Внимание - дети!

НЕ ЗАБЫВАЙТЕ СУВОРОВА

Начну лирическим отступлением.

Наконец-то мне исполнилось восемнадцать! Меня только-только зачислили в школу военных летчиков, совсем недавно я принял присягу, и вот — первый в жизни караул, первая боевая служба!

Сначала был, как водится, чисто выметенный, продутый холодным ветром плац, торжественные слова команд и медный оглушающий гром духового оркестра, а потом разводящий привел и поставил меня на пост номер семь — у интендантских складов.

Ночь, мороз с ветром, снег, противно скрипящий под ногами-, и время будто умерло — не шелохнется.

Отсчитываю шаги: туда двадцать семь — и обратно двадцать семь; перекладываю из руки в руку «винторез», вслушиваюсь в тишину — и неуютно, и страшновато, и до ужаса, до немого крика одиноко…

Помнится, все повторял бессмысленно, словно бы уже сдавал пост смене: «Под охраной и обороной находятся дверей — шесть, замков — девять, печатей — девять».

А тени от фонарей покачивались на голубоватом снегу и вздрагивали, как в ознобе; и откуда-то с дороги, тянувшейся метрах в двухстах за складами, ползли подозрительные, едва уловимые шорохи… И на сердце накатывала холодная, липкая тоска, и в голове бродили непонятно откуда появившиеся отчаянные мыслишки — вот бы все бросить и рвануть к ребятам в казарму, там тепло, светло, там — люди…

Два часа на посту тянулись, как два года.

Никуда я, понятное дело, не ушел, знал — нельзя.

А вот почему нельзя — об этом разговор особый.

Признаюсь, не об интендантском добре, не о девяти печатях и девяти замках я беспокоился. Нет. Понимал: уйду — выгонят из школы, отдадут под трибунал, и тогда — не летать.

И боялся.

Не летать: было для меня в ту пору страшнее смерти.

Теперь гляжу на себя восемнадцатилетнего взрослыми глазами, мысленно рисую ту первую ночь в карауле и стараюсь понять: в чем же таился изъян, воспитательная «недоработка», если я мог думать так, как думал?

Не смею и не хочу бросать тень на память покойных родителей — они потратили немало сил на мое воспитание, не хочу виноватить и школу, стараюсь найти дефект в себе самом и, кажется, нахожу.

Все я тогда понимал: врать — стыдно, присваивать чужое — недопустимо, трусить — позорно, лениться — плохо, а вот что за штука ответственность, по-настоящему еще не осознал. Ну, не сказать, совсем не осознал, — поручи комиссар прочитать политинформацию на эту тему, я наверняка прочитал бы, и примеры подыскал подходящие, и более или менее гладкие слова нашел, но именно слова, а вот чувство ответственности во мне еще не появилось тогда. Чувства не было!

Несколько лет назад лауреат Ленинской премии, член-корреспондент Академии наук СССР Р. В. Хохлов опубликовал интересную статью, посвященную воспитанию молодежи. В этой статье он делился, в частности, и результатами опроса молодых, во время которого они должны были оценивать личные качества в порядке их престижности. «После подсчета и анализа опросных листков на первое место вышла смелость. К ней довольно близко подошли честность, доброта, трудолюбие, настойчивость, веселость. А вот чувство ответственности оказалось чуть ли не на самом последнем месте. Этот эксперимент лишний раз напоминает, — заключал Р. В. Хохлов, — что нужно взять под особый контроль воспитание в себе чувства личной ответственности, без которого просто немыслимо представить гармоничного человека нашего общества…»

Боюсь, что одним только, хотя бы и особым, самоконтролем в этом деле не обойтись.

Но попробуем сначала разобраться, в чем суть ответственности, как стимулировать развитие этого качества, что сделать, дабы оно вошло в плоть и кровь нашу?

Честность, известно, воспитывается прежде всего примером окружающих. И, как правило, таких примеров у ребят вполне достаточно. Смелость великолепно шлифуется в туристических походах, вообще в занятиях спортом. Трудолюбие становится чертой характера, если ребенка с малых лет нагружают осмысленной работой, поощряют его успехи.

Чего же не хватало мне когда-то и, увы, не хватает многим сегодняшним мальчишкам и девчонкам, чтобы чувство ответственности росло и развивалось без изъяна? Думаю, жесткого, придирчивого контроля со стороны воспитателей! Без спроса чувство ответственности само собой не возникает и не закрепляется.

