Вкус желания

Глава 18

Утром Амелия с удивлением обнаружила, что к их обществу присоединился еще один член, а именно: лорд Алекс Картрайт. Было очевидно, что он тоже будет гостить в Стоунридж-Холле. Насчет длительности его пребывания Томас говорил туманно, но ей-то какая разница? Каждый, способный создать заслон между ней и виконтом, с ее точки зрения, был более чем желанен.

Мисс Фоксуорт казалась искренне разочарованной тем, что Амелия внезапно занемогла и не смогла дольше оставаться на балу, но в своей скромной манере показала, что получила от него огромное удовольствие. Лорд Алекс любезно поздоровался с ней, Томас же обращался с ней намеренно равнодушно, но ей и этого было вполне достаточно.

Все вместе они покинули Мейфэр и отбыли на станцию Паддингтон. Женщины с комфортом доехали до вокзала в коляске Томаса, мужчины следовали за ними в наемном экипаже. Путешествовать отдельно от виконта было для Амелии еще одним благом в дополнение к присутствию лорда Алекса.

В поезде мужчины обсуждали последние достижения в судостроении или преимущества приобретения акций сталелитейной компании, недавно появившихся на Лондонской фондовой бирже. В течение всего путешествия Амелия читала роман, захваченный с собой, сделав только короткий перерыв на время ленча, когда Томас извлек сандвичи, печенье, фрукты и лимонад, приготовленные для них поварихой виконтессы.

В Ньютоне они сделали пересадку на Тотнес, где по прибытии на станцию Томас нанял два экипажа, и в семь часов вечера, после десятичасового путешествия, оказались у ворот Стоунридж-Холяа.

— Вы присоединитесь к нам за ужином?

Принимая во внимание, что за весь день он сказал ей не более пяти слов: «Доброе утро» и «Не голодны ли вы?», этот вопрос ее удивил.

— Думаю, этот вечер я проведу у себя.

Чувствуя себя усталой после долгой поездки и ощущая дискомфорт в желудке, она совершенно потеряла аппетит.

Томас окинул ее быстрым взглядом. Лицо его было непроницаемым. Он коротко кивнул:

— Вы можете приступить к своим обязанностям во вторник, а завтра отдыхайте.

Его манера говорить с ней была холодно-вежливой, и все же то, что он не заставил ее приступить к работе завтра же, о чем-то говорило. Впрочем, с ее стороны было бы глупо задумываться над этим.

Амелия повернулась и направилась в свою спальню, но лишь через три часа ей удалось забыться сном.

Не следовало выходить на утреннюю прогулку. Амелия поняла это, когда у нее сжался желудок. Ей нужно было еще раньше, когда проснулась, заметить признаки недомогания. Кружка горячего шоколада не принесла ей облегчения, а только согрела ее. И всё же лучше было бы снова лечь в постель, но она решила подышать свежим воздухом. К тому же Амелия полагала, что быстрая ходьба тоже пойдет ей на пользу, но и это оказалось не так.

Правда заключалась в том, что ей не терпелось уйти из дома до того, как все соберутся к завтраку. К тому же она ненавидела болеть. Ненавидела состояние беспомощности. Воспоминания о лихорадке, сотрясавшей тело, и запахе мятной воды все еще пробуждали в ней страх. Хотя то, что сейчас она упрямо игнорировала симптомы, ничего не меняло. Ясно как божий день — она больна.

Когда Амелия повернула обратно к дому, то увидела лорда Алекса, поднимавшегося на холм впереди нее. Он показался ей необычайно красивым со своей поджарой фигурой, облаченной в костюм для верховой езды, в котором сочетались коричневые и желтые цвета.

Он остановился прямо перед ней и приветствовал ее кивком головы. Потом приложил руку к шляпе:

— Леди Амелия.

— Лорд Алекс, — ответила она, вдруг осознав, что они впервые оказались наедине.

Он оглядел ее одежду.

