Внимание - дети!

МЫ И ДЕТИ

Войну он закончил бравым полковником военно-воздушных сил, Героем, сорокалетним, весьма уверенным в себе, сильным мужчиной. Он любил повторять:

— Что у меня их десять?! Всего-то одна дочка, есть возможность, так почему не одеть девочку как следует?

— Но, позволь, «как следует» — понятие растяжимое, — возражал я, — и каракулевая шуба на восьмикласснице — это слишком.

— Почему? А если вопрос повернуть иначе: собственно, для чего, мы, и я в том числе, воевали? Разве не для того, чтобы наши дети жили лучше, чем довелось нам? Ты ведь знаешь, я в армию пришел в начале тридцатых. Кем я тогда был? Деревенским парнем. Что я до того дня видел? У меня, можно сказать, детства вообще не было. Срочную служить в лаптях явился. И теперь я законно хочу, чтобы у моей дочери все было, пусть даже, как ты выражаешься, «с перебором»…

И вот минуло тридцать с лишним лет. Полковник превратился в отставного генерала. Оля — дама в годах. Каракулевая шубка давно-давно сносилась.

Пожалуй, я бы не стал ворошить столь отдаленные воспоминания, если бы не случайный разговор, невольным свидетелем которого мне пришлось оказаться.

Ехали в троллейбусе две женщины, одна помоложе, другая постарше, и громко, нисколько не заботясь о том, что их слышат пассажиры, обсуждали свои личные дела. В частности, женщина помоложе говорила и такое:

— А пусть мне кто угодно и что угодно проповедует, я все равно на своем поставлю: наш Сева будет как куколка одет! Пусть и Левчуки, и Шараповы, и Ревичи полопаются от зависти. В конце концов, какое кому дело, сколько я трачу на своего ребенка?! Было бы что тратить…

Женщина говорила вдохновенно, с полной убежденностью в своей непогрешимой правоте. Тут-то мне и вспомнился давний спор с моим другом авиационным полковником и я подумал: вот и сегодня находятся родители — и, боюсь, их не так мало, — откровенно стремящиеся одевать ребенка как куколку. И дело тут не только, может быть даже не столько в нарядах, а в стремлении фетишизировать детей. Дорогие игрушки, шикарные одежки — это все лишь первые ступеньки, ведущие к более серьезным последствиям.

Бытует и другая, куда более стойкая и во много раз более вредная крайность.

«Дети стали совершенно невозможными! Грубые, невоспитанные, для них нет ничего святого… Вот в наше время…» — и дальше рисуется картинка, в которой детки даже не детки, а чаще всего этакие ангелочки, тянущие, впрочем, тяжкую трудовую лямку, способные безропотно спать на голом полу, есть что попало, приходящие в восторг от замусоленного кусочка сахара, понятия не имеющие ни о кино, ни о телевидении и прочих благах нынешней цивилизации.

Знакомо? Слыхали?

И невдомек брюзжащим, как они неоригинальны!

Можете убедиться: «Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает старших. Наши дети стали тиранами, они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим родителям». Этим огорчениям без малого две с половиной тысячи лет, они принадлежат Сократу.

И так столетие за столетием не прекращаются стенания старших.

«Футбольный мяч вышиб книгу из рук нашей молодежи!» — сетовал спортивный журнал 1914 года и перечислял кучу несчастий, неизбежно ожидавших нас впереди.

Так ли уж «безнадежны» все молодые? И неужели все? И всегда?

Переубеждать, особенно людей немолодых, — дело трудное, если не бесполезное. И все-таки попробую.

О чем мечтают наши дети, чего они хотят, как представляют себе будущее?

Я задал ребятам вопрос: «Как бы ты использовал пятнадцать минут полного, абсолютного всемогущества, предоставленного тебе однажды в жизни?» Вот некоторые их ответы:

Наверное, я бы полетела на планету, где есть жизнь, но сначала сделала бы так, чтобы американцы забыли, как устроена нейтронная бомба. И еще хорошо бы прибавить здоровья моим родителям, минут на пять вернуться бы в детство.

