Воинский класс

ДВА

— Гос-с-поди, гляньте, как этот педрила гонит!

Могло показаться, что вся толпа из примерно двух тысяч зрителей сказала это, когда два самолета появились, заходя на основную полосу авиабазы Неллис. Даже с расстояния шестнадцати километров они были хорошо видны. Тем не менее, в отличие от большинства крупных самолетов, таких, как авиалайнеры или реактивные транспортники, этот самолет, казалось, летел с обычной скоростью — тогда как истребители, сопровождавшие его, на самом деле летели очень быстро.

В НАТО для него использовали прозвище «Бэкфайер». Но в Украинской Республике он был известен как «Спека», то есть «жар», что отлично характеризовало Ту-22М. Похожий на очень большой истребитель или маленький компактный бомбардировщик, он имел длинный острый нос, гладкие обводы, крылья изменяемой геометрии и два очень больших и очень шумных двигателя с форсажными камерами. Он мог оснащаться широким ассортиментом оружия, состоящим на вооружении Содружества Независимых Государств. Он нес вдвое меньшую нагрузку, чем бомбардировщик В-1, но имел гораздо большие скорость и дальность полета, а также возможность дозаправки в воздухе, что означало, что он мог атаковать цели в любой точке планеты в короткие сроки с минимальным обеспечением. Этот самолет был гладким, быстрым, мощным, и даже выглядел сексуально. Все эти факторы сделали «Бэкфайер» одним из самых разрушительных ударных самолетов в мире.

У Украины было много причин не иметь на вооружении «Бэкфайеры» или любые другие дорогостоящие системы наступательного вооружения. Украина, крупнейшая и самая густонаселенная, после России постсоветская республика, имела один из самых низких внутренних валовых продуктов среди промышленных стран Европы, и каждая толика ее промышленности была необходима для поддержания хрупкой инфраструктуры и хоть сколько-нибудь достойного уровня жизни населения. Не оставалось почти ничего для экспорта, долгосрочных вложений или боевых действий. Несмотря на свою географическую и стратегическую значимость, Украина утратила возможность тратить на оборону столько, сколько другие страны, и ей было трудно поддерживать в боеспособности парк относительно высокотехнологичных самолетов[23].

После отделения от Содружества, вся стратегическая позиция Украины, по сути, изменилась. Украина объявила себя страной «свободной от ядерного оружия», изолировав себя от этнической и экономической нестабильности, охвативших большую часть восточной Европы и русских анклавов и сопротивлялась любым попыткам вовлечь себя в какой-либо внешний военный союз. Украина имела мало внешних врагов из-за своего отстраненного отношения, не считая бывшей материнской державы, России, так что сверхзвуковые дальние «Бэкфайеры» рассматривались не более чем бесполезной и опасной дырой в бюджете. Более того, несколько стран, включая страны Ближнего Востока, предложили за них целый миллиард долларов в твердой валюте за эти самолеты. Таким образом, они были слишком дороги, чтобы ими обладать, очевидно, не имели для Украины жизненно важного значения и за них предлагали миллиарды крайне необходимой наличности.

Но времена быстро менялись, и Украина больше не могла позволить себе жить в гордом одиночестве. Россия становилась все более и более реакционной и все более агрессивно настроенной к бывшим советским республикам, увеличивая давление на них, с целью добиться присоединения к новому Содружеству — в котором многие видели возрождение советской империи — или пострадать от ее гнева. Когда Украина отказалась продлить свое членство в Содружестве и одновременно подала заявку на вступление в Организацию Североатлантического договора, Россия взорвалась.

В 1995 году Россия предприняла серию смертоносных ударов по военным базам в нескольких бывших республиках, в том числе Молдове, Литве и Украине. Россия назвала эти базы «предположительными лагерями подготовки террористов», и обвинила свои бывшие республики в преследовании этнических русских. Только когда Россия атаковала военные корабли НАТО в Черном море, кто-то решился противостоять российской военной машине. Ребекка Фёрнесс, в то время первая боевая военная летчица ВВС США и ее крошечное подразделение Резерва ВВС США, переброшенное из Платтсбурга, совершило серию точных ударных рейдов вглубь России, которые позволили прекратить этот конфликт прежде, чем он перерос в полномасштабную термоядерную войну в Восточной Европе. Патрик Маклэнэхан, действуя на ЕВ-52 «Мегафортресс» в то же время защищал Литву от нападения соседних Белоруссии и России[24].

