размышлений Вивиан покинул свою келью: его сердце переполняли неопределимые чувства, он забыл о мире, переполненный эмоциями, его чувства были слишком яркими, чтобы он был в состоянии думать.

Вивиан не знал, сколько гулял по берегу реки, но от грез его пробудил звук голосов. Он поднял глаза и увидел вдали движущиеся огни. Вечеринка в Новом Доме только что закончилась. Он на мгновение остановился под раскидистым вязом, чтобы внимание гостей не привлек звук его шагов, и именно в этот момент ворота сада открылись и закрылись с громким стуком. Приближался силуэт мужчины. Когда он проходил мимо Вивиана, луна вышла из-за выступа скалы и осветила лицо барона.

Его черты были искажены отчаянием.

ГЛАВА 11

Следующим вечером в Новом Доме планировался большой праздник, организованный его императорским высочеством. Дамы хранили силы для предстоящего бала, поэтому утром прогулки не было. Только леди Мадлен, которую встретил Вивиан, совершала свой привычный ранний моцион в саду, кажется, была склонна его продолжить, и даже пригласила Вивиана составить ей компанию. Она говорила о празднике и выразила надежду, что Вивиан посетит их вечеринку, но настроение у нее было не праздничное, она казалась рассеянной и взволнованной, не раз останавливалась на полуслове - казалось, ей не хватает смелости закончить фразу.

Наконец, вдруг она сказала:

- Мистер Грей, я больше не могу скрывать, что думаю вовсе не о бале. Поскольку мои мысли в некоторой степени посвящены вам, хочу с вами поговорить. Не хочу держать вас в неведении. Речь идет об образе жизни, который, как я вижу, ведете здесь вы и мой брат, об этом я и хочу поговорить, - робко добавила она. - Могу ли я быть с вами откровенна?

- Вы можете говорить абсолютно откровенно и доверительно.

- Вам известно, что я впервые встретила барона фон Кенигштайна вовсе не в Эмсе.

- Мне известно, что он был в Англии.

- От вас не могло укрыться, что я неохотно признала наше с ним знакомство.

- Очень неохотно, насколько я могу судить.

- Но с еще большей неохотой я заставила себя поверить, что вы - его друг. Я испытала огромное облегчение, когда вы рассказали мне, сколь кратким и случайным было ваше знакомство, мне причиняла огромную боль моя собственная слабость - я не решилась поговорить с вами прежде. Мне было очень больно наблюдать, к чему ведет это знакомство, но все же, надеясь оказать вам услугу, я решилась поговорить с вами сейчас.

- Уверен, и страх ваш, и ваша скорбь - беспричинны, но намного более причин - у моей благодарности.

- Я очень беспокоилась из-за того, что вы с моим братом постоянно посещали Новый Дом. Я слишком многое повидала в жизни, чтобы не знать об опасности, которой всегда подвергаются молодые люди, а особенно - молодые люди чести, в подобных заведениях. Увы! Я слишком хорошо знаю барона фон Кенигштайна, чтобы не понимать, что в подобных заведениях знакомство с ним фатально. Вчера вы были явно подавлены, и я решилась совершить то, что обдумывала уже несколько дней. От своего брата я ничего узнать не могу. Боюсь, даже сейчас - слишком поздно, но я верю - в какой бы вы ни находились ситуации, вы не забудете, мистер Грей, что у вас есть друзья, верю, что вы не примете безрассудное решение.

- Леди Мадлен, - сказал Вивиан, - я даже не осмеливаюсь выразить всю ту благодарность, которую испытываю к вам за ваш благородный поступок по отношению ко мне. Это мгновение вознаграждает меня за год страданий. Не поймите меня превратно. Мое мнение, мое отвращение к игорному столу навсегда останется неизменным. Заверяю вас в этом и клянусь честью. Я вовсе не вовлечен в игру, мои щеки пылают, когда я признаюсь, что обладаю круглой суммой благодаря этой постыдной игре. Вам известно о моем невероятном везении в мой первый вечер в Эмсе, это везение не покинуло меня и в Новом Доме в первый день, когда я там обедал и неожиданно меня заставили играть. Из-за этого рокового везения я был вынужден остаться в Новом Доме. Я счел невозможным воздерживаться от игры - это сделало бы меня объектом болезненных замечаний. Моя вчерашняя подавленность связана с письмами, которые я получил из Англии. Стыдно, что я так много говорю о себе и столь мало - о тех, кем вы интересуетесь больше. Насколько я могу судить, сейчас у вас нет причин для беспокойства касательно мистера Сент-Джорджа. Вероятно, вы могли заметить, что мы - не очень близкие друзья, поэтому я не могу ничего сказать в точности о его удаче, но у меня есть основания полагать, что сейчас она ему не благоприятствует. А что касается барона...

- Да-да!

- Я не совсем понимаю, какие выводы мне следует сделать из ваших наблюдений о нем. Я, конечно, должен сделать очень неблагоприятные выводы, но после пяти недель знакомства ничего плохого о нем я сказать не могу. Барон, конечно, игрок, и играет он действительно по-крупному. В Новом Доме ему везло не так, как в Редуте, во всяком случае, мне кажется, он не давал мне поводов считать себя проигравшим.

- Вы представить себе не можете, какое облегчение я сейчас испытываю. Уверена, вас не удивляет, что я заставила себя поговорить с вами. Но в моих силах еще предотвратить зло.

- Да, конечно! Думаю, лучше всего сейчас говорить со мной откровенно, уважая фон Кенигштайна, и, если вам известно о чем-то, что произошло в Англии и имеет характер...

- Остановитесь! - взволнованно воскликнула леди Мадлен.

Вивиан молчал, лишь несколько мгновений спустя его спутница снова начала говорить. Она говорила, опустив глаза, голос ее был тихим, но спокойным и уверенным.

- Мистер Грей, я намерена воспользоваться вашим доверием ко мне, но, не буду скрывать, даже сейчас я говорю неохотно, это требует от меня усилий, и речь моя будет краткой. Это к лучшему, - леди Мадлен на мгновение замолчала, а затем твердо продолжила:

- Почти шесть лет прошло с тех пор, как барона фон Кенигштайна назначили представителем в Лондон от Суда.... Хотя он, очевидно, был слишком молод для столь важного назначения, он уже успел отличиться на дипломатическом поприще, можно и не упоминать о том, что, благодаря всем преимуществам блестящих талантов, достижений, ранга, репутации и очаровательной манере обращения он быстро добился уважения даже в высших кругах. Я тогда только что вышла замуж за мистера Трэвора, тогда он пребывал на должности и постоянно общался с бароном. Они стали близкими друзьями, и барон часто приходил к нам в гости. У него была репутация сибарита. Для безрассудств такого человека должно было существовать объяснение, нам не было известно что-либо, что могло бы нас заставить поверить, что барон фон Кенигштайн виновен в чем-то кроме неблагоразумия. В то время родственник и бывший воспитанник мистера Трэвора, человек, которого мы любили и который обладал значительным состоянием, фактически поселился в нашей семье. Мы считали его своим братом. С этим человеком тесно подружился барон фон Кенигштайн - они были просто не разлей вода. Слабости молодого человека на влияли на наше отношение к нему. Он вел разгульную жизнь, но он был очень молод, и, в отличие от большинства наших родственников, мы никогда не пытались изгнать его из нашего общества, мы верили, что в противовес его привычной компании жизнь в семье со временем упорядочит его привычки. С бароном фон Кенигштайном мы были близко знакомы почти полтора года. За это время мы не узнали ничего, что могло бы заставить мистера Трэвора изменить свое мнение, которое он составил о бароне при первом знакомстве: он считал барона человеком чести, и, несмотря на некоторое безрассудство, человеком высоких принципов. Каково бы ни было мое собственное мнение о нем в то время, у меня не было причин сомневаться во врожденной доброте его натуры, и, хотя я не могла надеяться, что он поможет нам в реализации наших планов по исправлению Огастеса, мне хотелось верить, что в бароне он, по крайней мере, найдет товарища, отличающегося от беспринципных и эгоистичных типов, в компании которых он находился слишком часто. В это время произошло что-то, из-за чего у барона фон Кенигштайна, по его собственным словам, возникли устойчивые обязательства передо мной. По доброте душевной он спросил у меня, может ли он оказать мне какую-нибудь весомую и действенную услугу. Я воспользовалась моментом, чтобы поговорить с ним о нашем юном друге, подробно описала все наши тревоги, он предугадал все мои желания и пообещал присматривать за ним, быть его опекуном и другом, истинным другом. Мистер Грей, - продолжила ее светлость, - я с трудом сдерживаю свои чувства, но воспоминания об этом периоде моей жизни столь болезненны, что мне необходимо на минуту остановиться, чтобы прийти в себя.

Несколько минут они шли молча. Вивиан молчал, а когда его спутница возобновила свой рассказ, бессознательно сжал ее руку.

- Попытаюсь быть краткой. Спустя три месяца после того, как барон дал мне клятву, о которой я упомянула, мистера Трэвора однажды утром вызвали в соседний отель сообщением, что его бывший воспитанник, кажется, находится на грани жизни и смерти. Мистер Трэвор бросился к нему, и по пути ему открылась роковая правда: наш друг совершил самоубийство!