Прежде всего я бы сделал всех здоровыми, даже цветущими! А Землю превратил в общий дом. Каждому подарил своего Маленького принца, навсегда уничтожил бы ложь и эгоизм, всем-всем прибавил доброты. И раз в месяц устраивал бы праздники типа новогодних, но более необыкновенные и удивительные, в этот день люди стряхивали бы с себя деловитую сует-ливость и могли свободно смеяться.

Сначала я бы восстановила полный мир на земле и уничтожила бы все виды оружия, чтобы люди даже забыли, какое оно бывает. Всю землю засадила бы цветами, чтобы города превратились в сплошные парки. Уничтожила бы заборы, ворота и замки — каждый заходи к каждому. Ты друг, и тебе верят! Из существующих пороков в первую голову уничтожила бы равнодушие, пусть бы люди не могли проходить мимо чужого горя, отвернув голову и закрыв глаза. Еще бы я сделала так, чтобы на свете не было одиноких и ни один человек не тосковал бы по человеку. И помирила бы всех поссорившихся, и даже больше — сделала всех влюбленными!..

Забывая, что всемогущество отпускается всего на пятнадцать минут, ребята, как видите, замахиваются широко и мечтают вольно. Первые три анкеты принадлежат шестнадцатилетним. Какой уж эгоизм и ограниченность, когда речь идет о всеобщем счастье, о всеобщей открытости и даже всемирной влюбленности…

Все должны стать счастливыми, жить без войн, без государств, без полиции и милиции — исключительно за счет высокого сознания!

Пятнадцать минут не так-то много времени, поэтому я бы поубивал фашистов на свете и заодно укоротил бы нашу шпану тоже, а родителей отправил на хороший курорт.

Я бы, пожалуй, изобрел космический корабль и облетел на нем всю Метагалактику… открыл какие-нибудь новые виды энергии и овладел бы процессом управления в микромире, а еще покончил бы с классовыми различиями. Слишком много? Но уж если всемогущество, то — всемогущество! А иначе не стоит и начинать…

Сначала я бы обеспечила, чтобы на земле никогда больше не было войн, а потом сделала бы так, чтобы у меня была живая лошадь и я могла бы на ней кататься…

Вот пусть пятнадцать минут, что мне даны, и не было бы нигде войны, не раздалось ни одного выстрела. Сколько б людей осталось в живых!

А я бы сделал так, чтобы на всю остальную жизнь остаться волшебником и творить для всех добрые чудеса.

Первые две сотни анкет не принесли никаких неожиданностей. И хотя ребята были из разных городов и сел, хотя отвечали они на мой вопрос, ясное дело, не сговариваясь, удивительно единодушными оказались в одном — всех заботили в первую голову проблемы глобальные, перспективные, выходящие даже за рамки земного шара: жизнь без войн, расселение на другие планеты, победа добра над злом… И не прозвучало ни одного диссонирующего голоса.

Правда, двое четырнадцатилетних решили использовать свое четвертьчасовое всемогущество несколько неожиданно:

Сделал бы так, чтобы в школе никогда ничего не задавали на дом и спрашивали на отметку один раз в конце года.

Это один. И другой:

Сделался бы взрослым, взорвал все школы и устроил бы так, чтобы все учителя испарились…

Слова из песни не выбросишь, даже если это слово портит песню. Были такие заявления. Два на две сотни! Стоит ли морализировать? Не лучше ли узнать, что пишут ребята в новых анкетах?

Покончил бы с войнами, очистил бы океан от отходов, поборол бы все главные болезни, всех людей сделал бы братьями, а сам остался волшебником и наблюдал незаметно: все ли правильно происходит, если где-то не так, сразу бы принимал исправительные меры.

Я бы начал хорошо учиться, чтобы мои родители были наконец счастливы, а то пока, за те тринадцать лет, что я у них есть, от меня одни неприятности…

Мне ничего не надо, кроме одного — оживить бы брата Андрея.

Надо начинать вот с чего: сделать всех родителей справедливыми, молодыми и добрыми…

Это из ответов ребят помоложе, главным образом тринадцатилетних. Опустимся по возрастной лесенке еще чуть ниже и послушаем малышей.