— Решили прогуляться? — спросил он вежливо.

— Да, устаешь сидеть все время взаперти.

В уголках его рта появилась слабая улыбка. Рот этот был слишком пухлым, особенно для мужчины.

— Принимая во внимание мою дружбу с вашим отцом, не могу понять, почему мы так мало знакомы. Надеюсь поправить дело во время этого моего визита.

Обезоруженная этой речью, Амелия только молча смотрела на него, но потом быстро собралась с силами:

— Да, это и впрямь удивительно.

— Не вижу причины, почему бы нам теперь не продолжить знакомство. Умоляю вас, не ставьте в вину мне безобразно неуклюжее обращение Армстронга с вами.

В настоящем своем болезненном состоянии Амелия не могла понять, играет он с ней или говорит серьезно. Его красивое лицо было образцом джентльменского сочувствия и озабоченности.

— Конечно, нет.

— О, прекрасно. Рад это слышать. Не презирайте меня только по той причине, что я поддерживаю с ним дружеские отношения. — Он улыбнулся медленной заговорщической улыбкой: — Если дать мне возможность проявить себя, я могу быть обаятельным и приятным. Во всяком случае, так мне говорили.

Амелия тихонько хмыкнула несмотря на то что холод уже проник под ее толстый шерстяной плащ и принялся пощипывать кожу. Она поверила, что он именно такой, как описал себя: с этими своими серебристо-серыми глазами и ямочкой на подбородке. К счастью, лорд Алеке не задевал ее чувств так, как его друг.

Она издала болезненный стон, когда новый приступ боли чуть не заставил ее перегнуться пополам.

— В чем дело? — спросил он озабоченно.

Амелия на мгновение прикрыла глаза, чтобы побороть головокружение, и торопливо ответила:

— Нет-нет. Я в порядке. Должно быть, не выспалась после вчерашнего.

Меньше всего она нуждалась в его сочувствии.

Лорд Алекс тотчас же оказался рядом с ней, и его лицо выразило тревогу.

— Это желудок? У вас такой вид, будто вы сейчас упадете.

— Я… я в порядке.

И словно для того, чтобы усугубить свою ложь, она вцепилась рукой в перчатке в его рукав, ощутив под тканью сюртука сильную мускулатуру.

— Не могу понять, что со мной, — пробормотала она, ощутив новый приступ головокружения.

Амелия закрыла глаза, пытаясь побороть слабость. Лорд Алекс снял перчатку и прижал ладонь к ее лбу.

— Боже милостивый! Да вы вся горите! — сказал он в тревоге, повышая голос.

— Думаю, я заболела, — сказала она неуверенно.

— Правда? — спросил он, несколько озадаченный. — Идемте в дом.

Дом находился от них не далее чем в пятидесяти ярдах, но от одной мысли о том, что их придется пройти, у нее началась одышка.

Она шагнула вперед, опираясь всем весом о его руку, и тогда с быстротой, от которой у нее сперло дыхание, он поднял ее и прижал к груди.

— Нет, — возразила она, но протест ее прозвучал совсем слабо: — Пожалуйста, опустите меня. Я прекрасно могу идти сама.

Новый приступ желудочной колики был настолько силен, что у нее перехватило дух, и она уронила голову на его плечо, потому что все ее тело непроизвольно сжалось.

— У вас нет сил даже на то, чтобы держать голову, и вы полагаете, что я позволю вам идти? Вам нужны сейчас только постель и доктор!

Амелия закрыла глаза и вдохнула морозный воздух. Она никогда не любила врачей. Элен смогла бы принести ей больше пользы. Но она понимала, что протестовать бессмысленно. Как и его друг, лорд Алекс производил впечатление человека, которому редко в чем-либо отказывали.

Оба они держались с врожденной надменностью и могли без единого слова добиться послушания.

У него ушло всего несколько минут на то, чтобы дойти до дома, и нес он ее с такой легкостью, будто она ничего не весила. Он вошел в дом через черный ход, и их обоих тот час же обволокло тепло.

