Внутренние новеллы

Дмитрий Григорьев ИСКУССТВО НЕ УМИРАЕТ

Нас окружали книги, книги, книги. Книги стояли на стеллажах, лежали стопками на полу, на столе, на стульях. И среди этих книг расхаживал толстый лысый человечек в роговых очках и с седой бородкой, подстриженной по революционной моде прошлого века.

— Я не разрешаю вам проводить исследование в одиночку. Формируйте группу. Или работайте с видеодокументами, их предостаточно. Андрей, о чем вы вообще думали, когда выбирали тему!

Я думал. Думал о том, что хорошо, когда твой научник какой-нибудь юный свежеиспеченный кандидат. Увы, это не мой случай. У меня — козлобородый Петрович, гроза факультета, завкафедрой актуального искусства, один из лучших специалистов по акционизму в стране, если не в мире. Я думал о том, что самостоятельное исследование в моем случае уместнее — ведь основным объектом исследования была не художественная группа, а автор. И это требовало не группового, а индивидуального подхода.

Думал я и о том, кто мог бы войти в мою группу. Дашка Плюс? Ей интересно всё, но её подготовка к полевым работам оставляет желать лучшего. Гоша? Человек выдающийся, мало кто в студенческие годы публикует статьи в «Вопросах культурологии», а Гоша уже автор двух работ о леворадикальной группе ДПД, но вечно занятый своими делами, Вовка Спичка — студент никакой, зато гениальный художник и режиссер. Но в данном случае никто из них мне не нужен.

— Виктор Петрович, — возразил я, — вы же сами говорили, что исследователь должен быть комплиментарен объекту… Иначе исследование материалов будет таким же виртуальным как сами материалы. Кроме того, мне интересен первоисточник.

— Браво! Именно это я и ожидал от вас услышать. Я ведь смотрел вашу курсовую. «Объяснение феномена присутствия через тотальное унижение другого» — так, кажется, она называлась. Вы с легкостью доказали, что на многое способны. Однако, случай Ейки — особенный. Заметьте, у нее в каждой трансформации совершенно особенный идеостиль. Есть подозрение, что это все же группа художников. Потому я и настаиваю на группе исследователей.

Больше я не стал возражать, хотя курсовик, о котором упоминал Петрович, был совсем не легким. Старик не знал, что половину каникул я провалялся в больнице, а затем в санатории. Впрочем, он много чего не знал.

— Может, тогда вы посоветуете мне кого-нибудь. Ведь мы можем совместно провести полевые работы касающиеся и моей Ейки, и скажем, ЕБВЖО или Бабаёв Гры.

— Дарья Веселова занимается ЕБВЖО, а дремучими бабаями Петр Кондаков. Он вам подойдет.

Я был не рад Кондаку. Типичный ботан. Ради сомнительной истины он готов шею свернуть. С таким легко нарваться на непонимание. Как говорил наш преподаватель славянского фольклора Василий Иванович Грибов, «получить шаечкой по пиздяечке». Грибов, или как прозвали его студенты «Пупыркин с картинками», научил меня многому. Прежде всего, грязной физической работе. «Знать — это быть, понятно, молдобобы!» И, почти по Гурджиеву, мы проявляли свое бытие — часами занимались «тяжелой физической работой», от надраивания зубными щетками унитазов, чтобы те стали предметами высокого искусства, до перетаскивания бетонных блоков с места место, занятия вроде бы бессмысленного, но организующего внутренний мир.

Однако, даже выполняя физическую работу, я не жалел о своем выборе. Его ведь не одобрил никто из моих родственников. Я помню, как на семейном совете меня просто предали анафеме. Жаль было маму — вечером она плакала за стеной, но я из-за какой-то ложной гордости не пошел к ней. Теперь бы пошел и все объяснил. Тогда маму утешил отчим. «Не волнуйся, милая, посмотри на него, (то есть, на меня) он же слабак, какой из него искусствовед, на первом же курсе его отчислят. Пойдет в армию, или еще куда-нибудь где спокойно».

Но я не был слабаком. И Петрович это знал. Факультативные занятия по вечерам сделали свое дело, и теперь мне, студенту, доверяли возглавить научную группу.

— Нет, Виктор Петрович, я говорю о Бабаях Гры, которыми Григорий Мелешко занимается. И еще Спичкина можно взять, пусть и не в теме, но я ему доверяю. Он будет регистрировать.

— Ну вот вы сами и решили. Но все же я рекомендую Кондакова.

— Как скажете. И…

— И… — передразнил меня Петрович.

— Не могли бы вы им сказать об этом. Мне как-то неловко принуждать. У вас авторитет.

— Пора уже свой авторитет зарабатывать… Петрович похлопал себя по животу, который действительно выглядел весьма авторитетно.

