Владлен Бахнов

Верьте, а хотите и не верьте.

Утверждаю, сам не зная как.

Я рожден от киевского ветра.

Кто не верит, значит, тот дурак.

Мой отец — вот этот самый ветер,

А интеллигенция мне мать.

Потому-то лучше всех на свете

Я стихи умею понимать.

Я могу, взлетев, усесться в лужу

И опять подняться в небеса.

Потому что не всегда как нужно

Ветер славы дует в паруса.

Столько есть ветров, что нам ужасно.

Ветер в каждой есть моей строке.

А поэзия — прекрасный насморк.

Схваченный на этом сквозняке.

Я вполне запутанный, но все же

Не смотрите косо на меня,

Я хороший, я такой хороший.

Что наверно — самый лучший я.

Те ж, что говорят, что Мандель плохо

Пишет гениальные стихи.

Те враги России и эпохи.

Самые опасные враги.

За свои стихи я не в ответе.

По секрету сообщу молве,

Потому что их навеял ветер.

Бесконечный ветер в голове.

Лучше не хвалите, не жалейте,

Я покамест дым лишь без огня.

Вынесите вы меня на ветер.

Чтоб сильней проветрило меня!

Мы

стоим

на немыслимом

рубеже.

Мы в болоте, в кювете, в колодце

живем!

Тридцать третью ночь мы не спим,

И уже

Тридцать третий день не едим и не

пьем!

Разрываются мины в моем блиндаже

И в стотысячный раз разрывают меня.

Мы стоим,

повторяю,

на рубеже,

И как сказано выше, тридцать три дня!

Отсюда не выйдешь! Здесь огненный

шквал!

Здесь ни книг, ни кино, ни театров нет!!!

Наш кювет в окруженье глухое попал,

И обложен блокадою наш кювет.

И вдруг старшина, таежный глухарь,

Танком раздавленный, встал с земли.

Вынул из-под танкетки сухарь

И приказал:

— Дели!

Мы грызли зубами, кололи штыком.

Прикладами брали его на прицел.

Рубили лопатами и топором.

Я даже попробовал

сапогом.

Но сухарь оставался цел!

Его мы — под танки и под обстрел.

Прошел ноябрь,

декабрь,

январь,

Но бродяга-сухарь оставался цел.

Оставался цел

матерый сухарь.

А ночью под пулеметным огнем

Пробежала мышь по лесам, по полям.

Взмахнула хвостищем, и этим хвостом

Разрубила матерый сухарь пополам.

Мы стояли вокруг, зубами скрипя.

Мы точили о зубы стальные штыки!

Вот постойте, немного приду в себя

И опять

напишу

про сухарь

сти —

хи!

Было, Лидка, было,

А теперь — нема-с!

Была Литкобыла,

А теперь — Пегас.

Блещет он подковами.

Ну-ка, тронь!

Сельвинским подкованный

Добрый конь.

Чествуя победу

В сорок славный год,

Я на нем поеду

Задом наперед.

Все старо в природе.

Все пора на слом —

Пусть мой конь походит

Уперед хвостом.

Хоть вода не водка,

А водка не вода.

Но солнцеворотка —

Это — да!

Новые формы

Новых слов!

Содержаньем кормят

Прос

та

ков!

Чествуя победу

Очень неспроста.

Я на нем поеду

У Поэтостан!

Во!

Стихов написав с десяток.

Известных по всей стране,

О том, как идут девчата.

Похожие на парней.

Припомню военные даты,

И вновь оживут во мне

Шагающие девчата.

Похожие на парней.

Во мне талант угадали.

Меня почитают везде.

Шагающие и так далее.

Похожие на… и т. д.

Не гляди ты, любовь затая.

Не ходи в новых брюках и в кителе.

Ты писатель какой-то, а я

На троллейбусе главным водителем.

Ты уже не любимый теперь.

Ты теперь только факт исторический.

В сердце, как и в троллейбусе, дверь

Закрывается автоматически.

Мне пришелся другой по душе,

Я мечтаю с ним встретиться вечером.

Потому что у нас в гараже

Он работает старшим диспетчером.

Так что голову мне не морочь.

Не загадывай разные ребусы.

По добру, по-хорошему — прочь!

А не то перееду троллейбусом.

Впрочем, хочешь — с передней пущу.

Деньги зря на билет не выкидывай.

Я бесплатно тебя прокачу,

А на большее ты не рассчитывай.

Шел я сквозным сине-розовым сквером.

