Вкус желания

Глава 24

Дым, кругами поднимавшийся из печных труб Радерфорд-Мэнора, как будто скапливался в небе в виде облаков, и эти серые мрачные облака предсказывали обильный снегопад. Амелия отвернулась от окна кареты, стараясь изо всех сил избегать напряженного взгляда Томаса.

— Мадемуазель, вам нехорошо? — спросила Элен, сидевшая рядом. — У вас огорченный вид.

«Огорченный»? Если бы только огорченный!» — подумала Амелия. Она чувствовала себя идущей на казнь — обреченной и покорной жертвой.

— Не стоит волноваться и нервничать, — услышала она и бросила быстрый взгляд на Томаса, удивленная его странно умиротворяющим тоном и искренностью, которую прочла в его глазах.

— Едва ли можно сказать, что я нервничаю, — ответила она непривычно высоким голосом.

Господи, что с ней творится? Она никогда не говорила так жеманно, как какая-нибудь светская барышня. И тотчас же попыталась поправить дело, заговорив спокойнее и ниже тоном:

— Просто мне хочется поскорее добраться до места и переодеться. Я чувствую себя взмыленной, проехав целый день в одной и той же одежде.

Вот теперь ее голос звучал обычно — небольшая победа над собой, поддержка ее быстро иссякающему самообладанию, что постоянно происходило с ней в обществе Томаса Армстронга.

Дверца кареты с ее стороны открылась, впустив внутрь порыв ледяного воздуха, хотя в карете и без того было холодно. Кучер в темно-синей с зеленым ливрее ожидал снаружи, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Амелия поспешила протянуть ему руку в перчатке, стараясь поскорее избавиться от будоражащего ее присутствия виконта.

Чуть позже она уже стояла в центре холла трехэтажного кирпичного дома. Амелия с радостью сняла шляпку, плащ и муфту и вручила их второму лакею. Как только Томас передал свое пальто молодому человеку, раздался громкий крик, пронзивший тишину:

— Томас!

Мимо Амелии пронеслась женщина высокая, стройная, в изобилии одаренная каштановыми волосами — и бросилась в его объятия. Он поймал ее и крепко прижал к себе.

Амелия тотчас же узнала ее, потому что видела множество ее портретов в Стоунридж-Холле. Это была леди Уиндмир, или — как ее любовно именовали в семье — Мисси. Но портреты все же не дотягивали до оригинала. Она отличалась живостью, которую художник оказался не способен передать, и это ее качество придавало ей редкую и трудно определимую словами красоту.

— Господи, Мисси, ты стала меньше, чем была до того, как у тебя появился ребенок, — сказал Томас, выпуская сестру из объятий, продлившихся довольно долго, поставив ее перед собой и слегка обнимая за талию.

Амелия никогда прежде не видела, чтобы он так улыбался. Эта улыбка могла соперничать с солнцем в самый яркий погожий день и блеском звезд в самую темную и ясную ночь. И сердце ее упало.

— Попробуй-ка заботиться о двух детях и увидишь, как мало времени остается на что-либо другое. Если приходится выбирать между едой и сном, отдаешь предпочтение сну, — ответила его сестра со смехом и снова привлекла его к себе. — Я так рада твоему приезду!

Лицо Томаса обрело обычное выражение, когда он повернулся к ней.

— Мисси, познакомься с леди Амелией. Думаю, вы встречались год назад. Хотя в то время моя сестра еще не была графиней Уиндмир.

Красавица с каштановыми волосами повернулась к ней. Глаза молодой женщины поразительного цвета — аспидно-серого с голубым — светились искренним доброжелательством, и вся она сияла, начиная от оживленного разрумянившегося лица и кончая праздничным зеленым шерстяным платьем, отделанным атласом. И трудно было поверить, что графиня всего несколько месяцев назад дала жизнь двум детям, потому что ее талия была не более двадцати дюймов в обхвате.

— Леди Уиндмир, — сказала Амелия, приседая в реверансе.

Как могла она забыть обстоятельства, при которых они встретились впервые? Амелия не сомневалась, что и графиня помнит женщину, оскорбившую ее брата при первой же встрече, когда их представляли друг другу. Брата, которого, судя по ее приему, графиня нежно любила. И ее тогдашнее поведение вкупе с сегодняшней теплотой и радушием смутили Амелию и вызвали у нее чувство стыда. Но в поведении графини не чувствовалось официальности. Она взяла Амелию за руки и похлопала их с непринужденностью старой знакомой.

Смущенная Амелия думала только об одном: как бы не испортить встречи. С тех пор как она подружилась с Элизабет, ни одна женщина ее возраста не была к ней так добра. И если леди Уиндмир не держит на нее зла за ее тогдашнее недостойное поведение, это бесконечно облегчило совесть Амелии.

— Конечно, я помню леди Амелию, — проговорила графиня и посмотрела на брата с лукавой улыбкой: — Я так рада, что вы смогли к нам приехать на все Рождество. Это ведь намного лучше, чем просто выпить вместе чаю. Правда, Томас?

При этом ее вопросе Томас сжал губы, а недоумевающая Амелия переводила взгляд с брата на сестру. Лучше, чем выпить чаю?

— Прошу прощения?

— Когда нас представили друг другу, я предложила Томасу пригласить вас к нам на чай. Но, думаю, целых две недели намного лучше. Не правда ли?

Она окинула Амелию бесхитростным взглядом и снова похлопала ее по руке.

— И пожалуйста, не называйте меня «леди Уиндмир». Для друзей моего брата я — Мисси.

Она бросила на брата взгляд, полный озорства и лукавства. Друзей Томаса? Но ведь она, конечно же, не была его другом. Тогда почему же… Впрочем, ситуация была слишком двусмысленной и неприятной, чтобы задумываться о ней сейчас.

Амелия все-таки заставила себя натянуто улыбнуться:

— Я буду более чем счастлива покончить с формальностями и титулами.

Мисси, казалось, была вполне довольна ее ответом. Но Томас поднял брови, видя ее готовность идти навстречу. С ним-то она придерживалась жесткой линии, хотя… у нее не было причины проявлять подобную жесткость по отношению к его сестре. Амелия уже давно переросла состояние, когда готова была ненавидеть всех, связанных с Томасом. Она не была такой мелочной… больше не была.

— Слава Богу, наконец-то вы здесь, Армстронг. Я уж думал, что моя жена испустит дух в ожидании тебя.

Амелия вздрогнула, когда из-за её спины раздался низкий и глубокий мужской голос. Резко повернувшись, она увидела очень красивого, высокого, темноволосого мужчину, одетого по-домашнему — в рубашку и черные панталоны. Графа Уиндмира, единственного члена этого трио с ямочками на щеках, которого до сих пор не встречала. Боже! Томас и его друзья, наверное, держали в напряженном ожидании все женское население Лондона.

Мужчины дружески и непринужденно приветствовали друг друга. После того как они пожали друг другу руки и похлопали друг друга по плечам, лорд Уиндмир повернулся к ней. Потом обменялся загадочным взглядом с Томасом.

— А это, должно быть, прекрасная леди Амелия.

Он смотрел на нее с лукавым блеском в светлых глазах. Надо признать, красивых глазах. В наступившей затем тишине некоторое время никто не произносил ни слова. Амелия почувствовала, как щёки ее обдало жаром. Если слухи о ее словесных подвигах и не достигли ушей графа, Томас с охотой и радостью просветит его. Можно себе представить, как они будут склонять и спрягать ее имя.

— Джеймс, веди себя прилично. Иначе Амелия будет считать, что ты такой же дерзкий, как я, — мягко пожурила его Мисси. — Но раз мой брат совсем забыл о хороших манерах, позвольте мне представить вам моего мужа — Джеймс, шестой граф Уиндмир.

— Лорд Уиндмир, — сказала Амелия, снова приседая в реверансе.

Граф перегнулся в талии, отдавая официальный светский поклон, и, взяв ее руку в свои, поднес к губам.

— Для меня это радость и честь, — сказал он, не спеша выпускать ее руку.

— Пойдемте, Амелия. Должно быть, вы очень устали от своего путешествия.

Обращаясь к лакею, стоявшему возле широкой лестницы с несколькими саквояжами у ног, Мисси сказала:

— Стивенс, пожалуйста, возьмите багаж леди Амелии и отнесите в Розовую гостевую спальню, а багаж моего брата в Зеленую.

— Да, миледи.

Стивенс взял в руки один из саквояжей и направился к лестнице.

— Я уверена, вам хотелось бы переодеться и принять теплую ванну, — сказала Мисси, окидывая взглядом мятый дорожный костюм.

Внезапно осознав, что она выглядит не лучшим образом, Амелия заправила несколько выбившихся из прически прядей в еще недавно аккуратную куафюру. Слишком долгая дремота в карете нанесла ущерб ее шиньону, из которого выпало множество шпилек.

— Да, как вы понимаете, это был долгий и утомительный день.

Конечно, она не стала говорить графине, насколько мучительным было для нее это путешествие из-за присутствия ее брата. Она пыталась не обращать на него внимания, но постоянно ловила себя на том, что взгляд ее обращался к нему, и она тотчас же отводила его, как только замечала, что он смотрит на нее.

— Тогда пойдемте. Позвольте мне показать вам и вашей горничной гостевые комнаты. Уверена, мужчинам есть что обсудить.

Мисси улыбнулась брату и бросила на мужа столь откровенный взгляд, полный обожания, что Амелия отвела глаза. У нее возникло ощущение, что она нескромно вторгается в нечто редкое и не предназначенное для чужих глаз.

С фамильярностью, какую к ней не проявлял никто, кроме близкой подруги Элизабет, Мисси продела свою руку ей под локоть и повела к лестнице, где, очевидно, находилась спальня, отведенная ей на две недели.

— Так это и есть та самая печально известная леди Амелия, — сухо прокомментировал Радерфорд, но глаза его блеснули. — Конечно, с моей женой никто не идет в сравнение, но все же она красавица.

Радерфорд был влюблен в свою жену, и это было вполне справедливо, потому что и она страдала тем же недугом.

— Я никак не мог ее оставить в Стоунридж-Холле, — пробормотал Томас.

— Во всяком случае, ты убедил себя в этом, — хмыкнул Радерфорд.

Не успел Томас ответить, как раздался звонок в дверь. Появился еще один лакей, который поспешил отпереть замок. Все присутствующие оцепенели при виде Картрайта со шляпой в руке. В обычных обстоятельствах присутствие друга порадовало бы Томаса, так как сулило приятое времяпрепровождение и веселую дружескую беседу — одновременно остроумную и интеллектуальную. Впрочем, так было до последнего визита Картрайта. Что, черт возьми, с ним произошло? Много лет назад они пообещали друг другу, что никогда ни одна женщина не встанет между ними. Подавив свои чувства, Томас заставил себя улыбнуться. Если улыбка получилась неискренней, то тут уж ничего не поделаешь. По крайней мере он попытался вести себя по-дружески сердечно.

Картрайт вручил лакею свою шляпу и плащ и двинулся навстречу друзьям. Радерфорд приветствовал его и протянул ему руку.

— Мисси сказала, что ты приедешь только завтра.

Мужчины тепло улыбнулись друг другу и обменялись рукопожатием.

— Я выехал раньше, чтобы избежать давки, потому что завтра, можно не сомневаться, все отправятся в путь. А сегодня, по счастливой случайности, в поезде к моим услугам был почти весь первый класс.

— Похоже, это не случайность, а тонкий расчет, — заметил Томас.

В обращении с Картрайтом он предпочел сейчас саркастический тон, которого они оба часто в шутку придерживались. Неожиданно лицо Картрайта стало серьезным, он повернулся к Томасу и посмотрел на него. В наступившей тишине напольные часы в холле, казалось, затикали особенно громко. Улыбка Томаса начала бледнеть, а Картрайт поднял брови.

— После того как ты выкинул меня из своего дома, я не был уверен, что ты еще разговариваешь со мной, — произнес он.

Обеспокоенный взгляд Радерфорда метался между ними.

— Может, один из вас будет так любезен и объяснит мне, о чем речь? Похоже, я что-то упустил.

Глядя на Томаса, Картрайт медленно снял перчатки и протянул Томасу руку.

— Все уже позади. Верно, Армстронг?

Томас сжал обеими руками холодную ладонь друга, принимая предложение мира в том духе, в каком оно было сделано.

— Все уже забыто.

— Но…

— Оставь, Радерфорд, Это чепуха.

Тон Томаса не допускал продолжения дискуссии. Для него инцидент был исчерпан и забыт. — Обед в восемь?

— уточнил он.

Радерфорд ответил коротким кивком.

— Хорошо. Тогда можно принять ванну и переодеться.

— Увидимся позже.

И, кивнув друзьям, Томас удалился.

— Что, черт возьми, происходит? О чем шла речь? — спросил Радерфорд друга, как только Армстронг скрылся из виду.

Картрайт поинтересовался с притворно невинным взглядом:

— А где прекрасная леди Амелия?

— Наверху с Мисси, — автоматически ответил Радерфорд. И тут в его взгляде забрезжило понимание: — Так вот из-за чего, точнее сказать, из-за кого разгорелся сыр-бор?

Картрайт лениво похлопал себя по ноге перчаткой.

— Можно сказать, это самый действенный способ разозлить Армстронга — проявить хоть какой-то интерес к леди Амелии. Ты не можешь себе представить, как мне досталось. Поэтому будь готов к обороне. Ты знаешь его темперамент.

Радерфорд скорчил гримасу, по-видимому, вспомнив трепку, которую друг задал ему, заподозрив, что граф скомпрометировал Мисси. Эту трепку Алекс отлично запомнил, и ему вовсе не хотелось стать свидетелем или предметом гнева Армстронга. Разнимая этих двоих, он здорово рисковал здоровьем.

— Ах, я это подозревал, — прошептал Радерфорд после минутного молчания. — Он всегда уж слишком горячо осуждал ее. И в его отрицании ее привлекательности было нечто драматическое.

Картрайт разразился смехом:

— Ты как нельзя более точно выразил мои собственные мысли!

— И что-то мне подсказывает, что ты собираешься выкинуть какой-то фортель.

— Ну, всем ведь известно, что я рисковый малый. И что это будет за Рождество, если я ничего не придумаю?

— Но если ты сотворишь что-то такое, что испортит мне и Мисси первое Рождество, которое мы проводим с нашими детьми, я сам превращу тебя в котлету, — пообещал Радерфорд, но серьезность его предупреждения опровергала тень улыбки.

Должно быть, ему очень хотелось посмотреть, как Армстронг корчится и бесится из-за женщины.

— Чтобы дядя Алекс испортил Рождество своим любимым близнецам? Ни за что! — сказал Алекс притворно обиженным тоном. — Я просто хочу немного поразвлечься за счет их дорогого дяди Томаса. И уверен, что и ты насладишься этим шоу.

Радерфорд с язвительной ухмылкой подвел итог:

— Значит, это будет какой-то изобретательный спектакль. Ты отчаянный малый, Картрайт!

Алекс улыбнулся. Ему уже говорили об этом, хотя и при иных обстоятельствах.

Проводив Амелию в ее комнату, графиня вызвала одну из своих горничных и поручила ей показать Элен спальни для слуг. Оставшись в одиночестве, Амелия оглядела комнату. В числе мебели красного дерева, отделанной эмалью, была и широкая кровать на четырех столбах под пологом, трехстворчатый гардероб с зеркалом на центральной дверце и кресло, обитое цветастым ситцем. Стены были обклеены шелковыми обоями е рельефными розовыми и золотыми цветами, а потолок был покрыт изысканной лепниной из цветов и венков. Все здесь было комфортабельным и ласкало глаз.

Планы Амелии на вечер были просты: горячая ванна, короткий отдых в постели и ужин. Но как только голова ее коснулась подушки, предполагаемый час сна беспредельно растянулся и продолжался до тех пор, пока не послышался стук в дверь.

Ее зрение тотчас же отметило две детали: гардины были раздвинуты и в комнату лился яркий зимний свет. Амелию поразило еще одно неожиданное наблюдение: наступило утро. Утро!

Она села на постели как раз в тот момент, когда в комнату вошла Элен.

— Добрый день, мадемуазель! — радостно приветствовала ее горничная.

— Элен, ведь уже утро. Почему ты не разбудила меня к ужину?

— Лорд Армстронг велел мне дать вам поспать.

«Неужели он это сделал?» — удивилась Амелия.

Через полчаса она спускалась по лестнице, продолжая размышлять над мотивами Томаса. Почему он так поступил? Из доброты или оттого, что это давало ему возможность избежать ее общества? Но более всего ее досадовало то, что этот вопрос так ее занимает.

Когда Амелия направилась в утреннюю комнату, чтобы позавтракать, в коридоре появился лорд Алекс. Поравнявшись с ней, он остановился и отдал ей низкий поклон:

— Доброе утро, леди Амелия. Вы выглядите прелестно, как всегда. — В уголках его рта змеилась лукавая улыбка. — Прошлым вечером вы чуть не разбили мне сердце, когда я узнал, что вас не будет с нами за ужином.

Амелия рассмеялась. Трудно было принять всерьез столь бурное проявление чувств.

— О конечно, если бы я знала, что вы здесь, ни болезнь, никакие силы природы не помешали бы мне спуститься к ужину.

— Ну, благодарю Господа за это. Прошлым вечером я было решил, что потерял чутье.

В его серых глазах сверкнуло лукавство.

— Будет ли вам достаточно моего присутствия за завтраком, или это едва ли можно считать достойной компенсацией? — поддразнила Амелия.

С ним ей было легко поддерживать подобный тон.

— Если вы дадите мне пятнадцать минут на то, чтобы привести себя в презентабельный вид, я буду более чем польщен, — отозвался он, указывая на свой костюм для верховой езды, и дерзко подмигнул ей.

— Думаю, на это время я смогу обуздать свой голод, — ответила Амелия только наполовину в шутку.

В конце концов, она ведь не ела с середины вчерашнего дня, да и тогда всего лишь перекусила.

— Я прервал важную беседу? — послышался голос Томаса, в котором, казалось, звенела сталь, придавая его мягко произнесенным словам обманчивое звучание.

Амелия вздрогнула и повернулась в его сторону. Томас стоял в дверях гостиной, сложив руки на груди, вся его фигуpa выражала напряжение, а сам он, золотистый, красивый, источал праведный гнев.

Ни один человек не мог бы так прекрасно выглядеть, даже в хорошо сшитой одежде из шерсти и хлопчатобумажной ткани. И похоже было, что вместо гребня он использовал собственные пальцы, чтобы утихомирить и приручить свои шелковистые локоны.

Почему, будь он неладен, он казался ей таким привлекательным?

Лорд Алекс посмотрел на друга, но выглядел при этом ничуть не смущенным.

— По правде говоря, думаю, что это так. Верно, леди Амелия?

Он посмотрел, на нее и вопросительно поднял брови.

Амелия изо всех сил старалась подавить приступ смеха и, сделав вид, что закашлялась, ничего не ответила.

Раздражение Томаса возросло, и он воззрился на лорда Алекса. Затем обратил взгляд на Амелию:

— Должно быть, вы голодны. Позвольте мне проводить вас в столовую.

— Леди Амелия уже согласилась присоединиться ко мне, как только я приведу себя в порядок, — заметил Алекс.

Это напоминало драку двух мальчишек из-за игрушки. Но в данном случае это была стычка двух взрослых мужчин, рассматривающих женщину, как нечто подобное. Амелия решила вмешаться:

— Право же, я…

— В таком случае мы будем жевать медленно, — сказал Томас и, небрежно кивнув Картрайту, сделал знак Амелии следовать за ним.

В оглушительной тишине никто не пошевелился и не произнес ни слова. Оба мужчины выжидающе смотрели на нее.

Наконец лорд Алекс повернулся к ней:

— Решение за вами. Конечно, я пойму, если вы предпочтете общество Армстронга.

Томас громко втянул воздух. На его скулах появились два красных пятна. Глаза превратились в две изумрудные щелки. Грудь его поднималась и опускалась, как у человека, который с трудом сдерживает себя. По-видимому, он не оценил великодушие друга. Ему не понравилось то, что манеры лорда Алекса оказались гораздо более изысканными, чем его собственные.

— Амелия, пожалуйста, оставьте нас. Мне надо поговорить с Картрайтом… наедине.

Томас не сводил глаз с лица друга.

— Что бы ты ни собирался сообщить, думаю, это может быть сказано в присутствии леди Амелии, — возразил Алекс.

Его губы растянулись в лукавой улыбке.

И снова Амелия почувствовала, что не может двинуться с места и пропустить назревающую ссору. «Господи, да ты, вероятно, тронулась умом!» Но даже этот упрек, обращенный к себе самой, не заставил ее уйти.

— Уверяю тебя, это невозможно, — произнес Томас сквозь стиснутые зубы.

Поведение Томаса, столь похожее на поведение пещерного человека, вызвало в ней сильное возбуждение, на которое она попыталась не обращать внимания. Ее взгляд смущенно метался между двумя мужчинами. Лорд Алекс сохранял ленивую и беспечную позу: он стоял, держась за балюстраду лестницы, скрестив ноги в щиколотках, а руки на груди.

— У тебя сердитый вид. Ты сердишься на меня? — с притворной наивностью спросил Алекс.

Глаза Томаса сверкнули, а из горла его вырвался звук, похожий на рычание:

— Ты оставишь Амелию в покое?!

Каждое четко и громко произнесенное слово срывалось с его губ, как взрыв. Амелия подавилась воздухом. Он и в самом деле произнес это вслух. Кровь снова бросилась ей в голову. Томас тотчас же окаменел и захлопнул рот. Он сказал слишком много: гнев, прозвучавший в этой реплике, заполнил коридор и превратил воздух в нечто плотное и осязаемое.

— Если ты делаешь ставку, я с радостью выхожу из игры. Но если ты ведешь себя как собака на сене, я буду серьезно возражать, — проговорил Алекс.

«Собака на сене»? Она слышала это выражение раньше и всегда гадала, что бы оно значило.

Выражение липа Томаса стало тяжелым, как грант, а глаза, казалось, говорили: «Возражать?! Как бы не так! Скорее снег выпадет в преисподней, чем ты сможешь возразить!» И все же то, что она сказала, стало для него полнейшей неожиданностью:

— Из какой именно игры? Вам недостаточно одной любовницы?

Услышав это, Картрайт откинул голову назад так, что его адамово яблоко заходило ходуном, и разразился громким хриплым смехом.

Томас бросил на нее хмурый взгляд, будто из-за нее произошел весь этот инцидент. Но яростный взгляд, предназначенный для его друга, вызвал образ целого сборища ведьм на шабаше, склонившихся над кипящим котлом и готовящихся произнести заклятие против жертвы с серебристо-серыми глазами и восхитительной ямочкой на подбородке.

— Я последний, с кем тебе отныне захочется играть в твои игры, — пробормотал Томас с такой глубокой искренностью и убежденностью, что по рукам Амелии пробежала дрожь.

Однако лорд Алекс был не из робких, и запугать его было не так легко. Его неудержимый смех превратился в громовые раскаты хохота, сквозь которые прозвучало:

— Так чьи намерения беспокоят тебя больше: мои или твои?

Мгновенным движением Томас схватил друга за отвороты куртки, изо рта его извергались огонь и сера, в то время как лорд Алекс сохранял полное спокойствие.

— Мои намерения меня ничуть не беспокоят, но я имею огромное желание поколотить тебя…

— Что, ради всего святого, здесь происходит? — послышался встревоженный женский голос.

По лестнице торопливо спускались хозяева дома.

— Томас, что за крик? В чем дело? — спросила графиня, остановившись у подножия лестницы, рядом с ней стоял ее муж.

Когда она охватила взглядом всю сцену, глаза ее округлились: ее брат с силой сжимал отвороты куртки лорда Алекса для верховой езды.

— Картрайт! — гневно воскликнул граф.

Имя его друга прозвучало из уст графа как брань. В ответ лорд Алекс широко раскинул руки, держа ладони кверху умоляющим жестом и пожимая плечами в знак своей невиновности.

— Обратите внимание, кого держат за куртку против его воли.

Томас резко выпустил друга и сделал шаг назад. Вид у него по-прежнему был раздраженный. Лорд Алекс принялся оправлять и разглаживать куртку, стараясь сделать из этого процесса настоящее представление.

— Может быть, кто-нибудь соблаговолит сказать мне, что происходит? — спросила графиня.

Она стояла подбоченясь, и лазурный цвет ее платья подчеркивал яркость глаз, которые теперь казались скорее синими, чем серыми.

— Давай-ка, Армстронг, скажи Мисси: еще немного и ты превратил бы меня в котлету, — пояснил лорд Алекс самым мирным тоном.

— Картрайт! — предостерегающе воззвал к нему лорд Уиндмир.

Наступила тишина. Все взгляды обратились на Томаса. Гримаса недовольства исказила его красивое лицо.

— О, черт возьми! — пробормотал он наконец и, бросив последний испепеляющий взгляд на лорда Алекса, устремился к парадной двери.

Прежде чем кто-нибудь успел ему воспрепятствовать, Томас исчез.

Амелия в полном изумлении повернулась к лорду Алексу, встретившему ее вопросительный взгляд лукавым подмигиванием. При первом их знакомстве он произвел на нее впечатление любезного и хорошо воспитанного человека с мягкими манерами. Но при более близком знакомстве ей стало ясно, что этот человек вовсе не так прост. И потому она порадовалась тому, что он стал ее другом.

Граф подошел к лорду Алексу.

— Я ведь просил тебя не портить Рождество. Помирись с Армстронгом, и сделай это сейчас же. Почему бы тебе не отложить свои шуточки до другого случая, когда он будет гостем твоей семьи?

Взгляд Амелии был таким же недоумевающим, как и у графини.

— Пойду-ка поищу и приведу этого малого, пока он не простудился насмерть.

Граф громко позвал слугу по имени Рэндольф и велел ему принести два теплых плаща. Несколькими секундами позже появился лысый мускулистый мужчина с двумя огромными теплыми шерстяными плащами. Один граф набросил себе на плечи, а второй перекинул через руку и вышел из дома, с силой захлопнув за собой дверь.