Спрашивать — в смысле проверять исполнение — не легко. Куда проще дать очередное «ценное указание», красноречиво объяснить, для чего следует делать то-то и то-то, и… успокоиться. Но если поступать таким образом, можно точно сказать: толку не будет. Желаете облегчить будущую взрослую жизнь своего подрастающего сына или своей пока еще маленькой дочери, не жалейте ни сил, ни времени на контроль исполнения.

Только не подумайте, что контролировать означает не сводить глаз с детей и надоедливо спрашивать. Ни в коем случае!

Спрашивать, проверять — обязательно, но — предельно деликатно, чтобы у ребенка никогда не возникало неприятного ощущения: ну ни в чем мне веры нет!

Ведь от подобных мыслей не далеко и до полного безразличия, до апатии или, напротив, до бунта: ах, не верите, и не надо — наработаю я вам, дожидайтесь!..

Значит, установили: мы, взрослые люди, соблюдаем деликатность, но ребята отчетливо понимают — исполнять порученное дело кое-как нельзя. Небрежность незамеченной не остается, за плохую работу по головке не гладят, спасибо не говорят. Короче: контроль даст результат, если он будет доброжелательным и… неотвратимым. Именно неотвратимым, как восход солнца!

И пусть никого не смущает, что на первый взгляд такой жесткий и последовательный контроль вроде бы не облегчает жизни ребенку, а делает ее суровей и строже. Это только видимость, а суть куда глубже: вовремя и надежно привитое чувство ответственности отнюдь не ограничивает развития личности, а лишь организовывает человека, делает его строже к самому себе, собраннее.

Надо ли доказывать, что умение управлять собой всегда и безусловно — благо?

Не так давно я был приглашен в судьи. Дело предстояло разбирать не совсем обычное и, на мой взгляд, крайне важное. Мальчишки, начитавшись книг про разведчиков, партизан, летчиков и танкистов, совершавших немыслимые подвиги на войне, пришли к несколько неожиданному выводу: на фронте было хорошо, хоть каждый день отличайся — бери языка, тарань противника, громи вражеский штаб. А теперь плохо: редко кому повезет спасти утопающего, никаких условий для проявления геройства нет! Вот приблизительно какую позицию заняла группа ребят, и симпатичный, лет четырнадцати, паренек защищал эту точку зрения с пеной у рта.

Но это был еще не самый спор, а преддверие к спору.

Другой парнишка, представлявший меньшую группу, не соглашался с тем, что на войне было хорошо, и высказал, на мой взгляд, весьма здравую мысль. Дескать, и на фронте не каждый день языков брали и тем более не каждый день таранили, а вот лишения преодолевать приходилось, действительно, ежедневно, и голодать, и мерзнуть, и под открытым небом спать. Так вот, доказывал он, безропотно переносить все это, может, даже труднее, чем совершить сам подвиг.

Эту точку зрения поддержал и пионервожатый, кстати сказать, человек интересный — альпинист, рабочий завода, который шефствовал над школой.

И тут же был выработан план проверки на «героические данные», на «способность к подвигу».

Четверо — трое ребят-добровольцев и вожатый — решили отправиться в подмосковный лес, не запасаясь ни продуктами, ни хотя бы перочинными ножами, ни спичками, ни тем более спальным мешком или палаткой, и провести там субботу и воскресенье.

Выдержат или не выдержат?

Думаю, что эксперимент, выражаясь языком научным, ставился не вполне корректно, и судить о его целесообразности можно, вероятно, по-разному, но чисто по-человечески, да и по-родительски, мне весьма симпатична роль вожатого в этой истории: слова — в сторону, пробуем себя в деле!

Не стану пересказывать подробности, они интересны, но уведут нас в сторону от темы, скажу сразу, чем кончилось дело. Увы, испытание выдержали двое — один из ребят и вожатый, двое других мальчишек ретировались еще воскресным утром.

Дальше ситуация внезапно обострилась.

Вернувшийся с победой паренек прилюдно бросил в лицо товарищам.: вы потенциальные предатели!

Обвинение серьезное. «Проглотить» такую пилюлю, согласитесь, не просто. Оправдаться тоже не легко. И конфликт обострился. В него оказались втянутыми не только ребята, но и взрослые.

