- Да-да, - тихо прошептала миссис Феликс Лоррейн.



- Именно тогда, в час его отчаяния, я назвал ваше имя, и это вызвало в нем еще больше отвращения, и пока он плакал над телом своей добродетельной святой супруги, я перечислял пороки его отвергнутой любовницы.



Миссис Лоррейн всплеснула руками и начала беспокойно вертеться в кресле.



- Нет! Не прерывайте меня, позвольте мне рассказать всё. «Кливленд, - сказал я. - Если вы когда-нибудь станете мужем миссис Фнликс Лоррейн, вспомните мои последние слова: хорошо бы вам иметь телосложение Митридата Понтийского и иммунитет против... яда.


- И вы это сказали? - завизжала женщина.



- Именно это я и сказал.



- Да чтоб вы провалились! - она бросилась на софу, ее голос дрожал от конвульсий страсти, она извивалась в ужасных страданиях.



Вивиан Грей развалился в кресле в самой расслабленной позе, на лице его сияла улыбка, он взирал на жертву взглядом Мефистофеля.



Она постепенно пришла в себя и прерывающимся голосом начала изливать оправдания кающейся грешницы.



- Вы удивляетесь, почему я не нанесла вам удар, ха-ха! В этом нет нужды! Благодарите Господа за то, что вам удалось отклонить мой удар, который я нанесла прежде. Узнайте же, несчастный, что ваш забег окончен. Через пять минут вы превратитесь в нищего парию. Ваши золотые мечты разрушены, ваши коварные планы расстроены, ваши амбициозные надежды разбиты навсегда, весна вашей жизни омрачена. О, если бы вы жили вечно! Если бы вечно скитались, оселок для мирского зла, если бы вам медленным движением пальца презрительно указывали, куда вам следует идти, разорившийся шарлатан!



- Ха-ха, так ли это? Думаете, Вивиан Грей падет жертвой женского коварства? Думаете, судьбу Вивиана Грея может разрушить столь ничтожное создание, как вы? Знайте же: ваши политические интриги я вижу столь же ясно, как интриги личные: я изучил их все. Маркиз встретился с министром, его положение на почетной должности устойчивее, чем прежде. Сам я встретился с нашими коллегами, на которых вы пытаетесь повлиять - их сердца искренни, как прежде, их цель неизменна. Дело процветает, не пройдет и пяти дней, как «шарлатан» станет сенатором.



То, как менялось выражение лица миссис Лоррейн, пока Вивиан говорил, озадачило бы самого искусного из художников. Цвет ее лица был капризен, словно у хамелеона, ее лицо искажали судороги, так что, казалось, оно обретало разные формы и размеры. Большая вена выпирала на лбу почти на четверть дюйма, влажный свет, мерцавший в ее глазах, полных слёз, был подобен болезненному метеору, трепещущему в трясине. Когда Вивиан закончил, она вскочила с дивана, посмотрела на него снизу вверх и, простирая к нему руки в бессмысленном неистовстве, громко вскрикнула и упала, как птица с подстреленным крылом, у нее лопнул кровеносный сосуд.



Вивиан уложил даму на диван и окружил всей возможной заботой. В поместьях аристократов всегда есть слуги, которые готовы оказать медицинскую помощь - достойной и обходительной Ясинте Вивиан и передал свою пациентку.



Если бы Вивиан Грей покидал будуар женихом после удачной помолвки, его лицо не могло бы сиять большим триумфом, но его охватило странное волнение: когда он выходил из дома, привратник сказал ему, что мистер Кливленд разговаривает с лордом, но тогда Вивиан не представлял, кто скрывается под этим титулом. На улице свежий воздух придал ему сил и несколько охладил кипящую кровь. Именно тогда его поразила догадка, связанная со сведениями, которые сообщил привратник.



- Бедный Кливленд! - подумал Вивиан, - значит, ему всё известно!



О своем собственном горе он тогда не думал, а думая о Кливленде, сожалел, что его амбиции снова оказались перечеркнуты, его большие надежды снова разбиты, его благородную душу вновь обманули, когда Вивиан подумал о честной жене, маленьких детях и погубленных перспективах Кливленда, у него заболело сердце, закружилась голова, и он упал.



- Думаю, джентльмен болен, - сказал честный ирландец и, преисполнившись милосердия, уложил Вивиана на пороге.



- Похоже на то, - согласился элегантный прохожий в черном и с величайшим хладнокровием схватил часы Вивиана.



- Ловите вора! - крикнул ирландец. Пэдди ошибся. Вивиан Грей полз сквозь толпу в отель.



ГЛАВА 5



Полчаса спустя Вивиан стоял у дверей мистера Кливленда.



- Мой хозяин у маркиза Карабаса, сэр, он не вернется, но тот час же уедет в Ричмонд, где остановилась миссис Кливленд.



Вивиан сразу же написал мистеру Кливленду.



- Если твой хозяин уехал из поместья маркиза, пусть это письмо немедленно доставят ему в Ричмонд.



«КЛИВЛЕНД!



Вам известно всё. Было бы насмешкой утверждать, что в данный момент я не думаю о себе. Мое тело и разум мой разрушены. Но собственные мои страдания - ничто, я могу умереть, могу сойти с ума, и кому это причинит вред? Но вы! Мне хотелось бы никогда больш

е с вами не видеться, но рука моя отказывается следовать за чувствами, переполняющими мое сердце, в силу печальной необходимости я вынужден просить вас о еще одной встрече. Нас предали, и предала нас женщина, но мы отомстим. О, как мы отомстим!



ВИВИАН ГРЕЙ»



Покинув поместье мистера Кливленда, Вивиан действительно не знал, что делать дальше. Появиться дома он сейчас не мог, поэтому продолжал скитаться, не осознавая, где находится. Во время поездок он встречал множество знакомых, которые из-за его встревоженного вида и быстрой походки воображали, что он занят очень важным делом. Наконец, он оказался в одном из самых уединенных уголков Кенсингтонского парка. Был холодный морозный день, когда Вивиан упал на одну из летних скамеек, снег начал сыпаться с ее замерзшей спинки, но лоб Вивиана пылал, словно он был жителем Сириуса. Облокотив локти о маленький летний столик, он закрыл лицо руками и расплакался так сильно, как лишь однажды мужчина может плакать в этой жизни.



О благородный и возвышенный философ, при тусклом свете лампы в келье рассуждающий о страстях, которые он никогда не испытывал! О великолепный и наиболее достойный восхищения поэт, с помощью изощренных слов живописующий скорбную повесть! Расскажи мне, что такое Горе, и разреши для меня загадку Скорби.



Не ради себя, поскольку после первого острого укола боли он отказался от своих больших надежд в духе Рипперды, и даже не ради Кливленда, потому что сейчас, следует признать, его мысли были не о друге, душа Вивиана Грея билась в конвульсиях, словно собираясь покинуть свою плотскую оболочку. Как уже было сказано, он плакал так, как лишь однажды в жизни может плакать мужчина, но все же в это ужасное мгновение он не мог определить, в чем причина его сердечной скорби. Самые тривиальные случаи из детства, о которых он до сего мгновения не помнил, яркой вспышкой озарили его память: он любовался улыбкой матери, слушал сладкие речи отца, и его кулаки сжимались еще сильнее, это была его сырая могила, и жгучие слезы полились по его щекам горячим ручьем. Он в точности не помнил то, что происходило так давно, персонажи мелькали перед ним, как в театре, во сне, тусклые и размытые, но при этом исполненные таинственного и непостижимого интереса, а потом в его голову пришла ужасная мысль, что его блестящая юность ушла и растрачена впустую, потом раздался темный шепот лицемерия и предательства, а потом он разразился рыданиями, словно сердце его разбивалось на осколки. Вся его хваленая философия рассыпалась в прах, фальшивые чувства рассеялись. Уязвленная Природа восстановила свою давно отвергнутую власть, и прежде гордый Вивиан Грей чувствовал себя слишком ничтожным даже для того, чтобы проклинать себя. Постепенно его рыдания становились менее судорожными, лоб охладился, успокоившись в изнеможении, он больше часа сидел неподвижно.



В это мгновение из-за соседнего кустарника появились двое прелестных детей с гувернером. Они были столь очаровательны, что прохожий остановился бы ими полюбоваться. Старший мальчик, все равно очень юный, вел сестру за руку медленно и грациозно, подражая галантности мужчин. Но когда мальчик заметил Вивиана, он издал торжествующий возглас и с пылом детской привязанности бросился к своему нежно любимому товарищу детских игр.



Это были юные Кливленды. С каким удивительным проворством человек сбрасывает маску скорби, когда его горе - тайна! Могущественный купец, который знает, что через сутки мир будет поражен его банкротством, является к доверчивому кредитору, словно владеет тысячью торговых суден, человек, замышляющий самоубийство, улыбается в лицо товарищу, словно для него воздух этого солнечного мира - самое сладостное и восхитительное блаженство.



В глазах и памяти близких мы застываем в одном положении, нам слишком хорошо известно о том, сколь неустойчивы наши права собственности, в соответствии с которыми мы - значительные и уважаемые персоны. Опыт заставляет нас избегать обманчивых улыбок симпатии, а когда мы падаем, горькая Память шепчет, что сами мы были небрежны.



Так что даже перед этими детьми Вивиан Грей не решался явиться кем-то иным кроме веселого беззаботного человека, мгновение спустя он качал их на колене, играл их локонами, вторил их прелестному лепету и целовал их благоуханные губки.



Когда Грей ушел, уже была ночь. Он прошел мимо своего клуба, того клуба, членство в котором прежде было его честолюбивой мечтой, чтобы получить его привилегии, он потратил много часов на сбор голосов, понадобилось вмешательство столь многих благородных друзей, он заручился поддержкой множества людей, «о чем никогда не сможет забыть!».



Влекомый безрассудным чувством, Грей зашел в здание Клуба. Прошел в большой салон и встретил там «пятьдесят самых близких друзей», каждый из которых спросил у него, «как поживает маркиз» или «вы видели Кливленда?», и тысячу столь же тактичных вопросов задали ему. Наконец, дабы избежать этих неприятных встреч и действительно отдохнуть, он пошел в более частную комнатку поменьше. Открыв дверь, Грей тут же увидел Кливленда.



Маркиз стоял спиной к камину. В комнате было еще двое, один - друг Кливленда, другой - знакомый Вивиана. Он что-то писал за столом.



Увидев Кливленда, Вивиан собрался уйти, но ему громовым голосом велели «войти».



Войдя, Вивиан сразу понял, что Кливленд пьян. В отличие от других мужчин, в такой ситуации Кливленд не совершал те маленькие несуразности,, которые присущи в глазах его друзей человеку «очень пьяному». Он не вертелся, не икал и не впадал в слезливую сентиментальность. Алкоголь действовал на него так: он усиливал чувство, владевшее маркизом в данный момент. Кливленд даже не переставал узнавать людей. Сейчас Вивиан понял, что Кливленд обуреваем необузданнейшей страстью: его зрачки вращались безумно, кажется, фокусируясь лишь на пустоте. Поскольку Вивиан не любил устраивать сцены в присутствии незнакомцев, он кивнул двум джентльменам и поприветствовал Кливленда с привычным радушием, но его руку грубо оттолкнули.



- Прочь! - разъяренным голосом закричал Кливленд, - я не вожу дружбу с предателями.



Два дженьльмена воззрились на него, пишущий отложил ручку.



- Кливленд! - искренне прошептал Вивиан, приблизившись к маркизу. - Ради Бога, возьмите себя в руки. Я написал вам письмо, в котором всё объяснил, но...



- Прочь с глаз моих долой. Не хочу слышать ваши медоточивые речи и нежные слова! Слишком долго они меня дурачили, - и с этими словами он бросился на Вивиана.



- Сэр Джон Пойнингс! - дрожащими голосом обратился Вивиан к джентльмену, писавшему письмо за столом. - Мы дружили в школе, в силу обстоятельств после ее окончания мы встречались нечасто, но теперь я со всей искренностью старого товарища прошу оказать мне печальную услугу и помочь в этой ссоре, возникновения которой, видит Бог, я не хотел.



Баронет состоял в Гвардии, к тому же, был большим денди, поэтому довольно хорошо разбирался в таких вещах, сразу встал и отвел Вивиана в угол комнаты. Там они пошептались, он повернулся к мистеру Кливленду и многозначительно кивнул. Очевидно, Кливленд понял, что он хотел сказать, потому что, храня молчание, тотчас же указал на другого джентльмена, своего друга мистера Каслтона.



- Мистер Каслтон, - сказал сэр Джон, протягивая визитку, - мистер Грей проведет меня в мой номер в Пэлл-Мэлл, сейчас девять часов, мы подождем два часа, за это время надеюсь получить от вас известия. Оставляю за вами право выбора времени, места и условий. Хочу лишь, чтобы вы понимали - мой доверитель хочет, чтобы встреча произошла как можно быстрее.



Примерно в одиннадцать часов прибыло сообщение от мистера Каслтона. Очевидно, Кливленд протрезвел, в одном из пассажей, как заметил Вивиан, он поправил стиль собственноручно. Урочный час - восемь часов следующим утром на общинном выгоне ___ в шести милях от города.



Пойнингс написал другу-профессионалу, чтобы тот прибыл на место в полвосьмого, и они с Вивианом удалились.



Вы когда-нибудь дрались на дуэли? Нет? Даже не посылали вызов? Ну, да вы еще зелены! Затруднительное это дельце, в конце концов, даже для храбрейших храбрецов.



После длительных переговоров и предоставления вашему оппоненту возможности заключения устной договоренности роковое письмо. наконец, подписывают, скрепляют печатью и отсылают. Вы проводите утра в квартире своего секунданта, меряете неуверенными шагами его гостиную, ваши губы дрожат. Наконец, он возвращается с ответом, и пока он его читает, вы стараетесь казаться беззаботным, у вас веселое выражение лица и самая меланхоличная улыбка. У вас нет аппетита, чтобы обедать, но вы слишком храбры, чтобы не явиться к столу, после второго бокала вас вызывают, поскольку прибыл ваш поверенный, чтобы внести изменения в ваше завещание. Вы проводите ночь без сна и просыпаетесь с разлитием желчи, как бенгальский генерал.