Леди Мадлен замолчала, но, сделав над собой усилие, твердо продолжила:

- Речь о баронае, а кроме того, о нескольких иностранцах и англичанах, все - близкие друзья фон Кенигштайна, покойный вряд ли был с ними знаком. Пострадал только наш друг - он потерял всё свое состояние, и больше, чем состояние, после чего лишил себя жизни свобственной рукой с сердцем, полным сожалений и отчаяния. Обстоятельства самоубийства были столь подозрительны, что привлекли внимание общественности, и мистеру Трэвору не составило труда привлечь виновных к ответственности. Барон имел наглость явиться к нам на следующий день, но, конечно же, тщетно. Он писал отчаянные письма, доказывая, что невиновен, что он почти всю ночь проспал, и обвинял других в участии в сговоре. Это злосчастное дело уже привлекло всеобщее внимание. Для меня всё это вылилось в недуг плачевнейшего свойства, что спасло меня от вмешательства, или, точнее, знания о происходящем, но мой муж сообшил мне, что барон пишет письма многим, что обвиняемые обвиняют друг друга, и в конце концов, он убедился, что барон Кенигштайн - наиболее виновен, если существуют степени вины. Как бы то ни было, вскоре Правительство его отозвало. Он написал нам, покидая Англию, но я была слишком больна, чтобы что-то знать о его письмах, а потом мистер Трэвор сообщил мне, что вернул письма нераспечатанными. А теперь я должна произнести то, что всегда замирало у меня на губах: несчастный юноша, павший жертвой, был братом мисс Фейн!

- А мистер Сент-Джордж, - сказал Вивиан, - без сомнения, знал ведь всё это, как же он хотя бы на мгновение согласился терпеть попытки такого человека завести с ним дружбу?

- Мой брат, - сказала леди Мадлен, - очень хороший человек с добрым сердцем и теплыми чувствами, но он не очень хорошо знает свет и слишком горд для того, чтобы поверить в бесчестность человека, которого он считает джентльменом. Моего брата не было в Англии, когда произошло это злосчастное событие, и, конечно же, на него различные обстоятельства оказывают впечатление, отличное от нашего. Он слышал об этом деле только от меня, а молодым мужчинам часто кажется, что женщины склонны преувеличивать такие истории, что, конечно, мало кому из нас понятно. Поскольку барон был связан с великим герцогом, ему не хватило доброжелательности или, возможно, силы забыть о нашем прошлом знакомстве или избежать нового. Я была вынуждена официально представить его своему брату. Я была в растерянности и не знала, что делать. Думала о том, чтобы следующим утром написать ему письмо, сообщив о полнейшей невозможности возобновления нашего знакомства, но эта затея встретила тысячу трудностей. Как мог человек столь знатный, человек сколь замечательный, столь и заметный благодаря не только своему рангу, но и характеру всюду, где бы он ни появился - как бы он объяснил великому герцогу и своим многочисленным друзьям, почему он не общается с родственником, с которым прежде общался постоянно. Последовали бы объяснения или что похуже. Я вряд ли могла надеяться, что он уедете из Эмса, вероятно, это было не в его власти, а мисс Фейн покидать Эмс категорически запретил ее врач. Пока я сомневалась и раздумывала, поведение самого барона фон Кенигштайна помешало мне предпринять какой-либо шаг. Понимая всю неловкость ситуации, в которой оказался, барон яро ухватился за возможность стать близким другом члена нашей семьи, с которым прежде не был знаком.

Благодаря его занятным беседам и умению втереться в доверие мой брат сразу же перешел на его сторону. Вы сами знаете: утром после того, как они были друг другу представлены, они уже катались вместе. Когда они стали более близкими друзьями, барон начал дерзко и доверительно рассказывать Альберту о знакомстве с нами в Англии и о злосчастных обстоятельствах, его прервавших. Альберт был обманут этой напускной смелостью и искренностью. Он стал другом барона и принял его версию злосчастной истории, а поскольку барон - человек слишком тонкий, чтобы во всей этой истории намекнуть для своей защиты на меня, он рассчитывал, что заявления Альберта, который, он был уверен, не будет дорожить доверием, которое барон намеревался его заставить предать, так вот, эти заявления должны были заставить меня поверить в его благосклонность по отношению к барону. Неаполитанская история, которую на днях барон рассказал за обедом, была о нем. Признаюсь вам: хотя я ни на мгновение не усомнилась в его виновности, я проявила слабость и подумала, что его желание примириться со мной во всяком случае свидетельствует о раскаянии в его сердце, я была обманута неаполитанской историей. Побуждаемая этими чувствами действовать так, как мне казалось наиболее мудрым в подобных обстоятельствах, я перестала мешать его попыткам стать моим другом. Знакомство с вами, которое все мы хотели развивать, стало, вероятно, еще одним поводом для продления его пребывания здесь. Но его дальнейшее поведение открыло мне глаза: теперь я уверена не только в его прежней вине, но также и в том, что он не изменился и играет роль, которую по той или иной причине больше не отказывается поддерживать.

- А мисс Фейн, - спросил Вивиан. - Ей, должно быть, известно всё?

- Ей ничего не известно в подробностях: в то время она была столь юна, что нам не составило труда скрыть от нее опредленные обстоятельства смерти брата, вызванная этой смертью сенсация осталась для нее тайной. Когда она выросла, я решила больше не скрывать от нее историю смерти ее брата, из некоторых неосторожных замечаний Альберта она узнала достаточно для того, чтобы смотреть на барона с ужасом. Именно в связи с Вайолет, - продолжила леди Мадлен, - я питаю наихудшие опасения. В течение минувших двух недель беспокойство за кузена так ее разволновало - у меня это вызывает ужас более, чем что-либо иное, могущее с ней случиться. Она умоляла меня поговорить с Альбертом и с вами. За прошедшие несколько дней она стала спокойнее и безмятежней. Она поедет с нами сегодня вечером: погода столь прекрасна, вряд ли следует бояться ночного воздуха, а радостный пейзаж благотворно подействует на ее настроение. Но вчера вечером от ее внимания не ускользнула ваша подавленность. Хочу еще раз сказать, как меня обрадовали ваши слова. Я без колебаний верю всему, что вы сказали. Присматривайте за Альбертом. За себя я не боюсь.

ГЛАВА 12

На празднике великого герцога собралось изысканнейшее общество - то есть, там были все, кто находился в это время в Купальнях: гости, представленные его высочеству, обладали привилегией представить ему любое количество своих друзей, а те, у кого не было друзей, которые могли бы их представить, покупали по огромной цене билеты у Краковски, хитрого польского интенданта. Развлечение было императорского уровня: никаких издержек и усилий не жалели, чтобы превратить съемный дом в наследственный дворец, и в течение недели перед грандиозным вечером со всего соседнего города Висбадена, маленькой столицы герцогства, взимали контрибуции. Какой урожай для Краковски! Какие комиссионные с ресторатора за поставку закусок! Какой процент за взятые напрокат зеркала и обтрепанные обои!

Увешанный орденами великий герцог встречал каждого гостя с величайшей снисходительностью и перед каждым произносил льстивую речь. Его свитские в новой форме кланялись в лад сразу же после того, как прекращались комплименты.

- Мадам фон Фюрстенбург. Я чрезвычайно счастлив вас видеть. Для меня величайшее счастье - находиться в окружении друзей. Мадам фон Фюрстенбург, надеюсь, ваше милое и очаровательное семейство пребывает в добром здравии. [Мимо прошла компания гостей]. Краватищев! - продолжил его высочество, склонившись к одному из своих адъютантов. - Краватищев! Прекраснейшая дама - мадам фон Фюрстенбург. Мало в мире существует дам, которыми я восхищался бы более, чем мадам фон Фюрстенбург.

- Князь Сальвински, я чрезвычайно счастлив вас видеть. Величайшее счастье для меня - находиться среди друзей. Никого в Польше не чтят более, чем князя Сальвински. Краватищев! Невероятный зануда этот князь Сальвински. Мало в мире людей, внушающих мне больший ужас, чем князь Сальвински.

- Барон фон Кенигштайн, я чрезвычайно счастлив вас видеть. Величайшее счастье для меня - быть окруженным друзьями. Барон фон Кенигштайн, я не забыл историю прекрасной венецианки.

Краватищев! Необычайно приятный парень - барон фон Кенигштайн.

Мало в мире людей, общество которых мне более приятно, чем общество барона фон Кенигштайна.

- Граф фон Альтенбург, я чрезвычайно счастлив вас видеть. Для меня величайшее счастье - находиться в компании друзей. Не забудьте сообщить мне свое мнение о моих австрийских войсках. Краватищев! Блестящий игрок на бильярде - граф фон Альтенбург. Мало в мире людей, на которых я поставил бы более охотно, чем на графа фон Альтенбурга.

- Леди Мадлен Трэвор, я чрезвычайно счастлив вас видеть. Величайшее счастье для меня - находиться в компании друзей. Мисс Фейн, к вашим услугам, мистер Сент-Джордж, мистер Грей. Краватищев! Прекраснейшая из женщин - леди Мадлен Трэвор. Нет в мире женщин, которыми бы я восхищался более, чем леди Мадлен Трэвор! А еще, Краватищев, и мисс Фейн тоже! Невероятно прекрасная девушка - мисс Фейн.

Большой салон Нового Дома служил прекрасным помещением для танцев. Из окон открывался вид на сады, хоть и не очень большие, но разбитые со вкусом и в этот вечер ярко иллюминированные. В малом салоне представители австрийских войск развлекали тех, кто не поглощен вальсом или кадрилью, представляя живые картины: театральное представление казалось слишком сложным для этого вечера. Развлечений хватало для всех: и те, кто не танцевал, и те, кому были не в новинку живые картины, прогуливались и разговаривали, смотрели на других, другие смотрели на них, и это, вероятно, было главным развлечением. Барон фон Кенигштайн сегодня не походил ни неудачливого игрока, ни коварного злодея.

