Вкус желания

Глава 10

Следующее утро долго боролось с серостью и угрюмостью ночи. Томас смотрел на большую стрелку часов, совершавшую свой шестьдесят второй оборот. После восьми прошла уже целая минута. Амелия несомненно опаздывала.

Нерешительность отчаянно боролась в нем с желанием действовать. Его инстинкт побуждал его (побуждал, но не требовал), чтобы он выполнил свое обещание. Ему следовало подняться в ее спальню и буквально стащить ее с кровати. Он, правда, не был уверен, что не попытается свернуть прекрасную шейку. Конечно, поднятый им шум привлечет внимание его семьи и слуг. И досужие языки начнут работать без передышки.

Томас подошел к письменному столу и нетерпеливо дернул за шнур звонка, украшенный кистями. После нескольких секунд заливистого звона в дверях его кабинета появился второй лакей, Джонс.

— Сэр? — осведомился Джонс с должным почтением.

Томас собирался послать его за одной из горничных — пусть та, как можно скорее найдет и приведет Амелию, но он тотчас же отказался от этой мысли. Такая наглость с ее стороны не могла быть случайностью. Несомненно, она все хорошо продумала и сейчас лежит, уютно свернувшись в постели, смакуя свою победу над ним и ожидая его следующего шага.

— Кажется, я не видел вчерашней почты, — сказал он первое, что пришло ему в голову.

— Я полагаю, почта на вашем письменном столе, сэр, — почтительно ответствовал Джонс.

Томас сделал вид, что роется в книгах и бумагах на письменном столе:

— Ах да. Вот она. Оказалась погребенной под моими рабочими документами. Очень хорошо. Это все.

Отдав поклон, Джонс быстро повернулся на каблуках и вышел.

Чертова девчонка! Теперь она выставила его болваном перед слугами. Соображая, как лучше поступить с Амелией, он принялся перебирать свою корреспонденцию, большая часть которой, как он понял, не требовала его немедленного внимания. И все же один из конвертов, оливково-зеленый, привлек его взгляд. Судя по почерку, его писала женщина, но почерк был ему незнаком.

Он разорвал конверт и вынул единственный листок бумаги. Первая же строчка письма будто вырвалась из текста и прыгнула на него.

«Дражайший Томас». Его взгляд тотчас же переместился на последнюю строчку и подпись: «С самыми теплыми чувствами. Луиза».

Томас замер, сжимая в руке листок. Итак, «ее светлость» желала возобновить их знакомство. И похоже, на этот раз, она отвергла лукавство и предпочла прямоту.

Схватив с письменного стола конверт и письмо, Томас подошел к камину и бросил их в огонь. Пламя быстро превратило и то и другое в пепел.

Мыслями он снова вернулся к настоящей проблеме.

Как в самом деле ему приструнить Амелию? Ни в коем случае нельзя допускать такого нарушения субординации. Было ясно, что начались военные действия и победить может человек уравновешенный и с холодной головой. Поэтому ему следовало подождать. У него не было козырей в этой игре, но время было на его стороне. Рим строился не в один день, и он готов держать пари, что за четыре месяца сумеет обломать леди Амелию Бертрам.

— Мадемуазель?

Звук голоса горничной заставил Амелию мгновенно проснуться. В течение минуты она не могла понять, почему ее сразу охватила паника. И тут на нее обрушились воспоминания о последних событиях.

Свет, яркий свет струился в окна спальни. Взгляд ее отчаянно метнулся к часам на прикроватном столике. У нее перехватило дыхание.

Девять часов! Издав крик и замолотив руками и ногами по воздуху, она отбросила покровы и спрыгнула с кровати.

— Господи! Как это случилось, что уже так поздно?

Амелия смутно припомнила, как рано утром горничная приходила раздвинуть занавеси и разжечь огонь в камине. Она тогда собиралась встать, но потом решила позволить себе еще пятнадцать минут сна. Неужели эти пятнадцать минут обернулись двумя часами?

Черт возьми! И еще раз черт возьми!

— Мадемуазель, в чем дело? Что такое?

— Я опоздала! — огрызнулась Амелия.

