Владлен Бахнов

Увы, в наказаниях боги щедры.

Хоть быть подобрее могли бы.

Наказан Сизиф: на вершину горы

Он тащит тяжелые глыбы.

Устал он от жажды, устал от жары.

Туг лечь и не двигаться впору.

Но только дойдет до вершины горы —

Срывается глыба —

И в тартарары,

И вновь поднимай ее в гору.

И сто лет пройдет, и тыща пройдет.

Бессмысленно длится работа:

Сизиф свою ношу несет и несет,

И так без конца и без счета.

И сто лет пройдет, и тыща пройдет,

И так без конца и без счета…

Но Зевс вдруг припомнил:

— А как там идет

У нашего друга работа?

Забыли о нем мы. Ну что ж, не беда.

Пора поглядеть, что да как там:

А ну-ка пошлем двух циклопов туда.

Я верю не слухам, а фактам!

Ведь кто-то за грешником должен следить;

Он сам предоставлен себе там

И может бессовестно байдыки бить

Всем клятвам назло и обетам!

Я принял решение: пусть с этих пор

По названной мною причине

Один у подножья стоит контролер.

Другой контролер — на вершине.

А чтоб не дремали лентяи в тени

И дело свое не прохлопали.

Еще двух циклопов пошлем, чтоб они

Следили за теми циклопами.

— А ежли и эти циклопы все враз

Доверия не оправдают?

— Да мало ли. что ли. холопов у нас?!

Пошлем, и пускай наблюдают.

Тропинки свободной теперь не найти.

Циклопы на каждой тропинке…

Сизиф надрывается: —Дайте пройти,

Я ж камни тащу — не пылинки.

— Мы заняты делом, — циклоп говорит, —

А ты все туда да сюда, вишь!

Кончай свои глыбы таскать, паразит,

Не дай бог, циклопа задавишь!

И старший циклоп, весь Олимп поразив.

В своем сообщении кратком

Донес, что, внося беспорядок, Сизиф

Мешает следить за порядком.

И хоть в наказаниях боги щедры.

Но тут порешили все скопом

Убрать для порядка Сизифа с горы.

Дабы не мешал он циклопам.

Теперь на горе благоденствие, тишь…

Вот дикие козы протопали,

И вновь тишина наступила. И лишь

Циклопы следят за циклопами.

— На Олимпе что-то скучно стало, —

Зевс сказал. И боги подтвердили:

— Ах, как веселились мы, бывало.

Как прекрасно время проводили!

— Вспомнить, как Тантала наказали, —

Бог сказал, — вот выдумщики были!

— Это верно, — вечные сказали.

— Это точно, — боги подтвердили.

— А как Прометея приковали.

Где снега и горные отроги?

— Приковали, — боги закивали.

— Где отроги, — подтвердили боги.

— Как с Мидасом шутку пошутили,

И ни с чем остался он поныне!

— До чего же весело мы жили! —

Загрустили боги и богини.

Зевс сказал: — Да, что-то скучно стало.

Впрочем, есть хорошая идея:

А не отпустить ли нам Тантала?

А не пощадить ли Прометея?

Мы их уж довольно наказали.

Так не будем с ними слишком строги…

— Это можно, — вечные сказали.

— Это верно, — согласились боги.

…Пьет Тантал из родников заветных.

Рвет плоды, которые послаще.

Прометей развел костер из веток.

Наломав их в близлежащей чаще.

И Мидас так весело хохочет.

Как смеялся прежде он не часто.

И глядеть на золото не хочет:

Перевоспитался царь Мидас-то!

Над Сизифом тени ткет олива.

Отдыхает он от глыб и пыли…

Всех простили жители Олимпа,

Никого, пожалуй, не забыли.

На Олимпе боги веселятся.

Закатили пир в честь всепрощенья…

— А творить добро, я вижу, братцы.

Тоже неплохое развлеченье! —

Зевс сказал: — Всем хорошо в итоге.

А придумал это кто — не я ли?

— Ты придумал! — подтвердили боги.