— Теперь вы можете опустить меня, — пробормотала она, открывая глаза.

— Я опущу вас, когда…

— Что происходит?

Их головы одновременно повернулись в сторону виконта, в голосе которого слышались стальные нотки. Он появился из бильярдной, и выражение его лица было как у возмущенного мужа, заставшего жену в объятиях любовника.

— Посылай за врачом. Леди Амелия больна.

В ответ на отрывистую команду друга, Томас сделал несколько стремительных шагов и преградил им путь к лестнице.

Черные брови лорда Алекса сошлись над сузившимися серыми глазами.

— Отойди, малый. Я несу даму в ее комнату.

Взгляд Томаса метнулся к бледному лицу Амелии. Ее веки затрепетали, а черные ресницы веером легли на скулы.

— Дай ее мне, — потребовал Томас и протянул к ней руки.

Рот Картрайта сложился в неприязненную гримасу, и он еще крепче прижал ее к груди.

— Черт возьми, малый! Я уже несу ее. Только покажи куда.

«Что за чертова наглость!» — мелькнуло у Томаса в голове. И будь он проклят, если уступит сейчас Картрайту. Амелия принадлежит ему. Черт, она его гостья, мысленно поправил он себя. Только он один несет за нее ответственность.

— Я сам отнесу ее, — потребовал он.

Картрайту пришлось согласиться: он передал ее другу без единого слова протеста. И поступил правильно. Он видел, в каком состоянии находится Томас.

Крепко держа Амелию на руках, Томас, подчеркнуто стараясь не обращать на друга внимания, направился к лестнице. Уверенно шагая, он поднялся на второй этаж. Потом взглянул на Амелию и заметил, что она смотрит на него.

— Вам незачем так грубо разговаривать. Он вел себя как джентльмен. Во всяком случае, вы можете меня опустить. Я вполне способна идти сама. Это всего лишь желудочная колика и, возможно, небольшая лихорадка.

— Предоставим это решать доктору, — ответил он мрачно.

В ее спальне он осторожно уложил ее на кровать. Несколькими секундами позже у постели Амелии оказалась ее горничная, и теперь она взволнованно смотрела на хозяйку из-за его спины.

— О Боже мой, что случилось? Месье…

— Вашей госпоже нехорошо. Найдите Альфреда и пошлите его за врачом.

— Монсеньор уже послал за врачом.

Говоря о монсеньоре, она, как понял Томас, имела в виду Картрайта, которого, к его облегчению, нигде не было видно.

— Мадемуазель, у вас не в порядке с животом? Вы совсем не ели.

Амелия медленно кивнула:

— И какая-то дурнота, и головокружение, но я уверенна, мне просто нужно денек полежать в постели.

Горничная испустила тихий вздох, повернулась и направилась в смежную со спальней ванную.

Взгляд Томаса метнулся к Амелии. Мысленно он принялся анализировать симптомы. Головокружение и боль в желудке? Вызванные чем? Тошнотой? Внезапно возможная причина ее недомогания предстала перед ним во всем ее трагизме, и от этой мысли у него самого начались головокружение и боль в желудке.

— Вы ждете ребенка? — с трудом произнес он, похолодев от страха.

Ее глаза округлились.

— Господи! Вы всегда приписываете мне все самое худшее!

В ожидании ее ответа он задержал дыхание, а теперь с облегчением выдохнул и проглотил образовавшийся в горле ком.

Томас потоптался на месте и отвел глаза, но все же не удержался:

— Принимая во внимание вашу историю, могло бы случиться и такое.

Глаза девушки потемнели, и она снова упала на подушки. Ее бледность была особенно заметной на фоне темно-синих простыней.

— Пожалуйста, уходите. Я не хочу вас видеть.

Вернулась горничная Амелии с влажной тряпкой в руке.