Уже опустошенная слабой экономикой, отсутствием иностранных инвестиций и общей неуверенностью в реформистском правительстве, Россия, наконец, воздержалась от каких-либо новых военных набегов в течение нескольких лет. Она была совершенно неспособна влиять на события, касающиеся ее ближайших друзей, Ирака, Сербии и Северной Кореи. Россия, растянутая на почти половину часовых поясов земного шара и имеющая самые большие запасы природных ресурсов в мире, быстро становилась страной третьего сорта.

Приход к власти националистических неокоммунистических лидеров, таких, как Валентин Сеньков, изменил все. Россия уже восстановила свое влияние в решение судеб Боснии, Сербии и Косова, и использовала значительные военные силы, чтобы подчинить себе непризнанную республику Чечня. Украина, из-за своего господствующего положения на Черном море и большого русского населения, не сделавшая должного в ходе конфликта 1995 года, ясно видела себя следующей на очереди в случае не желания следовать по пятам за Россией.

Ответом Украины было решение прекратить быть объектом политики и начать действовать как истинная европейская держава и член мирового сообщества. Она начала программу призыва — каждый школьник проходил десятинедельную военную подготовку и каждый трудоспособный человек числился в резерве вооруженных сил до сорока лет, а также увеличила расходы на оборону в десять раз. Украина уже доукомплектовала свой Черноморский флот, начала подготовку наземных сил в соответствии с немецкой, турецкой и американской доктринами вместо российской, а также перестроила свои военно-воздушные силы — что включало восстановление парка Ту-22М. Двенадцать из двадцати одного уцелевшего после конфликта с Россией в 1995 году бомбардировщиков были возвращены на службу.

Самым важным изменением был рост интеграции с военной структурой НАТО и ее доктриной. Полная интеграция заняла бы много лет, но начало этого важного в продвижении НАТО в Азию направлении было положено. Два сверхзвуковых бомбардировщика с изменяемой геометрией крыла были направлены на авиабазу Неллис в южной части штата Невада для участия в совместных учениях с НАТО. Это были самые мощные и самые опасные бывшие советские самолеты, когда-либо оказывавшиеся в Америке.

— Как насчет того, чтобы немного развлечься, ребята? — Спросила капитан Энни Дьюи. Тридцатипятилетняя брюнетка — командир экипажа бомбардировщика В-1 111-го бомбардировочной эскадрильи Национальной гвардии штата Невада сидела в правом пилотском кресте бомбардировщика Ту-22М. По правилам, на каждом иностранном самолете, совершающем посадку на действующей базе ВВС США, должен был находиться американский военный летчик. Беспосадочный перелет с Украины в Лас-Вегас занял всего девять часов с двумя дозаправками в воздухе.

— Что вы имеете в виду? — Спросил генерал-полковник Роман Смолий, командир экипажа. Со своими квадратной челюстью, седым «ежиком», пронзительными голубыми глазами, широким носом и широкими плечами он выглядел персонажем голливудского фильма. Смолий был начальником штаба ВВС Украины. До конфликта с Россией Украина располагала двумя сотнями межконтинентальных бомбардировщиков, столько же, сколько имели США. Среди них были турбовинтовые Ту-95 «Медведь», сверхзвуковые Ту-160 «Блэкджек» и Ту-22М «Бэкфайер». После войны их осталось только пятьдесят[25]. Задачей Смолия было решать, иметь ли Украине дальние бомбардировщики вообще, как проводить подготовку и как использовать их. — Вроде бы здесь и так не скучно?

— Как же хорошо вы меня знаете, генерал, — сказала Энни. Она вышла на связь по рации, быстро запросила разрешение, а затем сказала:

— Эскорт, отходите. Увидимся на земле. — Два истребителя ПВО F-16C «Файтинг Фалкон», сопровождавшие большие русские бомбардировщики над территорией США выполнили вираж и отошли. — Что же, генерал, вредя сделать что-нибудь — все воздушное пространство в пятидесяти километрах от Неллис, в том числе Лас-Вегас в вашем распоряжении. Покажите, что могут эти малыши.

