Внутренние новеллы

Алексей Яковлев ПРО ПРИХОДОВА

Одним восхитительным утром, когда мир разворачивается подобно чистому холсту, с Емельяном Приходовым вновь случилось небывалое и невероятное. Пока он, сидя на табуретке, курил свою первую сигарету и вглядывался в светлеющую за окном картину, в мироздании что-то щелкнуло, тикнуло, прогудело, отшуршало, изумленно вскрикнуло и булькнулось. Что именно произошло словами описать трудно, а объяснять и вовсе бессмысленно. Просто, вдруг оказалось, что поток бесконечно творящегося пространства и времени почему-то пошел через Емельяна. Сам он об этом, естественно, не подозревал, впрочем, как и все остальное человечество. О том, что творилось в мирах незримых и вовсе неведомо. Но получилось, что когда Емеля, тыча окурком в пепельницу и обозначая черту между пробуждающимся и бодрствующим состоянием, произнес свое «ну, заебище», еще спросонья и почти дежурно, где-то в Нигерии один из командиров группировки Боко Харам решил отменить давно запланированное нападение на деревню, а вместо этого задумал совершить хадж.

Словечко «заебище» попало в речь Приходова в Польше. Оказалось, что укоренившееся в андеграунде и маргинальных лагунах польского общества наречие, звучащее нежно, но вызывающе нецензурно, уже давно перешло из разряда ругани в повседневную бытовую речь. С некоторых пор им перестали брезговать даже на центральном польском телевидении, где из уст ведущих и гостей студии «заебище» вдруг зазвучало как само собой разумеющееся, незаменимое и неотъемлемое. Что скрывается за этим словом ясно и без комментариев — превосходная степень положительного оценочного суждения в вульгарной форме безапелляционной констатации или что-то вроде того. Что оно означало для Емельяна, если бы таковой вопрос встал пред ним как вопрос жизни или смерти? В конечном итоге «заебище» по Приходову — это мгновенное состояние вселенной, в которую выныривают любовники, еще ощущающие отступающие теплые волны оргазма. Все внутри и вокруг полно насыщенной неги и радостного покоя, в корне вселенной обнаруживается блаженная лень, а жизнь как таковая не требует никаких усилий, чтобы быть, а не казаться наполненной до краев. «Заебище» Приходов для себя понимал как ветхозаветное «хорошо» из первой главы Книги Бытия, но с поправкой на его, Приходово, замутнённое и человеческое, что-то вроде «слава Богу», но недостижимое для богословских и лингвистических споров, к тому же социально близкое и вообще подходящее его натуре. Естественно, такое понимание обнаруживалось лишь где-то в глубине, на границах сознания Емельяна. Слово «заебище» хоть и ощущалось им как важное и сокровенное, было слишком выразительным, чтобы не использовать его чаще. Тем утром Приходов и вовсе не заметил, как оно сорвалось с уст.

Готовясь встретить новый день, а точнее принять его в точности таким, каким он настает, Емеля сварил какао, выудил из сна подругу и, совершив непередаваемый моцион по интернету, наконец, внимательно посмотрел вокруг. День обещал быть и впрямь необыкновенным. Из-за январских туч время от времени пробивалось солнце, делать ничего не надо было, не было и никаких планов, а мысль откуда взять денег не просто не напрягала, а всего лишь промелькнула в виде решения, что если надо будет — сами найдутся. И едва Приходов, уже вполне осознанно успел подумать, что, кажется, все и впрямь «заебище», в окно ворвались теплые солнечные лучи, раздался телефонный звонок, а на горном серпантине в Доминиканской Республике юный Хосе на мотоцикле в последний момент сумел увернуться от выскочившего из-за поворота грузовика и, подобрав с асфальта недокуренную сигару, снова втопить на свидание.

Саму механику того, каким образом вдруг Емельян Приходов стал невольно взаимодействовать со всем, что только есть в мире, с определенной долей успеха можно было бы описать с помощью самых разных теорий. Официальные и неофициальные науки, общепринятые и узкопрофильные доктрины, древние и новейшие знания об устройстве вселенной и месте человека в ней неизбежно упоминали или подразумевали возможность подобных случаев. Действия, мысли, эмоции, ощущения — весь клубок состояний Приходова — оказались источником преображения окружающей действительности. Всякое емелино «заебище» по поводу и без, пронизывало «заебищем» вселенную от конца до края. Можно с уверенностью утверждать, что миру в тот день повезло, потому что Приходов, сочтя утро весьма приятным, все оставшееся время пребывал в хорошем расположении духа и думал, в основном, исключительно свои излюбленные темы: секс, наркотики и рок-н-ролл. Конечно, Емельян что-то читал, где-то бывал, и через кое-что прошел, чтобы эти три направления мысли открывали ему куда больше или даже нечто иное, чем то, что могут означать сами эти слова. От неожиданной красоты до мгновенной связи, от внезапного вруба до нескончаемого трипа, от любовных песен китов до «Парижских кассет» Моррисона. Как бы то ни было, мир, который создан не напрасно и в котором возможна интересная и осмысленная жизнь, мог, по мнению Приходова, устоять и на трех упомянутых китах. И так уж получилось, что пока Емельян делился своими ощущениями от утра с другом по телефону, заявившим о необходимости съездить в Беляево, пока он играл и нежился с подругой, поймавшей его в свои соблазнительные объятия возле кровати, пока он то да се, на огневых позициях вокруг донецкого аэропорта одна за одной начались осечки, а к обеду отказало оружие у всех участников конфликта.

Много странного и необъяснимого случилось в тот день. Биологи обнаружили несколько новых видов живности, физики зафиксировали парочку новых свойств направленного потока фотонов, в частных коллекциях произведений искусств нашлись шедевры, считавшиеся всеми давно и прочно утраченными, наконец, в Греции, во время ремонта здания, на террасе которого круглый год собирались байкеры со всего мира, открылась ослепительная византийская мозаика о преображении на горе Фавор. Знай о том Приходов и тем более о том, что на корабле творения тем штормящим днем он оказался привязан к штурвалу, то, возможно уже к вечеру человечество бы с трудом понимало назначение бухгалтерских книг и необходимость постоянно оберегать устоявшийся порядок. К тому моменту, когда Емельян уже начал что-то подозревать, в знакомой и близкой Приходову окружающей действительности многое уже было почти как в сказке. Разумеется, сказке неоднозначной, местами противоречивой, иногда узнаваемой, но все-таки увлекательной и незаконченной.

Когда в мироздании вновь что-то заскрежетало, потянулось, чпокнуло и растворилось цокающим эхом, Емельян со своими друзьями уже пил вино и вместе со всеми гнал веселые телеги о том, как было бы классно, если бы… И одному Богу известно, как и куда направился поток творения дальше, что вообще случилось с мирозданием тем днем и изменилось ли что-нибудь. Да и был ли Емельян Приходов на самом деле, или на месте него мог оказаться каждый.