Вкус желания

Глава 15

Путешествие в Лондон прошло без приключений. В дом виконтессы в Мейфэре они прибыли ровно в два часа дня.

А часом позже произошла ее перепалка с Томасом — ровно через пять минут после того, как виконтесса и ее дочери вышли из дома.

Амелия вызывающе смотрела на него через всю гостиную. Будто по молчаливому согласию, теперь они оба обходили острые углы, когда обстоятельства вынуждали их. Находиться в обществе друг друга.

— Ваша мать приглашала меня присоединиться к ней и вашим сестрам. Я хотела бы пойти с ними.

— Ваш отец отправил вас ко мне не для того, чтобы вы могли расхаживать по городу и получать от этого удовольствие.

— Значит, я не имею права пройтись по магазинам на Бонд-стрит? Мне нужно купить кое-какие вещи для личного пользования. И что, по-вашему, мне делать?

— Составьте список, и я найду кого-нибудь, кто купит их для вас.

Амелия молча сосчитала до пяти, чтобы не огреть его одним из канделябров, стоявших на каминной полке.

— Значит, меня будут держать в этом доме как узницу?

— Ну, подумаем. Вы будете находиться взаперти в этом доме до воскресенья, пока мы не уедем. Да, это совершенно точная оценка ситуации.

Он не улыбался, твердо сжатые губы и холодная прямота взгляда подтверждали его слова и намерения. Он не даст ей ни малейшей поблажки. И ввиду этого возможность передать весточку лорду Клейборо о своем прибытии приобретала невероятную сложность.

— Если вы приготовите список…

Амелия яростно смотрела на него, поджав губы. Ее гнев объяснялся не только его теперешним упрямством, но и постоянным возмутительным обращением с ней. Когда он с ней заговаривал, что в последние несколько дней случалось нечасто, тон его был резким, слова звучали отрывисто и относились исключительно к ее обязанностям, когда он давал ей инструкции. Пожалуй, она могла бы разгуливать по дому обнаженной, настолько он не замечал ее. И хотя она снова и снова напоминала себе, что хотела именно этого, по временам ее слова казались ей самой пустым отражением страстной, обреченной на поражение мольбы. Она хотела, чтобы он не беспокоил ее, но печальный факт заключался в том, что он так и сделал.

— Можете не беспокоиться! Я сама позабочусь о себе! — огрызнулась она, повернулась на каблуках и вышла из гостиной.

Звонкое цоканье ее каблучков отдавалось громким эхом от деревянного пола коридора.

Перед тем как спуститься по лестнице на первый этаж, она случайно обернулась и увидела, что Томас смотрит ей вслед.

Он медленно кивнул головой, все еще не спуская с нее глаз. Лицо его оставалось непроницаемым.

Амелия стремительно помчалась по лестнице. Так же стремительно билось ее сердце.

В отличие от многих более благовоспитанных и изысканных светских леди Амелия не обладала музыкальным слухом, не умела хорошо играть на фортепьяно и могла бы порезаться и истечь кровью, если бы ее заставили заниматься рукоделием, вооружившись иглой и ножницами. Но она любила читать, и самыми любимыми ее книгами были романы. И потому она, естественно, направилась в библиотеку. Творения самых уважаемых и плодовитых авторов украшали книжные полки виконтессы, и вот уже Амелия оказалась там.

Она провела пальцем по корешку «Укрощения строптивой» и заколебалась в выборе между комедией Шекспира или чем-нибудь трагико-романтическим, вроде «Джейн Эйр».

Звук чьего-то кашля испугал Амелию — она стремительно повернула голову в направлении двери. На пороге стоял высокий, очень высокий лакей, кажется, Джонс, если она правильно запомнила его имя.

— Прошу прощения, мэм. Его лордство просит вас в утреннюю гостиную.

Сердце ее пропустило удар, и она не смогла подавить дрожи предвкушения, пробежавшей по ее телу. Она ответила кратким кивком.

— Пожалуйста, скажите его лордству, что я буду там через минуту.