Вы торопитесь, поскольку дуэль неотвратима, делаете отчаянную попытку уладить дела, но в споре вашей гордости с вашим ужасом вы в в то же время доказываете, что вы - трус и не смогли договориться. Вы оба стреляете и не попадаете в цель, потом вмешиваются секунданты, а потом вы пожимаете друг другу руку: всё улажено наиболее достойным образом к вящему удовлетворению сторон. На следующий день вас видят разгуливающим по Бонд-Стрит с гордо поднятой головой и горящими глазами, вы выглядите как денди и в то же время - как герой, вы - смесь Браммела с герцогом Веллингтоном.



Было прекрасное февральское утро. Сэр Джон привез Вивиана к месту дуэли в своем кабриолете.



- Ничто не сравнится с кэбом, Грей, в том деле, в которое вы ввязались: вы пронесетесь шесть миль с ветерком, это воистину придаст вам отваги. Помню, как однажды ехал с аналогичной целью в почтовой карете цугом, и, разрази меня гром, когда я приехал к месту встречи, рука моя так дрожала, что я с трудом взвел курок. Но я тогда был зеленым юнцом. Сейчас, когда я еду в своем кэбе, с Филидором с его шестнадцатимильными шагами, бог ты мой! Мой кучер по моему велению летит, как ветер, и я доставляю представителей обеих сторон домой на Пэлл-Мэлл, чтобы отметить событие жареными ребрышками, гаванскими сигарами и пуншем регента.



Ах вот! Именно мимо Кливленда мы только что проехали, он едет к месту дуэли в фаэтоне: он - уже мертвец, не будь моя фамилия Пойнингс.



- Полноте, сэр Джон, Кливленду вовсе не грозит смерть, - с улыбкой произнес Вивиан.



- Что? Вы собрались стрелять в воздух, нечто в таком духе? Сентиментально, но это, право, какая-то блажь!



Расстояние отмерено, всё устроено. Кливленд - прекрасный выстрел, выстрелил первым. Он оцарапал локоть Вивиана. Вивиан выстрелил в воздух. Вмешались секунданты. Кливленд был неумолим, и «самым невообразимым образом», как назвал это сэр Джон, настаивал на новом выстреле. Ко всеобщему изумлению, стрелял он с неистовой злобой. Вивиан выстрелил наугад, и его пуля пронзила сердце Кливленда. Кливленда подбросило почти на два ярда над землей, потом он упал на спину. В мгновение ока Вивиан оказался рядом со своим упавшим противником, но умирающий «не подавал признаков жизни», взгляд его был безумен, а потом глаза закрылись навсегда!



ГЛАВА 6



Когда Вивиан Грей вспоминал свою жизнь, он видел себя в кровати. Балдахин его кровати был задернут, но когда он оглядывался по сторонам, его медленно отодвигали, и лицо, возвращавшее ему воспоминания, смотрело на него с любящей тревогой.



- Отец мой! - воскликнул Вивиан, но отеческий палец призвал его к молчанию. Отец упал на колени рядом с ним, после чего балдахин вновь был задернут.



Шесть недель промелькнули незаметно для Вивиана с того рокового дня, и теперь он выздоравливал от лихорадки, от которой, по словам медиков, ухаживавших за ним, никогда бы не оправился. А что было в прошлом? Воистину, это было похоже на горячечный сон. В этом сне он снова был в своей тихой комнатке, за ним присматривали его любимые родители, существовали ли когда-нибудь маркиз, миссис Лоррейн и Кливленд, или они были только актерами видения? «Должно быть, так, - думал Вивиан, вскакивая с постели и дико озираясь по сторонам. - Это был ужасный сон! Убийство, ужасное убийство! И столь реальное, столь осязаемое! Я слышу их голоса, как знакомые звуки, я вспоминаю все события, не как смутное происшествие сна, это - загадочное существование, в котором вековечный опыт, кажется, заключен в секундном вздохе, это естественные и материальные последствия течения времени и кипящей деятельности жизни. О нет! Это не может быть правдой! - завопил несчастный страдалец, когда взгляд его упал на депешу, лежавшую на столе и врученную ему лордом Карабасом. - Это правда! Убийство! Убийство!



На губах его выступила пена, и он в изнеможении упал на подушку.



Но человеческий разум способен справиться со множеством печалей, и, после отчаянного падения и нового невероятного возрождения Вивиан Грей встал с кровати.



- Отец мой, боюсь, я буду жить!



- Надеюсь, возлюбленный сын мой.



- О, зачем мне на это надеяться? - и голова страдальца упокоилась на груди отца.



- Не падай духом, сын мой, всё еще будет хорошо, все мы еще будем счастливы, - сквозь слезы ответил ему отец.



- Счастливы! Нет, не в этом мире, отец мой!



- Вивиан, дражайший сын, мать навестила тебя сегодня утром, но ты спал. Она была рада увидеть тебя мирно дремлющим.



- Но сны мои не были радостны. О, матушка! Ты умилялась не мне, ты умилялась своей скорби.



- Вивиан, любимый сын мой! Воистину, тебе следует обуздать свои чувства. В твоем возрасте игра еще не проиграна, хотя ты думаешь иначе. Немного отдыха, и я вновь увижу, как мой сын пользуется тем почетом в обществе, которого заслуживает.



- Увы! Отец мой, ты не знаешь, что я чувствую. Мой разум утратил свою остроту. О человек, что за тщеславный ты дурак! Природа слишком благодатна для тебя. Она дарует тебе лучших друзей, а ты не ценишь драгоценный дар, пока горе не отнимет у тебя даже дружескую заботу. О, отец мой! Зачем я тебя покинул? - и он лихорадочно схватил руку мистера Грея.



Время бежало вперед даже в этом доме скорби.



- Мальчик мой, - в один прекрасный день сказал сыну мистер Грей, - мы с матерью посовещались и думаем, что ты уже достаточно восстановил свои силы, для тебя будет лучше на некоторое время покинуть Англию. Новые впечатления путешествия освободят твой разум, не будоража его слишком сильно, и если к осени ты сможешь обустроиться где-нибудь на расстоянии тысяч миль от Англии, мы приедем к тебе, знаешь, это будет приятно. Как тебе этот маленький план?



Несколько дней спустя после получения этого предложения Вивиан Грей приехал в Германию. Несколько месяцев он скитался по этой прекрасной стране рек, среди которых царит Рейн, несравненный в своем очаровании, но в конце концов пилигрим стряхнул пыль с сапог в Гейдельберге - в этом городе Вивиан решил обосноваться. Воистину, это прекраснейший из городов, в котором романтическая дикость немецкого пейзажа смешивается с мягкой красотой Италии. Изобилие и безбрежность равнин заставляют вспомнить плодордные пространства Ломбардии, с одной стороны гранича с горами Бергштрассе, а с другой - с грядою Вогезов. Гейдельберг стоит на реке Некар, в ущелье Бергштрассе, среди гор, поросших виноградниками, его полуразрушенный замок поддерживает город, сурово возвышаясь над ним. В центре широкой равнины можно различить сияющие шпили Мангейма, Вормса и Франкенталя, прекрасный и обильный Рейн несется обильным потоком по этим богатым землям, получая поддержку от Некара. Гряда Вогезов простирается вдаль.



Маленькому мирку маленького городка, жителем которого стал Вивиан Грей, он не казался мужчиной с разбитым сердцем. Он не жил отшельником или мизантропом, очень пристрастился к охоте, особенно ему нравилось охотиться на диких кабанов, потому что больше всего на свете он боялся думать, больше всего его ужасало одиночество в своей комнате. Он просыпался рано, чтобы спастись от кошмарных снов, на рассвете он уже бродил по диким тропам Бергштрассе, или, вскарабкавшись на высокий горный хребет, любовался восходом солнца, а вечером плавал в лодке по освещенному звездами Некару.



КНИГА 5



ГЛАВА 1



О, быстрая Аааре! Твои воды бурлят благодаря снегам тысяч холмов, но кого питают твои кипящие воды? Рейн?



Будь покоен, о безмятежный Некар! Голубые волны бегут мимо виноградников, но воды кажутся спокойнее, когда соприкасаются с бурлящими волнами Рейна!



Как благоуханны берега, охлаждаемые темнозелеными волнами твоими, о безмятежный Майн! Но существует ли аромат более сладкий, чем аромат садов Рейна?



О пылкий Нае! Я бродил по твоим островам, слушая трели соловьев, и вопрошал бурные воды, зачем они заглушают музыку рощ? Они отвечали мне, что спешат в Рейн!



Красный Мозель! Твой поток свиреп, но почему твои глубокие воды заливаются румянцем, встречаясь с водами Рейна?



О ты, изысканный Маас! Как прозрачны твои ясные воды, словно жена склоняется перед супругом, твои прозрачные воды впадают в Рейн!



А ты, царственная Река-триумфатор, зардевшаяся от дани этих рек-вассалов! Ты и сама платишь дань, с гордостью завоевателя торопишься признать свой вассалитет! Но ни один более широкий поток не сможет восторжествовать над твоими услужливыми водами, только Океан, вечный Океан отвечает на призыв, чтобы принять твой поцелуй! Не как завоеватель, а как отец, он с гордой радостью приветствует свое одаренное дитя, потомка своего гордого имени, твой долг - его счастье, твоя дань, твоя собственная слава!



Вновь я на твоих берегах, несравненный Рейн! Весной своей юности я смотрел на тебя и считал непревзойденным. Твои влюбленные в виноград горы, твои бурные воды, твои хранящие традиции скалы, твои сияющие города, искрящиеся деревни на твоих извилистых берегах, твои старинные монастыри, твои серые безмолвные замки, пурпурная слава твоего лучезарного винограда, яркие краски множества цветов, аромат неба, мелодии птиц, гимны которых рассказывают о радостях их солнечных лесов - стали ли они сейчас менее прелестны, менее очаровательны, менее сладки?



В юности эмоции наши слишком остры, мы часто судим с горячностью, но первое впечатление от красоты, хоть часто и преувеличенное, редко бывает затем вытеснено другими впечатлениями: так же, как первый великий автор, книги которого прочел мальчик, почитается им потом всю жизнь как бессмертный, и первую красивую женщину, которую он встретит, он боготворит как наиболее достойную обожания, впечатления, которые мы получаем, любуясь пейзажами, впервые пробудившими наши романтические мечты, никогда не покидают наш разум и навсегда священны в нашей памяти: так великие умы, сыграв свою роль на театре мира, удаляются от блеска городов и судебных заседаний в сладкое уединение в места, случайно встретившиеся на их пути в начале их карьеры.



Но мы говорим о человеке, удалившемся из мира прежде времени.



Больше года прошло с тех пор, как Вивиан Грей покинул Англию. Образ жизни, который он на протяжении многих месяцев вел в Гейдельберге, мы уже описывали. Он чувствовал себя человеком с разбитым сердцем и искал смерти, смерть задерживалась, и это для него не было благословением, но чувства юности, обманувшие его в пылкие часы радости, так же предали его и в дни скорби. Он жил, и со временем начал замечать, что жизнь становится не столь тяжелой ношей. Правда вот в чем: если жребий человека - страдание, он также наделен счастьем забывать. Горе и забвение делят сежду собой нашу сущность, как Свет и Тьма делят поток времени. Не в природе человека выносить крайности, скорби вскоре убивают нас или уничтожают сами себя. Возможно, судьба Ниобеи - не басня, а рассказ о бессердечии нашей природы. В страдании людском есть этап, когда скорби падают одна за другой, как снег на айсберг. Воистину страшно думать, что спокойствие нашего духа основано не на размышлениях о прошлом, а на способности это прошлое забывать, но, хотя спокойствие духа мы получаем в лучшем случае благодаря психологическому опиату, оно все-таки ценно, а Забвение, в конце концов, справедливый судья. Если мы сохраняем лишь слабое воспоминание о блаженстве, справедливо, если суровый удар скорби, принеся горечь, будет краток. Но, чувствуя, что ему следует вернуться в мир, Вивиан Грей решил, что он должен относиться к человечеству иначе и рассмотреть устремления людей под другим углом зрения. Он очнулся от своей тайной скорби другим существом, как водная нимфа после первых объятий, он проснулся с новой одержимостью, не просто столь же дивной, как душа Ундины, но и обретенною дорогой ценой и дарующую горькие плоды. Нифма


пробудилась для новых удовольствий и новых скорбей, и, невинная, как младенец, считала человечество богом, а мир - раем. Вивиан Грей понял, что это божество - медный идол, а Эдемский сад - дикая пустошь: если речная нифма обрела душу, Вивиан Грей получил Опыт.



Опыт - загадочная сущность! Его результат ощущают все, но его природу никто не в состоянии описать. Отец предупреждает сына об опасности твоего обретения, иногда смотрит на тебя как на лекарство для своего отпрыска и как на свое собственное утешение. Мы слышим о тебе в детской, мы слышим о тебе в свете, читаем о тебе в книгах, но кто познает тебя, пока не подвергнется твоему воздействию, и кто обретет тебя, столь овеянного славой, пока не поцелует свои цепи? Обрести опыт - работа для всех и всеобщее проклятие, ты необходим для нашего счастья, и в то же время - разрушаешь наше блаженство, ты - спаситель и разрушитель всего, наш лучший друг и горчайший враг, ты учишь нас правде, и эта правда - отчаяние. Молодежь Англии, если бы ты смогла решить эту головоломку!



Проснуться от ярких надежд и понять, что всё - тщета тщеславия, отказаться от своих коварных планов и понять, что всё бесполезно - твоя горькая, но, безусловно, неминуемая судьба. Побег невозможен, отчаяние - цена убежденности. Сколько столетий минуло с тех пор, как Соломон в своих кедровых дворцах пел о суетности человеческой природы! Хотя его арфа была из золота, а трон - из слоновой кости, чувства его были не менее остры, а убежденность - не менее полной.



