Вкус желания

Глава 27

В этот вечер Томас вошел в спальню Амелии, как если бы делал это каждый день и, более того, будто имел на это право. Целый день он провел, сдерживая себя и демонстрируя самообладание святого. Но он, черт возьми, не был святым, и потому эта сдержанность давалась ему нелегко.

В камине горели дрова, разгоняя холод. Амелия сидела на постели в бледно-розовой ночной рубашке. Соски ее явственно выступали под шелком ночной одежды, и от их вида его обдало жаром. Он весь день находился в состоянии возбуждения, и теперь его мужское естество воспрянуло с новой силой.

Наконец-то Амелия рассталась со своей сдержанностью и просто излучала соблазн, ее синие глаза были наполовину прикрыты, и он видел, что они полны желания. Он не мог дождаться момента, когда заключит ее в объятия.

— Я думал, что сегодняшний вечер никогда не наступит.

Его голос звучал страдальчески — он целый день испытывал пытку. Томас быстро избавил ее от ночной рубашки и прикрыл ладонями ее груди. Его руки принялись ласкать, поглаживать, сжимать их, наслаждаясь их нежностью и упругостью. Он медленно обвел ее соски большими пальцами.

— Я хочу видеть тебя обнаженным.

В тихом голосе Амелии звучала страсть.

Она испустила стон и лихорадочно принялась помогать ему раздеться. Пока он спешил расстегнуть пуговицы рубашки, она принялась за его панталоны, и руки ее постоянно задевали его возбужденное мужское естество.

В промежутках между ласками и поцелуями, столь обжигающими, что его удивляло, почему матрас под ними не заполыхал, им обоим удалось сорвать с него всю одежду до последней тряпки. И только тогда он смог уложить на постель ее, издающую стоны, полную восторженного предвкушения наслаждении. Ее восхитительные груди, ее соблазнительные бедра и то потаенное место, обещающее нескончаемый упоительный экстаз, — все это звало и манило его к удовлетворению, которое способно было принести только завершение этой игры.

Амелия не воспринимала ничего, кроме мужчины, лежавшего между ее бедер. Тело ее было готово принять его, влажное и нетерпеливо ожидающее момента, когда она смогла бы почувствовать его твердое и горячее мужское естество внутри. Она сжимала его влажную спину обеими руками, стараясь привлечь его как можно ближе, но, к ее удивлению, он отстранился, приподнялся, опираясь на локти, держа руки по обе стороны ее бедер. Пряди его светлых волос прилипли ко лбу, плечам и груди, а грудь вздымалась от сдерживаемой страсти.

Широко разведя бедра, готовая к новому наслаждению, Амелия удивленно заморгала, когда его руки переместились с ее живота к нижней части тела, и он принялся ласкать ее, прежде чем перевернуть на живот.

Изумленная, она оглянулась через плечо и заметила мрачную решимость и напряженность выражения, когда он подсунул подушку под ее бедра, чтобы обеспечить им упор. Из его горла вырвался хриплый стон, а по щекам медленно поползли бисеринки влаги. Он принялся гладить и ласкать ее ягодицы. Ее голова устало опустилась на подушку. Пальцы Томаса нашли ее жаждущую влажную плоть. Амелии хотелось кричать, требуя большего, но из ее груди вырвались только мучительные рыдания. Она сделала движение бедрами назад, а руки завела за спину, чтобы привлечь его ближе.

Сделав одно резкое движение бедрами, он вошел в нее. Это было жесткое вторжение и достаточно болезненное, но именно такое, какого она хотела, и он вошел в нее глубже, чем прежде. Темп его движений все ускорялся с каждым сильным толчком. И очень скоро он довел ее до полного самозабвения, и она испытала столь сильное наслаждение, что на мгновение потеряла сознание. Влажный вздох слетел с его губ, полный страсти и вожделения и означающий, что он испытал то же самое.

Они некоторое время оставались соединенными таким образом: он все еще был глубоко в ней, ее плоть продолжала сжимать его и сокращаться, и их дыхание оставалось шумным и неровным, пока они парили над землей, а потом опускались на землю, переходя от эйфории к покою. Когда Амелия обрела силы, она перекатилась на спину и снова потянулась к нему. Он мгновенно отозвался, заключил ее в объятия и принялся целовать так страстно, будто вообще не собирался выпускать из объятий. А потом она спала долгим сладким сном.

Амелия любовалась совершенной картиной рождественского утра: семья собралась вокруг красиво убранной елки. Графиня нянчила дочь, а граф держал на руках сына. Кэтрин стояла на коленях, охая и ахая и любуясь зеленым бархатным платьем, украшенным множеством оборок, которое она вытягивала из коробки. Шарлотта примостилась на одном из кресел и пыталась развязать ленту на небольшой коробочке, время от времени бросая робкие взгляды на лорда Алекса, наблюдавшего за торжеством с благожелательностью самого Санта-Клауса.