— Да, мэм.

Смущенно отдав поклон, он удалился. Разве Томас не уехал? Она думала, что он уехал час назад. Виконтесса сказала ей, что он остановится в своей холостяцкой квартире. Но он, оказывается, все еще здесь. И хочет ее видеть.

Амелия отправилась бы туда немедленно, но это выглядело бы как нетерпение и готовность подчиниться его воле. Пусть немного подождет. Не следует делать все, чего он желает. Пусть знает это. Она сочла, что заставить его подождать десять минут — как раз пристойно.

Девятью минутами позже она переступила порог утренней комнаты и остановилась как вкопанная при виде Камиллы Фоксуорт, беседующей с Томасом.

«Оставьте его в покое. Он мой!» — хотелось ей закричать. Возможно, неожиданность присутствия здесь женщины вызвала в ней столь примитивную реакцию. Глубоко вздохнув, она проследовала к беседующей паре.

— А вот и она, Камилла, — сказал Томас, поворачиваясь к Амелии.

Несмотря на его непринужденную манеру, Амелия почувствовала, что прервала личную беседу, и это настроило ее на воинственный лад, как ребенка, у которого отобрали игрушку, прежде чем он закончил с ней играть. Впервые за много недель она увидела на его лице улыбку. По-видимому, мисс Фоксуорт способствовала его хорошему настроению.

— Леди Амелия Бертрам, я хотел бы представить вам мисс Камиллу Фоксуорт.

Усилием воли Амелия заставила расслабиться мускулы рук, ног и лица. Пока она проделывала тяжкий путь через комнату, подавляя раздражение, в голове ее забрезжил трезвый и разумный вопрос: что она здесь делает, эта мисс? И тут на нее обрушилась невероятная, недопустимая догадка. Конечно же, Томас не собирается… Нет, что за нелепая мысль!

Мисс Фоксуорт улыбнулась и присела в изящном реверансе.

— Добрый день, леди Амелия. Думаю, нас уже как-то представляли друг другу. В начале сезона на балу у Рэнделлов.

Чтобы не показаться совсем уж лишенной представления о светских манерах, Амелия подтвердила это коротким кивком головы, стараясь, чтобы ее чувства не отразились на лице. В ответ она получила оценивающий взгляд Томаса.

— Да, припоминаю, — сказала она ледяным тоном.

Она постаралась не заметить еще один, более суровый, взгляд Томаса.

— Мисс Фоксуорт согласилась побыть вашей компаньонкой, пока моя мать будет в отъезде.

Выражение лица Томаса тотчас же смягчилось, как только он обратил взор к мисс Фоксуорт, взиравшей на него с молитвенным экстазом.

В свою очередь, Амелия уставилась на женщину, чувствуя, что подтверждаются ее худшие подозрения. Она мгновенно охватила взглядом ее тощую фигурку в платье, которое больше пристало бы пожилой матроне, и голубые глаза на мертвенно-бледном лице призрака, и ее охватил необъяснимый гнев.

— Неужели? Я полагала, что у мисс Фоксуорт есть бесконечно лучшие занятия, чем это!

Амелия сделала паузу, стараясь подавить готовые вырваться слова и горечь, подступившую к горлу. Но все было бесполезно. Желание… нет, потребность сказать этому убогому существу то, чем она является, была такой сильной, что она не устояла:

— А впрочем, я понимаю, одинокая женщина без надежды на замужество имеет слишком много свободного времени, которое ей не на что истратить.

Как только последнее слово было произнесено, Амелия почувствовала: она готова сделать все, что угодно, чтобы забрать свое оскорбление обратно. Она проклинала себя за то, что ее язык каким-то непонятным образом стал орудием беспримерной дерзости и наглости. Но раскаяние пришло слишком поздно.