Где подсознательно пел соловей.

И окружила меня атмосфера

Многозначительностью своей.

Вечер был, и сверкали звезды,

И на дворе мороз не трещал.

Вдыхая прекрасно задуманный воздух,

Я образно думал о разных вещах.

Я думал и о прошлогодней пороше.

Я думал про будущие цветы,

Я думал о том, какой я хороший,

Я думал, какая хорошая ты.

Затем я подумал чуть-чуть о природе,

К которой симпатий своих не таю.

О том, что при этой природе я вроде

Фотографа штатного состою.

И вдруг меня дернуло, ошеломило,

И вдруг неосознанное вполне

Многоигольчатым витамином

Чтой-то такое взыграло во мне.

Ветер завыл и взъярился зигзагом.

Молния тучи прошила насквозь.

Мощно повеяло Пастернаком,

И… полилось, полилось, полилось.

Гром загремел, на меня ополчились

Силы встревоженных мною стихий,

Ливни клубились, дожди проносились,

И в результате всего получились

Вышеприведенные стихи.

О том, как я шел сине-розовым сквером,

И как подсознательно пел соловей,

И как окружила меня атмосфера…

Чу! Кажется, это опять начинается ливень.

Зацветает травами чудесными

Степь донская из конца в конец.

Ой да, с Дона да в Москву за песнями

Поскакал я, славный удалец.

Ты, дорожка, казака маститого

Не укачивай и не тряси.

Ты подай мне Каца — композитора.

Распеваемого на Руси.

Ой да, мы еще посмотрим, кто — кого.

Ой да, кто ж кого перепоет.

То ли мы Михайлу Исаковского.

То ли, может быть, наоборот.

То ж не гром гремит, грозою радуя.

То ж не пушки бахают сейчас.

То меня передают по радио.

Каждый день по 20 с лишним раз.

Разливайся, песня молодецкая,

Я ли, что ли, в песнях не силен?

Ой ты, моя мама — степь донецкая.

Ой да ты мой папа — Тихий Дон!

В вечернем небе очень много звезд —

Как хорошо, что столько есть созвездий!

А лошади — они едят овес.

Как хорошо, что им овес полезен!

Вот так и ты придешь ко мне одна.

Вот так и я скажу тебе: «Присядь-ка!»

Как хорошо, что в огороде бузина,

А в Киеве далеком — дядька!

В небе звезды засветили,

Я весельем обуян.

Дайте мне гармошку или

В крайнем случае — баян.

Гей ты, дважды два — четыре,

Я, воззрившись на луну.

Растяну гармонь пошире,

Строчек на сто растяну.

Ты играй, гармонь-гармошка.

Про различные дела.

Под окошком свет-картошка

Расцвела белым-бела.

Не сдержать мне ахи-охи.

Ой ты, батюшки, восторг:

Словно при царе Горохе

Птичка села на кусток.

На лугу стоит кобыла.

Бело-белая притом.

Все так мило, все как было

При прадедушке моем.

Выйду в рощу, выйду в поле —

Всюду тишь да благодать.

Ой ты, краля, ой ты, дроля.

Ой ты, милка, так сказать.

А на дроле белы кофты,

Я те кофты обниму.

Эх ты! Ух ты! Ах ты! Ох ты!

И подобное тому.

Я в Сталинграде жил да был.

Воюя и любя.

Я под Берлином был и пил,

Подлюга, за тебя.

И где я только не бывал.

Тоскуя и любя,

Я всюду строго выпивал

Опять же за тебя.

Лишь о тебе мои мечты.

Куда б ни ездил я.

Такая-растакая ты,

Любимая моя!

По мере сил я тосковал

В сраженьях и борьбе,

И разных женщин обнимал

С мечтою о тебе.

А ты стыдилась, может быть,

Хотя бы раз в два дня

Благословить, перекрестить

И выпить за меня.

Но это я перенесу,

Простив твои грехи.

Тебе к постели принесу

Постельные стихи.

И в новых циклах воспою.

Волнуясь и любя,

Рубашку нижнюю твою —

С тобой и без тебя.

Написал поэт известный

Про гармонь-трехрядку,

И пошли писаться песни

Массовым порядком.

То, что было у поэта

Хорошо и ново.

То другими перепето

От слова до слова.

Ой вы, песни, ой вы, ночки.

Бродят — мир им тесен —

Гармонисты-одиночки

Из различных песен.