Сколько мудрецов появилось в разных странах с тех пор, как царь Иерусалима провозглашал свою печальную философию! Но этот пузырь тщеславия по-прежнему сияет и прельщает, и это будет длиться вечно.



Генеалогия Опыта коротка: Опыт - дитя Мысли, а Мысль - дитя Действия. Мы не можем изучать людей по книгам, и не можем на основании письменных описаний составить более точное представление о движениях человеческой души, чем о движениях природы. Человек может читать всю жизнь и не иметь представления о движении горного потока, или о том, как качаются ветви в сосновом лесу в бурю, точно так же человек может всю жизнь изучать в кабинете сердца своих собратьев, но не иметь представления о силе амбиций или жажде ненависти.



Только когда мы действуем сами или видим, как действуют другие, когда мы формируем себя под влиянием своих страстей и видим, как создают себя другие, если наши большие надежды были воплощены в жизнь или отвергнуты, после того, как нам откроется человеческое сердце, мы получаем первую возможность думать, нам неожиданно открывается вся правда, мы спрашиваем себя, мудро ли терпеть такое беспокойство ума, такое волнение духа, терзания души, добиваться того, что завтра может надоесть, или, в лучшем случае, будет радовать лишь несколько лет - именно тогда мы начинаем понимать бренность всего человеческого, именно тогда изречения мудрецов и предупреждения пророков получают объяснение и становятся понятны, именно тогда мы получаем Опыт.



Вивиан Грей собрался второй раз присоединиться к огромной раздраженной толпе существ, настойчиво ищущих таинственный талисман Счастья. Нельзя вообразить, чтобы он питал какую-либо надежду стать успешным первопроходцем. Он считал, что самое счастливое мгновение в жизни человека - именно чувство моряка, избежавшего кораблекрушения, сама вера в то, что его желания могут сбыться, величайшее благословение для человека.



Насколько обоснованна была его вера, как он преуспел во время своего второго путешествия в этом огромном океане жизни - об этом наше дальнейшее повествование. Бывали мгновения, когда ему хотелось не быть философом и не иметь опыта, в эти мгновения он оглядывался назад на утраченный рай своего невинного детства, в те прекрасные мгновения, когда в водах спокойной реки его Жизни отражалось безоблачное небо Надежды!



ГЛАВА 2



Вивиан придержал поводья коня в буковой роще, потом выехал на дармштадский тракт, ведущий прямо во Франкфурт. Толпа, кажется, росла с каждой минутой, но, поскольку все они спешили в одном направлении, его продвижению никто особо не мешал. Во Франкфурте проходила ярмарка, на всех лицах сияло воодушевление, которое мы всегда наблюдаем на больших собраниях наших ближних, неважно, собались они для убийства, получения удовольствия или прибыли, собираемся ли мы присоединиться к банкету, к битве или к ярмарке. На вершине холма стоит старая римская башня, с этой точки взору Вивиана предстал цветущий город Франкфурт, его живописный Собор, многочисленные виллы и красивые сады посреди плодородной долины Майна. Пересекая мост через реку, толпа становилась столь плотной, что пройти сквозь нее было почти невозможно, Вивиан с величайшими трудностями пролагал свой путь по старым узким извилистым улочкам со множеством высоких старинных домов с тяжелыми ставнями и зубчатыми шпилями. Но строения эти в данный момент не встречали путешественника, как обычно, своей мрачной наружностью с налетом старины: их внешние стены в большинстве случаев были завешены широкими полотнищами ярких цветов - в основном красного, голубого и желтого. Эти знамена торговли были призваны не только продемонстрировать качество товара, продававшегося внутри, но также и сообщить любопытному путешественнику имя и нацию предприимчивых владельцев. Надписи на немецком, французском, русском, английском, итальянском, и даже на иврите, удивительные письмена на каждом образчике шерсти, и, словно этого было недостаточно, чтобы привлечь внимание прохожего, активного подмастерья или помощника, добавлен красноречивый комментарий об исключительной честности владельца. Городские площади и другие открытые пространства, воистину, любая местность, огражденная от быстрых колес тяжелого старомодного экипажа франкфуртской аристократии и от горячих копыт их лоснящихся длиннохвостых коней в упряжке, уставлены большими броскими киосками, ломившимися от накопленных богатств всех стран мира. Французские шелка и часы соперничали с манчестерскими хлопчатобумажными тканями и шеффилдскими столовыми приборами, привлекая зевак и заманивая их в ловушку, сияли венецианские цепочки, неаполитанские кораллы и венские чубуки, возвышался киоск знаменитого книгопродавца, ждущего грядущей Лейпцигской ярмарки, которая должна была немного компенсировать вялые продажи и дурной вкус жителей Франкфурта, тут же стоял продавец болонских сосисок, абсолютно уверенный, что в некоторых вопросах вкус у франкфуртской публики абсолютно нешуточный. Все шумели, торговались и заключали сделки, ссорились и разговаривали на всех языках, Вивиан Грей был доволен, хотя у него не было возможности получить или потратить деньги.



Наконец, Вивиан достиг Центральной улицы, толпа здесь была не менее плотной, но места было больше, поэтому ему удалось вовремя прибыть в гостиницу «Римский император», в которой он остановился. Ему долго пришлось ждать, чтобы узнать, почтил ли сейчас барон Юлиус фон Кенигштайн сие респектабельное заведение своим присутствием, поскольку, несмотря на то, что иногда Вивиану удавалось добиться аудиенции вечно спешащего писателя, у этого типа была привычка никогда не отвечать в вспешке на вопрос, с которым к нему обратился путешественник. Пока Вивиан размышлял над этой дилеммой, его поприветствовал величавый мужчина ростом выше среднего. Он был в прекрасной военной форме зеленого цвета с золотыми позументами, вышивкой и сияющими аксельбантами. На треуголке развевался пестрый плюмаж, на широком золотом поясе висело оружие необычной формы и дорогой отделки. Человек этот был столь же чопорен и величественен, сколь блестящ. Он старательно защищал свои глаза от осквернения встречей с земной юдолью, его крепко сидящая на голове шея редко снисходила до того, чтобы изменить свое перпендикулярное положение. Сюртук его был застегнут до подбородка, все пуговицы на груди застегнуты, исключение он сделал лишь для одного маленького отверстия, элегантно заполненного изящным белым батистовым платком со стойким ароматом парфюма. Этим великолепным джентльменом, которого по ошибке можно было принять за курфюрста Немецкой империи, если бы таковая существовала, или хотя бы за мэра города, оказался ливрейный лакей барона фон Кенигштайна, и благодаря его учтивому содействию Вивиан вскоре поднимался по лестнице Римского императора.



Вивиана провели в апартаменты, в которых, как оказалось, завтракали три-четыре человека. Мужчина средних лет и яркой внешности резко поднялся с усыпанного подушками мягкого кресла и протянул руку в приветствии.



- Дорогой мистер Грей! Я оставил записки для вас во всех главных гостиницах города. А как поживает Евгений? Необузданный темперамент, как для студента, но прекрасное сердце, и вы были столь добры к нему! Он чувствует себя стольким вам обязанным. Вы будете завтракать? О! Вижу, вы улыбаетесь моему предположению, что путешественник еще не завтракал. Вы приехали сюда из Гейдельберга сегодня утром? Невероятно! Всего лишь из Дармштадта! Я так и думал! Значит, прошлым вечером вы были в Опере. И как вам маленькая синьора? Мы собираемся ее заполучить! Доверьте это лучшим людям Франкфурта! Прошу, садитесь, воистину, я забываю общепринятые законы вежливости. За удовольствием иметь друзей следует удовольствие представить их друг другу. Князь, для вас будет огромной радостью познакомиться с моим другом мистером Греем. Мистер Грей, князь Сальвински! Мой близкий друг, князь Сальвински. Граф Альтенбург! Мистер Грей! Мой близкий друг граф фон Альтенбург. И шевалье де Боффлер! Мистер Грей! Мой близкий друг шевалье де Боффлер.



Барон Юлиус фон Кенигштайн был министром парламента Франкфурта, высшего органа власти в немецком городе. Сам он был низкого роста, но деликатного телосложения, немного лысоват, но, поскольку ему было всего тридцать пять лет, вряд ли это было связано с его возрастом, а оставшиеся его волосы - черные, лоснящиеся и завитые, доказывали, что их собратья-завитки были утрачены недавно. Черты его были мелки и непримечательны, выделялись лишь огромные влажные черные глаза, которые вряд ли могли принадлежать стоику, сияя выразительностью и бесконечным оживлением.



- Насколько я понимаю, мистер Грей, вы на постоянной основе занимаетесь философией. Молю вас, скажите, кто ваш любимый наставник? Кант или Фихте? Или взошла какая-то новая звезда, открывшая происхождение нашей сущности и доказавшая, что есть не нужно? Граф, позвольте положить вам еще немного этих сосисок с заварными пирожными. Со слов Евгения, боюсь, я понял, что вы почти погибли, жаль так говорить, хотя я жажду стать вашим лекарем и способствовать вашему исцелению, Франкфурт предоставляет мне слишком мало средств для вашего лечения. Если бы вы еще раз выбили для меня назначение в ваш веселый Лондон, я действительно смог бы добиться какого-то эффекта, или хотя бы будь я в Берлине, или в вашей очаровательной Вене, граф Альтенбург! (граф кивнул), или в этом раю женщин, Варшаве, князь Сальвински! (князь кивнул), или в Париже, шевалье!! (шевалье кивнул), вам было бы сложно найти извинения для грусти в обществе в обществе Юлиуса фон Кенигштайна! Но Франкфурт, да, де Боффлер?



- О, Франкфурт! - вздохнул французский шевалье, который тоже был прикреплен к миссии в этом городе, но думал о веселых бульварах и блестящем Тюильри.



- Мы - истинные граждане этого города, - продолжил барон, сделав смачную понюшку табаку, - истинные граждане! Вы нюхаете табак? - и он протянул Вивиану золотую табакерку, украшенную головой в короне в обрамлении бриллиантов. - Подарок короля Сардинии в благодарность за проведенные мною переговоры о браке герцога ..... с его племянницей, а кроме того, я уладил давно кипевший спор о праве на ловлю анчоусов на левом берегу Средиземного моря.



- Но женщины, - продолжил барон, - женщины - совсем другое дело. Можно найти некую отраду у маленьких буржуазок, которые весьма рады избавиться от своих деловых ухажеров, после вальса ведущих светские разговоры о векселях вперемешку с рассказами о патриотической любви к своему вольному городу и легкой болтовней о том, что они называют «изящными искусствами», о своих ужасных коллекциях «малых голландцев»: настоящая школа живописи, нечего сказать! Капуста кисти Герарда Доула и канделябр кисти Миериса! Возьмите миску супа и согрейтесь, пока его светлость продолжает свой рассказ о том, как он до смерти замерз нынешней весной на вершине Монблана. Как это было, князь?



- Ваша светлость много путешествует? - спросил Вивиан.



- Я повидал некоторые страны. Это весьма интересно, когда вы молоды, но когда больше узнаете о жизни, новизна рассеивается, восхищение исчезает. Я посетил все уголки земного шара. В Европе я видел всё, кроме чудес князя Гогенлоэ. В Азии - всё, кроме руин Вавилона. В Африке я видел всё, кроме Тимбукту, а в Америке - всё, кроме гор Крокера.



После еды австрийцы больше всего интересуются музыкой, и графа Альтенбурга, который имел несчастье в данный момент поглотить один из огромных источников своего удовольствия, теперь волновал вопрос, сможет ли он найти какое-то утешение благодаря второму. Резко отодвинув тарелку, он сказал с беспокойством:



- Джентльмены, может ли кто-то из вас сказать мне, какова вероятность прихода синьоры?



- Сегодня никаких новостей, - печально сказал барон, - я почти в отчаянии. Что вы думаете о последних записках, которыми мы обменялись?



- Очень мало шансов, - сказал шевалье де Боффлер, качая головой. - Воистину, все эти бургеры со своим нарочитым энтузиазмом очень плохо управляют делами. Ни одна опера не сможет преуспеть, если ею не дережирует комитет аристократов.



- Конечно! - подтвердил барон. - Тогда у нас точно будут самые лучшие певцы, мы в первом же сезоне попадем в газеты.



- Думаю, фон Кенигштайн, это намного лучше, чем оплачивать наши счета и не получать никакого удовольствия.



- Но, - продолжил барон, - эти увальни-бюргеры с их нарочитым энтузиазмом, как вы хорошо подметили - кто мог бы предположить, что они - такие неофиты в дипломатии! Каков бы ни был вопрос, я могу, по крайней мере, положить голову на подушку с чувством выполненного долга. Разе я, де Боффлер, не лучше всех веду переговорыс точки зрения обоснованной выполнимости и общей выгоды? Кто составил протокол, позвольте узнать? Кто препятствовал интригам английского министра, лорда Амелиуса Фицджеральда Борофби? Кто всю ночь бодрствовал в обществе друга синьоры, русского посланника барона Сквалонова, который пытался договориться, чтобы ему предоставили дополнительную карету? - сейчас представитель высшего органа власти немецкого города выглядел, как патриот в отставке, который чувствует, что заслуживает орденскую ленту.



- Несомненно, дорогой мой фон Кенигштайн, - эхом вторил ему французский поверенный, - думаю, каков бы ни был результат, я вспоминаю эти переговоры с чувством удовлетворения. Если договоренность останется неизменной, как я того желаю, особенно - для министров Великих Держав, я уверен, синьора будет петь сегодня вечером в Опере.



- В чем сейчас разногласие? - спросил австриец.



