Вкус желания

Глава 14

У двери библиотеки Томас сказал очередной леди «до свидания» и кивком головы отправил лакея проводить ее, сам же пошел к своему письменному столу и рухнул на обитый кожей стул с высокой спинкой. Устало провел рукой по волосам и принялся обдумывать, что делать дальше.

Минуло две недели, прошли переговоры с десятком славных женщин, а настоящая надежная компаньонка для Амелии так и не найдена. Он не сомневался, что она намеренно старалась избавляться от них.

— Думаю, и эта не подойдет?

Заслышав голос матери, он повернул голову к двери. Она вошла в комнату, шурша шелком и атласом.

— Ты хоть по крайней мере дашь женщине знать заранее, что ей пора укладывать вещи? — спросил он, кривя рот в улыбке.

— О, ты с ней слишком суров. Леди Амелия — прелестная молодая женщина. В прошлом месяце я заметила в ней перемены к лучшему. И она замечательно ладит с девочками. Поэтому я не желаю слышать о ней ни одного дурного слова.

Прошел месяц с ее приезда, и за это время она сумела расположить к себе всех, включая слуг, кроме, разумеется, него. С их последней перепалки во время выезда на природу между ними образовалась пропасть такая глубокая, что перекинуть через нее мост было невозможно. И, откровенно говоря, он был рад этому. Он хотел бы как можно меньше иметь с ней дело, насколько позволяли обстоятельства. Но, судя по всему, его мать стала ее неизменной покровительницей. Томас же проявлял мудрость и держал свое мнение при себе.

— Ты подумал о мисс Фоксуорт? — продолжала его мать. — Она подходящего возраста и вполне респектабельна. Уверена, что тебе надо только попросить ее, и она согласится. Помни, что до нашего отъезда осталось всего три дня. У тебя мало времени. И я решительно отказываюсь оставлять вас вдвоем без компаньонки.

Ах, Камилла! Настоящая серая мышка, но она была лояльной донельзя, и это могло ему облегчить общение с Амелией.

— Да, возможно, ты права. Она вполне подходит для такой роли. Сегодня же отправлю ей письмо, — сказал он, поглубже усаживаясь на мягкое сиденье своего стула.

— А может быть, ты поедешь в Лондон со мной и сестрами и там договоришься с Камиллой? Тебе не повредит поездка.

— А что, скажи на милость, делать с Амелией?

Будь он проклят, если оставит ее здесь одну! Только Богу известно, что будет ожидать его, когда он вернется.

— Ну как ты полагаешь, почему я предложила тебе это путешествие? Конечно, леди Амелия тоже поедет. Откровенно говоря, Томас, ты держишь бедную девочку весь день в кабинете, как узницу. И не говори, будто она сама этого хочет. Молодой девушке нужны развлечения. Уверена, она будет рада такой перемене.

Да, в этом-т и была загвоздка. Он не сомневался: такая перемена ей очень понравится. Но возможно, его мать и права. Поездка в Лондон даст ему возможность навестить Грейс. Больше месяца без женщины. Это начинало сказываться на его нервах и настроении.

— Как пожелаешь, — ответил он.

Взгляд виконтессы скользил по комнате. Казалось, несколько раз она пыталась что-то сказать, но таки не решилась. Наконец, теребя прозрачный чехол своего платья и глядя на сына, она заговорила:

— Томас, я все думаю…

Зная по опыту общения со многими женщинами, что далее может последовать, он счел эти слова мрачным предзнаменованием, а серьезность тона матери тем более вызвала в нем трепет. Коротким кивком головы Томас попросил мать продолжать.

— Вчера, когда я разговаривала с Амелией…

После такого начала и продолжения Томас уже и сам мог бы добавить следующие слова, но он, конечно, промолчал.

— …и она спросила меня, что я собираюсь делать, когда девочки покинут меня. Должна признаться, я была в таком затруднении, что не смогла ответить.

Томас испустил тяжкий вздох:

— Мама…

— Нет, дорогой, я много думала об этом. Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как умер твой отец, и я не становлюсь моложе.