Он веселился больше всех тех, кто действительно веселился, и, очевидно, сам того не осознавая, вызывал всеобщее восхищение. Он незамедлительно присоединился к компании Трэворов, постоянно находился рядом с леди Мадлен и представил ей в течение вечера его с мистером Сент-Джорджем близких друзей - мистера и миссис Фицлум. Лицо Вивиана Грея было омрачено среди множества улыбающихся лиц - его раздражало присутствие барона. Когда они встретились этим вечером, Вивиан понял, что он скован и холоден. Немного подумав, он понял, что ведет себя смешно, и заставил себя быть очень вежливым. Через пять минут он неумышленно обидел барона, который смотрел на своего друга, очевидно, его не понимая.

- Грей, - очень спокойно произнес его сиятельство, - вы сегодня не в духе. В чем дело? Вовсе не в таком настроении следует являться на праздник. В чем же дело! Мисс Фейн не захотела с вами танцевать? - криво усмехнулся барон.

- Каким ветром навеяло вашему сиятельству такую чушь!

- Ваше сиятельство! Бога ради, что за дела! Что за муха вас укусила? Это связано с мисс Фейн, не так ли?

- Барон фон Кенигштайн, хотелось бы, чтобы вы поняли...

- Друг мой, я никогда ничего не мог понять. Я думал, что вы оскорбили меня постыднейшим образом и я решительно должен вызвать вас на дуэль, если вы не пообещаете отобедать завтра со мной в моем номере, там будет и де Боффлер.

- Не могу.

- Почему же? У вас нет уговора с леди Мадлен, насколько мне известно, поскольку Сент-Джордж согласился прийти.

- Неужели?

- Де Боффлер уезжает из Эмса на следующей неделе. Это раньше, чем он рассчитывал, и мне хотелось бы устроить тихий вечер для нас троих до его отъезда. Я очень огорчусь, если вы не придете. В последнее время мы редко виделись. Этот Новый Дом по вечерам, верховая езда по утрам, и эти барышни Фицлум, с которыми Сент-Джордж затеял глупейшую игру, его обведут вокруг пальца, если не поостережется - мы действительно совсем не видимся, во всяком случае, не встречаемся спокойно, как старые друзья, так что, вы придете?

- Сент-Джордж точно будет?

- О да, точно, не бойтесь, что он подобьет клинья к Вайолет в ваше отсутствие.

- Ладно, тогда, мой дорогой фон Кенигштейн, я приду.

- О, снова это ваше настроение. Мне жаль видеть вас столь желчным и меланхоличным - можно подумать, что это я такой скучный, Сальвински, во всяком случае, так и подумал, пока вы со мной разговаривали. Но все же неприменно приходите, вы обещали, помните об этом. Я должен пойти сказать пару слов очаровательной саксонской барышне, кстати, Грей, пока я не уехал. Дружеский совет: вы ошибаетесь насчет мисс Фейн, думаю, Сент-Джорджу там ничего не светит, он уже больше и не хочет добиваться своего. Сейчас ваша партия, если хотите, поверьте, она - ангел. Да помогут вам небеса!

После этих слов барон незаметно ускользнул.

Мистер Сент-Джордж протанцевал с мисс Фейн всего одну кадриль, к которой ей разрешила присоединиться леди Мадлен. Сейчас он танцевал вальс с Аурелией Фицлум, возглавляя толпу безрассудных поклонников Терпсихоры, которым надоел банальный комфорт зала, и они отправились искать музу на лужайке.

- Интереснейший вид, леди Мадлен! - сказал мистер Фицлум, предложив ей руку и рассказав о том, что сейчас он - постоянный покровитель сельского праздника, как удачнейшим образом назвал это барон фон Кенигштайн.

- Очаровательный человек этот барон фон Кенигштайн, и говорит такие очаровательные вещи! Fete du Village, сельский праздник! Прелестно!

- Значит, мой брат танцует вальс с этой мисс Фицлум? - спросила леди Мадлен.

- Не совсем так, миледи, - ответил мистер Фицлум, - не совсем мисс Фицлум, скорее - мисс Аурелия Фицлум, моя третья дочь, наша третья старшая дочь, как иногда говорит миссис Фицлум, потому что в такой семье, как наша, их действительно надо различать, вы ведь понимаете.

- Давайте пройдемся, - предложила Вивиану мисс Фейн, опершись о его руку, - вечер такой теплый, но даже в тепле кашемировой шали я едва ли решилась бы стоять на одном месте. Леди Мадлен сейчас, кажется, очень занята. Что за забавные люди эти Фицлумы!

- Я еще не слышал голос миссис Фицлум.

- Нет, миссис Фицлум не разговаривает. Альберт говорит, что она взяла за правило никогда не разговаривать в присутствии незнакомцев. Но домашних она осыпает богатыми апофегмами. Вы бы слышали, как он ее передразнивает! Что бы она ни говорила, каждую свою фразу заканчивает признанием, что осознает свои недостатки, но заботится о том, чтобы дать дочерям самое лучшее образование. Альберт называет их хорошими девочками, и я рада, что он с ними подружился - в конце концов, ему здесь, должно быть, очень скучно. Кстати, мистер Грей, боюсь, сегодняшний вечер не покажется вам очень веселым, отсутствие любимой жертвы всегда воспринимается как чувствительный пробел, а эти стены, должно быть, напоминают вам о более пикантных удовольствиях, чем вальсы с очаровательными лондонскими дамами или прогулки по скучной террасе с больной.

- Уверяю, вас ввели в заблуждение касательно настроения, в котором я обычно провожу свои вечера.

- Надеюсь! - довольно серьезно сказала мисс Фейн. - Хотелось бы мне так же ошибаться касательно настроения, в котором проводит время Альберт. Весь первый месяц нашего пребывания здесь он всему на свете предпочитал наше общество, а теперь, можно сказать, не явился к нам ни на один вечер за эти три недели. Не понимаю, что такого вы находите в этом доме, где из людей вытягивают деньги. Хотя я знаю, что вы считаете мои подозрения ошибочными, все равно очень волнуюсь. Я сегодня разговаривала с Альбертом - он едва мне ответил, и сказал нечто такое, что я с удовольствием забыла бы.

- Мистер Сент-Джордж, должно быть, очень рад тому, что смог пробудить такой интерес в душе мисс Фейн.

- Ему следует радоваться не более, чем всем остальным людям, которые являются моими друзьями - к ним всем я питаю живейший интерес.

- Сколь счастливы, должно быть, те, кто считает себя вправе назвать себя другом мисс Фейн!

- Поверьте, мне доставляет радость то, что я могу принести счастье многим, и в том числе - мистеру Грею.

Вивиана удивило то, что он не может ответить комплиментом, непонятно почему, слова застряли у него в горле, вместо того, чтобы говорить, он думал, что сказать.

- Как прекрасен этот сад! - сказал Вивиан, глядя на небо.

- Невероятно прекрасен! - подтвердила мисс Фейн, потупив взор. Разговор, кажется, был почти исчерпан, а ответ не найден.

- Боже правый, вы больны! - воскликнул Вивиан, случайно обернувшись к собеседнице и заметив, что она в слезах. - Нам следует вернуться, или вы подождете здесь? Могу я за чем-то послать? Боюсь, вы очень больны!

- Нет, я не особо больна, но очень глупа, давайте прогуляемся, - вздохнув, девушка, кажется, вдруг почувствовала себя лучше.

- Я стыжусь этой глупости, что вы можете обо мне подумать? Но я так волнуюсь, так нервничаю. Надеюсь, вы забудете,..я недеюсь...

- Вероятно, на вас так подействовал воздух, не вернуться ли нам в дом? Ничего не было сказано, ничего не произошло, никто не посмел сказать или сделать что-то, что могло бы вас разволновать? Скажите же, мисс Фейн, это, это..., - слова замерли на устах Вивиана, но сила, которой он не мог противостоять, заставляла его говорить, - это барон?

- О! - почти закричала мисс Фейн. - Остановимся на секунду, всего одно усилие, и мне станет лучше, ничего не случилось, никто ничего не сказал и не сделал, но это что-то, что должно быть сказано, должно быть совершено - я думаю об этом, и это сильнее меня.

- Мисс Фейн, - сказал Вивиан, - если могу я что-то сделать или придумать, оказать вам какую-то услугу, вы можете довериться мне, не опасаясь, что ваши мотивы будут истолкованы превратно, ваша цель будет извращена, вашим доверием злоупотребят. Вы обратились к человеку, который готов положить жизнь к вашим ногам, жаждет выполнять все ваши приказы и забыть их, выполнив. Умоляю, верьте мне, вы не раскаетесь.

Она ответила отрицательно, но склонила голову, закрыла лицо маленькой белой ручкой - пунцовый румянец на очаровательном личике. Они подошли к краю террасы, вернуться было невозможно. Если они останутся на месте, их заметят и к ним присоединятся другие гости. Что оставалось делать? Он повел ее вниз по глухой тропе подальше от дома. Они шли в тишине, вдруг раздалась громкая музыка, и смех веселых гостей становился все тише, пока, наконец, звуки не растаяли эхом, а эхо растворилось в тишине.