Пожалуй, больше всех досталось вожатому. Обвинили его во всех мыслимых и немыслимых грехах — он-де и здоровьем ребят рисковал, и права свои превысил, и детей оскорбил, и, что еще опаснее, подорвал в мальчишках веру в себя. Всего не перечислить.

И вот на этом этапе жестоких препирательств мне совершенно неожиданно предложили выступить судьей в споре и дать, как было сказано, «принципиальную и нелицеприятную оценку» поведению «заинтересованных сторон».

Поручение не из легких… Вот вы бы чью сторону приняли?

И снова, опуская подробности, говорю: я принял сторону победителя. Нет, не потому, что победителей, по известной поговорке, не судят. А потому, что я за формирование характеров в условиях реальных, а не книжно-словесных трудностей.

Нашим мальчишкам и девчонкам предоставлена почти ежедневная возможность смотреть на героических сверстников в кино, на экране телевизора, но ведь это не труднее, чем ратовать за блистательные победы отечественного спорта с высоты стадионных трибун, не выходя на дистанцию, не преодолевая тяжкого сопротивления штанги, не испытывая горячей дрожи предстартового напряжения. Аплодисментами, даже очень искренними, ни воля к победе, ни подлинное мужество не воспитываются.

Две голодные ночи без привычной мягкой подушки под ухом оказались для двух мальчишек, заученно звонко и уверенно болтавших о героизме, непреодолимой преградой. Так пусть казнятся! Вероятно, «предатели» о них, четырнадцатилетних, сказано слишком сильно, но в данном случае, я думаю, лучше «пересолить», чем не посолить вовсе. Пусть их помучит совесть, пусть поищут путь — и, я надеюсь, найдут, — как восстановить свою честь…

Но только ли сбежавшие из подмосковного леска ребята виноваты в своем малодушии, в своей неподготовленности к преодолению трудностей?

Увы, нет. Они лишь замыкающее звено длинной цепи.

И тут в самый раз вспомнить Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою».

А что делаем, чем бываем ежедневно озабочены мы, воспитатели?

Мы же горы, эшелоны соломы изводим — тут подстелить, там подкинуть, еще добавить, еще — лишь бы ничего не случилось, а то вдруг синячок наше чадо схлопочет. И за этим подспудно и тревожно бьется мысль: за их синяки отвечать нам, и отвечать строго!

Странное положение возникает. Каждому из нас ясно: сытый голодного не разумеет; кто не изведал никакого горя, едва ли способен по-настоящему ощутить радость, не преодолев трудностей, нельзя насладиться победой. Понимаем! И… изо всех сил стараемся оградить детей от малейших неприятностей, от нагрузок, от трудностей. И произносим при этом святые слова: они — наше будущее, им — все лучшее.

Правильно: любить и беречь детей надо, они, действительно, и наша надежда, и наш завтрашний день, но именно ради будущего мы не можем себе позволить растить их неженками и резонерами. А для этого характеры их должны формироваться в преодолении трудностей, обязательно испытывая сопротивление среды, иначе они не научатся хорошо жить, творить, подчинять себе обстоятельства.

При этом, разумеется, и речи не может быть о том, чтобы специально создавать трудности, возводить искусственные препятствия на их пути, жизнь сама об этом позаботится, а дело воспитателей — не оберегать молодых от соленого пота.

Без риска, без добровольно принятой на себя ответственности настоящее воспитание неосуществимо.

Все мы любим потолковать о дисциплине, и многие склонны считать, что любые беды случаются из-за отсутствия этой самой дисциплины, а все успехи — из-за хорошо налаженной дисциплины.

Напомню: само понятие дисциплина, в том смысле, в котором оно употребляется здесь, означает строгую подчиненность младших старшим, неукоснительное соблюдение правил поведения, выработанных и регламентируемых специальными документами. Отрицать дисциплину, умалять ее значение в деле воспитания было бы просто нелепо.

Беда происходит оттого, что многим дисциплина представляется этакими сдерживающими путами, которые необходимо во что бы то ни стало накинуть на ребенка. Хотя на самом деле подлинная дисциплина не приносится в готовом виде и не навязывается силком, а медленно развивается внутри человека, не сковывая, а лишь организуя его поведение, упорядочивая. Поэтому, между прочим, мы и подчеркиваем постоянно, что, в отличие от старорежимной, палочной, вколачивавшейся дисциплины, наше дело с заботливостью чутких садовников насаждать дисциплину сознательную.