Ходят, грустные, страдают

Тихо и приятно,

И лады перебирают

Очень аккуратно.

Гармонистов любят, кстати,

Любят изначально.

Но приходится страдать им

Профессионально.

Небо в звездах, небо чисто,

А в полях далеко

Батальоны гармонистов

Бродят одиноко.

Ехал парень через речку,

А под парнем ехал конь.

Ой, уздечка ты, уздечка.

Эх, супонь моя, супонь.

Перед ним вполне открыто

Путь-дороженька легла.

Ой, копыто ты, копыто.

Удила вы, удила.

Слева — поле, справа — нива,

А за нивою — село.

Ой ты, грива, моя грива.

Эх, седло мое, седло.

Вдруг навстречу незнакомка —

Безлошадный пешеход.

Ой, котомка ты, котомка.

Перемет мой, перемет.

Говорит ей парень слово,

А она ему в ответ!

Ой, подкова ты, подкова…

Вот об этом песней новой

Нас обрадовал поэт.

Нет,

мой талант

принадлежит

не мне,

А времени,

народу

и стране.

Вчера писал стихи я за столом.

Но ты сказала вдруг:

— Сходи за маслом.

И сразу вдохновение погасло,

И я побрел послушно

в «Гастроном»…

Потом вернулся я из «Гастронома»,

Где битый час ушел на пустяки,

А очень может быть.

Сиди я дома,

Я написал бы лучшие стихи!

Потерян целый час тебе в угоду.

Но этот час.

Пойми меня скорей.

Ты отняла, родная, у народа

И у великой Родины моей.

И в силу вышеназванной причины.

Что ни случится с нами впереди.

Не посылай меня ты в магазины.

Сама по магазинам ты ходи!

Как жаль, что я стал знаменитым,

В назойливом шуме похвал

Я признанным стал и маститым

И связь с населеньем порвал…

Как жаль, что я стал повсеместно

Известным в родимой стране!

Боюсь, что моя неизвестность

Уже не вернется ко мне.

Неужто навек миновало

То время страстей и стихий.

Когда в самых лучших журналах

Мои отвергали стихи?

Брожу я с печалью открытой.

Топлю свое горе в вине…

Как вспомню, что я знаменитый.

Я скоро стану гениальным,

И зарыдают, жизнь кляня,

Все женщины, первоначально

Не оценившие меня!

И задрожат они, бледнея.

Когда к ним явятся за тем,

Чтобы искать для литмузея

Черновики моих поэм.

Подвластно моему перу

Бессмертие — я в это верю!

И знаю: весь я не умру…

От скромности, по крайней мере.

Впервые я брожу по загранице.

И в капиталистическом краю,

В империалистической столице

Не притупляю бдительность свою.

Вчера ко мне прохожий прицепился:

Не скажете ли, сэр, где тут вокзал?

В ответ глухонемым я притворился

И этим провокацию сорвал.

Старушка, улыбаясь слишком мило.

Сказала мне: — Купите, мсье, цветок.

Но я прошел неумолимо мимо

И вылазку старушкину пресек.

Агенты Пентагона, не старайтесь!

А вы, друзья, в моем родном краю

Спокойно спите и не сомневайтесь:

Граница на замке!

Я бдю!

Адью!

Не за то люблю, что стан твой узок.

Что глаза с отливом голубым.

А за то, что сеешь кукурузу

Методом квадратно-гнездовым.

Я хочу дарить тебе цветы!

Я влюблен в тебя с того момента.

Когда норму выполнила ты

На сто восемьдесят три и шесть

Десятых процента!

Планы вы- и перевыполняя.

Мы комбайны по полям ведем,

А потом, культурно отдыхая,

В лодке по бульдозеру плывем.

Мы вспахали поле утром рано.

Целину мы подняли на ять.

А теперь я пригоню баранов

И ужо начну бороновать!

Как вольно дышится! Как небо чисто!

Весенним ветром пламенных идей

От формалистов — абстракционистов

Очищен воздух Родины моей.

Свобода мнений! Творчества свобода!

Вновь полон сил я, как весной природа,

И вновь могу открыто говорить

О том, что смело буду для народа

Под руководством партии творить.

Спасибо, милая, что с самого начала

Со мной ты так заботлива была:

От вейсманистов бережно спасала.

От морганистов зорко берегла.

И обо мне была твоя забота.

Когда, вопрос поставивши ребром,

Космополитам-антипатриотам

Ты в нужный час устроила погром.