Из уст Томаса вырвалось шипение, а единственной реакцией мисс Фоксуорт был только краткий взгляд вниз, будто она старалась скрыть впечатление от этих слов. Амелии же хотелось, чтобы пол разверзся и поглотил ее. Мисс Фоксуорт не сделала ей ничего плохого. Единственным ее преступлением было общение и дружба с виконтом и очевидное обожание, которое она питала к нему. А так как Амелия и сама довольно тесно сошлась с виконтессой и ее дочерьми, то едва ли это можно было счесть большим грехом.

— Как вы можете видеть, леди Амелия еще не усвоила светских манер, — процедил Томас сквозь стиснутые зубы, обратив к женщине извиняющуюся полуулыбку. — Если вы будете так любезны извинить нас, Камилла, мне бы хотелось перемолвиться словечком с леди Амелией без свидетелей. Как только мы закончим, я пошлю за вами.

Мисс Фоксуорт медленно кивнула и, не отрывая глаз от пола, не произнеся ни слова, вышла.

Красивое лицо Томаса стало таким, словно его высекли из камня. У Амелии не хватало духу встретиться с ним взглядом, когда она заговорила, и все же она держалась наступательно:

— Я прекрасно знаю, что вы собираетесь сказать, поэтому прошу избавить меня от нотации. Я прекрасно сознаю, то, что я сказала…

Его рука взметнулась и сжала ее плечо беспощадной хваткой. Рванув Амелию, он заставил ее отстраниться на несколько дюймов от себя. Томас был выше ее всего на шесть дюймов, но ей казалось, что он возвышается над ней, как башня.

— Не смейте оскорблять мою гостью в моем присутствии, — проговорил он свистящим шепотом.

Он был в ярости. Лицо его раскраснелось. И выглядел он так, будто ему хотелось ее задушить.

Будь она более робкого десятка, то непременно отшатнулась бы перед лицом подобного гнева, несомненно, повергавшего в ужас многих мужчин. Она вздрогнула, чувствуя, как страх пробирает ее до костей. Он тотчас же ослабил хватку, но не выпустил ее, и Амелия не сделала ни единого движения, чтобы высвободиться.

— Почему, ради всего святого, вы выбрали именно ее? Ваше «эго» требует, чтобы кто-нибудь ежеминутно днем и ночью курил вам фимиам? — выложила она начистоту суть своей претензии и причину неприятия.

Сначала Томас молчал, потом отстранился и устремил на нее пристальный взгляд. Теперь в его гневе появилось нечто загадочное и раздражающее.

— И что, вы полагаете, мне с ней делать с ее чувствами? — холодно спросил он.

— Меня не особенно заботит то, что вы будете делать. Я просто не желаю участвовать в этом — вот и все.

Он выпустил ее руку и отступил на шаг. Амелия испытала облегчение, оттого что между ними образовалось расстояние, дающее возможность свободно дышать. Ей было неприятно, что рядом с ним мозги ее превращались в кашу, а нервные окончания напрягались.

Он продолжал внимательно смотреть на нее. Его темно-золотые ресницы, моргая, овевали скулы.

— Господи! Да вы ревнуете!

В этих негромко произнесенных словах таились ужас и благоговение.

Амелия вспыхнула и не сразу обрела голос.

— Вы глубоко заблуждаетесь. Но, уверена, такой вывод может сотворить чудо с вашим безмерно раздувшимся «эго».

— О, неужели? В таком случае вы произвели именно такое впечатление. — Его бровь поднялась на дюйм. — Что вы имеете против мисс Фоксуорт? Почему вас должно беспокоить, что она, как вы странно выразились, курит мне фимиам?

— Меня беспокоит не это. Просто я не желаю, чтобы меня использовали.

— Умоляю вас, скажите, как вас используют?

— Ну, в… в… в…

Боже, она снова начала заикаться и не могла вымолвить ни слова. Он смотрел на нее так, будто был способен читать ее мысли и пребывал в восторге оттого, что прочел.

— Если вас беспокоит что-то, что происходит между мисс Фоксуорт и мной, то позвольте вас успокоить на этот счет.