— Если вы извините меня, милорд…

Она неуверенно посмотрела на него, должно быть, не желая его обижать. Томас поспешно отстранился, и девушка приблизилась к больной госпоже.

«Беременна! Надо же!» — продолжала негодовать Амелия. Холодная влажная тряпка на лбу подействовала на ее пылающую от жара голову, как целительный бальзам.

Элен принялась вынимать шпильки из ее волос. Вскоре волосы Амелии лежали веером на подушке вокруг ее головы. Томас, вышагивающий возле ее постели, остановился и уставился на нее.

— Милорд, я позабочусь о мадемуазель, и завтра она будет здорова.

Не слушая Элен, Томас продолжал, не отрываясь, смотреть на Амелию. Она смутилась под его взглядом и заморгала.

— Вас беспокоит, сумею ли я завтра работать? — спросила она шепотом, стараясь рассеять внезапно возникшее между ними напряжение.

— Не говорите чепухи! Кем вы меня считаете? Тираном? — спросил он отрывисто.

— О, не надо так хмуриться. Просто оставьте меня и дайте мне отдохнуть. Едва ли это возможно, когда вы топчетесь вокруг меня. Элен прекрасно может…

Послышался стук в дверь, и тотчас же в спальню вошел лорд Алекс в сопровождении доктора, о чем свидетельствовал черный медицинский саквояж в его руках. Пожилой джентльмен был высоким и элегантным, с копной белоснежных волос и самого авторитетного вида.

— Оказывается, доктор Лоусон был внизу. Он занимался одним из заболевших слуг, похоже, страдающих от того же.

Лорд Алекс произнес это, не обращаясь ни к кому в особенности, и вошел в комнату как человек, облеченный некой властью и потому имеющий право на известную свободу обращения.

Прокаженный, вероятно, был бы встречен Томасом более приветливо, чем его друг. Амелия заметила, как сжались и окаменели его челюсти, каким ледяным стал взгляд. Очевидно, он хотел показать лорду Алексу, что его присутствие нежелательно.

— Доброе утро, Томас. Как я понимаю, это и есть пациентка?

Доктор говорил непринужденно, что, как поняла Амелия, объяснялось его многолетним знакомством с Томасом.

Доктор подошел к постели и посмотрел на Амелию оценивающим взглядом.

— Да, доктор Лоусон, это леди Амелия Бертрам. У нее лихорадка, и она жалуется на боль в желудке.

— Гм. Дайте-ка мне ее осмотреть. Не волнуйтесь, моя дорогая, я не причиню вам боли.

Он ободряюще улыбнулся ей, но это ничуть ее не успокоило: не очень-то она доверяла врачам.

Вынимая инструменты из саквояжа, доктор обернулся, посмотрел на Томаса и деликатно кашлянул.

— Не будете ли вы, джентльмены, так любезны и не оставите ли меня на некоторое время наедине с леди Амелией, чтобы я мог ее обследовать?

— Да, конечно. Мы все обсудим с вами позже, когда вы закончите осмотр, — сразу отозвался Томас и неохотно последовал к двери за Картрайтом.

Оказавшись в коридоре, Картрайт повернулся к нему лицом.

— В чем дело, черт возьми? Что все это значит?

— Сейчас не время и не место обсуждать это, — коротко ответил Томас и добавил: — Почему бы тебе не пойти и не смыть с себя грязь?

Ноздри Картрайта начали гневно раздуваться. Несколько секунд они стояли, меряя друг друга взглядами, потом Картрайт резко повернулся на каблуках и направился в свою комнату в противоположном крыле. Шаги его заглушал мягкий бархат ковров.

После ухода Картрайта Томас принялся шагать по коридору перед дверью в спальню Амелии.

Двадцатью минутами позже дверь отворилась, и появился доктор Лоусон. Увидев Томаса у двери, он вздрогнул, от неожиданности.

— Что с ней? Что с Амелией?