Собственно говоря, сознательная, взращиваемая с самого детства дисциплина мало чем отличается от чувства ответственности, пожалуй, такая дисциплина — одно из наиболее зримых его проявлений.

Ошибаются те, кто думает, будто дисциплина воспитывается и поддерживается непременно грозными окриками. Кстати сказать, такое заблуждение весьма и весьма распространено.

Прежде всего человеку следует спокойно и вразумительно разъяснить, что он должен делать и для чего.

Объяснение задачи желательно подкрепить показом — как действовать. Но одного показа мало. Понял вас человек или не понял? Этот вопрос нельзя оставлять без ответа. Если понял — прекрасно, а нет — придется повторить и убедиться: понял. А дальше? Дальше остается контроль: как и когда выполнено задание? И — оценка. Если оценка окажется неудовлетворительной, воспитатель вынужден принудить человека повторить все сначала и добиться лучшего результата.

Примерно так выглядит схема усилий, направленных на воспитание дисциплины.

Как бы хорошо вы эту схему ни усвоили, шансов на то, что с первого раза все получится как надо, очень немного. «Повторение — мать учения», это с одной стороны. С другой же стороны, для успеха должна созреть атмосфера в коллективе, в семье, в бригаде — от требований дисциплины спастись некуда. А это тоже сразу не получается.

Да, дисциплина предполагает подчинение, она рассчитана в какой-то степени и на подавление личности в интересах общества. Напрасный труд делать вид, что этого не существует.

Не обольщайтесь… и будьте готовы к срывам, неприятностям, непредвиденным обстоятельствам. Увы, в практике нарушаются даже самые осмысленные, самые разумные требования. Ну что может быть логичнее: туристы, следуя по маршруту группой, не растягиваются, ведут контроль друг за другом. Каждому ясно — растянется группа, и превратится организованный коллектив в неуправляемое стадо.

И все-таки группы растягиваются, и это далеко не всегда остается без последствий.

…На этот раз, правда, все завершилось благополучно, но сперва было очень-очень тревожно. Да чего там — тревожно, страшно было!

В одиннадцатом часу вечера, когда уже стемнело, вдруг выяснилось, что из туристической группы исчез мальчишка. Каких-нибудь полчаса назад ребят было двадцать шесть, а тут посчитали, и оказалось — двадцать пять…

А шли ребята глухими болотистыми местами, шли по следу партизанского отряда, историю которого изучали уже второй год. И цель была точная — добраться до северо-западной оконечности Долгого — узкого озера, где тридцать пять лет назад базировался партизанский штаб. И карту следопыты достали настоящую военную. И вообще все шло хорошо и толково, пока не пропал Володька.

Темнеет. Кругом болота. Что делать?

Первая мысль — бежать, искать, звать на помощь! Но бежать нельзя — с болотом, да еще впотьмах, шутки плохи, бежать бессмысленно. И помощи ждать неоткуда: до ближайшей деревеньки и по дневному времени не меньше трех часов хорошего ходу.

Бывают в жизни такие дикие, отчаянные ситуации, когда опыт и умение обуздывать собственные порывы настоятельно требуют: жди! Мы привыкли — мужество проявляется в поступке, в решительном действии, однако бывает и так — ожидание становится высшим проявлением разумной и расчетливой воли. Это невозможно высказать, сколь мучительно ожидать в безвестности, но когда кругом болота, темнота и лишь зыбкая тропинка, ведущая сквозь лес, — выбора не было, оставалось ждать…

На Долгое озеро ребят вела знаменитая женщина, в прошлом летчица, мировая рекордсменка, педагог и фанатичная сторонница всякого рода походов, ребячьих экспедиций, марш-бросков. Разумеется, не новичок в делах туристических.

Послушаем ее.

— Решать было трудно, и не решать нельзя. Объявила: ждем до рассвета. Надрожалась я, конечно. Но лучшего выхода, понимала, нет. Ну а утром, чуть свет, Володю привел пастух. Обошлось. А случись несчастье, и представить невозможно, что бы тогда было. Признаюсь, как увидела Володьку, подумала: «Хватит, находилась, довольно! У меня своих детей двое. И по должности я совсем не обязана этими походами заниматься. Все, точка!»