— Мне все равно…

Всего два шага — и он оказался рядом, в нескольких дюймах от нее, его мужской сексуальный запах обволакивал ее, — будто она стала его пленницей. Он нежно прижал указательный палец к ее губам, заставляя замолчать.

— Возможно, вы самая раздражающая женщина из всех, кого я знаю, но что меня в вас восхищает — ваша искренность. Не надо портить впечатление, — пробормотал он.

Не отрывая от него взгляда, Амелия пыталась понять, что заставляет ее молчать — его дерзость или то, что он держит палец на ее губах.

— А теперь, — продолжал он как ни в чем не бывало, — если вы хотите устроить сцену ревности, то уж по крайней мере пусть у нее будет причина. Кстати говоря, я готов вам ее предоставить — свидание, на которое я собираюсь сегодня вечером.

— Не сомневаюсь, что это будет постельная возня с вашей любовницей.

Она внезапно отступила на безопасное расстояние от его руки.

Его рука упала вдоль тела.

— Какое вам дело, с кем я сплю, с любовницей или с кем-то еще?

Только этот едва слышно произнесенный им вопрос отрезвил Амелию и вернул ей дар речи. Краска бросилась ей в лицо, щеки запылали. Как же ей хотелось забрать назад предательски вырвавшиеся слова!

— Конечно, мне все равно, с кем вы спите, — сказала она холодно.

Томас запрокинул голову и издал сухой смешок. Она подавила желание влепить ему такую пощечину, чтобы он лишился сознания.

— Это только слова, — заметил он, — у меня же создалось впечатление, что вас это заботит гораздо больше, чем вы хотели бы признать.

— Считайте так, как вам угодно.

Стараясь не встретиться с ним взглядом и догадываясь, что в этих зеленых глазах сверкает понимание, Амелия стремительно повернулась и вышла из комнаты, все еще слыша его язвительный смех — он тянулся за ней как шлейф.

Томас оглядывал гостиную Грейс и недоумевал, что он здесь делает.

Мысль о ничем не осложненном вечере и сексуальном удовлетворении была главной, когда он покидал свой городской дом. Прошло более месяца с тех пор, когда у него в последний раз была женщина. В предвкушении встречи с Грейс он должен был бы исходить слюной. Но этого не случилось. И он не осмеливался признаться себе — почему.

— Дорогой!

Томас вздрогнул и повернул голову, услышав это мелодичное восклицание. Грейс впорхнула в комнату и открыла ему объятия. На ней был шелковый пеньюар поверх бледно-розового шелкового белья, облегавшего ее роскошную фигуру. Прежде чем он успел ответить, она заключила его в объятия и выгнула шею в ожидании его поцелуя.

Томас запечатлел обязательный поцелуй на ее накрашенных губах и поспешил высвободиться из объятий и окутавшего его облака сладких духов. Радость на ее лице потускнела. Она одарила его слишком ослепительной улыбкой и раскрыла глаза слишком широко, чтобы то и другое могло быть подлинным.

— Ты не говорил мне, что собираешься в город, — попеняла она ему, проводя ладонью по его руке.

Ее прикосновение не вызвало обычной лихорадки желания. Но Томас понимал, что должен сделать, и внутренне сжался.

Он поймал ее руку и потянул Грейс на диван, обитый цветастым ситцем.

— Иди сюда. Нам надо поговорить.

Грейс покорно подчинилась, туго натянув ночное одеяние на свои женственные бедра, но в ее ореховых глазах появилось беспокойство.

— Ты хочешь поговорить до того, как мы удалимся в спальню?

И снова ее улыбка показалась ему натянутой.

— Я здесь не для этого. Я пришел сказать, что наши отношения кончены.

Пощечина была неожиданной и вызвала обжигающую боль в левой щеке. Он пожалел, что не удерживал обе ее руки.

— Ты, чертов подонок!

Ярость превратила ее лицо, которое он всегда считал хорошеньким, в нечто совершенно невообразимое. Ее зрачки теперь походили на острия булавок, и алый рот, перекошенный от ярости, казалось, издавал кошачье шипение.