Ее паника мгновенно сменилась раздражением. Вовсе не так она собиралась принять положенное ей наказание — не с унижения.

— Но ведь еще рано.

Замечание горничной было вполне здравым. У нее редко, если когда-нибудь вообще, бывала причина вставать с постели раньше десяти, особенно в Лондоне. Светская жизнь, которую она вела, не позволяла ей ложиться спать раньше двух часов пополуночи.

— Знаю, знаю, но я договорилась с лордом Армстронгом встретиться ровно в восемь. Пожалуйста, Элен, поспеши. Я должна быстро принять ванну и одеться.

Элен, изумленно сдвинув брови, направилась к ванной, примыкающей к спальне.

— Нет, я сама позабочусь о мытье. Приготовь мне одежду.

Элен метнула в хозяйку любопытный взгляд и направилась к гардеробу. Ровно через пятнадцать минут после ванны, от которой ее кожа покрылась пупырышками, Амелия стояла в бархатном платье, с помощью Элен уложив волосы простым узлом на затылке.

— Ты должна будить меня в семь часов утра, — распорядилась Амелия, и ее ноги скользнули в удобные лайковые башмачки.

Элен, прибиравшая в спальне, прервала свое занятие, подняла голову и уставилась на Амелию огромными карими глазами.

— Каждое утро, мадемуазель?

Амелия отрывисто кивнула:

— К сожалению, у нас не будет здесь таких условий, как дома. Зато ты можешь не беспокоиться о моем туалете. Я буду сама им заниматься. Но так как у меня нет времени на то, чтобы позавтракать внизу… — она пожала плечами, слегка передернув ими, — я готова подниматься в непристойно ранний час, и когда ты будешь приходить будить меня, приноси поднос с едой. Мне не нужно плотного завтрака. Что-нибудь легкое, чтобы заморить червячка и дождаться ленча.

— А сейчас? Принести вам чего-нибудь? — спросила Элен, как и подобает заботливой горничной: нельзя же, чтобы госпожа оставалась голодной, если в ее власти предотвратить это.

— Нет. Нынче утром у меня совсем нет аппетита.

— Как пожелаете, мадемуазель.

Амелия поспешила к лестнице.

Внизу она замедлила шаги и не спеша зашагала по выложенному мрамором холлу. Слуги прерывали свои домашние дела, и выражение их лиц было почтительным, всего лишь с легким намеком на любопытство. По мере того как она проходила мимо них, они кланялись и приседали, выражая свое почтение к ее статусу леди.

И все же ее положение в этом доме было неясным: то ли гостья, то ли служанка — будто королеву заставили зарабатывать себе на хлеб насущный с полного одобрения короля. По правде говоря, ее положение было едва ли лучше положения тех, кто ее обслуживал.

Ускорив шаги, Амелия сделала последний поворот перед еще одним долгим переходом по коридору, ведущему в библиотеку, прошла мимо бильярдной, миновала библиотеку и еще с полдюжины слуг и, наконец, оказалась перед дверью в кабинет. Она смотрела на двустворчатые нарядные дубовые двери со смешанным чувством неодобрения и тревоги.

Разгневан ли он? — гадала она. Или, если выразиться точнее, насколько разгневан? Во всяком случае, в этом отношении ее совесть чиста. Ведь она проспала не намеренно. Однако это не значит, что он ей поверит, если бы, конечно, она стала оправдываться. Впрочем, длительность ее пребывания здесь давала ему огромную возможность подвергать её пыткам и делать несчастной. Она еще не представляла меры этих пыток и несчастья, но мысленно поклялась, что разделит с ним это бремя.

Несмотря на внутреннюю уверенность, когда Амелия дважды постучала в дверь короткими ударами, она почувствовала спазмы в животе. Этот жест вежливости был скорее продиктован желанием, чтобы он узнал, что она пришла, чем намерением получить право войти.

Расправив плечи и высоко вскинув подбородок, Амелия набрала полную грудь воздуха, готовясь неохотно принести извинения. Человек, который должен был их принять, сидел за письменным столом красного дерева, склонив голову над книгой в синем кожаном переплете, которую она сочла бухгалтерским гроссбухом. Вокруг него громоздились горы бумаг, занимая почти каждый квадратный дюйм поверхности стола.