Рой мыслей пронесся в голове Вивиана, но болезненная мысль, самая болезненная для него, как и для любого мужчины, осталась напоследок. Его спутница молчала, но нельзя было позволить ей вернуться домой, не освободив душу от ужасной ноши, очевидно, ее тяготившей.

- Не подумайте, что я хочу воспользоваться мгновением вашего волнения и вырвать у вас признание, о котором вы можете после пожалеть. Я уверен, что в более спокойные минуты вы предусмотрели возможность того, что я могу оказать вам услугу, коротко говоря, есть что-то, в чем вам может понадобиться моя помощь и сотрудничество - если эти помощь и сотрудничество принесут вам какую-то пользу, я, в конце концов, смогу думать, что жил не зря. Чувство ложной скромности не должно помешать мне помочь вам облечь в слова мысли, которые мучают вас и должны быть высказаны. Вспомните, вы позволили мне считать себя вашим другом, не доказывайте мне своим молчанием, что мы друзья лишь на словах.

- Я ошеломлена и не могу говорить. Мое лицо горит от стыда, я переоценила свои душевные силы и, вероятно, силы физические, что, что вы должны обо мне подумать?

Она говорила тихо и запиналась.

- Подумать о вас! То, что человек, питающий глубочайшее уважение, может подумать об объекте этого уважения. Не думайте, что я тот час же изменю свое мнение, случайно став свидетелем того, как молодую очаровательную женщину ввели в заблуждение показными чувствами, что не соответствует показным формам холодного общества, и общество предпочитает над ними насмехаться. Вы разговариваете с человеком, у которого есть чувства, с мужчиной, который плакал и способен понять горе, способен понять самые сокровенные чувствования взволнованной души. Доверьтесь мне. Поверьте, впредь ни слово мое, ни взгляд, ни намек не заставят вас почувствовать, если только вы сами того не пожелаете, что вы предстали перед Вивианом Греем в ином свете, кроме света зала, из которого мы только что ушли.

- Великодушный человек, я решилась бы доверить вам то же, что и любому человеческому существу, но..., - тут она замолчала.

- Для меня мучение - пытаться угадать ваши мысли, но если вы думаете о мистере Сент-Джордже, не бойтесь за него и его нынешнее положение. Поверьте, нет ни малейшего повода волноваться о его будущем. Я буду охранять его незримо, стану его невидимым другом, буду содействовать выполнению ваших желаний и защищать ваши...

- Нет-нет, - твердо возразила мисс Фейн, быстро подняв глаза, словно у нее гора с плеч упала - она поняла, что всё это время Вивиан не догадывался, что она думает о нем. - Нет-нет, вы ошибаетесь, это не мистер Сент-Джордж, не только о мистере Сент-Джордже я думаю. Но сейчас мне намного лучше, через мгновение я смогу говорить, и смогу, надеюсь, забыть о том, какой глупой, какой ужасно глупой я была.

- Давайте прогуляемся, - продолжила мисс Фейн, - давайте прогуляемся, мы с легкостью сможем объяснить свое отсутствие, если его заметят, покончим с этим, так будет лучше. Сейчас я чувствую себя достаточно хорошо, и смогу говорить четко.

- Не торопитесь, нет нужды бояться, что наше отсутствие заметят. Леди Мадлен окружена гостями.

- После того, что произошло, кажется, смешно извиняться перед вами, как я намеревалась, за то, что я говорила с вами на тему более мрачную, чем те, которые мы обсуждаем обычно. Я боялась, что вы неверно истолкуете мотивы моего поведения. Я пыталась не выказывать волнение, и чувства переполнили меня. Надеюсь, вас не оскорбит мое желание вернуться к теме Нового Дома. Не верьте, что я когда-либо позволила бы моим страхам, моим девичьим страхам взять верх над благоразумием, заставить меня нарушить правила благопристойности или искать беседы с вами, чтобы читать вам мораль касательно вашего образа жизни. Нет, вовсе не об этом хочу я говорить, или, скорее, буду говорить. Буду надеться, буду молиться, что вы с Альбертом никогда не найдете в том, что считали развлечением, источник или причину малейшего несчастья или хотя бы тревоги. Мистер Грей, я буду верить в это.

- Дражайшая мисс Фейн, вы можете быть в этом уверены. Что касается Сент-Джорджа, могу со всей прямотой заявить: я твердо уверен, что он вовсе не вовлечен в игру, его состояние не подвергается ни малейшей опасности. Поверьте, я не пытаюсь вас сейчас успокоить, я успокаивал бы вас в любое другое время, говорил бы вам, что вы преувеличиваете свои страхи и позволяете своим чувствам преувеличивать существующую опасность. Опасность существовала. Опасность существует: игра, игра по-крупному, шла и продолжается в этом Новом Доме, но мистер Сент-Джордж никогда не проигрывал, и если человеческие усилия чего-то стоят, никогда не проиграет, во всяком случае - из-за шулерской игры. Что касается другого человека, которого вы удостоили чести интересом к его благосостоянию, ни к чему в этом мире он не питает большую ненависть, чем к игорному столу.

- О, ваши слова принесли мне такую радость! Я уверена, что вы меня не обманываете! Ваш тон, манера речи, выражение лица убеждает меня в вашей искренности, и я счастлива, во всяком случае - сейчас.

- Верю, что вы будете счастливы всегда, мисс Фейн.

- Позвольте мне предотвратить будущие бедствия. Позвольте мне говорить о том, что давно тяготит мой разум, словно ночной кошмар, но я боюсь, что говорить об этом слишком поздно. Не о ваших стремлениях, даже не о ваших роковых стремлениях думаю я сейчас, а о вашем товарище по этим развлечениям, товарище во всех развлечениях! Это его я боюсь, на него взираю в ужасе, не могу даже выразить словами, как я его ненавижу!

- Барона? - спокойно спросил Вивиан.

- Не могу даже назвать его имя. Бойтесь и избегайте его! Это его я имела в виду, я думала, что вы - его жертва. Вас, должно быть, удивило наше поведение по отношению к нему. О! Когда леди Мадлен отвернулась от него холодно, когда она разговаривали с ним тоном, который мог вам показаться резким, в действительности она выказала ему любовь и уважение в сравнении с тем, что мы считаем для него должным и иногда чувствуем своим долгом ему выказывать. Никому из людей неведомо, что такое ужас, пока он не увидит своего ближнего таким, каким я увидела этого человека.

Всем телом Вайолет повисла на руке Вивиана, но даже сейчас ему казалось, что она погибла, но утаивает это. Сколь торжественно молчание скорби!

- Я обессилена, - продолжила мисс Фейн, - воспоминания о том, что он сделал, подавляют меня. Я не могу говорить об этом, воспоминания - это смерть, но все же вы должны об этом знать. То, что вы должны об этом знать, я пыталась рассказать вам прежде. Хотелось поделиться страданиями, которые я сейчас испытываю. Вам следует об этом знать. Я напишу вам письмо, вот что! Да, это то, что нужно, я напишу вам письмо, я не могу сейчас говорить - это невозможно, но остерегайтесь его, вы еще так молоды.

- Мне не хватает слов, чтобы поблагодарить вас за это, мисс Фейн. Если бы я был жертвой фон Кенигштайна, я был бы вознагражден за все свои страдания мыслью, что вы сожалеете о моей беде, но я верю, что мне ничто не грозит - хоть я и молод, кажется, я - из тех людей, которые считают время своей жизни не по календарю. «Старый толмач, хоть и молод летами». Разве можно меня обмануть! Не беспокойтесь о своем кузене. Доверьтесь человеку, которого вы заставили думать лучше об этом мире и о своих ближних.

Звук приближающихся шагов и легкий радостный смех сообщил о приближении гостей, гуляющих по саду так же, как наши герои.

- Нам лучше вернуться, - сказала мисс Фейн. - Боюсь, леди Мадлен заметит, что мне нехорошо. Кто-то идет сюда! Нет, они не свернули на нашу тропинку.

Это были мистер Сент-Джордж и Аурелия Фицлум.

Драгоценные часы пролетели быстро, вскоре танец закончился, музыка утихла.

Вивиан вернулся поздно. Открыв дверь, он удивился - в его комнате горел свет. За столом сидел какой-то человек. Незваный гость обернулся: это был Эспер Георг.

ГЛАВА 13

Читатель, должно быть, помнит, что Вивиан согласился пообедать с бароном на следующий день после праздника в его частных апартаментах. Такие договоренности на самом деле были не в обычаях Дома, но сильные мира сего, которым прислуживали ливрейные лакеи, позволяли себе нарушения правил, а метрдотель иногда смотрел на это сквозь пальцы. У Вивиана были причины не жалеть о том, что он принял приглашение, и никогда он не пожимал руку шевалье де Боффлера с большей сердечностью, чем в тот день, когда встретил его за обедом у барона фон Кенигштайна. Мистер Сент-Джордж не пришел.

- Полшестого! - сказал барон. - Полагаю, он катается с Фицлумами. Аурелия, конечно, очаровательная девушка, но, думаю, леди Мадлен вряд ли одобрит их связь. Сент-Джорджи - благородных кровей, вероятно, он думает о браке с мисс Фицлум не более, чем мы, немцы, думаем о браке с женщиной без приставки «фон» перед фамилией. Мы здесь совсем одни, Грей, только шевалье и Сент-Джордж. У меня была мысль пригласить Сальвински, но он - просто неутомимый паровой двигатель, прошлой ночью он выдал такой длинный рассказ о своем разговоре с королем Ашанти, меня просто пугает малейшая вероятность того, что ему может взбрести в голову мысль закончить эту историю сегодня. Прошлым вечером вы рано ушли с вечеринки великого герцога. Дела шли хорошо.