Генерал Смолий широко улыбнулся коварной улыбкой, потянулся через консоль, взял руку Энни и поцеловал ее.

— Спасибо, капитан. — А затем резко, с задорным «ЩЕЛК!» закрепил кислородную маску и крепко взялся за ручку управления. — Doozhe priyemno, Лас-Вегас, — сказал он. — Рад познакомиться.

Затем он толкнул РУДы вперед, выводя двигатели на полную бесфорсажную тягу, и перевел крылья на максимально возможный уровень стреловидности. Он заложил крутой поворот влево, к Лас-Вегасу, ведомый последовал за ним в плотном строю. Они опустились всего на траста метров и выполнили полных два круга над городом, держа башню «Стратосфера» центром этой окружности.

Выполнив второй проход, просто, чтобы убедиться, что на них будут смотреть все, кто только может, Смолий крикнул «Dvee, drova, tup!»[26] и включил форсаж на полную тягу. Два Ту-22М легко преодолели звуковой барьер, сотрясая Лас-Вегас до основания, и понеслись прямо к авиабазе Неллис. Летя на скорости, намного превышающей звуковую, оба тяжелых бомбардировщика шли всего в шестидесяти метрах над землей, вздымая двумя ударными волнами стену пыли, видимую за тридцать километров.

У северного края взлетно-посадочной полосы Смолий потянул РУДы на себя, переводя двигатели на полную бесфорсажную, жестко завалил бомбардировщик на девяносто градусов вправо и развел крылья, быстро замедлив крупный самолет до дозвуковой скорости. К тому моменту, как они вышли на подветренную сторону, они двигались на идеальной для захода на посадку высоте и скорости. Смолий и Дьюи начали подготовку к проходу над головами собравшихся. Второй Ту-22М точно повторял их маневры, двигаясь в тридцати секундах позади.

— Это было потрясающе, генерал! — Крикнула Энни после того, как они выпустили и проверили шасси. — Просто потрясающе!

— Спасибо, юная леди, — сказал Смолий. — Я больше всего люблю радовать молодых женщин, — он кивнул ей и добавил. — Самолет ваш, капитан.

Удивленная, но обрадованная, Энни взяла управление. Смолий похлопал ее по плечу, говоря, что передал ей управление. — Заставьте нас вами гордиться.

И она сделала это. Энни Дьюи выполнила идеальный заход на основную взлетно-посадочную полосу авиабазы Нелли и вырулила к стоянке, под аплодисменты огромной толпы, слышимые даже за ревом двигателей на малых оборотах. Оба самолета остановились, немного отведя крылья назад и одновременно заглушили двигатели. Аплодисменты частично, а затем и полностью заглушили их. Экипаж начал выбираться из самолета. Генерал Смолий завел толпу еще сильнее, когда, подойдя к краю красной ковровой дорожки, опустился у нее и поцеловал землю. Приветствия, объятия, рукопожатия и похлопывания по плечам заняли еще много времени. Смолий поприветствовал командующего Военно-Воздушным Центром генерал-майора Лэнса «Лазера» Петерсона и большинство собравшихся офицеров как давно потерянных братьев.

Члены экипажей украинских бомбардировщиков встретили и других иностранных офицеров ВВС, в том числе командующего ВВС Турции генерал-майора Эрдала Сиварека, прибывшего с несколькими самолетами и двумя реактивными транспортниками с оборудованием и запасными частями в начале дня. Крупные «Бэкфайеры» остановились прямо напротив турецких F-16, и разница в их размерах стала просто поразительной. Она же словно перенеслась и на обоих офицеров — украинский генерал был почти на сорок пять сантиметров выше турка. Встреча была сердечной, но на деле ледяной. Генерал Смолий не встретил его с той же веселостью, как принимающих американцев.