Она нерешительно сделала несколько шагов от двери, ожидая, что он даст знать, что заметил ее. Тишину нарушали только шелест бумаг да ритмичное тиканье часов на стеклянной подставке.

Настоящий джентльмен уже поднялся бы на ноги. Прошло полдюжины секунд. Человек должен был хотя бы взглянуть на нее. Истекло еще несколько секунд.

Только невоспитанный негодяй может вести себя так, как он.

Виконт не двигался с места. У нее возникло желание кашлянуть, но ей мешала гордость — это было бы знаком отчаяния. «Посмотри на меня», — мысленно молила она его. По правде говоря, она бы не имела ничего против, если бы он не замечал ее. Но ведь она здесь по его распоряжению!

С каждой секундой этого стояния спина ее деревенела все больше, а дыхание становилось все глубже. Прошло полминуты, и она поняла, что приготовленное ею извинение никогда не будет произнесено. По истечении минуты она почувствовала, что даже средневековые пыточные приспособления не заставили бы ее произнести его.

Часы пробили половину.

«Право же, хватит! Достаточно!»

Она повернулась и направилась к двери.

— Сядьте!

Голое прорезал воздух, как лезвие. Амелия остановилась, не закончив шага. Ее правая нога находилась в нескольких дюймах от двери. Какую-то долю секунды она не двигалась, взвешивая в уме последствия открытого вызова. Решение было принято очень быстро: шум, который это вызвало бы, не стоил затраченных усилий. Стремительно повернувшись к нему, она заметила, что поза его не изменилась, голова все еще склонена над гроссбухом и пряди волос сверкают золотом под лучами солнца.

— Я так поняла, что вы во мне не нуждаетесь.

— Сядьте! — повторил он резким тоном и, не глядя на нее, небрежно указал на стул напротив себя.

Амелия прикусила губу и сжала руки, стараясь успокоиться. Напоминая себе, что скоро уедет отсюда, она неохотно сделала несколько шагов к указанному им стулу. Он медленно поднял голову и обратил к ней столь внимательный и пристальный взгляд, какого ей еще не доводилось видеть. Она поспешила опустить глаза и посмотрела на его одежду. Ее не удивило, что он оказался в одной рубашке и что ворот ее был расстегнут, позволяя видеть волосы на груди. Амелия отвела взгляд от его груди и снова посмотрела ему в лицо.

— Надеюсь, вы нашли удовлетворительными здешние условия, — проговорил виконт, откинувшись на спинку стула и лениво оглядывая ее.

При этом его взгляд надолго задержался на ее груди.

— Я нахожу ваш взгляд оскорбительным, милорд.

Жар, медленно охватывающий ее живот, она приписала голоду.

Ее упрек никоим образом не подействовал на него, и он продолжал все также пристально ее разглядывать. Похоже, это его забавляло. На его лице появилась улыбка, а взгляд медленно поднялся выше, и теперь он смотрел ей в глаза.

— Вас это смущает? Я думал, вы давно привыкли к восхищенным мужским взглядам.

Его тон был дерзким и никак не соответствовал невинному взгляду.

Он счел лестным для себя то, что его взгляд мог вызвать в ней что-то, кроме негодования. Джентльмены уже много лет смотрели на нее. Она привыкла к постоянному вниманию и мужским взглядам. Но в данном случае Амелия отлично понимала: он делал это с единственной целью — смутить ее, потому что она так же не нравилась ему, как и он ей.

— Я предпочла бы, милорд, чтобы вы оставили эти игры. В конце концов, это не принесет ни одному из нас ничего, кроме неприятностей.

Он высоко поднял брови, продолжая улыбаться:

— Неприятностей? С какой стати? Я просто отдал должное вашей внешности, но, как я догадываюсь, вы и сами отлично знаете, чего она стоит и что она может увести с пути истинного даже монаха.

Несмотря на отчаянные усилия Амелии не обращать внимания на его комплименты. Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло. Комплимент от любого другого мужчины прозвучал бы сухо и походил на черствый хлеб недельной давности. Но из уст виконта текли слова, полные поэзии.

