Внутренние новеллы

Светлана Мартюшева ГЛУБОКИЙ ЧЕРНЫЙ

Бараны, лошади, быки, и Бог знает какие еще твари, весело насвистывая, прыгали, бегали и порхали на своих призрачных крылышках вокруг Лели. Звездочки и кружочки, подмигивая огромными глазами, улыбались ей, пританцовывая в воздухе.

— Этого не может быть. Это не со мной, и меня тут вообще нет! — громко, чтобы себя подбодрить, сказала Леля.

Эхо же приняло ее слова за начало игры и тут же ответило с совсем другой интонацией:

— Меня нет.

Подумало и через миг поправилось:

— Вообще да (так будет лучше).

Леля зажмурилась и сжала мизинец правой руки. Стало больно. К тому же зажмуривание сделало только хуже: все то, что призрачно порхало и насвистывало снаружи, с другой стороны век вовсе не пропало, а наоборот — стало предельно реальным и объемным. Да еще и приумножилось, так как все оставшиеся на стенах картинки спорхнули со своего положенного места и полетели в общий хоровод со своими друзьями. Леля срочно раскрыла глаза. На нее несся табун горных козлов, каждый из которых был не больше ее ладони.

— Нет, — твердо приказала Леля и выставила перед табуном руку.

Табун маленьких козлов послушно свернул влево и ушел по касательной в стену, оставив за собой салют призрачной пыли.

— Да, — снова сказало эхо.

— Ты это уже говорило, — ответила Леля, ругая себя за то, что спорит со своим эхом.

— Значит повторило, — без промедления ответило эхо.

«Хорошо еще, что оно только отвечает, а не высказывается монологами» — подумала Леля и огляделась.

Она сидела на сыром полу в центре пещеры. С потолка свисали живописные сталактиты, рядом с ней горел костер, и свет его причудливо играл на стенах. Леля встала и, пошатываясь, подошла к одной из стен. Оказалось, что вся ее поверхность, от пола до потолка, покрыта мельчайшими кристалликами, которые ловили и отражали свет. Те же кристаллы были и на полу и на потолке. Так же на потолке, прямо над костром, было небольшое круглое окошко, сквозь которое шел свет. Других выходов из пещеры не было.

— Чушь какая-то! — в смятении вскрикнула Леля.

— Чушь наматывай на плющ.

Леля хотела ответить, но вовремя сдержалась, подумав, что не стоит поддерживать этот бессмысленный диалог с собственным эхом. Стоило сосредоточиться на более важном, как то:

А) как она здесь оказалась

Б) Что это за место, и

В) как отсюда выбраться.

В принципе, пункт б был вариативным и не обязательным, так как напрямую вытекал из пункта а, так что, сосредоточившись, Леля решила незамедлительно приступить к выполнению плана спасения.

«Начнем. Что я помню?» Это был хороший вопрос, потому что память предательски съежилась где-то на задворках сознания. В принципе, можно было бы сказать, что у нее перекур на задворках в компании со здравомыслием, потому что летающие, топчущие, бегающие и насвистывающие вокруг существа из наскальной живописи древних людей уже не вызывали панику, а воспринимались как само собой разумеющееся. Ну как трюмо в спальне. «Я отвлекаюсь» — подумала Леля. Пора преподать этой памяти урок, кто тут кем командует. Для пущей убедительности Леля встала в боевую стойку, готовая сражаться со своим сознанием пока оно не сдастся и не выдаст… О! Последнее перед тем, как она очнулась в этой пещере, было зеркало! Да-да, она смотрела на себя в зеркало в туалете китайского ресторанчика, где отмечала свой день рождения. Не в первый раз она отмечала этот день одна, но на этот раз все было по другому. Леля никогда не созывала на праздник гостей, предпочитая отмечать сама с собой. Ну, родилась она, ну и что? Но в этот раз Леля решила — а, была-небыла — и обзвонила всех. И никто не пришел. Ни родственники, ни друзья из института, давно уже оконченного, ни знакомые с работы, где Леля работала на пол ставки гравером. Не ахти какая работа — гравировать памятники, но единственная пока из возможных, да еще и по профилю — художник он и в Африке художник. Ну и в правду сказать, чем плоха ее работа? Она, как-никак, людям добро делает, пусть и последнее для них. «Ты опять отвлекаешься. Может быть это место так действует? Не дает сосредоточится?». Леле в ногу ткнулась большая лохматая голова карликового бизона, потерлась и замурлыкала.