А потом отошла и сама себя спросила: ну, допустим, ты с ними больше не пойдешь, а кто пойдет?

И еще появилось соображение: не пойду, а что они тогда обо мне подумают? Ведь я их не просто рюкзаки укладывать учила, и по карте ориентироваться, и костер разжигать — это все техника! Я их учила смелости, преданности, ответственности. А теперь брошу, и все эти высокие понятия немедленно обернутся против меня.

Какие надо сделать выводы?

Хотя мы и обязаны все предусмотреть, не будем себя обманывать: предусмотреть все практически невозможно. От риска нам не уйти. Риск — это та самая неспрогнозированная или ошибочно спрогнозированная доля обстоятельств, которая не дается в руки. Чем она меньше, тем, понятное дело, лучше. Но в ноль ее загнать не представляется возможным.

Не будем обманывать себя. А что будем?

Стараться и… рисковать.

— А как вели себя ребята, — спросил я, — как они держались в те трудные ночные часы, пока не было ясно, что же с Володей?

— У меня было такое чувство — на глазах мальчишки и девчонки мои взрослеют.

Вспомнилось, как писал Сухомлинский: «Уменье быть стойким и мужественным как раз в те часы, когда тебя никто не проверяет и ни перед кем ты не отчитываешься, — это, можно сказать, уроки самовоспитания».

Конечно, они здорово переволновались той ночью. И пока сидели, тихие, затаившиеся, в их головенках, надо думать, шла отчаянная, форсированная работа.

Едва ли такой урок самовоспитания возможно провести в школьном классе, перед измеленной доской, тщательно отрепетировав потускневший набор общих слов, звучащих анемично и неубедительно даже не потому, что слова плохи, а потому, что износились они, стерлись от слишком частого употребления, утратили способность оказывать какое бы то ни было эмоциональное воздействие…

И еще раз вспомним Суворова: «Великие приключения происходят от малых причин».

Мы охотно рассказываем детям сказки. В сказках добро неизменно побеждает зло. В сказках действуют малосимпатичные злодеи и храбрые богатыри, отчаянные зайцы…

Особенно меня интересует храбрый заяц!

Сказки о нем имеют свою долгую историю, они давным-давно сделались традиционными, и хотя в эпоху научно-технической революции коэффициент полезного действия «заячьего фольклора» не может не падать, пожелаем все же храброму зайцу доброго здоровья и долгих лет жизни. Но детям совершенно необходимы сказки о трусливом зайце, который преодолевает ужасные трудности, прежде чем становится сначала нормальным, а потом и храбрым зайцем. Вообще показ того, как плохое превращается в хорошее — важнейшее звено воспитательного процесса.

Если вы не знаете таких сказок, придумывайте сами.

Не получается? Ничего. Обратитесь к своему опыту, к своей биографии, напрягите память и, не боясь выставить себя в невыгодном свете, рассказывайте, как вы сперва боялись грозы, а потом преодолели страх и давно уже не боитесь; рассказывайте, как вы не умели плавать — вас дразнили сверстники, на вас показывали пальцем, но вы не сдались и научились плавать, и никто больше не смог дразнить вас, подсмеиваться, издеваться; постарайтесь припомнить, как, впервые попав в лагерь, вы робели, как вам было трудно ладить с чужими ребятами, но вы все-таки научились и с тех пор всегда находите общий язык с незнакомыми людьми…

Ребятам куда важнее видеть не конечный результат события, истории, происшествия, а динамику, движение к цели. Пусть они поймут: трудности неизбежны, преодоление преград — естественно и закономерно…

Вася не может толком забить гвоздь. Он старается, но почему-то у мальчонки ничего не выходит, молоток все время норовит угодить по пальцам, а не по шляпке гвоздя.

Самое простое — взять молоток и показать, как правильно его держать, не зажимая в руке слишком сильно, не ухватывая его слишком высоко…

Можно нарисовать на деревянном брусочке кружок величиной с копеечную монету, и пусть Вася постучит по «мишени». Пусть научится попадать в цель, не задевая пальцы. Вроде игра, а польза от нее будет самая что ни на есть практическая.

Можно приготовить гнездо (наколов шилом или подсверлив дрелью), вставить в него гвоздь, и Вася для начала добьет его…

Последовательность и неторопливость!