- Разногласие ужасное, - ответил барон. - Леди потребовала двадцать столовых приборов, два стола, два экипажа, один из которых, как я договорился, будет каретой, так что город мне за это должен, и что еще? Только городскую усадьбу с обзаведением. Я работал над этим денно и нощно, в конце концов, согласовал эти условия с муниципалитетом, леди должна была приехать из Дармштадта, чтобы подписать договор и скрепить его печатью. Во время поездки она, черт возьми, заинтересовалась сельской виллой крупного еврейского банкира, и с этого мгновения все договоренности пошли прахом. Мы предлагали ей всё: сельский замок военного коменданта, сельскую ферму его жены, виллу директора Оперы, дачу нашей нынешней примадонны - всё тщетно. Мы даже намекали на временное пристанище в королевской резиденции по соседству, но бесполезно. Банкир и синьора - люди в равной мере неуступчивые, а Франкфурт в отчаянии.



- Она могла бы подписать договор и скрепить его печатью в Дармштадте! - с негодованием воскликнул граф.



- Конечно! Они должны были исполнить ее каприз и заполучить ее, пока она была полна энтузиазма.



- Раз уж речь зашла об оперных дивах, - начал польский князь, - помню графиню Качински...



- У вашей светлости пустая тарелка, - быстро парировал барон, у которого не было настроения слушать истории.



- Ничего больше не надо, спасибо, - продолжил князь, - как уже было сказано, помню графиню Качински...., - но в это мгновение дверь открылась, вошел Эрншторфф и вручил барону депешу, рекомендуя ее особому вниманию его сиятельства.



- Дела, я полагаю, - сказал полномочный представитель, - могут подождать до завтра.



- От М. Кларионета, ваше сиятельство.



- От М. Кларионета! - нетерпеливо воскликнул барон и разорвал конверт с посланием. - Джентльмены! Поздравьте меня, поздравьте себя, поздравьте Франкфурт, - и обессиленный дипломат облокотился на спинку кресла. - Она наша, Сальвински! Она наша, фон Альтенбург! Она наша, дорогой мой де Боффлер! Мистер Грей, вам невероятно повезло: синьора подписала договор и скрепила его печатью, всё улажено - она будет петь сегодня вечером! Какой прекрасный орган власти - муниципалитет Франкфурта ! Какое величие души! Какой подлинный энтузиазм! Да, де Боффлер?



- Воистину подлинный энтузиазм, - воскликнул шевалье, всеми силами души ненавидевший немецкую музыку и насвистывавший сейчас себе под нос мелодию из «Белой дамы».



- Но помните, друг мой, это тайна, тайна кабинета, муниципалитет должен иметь удовольствие объявить о мероприятии городу общественным декретом - это будет честно. Чувствую, мне достаточно лишь намека, чтобы заручиться вашим молчанием.



Все тут же торжественно поклялись хранить тайну и разошлись, потому что каждый из участников вечеринки спешил первым поделиться радостным известием в своих кругах, тем самым лишив парламент Франкфурта с таким трудом добытого удовольствия. Барон находился в прекрасном расположении духа и велел подать экипаж, чтобы отвезти Вивиана к крепостному валу, где собирался познакомить его с самыми фешенебельными красавицами в преддверии вечернего триумфа.



ГЛАВА 3


Вивиан провел очень приятную неделю во Франкфурте. В бароне и его друзьях он нашел именно тех компаньонов, в которых нуждался: их разговоры и устремления отвлекали его, не занимая его ум и не оставляя времени для тяжких раздумий. Бывали мгновения, когда барон не казался ему легкомысленным и легковесным. Его сительство посетил большинство стран и извлек пользу из этих путешествий. Его вкус в отношении изящных искусств был равен его знаниям об искусстве, а благодаря знакомству со многими выдащимися людьми Европы его беседы обогащало множество анекдотов, рассказывать анекдоты у него был талант, следует воздать ему должное. Кажется, иногда барону нравилось показывать Вивиану, что он - не просто фальшивый светский щеголь, лишенный каких-либо чувств и думающий лишь о себе: он с удовольствием возвращался к мгновениям своей жизни, когда его страсти бурлили, и, искренне признавая ошибки молодости, милостиво их себе прощал. Вскоре они с Вивианом стали теми, кого свет зовет друзьями, то есть, эти мужчины не возражали против обеда в обществе друг друга, при условии, что обед будет хороший, помогали друг другу в затруднительных ситуациях, при условии, что помощник не берет на себя какую-то личную ответственность, и жили под одной крышей, при условии, что каждый распоряжался своим временем по личному усмотрению. На самом деле Вивиан и барон пошли еще дальше: их можно было назвать близкими друзьями, потому что его сиятельство убедил нашего героя поехать с ним летом в Бат или Эмс, на знаметиный немецкий водный курорт в герцогстве Нассау на берегах Рейна.



Завтра утром они должны были тронуться в путь. Франкфуртская ярмарка шла уже месяц и близилась к концу. Яркий солнечный день клонился к закату, когда Вивиан, избегая центальных улиц и прелестей Браунфельса, или крупных магазинов возле Биржи, направился к более отдаленной и старинной улочке. Когда Грей пересекал маленькую площадь, его внимание привлекла толпа, собравшаяся вокруг фокусника, который стоял на маленькой тележке, превращенной в сцену, и на фоне зеленого занавеса обращался с речью к зрителям. Он говорил с горячностью, что, видимо, действовало на зрителей, во всяком случае, Вивиан пришел к такому выводу, поскольку толпа все время осыпала фокусника бурными аплодисментами.



Мужчины, которых толпа прижимала ближе к сцене, кричали и аплодировали, любопытные матери изо всех сил старались поднять своих сосунков повыше, чтобы те смогли как можно раньше получить надлежащее представление о силе магии и поняли, что материнские угрозы, которыми их иногда осыпают дома, не просто пустая похвальба. Мужчины были в треуголках, чопорных праздничных сюртуках и с длинными трубками, женщины - в сатиновых платьях с яркими узорами, в плотно завязанных капорах или шляпах с серебряными украшениями, дети с открытым от изумления ртом и длинными волосами могли бы послужить отличными моделями для немецкого или фламандского живописца. Вивиан присоединился к толпе зрителей, и нельзя сказать, что происходящее его не заинтересовало.


Внешности фокусник был необычной. Ростом не выше пяти футов, но столь изящного телосложения, что напоминал скорее мальчика, чем гнома. Верхняя часть его лица вылеплена даже изящно, сияющие черные глаза подчеркивали круглый лоб, не совсем скрытый коротко подстриженными лоснящимися волосами, лицо светлое, но оливкового оттенка, нос - маленький и прямой, резко контрастировавший с его огромным ртом, тонкие посиневшие губы редко закрывались и, следовательно, не скрывали большие квадратные зубы, хоть и очень белые, но торчавшие в разные стороны и столь массивные, что они казались почти двойными. Этот огромный рот, поддерживаемый большими челюстями, столь сильно привлекал внимание зрителей, что не сразу вы замечали колоссального размера уши, также украшавшие это необычное лицо. Костюм этого существа был не менее примечателен, чем его природный облик. Нижняя рубашка из мягкой кожи закрывала шею, кисти рук и щиколотки, где застегивалась большими запонками из золота или какого-то позолоченного материала.



Этот наряд, а также - некая разновидность гусарского мундира из зеленой ткани почти без украшений, если не считать ярко-красную полоску, являлся единственным покровом фокусника, который держал в руке легкую шляпу с пером и обращался к зрителям. Темой его речи был панегирик себе и сатира на всех остальных фокусников. Он был единственным фокусником, настоящим, достойным наследником магов прошлого.



- Если бы я рассказал вон тому широколицему господину, - продолжал фокусник, - который сейчас стоит напротив и глазеет на меня, что этот жезл - на самом деле жезл Аарона, вероятно, он назвал бы меня лжецом, а если бы я сказал ему, что он - сын своего отца, он не счел бы это чудом! Но разве это возможно доказать? Друзья мои, если я - лжец, значит, все в этом мире лжецы, но любому, кто пойдет и объявит об этом в Браунфельсе, раскроят череп. Не всякую правду нужно говорить, и не за всякую ложь надо наказывать. Я уже вам говорил, что лучше вам потратить свои деньги, глядя на мои фокусы, чем потягивая шнапс у камелька, но все же, друзья мои, это может оказаться ложью. Я сказал вам, что прибыль от сегодняшнего мероприятия передадут некой бедной и достойной персоне из этого города, но, возможно, я заберу эти деньги себе. И что с того! Если я скажу правду, вы, вероятно, раскроите мне череп. Такова награда за правду? O, поколение гадюк! Друзья мои, что есть истина? Кто может найти ее во Франкфурте? Предположим, господин булочник, я зайду к вам сегодня на ужин: вы примете меня, как пристало соседу, предложите чувствовать себя как дома и делать всё, что я хочу. Не так ли? Вижу, вы улыбаетесь, словно мой визит вынуждает вас выставить одну из бутылок вашего лучшего асманхаузена!



Тут толпа рассмеялась, поскольку нам всегда нравится, когда речь идет о проверке чужого гостеприимства, хотя у нас нет возможности самим поучаствовать в увеселениях. Булочник выглядел глупо, как любой человек, которого выделили в толпе.



- Ладно-ладно, не сомневаюсь, его вино будет столь же готово к употреблению, как и ваш табак, господин кузнец, или вафля из вашей корзины, мой честный продавец пирожных, - произнеся эти слова, фокусник поднял на длинном тонком жезле корзину вопящего странствующего кондитера и тут же начал швырять содержимое корзины в свой рот со скоростью до смешного невероятной. Толпа снова разразилась смехом, но на этот раз честный пекарь с легкой душой к ней присоединился.



- Не смущайтесь, мой маленький продавец заварных пирожных: если вы честны, вас ждет процветание. Разве я не говорил, что прибыль от сегодняшнего мероприятия пойдет самым бедным и самым честным? Если запас ваших товаров находился в этой корзине, мой продавец малиновых пудингов, сейчас вы - действительно не самый богатый человек из здесь присутствующих, следовательно, если натура у вас честная, иными словами, если вы жульничаете всего лишь пять раз в день и отдаете десятину от мошенничества беднякам, вы получите выгоду. Спрашиваю вас еще раз, что есть истина? Если я ужинаю с пекарем и он говорит мне, что я могу делать всё, что пожелаю, со всем, что принадлежит ему, а я после этого поцелую его жену, он даст мне пинка, хотя мне, может быть, приятно целовать его жену, если ее дыхание сладко.



Спрашиваю у вас еще раз, что есть истина? Говорят, истина лежит в колодце, но, вероятно, это ложь. Откуда нам знать, что истина не спрятана в одной из этих коробочек? - спросил фокусник, надел шляпу и протягул некую маленькую табакерку высокому зверовидному одноглазому богемцу, пришедшему с товарищем из австрийского гарнизона в Майнце.



- Я вижу только одну коробку, - гаркнул солдат.



- Это потому что у тебя только один глаз, дружище, открой второй, и ты увидишь две коробочки, - медленно и зло произнес фокусник, вытянув шею и протягивая руку с мерзкой коробочкой.



- Сейчас, клянусь Черной Мадонной Альтеттинга, я тебе рот заткну, свиной рубец! - рявкнул взбешенный богемец.



- Убийство! Защита вольного города от императора Австрии, короля Богемии, Венгрии и Ломбардии! - и мошенник отступил к самому краю сцены, трогательно дрожа от страха, спрятался за зеленым занавесом, из-за краешка которого видна была лишь его голова, или, скорее, огромный красный язык, всячески дразнивший невезучего солдата, а потом вернулся обратно в рот, что позволило фокуснику снова завопить: «Убийство!» и воззвать к привилегиям вольного города Франкфурта.



Когда солдат слегка поостыл, чародей снова вышел на авансцену и, передвинув свой маленький магический столик в угол, зажег две восковые свечи, поставил их по краям сцены, снял гусарский мундир и начал передразнивать обезьяну - животное, на которое он при слабом освещении в своем странном костюме очень походил. Сколь изумительны были его проделки! Сначала он грабил рисовую плантацию, потом раскалывал кокосовые орехи, потом умывался и прихорашивался правой лапой, и наконец - бегал наперегонки со своим собственным хвостом, по такому случаю забавным придатком к его телу остроумно служил кусок старого просмоленного каната. Его прыжки были столь забавны, что заставили аплодировать даже его врага, одноглазого сержанта, и, осмелев благодаря одобрению, фокусник перешел от пародирования обезьян к пародированию людей. Сначала он напился, как голландец, и кружился с тысячью проклятий, к вящему веселью толпы, потом вдруг начал курить, как пруссак. Невозможно было представить что-либо более замечательное, чем вид самодовольной и напыщенной невозмутимости, с которым он выдувал кольца дыма из своей трубки.



Зрители продолжали аплодировать, и одноглазый богемский сержант, довольный тем, что его противник превратился в посмешище, бросил миму монету.



- Попридержи этот крейцер, дружище, - сказал фокусник, - потому что вскоре ты будешь должен мне больше: мы еще не в расчете. Друзья мои, я был пьян, как голландец, я курил, как пруссак, а теперь я буду есть, как австриец! - и тут огромный рот актера, кажется, стал еще в сто раз больше, со злорадством во взгляде он снова потянулся к полуопустошенной корзине несчастного кондитера.


- Клянусь Черной Мадонной Альтеттинга, ты - наглый мошенник! - рявкнул австрийский солдат.



- Ты снова вышел из себя, - отрезал обжора с полным ртом, - как сложно тебе угодить! Ладно, если австрийцев трогать нельзя, как насчет богемцев! Высокий одноглазый богемский сержант с аппетитом свиньи и печенью ящерицы?



- Клянусь Черной Мадонной Альтеттинга, это уж слишком! - с этими словами сержант бросился на фокусника.



- Держите его! - закричал Вивиан Грей, потому что толпа в страхе расступилась перед солдатом.