— С твоей красотой и изяществом ты превосходишь многих женщин вдвое моложе, и они были бы счастливы выглядеть так, как ты.

Эти слова не были пустой фразой.

Она покраснела, потом повернулась на каблуках, подошла к столику у стены и взяла в руки изящную статуэтку лошади из слоновой кости, которую подарила сыну на прошлое Рождество. Говоря, она вертела фигурку в пальцах.

— Через три года у Сары будет дебют в обществе, и вскоре после этого я останусь одна.

Мать посмотрела на него, и в этот момент он увидел в ее глазах нечто такое, чего никогда не замечал раньше: одиночество. Когда умер отец, он видел, в них печаль, боль и страх. Но никогда не видел этого. На нее легла ответственность за поместье, за трех дочерей, которых предстояло вырастить, и за сына, отправляющегося в Кембридж.

Томас встал, и через секунду его рука крепко схватила ее за плечи.

— Ты никогда не будешь одна. Особенно с выводком внуков, которых Мисси предоставит в твое распоряжение, чтобы ты могла их портить и баловать, — поддразнил он и легонько коснулся губами гладкой кожи у нее на виске.

Потом медленно выпустил мать из объятий и отступил назад.

Виконтесса ответила ему бледной улыбкой:

— Да, но забота о внуках — едва ли то же самое. Нет, дорогой, пора мне подумать о том, чтобы начать строить собственную жизнь.

Томас сдвинул брови. И что это означало? Чаще выезжать в свет, посвятить бесконечные часы игре в криббидж и вист? Ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы его медленно работающие мозги осознали, что хочет, сказать мать.

— О, Томас, не смотри с таким ужасом! Можно подумать, что я сообщила тебе о намерении поступить на службу в театр.

— Нет, нет, вовсе нет, — поспешил он заверить ее.

Дело было просто в том, что… это была его мать. И не было на свете ни одного мужчины, достойного ее.

— Единственная причина, почему я затронула эту тему, заключается в том, что следующие два месяца я пробуду в Америке и, думаю, встречу там мистера Уэндела и лорда Брэдфорда.

При упоминании о Деррике Уэнделе, президенте и главном держателе акций «Уэнделз шиппинг», Томас начал понимать смущение матери. Эти двое недавно отправились в Америку, чтобы договориться о покупке сталелитейной компании. Если бы сделка оказалась успешной, их расходы по содержанию компании снизились бы на двадцать процентов.

Виконтесса поставила на место лошадку из слоновой кости.

— Мистер Уэндел просил меня позволит ему показать мне город.

Зная своего друга, Томас решил, что его мать слишком низко себя ценит. Возможно, Уэндел сумеет заинтересовать виконтессу настолько, что она несколько раз выедет с ним куда-нибудь, если позволит его занятость. В прошлом году Томас представил их друг другу, и Уэндел проявил серьезный интерес к виконтессе. И ничего удивительного! Даже если не считать ее очевидных достоинств, его мать могла обезоружить любого джентльмена одной улыбкой.

Господи, он столько раз наблюдал это, еще когда был жив отец.

— Ну да, я уже давно знаю о его интересе к тебе, но, должен признать, не считал этот интерес взаимным.

Румянец матери вспыхнул ярче. На мгновение она отвела глаза. Затем, помолчав, сказала:

— Я и не утверждаю этого. Просто хотела бы знать, как бы ты воспринял это, если бы такое случилось.

— Я должен возмутиться потому, что он не пэр?

Виконтесса покачала головой:

— Нет, потому что он твой друг и деловой партнер. И конечно, есть еще вопрос о твоем отце.

— Мама, как бы я ни любил тебя и как бы ни тосковал об отце, я не захотел бы, чтобы ты обрекла себя на монашескую жизнь.

Хотя он лукавил и какая-то частица его ожидала именно этого.

— А Деррик Уэндел — хороший человек. Я немногими восхищаюсь больше, чем им.

На лице матери появилась улыбка облегчения, и это будто сделало ее лет на десять моложе ее сорока восьми, хоть она и выглядела моложавой. Приподнявшись на цыпочках, она поцеловала его в щеку, и тонкий аромат гардении защекотал его ноздри.