— Но вам не следует думать, что у меня есть на вас планы. Мои вкусы всегда заставляли меня склоняться к женщинам с горячей кровью. Как ни приятна для глаз внешняя красота, ее недостаточно, чтобы завладеть моим вниманием. Важно еще иметь добрый нрав, а вы, Принцесса, к моему прискорбию, им не обладаете.

В его поэтической речи появился диссонанс, лишивший ее способности двигаться и говорить. Но тотчас же непристойность подобной оценки вызвала в ней вспышку гнева. Позже она, вероятно, пожалела бы о дерзости своего ответа, но слова вырвались прежде, чем она успела подумать, потому что ее охватила неконтролируемая ярость:

— И я слышу это от человека, не способного удерживать на должном месте штаны минутой дольше, чем пастору закончить читать свою проповедь?

Уголки его рта приподнялись в медлительной улыбке, подстегнув ее к дальнейшей язвительности.

— И потому, милорд, избавьте меня от сомнительной чести быть выделенной мужчиной, несомненно, известным всем шлюхам Лондона.

Как только она произнесла эти ядовитые слова, ей тотчас же пришло в голову: от ее спокойствия и душевного равновесия ничего не осталось. Клятва, данная самой себе, — она не позволит ему видеть ее малейшую слабость — оказалась сметенной порывом обжигающего гнева.

Но ее злобный выпад имел лишь тот результат, что улыбка его стала шире, обнажив два ряда великолепных ослепительно белых зубов.

— В таком случае я могу быть полностью уверен, что мне не стоит опасаться попыток с вашей стороны пленить меня вашими… гм… чарами. Вы же, в свою очередь, можете быть спокойны: мое похотливое и тлетворное внимание не затронет вас.

Она захочет пленить его? А он ее? Эта мысль показалась ей просто дикой.

— Вам, милорд, это никогда не грозило, — сказала она презрительно.

Подавшись вперед, виконт уперся локтями в столешницу.

— В таком случае вы не сочтете за оскорбление, если я скажу: будь у вас такое намерение, вам это никогда бы не удалось.

Слегка восстановив спокойствие, Амелия попыталась молча оценить ситуацию более трезво и ясно.

Он лгал.

Но это вовсе не значило, что она ему нравилась или что он желал ее. Он мог считать ее холодной, как Темза среди зимы, но не способен отвергнуть ее, так как целью его жизни было прелюбодействовать с как можно большим числом женщин. А все его слова — ложь и бравада. И, будучи разгневанной и злоязычной, она могла бы доказать, что он лгун.

— Не обратиться ли нам к более приятной теме, как, например, ваши сегодняшние обязанности?

Его брови поднялись, будто он ожидал ее разрешения продолжать.

При всей внешней небрежности манер он, конечно, ожидал, что она будет считать его человеком строгим и сдержанным. И она решила вести себя так же, как он, раз не оставалось ничего другого. Браниться, как торговка рыбой, — это не для нее.

— Ваш отец сказал мне, что вы дружны с цифрами, и потому, полагает он, мне следует поручить вам вести бухгалтерию.

Да, отец считает, что это единственная область, где она могла проявить себя.

Мысль о том, что женщина с ее несовершенными мозгами без особого труда может выполнять столь свойственнее мужчинам задачи, когда-то повергала его в изумление.

— Однако я считаю совершенно невозможным поручить вам что-нибудь важное, хотя и питаю большое доверие к вашему отцу. Думаю, без особого вреда я могу позволить вам привести в порядок мои дела.

«Вреда?» Амелия сжала зубы, чтобы не вспылить, слушая его оскорбления, потому что именно этого он и добивался. Она могла собрать его чертовы папки, свалить их на груду дров и разжечь самый большой костер, какой только когда-либо видели в Девоне. Да, это достойная мысль, подумала Амелия злорадно.

— Это меня нисколько не затруднит, — сказала она, просто чтобы позлить его.

— Отлично.

Как хорошо отдохнувший лев, он встал, разогнув свое длинное тело, и направился к небольшому письменному столу типа секретера, стоявшему футах в двадцати от стола возле двух высоких арочных окон.