- Благородный голос под черным плащом! - воскликнул фокусник. - Но я не нуждаюсь в помощи, - и с этими словами фокусник поразительно ловко перепрыгнул через головы двух или трех детей, глядящих на него широко открытыми глазами, и опустился на загривок огромной шеи сержанта, впился указательными пальцами в уши солдата и пригрозил, что тот час же расцарапает их, если тот не успокоится. Товарищ сержанта, конечно же, поспешил ему на помощь, но Вивиан задержал его и попытался уладить дело:



- Друзья мои, уверен, веселое словцо на ярмарке не заслуживает наказания с помощью оружия! Что пользы жить в вольном городе Франкфурте, или в любом другом городе, если на шутки отвечают проклятьями, а легкий смех встречают тяжелым ударом? Избегайте кровопролития, если возможно, но не вмешивайтесь в работу фокусника. Его дело - остроты и подколки, впервые вижу, чтобы арестовали шута. Идемте, друзья мои! - сказал он солдатам. - Нам лучше уйти, люди столь солидные, как мы с вами, не должны смотреть на это фиглярство.



Австрийцы поняли комплимент Вивиана буквально и без сожалений отступили с чувством собственного достоинства, а толпа, которую воодушевило вмешательство Вивиана, ринулась в бой. Вивиан удалился, как только смог прокрасться незамеченным, но лишь после того, как фокусник его поблагодарил.



- Я знал, что под этим плащом - благородная кровь. Если хотите увидеть Таинство Распятия с Воскресением и настоящие феерверки, начало в восемь, вас пустят бесплатно. Я знал, что под этим плащом благородная кровь, однажды, когда ваша светлость попадет в беду, обратитесь к Эсперу Георгу!



ГЛАВА 4



Поздно вечером бричка остановилась в почтовом отделении Кобленца. Только что прибыл паром из Бингена, и дородный судья с Дуная, высокий сухопарый прусский офицер, английский художник, делающий наброски, два студента Университета и какие-то мануфактурщики, возвращающиеся с Франкфуртской ярмарки, энергично обедали за длинным столом в центре комнаты, трапеза была обильная - квашеной капусты, вишневого супа и острых сосисок хватало на всех. Столь велики были аппетиты сих достойных господ, что появление новоприбывших, которые садились за маленький столик в углу, едва ли кто заметил, и в течение получаса был слышен только звук жующих челюстей, звон ножей и вилок. Сколь удивителен вид дюжины голодных людей, которые намерены съесть свою жертву! Что за шумная тишина! Наконец, раздался голос человека. Говорил толстый судья - человек компанейский, исполненный чувства собственного достоинства и бережливый: менее чем через две минуты после начала его речи его характер стал очевиден для всех в комнате, хотя он льстил себе мыслью, что его тайная цель скрыта ото всех. Устав от разведенного мозельского, которое поставили на стол бесплатно, судья пожелал насладиться бокалом более благородного напитка, но, узнав о цене бутылки хорошего рудесхаймера, решил скооперироваться с одним или двумя джентльменами, но все же, не забывая о своем высоком положении, он чувствовал, что не может предстать в таком свете перед кем-то из своих неудачливых просителей.



- Это мозельское очень разбавлено, - заметил судья, качая головой.



- По-моему, очень достойное столовое вино, - сказал художник, повторно наполняя свой бокал, а потом вернулся к наброску - это был отдаленный портрет черным мелом достопочтенного судьи собственной персоной.


- По-моему, очень достойное вино, - поклялся пруссак, беря бутылку. Учитывая поддержку офицера, шансов уже не оставалось.



Мануфактурщики даже это разбавленное мозельское разбавили водой, так что их сложно было рассматривать в качестве веселых собутыльников, остались одни студенты. Немецкий студент не прочь приложиться к бутылке, но пьет в основном пиво. Но судья не питал особой благосклонности к этой братии - это был благонадежный человек размеренной жизни, он не жаловал скандалы, дуэли и другие, еще более бесславные нарушения, все гнусности, кроме пития пива и жевания табака, к которым очень пристрастились немецкие студенты, но в данном случае что ему оставалось делать? Он предложил студенту, который сидел ближе всего, понюшку, чтобы завязать знакомство и поддержать благодушное настроение. Студент засунул большой палец в табакерку, ему помогал иностранец, и ему удалось высыпать половину содержимого, проворчал что-то вроде благодарности, а потом покинул свое место, словно слишком тепло поощрил дерзкое вторжение филистимлянина, который не был ему представлен.



Мануфактурщик перестал потягивать свой мягкий напиток и достал из кармана письмо, от которого оторвал оборот и начал аккуратно собирать указательным пальцем частицу рассыпавшегося табака в маленькую пирамидку. Сформировав пирамидку, он легко смел ее на бумагу, затем свернул и спрятал в карман, сейчас предусмотрительному купцу хватало освежения органов чувств благодаря частицам табака, оставшимся на ногте.



- Официант, бутылку рюдесхаймера! - рявкнул судья. - И если какой-нибудь джентльмен или джентльмены захотят ко мне присоединиться, они могут это сделать, - добавил он уже тише. Никто не ответил, бутылку поставили на стол. Судья медленно наливал яркую желтую жидкость в высокий бокал, по ободку украшенный очаровательным венком из листьев винограда: мгновение он держал бокал возле лампы, чтобы глаза привыкли к еще более усилившемуся прозрачному сиянию его содержимого, а потом решительно вылил вино в глотку, позволил ему на мгновение задержаться на нёбе, потом произнес выразительное 'ба!', вдохнул воздух и откинулся на спинку кресла. Студент тут же налил себе бокал из той же бутылки и выпил его. Судья окинул его взглядом, а про себя порадовался, потому что его веселый собутыльник, хоть и был человеком грубым, уменьшил стоимость бутылки, которая составляла почти зарплату за день, так что он вновь наполнил свой бокал, главным образом - для того, чтобы обеспечить себе честную порцию. Судья видел, что студент пьет быстро, и, хотя он не любил спешку в удовольствиях, счел благоразумным держать подле себя наполненный стакан.



- Надеюсь, господа, ваше путешествие было приятным, - воскликнул мужчина, только что вошедший в комнату. Решительно подойдя к столу, он втиснулся между двумя мануфактурщиками, которые спокойно освободили для него место, а потом поставил перед собой маленькую квадратную коробочку, быстро открыл ее и, сметя в сторону тарелки и бокалы, начал раскладывать на столе кубки, шарики, кольца и другие загадочные предметы, которые обычно носит с собой фокусник.



- Надеюсь, господа, ваше путешествие было приятным. Я думал о вас весь день (произнеся это, он расставил кубки). Больше всего я интересуюсь собой, но на втором месте - мои друзья (с этими словами он рассыпал рис). Я прибыл сегодня из Страны Фей (тут он показал фокус). Не одолжит ли мне кто-нибудь из джентльменов платок? Теперь, сэр, завяжите любой узел, какой вам угодно: крепче, крепче, самый крепкий, какой у вас получится, а теперь тяните! Что же, сэр, где ваш узел?



Тут большинство гостей добродушно рассмеялись над фокусом, который веселил их сотню раз прежде. Но благородный судья не любил столь банальные развлечения, и, кроме того, считал, что весь этот шум портит удовольствие от вина и мешает ему наслаждаться ароматом рудесхаймера. Кроме того, настроение у судьи было не очень хорошее. Студент, как оказалось, плохо себе представлял правила честного партнерства: он не то что не делал умеренные глотки, следуя скромному примеру своего компаньона по бутылке, но еще и наполнил бокал своего университетского друга, и даже предложил заветную зеленую склянку соседу-мануфактурщику.



Этот простой парень скромно отказался от предложенного. Тот неожиданный факт, что незнакомец пьет за его здоровье, кажется, сам по себе произвел на него огромное впечатление, и, добавив еще немного воды в свой уже разведенный напиток, он почтительно поклонился студенту, который, в свою очередь, его не заметил. Все эти малозначительные обстоятельства мешали судье смеяться над представлением нашего друга Эспера Георга - вряд ли нужно сообщать, что фокусником был именно он. Повелитель кубков и шариков заметил, что судья не в духе, и, по своему обыкновению, начал ему досаждать.



- Вы выберете карту? - спросил волшебник у судьи с самым скромным видом.



- Нет, сэр!



Эспер Георг выглядел так, словно кается в том, что обратился к судье слишком вольно, так что, дабы компенсировать свое некорректное поведение, он спросил у судьи, не будет ли тот столь любезен одолжить ему свои часы. Судья был зол и полон решимости осадить этого навязчивого человека.



- Я не из тех, кого развлекают фокусы, которые были известны еще его дедушке.



- Дедушка! - завопил Эспер. - Что за чудесный у вас дедушка, должно быть! Все свои фокусы я привез сегодня утром из Страны Фей. Дедушка, ну да! Скажите, это ваш дедушка?



И тут фокусник, перегнувшись через стол, быстро выхватил из толстого брюха судьи продолговатую ухмыляющуся фигурку с огромными вытаращенными глазами и горбатым носом пульчинеллы. Судья вышел из себя, а Эспер Георг воспользовался всеобщим замешательством, чтобы выпить бокал рудесхаймера, который, как мы уже упоминали, стоял наполненный возле локтя судьи.



Официант обходил гостей, чтобы собрать с них деньги за обед на пароме, и, конечно, взял с судьи дополнительную плату за заказанную им бутылку, низко перед ним склонившись, как подобает обращаться к столь почтенному клиенту. Эти маленькие знаки внимания в трактирах способствуют дополнительным тратам. Судья посмотрел в бутылку, которая оказалась пустой, и обратился к двоим своим компаньонам, чтобы те оплатили выпитое, но студенты с грубым удивлением взирали на любого, кто имел бы дерзость вообразить, что они собираются оплатить свою часть, и, швырнув на стол деньги за свой ужин, они удалились. Судья вышел из комнаты вслед за ними, громко взывая к хозяину постоялого двора.



Эспер Георг с видом человека высокой морали стоял у стола и осушал все бокалы, содержимое которых еще не было выпито доселе, исключение он сделал лишь для бокалов мануфактурщиков, не одобрив их напиток.



- Бедняга! Получил только один бокал из своей собственной бутылки! Зовите М. Мааса, ваш дедушка здесь вам не поможет. Кровь со стены и деньги от студентов придут в один и тот же день. Ваше превосходительство здесь? - спросил Эспер, поворачиваясь к двоим нашим путешественникам с нарочитым удивлением, хотя видел их всё это время.



- Ваше превосходительство здесь? Я ищу вас всё утро, еще с Франкфурта. Вот! Это подойдет к вашему бокалу. Это замша, я собственноручно изготовил из животного, которое поймал этим летом в долине Роны.



С этими словами он надел на шею Вивиана изящную цепочку или веревочку необычной выделки.


- Грей, кто это, черт возьми, такой? - спросил барон.


- Забавный мошенник, я однажды спас его от взбучки или чего похлеще, но он, сказать по правде, эту взбучку заслужил.



- Кто это, черт возьми, такой, - сказал Эспер Георг. - Именно этот вопрос я задал себе, когда увидел высокого напыщенного надменного типа, разодетого, как павлин майским утром, вот сейчас стоящего у дверей. Он выглядел так, словно выдавал себя как минимум за посла, но я сказал ему: если он получил свое жалованье, ему повезло больше, чем большинству слуг. Я прав, ваше превосходительство?


- Бедняга Эрншторф! - рассмеялся барон. - Да, он уж точно получает жалованье. Да ты - умный жулик, налей себе бокал.



- Нет, никакого вина. Разве не слышите вы буйство и даже почти грядущее кровопролитие, идущее по лестнице и стучащее в нашу дверь после бутылки кислого рудесхаймера? Здесь я вижу двоих джентльменов, которые заказали самое лучшее вино, чтобы показать, что они - господа, а не слуги зеленого павлина, но глядите-ка - не могут допить бокал. О Боже, что такое человек? Если бы мой тучный друг и его дедушка снова спустились по лестнице, вина здесь достаточно, чтобы наполнить Дунай, он приехал из тех краев, судя по акценту. Нет, я не возьму ваше вино - попридержите его, чтобы вылить на песчаный пол, дабы пыль не повредила вашу изысканную обувь и не запачкала руку джентльмена в зеленом и золотом, который помыл руки для вас сегодня утром.



Барон снова рассмеялся, а Эсперу Георгу надоела его наглость, и он вдруг стал вежлив.



- Ваша светлость едет в Эмс?



- Трудно сказать, друг мой.



- О! Идите сюда, джентльмены. Я должен посетить все эти города: О-Ле-Шапель, Спа, Висбаден, Карлсбад, Пирмонт, все до единого, но что же Эмс? Там мы будем жить все в одном доме и есть за одним столом.



Там я буду чувствовать, что все вы находитесь под моей защитой, буду считать вас всех своими детьми. Но как прекрасна эта страна - горы, долины, река, леса, и столь отборная компания! Никаких жуликов, авантюристов и шулеров: в Эмсе некому будет вас обмануть, кроме вашего закадычного друга. Но я бы посоветовал вам отправить господина в треуголке вперед, чтобы он снял комнаты, вам это будет сделать сложно. Купальни переполнены.



- А ты, Эспер, как туда доберешься? - спросил Вивиан.



- Я предпочитаю никогда не обсуждать такие темы, - с торжественным видом ответил фокусник.



- Но все ли твои товары с тобой, друг мой? Где Тайна?



- Продана, сэр, продана! Я никогда ни к чему не привязываюсь надолго. Разнообразие - мать Радости. В Эмсе я не буду фокусником, но никогда не расстаюсь со своим ящичком. Он занимает не больше места, чем одна из этих аптечек, которые, осмелюсь сказать, вы возите с собой в карете для поддержания расшатанного здоровья.



- Ну ты и веселый наглец, разрази меня гром, - сказал барон, - если хочешь ехать на козлах моей брички, я тебе разрешаю.



- Нет, я ношу свой ящичек и свое тело сам, и я буду в Эмсе завтра вовремя, чтобы встретить ваши сиятельства.