— Это для вас, — сказал он.

Томас некоторое время копался под елкой, пока наконец не вытащил красиво украшенную шкатулку. Он протянул ее Амелии, и взгляд его пронзительных зеленых глаз был одновременно страстным и нежным.

Он приготовил для нее подарок. К горлу подступил ком, а глаза обожгли подступающие слезы.

«Не смей плакать!» Нет, она не станет плакать. Она не могла плакать. Сглотнув комок в горле, она смахнула едва появившиеся слезы и дрожащими руками приняла круглую шкатулку. Их руки соприкоснулись. Его глаза потемнели, и. Амелии пришлось собрать все свое самообладание, чтобы не думать о прошлой ночи.

Сосредоточиться, Но пальцы ее утратили ловкость и слаженность, и ей потребовалось немало времени, чтобы открыть шкатулку. Когда наконец ей это удалось, она увидела: внутри ее уютно угнездилось ослепительное сапфировое ожерелье.

Она охнула и прижала руку ко рту.

— Это очень красиво, но я не могу принять такой подарок, — сказала она шепотом.

Голос ее прерывался.

— Конечно, вы его примете.

Его тон был нежным, но не допускающим возражения.

— Но все подумают…

— Кто?

Он поднял брови и мгновенно окинул взглядом присутствующих.

— Здесь моя семья и мои друзья, здесь чужих нет. И поверьте мне, что ни Мисси, ни Радерфорд не посмеют осуждать наши отношения.

Амелия снова посмотрела на ожерелье. Что мог означать такой подарок? Это не было обручальное кольцо. Он хотел, чтобы они продолжали оставаться любовниками? Неужели это все, что он собирается ей предложить?

— Благодарю вас. Оно прекрасно, — пробормотала она, тяжело дыша.

Ее душили чувства, но глаза оставались сухими, потому что она не знала, что такое слезы счастья.

— Позвольте мне…

Он подошел ближе, и его запах опьянил ее. С церемонностью, достойной официального предложения, он вынул ожерелье из шкатулки, надел ей на шею и застегнул. Она ощутила обнаженной грудью вес и холодок тяжелых сапфиров. Прикосновение его рук к ее шее и плечам она ощущала как более интимное, чем даже поцелуй, и сердце ее чуть не разрывалось от того, что ей приходилось обуздывать свое ликование. Несколько раз у нее подгибались колени, когда он оказывался поблизости, а часто в его присутствии ее охватывала головокружительная эйфория, но она была не из тех женщин, кто легко падает в обморок. И все же сегодня Амелия боялась смотреть на него, потому что рядом с ним она теряла спокойствие.

Будь они одни, Амелия поцеловала бы его, но она знала: позволь она себе целомудренный поцелуй, то непременно пожелает большего. Они оба захотели бы большего.

Амелия изо всех сил старалась не смотреть на него, но чувствовала его взгляд на себе, и он обжигал ее. Она уловила пристальный взгляд лорда Алекса. Его зубы сверкнули в ленивой улыбке, выделяясь на смуглом лице. Он слегка наклонил голову, будто в знак признания и одобрения ее нового статуса и их новых с Томасом отношений. Потом отвернулся, подошел к Мисси и взял у нее из рук дочь.

— Сегодня вечером вы сможете выразить мне достойную благодарность, — услышала она томный, жаркий голос Томаса.

И сразу увидела в своем воображении переплетенные ноги, смятые простыни, обнаженные тела и жаркое и яростное соитие. Волна жара окатила ее с головы до пят. Господи! Еще целый день до того, как наступит вожделенная ночь!

— У меня тоже есть кое-что для вас.

Сначала Амелия предоставила ему возможность покопаться в груде подарков, лежащих под елкой и обернутых нарядной бумагой. Потом подошла к нему и вручила коробку и только тогда позволила себе посмотреть ему в глаза — он пожирал ее взглядом.

Томас принял коробку и, не теряя времени, открыл ее. На мгновение он замер, увидев модель корабля. Его взгляд метнулся к ней. От жара и интимности этого взгляда ее колени едва не подогнулись.

— Надеюсь, вам нравится.

Мисси, как всегда полная любопытства, подошла к брату.

— О, как красиво! Как раз то, что больше всего подходит, — сказала она, не отводя взгляда от его подарка.

Томас игнорировал ее добродушную насмешку. Подняв кораблик, он несколько раз медленно повернул вещицу, любуясь мастерством, с которым та была изготовлена.

К ним подошел лорд Алекс, все еще держа на руках крестницу.

— А мне Санта-Клаус принес только огромный кусок угля. Скажи, Армстронг, что нужно сделать, чтобы заслужить такое сокровище?