Она вскочила на ноги и принялась осыпать его плечи и руки градом ударов.

Томас поднялся на ноги и схватил обе ее маленькие ручки.

— Господи, Грейс! Держи себя в руках!

Он крепко удерживал ее за руки, и она не могла их высвободить, как ни старалась.

— Целый год я посвятила тебе! Целый год! Хотя могла получить любого джентльмена в Лондоне. Они все желали меня, и ты это знаешь. Знаешь, сколько мужчин предлагали мне свое покровительство? Я отвергала их, потому что все время ждала тебя, а ты за последние три месяца почти не бывал у меня.

Внезапно она перестала сопротивляться, тело ее обмякло, и она упала на диван. Томас выпустил ее руки и мгновенно оказался по другую сторону стола, стоявшего в центре комнаты; напротив нее и вне пределов досягаемости.

Она закрыла лицо руками, тело ее сотрясали сильные и шумные рыдания.

Томас был способен вынести все, кроме женских слез. По крайней мере три года ему не приходилось присутствовать при подобной сцене. Одной из причин, почему он выбрал Грейс, было то, что в ней, казалось, не было склонности к подобным припадкам слезливости. Она держалась с апломбом, которым он восхищался и которого желал в любовнице. С ней не должно было быть никаких театральных сцен. Она полностью соответствовала его сексуальным потребностям и, когда ему требовалась спутница, идеально подходила для подобной роли. Или так он считал. Но четыре месяца назад она начала жаловаться на то, что частота их встреч убывает. И с этого момента Томас понял: время их связи пошло на убыль. Но должно быть, думал Томас, потирая саднящую щеку и челюсть, конец наступил недостаточно быстро.

— Ты с самого начала знала, что подобные отношения — временное явление, — сказал он, переминаясь с ноги на ногу и глядя, как поднимается ее грудь от судорожных глубоких вздохов.

При этих его словах она резким движением подняла голову, и он увидел красные опухшие глаза и щеки, залитые слезами и покрытые пятнами.

— Дело ведь в той женщине? Не так ли? Она потребовала, чтобы ты бросил меня?

Мысли Томаса мгновенно порхнули к Амелии. Откуда Грейс могла о ней узнать?

— В какой женщине? — спросил он резко.

— В этой чертовой герцогине Бедфорд. В той, что былаздесь три недели назад. О, она сказала, что ошиблась домом, сказала, что думала, будто здесь живет миссис Франклин. Но даже после того, как я ей ответила, что здесь не живет женщина с таким именем, она не ушла. Начала задавать мне вопросы о тебе. И сказала, что когда-то вы были очень близки. — Грейс перестала смахивать слезы со щек. — Я не дура, поняла, зачем она сюда явилась.

Потрясенный, но стараясь не выдать своей тревоги, Томас спокойно ответил:

— Я никак не связан с герцогиней и не имею ни малейшего намерения стремиться к этому.

«Никогда, никогда больше!» — мелькнуло у него в голове.

— Ты лжешь!

Это прозвучало горько и осуждающе.

— Какого черта я стал бы тебе лгать? Ты мне не жена, и мне нечего скрывать.

Ее письма были просто досадным пустяком. Но ее безрассудство, когда она решилась прийти к его любовнице, было чем-то совсем иным. Тем, чему он был намерен немедленно положить конец.

— Значит, ты не вступал с ней в обсуждение моей персоны? — спросила Грейс, все еще не веря ему.

— Я не встречался с этой женщиной добрых семь лет, а когда мы познакомились, я был еще мальчишкой.

В глазах, мокрых от слез, появился проблеск надежды.

— Тогда почему…

— Но это ничего не меняет в наших с тобой отношениях. — Он испустил глубокий усталый вздох. — Я не давал тебе обещаний, Грейс. А ты ведешь себя так, будто я предлагал больше, чем то, что нас связывало. Я этого не делал.

— Да, ты относился ко мне, как к тому, кто способен погладить тебя по шерстке, когда у тебя возникала в этом потребность:

Из-за слез ее голос звучал глухо.