ГЛАВА 5



В очаровательной долине Нассау, сформированной живописными изгибами гор Таунус, на берегах шумной реки Лан возвышается громада необычной постройки, занимающая почти акр земли. Это строение прежде было любимым дворцом герцогов Нассау, но нынешний герцог счел более выгодным сдать бывшую резиденцию своей семьи под гостиницу для размещения компаний, которые в этом сезоне зачастили в самый прелестный уголок этого прелестного маленького княжества. В этом массивном здании двести тридцать комнат и восемьдесят купален, апартаменты находятся под управлением официального представителя, который живет в «Княжеском доме купален» (таково его нынешнее гордое наименование), сдаются по фиксированным ценам, указанным над дверью. Все номера на верхнем этеже Княжеского дома купален выходят или почти непосредственно связаны с длинным коридором, опоясывающем всё здание. На первом этаже, кроме помещений, занятых купальнями, также есть просторный променад с каменной аркой, вдоль променада стоят лотки - многочисленные торговцы продают все возможные товары, которые могут понадобиться завсегдатаю курорта минеральных вод. Здесь вас приветствует ювелир из Пале-Рояля и продавец модных платьев из магазина Рю-де-ля-Пэ, продавец гравюр и эстампов из Мангейма и продавец фарфора из Дрездена, и другие мелкие спекулянты модными товарами, которые в изобилии наличествуют в Вене, Берлине, Женеве, Безеле, Страсбурге и Лозанне, продают курительные трубки, костюмы швейцарских крестьян, крестики из хрусталя с Монблана и все остальные виды национальной бижутерии. Здесь можно продать всё, что угодно - товары, питающие тело и удовлетворяющие вкус. Пусть тех из моих читателей, которые уже запланировали путешествие в сладкие долины Таунуса, не пугает последнее замечание. В Эмсе еда и напитки превосходны и наличествуют в изобилии, но их поставляет только ресторатор, взявший на откуп герцогскую монополию.



Этот господин, ученик Бовильера, создал изысканные рецепты, добавив к легкой грации французской кулинарии более веские добродетели немецкой, и теперь царит в огромном роскошно декорированном салоне, где за табльдотом часто собирается более трехсот человек. Этикет Эмса гласит: сколь бы ни был высок или скромен ранг гостей, для всех установлена одна стоимость и со всеми обращаются одинаково.



В одной из наиболее аристократичных стран мира можно увидеть, как самодержавный князь и его лавочники сидят утром за одним столом и едят с одного блюда, а потом вечером ставят на один цвет за игорным столом и делят выигрыш в Редуте.



Местность, в которой расположен Эмс, очаровательна. Горы, окружающие долину, не столь высоки, как в Швейцарии, чтобы препятствовать притоку воздуха или затруднять дыхание. Живописность в ее фантастических формах не теряется в монотонности, и в густых лесах с их богатством флоры восхищенный взгляд находит одновременно красоту и покой.



Напротив старинного дворца, на берегах Лана, растут сады. Здесь в

павильоне оркестр почти непрерывно чарует гостей исполнением любимых произведений немецкого и итальянского музыкального искусства. Здесь можно найти бесчисленные беседки в зарослях акации и уединенные лесные скамейки, студент или созерцатель скроется здесь от шума своей веселой компании и скуки бесконечной беседы. Кроме того, в этих садах есть бильярдная и еще один салон, каждый вечер здесь собираются не только те, кого волнуют тайны красного и черного и шансы выиграть в рулетку, но вообще все гости, мужчины и женщины - завсегдатаи водных курортов. На мгновение покидая сады, мы не можем не упомянуть интересный киоск нашего друга - ресторатора, в котором никогда не заканчивается прозрачный горячий кофе и утонченные кондитерские изделия. Должны мы вспомнить и о блестящих флагах веселых лодок, скользящих по Лану, и симпатичных осликов, которые со своими белыми седлами и красными уздечками, кажется, достойны принцесс, которых иногда возят. Сады с аллеей лип служат отличным местом прогулки для больных и слабых, но более крепким и активным не стоит бояться монотонности в долине Лана. Если они вздыхают о краях шампанского, могут взбираться по диким тропам окружающих гор и с их вершин наслаждаться самыми великолепными видами Рейнской области. Отсюда можно смотреть на эту могучую реку, бегущую по плодородной равнине, которую питает и в то же время украшает, с обеих ее сторон - горы различной формы, покрытые лесом или увенчанные замками. Или же, если путешественники боятся устать при подъеме в горы, они могут бродить по долине, в диких чащах и романтических лесах, среди зеленых руин Штайна и Нассау, заставляющих вспомнить о старых временах феодальной тирании, когда лес был единственной свободной территорией и лишь нарушители закона не страдали от гнета.



Следует упомянуть, что возле Королевского дома купален находилось еще одно старое большое здание, в котором гости жили в течение всего сезона по тому же принципу, что и во дворце. Сейчас здание занимал русский великий князь, снявший его до конца сезона.



Вот неполное описание Эмса, места почти уникального: это курорт минеральных вод со всеми удобствами, роскошью и возможностями размещения, но все-таки без магазинов, улиц или домов.



Барону и Вивиану повезло найти комнаты, потому что Купальни были переполнены: благодаря необычайно хорошей погоде сезон начался очень рано. Они оказались в купальнях рано утром после прибытия в Кобленц, а в три часа того же дня заняли свои места за обеденным столом в огромном зале.



За длинным столом собралось более двухсот пятидесяти гостей разных национальностей и с очень разными характерами. Тут был коварный и любящий интриги грек, хорошо служивший своему хозяину - императору России. Орден святого покровителя Москвы и блестящие звезды других государств, сиявшие на его зеленой форме, говорили о том, как хорошо он трудился во имя интересов всех стран, кроме своей, но его прозрачное бледное лицо, изящно подстриженные усы, высокий лоб, изогнутые брови и восточные глаза заставляли путешественника вспомнить не варварский блеск, а тонкое спокойствие эгейцев - несомненно, именно таковы были воины при Фермопилах. Рядом с ним сидел австрийский дипломат, Созия всех кабинетов, из-за его веселого обращения и энергичной беседы вы с трудом смогли бы узнать в нем изощренного защитника несанкционированного вторжения, умелого изобретателя Священных союзов и Имперских лиг. Дальше сидел богатый ростовщик из Франкфурта или процветающий купец из Гамбурга, ищущий вместе с женой и дочерьми отдыха от своего роскошного сельского дома в лесном весельи немецкой купальни. С ними заигрывал авантюрист - учитель танцев из Парижа, чья профессия сейчас отошла на задний план и чьи хорошо завитые черные волосы, бриллиантовая булавка и венгерка намекали на знатное инкогнито и помогли бы ему, если бы он отказался от своей профессии и решил взяться за другую, которую также изучал - прибыльную тайну казино Редута.



Было здесь и много других людей, заурядная внешность которых ничего не говорила о их характере, которого, вероятно, у них не было. Здесь были офицеры в форме всех стран, и была даже форма без офицеров.



Но все они выглядели идеально комильфо, общество отборное, и если великие люди пытались на мгновение забыть о своем величии, это легкое пренебрежение тут же восполнялось нарочитым чувством собственного достоинства тех мелких сошек, которые никогда о нем не забывали.



- И как вам купальни Эмса? - спросил барон у Вивиана. - Завтра нам надо найти места получше, и, вероятно, среди людей, с которыми вам следует познакомиться. Вижу здесь многих своих друзей, и среди них - людей подходящих. Тем временем, сегодня вам следует хорошо пообедать, а я буду вас развлекать и способствовать вашему пищеварению - расскажу о характерах ваших соседей по трапезе.



В это мгновение в комнату зашла компания довольно сильно припозднившихся гостей, которые привлекли внимание Вивиана. Группа состояла из трех человек: очень миловидного мужчины и двух женщин, поддерживающих его под руки. Даме по правую руку, очевидно, лет двадцать пять. У нее была величественная осанка и ничем не омраченное лицо. Ее черты напоминали творения тех греческих скульпторов, которые в мгновения отчаяния мы иногда считаем идеалом. Ее большие глаза были темно-синего цвета горного озера и мерцали из-под длинных ресниц, как чистейшие воды в бахроме осоки. Русые волосы зачесаны с высокого лба и обвивают шею длинными пышными локонами, копна волос собрана в греческий пучок и завязана бандо из камей. Платье из черного бархата, волнами обрамляющее талию, точно соответствовало пропорциям ее пышного бюста и гладкой округлости смиренной шеи. Выражение лица дамы говорило о чувстве собственного достоинства без капли гордости, она была сдержанна без резкости или строгости. Глядя на нее, восхищенный наблюдатель на мгновение мог поверить, что Минерва забыла о своей суровости и вступила в прелестное соревнование с Венерой.



Ее компаньонка была намного моложе, невысокая и стройная. Длинные каштановые локоны оттеняли овальное лицо. Маленький нос с горбинкой, ясные карие глаза, маленький рот и яркие губы - всё это было столь же необычайно, как прозрачность ее кожи. На щеках горел удивительный румянец - они были ярко-розовыми, такой цвет можно увидеть на кромке индийской раковины. Вены пульсировали на ее высоком лбу, как молния под сводами радуги. Она была вся в белом, и дамасская роза, полускрытая в густых волосах, служила ей единственным украшением. Вивиан Грей скользнул взглядом по этому очаровательному созданию и почти не заметил, сосредоточившись на ее спутнице. Да, леди Мадлен Тревор была великолепна, но некоторые все же предпочитали даже ее властную грацию более мягкой красоте Вайолет Фейн.



Дамы прошли мимо Вивиана и проследовали в центр комнаты, где для них были припасены места. Вивиан следил за ними, пока они не затерялись среди других гостей: их необычайное очарование не могло его обмануть.



- Несомненно, англичанки, - заметил он барону, - кем они могут быть?



- Не имею ни малейшего понятия, то есть, не знаю точно. Думаю, они - англичанки, - ответил барон столь смущенно, что Вивиан пристально на него посмотрел. Минуту подумав, барон взял себя в руки.



- Когда неожиданно видите лицо, которое кажется вам знакомым, но не можете узнать его сразу, это очень раздражает, почти волнует. Дама в черном - леди Мадлен Тревор, я был знаком с нею в Лондоне.



- А джентльмен? - спросил Вивиан. - Джентльмен - мистер Тревор?



- Нет, Тревор, бедняга Тревор, мертв, полагаю, нет, уверен, он мертв. Уверен, это - не он. Он был из семейства ...., пребывал на должности, когда я был в Англии. Я познакомился с ним по долгу дипломатической службы. Леди Мадлен была, и, как видите, остается очаровательной дамой, очень очаровательная дама - леди Мадлен Тревор.


- А юная леди с ней?



- Насчет юной леди с ней не могу сказать в точности, точно не знаю. Ее лицо мне знакомо, но не могу вспомнить имя. Она, должно быть, была слишком юна, когда я был в Англии - как видите, ей сейчас не больше восемнадцати лет. Мисс Фейн, удивительно, я вспомнил ее имя! Вот как ее зовут - Вайолет Фейн, кузина или еще какая-то родственница леди Мадлен: хорошее семейство. Попробуете суп?



Было ли это связано с тем, что барон находился не среди друзей, или вызвано какой-то другой причиной, но сегодня за обедом барон был в странном настроении.



Обычно его беседа была столь же непринужденной, сколь блестящей, как фонтан, сияющий и в то же время свободный, но сегодня он был, очевидно, смущен. Несколько минут он говорил очень быстро, потом стал неразговорчив, рассеян и скучен. Более того, он выпил много вина, что было ему не свойственно, но виноград его не вдохновил. Вивиан нашел собеседника в лице другого своего соседа, шумного суетливого человека - умного, говорящего складно, но довольно вульгарного. Он был антрепренером труппы австрийских актеров и приехал в Эмс, узнав о возможности получить ангажемент для своей труппы, обычно выступавшей в Вене. Затея оказалась успешной - эрцгерцог ангажировал всю труппу для Нового театра, она должна была прибыть через несколько дней, после чего антрепренер должен был снять с себя личину джентльмена-путешественника и перестать обедать за табльдотом Эмса. От этого человека Вивиан узнал, что леди Мадлен Тревор находилась на водном курорте уже некоторое время до начала сезона: сейчас вокруг нее собралась компания, которая, благодаря ее долгому пребыванию и высокому титулу, задавала тон развлечениям курорта - это были влиятельные круги завсегдатаев минеральных вод, которых можно увидеть в Эмсе, Спа или Пирмонте, равно как в Хэрроугейте, на источниках Танбриджа или в Челтнеме.



ГЛАВА 6



Обед закончился, и общество распалось, большинство гостей собрались в саду. На лицо барона вернулось выражение привычной жизнерадостности, предыдущую скуку он объяснил обычной историей - внезапной головной болью, и предложил Вивиану присоединиться к прогулке. Сады были полны людей, барон узнал многих своих знакомых.



- Дорогой полковник, какими судьбами? Позвольте! Вы обедали в салоне? Я приехал только сегодня утром. Это мой друг, мистер Грей, а это - полковник фон Трампетсон.



- Англичанин, я полагаю? - кивнул полковник.


Это был храбрый вояка в синем рединготе, застегнутом до подбородка, на лысине осталось немного седых волос, длинные тонкие усы - словно у китайского мандарина.



- Полагаю, вы - англичанин. Умоляю, сэр, скажите, носит ли английская гвардия кирасы Марбефа?



- Сэр! - воскликнул Вивиан.



- Считаю чрезвычайным везением встречу с английским джентльменом. Сегодня за обедом возник спор на эту тему между майором фон Мушкетоном и князем Баттонштайном. Я сказал князю, что они могут спорить бесконечно - у нас нет возможности разрешить этот спор. Покидая майора, я не мог предоложить, что всего несколько минут спустя смогу найти точный ответ на этот вопрос. Как мне повезло, что я встретил англичанина.



- Сожалею, полковник, но на этот вопрос у меня нет ответа.



- Хорошего дня, сэр, - сухо сказал полковник, прожег Вивиана взглядом и удалился.