Амелия повернулась на своем стуле и наблюдала за ним. Если бы он проявил благопристойность и надел сюртук, ей не пришлось бы — хочешь не хочешь — смотреть на его ничем не стесненную спину, а на эту часть мужского торса она редко обращала внимание. Его бедра, крепкие ягодицы и мускулистые ноги облегали черные панталоны, и она была вынуждена отдать должное его отличной фигуре.

Амелия поспешила отвести взгляд и тряхнула головой, будто старалась вытеснить из мыслей этот образ. А возможно, она полагала, что это действие вернет ей здравый смысл.

— Можете начать с этих.

Ногой, обутой в черный сапог, он пнул открытый ящик письменного стола. Стараясь снова не взглянуть ненароком на его спину, Амелия встала и направилась к столу, чтобы посмотреть, что в ящике. Там были свалены какие-то бумаги, исписанные черными чернилами, по большей части старые и потрепанные.

— И что мне с ними делать? — спросила она холодно.

Этот человек был воплощенным дьяволом.

Прежде чем ответить, он выдержал паузу:

— Ну конечно, привести в порядок.

— Непохоже, чтобы эти документы, бумаги, или как они там называются, когда-нибудь вообще лежали в порядке.

— Вижу, ваш отец был прав. Вы умны. Вы быстро поняли необходимость создать хорошо организованное рабочее пространство.

Амелия внутренне ощетинилась под его снисходительным взглядом и прикусила нижнюю губу, чтобы удержаться от резкого ответа.

Его переход к деловой манере был внезапным, как краткая летняя гроза. Он продолжал ей объяснять, что ему требуется и как она должна это сделать.

В ящике, первом из многих, как он сообщил ей, лежали контракты, накопившиеся за долгие годы и относящиеся к его животноводческой ферме. Он показал, как и где их следует сложить — в высоком шкафу с пятью ящиками, снабженными металлическими разделителями. Она может задавать ему любые вопросы. При этом его заявлении Амелия испытала облегчение: значит, он с ней не останется. Каким бы просторным ни был его кабинет, он показался бы ей чуланом для метел и щеток, останься она с ним здесь на весь день.

— Если у вас возникнет неотложная необходимость во мне, я буду внизу, в конюшнях.

Амелия стремительно обернулась и обожгла его взглядом. Хотя тон его был спокойным, выбор слов заслуживал сурового взгляда. Однако Армстронг был уже у двери, а несколькими секундами позже она услышала за дверью эхо его затихающих шагов.

Оставшись в комнате одна, Амелия испустила вздох облегчения и огляделась. В меблировке комнаты, в изогнутом по-змеиному диване и обитых бархатом и парчой креслах в дальнем конце кабинета ощущалось сильное влияние французского рококо. Четыре стрельчатых окна с занавесями, украшенными золотыми кистями, были расположены на северной и, восточной стенах, и потому в дневные часы комната почти не нуждалась в искусственном освещении. Встроенные книжные шкафы занимали по меньшей мере половину пространства стен. Их темное дерево и чистые линии придавали комнате мужской характер.

Амелия обошла вокруг небольшого письменного стола, который теперь могла считать своим, и села на стул с высокой спинкой. Взяв охапку бумаг из ящика, она пробежала глазами первую страницу — хрупкую, потускневшую от времени. Но как Амелия ни напрягала зрение, ей не удалось разобрать имя вверху страницы, представлявшей собой контракт. Так, может, устроить торжественное аутодафе прямо сейчас? Хорошо бы!

Амелия уже предвидела, какими долгими и утомительными будут теперь дни, а возможно, и недели. Сегодня же вечером она напишет лорду Клейборо, а завтра изучит все возможные пути побега, которыми располагал Стоунридж-Холл.

Если чистилище можно представить в виде кип бумаг, исписанных черными чернилами, то Амелия с полным правом могла сказать, что попала именно в него. Ее день, обычно тянувшийся медленно и размеренно, сегодня, громыхая, несся вскачь, и эта скачка была прервана только на время ленча и краткой передышки, когда в послеполуденный час она перекусила прямо за своим письменным столом. К шести часам она уже страдала и томилась — каждую секунду, каждую минуту и каждый час. Эта нудная работа убаюкала ее почти до бесчувствия.