«Так, китайский ресторан». Да, никто не пришел. Одни сослались на занятость, другие на здоровье, а иные так даже и не позвонили предупредить. Так что Леля 3 часа гордо восседала в полном одиночестве за банкетным столом, уставленным всяческой едой, поела, выпила за свое здоровье, задула свечи на именинном пироге, а после к ней подошел мальчик-китайченок с печеньями предсказаниями. Она взяла одно и пошла умыться в туалет, где и разломила перед зеркалом печенку. Предсказание… странное было предсказание, «Пора взглянуть своему страху в глаза». И не предсказание, а вызов какой-то. Леля прочитала, озадаченно хмыкнула, посмотрела на себя в зеркало, и — ХОП — проснулась на сыром полу пещеры, полной свистящих доисторических существ-рисунков.

Леля села и на ее коленку тут же примостился крохотный гриф и стал чистить перья. Леля наклонилась поближе к птице, чтобы получше ее разглядеть. «И нарисован-то ты как-то криво, как будто ребенком. Никаких пропорций, одна фантазия. Как бы ты тут гнездо не стал вить».

— Кыш! — сказала она и замахала на грифа рукой.

— Камыш! — в тон ей тут же сказало эхо.

— Ну какой камыш?! — устало переспросила Леля. Вроде бы не так много времени прошло с момента как она проснулась, а ее вновь клонило в сон.

— Какой слышь — невозмутимо ответило эхо. А потом добавило ни к селу ни к городу, — Ну или тростник.

Леля не стала отвечать. Ее вдруг осенила великолепная догадка: ее похитила китайская мафия, усыпив тем самым печеньем с предсказанием, и теперь держат в пыточной камере, надеясь на выкуп. В эту версию верилось, конечно, с трудом, но она все объясняла, даже галлюцинации с рисунками, и эхо — видимо в печенье был наркотик.

— Ха! Я все поняла! — громко крикнула Леля, обращаясь к маленькому оконцу в потолке. — Но вы ошиблись — с меня нечего брать.

— Меня ломать…

— И у моих родных ничего нет, — перебила эхо Леля. — Но если вы меня сейчас отпустите, я… — тут она запнулась. Что же она может посулить предполагаемым похитителям за свое освобождение? Денег нет, связей нет, да и сама она неказиста — даже натурой не отдать. — Я могу вам бесплатно выгравировать памятник! — нашлась она, но тут же, смутившись, забормотала — ну, не вам конечно, вашим близким или друзьям… уже скончавшимся конечно! Блин!

От досады на себя и свою нелепую болтовню Леля сжала кулаки и покраснела.

— Я не успело запомнить и ответа не жди — обиженно сказало эхо.

— А мне и не от тебя ответ нужен — грубо крикнула Леля.

Ответа не последовало, ни от эха ни от похитителей. Леля еще немного покричала в оконце, но так же безответно. Пора было переходить к пункту в — выбираться отсюда. Но как? К тому времени маленькие зверьки, звездочки и кружочки утратили свою былую прыть, вяло бродили по пещере, а иные так вообще забрались на стену и замерли в нормальном своем, рисуночном виде. Позевывая, Леля обошла свою камеру. Пещера была круглой, 60 шагов по окружности. На всякий случай Леля прощупала всю стену на предмет замаскированной двери. Тщетно — ни окошечка ни впадинки. Кружа вдоль стены Леля споткнулась о банку с краской. «Голубая, моя любимая,» — подумала она. Да какая разница, какого цвета эта краска? Черт! Ничего не найдя, Леля вновь присела к костру думая свою грустную думу, и сама не заметила, как заснула.

Когда она вновь открыла глаза, маленькие животные, видимо отдохнув на стенах, вновь носились по пещере. Странное дело — ей совсем не хотелось есть или пить, хотя времени прошло не мало… наверное… Потянувшись, Леля встала, покричала в оконце — скорее разогреваясь, нежели ожидая ответа — и пошла вновь изучать свою камеру. Некоторое время заняло наблюдение за тем, как свет играет в кристаллах на стене, отражая лучи в разные стороны, но точно попадая на другие кристаллы. Ни один лучик, вроде бы, не выходил за пределы пещеры, не выныривал обратно в окошко, поэтому в пещере, хоть и сырой, было довольно светло. Леля даже попробовала достать один такой кристаллик из стены, но только она начала расковыривать и расшатывать камушек, как стало как-то не хорошо, закружилась голова и защипало в глазах, и Леля поспешно прекратила свой эксперимент. Вдруг эти камни радиоактивные? — подумала она.