- Думаю, он - достаточно хороший военный, - сказал барон, улыбнулся и пожал плечами, кажется, благодаря Провидение за то, что учился для государственной службы.



В это мгновение мимо прошла леди Мадлен Трэвор под руку с тем же джентльменом, и барон поклонился. Ему холодно кивнули в ответ.



- Вы знакомы с ее светлостью! Однако же!



- Я был с нею знаком, - ответил барон, но ее кивок свидетельствует о том, что сейчас я не пользуюсь ее расположением. Она - воистину очаровательная дама, но я никогда не ожидал увидеть ее в Германии, я получил от нее одно маленькое поручение, которым пренебрег, один маленький заказик на одеколон, или просьбу привезти носовой платок с монограммой, но абсолютно об этом забыл, и потом я никогда ей не писал! Вы ведь знаете, Грей - эти мелкие грешки пренебрежения женщины никогда не прощают.



- Мой дорогой друг де Кенигштайн, всего одну щепотку! Одну щепотку! - пропищал низенький старообразный мужчина с напудренными волосами, костюм его, кажется, таил следы былого великолепия Виль-Кер. На пожелтевшей от табака руке сияло бриллиантовое кольцо в обрамлении пышных манжет из грязных кружев. Коричневое пальто вышло из моды, но все-таки нельзя было сказать, что хозяин надевал его, чтобы посетить Версаль, где король обедал перед публикой до Революции: большие серебряные пряжки по-прежнему украшали отлично начищенные туфли, а шелковые чулки, когда-то - черные, держались на золотой застежке.



- Дорогой маркиз, я чрезвычайно счастлив вас видеть, попробуете итальянское печенье?



- С удовольствием! Ах! Что за табакерка! Людовик Четырнадцатый, полагаю?



- О, нет! Вовсе не такая старая.



- Простите, дорогой мой де Кенигштайн, я думал - Людовик Четырнадцатый.



- Я купил ее на Сицилии.



- Ааа! - медленно произнес низенький человечек, качая головой.



- Ладно, хорошего дня, - сказал барон, собравшись уходить.



- Мой дорогой де Кенигштайн, одна просьба, вы часто говорили, что питаете ко мне особое расположение.



- Мой дорогой маркиз.



- Я думал так, вы часто говорили, что при возможности окажете мне услугу.



- Дорогой маркиз, ближе к делу.



- А! Дело вот в чем. Здесь есть один чертовски сварливый старый прусский офицер, полковник де Трампетсон.



- Ну а я что могу сделать? Вы ведь не собираетесь с ним драться!



- О, нет-нет! Хотелось бы, чтобы вы с ним поговорили.



- О чем?



- Он курит табак.



- И что мне с того?



- У него есть табакерка.



- Ладно!



- Времен Людовика Четырнадцатого. Вы могли бы заполучить ее для меня?


- Хорошего вам дня, - сказал барон и потащил Вивиана прочь.



- Грей, сегодня вы имели удовольствие встретить двоих мужчин, одержимых одной идеей. Полковник фон Трампетсон и маркиз де ля Табатье в равной мере назойливы. Но разве они назойливы более, чем те, кто всегда говорит об одном и том же? Нас больше раздражает, но не утомляет человек, который думает о бутоньерке или форме табакерки, чем тот, кто всегда говорит о картинах, химии или политике. Воистину скучен тот, кто полагает, что мир интересуется лишь одной темой, только потому, что он способен постичь только один предмет.



Мимо снова прошла леди Мадлен, на этот раз барон уставился в пол.



Шум и суета в другом конце сада, куда направлялись барон с Вивианом, свидетельствовали о появлении великого герцога. Его императорское высочество был высоким мужчиной с быстрым пронизывающим взглядом, он мог бы выглядеть умным, но плоский калмыцкий нос придавал его лицу унылое и почти грубое выражение. Одет он был в невзрачную зеленую форму, украшенную лишь одним орденом, но затянутая талия, накрахмаленный воротник и утонченный уход за усами - всё это говорило о том, что перед вами - военный щеголь. Великого герцога сопровождали три или четыре чопорных и величавых господина, чья солдафонская суровость, кажется, уступила место раболепию адъютантов.



Подойдя ближе, барон очень низко поклонился герцогу, и его высочество, c выражением сердечного снисхождения сняв треуголку, остановился. Безмолвные господа позади него, не ожидавшие такой ретардации во время променада, почти наступили на пятки своего царственного хозяина, и, страшась неминуемого поругания, забыли о своей напыщенности и отступили на ярд.



- Барон, - спросил его высочество, - почему я не видел вас в Новом Доме?



- Я только что прибыл, да будет угодно вашему императорскому высочеству.



- А ваш спутник, - продолжил великий герцог, милостиво указав на Вивиана.



- Мой близкий друг, попутчик, англичанин. Ваше императорское высочество, окажите мне честь и позвольте представить вам мистера Грея.



- Мне всегда чрезвычайно приятно познакомиться с друзьями барона фон Кенигштайна. Сэр, я чрезвычайно рад, что вас мне представили. Сэр, вы должны гордиться тем, что вы - англичанин, сэр, англичане - благородная нация, сэр, я чрезвычайно уважаю английскую нацию!



Вивиан, конечно, очень низко поклонился, и, конечно, произнес приличествующую случаю речь, которая, как все подобные речи, была очень старательной и невнятной.


- А какие новости из Берлина, барон? Давайте отойдем в сторону, - и барон последовал за великим герцогом. Безмолвные джентльмены последовали за ними, приглаживая усы. Примерно полчаса анекдот за анекдотом, сценка за сценкой, карикатура за карикатурой сыпались для развлечения герцога, словно из рога изобилия, герцог во время этого представления только улыбался, размахивал усами, а в конце самых лучших историй тыкал пальцем в барона, мягко посмеивался и насмешливо качал головой: «Э, фон Кенигштайн, ну ты и мерзавец!». Мимо снова прошла леди Мадлен Трэвор, и шляпа великого герцога почти коснулась земли. Ему ответили грациознейшим из поклонов.



- Расскажите до конца историю о Сальвински, барон, и в награду я представлю вас прелестнейшему созданию подлунного мира, соотечественнице вашего друга - леди Мадлен Трэвор.



- Я имею честь быть с нею шапочно знакомым, - ответил барон, - имел удовольствие быть с нею знакомым в Англии.



- Надо же! Вы - счастливейший из смертных! Вижу, она остановилась и разговаривает с каким-то незнакомцем. Давайте подойдем и присоединимся к ней.



Великий герцог и двое друзей подошли к даме, и, конечно, безмолвные джентльмены последовали за ними с должной аккуратностью.



- Леди Мадлен! - сказал великий герцог. - Я на мгновение польстил себе надеждой, что мне будет дарована честь представить вам джентльмена, которого я чрезвычайно уважаю, но он доказал, что счастливее меня, потому что прежде, чем мне, ему была дарована честь знакомства с леди Мадлен Трэвор.



- Я не забыла барона фон Кенигштайна, - с серьезным видом ответила ее светлость. - Могу ли я спросить у вашего высочества, как вы преуспели в переговорах с австрийскими войсками?



- Невероятный успех! Вдохновленный одобрением вашей светлости, мой сенешаль воистину творит чудеса. Он уже почти заслужил дипломатический пост за продемонстрированный им талант, но что мне делать без Краковски? Леди Мадлен, вы можете представить, как я обойдусь без Краковски?



- Ни в коей мере.



- Краковски для меня - всё. Невозможно выразить, что для меня Краковски. Я обязан всем Краковски. Без Краковски я не оказался бы здесь.



Великий герцог низко поклонился, потому что этот панегирик сенешалю также содержал комплимент ее светлости. Великий герцог, конечно, был прав, считая, что летней экскурсией в Эмс он обязан своему сенешалю. Хитрый Пауль каждое лето выставлял летнюю поездку своего господина на аукцион, оценивал предложения владельцев крупнейших купален, а потом устраивал визит герцога. Ресторатору Эмса, пребывавшему в сговоре с официальным поверенным герцога Нассау, в этом сезоне посчастливилось заполучить великого герцога.



- Могу ли я надеяться, что мисс Фейн чувствует себя лучше? - спросил великий герцог.



- Она, конечно, лучше себя не чувствует, но я тревожусь о ней не больше, чем прежде. При ее болезни очевидное выздоровление иногда столь же настораживает, сколь и страдание.



Великий герцог оставался подле леди Мадлен почти двадцать минут, не упуская ни малейшей возможности учтивейшим тоном произнести пустой комплимент, а затем, выразив надежду, что вскоре ее светлость выскажет в Новом Доме свое мнение касательно австрийских войск, а фон Кенигштейн и его английский друг не замедлят явиться в Новый Дом, его императорское высочество покинул сад в сопровождении своей безмолвной свиты.



- Боюсь, леди Мадлен по ошибке приняла меня за молчаливого лорда-камергера, - сказал барон, незамедлительно заняв освободившееся место великого герцога.



- Барон фон Кенигштайн, должно быть, очень изменился, если молчание он считает недостатком, - сказала леди Мадлен.



- Барон фон Кенигштайн очень сильно изменился с тех пор, как он имел счастье разговаривать с леди Мадлен Трэвор, он изменился даже больше, чем она, наверное, могла бы поверить, больше, чем даже он сам иногда способен поверить. Надеюсь, леди Мадлен Трэвор не откажется от него только лишь потому, что он - больше не тот порывистый, страстный и легкомысленный юноша, потому что он научился жить больше для других и меньше - для себя.



- Барон фон Кенигштайн, кажется, действительно изменился, по его собственному признанию, через несколько лет он превратится в существо, в существование которого с трудом верят философы - в идеального человека.



- Вы так часто порицали мое чванство, что я не буду извиняться за качество, которым я, льщу себе надеждой, больше не обладаю, но, я уверен, вы простите того, кто, рьяно пытаясь доказать, что изменился, боюсь, почти доказал, что предал себя.



Во время этого разговора у Вивиана возникли какие-то странные мысли.



- Разве такая женщина будет обижаться из-за того, что пренебрегли ее заказом на одеколон? Дорогой мой фон Кенигштайн, вы - славный парень, но не так мужчины извиняются за то, что не купили носовой платок!



- Вы давно в Эмсе? - с огромным почтением поинтересовался барон.



- Почти месяц: мы путешествуем из-за плохого здоровья родственницы. Намеревались поехать в Пизу, но сейчас аномально жаркое лето, наш врач боится, что путешествие нас утомит, и порекомендовал Эмс. Воздух в этих горах очень мягкий и чистый, сейчас у меня нет причин жалеть о том, что мы не поехали дальше.



- Леди, сидевшая за обедом рядом с вами, это, боюсь, ваша больная. Воистину, она не выглядит таковой. Ее лицо, - превозмогая себя, произнес барон, - ее лицо кажется мне знакомым. Даже столько лет спустя сложно не узнать мисс...



- Фейн, - решительно произнесла леди Мадлен, поскольку, кажется, барону требовалась небольшая помощь, чтобы закончить предложение.



- Эмс, - затараторил его сиятельство, - Эмс - очаровательное местечко, во всяком случае - для меня. За эти несколько лет ко мне вернулись чувства моего детства, ничто не утомляет меня более, чем веселая суматоха большого города. Моя нынешняя постоянная должность во Франкфурте дает мне возможность все время жить среди чарующих природных пейзажей. От предложенного мне Неаполя я отказался. Восемь лет назад я счел бы назначение в Неаполь раем на земле.



- Должно быть, вы действительно изменились.



- Как прекрасны окрестности Рейна! За эти три дня я уже в двенадцатый раз в своей жизни прогулялся по Рейнгау, но сколь свежими, очаровательными и новыми кажутся мне его разнообразные красоты! Мой юный спутник с энтузиазмом любуется этой жемчужиной Германии. Это - соотечественник вашей светлости. Могу ли я взять на себя смелость представить вам мистера Грея?



Леди Мадлен, словно это нужно было сделать безотлагательно, представила двоим джентльменам своего брата, мистера Сент-Джорджа. Этот джентльмен на протяжении всей предыдущей беседы держал голову в горизонтальном положении, не смотря по сторонам и, по-видимому, не осознавая, что кто-то разговаривает с его сестрой, поскольку, в соответствии с английскими обычаями, он не был представлен, а теперь вдруг резко повернулся и сердечно приветствовал своих новых знакомых.



- Мистер Грей, - спросила ее светлость, - вы из Дорсетшира?



- Моя мать из Дорсетшира, мужчины в ее роду носят имя Вивиан, так же назвали и меня.


- Тогда, мне кажется, мы были знакомы еще до того, как нас друг другу представили. Я встретила вашего отца у сэра Харгрейва Вивиана на прошлое Рождество. Он говорил о вас в таких выражениях, что сейчас я счастлива познакомиться с его сыном. Вы давно уехали из Англии, полагаю?



- Почти полтора года назад.



Барон покинул свое место рядом с леди Мадлен и уже оживленно беседовал с мистером Сент-Джорджем, который больше не держал под руку леди Мадлен. Никто не играл роль Асмодея с большим воодушевлением, чем его сиятельство, и тайная история каждого человека, тайная история которого могла бы кого-нибудь развлечь, услаждала слух мистера Сент-Джорджа.



- Вот, - рассказывал барон, - идет сын неизвестного отца, его мать следовала за лагерем, и ее опрыск в раннем возрасте был посвящен в тайны мелкого мародерства. Повзрослев, он превратился в самого искусного из мародеров, когда-либо грабивших умирающих по обе стороны поля боя. Ему еще не исполнилось двадцати лет, а он уже следовал за армией мелким коробейником, и скопил огромное богатство, скупая после боя товары и безделушки, которые перед боем продал по огромной цене. Такой негодяй не мог не достичь процветания, пришло время, и сын маркитантки стал начальником военно-торговой службы. Во время всеобщего голода он наживал миллионы, не менее ста тысяч талеров заработал, присвоив при отступлении сапожную кожу. Сейчас он - барон, увешанный орденами, а его дочери вышли замуж за представителей нашей высшей знати.