Единственное светлое пятно за весь унылый день — это то, что лорд Армстронг ни разу не пришел проверить, как она работает.

Когда она прибирала на письменном столе, дверь отворилась, она вздрогнула и повернула голову. Это был он, переодевшийся, в шейном платке, жилете и сюртуке, и все это придавало необходимую официальность его костюму. Под этими слоями шерсти, шелка и кружев виконт был тем же самым мужчиной, с поджарым, мускулистым телом, покрытым плотью и золотистой кожей. Амелия тотчас же одернула себя за то, что позволила себе предаваться подобным мыслям. Что с ней произошло? Физическая красота мужчины никогда не имела над ней власти, не имела и все еще не имеет.

— Как это вам удалось столько сделать? — сказал он, направляясь к письменному столу.

— Думаю, так и предполагалось, — дерзко ответила она, выравнивая на столе последнюю стопку документов. — Остальное докончу утром.

Она вынула платок из ящика письменного стола и принялась вытирать им руки, испачканные в чернилах.

Он открыл папку со счетами и принялся листать страницы. Услышав ее слова, он перестал шелестеть бумагами, и в комнате наступила тишина.

Амелия с любопытством бросила на него взгляд и увидела, что он пристально смотрит на нее, держа на весу папку.

— Завтра? Почему завтра, когда вы можете это сделать сейчас?

Глаза Амелии округлились, и она изумленно заморгала:

— Сейчас?

— Да, а что? Вам трудно это сделать?

Он закрыл папку со счетами и положил на стол.

Трудно сделать? Час был поздний. У нее разболелась спина, потому что большую часть дня она просидела за столом. Ягодицы онемели. Что за нелепый человек!

Конечно, ей было трудно!

— Разве, это не может подождать до утра? — раздраженно спросила она.

Он переменил позу, оперся о край стола и сложил руки на груди.

— Моя дорогая Принцесса, насчет утра — вопрос спорный. Вы полагаете, я забыл, что вы опоздали на полтора часа?

Пальцы Амелии судорожно сжали платок — с такой силой хотелось бы сжать его шею.

— Я проявил сдержанность этим утром, — продолжал он, не повышая голоса, но в этом тихом голосе звенела сталь. — Но если это повторится я не потерплю неповиновения.

Как она посмела ослушаться его столь ясно выраженного распоряжения? Должно быть, это не давало ему покоя весь день и не даст спать ночью. Амедия уронила носовой платок на стол.

— Значит, теперь то, что я проспала, приравнивается к серьезному преступлению? — спросила она, стараясь не показать ему своего раздражения.

Он покачал головой, ей показалось, что ее слова его слегка позабавили.

— Совершенно верно. За это мы прилюдно вешаем на городской площади. Но что касается вас, пусть это будет не преступление, а проступок, влекущий за собой определенные последствия.

По-видимому, он полагал, что сейчас она задрожит от страха.

— А как насчет ужина нынче вечером? — сдержанно поинтересовалась она. — Я буду ужинать вместе с вашей семьей или мне придется работать? То и другое осуществить одновременно просто невозможно.

Он пригвоздил ее к месту таким взглядом, который мог бы лишить сознания и способности дышать любую взрослую женщину.

— Принцесса, — процедил он сквозь зубы, — вы и представить не можете, как я сумею это осуществить.

Никогда еще на ее памяти слово «это» не звучало так зловеще. И потому она лишилась дара речи и не смогла разбить его в пух и прах. Она даже, забыла разозлиться, как обычно, на это ненавистное обращение.

Но он, казалось, не собирался медлить и торжествовать свою победу:

— Ужин будет в восемь, а сейчас только шесть, У вас полно времени, чтобы закончить работу.

Он отстранился от стола и выпрямился во весь свой впечатляющий рост.

— Если я вам понадоблюсь, — он сделал краткую паузу, достаточную для того, чтобы она полностью прониклась смыслом его слов, — позвоните и вызовите Ривса. Он знает, где я буду.

Пока Амелия пыталась привести в порядок свои мозги и восстановить душевное равновесие, он вышел из комнаты с непринужденным видом человека, только что удачно завершившего словесную схватку.