— Это точно! — вечные сказали.

— В этом деле ты мастак, ты гений! —

Зашумели боги — знает каждый.

Так придумай, что посовременней.

Чтоб не повторяться в шутках дважды.

Боги жаждут новых развлечений.

Берегитесь, люди: боги жаждут!

Паденье Рима. Грохот, гром и звон…

Да нет, совсем не так все это было.

Все очень медленно происходило,

И дня паденья не заметил он.

Рим падал долго, долго… Шли века,

А он все продолжал незримое паденье,

И разговоры шли средь населенья:

— Ну как там Рим?

— Да падает пока…

А горожане сладко ели, крепко спали.

За торжеством шумело торжество.

— Что в Риме нового, случайно не слыхали?

— Да вроде падает…

— Ну это ничего…

Патриций изгнан был из Рима навсегда.

Он посетил иные города.

— Ну как там Рим? — спросили у вельможи.

— Рим падает, но не волнуйтесь, господа.

Когда я уезжал, Рим падал, и когда

Вернусь назад, он будет падать тоже.

— Рим падает? Ну что ж, давно пора б! —

Рабы паденье Рима обсуждали…

— О, горе мне! — воскликнул старый раб. —

Коль Рим и вправду немощен и слаб,

Зачем купил я новые сандали?!

А Рим пирами пышными блистал,

Паденье шло привычно и надежно.

Когда бы вдруг он падать перестал,

Все поразились бы: да как же это можно?

За поколением сменялось поколенье.

Уж написал поэт стихотворенье:

«В паденье мы пришли, в паденье мы уйдем.

Нет ничего незыблемей паденья».

И все-таки Рим пал…

Я раб раба. Да, господин мой — раб

Вельможи знатного Домициана.

А мой хозяин туп, он крив и косолап,

И все ж он господин мой, как ни странно.

Он жалкою гордыней обуян.

Я раб раба. Мне снится постоянно.

Что выкупил меня Домициан,

И я отныне раб Домициана.

Считать умею я и в грамоте не слаб,

Ложусь я поздно, и встаю я рано.

И все-таки я раб, и мой хозяин — раб

Вельможи знатного Домициана.

Смеются надо мной и боги, и судьба,

И сам до слез нередко хохочу я:

Как унизительно мне быть рабом раба.

Как полноправным стать рабом хочу я!

Когда-нибудь и я б купил раба,

И он за мной ходил бы постоянно…

О боги, смилуйтесь, о смилуйся, судьба,

Я стать хочу рабом Домициана!

В свой звездный час я ввел в Сенат коня!

Потомки, да запомните меня.

Средь всех моих деяний, злодеяний

И полустершихся в веках воспоминаний

Есть незабытое: я ввел в Сенат коня!

Превозносимый лестью всенародной,

Я б мог ввести туда кого угодно,

Ведь у меня немалая родня.

Но, понапрасну времени не тратя,

Я ввел в Сенат не тестя и не зятя —

Что проку в них! — Я ввел в Сенат коня!

Впервые важной чести удостоен.

Конь был встревожен, я — вполне спокоен.

Сенат глаза безмолвно отводил.

Нет, не тогда, когда на трон всесильный

Я сел, и Рим гремел любвеобильный,

Я в этот час в Историю входил.

О, моему последуют примеру

Цари, и президенты, и премьеры.

Вводя кого хотят, куда хотят —

В парламенты, на троны и на ложе.

Но первым был, не забывайте все же,

Калигула,

Что ввел коня в Сенат!

Ну что ж, коли смеяться вам охота.

Так смейтесь. Ведь когда-то, господа.

Подтрунивал и я над Дон Кихотом,

Но до чего же глуп я был тогда!

И все ж благодаря моим заботам

Бывал он сыт подчас. И не беда.

Что надо мною тоже иногда

Смеялись так же. как над Дон Кихотом.

Посмейтесь, коль охота, господа.

Да, мой сеньор был неблагоразумным,

А я благоразумным был всегда,

Что приводило к спорам, господа.