Столь фамильярное упоминание его пациентки по имени не ускользнуло от внимания доктора. И он слегка приподнял брови.

— Не вижу ничего серьезного, думаю, несколько дней постельного режима поставят ее на ноги. Я не заметил застоя в легких, и сердце у нее крепкое. Немного опухли железки на шее, но это неудивительно, раз у нее повышенная температура.

Доктор Лоусон переложил свой саквояж из одной руки в другую.

— Но если лихорадка не пройдет за пару дней, пошлите за мной снова. Мне не встречалось повторное заражение скарлатиной, но всякое случается.

Брови Томаса взметнулись вверх.

— Что вы имеете в виду, говоря о повторном заражении?

— Я говорю о том, что она переболела скарлатиной в тринадцать лет. Она вам не рассказывала? Ей повезло — у нее не было осложнений. Только в прошлом году у меня от этой болезни умерли четверо пациентов.

На лице Томаса появилось паническое выражение, и доктор Лоусон поспешил добавить:

— Можете быть уверены, сейчас у вашей юной леди не скарлатина. У нее желудочный грипп. За последние две недели я сталкиваюсь с десятым случаем этого заболевания. Как я сказал, самое большее дня через три девушка будет здорова.

Томас пытался убедить себя, что его беспокойство — нормальная вещь. Она была дочерью его друга и в некотором смысле его знакомой. Конечно, ее благополучие вызывало некоторую его озабоченность.

«Некоторую озабоченность?» — услышал он ехидный внутренний голос. За последние двадцать минут его волнение очень походило на волнение мужа, ожидающего благополучного рождения наследника.

— За леди Амелией будут ухаживать наилучшим образом.

Доктор Лоусон склонил Голову в поклоне.

— В этом я ничуть не сомневаюсь.

Он вытащил часы из кармана сюртука и бросил на них быстрый взгляд.

— Мне пора. Всего доброго, Томас.

Снова положив часы в карман, доктор направился к двери.

Томас проводил его. Не останавливаясь и не поворачиваясь, доктор Лоусон сказал:

— Я посещаю этот дом свыше тридцати лет. Можете не провожать меня. Уверен, вы хотите сами убедиться, что ваша гостья удобно устроена и спокойно отдыхает.

Доктору Лоусону не пришлось повторять это дважды — Томас уже стоял перед дверью в комнату Амелии и кончиками пальцев нажимал на нее. Но петли все же предательски заскрипели.

Горничная, сидевшая возле постели Амелии, наклонила голову, когда он вошел. Томас направился к постели, ощущая ее неодобрительное молчание. Но это был его дом, и Амелия оставалась в нем на его попечении, а потому он имел полное право позаботиться о ее благополучии.

— Мадемуазель спит, — прошептала горничная.

Томас остановился у постели, и при виде Амелии сердце его сжалось. Ее голова покоилась в пене подушек. Он впитывал это зрелище: веером лежащие на щеках темные загнутые ресницы, контрастирующие с лихорадочным румянцем щек. Черты ее лица во сне смягчились, и она выглядела совершенно беспомощной. И прекрасной.

Не сводя взгляда с ее лица, он ответил:

— Да, я вижу. — И после затянувшейся паузы спросил: — Доктор дал ей какое-нибудь жаропонижающее лекарство?

— Он оставил лауданум от боли в животе.

Горничная продолжала смотреть на него, и взгляд у нее был недоуменным и выжидательным.

Томас медленно кивнул. Он хотел убедиться, что Амелии удобно и она отдыхает, и, на его взгляд, это так и было. Ему следовало уйти, но ноги отказывались подчиняться его безмолвной команде.

— Тогда я оставлю вас ухаживать за ней. — И все же он не двинулся с места и продолжал смотреть на нее. — Немедленно известите меня, если ей станет хуже. Вы меня поняли?

Горничная ответила двумя сдержанными кивками.

Томас в последний раз бросил взгляд на спящую Амелию и вышел.