- Действительно, очень хорошо! - подтвердил шевалье де Боффлер, и эти его слова замыкали первую дюжину, произнесенную им с момента прибытия в Эмс.

- Думаю, вчера вечером леди Мадлен Трэвор выглядела великолепно, истинная леди, да, Грей? А вот и Сент-Джордж. Дорогой друг, как поживаете? Исцелила ли вас прекрасная Аурелия от усталости прошлой ночи? А теперь, Эрншторфф, как можно скорее несите обед.

Сегодня барон, очевидно, подстраивался под молчание своего друга шевалье. Он превзошел сам себя. История за историей, приключение за приключением следовали в волнуюшей спешке. Действительно, барон никогда не упускал возможность говорить на протяжении всего обеда, кроме тех случаев, когда восстанавливал силы с помощью вина, употребляемого им в большом количестве. Внимательный наблюдатель, возможно, счел бы хорошее настроение барона напускным, а его разговоры - результатом тяжелых усилий. Но настроение его, хоть и оживленное, в целом было ровным, а свои идеи, которые он всегда высказывал с легкостью, сейчас он изрекал в виде гладких формулировок. Обед длился долго, выпили много вина, намного больше, чем то количество, к которому привыкло большинство присутствующих за столом. Около восьми часов шевалье предложил пойти в Редут, но барон отказался.

- Давайте поужинаем вместе, в Редуте мы уж точно провели достаточно времени. По-моему, одно из преимуществ праздника - то, что сегодня в Новом Доме ничего не происходит. Разговор - это что-то новое. По самым скромным подсчетам, сегодня я рассказал вам по меньшей мере пятьдесят оригинальных анекдотов. Я выполнил свой долг. Теперь - очередь шевалье. Вперед, де Боффлер, рассказывайте первый!

- Помню историю, которую однажды рассказал мне князь Сальвински.

- Нет, это уж слишком, никаких этих польских любовных историй в медвежьих углах, если мы будем слушать его истории, пусть уж он приходит к нам.

- Но это очень любопытная история, - слегка оживился шевалье.

- О, все истории таковы, если верить их рассказчикам.

- Думаю, фон Кенигштайн, вы просто не можете себе представить, чтобы историю рассказывал кто-то, кроме вас, - негодующе заявил де Боффлер. Вивиан никогда прежде не слышал, чтобы он говорил так много, и уже начал верить, что этот человек - на самом деле не автомат.

- Давайте послушаем! - сказал Сент-Джордж.

- Это история о польском аристократе, графе имярек - никогда не удается запомнить их зубодробительные фамилии. Ладно, дело вот в чем, - начал рассказ маленький тихий шевалье, который, по-видимому, уже раскаялся в своей дерзости и, сомневаясь в своих силах, решил начать историю с конца. - Однажды этот человек играл в экарте с губернатором Вильно, ставка была пустячная, но, видите ли, у него была ставка с губернатором на тысячу рублей, ставка с секретарем губернатора - не помню точную сумму, скажем, двести пятьдесят рублей, потом он вдруг пошел к жене коменданта, потом перебор с архиепископом Варшавы. Чтобы понять суть этой истории, вы должны четко понимать смысл игры. Понимаете, Сент-Джордж, ставка с губернатором на тысячу рублей, ставка с секретарем губернатора - не помню сумму, скажем, двести пятьдесят рублей, потом он ходит к супруге коменданта, и перебор с архиепископом Варшавы. Получив три предложения, одно - на короля. губернатор выбросил туза, у губернатора уже были тройка и десятка. Когда губернатор вычеркнул короля, архиепископ сделал дополнительную ставку, мошеннически приписав королеву. Граф предложил ставку в четвертый раз. Губернатор отказался. Король на шестерку, королева бита. Губернатор проиграл кроме своей ставки еще и весь майорат, секретарь оплатил свой счет, жена коменданта заложила драгоценности, а архиепископ впал в хандру!

- Боже правый, чт за ферт этот Сальвински!

- Сколько козырей было у губернатора? - спросил Сент-Джордж.

- Три, - ответил шевалье.

- Тогда это невозможно, я не верю в правдивость этой истории, такого не могло быть.

- Прошу прощения, - возразил шевалье, - понимаете, у губернатора был...

- Господи, только не начинайте всю эту волынку снова! - воскликнул барон. - Да уж, если таковы ваши представления об анекдотах, которые следует рассказывать после обеда - по-вашему, они должны быть столь же пикантными, как тост с анчоусом - я никогда больше не буду жаловаться на ваше молчание.

- Это абсолютно правдивая история, - сказал шевалье. - У вас есть колода карт, фон Кенигштайн? Я вам докажу.

- В моем номере таких вещей не водится, - ответил барон.

- Да уж, никогда прежде я не слышал о номере, в котором нет колоды карт, - удивился шевалье. - Я пошлю за колодой в свои апартаменты.

- Вероятно, у Эрншторффа есть колода. Эрншторфф, у вас есть колода карт? Отлично, немедленно их принесите.

Карты принесли, и шевалье снова вступил в сражение, но всё это не могло удовлетворить мистера Сент-Джорджа.

- Видите, была ставка с губернатором и перебор, как я уже говорил, у архиепископа Варшавы.

- Дорогой мой де Боффлер, давайте больше не будем об этом. Если вы хотите сыграть в экарте с Сент-Джорджем, прекрасно, но весь вечер ссориться из-за грубой лжи Сальвински - это уж слишком.

Вы двое можете играть, а я пока поговорю с доном Вивианом, у которого, кстати, сегодня очень грустная мина. Что с вами, друг мой, сегодня вечером я еще не слышал ваш голос, полагаю, вас страшит судьба архиепископа Варшавы?

- Экарте - чертовски скучная игра, - сказал Сент-Джордж, - и много хлопот.

- Я возьму хлопоты вас обоих на себя, - предложил де Боффлер. - Я привык хлопотать.

- О нет, я не буду играть в экарте, давайте играть во что-то, во что могут играть все присутствующие.

- Красное и черное, - предложил шевалье беззаботным тоном, словно у него совсем не было вкуса к развлечениям.

- Нас тут для этого недостаточно? - спросил Сент-Джордж.

- О, двоих достаточно для игры, это намного лучше, чем четверо.

- Ладно, мне все равно, красное и черное - так красное и черное. Фон Кенигштайн, как насчет красного и черного? Де Боффлер говорит, что мы тут можем прекрасно сыграть. Присоединяйтесь, Грей.

- О, красное и черное, красное и черное, - сказал барон, - не надоело вам еще это красное и черное? Имею я право хотя бы на один выходной? Ладно, всё - для того, чтобы вас порадовать, красное и черное - так тому и быть.

- Если все хотят играть в красное и черное, я не возражаю, - согласился Вивиан.

- Ну тогда садимся за стол, у Эрншторффа, полагаю, есть новая колода, а Сент-Джордж будет сдавать карты - я знаю, что он - любитель церемоний.

- Нет-нет, предлагаю кандидатуру шевалье.

- Отлично, - сказал де Боффлер, - план таков: два банкомета будут играть против стола, стол будет играть за один цвет по общему соглашению. Можете присоединиться ко мне, фон Кенигштайн, и платить или получать деньги вместе со мной от мистера Сент-Джорджа и Грея.

- Шевалье, если хотите, я могу метать банк вместе с вами, - предложил Вивиан.

- О, конечно, если хотите. Но, возможно, для барона это - более привычное занятие, вы, вероятно, просто не понимаете, как это делается.

- Прекрасно понимаю, мне кажется, что это - очень просто.

- Нет, не становитесь банкометом, Грей, - сказал Сент-Джордж. - Я хочу, чтобы вы играли со мной против шевалье и барона, мне нравится, что вам сопутствует удача.

- Не забывайте, удача - дама капризная.

- Нет, ваша удача мне по вкусу, не метайте банк.

- Ладно, так и быть.

Игра началась. Прошел час, а положение ни одной из сторон не отличалось значительным образом от того, каким оно было в начале игры. Вивиан предложил прекратить игру, но мистер Сент-Джордж заявил, что чувствует сегодня свое особое везение и предчувствует, что должен выиграть.

Прошел еще час, и он проигрался в пух и прах. Одиннадцать часов: удача Вивиана его тоже покинула. Мистер Сент-Джордж отчаянно проигрывал. Полночь: Вивиан проиграл половину своего выигрыша за сезон. Сент-Джордж проигрывал еще более отчаянно, чем раньше, и хладнокровие его покинуло. Он настойчиво продолжал ставить против красного, потом попытался выпутаться и запутался в этой борьбе с переменным успехом, которая сама по себе стоила ему тысячи.

Эрншторфф принес закуски, и они прервали игру на некоторое время. Барон открыл бутылку шампанского, Сент-Джордж и шевалье расслабились и начали думать о другом, первый быстро расхаживал туда-сюда по комнате, а второй спокойно разлегся на софе. Вивиан был занят строительством карточных домиков.

- Грей, - сказал шевалье де Боффлер, - не понимаю, почему вы не можете хотя бы на минуту попытаться забыть о картах, это - единственный способ выиграть.