— Генерал Сиварек, merhaba, — раздался за спиной Сиварека голос, когда встреча закончилась. — Gunaydin. Nasilsinizz?[27] — Это была Ребекка Фёрнесс, недавно ставшая полковником и командиров 111-й бомбардировочной эскадрильи ВВС Национальной гвардии штата Невада, базирующейся на полигоне Тонопа к северо-западу от Лас-Вегаса. — Помните меня, генерал?

Турецкий офицер вспомнил за секунду. Его мрачно-обиженное лицо сильно оживилось.

— Майор… то есть полковник Ребекка! — Воскликнул Сиварек. — Siz nasilsiniz?[28] Рад, что с вами все хорошо.

— Как давно это было, — сказала Ребекка. — Я рада видеть вас, но то время стараюсь забыть.

Ребекка была командиром 111-й бомбардировочной эскадрильи ВВС штата Невада, единственного подразделения в США, оснащенного «летающими линкорами» ЕВ-1С. Пока не была построена новая база в Батл-Маунтин в штате Невада, ее маленькое подразделение в шесть ЕВ-1С временно размещалось на полигоне Тонопа или TTR — Tonopah Test Range — в западной Неваде на территории комплекса Неллис.

Они с Сивареком впервые встретились несколько лет назад, во время российско-украинского конфликта, когда одержимый жаждой власти российский президент попытался силой присоединить часть бывшего Советского Союза. Русские, использовав как предлог угнетение русского населения правительствами бывших советских республик, отправили армию, чтобы вновь их оккупировать. Когда Украина оказала более ожесточенное сопротивление, чем они ожидали, русские ответили ударом тактическим ядерным оружием. Соединенных Штаты, опасавшиеся, что конфликт может перерасти в полномасштабную ядерную войну, отправили несколько воздушных соединений в Турцию, в том числе подразделение Резерва ВВС из Платтсбурга в штате Нью-Йорк — старое подразделение Ребекки Фёрнесс, оснащенное бомбардировщиками RF-111G «Вампир», предшественниками ее нынешних «летающих линкоров» ЕВ-1С «Мегафортресс».

Хотя подразделение Ребекки хорошо показало себя в нескольких операциях против русских, создалось общее впечатление, что США и НАТО бросили своих турецких союзников. Несколько турецких баз и военных кораблей были уничтожены российскими ударами, но Соединенные Штаты отказались направлять крупные силы против России. Только героизм крошечного подразделения Ребекки, и отчаянная храбрость остатков украинских ВВС позволил предотвратить полномасштабную войну — и спасли Турцию..

— Мир действительно тесен. Но я рад, что вы следили за своим турецким. Agzina siglik![29]

— Tesekkur edetim, efendim, — ответила Ребекка с легким поклоном. — Biraz konusuyorum[30]. Это все, что я помню.

Сиварек одобрительно хлопнул в ладоши.

— Итак, где вы теперь?

— ВВС Национальной гвардии Невады, — ответила Ребекка. Сиварек с большим интересом отметил, что она не стала вдаваться в подробности. — Мы участвуем в учениях вместе с вашей эскадрильей и украинцами.

— Отлично. Я заметил, что ваши ВВС больше не используют RF-111. Я бы хотел лично опробовать их. — Он кивнул в сторону бомбардировщика Ту-22М «Бэкфайер». — С этими китами у вас никаких проблем не будет.

— Они могут вас чем-то удивить.

— Мы сталкивались с ними раньше над Черным морем, в ходе учений и патрулирований, — сказал Сиварек. — Украинцы, кажется, уверенно демонстрируют все их возможности. Это понятно, я полагаю. Но я надеюсь, НАТО не слишком на них рассчитывает.

— Быть может, мы поможем им улучшить их тактику.

Сиварек кивнул, его лицо снова помрачнело. Он подавленно сжал губы: — Да, ваши новые друзья в Восточной Европе, я полагаю, — сказал он. — Турция прибывала сюда на «Красный флаг» и другие учения более двадцати лет, но, похоже, мы не снискали особого уважения со стороны США в отношении наших действий в этом регионе. Но когда Украина хочет играть в воинов НАТО, мир встречает их с распростертыми объятиями.