Всем дал бы хороших друзей и подруг, которые бы никогда не ссорились. И потом сделал бы так, чтобы одна девочка смотрела только на меня.

Устроил бы людям бессмертие и радостную жизнь каждый день. Чтобы не было плохой работы. Чтобы заработки были всегда хорошие. И чтобы люди не пили вина до того, что падают…

Моментально так научился бы играть в хоккей, что меня взяли бы в сборную страны и я стал играть вместе с Якушевым!

Я бы придумал машину, которая вставляет ум в голову. Себе бы вставил и вылечил всех других дураков тоже. Большая могла бы получиться польза от этого.

У меня хорошие родители, но я бы все равно сбежал от них и заглянул бы в… тридцатый век!

Вот уже полторы тысячи анкет просмотрены. Вот уже прошли передо мной самые разные, порой неожиданные ответы очень непохожих друг на друга ребят — девочек и мальчиков, подростков и третьеклассников, городских и сельских. Удивительно единодушными я бы назвал ребячьи высказывания. И только один листок, будто из другого мира, затесался среди них:

Сделал бы себя богатым, сильным и счастливым, а на остальное — плевать с девятого этажа…

Мне дороги откровенные высказывания ребят, дороги прежде всего потому, что они подлинные, и еще потому, что позволяют с полной уверенностью заключить: наши дети нисколько не хуже нас, и не будем возводить на них напраслину.

При этом я вовсе не собираюсь идеализировать ребят, изображать их безгрешными и безупречными. Но к одному призываю всех решительно родителей: разбирая неизбежные конфликты с дочерьми и сыновьями, не столько думайте о мерах пресечения и достойном возмездии, сколько старайтесь понять первопричины разногласий, спрашивайте и себя тоже: а нет ли в данном происшествии, неприятности, недоразумении и моих если не вины, то упущения, недосмотра, близорукости?

Когда-то, теперь уже очень давно, мне случилось видеть водевиль, прямо скажу, нехитрого содержания и невысоких литературных достоинств, однако — и это интересно — представление запомнилось.

Все начиналось с того, что грозный муж возвращался домой в наисквернейшем настроении — на работе его одолели неприятности и неудачи. А жена, разумеется, ничего о мужниных неприятностях не ведавшая, встречала супруга радостно-бессмысленным щебетанием и даже предлагала ему спеть дуэтом какую-то развеселую песенку.

И… муж обрушивался на свою легкомысленную спутницу жизни с громоподобными обвинениями и руганью. Словом, на сцене разворачивался грандиозный скандал из тех, когда только перья в разные стороны летят…

В конце концов муж без сил падал на диван. А встрепанная жена молча скорбела о загубленной молодости и непонятой душе.

Тут на эстраду вылетала лучшая травести того времени, изображавшая десяти-одиннадцатилетнего мальчишку — сына; она пела, кувыркалась, поднимала невообразимый шум, долженствовавший, вероятно, демонстрировать публике, что как бы там ни было, а радость жизни существует и несут ее в наш несправедливый мир дети.

Дальше все происходило по законам водевиля: мама сгребала в охапку сына и драла ему уши за все те огорчения, что ей, маме, доставил папа. Следом в дело включался встрепенувшийся родитель, и вместе с родительницей, в четыре руки, они принимались выбивать пыль из своего жизнерадостного отпрыска…

Глупейший был водевиль.

Но зал сотрясался от хохота.

И мне вот помнится все увиденное спустя сорок с хвостиком лет…

Почему?

Не потому ли, что перекладывание вины на детей — характернейшая, веками повторяющаяся ошибка очень многих родителей? Что греха таить, ведь с детей куда проще и безопаснее спрашивать, чем со взрослых.

Множество конфликтов возникает между родителями и детьми из-за денег: без спросу взял, не на то истратил, не донес до дому сдачи, и так далее, и так далее, и так далее…

За небрежное и тем более нечестное обращение с деньгами гладить по головке, разумеется, нельзя, тут бескомпромиссная требовательность и принципиальная строгость естественны и закономерны.

И все-таки позвольте спросить: всегда ли разумно мы, мамы и папы, приучаем своих детей к обращению с деньгами? Давайте припомним, что и когда мы говорим по этому деликатному поводу? Всегда ли бываем правы?