— Для того и существуют любовницы.

Томас не хотел, чтобы его слова звучали жестоко, но она не оставила ему выбора.

— Я полюбила тебя.

Она медленно поднялась на ноги, продолжая смахивать слезы, катившиеся по щекам.

На мгновение Томас прикрыл глаза. Как он и опасался, она вообразила, что влюблена в него. Он тотчас же поспешил успокоить себя: не пройдет и нескольких месяцев, как она убедит себя, что влюблена в своего следующего обожателя.

Мисс Грейс Хауэлл со всей своей светскостью и неуязвимостью или тем, что он принимал за эти качества, не обладала, как оказалось, свойствами, необходимыми хорошей любовнице. Она слишком легко позволяла себе впасть в эмоциональную зависимость. Ей был нужен муж, она не хотела быть содержанкой, и ему следовало распознать это с самого начала. Но это понимание пришло слишком поздно, когда сердце ее оказалось уязвленным.

— Мне грустно это слышать, — проговорил Томас.

Больше он ничего не смог придумать. Она перестала плакать и, собравшись с силами, сурово посмотрела на него.

— Ты еще более бессердечен, чем говорят. Неужели тебя ничто не трогает? Если не считать твоей драгоценной мамы и сестер, на свете нет женщины, к которой ты был бы способен что-то чувствовать?

Образ Амелии тотчас же всплыл в его мыслях — впрочем, в последнее время он находился там постоянно. Усилием воли он попытался изгнать его.

— Я позабочусь о том, чтобы на твоем счету было достаточно денег и чтобы ты смогла продержаться до новой оказии. Трех месяцев, думаю, будет достаточно.

Три месяца — это более чем благородно. Недели через две, а то и скорее ею завладеет граф Чсстерфилд. Он нетерпеливо ждал, пока она надоест Томасу, по крайней мере так не раз говорила ему Грейс.

— Оставь себе твои чертовы деньги!

Если бы он дал ей чек, то имел бы удовольствие видеть, как она порвет его и растопчет своими домашними туфельками, украшенными розочками. Но как только он уйдет, она начнет ползать на коленях, лихорадочно собирая обрывки. Гордость и гнев будут первой ее реакцией и оттеснят практичность и логику на задний план.

— Я положу деньги на твой счет. Делай с ними что хотеть.

«К тому времени она остынет», — подумал он.

Томас покинул ее дом в последний раз, но мысли его были мрачными.

«Женщины не стоят таких неприятностей», — решил он.

Вместо того чтобы провести вечер на шелковых простынях, Томас сидел в маленькой комнате, в библиотеке Картрайта на Джонс-стрит. Оба собеседника тонули в глубоких обитых парчой креслах перед мраморным камином, в котором горел яркий огонь, и нянчили в руках по бокалу портвейна, и им еще предстояло насладиться напитками ярко-зеленого цвета и оттенка красного бургундского вина.

— Она бросилась на меня, как кошка, — поделился Томас со своим другом, испытывая усталость от всей этой истории. — Уверен, что завтра я обнаружу на себе царапины.

Маленькое зеркальце в экипаже уже отразило свежий синяк на его шее.

— Какого черта тебе понадобилось объявлять ей о разрыве лично? — спросил Картрайт, поднимая ноги в чулкax на оттоманку перед собой. — Было бы достаточно цветов и записки или, возможно, какой-нибудь побрякушки.

— Да, верно, но у меня не было намерения порывать с ней, когда я к ней отправился.

Его друг удивленно поднял бровь и поднес к губам бокал с портвейном.

— Тогда почему ты это сделал? — спросил Картрайт и поставил напиток на столик красного дерева возле своего кресла.

Да, почему он это сделал?

Томас часто думал об этом с момента, как вышел из дома Грейс. Он беспомощно поднял плечи:

— Не знаю. Думаю, потому, что она начала мне надоедать. Она становилась все более требовательной. Слишком часто стала посягать на мое время.