Мисси безуспешно попыталась заглушить приступ смеха.

— Я еще не заслужил его, но надеюсь, что это вопрос времени, — отозвался Томас.

Амелия почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

После ужина мужчины удалились в гостиную, а женщины отправились наверх посмотреть на детей.

Со свойственным ему «тактом» Картрайт приступил прямо к делу, без околичностей спросив:

— Ну, Армстронг, когда собираешься отпраздновать свадьбу? Весной я буду очень занят.

Радерфорд не позволил себе никаких замечаний. Он подошел к буфету и налил себе бокал портвейна, но по выражению его лица Томас понял, что и он ждет ответа.

Томас сел на диван и посмотрел на Картрайта.

— Меня не волнуют твои планы. Я все равно женюсь на ней, независимо от того, будешь ты в этом принимать участие или нет.

— Как ты понимаешь, речь идет не обо мне. В обществе до сих пор не смолкают разговоры о вашей непристойной перепалке на балу в доме леди Стэнтон.

— Пусть говорят что угодно. В любом случае наше обручение положит конец болтовне о каком-то непонимании между нами, — ответил Томас с коротким смешком.

Радерфорд вручил бокалы с портвейном ему и Картрайту.

Томас с радостью принял бокал и отпил из него. Радерфорд опустился в кресло рядом с ним. Картрайт остался стоять и переводил недоумевающий взгляд с одного на другого.

— Черт возьми! Только сейчас мне пришло в голову, что вы оба скоро будете женатыми мужчинами!

Последние два слова он произнес так, будто говорил о чем-то совершенно ужасном.

Томас наслаждался очевидной растерянностью друга.

— Опасаешься стать следующим?

Картрайт досадливо махнул рукой:

— Господи! Да я меньше всего об этом думаю. Мой отец ежедневно возносит хвалу Господу за то, что у него есть Чарлз, способный достойно увековечить его имя.

И, как всегда при упоминании отца, в голосе его прозвучала горечь.

— Так когда же состоится столь долго ожидаемое предложение руки и сердца? — поинтересовался Радерфорд. — Мисси, конечно, захочет принять участие в подготовке радостного события.

Томас посмотрел на зятя. Радерфорд был прав. Сестра тут же начнет претворять его планы в жизнь и самое простое превратит в нечто, достойное королевской семьи, а это означало, что спасти его могла только скорость и решительность.

— Как только Гарри вернется из Америки, я поговорю с ним.

— Но это всего лишь формальность, — сказал Картрайт, снова нетерпеливо взмахнув рукой.

— В таком случае самое время выпить за твою грядущую свадьбу, — подытожил Радерфорд, поднимая бокал. — За твое счастье! — провозгласил он.

— За мое счастье, — поддержал его Томас, и их бокалы звякнули.

У Картрайта вид был довольно удрученный.

Пребывание в Беркшире — увы! — близилось к концу. Если бы можно было растянуть это время еще на месяц… Но все же рождественские каникулы закончились, и в жизнь вошла реальность. И Томасу, и лорду Алексу, и графу надо было заниматься делами.

За две недели между Амелией и Мисси возникли очень близкие отношения. И так было не только с Мисси, но и со всей семьей Радерфордов. Поэтому отъезд оказался очень грустным.

Их возвращение в Стоунридж-Холл прошло без приключений. Элен сидела рядом с Амелией, тихая и довольная и, по-видимому, совершенно равнодушная к тому, что два других члена экипажа хотели бы видеть ее где угодно, только не здесь. А между Амелией и Томасом образовалась некая химическая связь, которую не описать никакими словами. В них кипели та страсть и вожделение, какие бушуют в двух людях, недавно ставших любовниками. Теперь имне надо было смотреть друг на друга — они просто жили в атмосфере постоянного любовного напряжения.

В Стоунридж-Холл они прибыли позже десяти часов вечера. Но несмотря на поздний час, леди Армстронг, одетая в бледно-желтое вечернее платье, означавшее, что она еще не переоделась на ночь, встретила и приветствовала их. Зеленые глаза виконтессы сверкали, щеки ее разрумянились цвет лица стал еще более нежным. Было ясно, что путешествие в Америку пошло ей на пользу.

— Девочки долго вас ждали, но бедняжки начали клевать носом и засыпать за столом.

Томас убрал руку с талии Амелии и подошел к матери. Они нежно обнялись, и виконтесса поцеловала его в обе щеки.

— Полагаю, вы хорошо встретили Новый год. Думаю, путешествие было удачным, — сказал Томас, отступая, чтобы взять мать за обе руки. — Не помню, чтобы я когда-нибудь видел тебя такой счастливой. Господи! Ты просто сияешь и светишься! — В его глазах заплясали веселые смешинки. — Уж не встретила ли ты какого-нибудь джентльмена во время путешествия?