Вот одна весьма распространенная позиция: мал еще про деньги знать. Пусть сначала вырастет. (Кстати, было бы полезно уточнить, до каких лет надо дорасти — до десяти, пятнадцати или, может быть, двадцати?)

Вот другая, не менее широко встречающаяся позиция: если их с малых лет к обращению с деньгами не приучать, то потом и не научишь… (И снова остается неясным, с каких лет приучать — с двух, с пяти?)

Между этими крайними взглядами десятки промежуточных, но вполне ясной картины, увы, нет.

Моей внучке было два года, когда она очень серьезно предложила:

— А давай пойдем в магазин и купим денег.

Я спросил:

— Зачем?

— Будем играть, все покупать будем…

Под рукой оказалась пестрая оберточная бумага, я взял ножницы, нарезал небольшие прямоугольники и вручил пачечку Наде:

— Вот, держи.

И мы целый вечер прекрасно и увлеченно играли: покупали продукты, вещи, дома, автобусы, деньги — да-да, деньги тоже, — и даже облака с дождем и снегом…

В тот день мне вспомнилось: лет, вероятно, в шесть я спросил маму:

— А что все-таки такое деньги?

И мама, она была совсем молодая, и теперь я просто удивляюсь, откуда ей достало мудрости, ответила мне:

— Деньги — это вещи и удовольствия, которых у тебя нет, но которые, раз есть деньги, могут быть…

Вероятно, с точки зрения экономической науки ответ не очень точен, но я понял, и понял на всю жизнь: главная сила денег лишь в одном — они способны превращаться в желаемые предметы, они приносят удовольствие, исчезая…

В моем детстве не было копилки. Мне не разрешали копить деньги. Никто и никогда не дарил ни рублей, ни тем более десяток. Родители не выдавали «премий» за школьные успехи и не «штрафовали» за домашние провинности.

А вот зарабатывать мне не возбранялось.

В четырнадцать лет я чинил звонки, электропроводку, плитки; мог при случае врезать замок в соседские двери или выбить ковер на снегу. В шестнадцать, учась в школе, исполнял чертежи, печатал фотографии, ездил разгружать баржи в речной порт…

И я благодарен родителям: они дали мне возможность уже в мальчишеские годы понять: деньги — эквивалент честного труда. Больше, лучше поработаешь — получишь больше, меньше — и получишь соответственно.

Своим детям я тоже старался внушать: не в деньгах счастье, во всяком случае не в их накоплении, деньги должны приходить и уходить, не молитесь на них!

От одного хотелось бы мне предостеречь родителей: нет ничего безнадежнее, чем делать вид, будто мы живем вне материальных зависимостей; это так же глупо, как рассказывать современному ребенку, что его сестренку Катю притащил в дом аист…

«Финансовые проблемы» приобретают особый накал по мере того, как наши ребята взрослеют, в пору, когда ребячьи потребности обгоняют, и порой весьма существенно, их возможности. Тут-то чаще всего и случаются совершенно неожиданные повороты судьбы, изменяется отношение к окружающим людям и ценностям нашего взрослого мира, и повороты эти бывают куда более сложными, чем на первый взгляд кажется.

Подросток, почти юноша, должен просить «финансовой поддержки» у родителей, чтобы пригласить девочку в кино. Легко ли? И унизительно, особенно когда тебе пятнадцать лет…

Девушке дают какую-то сумму на традиционный школьный завтрак, а потом, может быть и без задней мысли, интересуются: что ты купила? Ей же слышится в этом вопросе недоверие, оскорбительное сомнение, не потратила ли она деньги на «неположенное»…

Однажды мне случилось выслушать горькую исповедь шестнадцатилетней Зои К.