— К тому же он красив, — добавил Томас, издав сухой смешок и нежно сжав ее тонкие руки.

Виконтесса отняла их и разгладила складки своей широкой юбки. Снова она стала хозяйкой поместья с головы до пят.

— Теперь, когда вопрос решен, мне надо идти проверять счета по дому. И прощу тебя — не мешкай с письмом к мисс Фоксуорт. У леди Амелии должна появиться компаньонка до моего отъезда.

После ухода матери Томас вернулся к письменному столу, а его мысли, как это бывало все чаще, обратились к Амелии.

Он не хотел признаваться, но его всерьез заботило то, что между ними снова образовалась пропасть. Им необязательно было делиться друг с другом тайнами или самыми сокровенными мыслями, но он чувствовал: в тот день, когда они катались верхом, между ними возникло некое подобие перемирия. Но потом она все испортила, обрушив на него град оскорблений. Было очевидно: она видела в нем человека, отнявшего у нее отцовскую привязанность. Он не мог понять, что привело ее к такому нелепому заключению. Ему казалось, что маркиза больше всего заботило будущее и благосостояние его дочери. За много лет их знакомства Гарри не раз выказывал свою озабоченность ее неуправляемостью, боялся того, что, как ему казалось, могло привести ее к бесчестью и гибели. Раздражение Амелии против него было совершенно необоснованно.

Господи! Чего она ожидала от своего отца? Чтобы он отринул всех остальных и она одна пользовалась его безраздельной привязанностью? Насколько он мог судить, Гарри ни в чем не отказывал дочери. У нее была лошадь, стоившая столько, сколько среднему человеку хватило бы на три года беспечальной жизни. Ее гардероб обходился, как однажды признался Гарри, более чем в тысячу пятьсот фунтов в год. А уж о выезде и говорить нечего: он мог поспорить с королевским.

Размышляя обо всем этом, Томас взялся за утреннюю почту, скопившуюся на письменном столе. Его взгляд уловил что-то зеленое. Томас замер, чувствуя, как растет его волнение, и мгновенно выхватил оливково-зеленый конверт из пачки писем. В свете газовой лампы сверкнули золотые буквы герцогской печати. И тут все мысли вылетели у него из головы — на него накатил яростный гнев.

Луиза, будь она проклята! Почему эта чертова женщина не может оставить его в покое? С него вполне достаточно и одной красивой, эгоистичной, способной интриговать молодой женщины. Даже послать ее к черту было для него сейчас слишком обременительно!

Томас не стал читать письмо. Как и предыдущее, оно нашло безвременную кончину в ревущем огне камина.

Амелия расслышала знакомые шаги, приближающиеся к двери кабинета. Сделав глубокий вдох, она мысленно приказала себе успокоиться.

Желудок ее сжался, как только она увидела его. Одетый во все синее, он выглядел особенно красивым. Это не первое красивое лицо, которое ей довелось видеть. Так почему, ради всего святого, ее реакция на него была такой бурной, исходившей из глубины ее существа?

Войдя, он заговорил не сразу, но нашел и удерживал ее взгляд, пока шел к ее письменному столу. Потом остановился возле него, и теперь их разделяло всего несколько футов. Ею овладело необъяснимое паническое чувство, которое она изо всех сил пыталась подавить.

— От меня ещё что-нибудь требуется? Мне надо закончить вчерашнюю работу, — сообщила она с высокомерием, доведенным до блеска каждодневной практикой.

— В пятницу утром мы отправляемся в Лондон вместе с моей матерью и сестрами.

Складка между бровями и напряженный рот свидетельствовали о том, что эта перспектива его отнюдь не радует.

— Мы? Я тоже поеду?

— Ну разумеется. Не могу же я оставить вас здесь одну, — пробормотал он тоном, столь же мрачным, как его настроение.

— Если эта перспектива так неприятна для нас обоих, зачем мне ехать? И как вы полагаете, что именно я могу сделать, когда вы уедете? Сбегу с вашим фамильным серебром?

Это была самая длинная ее речь, с которой она обратилась к нему за месяц.