Румянец на щеках его матери заиграл ярче.

— Ты гораздо более дерзкий, чем твои сестры, — попеняла ему виконтесса с улыбкой.

Стараясь избежать ответа на его шутливый вопрос, она переключила внимание на Амелию.

— Привет, дорогая. Надеюсь, вы чувствовали себя у моей дочери, как в своем доме.

— Мисси и Джеймс оказались очень радушными хозяевами. И девочки вели себя так, что я почувствовала себя членом семьи. А что касается ваших внуков, я могла бы часами петь им восторженные хвалы.

Графия похлопала Амелию рукой, затянутой в перчатку.

— Ну, вам, наверное, будет приятно услышать, что скоро вы вернетесь домой. С нами озвратился и ваш отец. Сейчас он в своем городском доме. Но хочет приехать за вами лично.

Взгляд Амелии тотчас же обратился к Томасу.

— Гарри в городе? — спросил Томас.

Он казался приятно удивленным.

— Да, ему удалось закончить свои дела за два дня до нашего отплытия.

Ее отец. Впервые за долгие годы при мысли о нем у Амелии не сжалось сердце и не вскипел гнев, — трудно было бы выразить точно, что она почувствовала.

— Должна сказать, что я очень удивлена, — ответила она честно.

— Ну, вы оба, должно быть, устали от дороги. Пожелаю вам доброй ночи. Поговорим утром.

— Тогда я провожу Амелию до ее спальни. Доброй ночи, мама.

— Доброй ночи, леди Армстронг, — сказала Амелия, чувствуя на себе задумчивый и понимающий взгляд виконтессы.

Томас вел ее вверх по лестнице. Его рука легонько покоилась на ее талии с властностью, которая ее завораживала. Вся его повадка свидетельствовала об одном — он готов сообщить миру, что для него это больше, чем приключение, больше, чем свидания любовников, полнящиеся жаром и страстью, за закрытыми дверьми и задернутыми шторами. С тех пор как Томас узнал, сколь сильно она его любит, он по-настоящему ухаживал за ней: дарил ей цветы, шоколад, книги… Амелию переполняло счастье. Как только за ними закрылась дверь ее комнаты, она повернулась к нему в сладостном предвкушении прощального поцелуя на ночь.

— Если я сейчас тебя поцелую, то не смогу остановиться. Просто не знаю, как можно принимать тебя дозировано.

— А я и не хочу, чтобы ты останавливался.

Она дышала неровно и хрипло и уже подняла руки, чтобы обнять его.

— Амелия!.. — застонал он. — В доме моя мать и сестры.

— Тогда пойдем в твою комнату.

— Невозможно, — ответил Томас, хотя глаза его говорили обратное: ему бы этого хотелось.

— Почему нет? В доме своей сестры ты не проявлял подобной сдержанности, — сказала она шепотом и опять потянулась к нему, чтобы прижаться лицом к его шее.

Она любила это ощущение — прикосновение его щетины к ее щеке.

На мгновение глаза его закрылись, и он испустил стон:

— Нет, не надо меня искушать.

Сжав ее бедра, он крепко прижал ее к себе, давая ей почувствовать свое возбуждение.

Внизу ее живота кольцами зазмеился жар, и она ощутила влагу между бедер. Прошло менее двадцати четырех часов с того момента, как он был с ней, и вот она снова была разгорячена и обуреваема желанием.

— Мисси не была невинной, когда вышла замуж за Радерфорда, а что касается Кэтрин и Шарлотты, то они мне не сестры. Но из уважения к моей матери и моим невинным сестрам мы, право же, не должны этого делать.

На последних словах голос Томаса дрогнул.

Амелия знала, что добьется своего, если будет настаивать. Ведь он так же нетерпелив, как она, когда между ними вспыхивает желание, но его доводы были словно ведро холодной воды. Такое его поведение говорило о цельности и высокой морали, в то время как ее нежелание думать о его семье свидетельствовало о ее теперешнем легкомыслии.

Она медленно, неохотно высвободилась из его объятий. Его руки задержались у нее на талии, будто он не хотел ее отпускать, но потом они упали вдоль тела.

— Увидимся завтра утром, — сказала она тихо.

Его глаза потемнели, а руки сжались в кулаки. На мгновение ей показалось — сейчас он передумает. Но Томас просто погладил ее щеку.

— Думай обо мне, — пробормотал он неразборчиво.

Это было все равно что приказать рыбе плавать, а птице летать. Думать и мечтать о нем — что еще она могла делать? Амелия кивнула, бросила на него прощальный долгий взгляд и закрыла дверь в свою спальню, позволив себе величайшее искушение — стоять молча и неподвижно по другую ее сторону.