— Ненавижу я отца, и ничего не могу с собой сделать. Ненавижу! Ну подумайте, он каждую копеечку всегда считает. Попросишь на кино, и сразу: а ты, мол, уже брала… у тебя-де с той недели пятачок оставаться должен… Если у него настроение хорошее, шутить начинает: разоришь ты меня со своим кино, давай посчитаем — раз в неделю тридцать копеек, в месяц — рубль двадцать, в год — четырнадцать сорок… И пойдет, и пойдет… Ненавижу! А еще хуже у него привычка все цены помнить. Я тебе к маю, — говорит, — тренировочный костюм купил за четырнадцать тридцать пять и спортивные туфли за шесть семьдесят… И ведь сам не жадный. Вот что удивительно! И прогуляет, и раздаст, и с должника не спросит. Но помнит все копеечки, помнит за всю жизнь.

Мы не выбираем родителей. Не дано. Это — как в беспроигрышной лотерее: выиграть выиграешь, только что — неизвестно. И родители, разумеется, бывают всякие — достойные и, увы, недостойные уважения…

Хотим мы того или не хотим, дети судят нас.

И случается, что оправдываться нам бывает весьма трудно. Пример тому — случай Зои К.

Отмахиваться от мнения ребят о нас мне представляется просто неразумным. Человек всегда вправе судить о человеке. Вот послушайте, как рисуют наши сегодняшние мальчишки и девчонки идеальных родителей: Может быть, в их «диагнозах» вы найдете кое-что небезынтересное и для себя.

Идеальные родители должны быть умными, добрыми, честными, справедливыми, физически развитыми, начитанными и, конечно же, умеющими любить людей.

Кто его знает, могут ли родители быть идеальными? Не уверен в этом, но если могут, пусть будут щедрыми, чуткими и обязательно с хорошей памятью — чтобы никогда не забывали собственного детства!

Должны быть душой близки своему ребенку, держаться с ним дружески, никогда не бить его. Главное для них — сделать своего ребенка Человеком. Отношения с ребенком у них строятся на доверии, справедливости и равенстве. Они ни в коем случае не дол-жны отставать от современной жизни — много читать, ходить в театры, на выставки, и, по возможности, с детьми, чтобы потом обсуждать все увиденное…

Доброта, понимание, дружелюбие, спокойный характер и никакой вспыльчивости — вот совершенно необходимые качества, я думаю, не только для идеальных, но и вообще для родителей, достойных уважения со стороны своих детей.

Идеальными родителями можно считать только таких, которым удается воспитать идеальных детей. А это можно сделать только при условии полного взаимного понимания, если в семье царит атмосфера доброты и не пахнет даже грубыми наказаниями. В таких семьях детей прежде всего учат любить и уважать мать. И, ясное дело, отец не берется вправлять мозги детям, когда сам находится в пьяном виде. К этому надо добавить: в хорошей семье ощущается общая сердечность, все умеют веселиться и награждать друг друга улыбками.

Это были высказывания старших ребят — шестнадцати-семнадцатилетних. Забегая несколько вперед, скажу: подсчитав все ответы — а их было в моем распоряжении больше тысячи — я обнаружил: первым качеством идеальных родителей большинство детей — и старших и младших называют доброту!

Очень высоко оценивают дети справедливость.

Ребята горячо мечтают о понимании и доверии со стороны взрослых…

Впрочем, послушаем их самих, я думаю, нам важны не только детские представления об идеальных родителях, но еще и слова, и даже интонации, звучащие в ребячьих строчках. Ведь недаром говорится: тон делает музыку!..

Они должны быть настоящими друзьями своим детям. С такими родителями можно говорить обо всем на свете и не бояться, что тебя обсмеют…

Идеальные родители — добрые и справедливые, они относятся к своим детям совершенно так же, как и к другим людям, конечно взрослым…

Добрые, уступчивые, хотя, когда надо, могут становиться и строгими. Они должны уметь все делать и помогать детям. А мама должна быть молодой и очень красивой. Папа пусть будет и не очень красивым, но готовым починить аквариум, смастерить скворечник, наладить велосипед и проехаться со мной на лыжах…

Идеальные родители это вот какие: веселые, легкие, они не задают лишних вопросов, не лезут с лишними советами и указаниями, не придираются по мелочам, умеют танцевать и никогда не ругаются между собой!

Я пока еще не видела идеальных родителей в жизни. Но думаю, что такие люди, если они существуют, умеют разговаривать с провинившимся сыном без крика и, чуть что, не хватаются за ремень. Они стараются уважать в своем сыне или дочери человека.

Идеальные родители у меня. Они ругают только за дело! Изредка обещают выдрать, выпороть, дать ума, но никогда меня пальцем не трогают.

Я себе так это представляю: не ругают, все разрешают, то есть предоставляют полную свободу действий, если чего попросишь у них, дают или делают для тебя, вот приблизительно в таком духе…

Идеальные родители не должны задавать глупых вопросов, вроде того: «Почему ты получила двойку?» Как будто я могу объяснить, почему я получаю иногда плохие отметки; не потому же, что мне это доставляет удовольствие или мне так хочется…

Может быть, это нехорошо, но я скажу: они должны быть дружными между собой, любить детей и не только кричать и возмущаться, когда воспитывают нас, но еще видеть, признавать и исправлять свои недостатки, показывая пример детям. Тогда их будут уважать, а может быть, даже гордиться: вот у меня какие родители!

Этими выдержками из ребячьих ответов я, пожалуй, и ограничусь. Хочу надеяться, что, включив в наш взрослый разговор и другую «заинтересованную сторону» — ребят, я хоть на какое-то время отвлек вас от накатанной колеи, помог задуматься над нашими взаимоотношениями с детьми, над тем, как вернее оценить их, как надежнее укрепить наш союз.

Союз, товарищеское равноправие, приятельство с подрастающими, еще не вполне самостоятельными, но уже почти взрослыми детьми — это ведь идеальная форма сосуществования, и создаваться она может только двусторонними усилиями.

Очень серьезное испытание наступает для нас, взрослых, когда подходит ребенок, протягивает задачник и просит:

— Вот тридцать вторая задачка, папа, что-то с ответом не сходится… Помоги.

Как мы ведем себя в таком случае?

Мой отец, например, считавший в уме, как хороший арифмометр, взглядывал мельком в задачник и говорил особым, каким-то брезгливо снисходительным тоном, обычно совершенно ему не свойственным:

— Четырнадцать и три четверти (или, в классах постарше, «пи» «эр» деленное на два), что тут может не сходиться?

И я чувствовал себя уничтоженным и жалким. Я пыхтел над тетрадкой битый час, и все без толку, а он даже карандаша в руки не взял…

Объяснять, если только это не наша профессия, мы чаще всего не умеем. И, честно говоря, когда нам все-таки приходится этим заниматься, стараемся отделаться побыстрее. Проще всего решить за Гену.

Между прочим, и Генка только об этом и мечтает: реши, папа, реши, умоляют его глаза. И ничего не рассказывай, папочка. Скорее реши, и будем вместе смотреть хоккейный матч….

Конечно, решить самолично легче и много быстрее. Но метода честного партнерства лучше не нарушать, иначе ребята не усвоят такой важной мысли: во взрослой жизни никто ничего никогда за них делать не будет. Поэтому решайте вместе с Геной, и объяснение старайтесь вести бодрым тоном, желательно с юмором.

Тонкий психолог Анатоль Франс писал: «Учиться можно только весело. Искусство обучения есть искусство будить в юных душах любознательность и затем удовлетворять ее; а здоровая, живая любознательность бывает только при хорошем настроении».

Если ваша дочь никогда не спрашивает у вас совета в своих школьных делах, если ваш сын никогда с вами не делится своими затруднениями — это худо. Это тревожный симптом.

Невозможно поверить, чтобы даже очень способный человек мог завершить школу без единой заковыки. Значит, если дети не обращаются к вам за помощью, одно из двух — или боятся вас, или сомневаются в вашей компетенции. Не знаю, что хуже…

Задание — ответственное, решение — развернутое, край — необъятный, стройка — грандиозная… — это тоже накатанная привычная колея, следуя по ней, непременно скажешь: подросток — трудный! А нынешний — особенно трудный. Допустим, что так оно и есть, что все их недостатки — истинные и мнимые, взятые в масштабе один к одному и преувеличенные — нам удалось бы тщательно выявить и свести в подробнейший, исчерпывающий перечень. А что дальше?