- Я никогда не погружаюсь в размышления за карточным столом.

Но Грея не смогли убедить бросить строительство пагоды - в ней уже было много этажей, и это торжественное, но менее устойчивое здание с треском рухнуло. Вивиан собрал рассыпавшиеся карты в две стопки.

- А теперь, - сказал одиноко сидевший за столом барон, - пришло время для мести Сент-Джорджа.

Шевалье и величайший из страдальцев заняли свои места.

- Эрншторфф придет снова? - спросил Вивиан. - Нет, думаю, нет!

- Давайте убедимся, неприятно будет, если нас побеспокоят в столь поздний час.

- Тогда заприте дверь, - сказал Сент-Джордж.

- Отличная идея, - согласился Вивиан, закрывая двери.

- А теперь, джентльмены, - сказал Вивиан, вставая из-за стола и пряча обе карточные колоды в карман, - а теперь, джентльмены, предлагаю сыграть в игру получше.

Шевалье подпрыгнул в кресле, барон побледнел, но оба молчали.

- Мистер Сент-Джордж, - продолжил Вивиан, - думаю, вы должны шевалье де Боффлеру около четырех тысяч наполеондоров, а барону фон Кенигштайну - больше половины от этой суммы. Хочу сообщить вам, что вы не должны выплачивать долг этим господам, их претензии необоснованны и с точки зрения законодательства, и в соответствии с законами чести.

- Мистер Грей, как следует понимать ваши слова? - спросил тишайший шевалье де Боффлер с видом волка и голосом льва.

- Понимайте их так, сэр, - грозно ответил Вивиан, - что я - не из тех, кого могут обвести вокруг пальца шулера.

- Боже правый, Грей, о чем ты? - спросил барон.

- Мне неприятно об этом говорить, но мой долг - объясниться, барон фон Кенигштайн.

- Это ваши гнусные инсинуации, - взорвался шевалье.

- Я не склонен к инсинуациям. Оставляю намеки и инсинуации на долю шевалье - мастеров в этой сфере. Я собираюсь доказать каждое свое слово.

Мистер Сент-Джордж молчал, но казался столь же потрясенным и ошеломленным, как барон фон Кенигштайн, сцепивший руки на столе и судорожно стучавший указательным пальцем правой руки по кисти левой, он был бледен, как смерть, и даже не дышал.

- Джентльмены, - продолжил Вивиан, - я не отниму у вас много времени, хотя многое могу сказать на эту тему. Я совершенно спокоен, и, поверьте, полон решимости. Вам советую тоже сохранять спокойствие - для вас так будет лучше. Будьте уверены: если вы льстили себе мыслью, что я - из тех, кого можно надуть и над кем можно покуражиться, вы ошиблись. Одним словом, мне известно обо всем, что вы задумали для встречи со мной и мистером Сент-Джорджем сегодня вечером. Ваши крапленые карты - у меня в кармане, и вы сможете их у меня отнять только вместе с моей жизнью. Нас тут двое против двоих, силы равны, а я, джентльмены, вооружен. Иначе вы решились бы на крайность. Не лучший способ проявить благоразумие, не так ли, друзья мои?

- Это какой-то ваш подлый заговор, господа, - сказал де Боффлер, - крапленые карты, право слово! Свежо предание, нечего сказать! Посланники великого государства используют крапленую колоду! Заслуживает ли доверия эта история, и кому поверят? Авантюристу, которого никто не знает, который сегодня вечером не смог применить свои привычные уловки, проиграл деньги, которые теперь не может выплатить, использует крапленые карты, которые не смог подложить в колоду, и, несомненно, притворяется, что эти карты он украл с нашего стола, а наши собственные карты до его обвинений были спрятаны в тайном кармане.

Наглость этого человека поразила даже Вивиана. Что касается мистера Сент-Джорджа, он смотрел на происходящее, как баран на новые ворота. Прежде чем Вивиан смог ответить, барон нарушил молчание. Казалось, каждое слово требовало от него невероятных усилий.

- Нет, это уж слишком! Хватит! Я проиграл, но не буду множить свои преступления. Ваши смелость и удача спасли вас, мистер Грей, и вашего друга от происков злодеев. А вы, негодяй, - он повернулся к де Боффлеру, - теперь можете спать спокойно, наконец-то вы меня уничтожили.

Он склонился над столом и закрыл лицо руками.

- Малодушный дурак! - закричал шевалье. - Конец всем вашим обещаниям и клятвам? Но помните, сэр, помните! Я не питаю пристрастия к сценам. Доброй ночи, джентльмены. Барон, жду от вас вестей.

- Остановитесь, сэр! - крикнул Вивиан. - Никто не покинет эту комнату без моего разрешения.

- Я к вашим услугам, сэр, когда пожелаете, - сказал шевалье.

- Я не собираюсь задерживать вас надолго, сэр, отнюдь. Будь у меня время, я с удовольствием помог бы вам выйти из этой комнаты, и не через дверь. А пока идите к черту.

После этих слов он вышвырнул французского авантюриста в коридор.

- Барон фон Кенигштайн, - обратился Вивиан к барону, - своим сегодняшним поведением вы доказали, что вы - лучше, чем я о вас думал. Признаться, я думал, что вы слишком привыкли к подобным сценам, чтобы бояться разоблачения.

- Отнюдь! - энергично воскликнул барон. Твердый голос и тон, которым он произнес это короткое слово, удивительным образом противоречил тому, как он говорил прежде, но он тут же умолк.

- Хватит! Джентльмены, у меня нет ни малейшего желания вызвать у вас жалость или заручиться вашим молчанием, злоупотребляя вашей симпатией. Храните молчание. Я разорен и скомпрометирован, я совершенно погиб. Храните молчание. Слово чести, через двадцать четыре часа я уйду навсегда. Поэтому мне нет нужды вас обманывать. Вы должны верить тому, что я говорю, да, даже тому, что говорю я - самый опозоренный из людей. Повторяю, никогда прежде моя честь не была столь запятнана, хотя я виновен в тысяче безумств. Джентльмены, перед вами несчастная жертва обстоятельств, которые я тшетно пытался контролировать, но все-таки пал их жертвой. Нет, я ни на мгновение не собираюсь притворяться, что во всех моих преступлениях виновна неумолимая судьба, мои вечные бедствия не загладят мою вину. Нет! Я был слишком слаб для добродетели, но я пытался, пытался с горькими усилиями. Я - несчастнейший из людей, я был рожден не для злодейства. Четыре года прошло с момента моего изгнания из страны, в которой меня уважали, мои жизненные перспективы рухнули, и все это - из-за преступления, в котором я столь же невиновен, как и вы. Отчаянье толкало меня к перемене мест, в диком разгуле Неаполя я пытался забыть свою жизнь и свои бедствия. Судьбу мою определила роковая встреча с этим подлым французом, который с тех пор не оставлял меня ни на мгновение. Даже после двух лет безумств в этом роковом месте моя природа противилась подлости, я пытался спастись, я пытался бежать. Де Боффлер уже окутал меня своей паутиной, я всё глубже увязал в ней, получая от него средства для удовлетворения всех исков против меня. Увы! Оказалось, что я продал душу дьяволу, истинному дьяволу с сердцем гадюки. Ему неведомо великодушие, он всю свою жизнь смотрел на человечество глазами вышибалы игорного дома. Я по-прежнему пытался освободиться от этого человека, полученный от него аванс я возместил, добившись для него должности в миссии, назначения в которую я наконец-то смог добиться с величайшими трудностями и упорством. Благодаря общественной деятельности я надеялся забыть свои личные беды. Во Франкфурте я почувствовал, что, несмотря на несчастье, могу быть спокоен. Я был решительно настроен впредь избегать риска рабства или долгов. Я торжественно зарекся садиться за игорный стол, и если бы де Боффлер не ходил за мной по пятам, я, наверное, чувствовал бы себя свободно, хотя воспоминания о моих рухнувших плана и вечное мое чувство, что я был рожден для более благородных целей, были достаточно сильны, чтобы постоянно отравлять мое существование. На второй год своего франкфуртского назначения я поддался искушению посетить это злосчастное место. Неожиданно увидев людей, с которыми я был знаком в Англии, хотя с ними у меня были связаны наиболее болезненные воспоминания, я, тем не менее, укрепился в своем решении вести добродетельную жизнь. Неожиданная удача в Редуте в первый вечер заставила меня забыть все свои решения и стала причиной всех моих бед. Вот моя печальная история вкратце. Я попал в сети Нового Дома: Де Боффлер снова мне помог, но на этот раз его условия были самыми жестокими. Снова я был достаточно безумен и достаточно подл, чтобы рисковать тем, что мне не принадлежало. Вечером накануне праздника я проиграл князю Сальвински и русскому господину значительную сумму. Как вам известно, таков обычай Нового Дома - знакомые выплачивают и получают все значительные выигрыши в вечер следующей встречи. Благодаря празднику я получил короткую передышку: выполнить свое обещание я должен был только на четвертый вечер. Я бросился к де Боффлеру - тот отказался мне помочь, ссылаясь на свой собственный проигрыш и ранее выданный мне аванс. Что мне оставалось делать? Договориться с Сальвински не было никакой возможности. Если бы он выиграл у меня, как другие, вероятно, соглашение, хоть и болезненное, было возможно, но, по воле рока, рискнув, это я выиграл у него. Следовательно, единственным моим шансом был де Боффлер. Он был непоколебим. Я умолял его, я обещал ему всё, соглашался на любые условия - тщетно! Наконец, доведя меня до последней степени отчаяния, он прошептал мне слова надежды. Я слушал, остальное вам известно, отпустите меня. Вы ведь понимаете, что я пропал!