— Да, такое случается. Но в твоем случае это произошло скорее, чем обычно. Как долго ты был с ней? Шесть месяцев? Год?

— Какая разница? С ней покончено. Сейчас самое неотложное дело связано с этой чертовой Луизой.

— А что наша прекрасная герцогиня сотворила на этот раз? — суховато спросил Картрайт.

В его серых глазах блеснул огонек интереса.

Томас кратко пересказал то, что Грейс поведала ему о визите Луизы.

— Разыскать твою любовницу и явиться к ней домой — верх дерзости. И это всего лишь через три месяца после смерти мужа, — заметил Картрайт.

— Прошедшие годы изменили ее. Я не представлял, что она способна совершить что-нибудь подобное, когда познакомился с ней. Хотя ведь был инцидент с Радерфордом…

Да, инцидент…

Томас был настолько глуп, что поверил Луизе, когда она сказала, что любит его, и утверждала, что выйдет за него, хотя в то время у него не было ни шиллинга.

Да, в то время на его банковском счете не было ничего. И он был совершенно ослеплен ее белокурой красотой и невинным кокетством. Но эта маска невинности мгновенно слетела, когда на балу, куда Томас не собирался, он увидел ее прижимающейся к Радерфорду. Сначала он остановился и стоял в саду в полном ошеломлении, скрытый живой изгородью. Позже стоял и наблюдал со все растущей яростью и думал, как далеко она способна зайти, и ярость его все росла.

Несмотря на то что Радерфорд мягко, но решительно убрал ее руки со своей шеи и вскоре оставил ее одну, инцидент стал причиной трещины в их дружбе. На следующий день он побеседовал с глазу на глазе Радерфордом, но поговорить с ней ему помешала гордость, а когда он наконец собрался выяснить отношения, она уже была помолвлена с герцогом Бедфордом.

И тогда Томас осознал правду. Он — молодой виконт без гроша в кармане, обладая всего лишь хорошим происхождением и именем, имеющим на руках мать и сестер, — был всего лишь приманкой и что-то значил только до тех пор, пока она не получила предложения от одной из намеченных ею жертв. И не важно было, что Томас собирался на ней жениться.

— И как ты намерен справиться с этим? — продолжал Картрайт.

— Ну, думаю, мне придется поговорить с этой чертовкой. Она почти не оставила мне выбора, и, должно быть, именно такой была ее цель.

Томас опустил голову и устало провел ладонью по лицу.

— Тогда ты должен поехать со мной на бал к леди Форшем. Я слышал из надежного источника, что ее светлость снизойдет до того, чтобы там появиться.

Томас поднял голову и скептически посмотрел на Картрайта.

— Ты полагаешь, я буду объясняться с ней на балу? Не хочу снова стать пищей для этих сплетников из «желтых» листков.

— Предпочитаешь отправиться к ней домой или встретиться с ней у себя? Я бы не советовал тебе оставаться с ней наедине ни под каким видом.

В словах Картрайта был резон. Из такой встречи не вышло бы ничего хорошего. И чем больше он об этом думал, тем более здравой казалась ему мысль о встрече на балу. Луиза слишком дорожила своим положением в обществе, чтобы устроить сцену на людях и в таком месте.

— Очень хорошо. Я поеду, но не рассчитывай, что останусь там надолго. Какими бы увлекательными ни находил я эти вечера, у меня есть и другие дела и обязанности. Я говорил тебе, что мне пришлось нанять компаньонку для Амелии? Я привез девицу в город, и теперь мне приходится приглядывать за ней. Я почти уверен, что она попытается встретиться с Клейборо, и хотя я не сомневаюсь, что Камилла понимает свои обязанности и будет их выполнять, ничего не хочу оставлять на волю случая.

Картрайт ответил взрывом смеха:

— Безусловно, самый лучший подход к вопросу о трудных женских типах, о каком я когда-либо слышал. Но неужели правда, что мисс Фоксуорт — теперь компаньонка леди Амелии? У тебя что — размягчение мозгов? Если дела обстоят так скверно, то, может быть, я смогу быть полезным? Я не возражаю против того, чтобы ты поручил мне присматривать за ней вместо тебя.