Ведь сколько ни ругай, сколько ни поноси их, все равно толку чуть, а нам, благоразумным и благополучным, утихомиренным и благонамеренным, сдавать свою вахту им. Чуть раньше или чуть позже именно эти, сегодняшние трудные, будут и министрами, и мастеровыми, и Архимедами двадцать первого века.

И они, а не мы, перекроят этот век по своим понятиям и меркам, взглядам и вкусам. Только по одному этому соображению, я думаю, нам надо попытаться понять: чем подростки бывают недовольны, чего они ждут от нас, о чем мечтают.

Каких-нибудь двадцать лет назад мы толковали своим чадам: «Учись, Ваня, учись, старайся, сыночек, а то в институт не попадешь…» и нынче продолжаем (по инерции, что ли?) уверять молодых: без вузовского диплома грош тебе цена, хотя сами точно знаем: и половине не только не кончать, а и не начинать в институте…

А подросток чувствителен к фальши, он слушает такое и теряет в нас веру: «Говорят одно, думают другое».

Поступит Ваня в вуз или нет — разговор особый. Важнее другое: кривя душой, мы рискуем утратить контакт с Ваней, лишиться его доверия.

Да, мы кормим, одеваем, учим, по мере необходимости лечим наших Вань, а вот уважать их считаем не обязательным… Пусть сначала вырастут.

И это ошибка.

Когда они вырастут, наша готовность их уважать может оказаться несколько запоздавшей…

Дети постоянно задают нам вопросы. Кстати, вопросы эти бывают весьма разные. Одни продиктованы чистым любопытством, такие чаще всего и упорнее задают малыши; другие вопросы ребята, случается, подбрасывают, чтобы испытать папину осведомленность и эрудицию и бывают чрезвычайно довольны, получив толковый и незамедлительный ответ; а есть еще, я бы их назвал «вредные», вопросы, рассчитанные на то, чтобы смутить, поставить в тупик родителя, — это занятие особо любо подросткам.

Убежден: отвечать необходимо на все вопросы, удовлетворяя любопытство ребят — чем бы оно ни диктовалось! — на уровне их ребячьего понимания.

Если, скажем, пятилетний Игорек вдруг потребует объяснить ему, в чем особенность двигателя внутреннего сгорания — обычный уровень любопытства для современного ребенка детсадовского возраста, — я бы не рекомендовал начинать с диаграммы Карно и замкнутого цикла Отто, а ответил бы приблизительно так: бензин сгорает в большом металлическом стакане — цилиндре, и газы, выделяющиеся при этом, крутят вал… Уверяю вас, скорее всего, такое объяснение покажется Игорьку вполне достаточным, ну а если последуют дополнительные вопросы: откуда газы, что за вал, почему он начинает крутиться, — придется рассказать и об этом, но все равно схематично, в общих чертах.

Распространенную же формулу «вырастешь — узнаешь!» — лучше всего из употребления исключить. Для ребенка любого возраста нет ничего более оскорбительного, чем предложение сначала подрасти, а потом чем-то интересоваться. Уж лучше, ответив на его вопрос приблизительно, сказать так: к сожалению, более подробно я не сумею тебе пока объяснить.

Особенно вредна детям неправда. И на этот счет имеются две главные причины: у неправдивых родителей непременно вырастают неправдивые дети, и — всякая ложь взрослых, чуть раньше или чуть позже, обнаруживается, и тогда к нам приходит неизбежное недоверие детей. Случается, особенно у впечатлительных ребят, оно разрастается, пускает корни и со временем приводит к полному крушению родительского авторитета.

Хочу подчеркнуть — процесс укореняющегося недоверия младших членов семьи к старшим чаще всего необратимый.

А что касается «вредных» вопросов и как на них отвечать, скажу: по-разному. Иногда честным «не знаю» (от этого авторитеты не рушатся и уважение не убывает!); иногда откровенно юмористически, чтобы перевести все в шутку (большинство детей, даже маленьких, понимают и ценят юмор); а порой приходится взять себя в руки и отвечать серьезно, четко, старательно следя за тем, чтобы не переступить спокойный эмоциональный уровень…

Чем незаметнее будет грань, разделяющая нас, взрослых, и детей, тем меньше огорчений достанется и на нашу, и на их, ребячью, долю.