— Нет! Но не исключаю, что вы можете сбежать с одним из слуг, — огрызнулся он.

Этот коварный намек на Джозефа Кромуэлла, отец которого владел двумя крупными текстильными фабриками, заставил Амелию покраснеть. Она сделала усилие, чтобы ее голос не выдал того, насколько она уязвлена.

— Я полагала, вы уже усвоили, что мой интерес сосредоточен на представителях купечества и обедневших аристократах. И конечно, вы, милорд, меньше чем кто-либо другой можете иметь что-то против представителей рабочего класса. Потому что, как я слышала, вы пользуетесь услугами женщин, осмелюсь сказать, занимающихся определенного рода ремеслом.

Напряжение мышц вокруг его рта стало еще заметнее, и он едва слышно хмыкнул:

— К чему такая скромность, Принцесса? Вы ведь уже обвинили меня в том, что я побывал в постелях всех шлюх в Лондоне! Но на этот раз я хочу избавить вас от ложных представлений. Несмотря на вашу убежденность, скажу, что никогда не пользовался услугами продажных женщин.

Амелия с трудом удержалась от смеха.

— Неужели вы не имеете любовницы? И не платите за ее заботы о вас?

Глаза виконта сузились.

— Надеюсь, вы не пытаетесь приравнять любовницу к обычной шлюхе?

— Нет, конечно, не к обычной. Я полагаю, что у любовниц перспективы богаче, и, пока длятся их отношения с джентльменом, они обслуживают его одного. Но готова поспорить, что цена их хороших манер, интеллекта и красоты непомерно высока.

Несколько секунд лорд Армстронг не произносил ни слова и только потрясенно смотрел на нее, не отводя взгляда.

— Господи! Да, похоже, вы кое-что знаете о любовницах. Подумываете сами о подобной карьере?

Было очевидно, что он сказал это с намерением оскорбить. Но Амелия не проглотила наживки.

— Возможно, я молода, но не наивна. Хотя в обществе о таких вещах говорят шепотом, это не является тайной.

С непринужденностью близкого знакомого виконт сдвинул документы на столе в сторону и уселся на него, на ее письменный стол, на расстоянии волоска от нее и принялся болтать одной ногой в то время, как другая прочно стояла на полу.

— А единственная вещь, обходящаяся дороже любовницы, — это жена. Но я мог бы завладеть вами, не беря вас на содержание как любовницу и не заключая с вами помолвки. И что вы на это скажете?

Он говорил тихо, в тоне его прорезались интимные нотки, и потому его вопрос прозвучал особенно дерзко.

Амелий кипела от возмущения, которое вот-вот грозило выплеснуться на поверхность. Она сделала неловкое движение и случайно коснулась рукой ярко-синей ткани его панталон. И чуть не вскочила со стула. Но гордость удержала ее на месте. Она дважды отвечала на его поцелуи, и он полагал, что теперь она покорно ляжет к его ногам?

— Не льстите себе.

Он рассмеялся, и в его смехе слышалась легкая хрипота. От этого звука по ее телу пробежала дрожь.

— Ну, Принцесса, как я понимаю, вы хотите уязвить меня.

Он смотрел на нее в упор и так пристально, что, казалось, видит все ее слабости и собирается использовать к своей выгоде каждую из них. Внезапно Амелия испугалась.

Более того — пришла в ужас!

— Докажите это, — ответил он шепотом, и глаза его вызывающе сверкнули.

— Прошу прощения?

Амелия, смущенная и раскрасневшаяся, недоуменно заморгала.

— Докажите, что я не смогу вас заставить пожелать меня.

— Я-я… вовсе не должна ничего доказывать.

Он ответил с коротким смешком:

— О, я не так уж в этом уверен.

И тут его рука оказалась у нее на затылке, он привлек ее ближе к себе и опустил голову.

Она с легкостью могла вырваться из-под его руки и разом покончить с этим безумием. И тогда не потребовалось бы никаких позднейших повторных обвинений. Но она этого не сделала и продолжала молча смотреть на него, а он привлекал ее ближе к себе, и глаза его гипнотизировали ее своим пристальным взглядом. Никогда еще она не была средоточием такого пламени. И никогда не была так околдована мужчиной.