Он в спорах и горячим был, и шумным,

И мне ли убедить сеньора моего?

Кто ж знал тогда, послушав наши речи.

Что неблагоразумие его

Благоразумного меня увековечит!

Да, у него была отважная душа.

Вам не чета, сеньор был так отважен.

Что с ходу в бой бросался, если б даже

Я за победу не поставил и гроша!

Что ж не смеетесь вы? Ведь это безопасно.

Гидальго умер, зла не истребя…

— Послушай-ка, любезный Санчо Панса,

Ты говоришь, подол рубахи теребя.

А нам довольно странно, нам не ясно.

Откуда эти речи у тебя?

Прислушайся, да что с тобою стало?

Ты повторяешь то, что твой сеньор

Тебе нередко говорил, бывало.

А ты немедленно вступал с ним в спор.

— Жизнь моего сеньора — мне укор. —

Оруженосец отвечал устало. —

Но с джиннами не кончен разговор!

Сдаваться нам с гидальго не пристало.

И мы еще посмотрим, кто кого! —

Так Санчо говорит, сняв со стены забрало

И взяв копье сеньора своего.

Седлает он коня, как славный рыцарь,

и восклицает, в стремя становясь:

— Эй, джинны, где вы? Я хочу сразиться!

Я, Санчо Панса, в бой иду на вас!

Я, Дульцинея, только лишь предлог

Для глупых похождений Дон Кихота.

Я так скажу, что вряд ли был бы прок

От нашего знакомства. Видит Бог,

Я Дон Кихота не припомню что-то.

И кто он был? Плешивый старичок.

Так что ж, что дворянин? Была охота

Мне портить молодую жизнь мою

За-ради звания? Скажу — не утаю.

Что нападает на меня зевота

От стариков… Нет, я их не люблю.

Весьма достойны старички почета.

Но я ухаживанья их едва терплю.

Нет, я не помню что-то Дон Кихота,

Хоть за него я небеса молю.

Мне восемнадцать, а ему за сорок.

Вот Дон Гуан мне и поныне дорог.

Хоть ночь со мной провел и — был таков.

Но это ж. я скажу вам, чистый порох.

Хоть был со мной до первых петухов,

Я помню каждый миг и каждый шорох

Его шагов… Да, Дон Гуан мне дорог,

И тоже дворянин — до потрохов.

А Дон Кихот — тот маялся напрасно.

Я за него бы не пошла. Хоть страстно

Меня любил гидальго, как умел.

Ну, если б батюшка родной мне повелел

И маменька бы нас благословила.

Я б за него пошла, хоть все немило.

Но что бы он от этого имел?

Не Дон Кихот мне мил, а Дон Гуан,

А я нужна, поди ж ты. Дон Кихоту.

Что ж делать? Вот нашел себе заботу!

А может, он не глуп, а просто пьян?

Да, может быть, он просто алкоголик?

Поди, напился до сердечных колик —

Ах, я влюблен!

Проклятый старикан

Несет на всю деревню ахинею.

Да пожалел меня бы: я краснею…

А там, глядишь, вдруг из заморских стран

Вернется мой любимый Дон Гуан.

Мне восемнадцать лет, проклятый старикан!

Ах, Дон Кихот, забудьте Дульцинею.

Я — Росинант, я конь сеньора Дон Кихота.

Он много славных дел свершить сумел.

А у меня одна была забота:

Бросаться в бой, когда б ни повелел

Хозяин мой… Что знаете вы, клячи,

О доблести и боевой удаче?

Как сладок отдых после ратных дел…

Да. я немало в странствиях терпел

И все ж не пожелал бы жить иначе.

Не знаю я, чего достичь хотел

Хозяин мой. Не ведаю тем паче.

Зачем сражался он. Таков уж мой удел —

Служить хозяину, деля с ним неудачи.

Побои и лишения деля.

Не ведая, зачем, не зная, для

Чего все это… Как понять вам, клячи.

Что значит бой, когда ты смело скачешь.

Боками ощущая шенкеля

И чуя приближение удачи.