Вот идет польский граф, он - один из крупнейших азартных игроков христианского мира. В одном сезоне он проиграл русскому генералу в шахматы свой столбовой замок и шестнадцать тысяч акров лесных насаждений, а потом отыгрался, выиграв у турецкого паши сто восемь тысяч леопардовых шкур. Турок, человек чести, выплатил графу долг, наложив дань на провинцию, которой он управлял, а поскольку у него, конечно же, в итоге не сошелся квартальный отчет для Дивана, он присоединился к грекам.



Пока барон развлекал мистера Сент-Джорджа, леди Мадлен и Вивиан продолжали беседу.



- Ваш отец рассказал мне, как печалит его невозможность нанести вам визит. Вы не жаждете его видеть?



- Более, чем я в силах выразить словами. Как вам показалось, он был в хорошем настроении?



- В целом, да: столь весел, сколь может быть весел отец без своего единственного сына.


- Значит, он жаловался на мое отсутствие?



- Он сожалел, что вас нет рядом.



- Я задержался в Германии, надеясь с ним повидаться, но вместо этого теперь я оказался еще дальше на юге. Сэр Харгрейв показался вам столь же веселым, как всегда?



- А разве бывает он иным - не очаровательнейшим из стариков? Я обожаю сэра Харгрейва. Хотелось бы убедить вас вернуться и повидаться с ними всеми. Честер-Грендж сейчас просто преобразился.



- Альберт! - обратилась ее светлость к брату. - Сколько у нас комнат? Мистер Грей, солнце уже зашло, а я боюсь, что ночь застигнет меня в этих горах. У нас вряд ли бывают летние ночи, но у нас есть летние дни. Мы будем рады видеть вас нашим гостем.



Произнеся эти слова, она очень сердечно кивнула Вивиану, и холодно - барону. После этого леди Мадлен покинула сад.



- Вот идет прекраснейшая женщина в мире, - сказал барон, - сколь счастливы вы знакомством с нею! На самом деле, как вы могли заметить, я особо не претендую на ее снисходительное внимание. Безусловно, в Англии я был неотесанным невеждой, но я тогда был молод, вы ведь понимаете, Грей! Уезжая, я не оставил визитную карточку и не нанес визит, англичане очень суровы и щепетильны в этих вопросах, а Треворы были очень добры ко мне. Думаю, нам лучше выпить сейчас по чашечке кофе, а потом, если хотите, прогуляемся по Редуту.



В ярко освещенном салоне, украшенном коринфскими колоннами и копиями наиболее известных античных статуй, с девяти до десяти часов каждый вечер собирались многие гости Эмса. По обе стороны комнаты стояли длинные узкие столы, один из них накрыт зеленым сукном, рядом никого не было, разноцветный кожаный покров другого стола привлекал заинтересованную толпу. Возле этого стола стояли два типа, абсолютно не похожих друг на друга. Первый - низенький толстяк, единственная задача которого - раздавать по частям карты, быстро и последовательно одну за другой, и поскольку судьба сидевших за столом зависела от этой процедуры, его соратник, очень высокий худой мужчина, бросал купюры разного достоинства в качестве ставок, депонированных зрителями в разных частях стола, или, что происходило чаще, серебряной лопаткой с длинной ручкой из черного дерева сгребал в углубление на столе рядом с собой разбросанные по столу деньги. Эта выемка называлась Банком, а таинственная церемония, в которой выступали ассистентами эти люди - знаменитая игра в красное и черное. Вокруг стола царила гробовая тишина, все молчали, кроме толстого коротышки -крупье, который, кажется, безо всякого интереса механически объявлял о судьбе выпадавших цветов. Никаких иных звуков, кроме звона талеров и наполеондоров, и зловещая лопатка высокого худого крупье. Лица тех, кто отважился поставить свои деньги, были мрачны и печальны: взгляд уставился в одну точку, брови нахмурены, губы надуты, но все же они, очевидно, пытались продемонстрировать легкость и беззаботность. Каждый игрок держал в руке кусок картона, на котором стальной иглой отмечал раздачу карт, чтобы на основании своих наблюдений выстраивать линию игры. Игрок в красное и черное думает, что случай не капризен. Те, кто не интересовался игрой, прогуливались между столами или сидели в глубине зала между колоннами, сформировав небольшие компании для беседы.



- Думаю, нам надо спустить один-два талера, - сказал барон, проходя мимо стола.



- Мой дорогой де Кенигштайн, всего одну понюшку!



- А, маркиз! Как сегодня вечером относится к вам фортуна?



- Плохо! Я потерял наполеондор, а большим я никогда не рискую. Это всё этот сын проклятого старого сварливца де Тромпета - он упорствовал, невзирая на полосу неудач, потому что никогда не сдается. Поверьте, дорогой мой де Кенигштайн, в конце концов он будет разорен, а потом, если будут распродавать его имущество, я, вероятно, куплю его табакерку, хаха!



- Идемте, брошу несколько наполеондоров на общий счет. Сам я не особо интересуюсь игрой, но, думаю, в Эмсе нам следует смириться с потерей нескольких луидоров. Вот! А теперь на красное. Общий счет, не забудьте!



- Готово.



- Вот идет великий герцог! Давайте подойдем и поклонимся, нам не нужно прилипать к столу, словно мы вместе с кронами поставили на кон свою душу.



И джентльмены направились в центр комнаты.



- Надо же, Грей! Конечно же, это невозможно, но все-таки это правда. Де Боффлер, как поживаете? - спросил барон, глаза его сияли от радости, он сердечно пожимал руку гостю. - Дорогой друг, как вам удалось сбежать так рано? Я думал, вы приедете не ранее, чем через две недели, сами мы прибыли только сегодня.



- Да, но у меня возникла непредвиденная договоренность, так что я отправился сразу вслед за вами. Как вы думаете, кого я привез?



- Кого же?



- Сальвински.



- А! А граф?



- Приедет сразу вслед за нами. Я ожидаю его завтра или послезавтра. Сальвински разговаривает с великим герцогом, видите, он подзывает меня кивком головы, думаю, он собирается меня представить.



Шевалье вышел вперед, за ним следовали барон с Вивианом.



- Знакомство с любым из друзей князя Сальвински - огромная радость для меня. Шевалье, я чрезвычайно счастлив, что вас мне представили. Шевалье, вы должны гордиться тем, что вы - француз. Шевалье, французы - великая нация. Шевалье, я очень уважаю французскую нацию.



- Проницательнейший из дипломатов, - подумал Вивиан, вспоминая, как его представили, - затруднился бы ответить, чьи интересы лоббирует его императорское высочество.



Теперь великий герцог завел беседу с князем и его окружением. Поскольку его высочество обращался к Вивиану, барон отпустил руку нашего героя и начал расхаживать по комнате с шевалье де Боффлером, вскоре у них завязалась оживленная беседа. Несколько минут спустя великий герцог кивнул своей свите и вернулся к саксонской даме, приятного общества которой его лишило прибытие князя Сальвински: по своему опыту великий герцог знал, что длинные рассказы и скучные любовные истории этого типа внушают ему ужас, но его высочество всегда был очень вежлив с поляками.



- Грей, я отправил де Боффлера в дом, чтобы он проинструктировал слугу и Эрншторфа - они должны совершить невозможное и сделать так, чтобы наши комнаты находились рядом. Когда вы познакомитесь с де Боффлером поближе, он вас очарует, надеюсь, вы с ним станете большими друзьями. Кстати, его неожиданный приезд заставил нас забыть о нашей попытке рискнуть и поставить на красное и черное. Конечно, сейчас предпринимать что-либо слишком поздно, даже если бы нам повезло, наша ставка, оставаясь на столе, конечно же, проиграна, но все-таки можем подойти поближе.



С этими словами барон приблизился к столу.



- Это ставка вашей светлости! Это ставка вашей светлости! - воскликнул хор голосов, когда он подошел к столу.



- В чем дело, друг мой? - спокойно спросил барон.



- Выпало красное! Выпало красное! И ставка вашей светлости каждый раз удваивалась. Было 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256, а теперь 512!, - быстро протараторил маленький тощий человечек в очках, одновременно указывая на перпендикулярную линию лунок. Это был один из тех навязчивых шумных человечков, которые всегда готовы сообщить вам информацию, о которой вы не спрашивали, и больше всего счастливы тогда, когда блюдут интересы какого-нибудь незнакомца, который никогда не поблагодарит их за непрошенное посредничество.



Вивиан, несмотря на свою философию, почувствовал, сколь волнующе это мгновение. Грей посмотрел на барона, но ни один мускул не дрогнул на его лице.



- Кажется, - произнес он хладнокровно, - нам повезло.



- Значит, не вся ставка принадлежит вам? - спросил маленький человечек в очках.



- Нет, часть ее принадлежит вам, сэр, - сухо ответил барон.



- Я собираюсь договориться, - сказал низенький толстячок рядом с ними. - Стол очистили?



- Значит, ваша светлость разрешает оставить ставку? - нарочито беззаботно поинтересовался высокий худой крупье.



- О, конечно, - с истинной беззаботностью ответил барон. - Три, восемь, четырнадцать, двадцать четыре, тридцать четыре. Красное 34.



Все столпились у стола, стол окружили в пять или шесть рядов, поскольку началась невероятная полоса везения, почти все, кто присутствовал в зале, подошли к столу. Действительно, великий герцог, саксонская дама и их молчаливая свита остались одни в дальнем углу зала. Высокий крупье не скрывал свое волнение. Даже крупье - толстый коротышка перестал быть автоматом. Все выглядели взволнованными, кроме барона. Вивиан смотрел на стол, а его сиятельство проницательно наблюдал за низеньким крупье. Когда ложились карты, никто даже не дышал.



- Десять, двадцать (тут лицо крупье просветлело), двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь, тридцать один, черное 31. Банк разорен, на сегодня игра окончена. Стол рулетки открывается незамедлительно.



Несмотря на огромный интерес, вызванный игрой, почти вся толпа, не ожидая возможности поздравить барона, поспешила в другой конец зала, чтобы занять места за столом рулетки.



- Спрячьте эти пятьсот двенадцать наполеондоров в кошелек, - сказал барон. - Грей, это ваша доля. Что касается второй половины, мистер Германн, какие счета вы получили?



- Два счета от Гогеля из Франкфурта на двести пятьдесят каждый, этих двенадцати наполеондоров будет достаточно, - ответил высокий крупье, открыв большой черный бумажник и достав из него два маленьких кусочка бумаги.



Барон изучил их, увидел подтверждение, спрятал бумажки в карман и не забыл о двенадцати наполеондорах, а потом, взяв Вивиана под руку и очень сожалея, что ему приходится нести такую ношу, он пожелал мистеру Германну прекрасной ночи и успеха в рулетке, после чего незаметно вышел из дома со своим спутником. Так прошел день в Эмсе!




ГЛАВА 7



Следующим утром Вивиан встретил в маленьком киоске на Базаре своего друга Эспера Георга.



- Милорд, что пожелаете? Вот одеколон, фиалковое мыло и ленточки для часов, флакон с нюхательными солями из эмского кристалла, табакерка из смоковницы. Назовите свою цену: любая мелочь из рук человека, сорвавшего банк, стоит больше, чем все мои товары.



- Эспер, я еще не заплатил вам за свою стеклянную цепочку. Вот ваша доля из моего выигрыша, слава о котором, кажется, достигла даже вас! - недовольно добавил Вивиан.



- Благодарю вас за наполеондор, сэр, но, надеюсь, я не оскорбил вас, сославшись на некое событие, о котором следует молчать, - продолжил Эспер Георг с насмешливой торжественностью. - Воистину, думаю, вы мало алчете подарков судьбы. Их более всего заслуживают те, кто меньше всего их ценит.



- Эспер, у вас есть какие-то покровители в Эмсе, которые посоветовали вам избрать именно это место для ваших размышлений? Мне кажется, у вас тут много деятельных врагов, - сказал Вивиан, оглядываясь по сторонам на другие киоски.



- У меня здесь есть покровитель, который никогда не предаст и не бросит меня, а других покровителей мне не надобно: этот покровитель - я сам. Вот идет компания, не могли бы вы назвать мне имя той высокой дамы?



- Если я скажу вам, что это леди Мадлен Трэвор, какой вам от того прок?



Прежде чем Вивиан смог закончить фразу, Эспер выхватил из-под своего маленького прилавка длинный горн, эхо которого разнеслось под арками переходов. Это привлекло всеобщее внимание, и ни одно слово из его речи не ускользнуло от слушателей:



- Прославленный Эспер Георг, только что прибывший из Страны Фей, продавец помад и всех сортов парфюмерии, часов, крестиков, эмских кристаллов, цветных литографий, голландских игрушек, дрезденского фарфора, венецианских цепочек, неаполитанских кораллов, французских петард, браслетов из замши, дрессированных пуделей и штопоров чероки, мастер по ремонту мандолин и всех остальных музыкальных инструментов к услугам леди Мадлен Трэвор, только что прибыл в Эмс, где намерен провести два-три дня, а потом еще несколько недель. А теперь, милостивая леди, чего бы вам хотелось?



- Кто это? - улыбнулась леди Мадлен.



- Прославленный Эспер Георг, только что... - снова начал знаменитый фокусник, но Вивиан помешал ему провозгласить свою речь сначала.



- Леди Мадлен, это - один из самых странных подлецов из тех, кого я когда-либо где-либо встречал, но, думаю, можно добавить, что он еще и честный. Что скажешь, Эспер?



- Честнее, чем лунный свет, милостивая леди, потому что он предает всех, и не столь честный, как самореклама, потому что она не предает никого.



- Друг мой, у вас на всё готов остроумный ответ.



- Мое остроумие подобно суетливому слуге, милостивая леди - он всегда тут как тут, когда никто не нуждается в его услугах, но в случае нужды его не дождешься.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги