Вкус желания

Глава 21

— Почему вы опять появляетесь там, где вас не должно быть?

Томас стоял в дверном проеме, омываемый радужным светом газового рожка, проникавшим из коридора. Голос его был полон мрачного юмора.

Амелия вздрогнула и остановилась, опираясь на перила, до которых успела добраться. Дерево под ее пальцами было прочным, гладким и ровным в отличие от сердца, бившегося со сбоями. Вовсе не так она собиралась начать их новые отношения.

— Я… я не видела вас. Я думала, что вы ушли… Я хочу сказать, что кошка… — бормотала Амелия что-то нечленораздельное.

Она слышала, что животные различают запах страха. Тогда удивительно, почему все животные Девона и его окрестностей с рычанием не собрались у ее ног.

Он тихонько хмыкнул и не спеша, размеренными шагами направился к ней.

— О, пожалуйста, продолжайте. Мне так нравится, когда вы запинаетесь.

Амелия подавила испуганный стон и попятилась, намереваясь добраться до двери, но достаточно было одного взгляда, чтобы стало ясно: дверь слишком далеко от нее, поэтому даже самый безумный бросок ничего не даст. Томас бросил взгляд на дверь, потом посмотрел на нее. Он сделал круг и оказался у нее за спиной.

— Вы в самом деле хотите бежать? — В его голосе появились рокочущие чувственные нотки. — Знаете, что я думаю, Амелия? — прошептал он, наклоняя голову чуть касаясь губами уголка ее правого уха.

И сразу его мужской запах проник во все поры ее тела, и она потонула в этом чувственном удушье.

Он дразнил ее, черт бы его побрал!

— Нет, да и знать не хочу, — заявила она.

Но дрожь в ее голосе опровергала ее слова. Она дважды решительно тряхнула головой, будто это могло избавить ее от томления, заполнившего все ее тело, ослаблявшего и размягчавшего ее.

— Я думаю, что вы ждали меня.

Он понизил голос и говорил очень тихо, но каждое его слово обволакивало ее сладкой лаской.

Соски Амелии отвердели и напирали на тонкую ткань платья.

— Я пришла сюда из-за кошки, — прошептала она, увертываясь от его теплого дыхания, веявшего ей прямо в лицо.

— В таком случае почему вы не убежали по-настоящему?

Он повернул ее к себе лицом и, когда она попыталась заговорить, легонько дотронулся пальцем до ее приоткрытых губ. Начинать отношения заново таким образом было ошибкой.

— Нет, не произносите больше ни слова. Мы оба знаем, что вы очутились здесь ради этого.

Не давая ей возможности возразить, он прижал ее руки к бокам, язык его в это время преодолел сопротивление губ и зубов и вторгся в ее рот. Когда его язык соприкоснулся с ее языком, колени Амелии подогнулись. У него был большой опыт и порочный вкус. Она встретила его язык со страстью. По всему ее телу пробежала сокрушительная дрожь, и между бедрами она ощутила ответный жар. Этот поцелуй вытеснил все мысли из ее головы. Она уже не мыслила, а только чувствовала, чувствовала это существо мужского пола, прижимавшее ее все теснее к себе и заставлявшее ее прогнуться назад.

Никогда ранее она еще не испытывала такой страсти, как сейчас, когда его губы прижимались к ее губам. Его рука двинулась вверх и прикрыла ее груди, и даже сквозь несколько слоев ткани она ощутила наслаждение, вызвавшее у нее слабый стон, заставивший ее на мгновение оторваться от него только затем, чтобы в следующее мгновение, переведя дух, вновь отчаянно искать его рот.

Она снова и снова жаждала его.

Томас был не готов к этому объятию, полному безумной страсти. Она вся горела от желания подчиняться ему.

Он же не мог насытиться ее поцелуями, ее ртом, языком, грудями и всем, что она могла ему предложить. Прижав ее к себе, он теперь упирался своим возбужденным мужским естеством ей в живот с отчаянной настойчивостью, в то время как его бедра имитировали волнующий танец, более древний, чем само время.

Амелия отвечала ему медленным беспомощным покачиванием бедер, грозившим свести его с ума. Хрипло дыша, он оторвался от ее губ, без усилия схватил ее на руки, направился к постели и опустил на матрас, а сам, не теряя времени, оказался рядом. Ловкими движениями он снял с нее платье с легкостью человека, знающего толк в женской одежде. Под каждой шелковой или муслиновой тряпкой открывался кусочек кремовой плоти, сводящей его с ума. От вида ее ног, длинных и стройных, у него перехватило дыхание, а треугольник темных волос между бедрами почти лишил его рассудка и способности сдерживаться.

Его жезл взмыл вверх, грозя порвать швы панталон. Ощущение было столь острым, что Томас заскрежетал зубами, сдерживая готовый вырваться стон. Он не мог думать ни о чем, кроме одного: войти в ее тело и зарыться в него так глубоко, как только возможно.

Он с трудом отнял руки от ее трепетного тела, чтобы избавиться от одежды. В спешке он оторвал несколько пуговиц от рубашки, в то время как Амелия лежала на спине, глядя на него робко и смущенно. На мгновение он замер, онемевший от представшего перед ним зрелища: губы ее были приоткрыты, а потемневшие глаза превратились в две темно-синие пропасти. Она провела языком по припухшим от поцелуев губам, и это вернуло его к действиям.

Он бросил рубашку на пол и на мгновение встал на ноги, чтобы сбросить черные шерстяные панталоны. За ними последовали нижние рейтузы, сорванные с бедер нетерпеливой рукой. Амелия громко и отрывисто вздохнула при виде его возбужденного естества, столь разбухшего и твердого, что это причиняло ему боль.

Амелия не могла отвести взгляда от этой длинной, мощной колонны, на которой были явственно видны сосуды. В ней нарастала паника. Не мог же он в самом деле думать, что сумеет ввести «это» в нее?! Господи! Это невозможно! Инстинктивно она попыталась скрыть свою наготу от его жадного взора, рука ее взметнулась, закрывая груди, а вторая прикрыла другую, более тайную и обычно скрытую часть тела.

— Нет, не пытайся спрятаться от меня, — поспешил он ее успокоить, нежно отводя руки от ее тела и поднимая их над ее головой и пристраиваясь между ее бедрами.

Жар его естества тяжело надавил на нежную кожу над руном волос, прикрывавших вход внутрь, и это соприкосновение снова бросило Амелию в пьянящие объятия страсти.

Он опустил голову и принялся покрывать нежными поцелуями ее плечи и грудь. Его рот подобрался к ее возбужденному соску. Амелия сжала губы. Он провел языком по этому тугому бутону, и ее голова откинулась на подушку, побуждая его забрать этот сосок в рот целиком. Амелия издала стон. Дыхание ее стало неровным. Вырвав у него свои руки, она запустила их в его золотые волосы и прижала его голову к груди.

Шли минуты, казавшиеся ему бесконечно долгими, пока он убеждал ее трепетное тело ответить на его страсть и подготовить его к большему. Амелия и не предполагала, что можно испытывать подобное наслаждение. Ее ноги были широко разведены, она извивалась, стараясь втянуть его отвердевшее естество внутрь.

— Полегче, Принцесса, полегче…

Несмотря на его умиротворяющие слова, голос его звучал напряженно, будто он с трудом удерживался на краю бездны.

— Я дам тебе то, чего ты хочешь.

Будь она в здравом уме, ее бы ужаснули его слова. Ужаснуло бы то, что она оказалась столь непристойно и бесстыдно обнаженной. Но сейчас она ничего не соображала. Сейчас ничто не имело значения, кроме пламени, бушевавшего между ее бедрами.

Последний рывок — и он отпустил этот розовый бутон, и отголоски этого наслаждения распространились по всему её телу — от соска прямо к сердцу. Томас продолжал свой путь вниз, осыпая медленными поцелуями ее трепещущий живот. Из ее рта вырвался вздох. Веки затрепетали и опустились, руки все еще лежали на его затылке.

Он достиг мягких, как пух, волос между ее бедрами и опустился ниже, раздвигая их и предоставляя себе возможность самого интимного созерцания. Затем облизнул свою верхнюю губу.

Амелия поняла его намерение и тотчас же попыталась оттолкнуть его голову. Лицо ее вспыхнуло от смущения.

— Нет, нет… Не надо! Ты не должен…

Первое прикосновение его языка к разбухшим складкам ее интимных частей вызвало у нее головокружение. Потрясение и смущение быстро уступили место самому утонченному, самому восхитительному наслаждению, поразившему ее, как удар молнии. Ее руки упали вдоль тела, а он принялся ласкать ее ртом.

Долгие и медлительные движения его языка по ее влажной, гладкой плоти все продолжались. Быть любимой таким образом было постыдно… и восхитительно. Пока он наслаждался ее телом, ее бедра рвались ему навстречу, предлагая ему больше. Ощущение нерушимой связи с ним притягивало ее к нему все ближе и крепче и не отпускало ни на секунду. Тело ее взвилось вверх, будто в поисках чего-то еще. Потом он раздвинул ее розовую плоть и скользнул по самому чувствительному участку ее женского тела. Амелия испустила громкий пронзительный крик и заметалась под его весом. Но он удержал ее, и его язык заглушил ее крик, перешедший в долгий сладострастный стон. Она испытала пароксизм наслаждения, и ей хотелось только бездумно и беспомощно отдаваться ему. Испытывая изнеможение после первого в своей жизни пика наслаждения, Амелия не воспринимала больше ничего — пока не ощутила прикосновение ею мужского естества у входа внутрь своего тела. И он вошел в нее. Она вздрогнула, и у нее перехватило дыхание, как от ожога, когда он овладел ею. Это произошло так неожиданно. У нее не было времени подготовиться к острой обжигающей боли.

Если бы Томас не оказался во власти сладостного и почти непереносимого сжатия ее плоти, он бы замедлил свои движения или по крайней мере приостановился, когда на его пути возникла преграда ее девственности, не бросился бы в атаку, как бешеный бык. Но даже осознав, что он лишил ее невинности, он не смог обуздать себя и остановиться и сдержать натиск своих бедер, когда проник в нее. Все, что он мог сделать, — это постараться доставить ей максимум наслаждения.

Он нашел ее губы и поймал ртом ее отчаянное рыдание, а его язык машинально начал повторять движения их тел. Сначала она окаменела от боли, вызванной его проникновением, но, подчиняясь его жадным движениям, тело ее начало расслабляться. Вскоре Томас оторвался от ее губ, наклонил голову, нашел ее сосок, втянул его в рот и принялся посасывать. Амелия испустила хриплый стон и позволила своим ногам обхватить его бедра, втягивая его все глубже.

Томас ускорил свои движения, и теперь удары его становились такими яростными, что он не сомневался: он причиняет ей боль. Однако осознание этого не остановило его. И к своему изумлению, он почувствовал, как она замерла и вцепилась в его плечи, вновь достигнув пика наслаждения. И тут по его телу прошла сокрушительная дрожь, и он ощутил столь сильную разрядку, что издал гортанный крик — знак его беспредельного и подлинного удовлетворения.

Потребовалось некоторое время, пока он смог управиться от умопомрачительного наслаждения, какого не испытывал еще никогда в жизни. Во всяком случае, до сих пор. И только тут он понял, что лежит на нежном и хрупком теле Амелии и что рот его ласкает ее сосок. Он удивился тому, что не испытывает желания вскочить с постели, как это было обычно, и отправить женщину в ее спальню. И разумеется, это было ужасно.

«Господи, что я наделала?»

Амелия в оцепенении лежала под тяжестью тела Томаса; пока он был все еще внутри ее. Господи! Не могло быть и речи о будущем, не было обещания жениться — было только одно неописуемое наслаждение, испытанное ею, какого ее тело до сих пор не ведало.

Он медленно соскользнул с нее, волосы на его груди прошлись по ее соскам, царапая их, его влажный от пота живот скользнул по ней в неком чувственном танце. И снова Амелия почувствовала, что ее окутывает дымка страсти, низменной и постыдной страсти.

— Девственница…

По его тону она угадала, что он потрясен и сбит с толку. Но это слово вернуло ее к суровой реальности.

«Нет, больше уже не девственница!» — мысленно отозвалась она, и вскоре жар страсти сменился чувством унижения. Амелия была не в силах посмотреть на него и тем более ответить ему. Она скорее услышала, чем увидела, как он выбрался из постели, забрав с собой весь жар. Тогда она ухватилась за край покрывала и задрапировалась в него.

Томас направился к туалетному столику и оказался в поле ее зрения. Амелия понимала, что ей следует отвести глаза, но вид его ягодиц, этой плоти и мускулов, этого великолепно вылепленного тела очаровал ее. Он открыл верхний ящик столика и вынул оттуда небольшое полотенце, вместе с которым на ковёр выпало несколько писем.

Не выпуская покрывала, она перевела взгляд на пол, к письмам. Томас бросил на нее быстрый взгляд, тихонько выругался и принялся собирать конверты.

— Нет!

Не обращая внимания на свою наготу, Амелия спрыгнула с кровати, потеряв в спешке покрывало. Она вцепилась в его запястье, удержав его руку в воздухе, и теперь не сводила глаз с двух измятых, скомканных бумажек в его руке и третьей — на ковре.

— Это мои письма, — сказала она тихо.

Голова у нее закружилась, она слышала, как сердце глухо бьется где-то в ухе. На бледно-желтом конверте четко выделялись адрес и имя лорда Клейборо, выведенные черными чернилами. Ее почерком. Значит, он не солгал, сказав, что не получал ее писем. Томас перехватил их все.

— Амелия…

Амелия выпустила его запястье, будто держала в руке нечто гадкое и отвратительное. Она повернулась, будто слепая, только теперь осознав свою наготу. Ее взгляд лихорадочно шарил по полу в поисках разбросанной одежды. Несколькими судорожными движениями она надела платье, подхватила нижние юбки и невесомое белье — здравый смысл твердил ей, что она должна немедленно бежать из его спальни. Но прежде чем она сумела сделать какое-либо движение, Томас схватил ее за плечо. Амелия остановилась, но наклонила голову так, чтобы не видеть его. Она понимала, что бесполезно бороться с ним: перевес в физической силе был на его стороне.

— Амелия, послушайте меня. Я был…

— Избавьте меня от извинений, милорд.

Ее учтивый тон скрывал нарастающую панику и приступ истерии. Все, чего она сейчас хотела бы, — это бросить в него что-нибудь, закричать, завопить… Он продолжал крепко удерживать ее за руку. Амелия повернулась к нему лицом и посмотрела прямо в глаза.

Он не выглядел «виноватым — раздражённым, разгневанным, но не виноватым. Такое же выражение лица было у ее отца, когда через несколько недель после ее неудавшегося побега с Джозефом Кромуэллом она узнала, что он перехватывал ее письма.

— Я так понимаю, что вы делали это по указанию моего отца?

Томас ответил не сразу, и это сказало ей все. Она высвободила руку. Он отпустил ее, а потом схватил полотенце, упавшее на пол, и обвязал его вокруг талии.

Теперь он стоял надменный и уверенный в своей непогрешимости.

— Отец будет горд, узнав, что вы во всех отношениях неукоснительно следовали по его стопам.

— Можете вы честно сказать, что были бы счастливы с Клейборо? — Он недоверчиво фыркнул. — Разве вы пожертвовали бы своей девственностью, если бы по-настоящему любили его? Сейчас вам самое время поблагодарить меня за то, что я предотвратил трагическую ошибку в вашей жизни.

Амелия стремительно повернулась и посмотрела на него.

— Вы надутый самодовольный подонок! Я совершила величайшую в своей жизни ошибку, а вы, вместо того чтобы предотвратить ее, подталкивали меня к ней и получали огромное удовольствие, делая это.

— Не только я, — заметил он мрачно.

Полная негодования, она ответила с яростью:

— Пока это останется между нами двумя, мы в безопасности. Не могу даже сказать, как бы я хотела забыть о случившемся. Больше никогда не произнесем об этом ни слова. Согласны?

Несколько мгновений Томас смотрел на нее не отвечая. Лицо его было непроницаемым. Наконец он коротко кивнул:

— Да. Думаю, это самое лучшее. Никто не хочет, чтобы ему напоминали о его ошибках.

Ей показалось, что ее ударили дубиной, сразу высвободив из невидимых пут, привязывавших ее к нему. Амелия поспешно выбежала из комнаты, позволив себе вздохнуть, только когда оказалась за толстыми стенами своей спальни.