— На улице растяжки, — сказал Кондак, — а здесь лазерные датчики. Давай я подымлю. Он раскурил трубку, затянулся и ловко выпустил струю дыма на несколько метров вперед.

Я уловил запах каннабиса. Идиот! Дважды идиот: сейчас расслабон совсем не к месту, но главное — зачем так бессмысленно выпускать ценный продукт в воздух. Дешевые понты. Я год назад проходил этот тоннель! Какие лазерные датчики могут быть в заброшенном канализационном стоке, кому надо его минировать, тем боле что дальше — озеро?!

— Ты что сдурел?! — подтвердила вслух мою мысль Дашка.

— Когда я покурю, становлюсь добрее, — Кондак рассмеялся, — и собраннее.

— Блядь, а о других ты подумал? — Дашка не унималась.

— На, пыхни. — Кондак протянул девушке трубку.

Я не курил. И Вовка тоже. Мы просто съели по горсти сушеных грибов и запили их водой из фляги.

— Что же вы как школьники, — услышал я за спиной голос серьезного человека, — Гоша уже достал из сумки фляжку с коньяком.

Сток закончился и началось дерьмо. Точнее, мы оказались в полном дерьме. В прямом смысле. Мы знали, что здесь окажемся. Канализационные стоки города заканчивались именно здесь. «Ответим калом радикалам!» Это была тоже своего рода художественная акция федерального масштаба. Из гигантских труб, очень похожих на наш тоннель, лились сточные воды, образуя озеро.

Я вспомнил, как вместе с доцентом Грибовым мы проводили первые полевые работы. «Это вам не «Война» с рисуночками на Литейном мосту и поцелуйчиками в губы ментовок, — пояснил он, когда мы уже на берегу недосчитались четверых человек из группы, — настоящий радикализм идет под руку со смертью. Нет лучше краски чем кровь». Тогда в самом озере сгинула под артобстрелом бабаёв половина нашей группы. Из оставшихся десятерых троих использовали в своем перформансе ЕБВЖО. Лишь через день под прикрытием дымовых шашек мы смогли обойти батарею и закидать художников гранатами. Говорят, после этого и появились Бабаи Гры.

Но сейчас тот берег молчал. Только тихий плеск воды из труб. Что случилось на той стороне? Или они ждут, когда мы все подойдем к берегу, и внезапно сделают «бобра». Не похоже. Мы пустили несколько дымовух, накачали лодку, и под прикрытием дыма пересекли озеро. Оно казалась подозрительно спокойным. Вот и батарея бабаёв.

Лодку спрятали среди развороченных бетонных конструкций. Никого. Брошенные орудия. Худзона после изоляции актуальных художников разрослась на сотни километров и отовсюду можно было ожидать провокации. Вовка достал камеру и начал снимать.

К вечеру мы углубились километров на двадцать. Первые десять из них — сплошь следы человеческой деятельности. Судя по трупам, большинство акций прошло около полугода назад. Свежих не было. Работа Ейки, не иначе. Но чем дальше мы уходили в лес, тем менее интересным становилось наше окружение. Лишь тропа вдоль реки выдавала присутствие человека. На привал мы остановились в прозрачном сосновом лесу. «Жаль, черника еще не созрела, — подумал я, — натуральные витамины были бы кстати». Перекусили консервами — костра не разводили. И правильно… Гоша вдруг уловил запах дыма.

Через лес, затем — через поле, вдоль канавы, низкими перебежками, по одному, к деревянному дому, стоящему в живой изгороди из цветущей сирени. Похоже, нас никто не увидел. И не услышал — странные размеренны звуки со стороны дома заглушили наши шаги. Зато мы сквозь кусты видели все, что происходило на лужайке перед крыльцом.

Двое мальчишек растирали нечто в белых фарфоровых ступках. Это нечто было цветным: у одного желтым, у другого — красным. «Желтое, возможно, сера. Если добавить селитру, уголь — будет порох. У них просто кончились припасы и теперь они делают порох вручную! Но что тогда красное? Фосфор? Зачем его толочь?»

На мои вопросы ответил бородач в клетчатой рубашке, который внезапно появился на крыльце.

— Все ребята, перерыв. Теперь вы понимаете, что каждая краска требует труда. И чтобы добиться точного цвета нужно немало усилий….

«Они совсем сошли с ума! Перетирают цветные порошки, чтобы затем смешать их с яичным белком! Зачем. Измазывать плоские доски и холсты, натянутые на рамы, что стоят возле крыльца? Я их сначала не увидел! Ужас! Полная деградация! Неужели они — это Ейка!» Дашка сидела открыв рот и отложив автомат в строну. Вовка продолжал снимать. Гоша что-то лихорадочно записывал.

Мне было нечего сказать… Однако вместо меня сказал Кондаков.

— Искусство не умирает! — услышал я справа его негромкий голос.

Затем раздался выстрел.