А злой дракон, крылами шевеля,

Уж ждет… Удар! И каменистая земля

Летит навстречу. Бой проигран, значит,

И ты лежишь…

— Какая незадача! —

Хозяин говорит. Он помрачнел.

Но поднимается он, хромоты не пряча,

И я встаю… О, как понять вам, клячи.

Как сладок отдых после ратных дел…

Нет, нет, я не хотел бы жить иначе!

Я мельница. В округе нас немало.

И. жернова вращая круглый год,

Я вдруг, представьте, знаменитой стала:

Со мной сражался рыцарь Дон Кихот,

И я над ним победу одержала.

Хозяин, мельник мой, собрав народ.

Рассказывает всем, как было дело.

При этом привирая неумело.

И за помол — вот хитрый обормот! —

Со всех приезжих лишнее дерет.

Поскольку знаменита я. Так вот.

Признаться, слава мне порядком надоела.

Забыла я про отдых и простой:

Со всех сторон спешит народ простой

С мешками тучными. Всем побывать охота

На знаменитой мельнице — на той.

Которая сражалась с Дон Кихотом.

И у меня покоя нет и дня…

Вот Дон Кихот! Когда б я только знала.

Что зря над ним победу одержала.

Уж лучше бы он победил меня!

Мы стадо. Нас полтысячи голов.

Пасемся дружно мы и дружно блеем

И ни о чем на свете не жалеем —

Баранье стадо, наш удел таков.

В загон нас гонят — мы бежим в загон.

На выпас гонят — мы спешим на выпас.

Быть в стаде — это основной закон.

И страшно лишь одно — из стада выпасть.

Когда приходит время, нас стригут.

Зачем стригут, нам это непонятно.

Но всех стригут, куда подашься тут.

Хоть процедура эта крайне неприятна.

А пастухам над нами власть дана.

Какой-то всадник нам кричал, что в стадо

Нас превратил колдун… А для чего нам надо

Знать, что мы, люди, волей колдуна

Превращены в баранов? Так сочна

На пастбищах хрустящая трава.

Так холодна вода в ручьях журчащих.

Зачем нам знать о кознях колдовства.

Когда так сладок сон в тенистых чащах?

Да, хлещет по бокам пастуший кнут.

Так что ж с того? Не отставай от стада.

А у загонов прочная ограда,

И пастухи нас зорко стерегут.

И все ж вчера пропали два барана,

И от костра, где грелись пастухи.

Шел запах и тревожащий, и странный…

Наверно, тех баранов за грехи

Задрали волки. Это пострашнее,

Чем колдунов невинные затеи!

Мы стадо. Нас полтысячи голов.

Идем, покачивая курдюками.

Нам не страшны проделки колдунов.

Бараны мы. Что можно сделать с нами?

Я Дон Кихот. Задуман я, как шут.

Чтобы потешить публику честную.

Читая обо мне, гидальго ржут:

— Вот так чудак! Кто ж поступает так?

Вот выдумал историю смешную!

А я всерьез на мельницу скачу.

А я лицом к лицу врага встречаю

И раненую ногу волочу…

Ведь я всерьез удары получаю.

И синяки на теле у меня.

И Санчо вновь готовит перевязки.

Да, колдуны живут не только в сказке,

А это значит — снова на коня.

Не зная ни сомнений, ни опаски,

И Дульцинею в памяти храня.

Пускаюсь в путь я по дорогам тряским.

Над полем поднимается заря.

Когда в последний раз мы с Санчо ели?

Не спали мы уже почти три дня,

И синяки не только у меня.

Но и у Санчо бедного на теле.

О, кто б сказал, что на своем осле

Со мною он в бессмертие въезжает.

О том не ведали ни я, ни он,

Ни Дульцинея… Всех нас вечный сон

Унес. Ни у кого нет превосходства.

Но я — я, чей удел быть жалким чудаком.

Чьи похождения — сплошное сумасбродство,

Над кем смеялись, словно над шутом —

Я среди вас живу как символ благородства…

Ах, если б знать всегда, что станется потом!