И туг он выпустил ее, внезапно отдернув руку. Он спрыгнул со стола и смотрел на нее с удовлетворенной улыбкой на губах, поцелуев которых она так отчаянно жаждала.

— Видите, я уверен, что уже мог бы овладеть вами сто раз самыми разными способами, — сказал Томас, пряча руки глубоко в карманах, чтобы скрыть их дрожь.

Они дрожали от желания привлечь ее в свои объятия, уложить на пол и овладеть ею любым из известных способов — прямо, сбоку, сзади. Все равно как, лишь бы усмирить невыносимую жажду обладать ею, в последний месяц пожиравшую его заживо.

Он отвернулся, чтобы не показать ей этого, будь проклято его очевидное возбуждение.

— Почему вы это сделали? — спросила она охрипшим, срывающимся голосом.

Томас полуобернулся к ней, удивленный вопросом и ее прямотой.

— Чтобы кое-что доказать, — ответил он после долгой паузы.

Амелия поднялась со стула и направилась к нему. Томасу захотелось закрыть глаза, чтобы не поддаться соблазну, но он понимал, что это было бы проявлением слабости. Она могла бы использовать ее против него и съесть его живьем.

— И что вы доказали? — спросила она, и теперь ее гордое звучал холоднее и спокойнее.

Что, черт возьми, можно на это сказать? Что он хотел доказать, что владеет собой?

Принимая во внимание его теперешние чувства, он не мог отважиться на такой откровенный обман.

И прежде чем он успел собраться с мыслями, чтобы дать разумный ответ, она прижалась к нему, ее стройные руки обхватили его за шею, и она заставила его опустить голову.

И сразу же на него обрушилось множество ощущений: аромат чего-то невообразимо нежного и женственного и прикосновение нежной женской плоти. Испытывая мучительное возбуждение, Томас не находил в себе силы сопротивляться ей, а еще меньше — себе. Он обхватил ее лицо обеими руками и прижался к се губам.

Желание и жажда обладать ею уничтожили последние следы сдержанности. Месяц самообуздания и сдерживаемого желания — все это излилось в его поцелуе. Ее голова оказалась на его плече, а его руки блуждали по всему ее телу. Его ладонь коснулась ее груди, потом сжала эту нежную женскую плоть.

Соски ее напряглись и отвердели под шелком корсажа, когда он принялся их потирать, а потом и пощипывать. Ее дыхание прервалось, из ее груди вырвался приглушенный стон.

Ему хотелось обнажить эти груди и насладиться их видом. В мечтах он не раз приникал губами к этим нежно-розовым бутонам. Господи! Желал ли он когда-нибудь женщину больше, чем теперь? Похоже было, что с тех пор прошла вечность.

Она отвечала на его поцелуи со всем пылом невинности. Губы ее раскрылись, и ее неопытный язык оказался способным повергнуть на колени любого мужчину.

— Господи! Я хочу вас!

Он воспользовался свободной рукой, чтобы привлечь ее еще ближе и заставить ее бедра соприкоснуться с ним. Но на пути этой страстно желанной близости оказалось препятствие из нескольких слоев ткани.

Так же быстро, как она сжала его в объятиях, Амелия выпустила его и поспешила отступить на безопасное расстояние — к столу, возле которого остановилась, прижимаясь к нему спиной. Томас испустил тихий мучительный стон.

Ее губы были все еще припухшими от его поцелуев, волосы растрепались, и отдельные их пряди упали на плеч и водопадом темно-шоколадного шелка. Она прижала к губам дрожащие пальцы и смотрела на него глазами, в которых все еще полыхала страсть.

— Что все это значит?

Он с трудом узнал свой голос.

Несколько секунд она молчала. Возможно, не могла ответить потому, что грудь ее бурно вздымалась и опускалась, а дыхание было неровным.

— Я поцеловала вас, потому что вы высокомерный самонадеянный тип, считающий, что может сделать из меня дуру, потому что все свои зрелые годы посвятил изучению единственного искусства — как заставить женщину испытать наслаждение. Но полагаю, что вы не довели свое искусство обольщения до совершенства. Примите, милорд, мои поздравления.