Его серые глаза вопросительно блеснули под подвижными черными бровями.

Томас не нашел в этом ничего забавного и все же, несмотря на решительный протест своих лицевых мышц, с вымученной улыбкой ответил:

— Благодарю, но, думаю, я справлюсь.

Склонив голову, Картрайт смотрел на него прищурясь.

— И что ты имеешь в виду, говоря, что справишься?

Томас переменил свою расслабленную позу и выпрямился в креслё.

— На что ты, черт возьми, намекаешь?

Картрайт поднял руку вверх, шутливо демонстрируя капитуляцию.

— О, не стоит приходить в раздражение из-за столь простого вопроса, — сказал он со смехом. — До меня дошло, что ты пообещал прекрасной леди Амелии заслуженное наказание от собственных рук. Она ведь в конце концов усомнилась в твоей сексуальной мощи. Я всего лишь спрашиваю, как продвигаются дела на этом фронте.

Столь неоправданно бурно прореагировав на поддразнивание Картрайта, Томас только дал пищу воображению друга. Он с трудом заставил себя издать негромкое хмыканье, снова принял расслабленную позу и, повернувшись к Картрайту с деланной улыбкой, отпил из бокала. Затем поставил хрустальный бокал на столик слева от себя и сказал:

— Я пришел к выводу, что она не заслуживает особых волнений и хлопот.

Картрайт засмеялся, и смех его походил на лай, а в глазах заплясали смешинки.

— Неужто все так плохо? Ну, я уверен, есть множество леди самых выдающихся качеств, готовых послужить той цели, которую ты приготовил для леди Амелии. Хотя, если тебе нужна любовница, способная не слишком сильно к тебе привязаться, то вполне бы подошел кто-нибудь вроде леди Амелии.

Кровь бросилась Томасу в лицо. Он сделал усилие, чтобы казаться равнодушным, надеясь, что Картрайт ничего не заметит.

— Единственное, чего я требую от женщины, с которой делю постель, — это чтобы она меня не презирала. Было бы также неплохо, чтобы она хоть чуть-чуть мне нравилась, — заметил Томас.

Осушив бокал до дна, Картрайт лениво поднялся на ноги и прошлепал к своему письменному столу, чтобы налить себе новую порцию. Повернувшись лицом к другу, он отсалютовал ему хрустальным графином. Томас кивком отклонил предложение налить еще.

— Когда ты возвращаешься в Девон? — спросил Картрайт, направляясь к своему креслу.

— В воскресенье.

— Прекрасно. Мне нужно куда-нибудь уехать, пока герцог в городе. Если я останусь, он будет рассчитывать на мою компанию. Я бы предпочел развлекаться в долговой тюрьме, чем в обществе моего отца.

В обычных обстоятельствах Томас не возражал бы против того, чтобы друг погостил у него. Тот с самой юности бывал частым гостем в Стоунридж-Холле. Но на этот раз он чувствовал, что это было бы неуместно. Не мог он разве избежать встречи с герцогом, не покидая города? Господи! Его друг вел себя так, будто Лондон недостаточно велик для двух представителей семьи Картрайтов.

Картрайт спросил, прерывая его молчание:

— Это ведь не добавит тебе сложностей?

Томас поспешил покачать головой:

— Ничуть. Никаких сложностей.

Но внутри у него что-то явственно и громко запротестовало.

— Чудесно. Это даст мне возможность лучше познакомиться с леди Амелией. Мы с ней встречались несколько раз, но едва ли обменялись парой слов, не считая вежливых приветствий.

Похоже было, что Картрайт внимательно следит за выражением его лица.

На язык просились тысячи слов протеста, но Томасу удалось сдержаться, и он не произнес вслух ни одного. И даже глазом не моргнул.

— Не сомневаюсь, что она будет в восторге от твоего общества.

Подумав, он решил, что не откажется от второго бокала портвейна.