И Вася обязательно сможет, если, конечно, сможете вы.

Еще одна важная родительская забота — научить ребенка любую работу делать непременно хорошо, основательно.

Скажем, пришло Нинино время самостоятельно чистить картошку.

С чего начинать? Лучше всего дать ей холодную, сваренную в мундире картофелину, дать ножик и показать, как правильно снимать шкурку, как вычищать «глазки». И похваливать…

А Колю решено допустить до мытья посуды.

Но почему-то у него плохо отмылись чашки, почему-то на внутренней их поверхности остались коричневые пятна…

Вероятно, Коля не знает, что желтизна легко снимается обыкновенной солью, что пятна лучше всего оттирать жесткой щеткой. Впрочем, недостаток информации восполняется легко, труднее сделать скучную работу привлекательной. Может быть, попробовать присвоить Коле звание «лучшего чашкомоя», изобрести игру вокруг этой работы, чтобы дело шло веселее?..

«Для того чтобы научиться хорошо работать, — писал М. И. Калинин, — надо искренне увлекаться работой, без увлечения работать не научишься».

Хорошая, тщательная работа прекрасна не только сама по себе, она еще экономит время, которого всегда так не хватает ребятам постарше, школьникам. И это они легко усваивают.

И я, грешным делом, думаю, что привычка основательно исполнять всякое дело куда более надежный источник экономии времени, чем вывешенный над кроватью красочно оформленный «Распорядок дня», хотя я вовсе не против толкового распорядка.

Всякое представление б трудностях, встречающихся на жизненном пути ребенка, разумеется, относительно. И, чтобы правильно оценить возможности именно этого маленького человечка, важно учитывать не только его возраст, но и образ жизни, и тренированность, и индивидуальные данные…

Большинство родителей, особенно матери, склонны недооценивать возможности своих детей.

Восемь из десяти мам отказываются верить, когда я их клятвенно заверяю, что видел в Болгарии на лыжных трассах в Пампорово трехлетних горнолыжников!

— Ну, бросьте, — неизменно слышу я, — этого не может быть…

Меня склонны осуждать и папы, когда я их убеждаю, что двенадцатилетний мальчик может, если у него только достаточно длинные ноги, водить автомобиль. Сам учил…

И уж ни мам, ни пап не удается уверить, что ребята, приученные с малых лет к туристским походам, ходят, как правило, лучше взрослых, даже по горным трассам…

Мы постоянно опасаемся перегрузить ребят, а ведь куда опаснее — и для здоровья и для воспитания характера — недогрузка.

Почему-то принято тащить к врачу худого, жилистого мальчонку. Вот-де, доктор, взгляните на нашего скелета. Растет, а не ест толком. Что делать? А толстыми, рыхлыми детишками умиляются, хотя в первую очередь надо бы показывать врачам не худых и жилистых, а раскормленных ребятишек. Толщина вовсе не признак превосходного здоровья, она скорее свидетельствует о неправильном обмене веществ и должна служить не предметом умиления, а сигналом тревоги!

Разумно «нагруженный» ребенок растет активным, деятельным, шустрым. Он развивается и в умственном отношении быстрее своих «недогруженных» сверстников, и болеет меньше, чем они.

Очень важно, конечно, правильно направлять энергию маленького человека, вовремя менять его занятия, разнообразить их. Не дело гонять футбольный мячик с утра до заката. Погонял — займись чем-то другим: рисованием, лепкой, конструктором. И домашние дела не должны выпадать из круга ребячьих занятий: уборка комнаты, натирка полов, «марш-бросок» в булочную и так далее, и так далее.

«Недогруженный» ребенок развивается вяло, все жизненные процессы в его организме протекают как бы с замедлением, человек делается со временем все пассивней, все ленивей.

Думаю, и вам приходилось наблюдать, как сонного вида мальчонка, едва ворочая языком, тянет:

— Ма-а, мне ску-учно…

И если мама отвечает на такой ленивый стон осуждающим тоном:

— Шел бы и поиграл с ребятами, как не стыдно нудить «скучно», «скучно»! Большой уже! — мама совершает серьезную ошибку.

Ребенок болен. И его нужно не стыдить и упрекать, а лечить. Правда, доктор тут не потребуется. Лечить придется самой маме. Как? «Нагружать», «нагружать» и еще раз «нагружать». Давать мальчику дело, придумывать занятия. И завтра нагружать непременно больше, чем сегодня, а послезавтра — еще больше.