Томас сознавал, что его оскорбляют, но ему было все равно. Его тело еще помнило ее, руки до боли жаждали прикоснуться к ее спине и продолжать с того момента, на котором они остановились. Ощущая тяжесть своего желания и возбуждения, все, о чем он мог сейчас думать, — это запереть дверь и овладеть ею, прижав ее к стене, или бросить на пол, на ковер возле камина. Скользнуть в этот влажный жар, овладевать ею снова и снова до тех пор, пока она не забудет собственное имя, а он не забудет о том, что он учтивый и цивилизованный джентльмен.

— Понимаю, то, что я сказала о вас на балу, задело вашу гордость, — продолжала она ровным тоном. — Моя реакция на вас доказала, что я была не права. И вот я признала ваше сексуальное превосходство и мощь. А теперь не оставите ли вы меня одну?

Томас с трудом воспринимал то, что слышал. Таких слов он не ожидал. И не предполагал, что она способна признать свою неправоту, а потом спокойно попросить его доставить ее в покое.

— Принимая во внимание только что сказанное вами, вы уверены, что хотите, чтобы я удалился?

Амелия отвела глаза, пригладила волосы ладонью и кивнула.

Позже он уверял себя, что все к лучшему. Он пришел к заключению, что больше не хочет вести эту игру обольщение. Она заставила его почувствовать себя мелким и ничтожным, и он в самом деле оказался бы именно таким, если бы продолжал гнуть свою линию. Итак, с этим покончено. Игра закончилась. Теперь ему придется играть роль, отведенную для него. То есть роль ее опекуна и работодателя. А это означало, что он должен уйти… немедленно.

— Что ж, пусть будет так, как вы пожелаете, — проговорил он торжественно.

Ее взгляд стремительно обратился к нему, будто она опасалась, что это уловка.

— Оставляю вас с вашей работой. Завтра у вас будет день на то, чтобы упаковать свои вещи и приготовиться к отъезду в пятницу.

Отдав ей стремительный и короткий поклон, он вышел.

В тот момент, когда Томас скрылся за дверью, Амелия снова опустилась на стул и глубоко вдохнула воздух. Язык этого человека побывал у нее во рту, его руки ласкали ее грудь, и какие-то части его тела почти интимно познали ее так же близко, как она знала себя. И едва ли она теперь может думать о нём, как о каком-то чужом человеке.

Господи! Какой бес в нее вселился? Что заставило ее целовать его так? Когда он отстранил ее и оставил жаждущей и неудовлетворенной, она увидела в нем только лицемера, играющего ее чувствами. Как ей хотелось ему доказать, что их мощное физическое притяжение взаимно! И она доказала. Но это знание не облегчало дела. Напротив, могло все намного осложнить.

Как сильно он отличался от лорда Клейборо. Барон не проявил и на йоту такого физического отклика на нее, как виконт. Да и она относилась к нему гораздо спокойнее. А что же было в данном случае? Всего лишь физическая реакция на привлекательного, на ошеломляюще красивого мужчину. То, что сближало ее с лордом Клейборо, было гораздо важнее. То, что она не получила ответа на три письма, отправленных после прибытия сюда, вызывало недоумение. Он всегда был исключительно внимателен к ней, и теперешнее его поведение никак не вязалось с его характером. Что-то было не так. А теперь вдобавок к ее заботам предполагалось, что она отправится в Лондон с Томасом и его семьей.

Она пришла было в отчаяние, но неожиданно вспомнила, что лорд Клейборо в Лондоне. И почувствовала неописуемое облегчение — так с облегчением вздыхает человек, нащупав твердую почву под зыбучими песками. Она не испытывала какого-то особого, пьянящего чувства при мысли, что скоро увидит жениха. Но в данном случае это не имело значения. Главное — она и лорд Клейборо наконец-то получат реальную возможность увидеться. Вероятно, виконт не подозревал о том, какой подарок преподнес ей. И она намеревалась использовать его наилучшим образом.