Амелия снова опустилась на стул. Она была разгневана и возбуждена, и последнее обстоятельство увеличивало ее гнев втрое.

Во-первых, Томас Армстронг был отвратительным человеком. Во-вторых, он угнетал ее больше любого другого известного ей человеческого существа, имевшего на это власть или право. И наконец, что больше всего ее удручало, так это ее собственная реакция на него: она гневалась на самое себя, на то, что он обладал способностью выводить ее из терпения не только своими словами, но и взглядами и самим-своим присутствием. Сокрушительный удар для женщины, считавшей себя неподвластной любым чарам. А его невозмутимость во время перепалки? Да это же просто унизительно!

Стук в дверь оторвал ее от этих невеселых мыслей. Молодая девушка, лет примерно пятнадцати, вошла в комнату и поспешила к ней. Цвет ее волос, чуть светлее волос виконта, и зеленые глаза позволяли определить ее принадлежность к семье Армстронгов. Более того, она обладала разительным сходством с виконтессой.

— Здравствуйте, леди Амелия.

Приветствие несколько запоздало, как будто девушка внезапно вспомнила о хороших манерах.

Она остановилась возле письменного стола, и на лице ее появилась лукавая улыбка.

— Мы так надеялись увидеть вас и познакомиться с вами вчера. Мы — это моя сестра и я. Я — Сара, Томас не говорил, что вы такая хорошенькая.

Амелия не знала, на какое высказывание ответить прежде всего.

— Гм… Здравствуйте, Сара. Возможно, потому, что ваш брат так не думает.

Сара рассмеялась, будто услышала что-то очень забавное, и при этом ее коса запрыгала по плечам.

— Уж в чем мой брат разбирается лучше многих, так это в красивых женщинах, и я уверена, что он находит вас красивой.

Амелия подавила готовый вырваться смех. Мисс Сара Армстронг не отличалась робостью или застенчивостью.

— Что же! Благодарю вас. Я приму это как комплимент, потому что он исходит от такой красавицы, как вы.

Большинство девушек и женщин стали бы жеманиться, услышав такую оценку своей внешности, или притворно возражать. Н о Сара лишь улыбнулась, и глаза ее радостно сверкнули. И тотчас же она переключила свое внимание на стопку контрактов, аккуратно уложенную Амелией.

— Чем вы занимаетесь?

— Привожу в порядок эти документы, — ответила Амелия, снова принимаясь за работу. — И если я собираюсь нынче вечером поужинать, то мне нельзя мешкать.

— Думаю, замечательно, что вы предложили Томасу свою помощь в его благотворительной деятельности.

Амелия попыталась замаскировать кашлем внезапный приступ смеха. Так вот, значит, какие объяснения он представил своей семье. Он описал ее как святую благодетельницу, а не дочь, которую ее отец навязал виконту как ненужный и опостылевший багаж.

— Да, да, это в самом деле так, — ответила Амелия сухо.

— Может быть, мне помочь вам? — предложила Сара, и на лице у нее появилось выражение такой серьезности, что Амелии было неловко отказываться.

Амелия оглядела письменный стол и ящики, на которых громоздились бумаги, сулившие не менее двух часов работы — как раз до самого ужина. У нее даже не оставалось времени переодеться.

— А вас не хватятся? — спросила Амелия.

— Нет, весь следующий час мама будет практиковаться в игре на фортепьяно, а Эмили с мисс Джаспер заканчивает сегодняшний урок.

— А вам разве не задал и уроков?

— Я их уже сделала. Эмили не любит французский язык, потому что ее произношение оставляет желать лучшего. И ей пришлось бы заниматься всю ночь, если бы мисс Джаспер не надо было есть и спать.

Амелия подавила улыбку, размышляя над сделанные предложением. Почему не принять помощь девушки? Она была искренней и полна готовности помочь. Виконт не говорил, каким образом она должна выполнить работу, а только велел ее выполнить. И две пары рук лучше, чем одна. Конечно, его это не обрадует. Зато обрадует ее.

— Ну, если вы настаиваете… — Амелия поднялась со стула. — Хорошо, можете занять мое место, и я все вам объясню.