Ребенок, не приученный преодолевать препятствия, не подготовлен к настоящей жизни. Не допустить такого положения в наших, родительских силах. Только деятельная жизнь радостна и приносит настоящее удовольствие человеку — и большому, и маленькому.

Соне подарили на день рождения: мама — куклу, папа — кукольную посуду, бабушка — мебель для куклы, тетя Лиза — мячик, тетя Нина — ведерко и лопатку, дядя Кирилл — кроватку для куклы, соседка из сто пятой квартиры (она в Сонечке души не чает!) — колясочку; вторая бабушка привезла замечательный разноцветный конструктор, а дедушка — электрическую, прямо как настоящую, железную дорогу…

Я пришел к Сонечке с медвежонком.

Девочка стояла посреди всего этого игрушечного великолепия и без восторга, а как-то, я бы сказал, заторможенно, скучно хвасталась — вот-де, сколько у меня всего…

Игрушек у Сонечки прибавилось много, а радости — никакой!

Стремление взрослых дать детям все — вполне объяснимое стремление, но вот что опасно: как бы и тут не утратить чувства меры! Ну для чего маленькой девочке целая лавка игрушек? Куда ей?

Вы обратили внимание: дети, заваленные игрушками, очень скоро теряют к покупным, красочным, самым вроде бы дорогим вещам всякий интерес, а занимаются какими-то катушками от ниток, коробками — словом, на взрослый взгляд, барахлом и утильсырьем?

Детские психологи установили, что ребенку нравится играть вовсе не потому, что это легкое занятие, а именно тогда, когда игра дается ему с трудом, требует усилий. И отказ от дорогих игрушек не сознательный протест против взрослой расточительности, просто ребенка привлекают к себе предметы, которые позволяют изобретать, выдумывать, сочинять занятие потруднее, кстати сказать, занятие и себе, и вещи…

Часто ребенок, не вполне даже сознательно, выходит на преодоление все новых и все больших препятствий. Придумать коробке из-под ботинок «биографию» автомобиля или придать ей облик грозного танка — работа, и далеко не такая простая, как воображают некоторые скучные дяди и тети.

И главное, не мешать играть детям по-своему.

Как ведь бывает: папа принес сыну электрическую железную дорогу. Между прочим, папе, не знавшему благополучного детства, и самому не терпится запустить это чудо. Оттесняя сына, папа аккуратно собирает рельсовый круг…

А что сын?

Сначала смотрит, потом пытается протиснуться ближе к железной дороге. Не добившись успеха, хватает вагончик и запускает его по комнате, просто так, без рельсов. Вжик, поехали…

И:

— Балбес, что ты делаешь? Кто так играет?

Папа ставит вагончик на рельсы, папа проверяет сцепку, папа берется за реостат, а у Сани тем временем пропадает всякий интерес к дороге, к папиной игрушке. Он чувствует себя лишним…

Трудно ли понять Саню?

А ведь не понимаем. И, случается, возмущаемся:

— Я ему помочь стараюсь, а он, неблагодарный, еще и обижается, и характер показывает.

Видите, сколь не простой может оказаться ребячья игра, сколь нелегко наши самые добрые намерения могут доходить до мальчишек, доходить, меняя по дороге свой изначальный знак на обратный.

«Лень души — вот что происходит, если радости детства даются в готовом виде. Происходит самое страшное — человек разучается хотеть. Лень души рождает лень мысли». Так писал В. Сухомлинский. И пусть эти глубоко справедливые слова послужат нам предупреждением, как дорожный знак «Прочие опасности»!

О праздниках разговор впереди. Подробный и особый разговор. А пока замечу — слишком много праздников плохо, и совсем плохо, если праздники эти готовые, когда ребенка приводят, сажают — в театральное ли, в цирковое ли кресло, к телевизору ли, — а он смотрит, пропускает зрелище «через себя», никак в нем не участвуя…

И если все мы легко соглашаемся ограничивать ребят в сладостях, разумно нормируем еду, то почему же столь многие удивляются, услышав, что и телевизионные и прочие радости и развлечения безусловно нуждаются в известных ограничениях?

Перекормить Сашеньку или Леночку можно не только леденцами и мороженым, но и… удовольствиями. И еще неизвестно, что хуже.