Маленькие зверьки в это время топтались у нее на голове и плечах, то и дело соскальзывая под ноги. Леля сняла одного суха и, держа двумя пальцами, поднесла к глазам. Это был крохотный журавль, весь голубой, тщательно прописанный очень заботливой к деталям рукой. Леля поставила птицу на свою ладонь и журавль, с любопытством уставился на нее. Такой маленький и аккуратный, он отчаянно что-то напоминал Леле, что-то давным-давно забытое и безвозвратно потерянное среди руин памяти. Поломав себе голову так и эдак, Леля опустила кроху на пол и сняла с плеча другой образец доисторической живописи. Животное за животным, Леля, разглядывала, не уставая удивляться тщательности прорисовки, хоть и не мудреной и отточенной, но явно с усердием и любовью. Каждый образец, ею рассмотренный, был уникален и не повторялся дважды. И все они были голубыми.

Сколько времени прошло за исследованием местной фауны Леля не знала, но, в конце концов, когда начала зевать, заметила, что животные опять взбираются на стены. Прошел еще один… день? Или час? Пусть будет день.

Еще раз покричав в оконце и не дождавшись ответа — эхо тоже обиженно молчало — Леля привычно уже устроилась около костра и задремала. А проснувшись, тут же пошла к краске. Если уж убивать время, то с кайфом. Рядом с бидончиком краски лежала незамеченная никем кисть. Леля подняла бидончик, осмотрела кисть и, хмыкнув, окунула кисть в краску. Быстрыми легкими — откуда что берется? — как в детстве движениями она набросала дивное море на части стены, с чайками и солнцем — все как положено. Наложив последний мазок, Леля отошла от стены, удовлетворенно покрякивая, чтобы взглянуть получше на свое творение, как вдруг — странное дело — в пещере будто стало теплее и дохнуло морским бризом. Волны зашевелились и капелька, сорвавшись с морского барашка, перелетела со стены и легла на Лелину щеку. Ахнув, Леля попятилась, споткнулась о пробегающего мимо слона и больно упала на зад, но не отвела взгляд от оживающей картинки. Она заворожено смотрела, как картинка на стене будто просыпается. Чайки, еще момент назад ею нарисованные, вспорхнув со стены, громко крикнули свое чаистое «ДаЙ!» и стали носиться по пещере. Море шумело и плескалось, солнце грело. Не теряя ни минуты, Леля взяла кисть и нарисовала остров в море и замок на нем. Отошла. В замке загорелись окна, кто-то невидимый поднял флаг, и он тут же заиграл на ветру. Все пришло в движение, все было… живым? Внезапно из замка раздались звуки труб, а когда они стихли животные, уже порядком набегавшиеся, стали взбираться на стены. «Так, ясно, трубы теперь будут нас укладывать спать. Да, странное место».

С тех пор Леля засыпала и просыпалась под звуки труб. Сначала после каждого такого пробуждения она кричала в окно свои угрозы и мольбы, но с каждым разом все короче и короче, а потом и вовсе перестала этим заниматься. Да, ей было грустно, запертой в каменном мешке без возможности выбраться, но и мешку этому было что предложить. Во первых у нее отпала необходимость во всех моционах, свойственных людям. Ей не нужно было есть, пить, ходить в уборную. Она даже не потела и ей не нужно было мыться. Во вторых Леля помирилась с эхом, и оно оказалось довольно занимательным собеседником. Хоть оно и не говорило само по себе, зато очень интересно переворачивало ее слова и фразы, из чего получилась забавная игра в пикировку. В третьих оказалось, что после каждого сна запасы краски увеличивались, добавлялись цвета, потом появились карандаши и уголь. Так что рисовать — а рисовать оживающие картинки интереснее некуда — теперь можно было разнообразно. Теперь в ее пещере был лес и настоящая цепь гор со своим Етти. Солнце, впервые нарисованное голубой краской, стало нормального желтого цвета и под ним теперь можно было загорать. Был пляж и пальмы и дельфины. Животных тоже прибавилось. Дни шли за днями, Леля выкручивалась как могла, даже пару раз рисовала дверь, и она даже открывалась, но за ней была та же самая стена в кристаллах, отражающих свет.