Покончено навеки с формализмом.

И без него пойдем мы далеко.

Душа моя полна соцреализмом!

Ах, до чего же дышится легко!

Я вынужден тревожить Вас письмом.

Вчера несправедливо и сурово

Меня публично обвинили в том,

Что, дескать, воспевал я культ Хрущева.

Но — нет, всегда я с культом воевал.

Вы можете проверить сами.

Что если я его и воспевал.

То — в знак протеста! — серыми стихами.

А чтоб сильней протест свой показать.

Стихи, что посвящал ему когда-то.

Старался я безграмотней писать,

В чем добивался нужных результатов.

А также должен сообщить еще Вам:

Хоть я и сознавал, что рисковал.

Но те стихи, что были про Хрущева,

Я специально плохо рифмовал.

Но Вас — Вас я от сердца воспою.

Прославлю так. что небу станет жарко,

А если воспевать Вас — не в струю.

Заранее ошибку признаю.

Всем сердцем и душой

Примкнувший к Вам

Кошмарков.

Вырван я грубо из мира привычного!

Горюшко-горе мое неподдельное.

Переселили меня, горемычного.

Из коммунальной квартиры в отдельную.

Где ты, квартира моя коммунальная?

Где вы, соседские песни и радио?

Кухня не радует нас персональная,

И совмещенный санузел не радует!

Громко сказать мне, товарищи, хочется:

Лучше уж без санузла совмещенного.

Чем так, как я, прозябать в одиночестве.

Без коллектива соседей сплоченного!

Лезет мне в голову все безыдейное.

Я на глазах разлагаюсь морально…

Эх, загубила квартира отдельная

Выходца из коммунальной!

Не могу не высказаться вкратце

Без дипломатических затей:

До чего ж мы докатились, братцы.

Даже в ГУМе не сыскать лаптей!

Я стою под ивою плакучей

И грущу, не зная, как мне быть:

Не могу нигде купить онучи.

Не в чем в филармонию сходить!

Прежде были брюки — во штанины! —

Сорок сантиметров ширины.

В них ходили лучшие мужчины…

А теперь не те пошли штаны.

Где в них удаль? Где размах былинный!

Для мещан они лишь хороши.

Потому что ширина штанины

Соразмерна с широтой души.

Ни к чему нам эти штучки-дрючки,

И не нужен нам не наш наряд.

Сбросим к черту узенькие брючки

И вперед к посконному назад!

Грандиозное нечто открыл я,

Чем прославлю себя

на века:

Для полета нужны

не крылья,

А лишь зубы одни

да рога!

И еще я

При всей своей смелости

Каждый день

убеждаюсь вновь:

Для любви

нужны крепкие челюсти.

Без зубов

пропадает любовь!

Но могу я

сказать и яснее.

Так, чтоб понял меня

любой:

Чем, товарищи,

зубы длиннее.

Тем, представьте,

сильнее любовь.

Так кусайся, любовь,

и брыкайся.

Огрызайся,

вгрызайся,

рви!

И, конечно,

бодайся, бодайся —

Это главное

для любви!

Ты, любимая,

дорога мне,

и прошу я:

на страх врагам

Обеспечь ты меня

рогами.

Ну а зубы

я вставлю

сам!

Назло всем критикам нахальным.

Перо зажамши в кулаке.

Пишу стихи на персональном —

На журавлевском языке.

Я не скажу за всяких снобов

И за распущенных девиц.

Нет, я скажу за хлеборобов.

Выращивающих пшениц!

Что нужно для стихотворенья?

Сплошной талант и мастерство,

А все спряженья да склоненья —

Одно пустое баловство!

Но коль не хватит удобрений,

Ты, хлебороб, не унывай:

Взамен селитры без сомнений

Мое собранье сочинений

Бери

И смело удобряй!

Чем дружнее лупим мы друг друга.

Тем сильнее любим мы друг друга.

Значит, чем серьезней мордобой.

Тем сплоченней мы, само собой.

Развернувшись, дал я другу в ухо —

Общий враг наш вздрогнул от испуга!

Радостно дружок летит с копыт,

Видя, как наш общий враг дрожит.

Друг мой, славный парень и добряк.

Дал мне в глаз, и я на землю — бряк!

Но люблю носить я синяки.

Зная, как боятся их враги!

Чем друзей колотим мы сильней.

Тем врагам становится страшней!

Значит, чем сильней друзей мы лупим.

Тем нежнее мы друг друга любим!