Барон снова закрыл лицо руками, он был абсолютно потрясен.

- Господи! Это слишком ужасно, - сказал Сент-Джордж. - Грей, давайте что-то для него сделаем.

- Дорогой Сент-Джордж, - сказал Вивиан, - успокойтесь. Вас застигли врасплох. Я был ко всему этому готов. Поверьте, вам лучше нас оставить. Советую вам уйти, встретимся завтра утром. Позавтракайте со мной в восемь, и мы сможем обо всем договориться.

Вивиан вел себя столь решительно и, очевидно, столь обдуманно, что Сент-Джордж почувствовал - в данном случае ему остается лишь подчиниться, после чего ушел очень удивленный, не придя в себя после первого изумления.

- Барон фон Кенигштайн, - сказал несчастному Вивиан, - мы здесь одни. Мистер Сент-Джордж ушел из комнаты: вы свободны от болезненного присутствия кузена капитана Фейна.

- Значит, вам известно всё! - поспешно воскликнул барон, посмотрев на него, - или же вы прочли мои тайные мысли. Невероятно! Именно в это мгновение я думал о своем друге. Если бы я умер вместе с ним! Значит, вам известно всё, и теперь вы, должно быть, уверены в моей виновности. Но в это мгновение убийственной скорби, когда я ничего не могу выгадать с помощью обмана. клянусь, и если моя клятва лжива, пусть я паду безжизненным трупом к вашим ногам, клянусь, я не виновен в преступлении, из-за которого страдаю, столь же невиновен, как и вы. Какова будет моя судьба, мне неведомо. Вероятно, через несколько часов всё будет кончено.

Но прежде, чем мы расстанемся, вы можете меня утешить, оказать великодушную услугу умирающему - передать мое сообщение вашей знакомой, которую я не в силах сейчас назвать.

- Леди Мадлен Трэвор?

- И снова вы прочли мои мысли! Леди Мадлен! Это она рассказала вам мою старую историю?

- Мне известно не больше, чем остальным.

- Я должен всё рассказать! Если у вас есть время, если вы можете выделить полчаса, чтобы выслушать несчастного, для меня это стало бы утешением. Я умру со спокойной душой, если буду знать, что леди Мадлен не считает меня виновным в этом тягчайшем преступлении.

- Ваше сиятельство может рассказать мне всё, если хотите, даже в столь поздний час. Так будет даже лучше - после всего произошедшего никто из нас не сможет уснуть, и всё это дело надо уладить незамедлительно.

- Я хочу, чтобы леди Мадлен получила от меня сейчас, в то мгновение, когда мне нет выгоды врать, отчет о подробностях гибели своего кузена, бывшего моим другом. После этого ужасного события я написал ей письмо, но она болела, а Трэвор, очень озлобившийся на меня, возвращал письма нераспечатанными. Четыре года, путешествуя, я получал эти отвергнутые письма, а в этом году я их не получил. Но вы можете передать леди Мадлен мою историю в том виде, в котором я рассказываю ее вам сейчас, в это ужасное мгновение.

- Говорите!

- Я должен кратко рассказать о том, как я связан с этим семейством, чтобы вы могли полностью понять суть этого ужасного со

бытия, о котором у вас могло сложиться превратное представление, если вам известно лишь то, что и остальным.

Будучи посланником при Лондонском суде, я познакомился и стал поистине близким другом мистера Трэвора, мужа леди Мадлен, тогда при должности. Она только что вышла замуж. О себе в то время могу сказать - я был хоть и развратен, но не бессердечен, были мгновения, когда я стремился к идеалу. Мы с леди Мадлен стали друзьями - она нашла во мне товарища, который не только ценил ее таланты и восхищался ее беседой, но который, в свою очередь, мог наставлять и с радостью развлекал ее. Я любил ее, и, любя, перестал быть либертеном. Сначала я думал, что ни за что в мире не поддамся искушению каким-либо образом сообщить ей о том, что я осмелился воспринимать ее не просто как друга, но небрежение и холодность Трэвора наряду с моей всепоглощающей страстью заставили меня однажды пересечь черту дозволенного, и я написал о том, о чем не решался рассказать. Мне ни на мгновение не пришло бы в голову оскорбить такую женщину избитыми софизмами грубияна. Нет! Я любил ее всеми силами души. Я пожертвовал бы своими жизненными принципами, амбициями, семьей, состоянием, страной, чтобы ее получить, и я рассказал ей об этом с уважительным благоговением. Я преклонялся перед божеством, даже пытаясь осквернить алтарь. Отправив это письмо, я был в отчаянии. На мгновение мое поведение показалось мне безумным. Я больше не надеялся ее увидеть. Потом пришел ответ, я открыл письмо с величайшим волнением, к моему удивлению, это было приглашение. Не буду утруждать вас подробностями своих чувств, безумных надежд, черного отчаяния! Пришло время встречи. Меня приняли без любви и без гнева. Речь ее была печальна. Я слушал ее в отчаянии. Моя любовь была еще безумнее, чем прежде. Благодаря этой любви я смог предоставить ей такие доказательства своего раскаяния, что был прощен. Я встал с твердым намерением и решимостью остаться ей другом, и дал роковой обет, о котором вы знаете, стать еще раз другом женщине, другом которой уже являлся. Именно тогда я поклялся леди Мадлен стать ангелом-хранителем ее кузена.

Тут барон, не в силах совладать с эмоциями, откинулся на спинку стула и замолчал. Через несколько минут он возобновил свой рассказ.

- Я выполнил свой долг, ради всего святого, я выполнил свой долг! Денно и нощно я был рядом с юным Фейном. Сотню раз он был на грани разорения, и сотню раз я его спасал. Однажды, в день, который невозможно забыть, в самый темный и проклятый день, я навестил его и увидел, что он собирается присоединиться к компании сорвиголов. Я убеждал, просил, умолял его не идти - всё тщетно. Наконец, он согласился отказаться от своей договоренности при условии, что я с ним отобедаю. В тот день по важным причинам я не мог остаться с ним, но все соображения были отброшены, когда я вспомнил о женщине, которой посвятил себя. В тот день он был сам не свой, и, воображая, что он не сможет выйти из дома, я согласился с ним напиться. Это был единственный способ удержать его дома. Идя по Пэлл-Мэлл, мы встретили двух благородных аристократов - ваших соотечественников, с этими людьми мы оба были шапочно знакомы. Я представил Фейна иностранцам несколькими днями ранее, зная, что это - люди высокопоставленные. Поговорив с нами некоторое время, они пригласили нас на ужин в дом своего английского друга. Я отказался, но Фейна ничто не могло заставить отклонить приглашение, и я, в конце концов, пошел с ними. После ужина они предложили сыграть в карты. Я тщетно пытался увести Фейна домой, но был слишком пьян, у меня не было сил. Проиграв небольшую сумму, я встал из-за стола, шатаясь, подошел к софе и тут же уснул. Даже в таком состоянии мной владела лишь одна мысль, и, проходя мимо его стула, я потянул его за локоть, но это было бесполезно. Проснувшись, я едва не сошел с ума!

Видеть страдания фон Кенигштайна было ужасно.

- И вы не смогли оправдаться? - спросил Вивиан, чувствуя, что необходимо что-то сказать.

- Оправдаться! Всё свидетельствовало против меня. Злодеи были моими друзьями, а не друзьями несчастного, я не пострадал. Мой обед был частью плана - его напоили, прежде чем разорить. Зная о своей невиновности, довольно отчаянно, но, будучи уверенным в своей репутации, я обвинил троицу виновников - они ответили обвинением, и, не оправдавшись, убедили общество, что я был их недовольным и разочарованным поспешником. Вот все, что могу я сказать.

Ужасно видеть внезапную смерть, но намного ужаснее видеть мгновенное моральное падение ближнего! Сколь ужасна быстрая смена страстей, которыми обуреваем человек! Твердое, ужасающе твердое, безрассудно решительное отрицание вины, эта жажда отрицания - верный признак преступления, потом - мучительная тревога, предшествующая сомнительным доказательствам, ад разоблачения, ясная боль скорби, проклятия раскаяния, молчание отчаяния! К несчастью, лишь немногие из нас прошли по жизни, не замечая стремительное падение человеческой природы. Но что за ужас, если признавший вину преступник минуту назад был нашим другом! Какой контраст веселому дружескому смеху - дрожащие слезы страдающего остова! Как ужасно слышать мольбы человека, если минуту назад мы жили для того, чтобы предугадывать его желания!

- Фон Кенигштайн, - сказал Вивиан после долгого молчания, - я вам сочувствую. Если бы я знал обо всем этом, я избавил бы вас и себя от этой ночи страданий и вам не пришлось бы вспоминать об этом дне с раскаянием. Вы страдали из-за того, в чем не были виновны, и теперь вы не должны страдать из-за прошлого. Многое я бы отдал, чтобы избавить вас от этого гнусного подлеца, чью мерзостную карьеру мне очень хотелось прервать этой ночью навсегда. Я передам то, что вы хотите, и попытаюсь добиться того, чтобы вашему сообщению поверили, а что касается событий этого вечера, мир никогда о них не узнает. В интересах де Боффлера - хранить молчание, если он заговорит, никто не поверит росказням такого типа - если он расскажет правду, он навлечет на себя бесчестье. А теперь вернемся к вашему долгу чести: сколько вы должны князю Сальвински и его другу?