И вот однажды, нежась на пляже под теплым солнцем, Леля рассматривала маленького барашка, который весело скакал через ее руку туда и обратно. Она силилась вспомнить, откуда же он ей так знаком. Она потянулась к самым дальним уголкам своей памяти и вдруг вспомнила.

Очень давно, когда она была еще малышкой, родители затеяли ремонт на даче — красили стены, меняли оконные рам и все такое. И маленькая Леля решила тоже помочь и поучаствовала в сем действе, как могла. Она нарисовала на скучной бордовой стене дома разных животных и птиц, звездочки и кружочки — героев сказок, которые она читала. Мама смеялась и Леля, смотря на нее, тоже смеялась. А отчим, когда увидел, стал страшно ругаться и на Лелю, и на маму, потому что ему теперь опять красить дом, закрашивать эту бессмыслицу. И что нужно было бы Лелю выпороть за такие проделки. А бабушка, качая на руках младенца — сына лелиной старшей сестры, которой никогда не было рядом, — с выражением профессионального критика на лице, сказала, что таланта живописца в девочке нет. И так смачно еще поцокала языком. Младенец на это вцепился ей в нос, и она, охая и воркуя, унесла его прочь, приговаривая, что Коленька-то уж точно будет талантище.

А потом отчим 3 раза перекрашивал дом, потому что голубые звери все никак не хотели скрываться под бордовой краской. И он грязно ругался и называл Лелю плохими словами. А после того, как и в 3-й раз звери не закрасились, снял ремень и выпорол-таки Лелю.

От неожиданности воспоминания Лелю пробила дрожь. А потом она все удивлялась, как же глубоко она спрятала этот эпизод в своей памяти. Эту первую критику. Потом было много таких же, но уже не ранящих критических отзывов на ее рисунки, уже привычных тычков и оплеух, совсем теперь не обидных. Потому что чтобы обижаться, нужен собственно предмет для обиды, а если его нет, таланта, способностей нет (в чем Леля уже точно себя убедила), то на что обижаться? На правду? Вдвойне глупо. Да и к тому же так было проще. Альтернативой критике родичей было упереться рогом, всем направо и налево доказывая, что ты не осел, и что то, что ты делаешь — хорошо. Но ведь всегда есть/был кто-то лучше, кто-то способнее, гениальнее, да еще и живший не в твой век и с которым уже не поспоришь. И тогда, когда сравнят твое хорошо и его хорошо, твое хорошо окажется смешным. Так Леля думала всю свою жизнь. Нет, она протестовала. Она даже поступила в художественный и закончила его с отличием. Но при этом ни разу за время учебы не блеснула. Она писала свои картинки, заведомо убеждая себя, что все равно выйдет плохо. И боялась. Боялась того момента, когда получится хорошо, потому что не знала, что делать дальше, что тогда будет, и это пугало ее до смерти. Она сама себя запугала до смерти и почти умерла.

Но тут, сидя под своим греющим солнцем и шепчущими картинками, играя со своими пляшущими зверями, придумывая и осуществляя придуманное без оглядки, Леля вдруг неожиданно для себя поняла, что страха больше нет. Леля улыбнулась.

— Кажется я поняла, — тихо сказала она.

— Боль уняла — понимающе ответило эхо.

— Наверное, пора прощаться?

— Не прощаться, а купаться — поправило эхо.

Леля взяла краски, немного подумала и нарисовала большую волну на море, переходящую ей под ноги. Отошла от стены, обвела взглядом всех полюбившихся и ставших милыми ей зверушек, послала им воздушный поцелуй. Еще раз полюбовалась сиянием стен, костром. Это ее мир, и он останется с ней.

Рябь прокатилась по морю, набирая силу, волна ожила, и, грохоча и сияя, понеслась к Леле, все быстрее и быстрее, ближе, вот она уже у ее ног, неумолимо влеча за собой вверх, вверх, выше…

— До свидания! — успела прокричать напоследок Леле, перед тем как волна с силой выплеснула ее в оконце потолка.

— До свидания! — донеслось эхо, и все на миг пропало.

Леля открыла глаза. Она стояла перед зеркалом в туалете китайского ресторанчика, судорожно сжимая предсказание из печеньки, почти захлебываясь своими слезами. Немного погодя, придя в себя и успокоившись, Леля еще раз заглянула в зеркало. Что-то неуловимое изменилось в ней. Свет глаз стал другим, точно другим. Леля пригляделась к ним внимательней. И увидела блеск костерка в зрачке своего правого глаза.