- Тысячи! Две, три тысячи!

- Тогда я смогу отказаться от приобретения, которое доставило бы мне огромное горе. Ваша честь спасена. Я выплачу ваш долг Сальвински и его другу.

- Это невозможно! Я не могу допустить...

- Хватит. В этом вопросе решаю я. Конечно, деликатничать мы с вами сейчас не можем. Даже если бы я отдал вам все сокровища Индии, вы не были бы мне обязаны более, чем сейчас, говорю это с болью. Советую вам завтра уехать из Эмса, объяснить обществу ваш внезапный отъезд не составит труда. Теперь ваша репутация в безопасности, вы - в расцвете сил, избавились от того, что глодало ваш разум много лет, хватит винить свою судьбу!

Вивиан уже собрался выйти из комнаты, но тут барон вскочил и схватил его за руку. Он хотел говорить, но не смог произнести ни слова, и прежде, чем он смог прийти в чувство, Вивиан ушел.

ГЛАВА 14

Внезапный отъезд барона фона Кенигштайна из Купален вызвал всеобщее удивление и печаль. Всех интересовало, что произошло, и все сожалели о случившемся. Великий герцог перестал рассказывать свои превосходные истории, перестал посещать игру в красное и черное, и месье ресторатор, в свою очередь, отказался от возникшей у него идеи праздника с фейерверком, который должен был принести ему выгоду: ранее он верил, что ему с легкостью удастся воплотить этот чудесный план в жизнь при великодушной поддержке его светлости в качестве покровителя. Но никого отъезд его светлости не удивил и не опечалил более, чем его друга мистера Фицлума. В чем могла быть причина? Несомненно, дела государственные: определенно, он получил какую-то конфиденциальную информацию от Краковски. Фицлум расспрашивал мистера Грея, но не смог получить какой-либо определенный ответ, расспрашивал мистера Сент-Джорджа, но у того совсем уж была темна вода в облацех. Мистер Сент-Джордж, если это соответствовало его нуждам, очень удачно терял память. Что-то носилось в воздухе, возможно - война. Собираются признать независимость Польши или отменить независимость Испании? Какая держава первого ряда отправит миллион солдат на земли слабого соседа под предлогом военных учений? Какие патриоты получили гордую радость бескровного назначения конституционного правительства, которое через месяц свергнут таким же образом? Заговор по установлению республиканского строя в России раскрыт, потому что предполагаемым первым консулам сразу же о нем сообщили? Янычары учат математику или лорд Кокрейн захватывает Константинополь на пароходе Джеймса Уатта? Должно быть, произошло что-то из этого обширного перечня событий, но какое именно? Наконец, Фицлум решил, что началась мировая война. Англия должна вмешаться, чтобы защитить амбиции Франции или усмирить прожорливость Росссии, осадить заносчивость Австрии или возродить Испанию, или освободить Грецию, защитить Португалию или взять под защиту бразильцев, поддержать Библейские общества или объединить Восточную церковь, монополизировать торговлю в Мексике или распространить принципы свободной торговли, поддержать ее высокое значение или удерживать цены на зерно. Англия должна вмешаться.

Несмотря на свою уверенность, Фицлум решил не менять программу путешествия: он по-прежнему намеревался путешествовать два года. Всё, что он сделал - отправил срочное указание своему брокеру в Англии продать облигации консолидированной ренты на два миллиона. Облигации, конечно, были проданы, остальные последовали его примеру, акции упали на десять процентов, биржа отреагировала, денег стало мало. Государственные фонды всей Европы переживали огромное падение, государственные банки лопнули, последствия аукнулись в Лондоне, за одно утро обанкротилась дюжина баронетов, Портланд-Плейс опустел, пребывавшая в младенчестве Свобода ужасающим образом обесценилась, греческий кредит рассеялся, словно пар в бурю, все новые американские штаты отказались выплачивать дивиденды, фабрики опустели, прибыль упала, страна была в отчаянии, закон от имени короля и тайного совета, смена министра и новый заем! Таковы ужасные последствия того, что дипломат стал шулером! Тайная история запоздалой тревоги - урок всем современным политикам. В политике действует непреложный принцип: сколь бы ни были ужасны последствия, причина часто пустячна.

Для Вивиана прием на вечеринке Трэвора после достопамятной ночи стал достаточной наградой за все его тревоги и усилия. Сент-Джордж, великодушный молодой человек с чистой душой, преисполнился благодарности к Вивиану и сожалел, что прежде относился к нему не слишком радушно, теперь же он с радостью воздавал должное его хладнокровию, смелости и одаренности. Леди Мадлен выразила ему благодарность в любезнейшей манере, а мисс Фейн была немногословна. Но Вивиан читал в ее глазах одобрение и благодарность.

- Как вам удалось раскрыть весь этот заговор, мистер Грей? - спросила леди Мадлен. - Мы еще не знаем подробностей. Это произошло за карточным столом?

- Они вряд ли составили бы заговор с помощью средств столь грубых, что это дало бы нам возможность выявить заговор путем простых наблюдений. Нет-нет, своим спасением и благодарностью мы обязаны тому, кого должны впредь называть своим другом. Как я уже говорил вам, я был готов ко всему, я увидел карты, похожие на те, которыми они играли всего лишь несколькими часами ранее, и с трудом понял за столом, что карты, с помощью которых они нас обыграли, были подготовлены - вот какова была прекрасная затея этих шулеров!

- Но кто этот неизвестный друг? - в огромном волнении спросила мисс Фейн.

- С удовольствием буду пока держать вас всех в напряженном неведении, - сказал Вивиан, - никто из вас не может угадать?

- Нет, никто!

- Как насчет Эспера Георга?

- Возможно ли это?

- Таковы факты: он, и только он, наш спаситель. Вскоре возле моего прибытия на сей курорт в мозгу этого удивительного человека зародилась необъяснимая идея-фикс - он мечтал стать моим слугой. Все вы помните, как он в один прекрасный день вдруг неожиданно появился в обеденном зале. Тем же вечером я нашел его спящим под своей дверью, и, думая, что самое время научить его благоразумию, очень серьезно поговорил с ним следующим утром о его назойливом и эксцентричном поведении. Именно тогда я узнал о его желании. Конечно, я не хотел нанимать слугу, о репутации которого ничего не знал и о котором не мог получить никаких сведений, а его своеобразные привычки могли навлечь дурную славу на него и на его хозяина. Отказавшись от его услуг, я добрейшим образом посоветовал ему бросить идею поменять свой нынешний образ жизни, поскольку считал, что он ему очень подходит.

Результатом моих увещеваний стало то, что всех вас удивило - огромные изменения в характере Эспера. Он стал серьезным, собранным и сдержанным, вступил на поприще респектабельного человека, сбросив свой причудливый костюм. Вскоре, совершив несколько оплошностей, он снискал расположение Эрншторффа, напыщенного лакея фон Кенигштайна. Это знакомство он завел для того, чтобы получить возможность изучить обязанности слуги джентльмена, и в этом преуспел. Неделю спустя он купил у Эрншторффа гору старой одежды барона и другие вещи, необходимые камердинеру великого человека, среди прочего - игральные карты, которые однажды вечером в крайней спешке одолжили у слуги этого мерзавца де Боффлера, а потом так и не вернули. Случайно осмотрев эти карты, Эспер заметил, что они крапленые. Система крапления и считывания была столь простой и новаторской, что я не сразу смог поверить хотя бы в возможность обоснованности своих подозрений. Наконец, он все-таки меня убедил, рассказав, что уже видел такие карты в Вене.

Карты крапленые по краям, и опытный банкомет, попросту - шулер, благодаря этому краплению может добиться любого результата и составить любые комбинации, отвечающие его целям. Эспер сказал мне, что де Боффлер умеет передергивать карты даже еще лучше, чем он. От Эрншторффа Эспер узнал в день праздника, что Сент-Джордж следующим утром собирается завтракать с шевалье в апартаментах барона и я могу к ним присоединиться. Он подозревал, что намечается злодейство, когда я удалился в свою комнату поздней ночью праздника, я встретил его там, именно тогда он рассказал мне обо всем, что я сейчас рассказываю вам. Так что разве я не прав, называя его нашим спасителем?

- Что мы можем для него сделать?

- Его единственное желание уже выполнено, он - мой слуга. Я не сомневаюсь в том, что он будет служить мне верой и правдой, мне лишь хотелось бы, чтобы он принял или смог воспользоваться более ценным вознаграждением.

- Разве может человек получить более ценную награду, - спросила мисс Фейн, - чем возможность выбрать вознаграждение? Мне кажется, своей просьбой он продемонстировал талант, которым обладает. Я должна немедленно с ним встретиться.

- Ничего не говорите о произошедшем, он ждет молчания от всех участников событий.

Неделя, счастливая неделя, прошла, Вивиан постоянно был рядом с мисс Фейн, покидая ее лишь на несколько минут в день, а теперь он снова думал об Англии, о своем возвращении в эту страну при обстоятельствах, которые никогда не смог бы предвидеть. Вскоре он решился написать отцу, чтобы сообщить ему о своих новых желаниях и воплощении надежд. Вскоре он решил, что ему следует вернуться к родным утесам раскаявшимся блудным сыном со зрелым разумом и умиротворенным духом, он забыл свои печали и отринул мизантропию.