— Я думаю, это не совсем так, — сказала Ребекка. Но она знала, что он, по крайней мере частично, был прав. Во время российско-украинского конфликта Турция понесла огромные людские и материальные потери, но отношения Турции с западом остались, в основном, прежними, словно этого конфликта никогда и не было. Вместо того, чтобы поспешить на помощь своим восточным союзникам, чтобы помочь им восстановит и модернизировать свои вооруженные силы, США и НАТО оставили их самими по себе, проявляя не больше, чем обычно поддержки и сотрудничества.

— Вы верный своей стране американский офицер, — сказал Сиварек с улыбкой. — Я был бы очень рад, если бы вы остались в мой стране вместе с вашими невероятными истребителями-бомбардировщиками RF-111 и после этого конфликта.

— Не знаю, могло ли так быть.

— RF-111 «Вампир» были бы, по моему мнению, идеальными для обороны Турции, — сказал Сиварек. — Единый самолет для разведки, воздушного боя, авиационной поддержки, бомбовых ударов, противокорабельных средств и радиоэлектронной борьбы. Мне бы очень хотелось две эскадрильи таких. К сожалению, вы продали их все в Австралию. Это был черный день для Турции.

— А кто-то может сказать, что это был праздничный день для курдов и греков.

— Мы не воевали с Грецией и никогда не будем, — ответил Сиварек. — Все стороны понимают, что мы должны найти мирное решение кипрского вопроса. Но курды — совсем другие дело. Это палачи, террористы, анархисты и отродья Шайтана.

— Картина F-111, бомбящих курдские деревни, вызвала бы отвращение у большинства американцев, — напомнила Ребекка. — Я понимаю, что СМИ рисуют совсем иную картину, чем представляется вам, изображая курдов угнетенной нацией, преследуемых фанатичными исламистскими правительствами, лишенных родины как в Ираке, так и в Турции. Правительства всегда будут изображаться угнетателями, а курды — героическими изгнанниками, вроде евреев. Их трудности будут изображаться подвигами в борьбе против тирании.

— Aci patlicani kiragi calmaz — вы бесполезны, если не страдаете, — сказал Сиварек. — Итак, Турция, член НАТО, презирается западом. Украина когда-то направила в нашу страну ядерное оружие. Иран однажды пытался потопить американский авианосец и направлял бесчисленные теракты против американских интересов. Но теперь вы благоволите к ним, так как импортируете их нефть и уравновешиваете им возрождающуюся российскую гегемонию. Турция же сотрудничает с Америкой тридцать лет, стоя на переднем крае обороны против России, но нас практически игнорируют. Итак, что это должно говорить о внешней политике США?

— Как сказал один умный человек, если вам не нравиться внешняя политика США, подождите пару дней, она поменяется, — сказала Ребекка.

— Ах да, ваш новый президент, этот хиппи а-ля Джефферсон, — сказал Сиварек с легкой, почти насмешливой улыбкой. — Я думаю, он раздробит НАТО. Это оставит Турцию в одиночке против русских. Очень прискорбно. Что же вы будете делать? Вернетесь и поможете защищать нашу страну, полковник Ребекка? Или же вы придете на помощь вашим новым украинским друзьям?

— Я не думаю, что президент когда-либо решиться фактически оставить или распустить НАТО, — сказала Ребекка. — Это было бы не в наших интересах. Но я бы очень хотела поговорить с вами о вашей стране и о ваших оборонных потребностях.

— Да? — Сиварек дерзко улыбнулся. — Вы так и не сказали ничего о своем подразделении, полковник Ребекка.

— Нет, не сказала, — ответила Ребекка с лукавой улыбкой. Она протянула руку, и он тепло пожал ее. — Gidelim[31], генерал.

В это же время, когда Энни Дьюи выбралась и кабины ведущего бомбардировщика, она встретила Дэвида Люгера, и подбежала к нему, радостно раскинув руки.

— О, боже, Дэвид, — выдохнула она. — Как я рада тебя видеть!

— Добро пожаловать, — пробормотал Люгер, но она сразу же ощутила, что его внимание было приковано к чему-то другому. Посмотрев на него, дабы понять, что случилось, она заметила, что он с отсутствующим выражением смотрит на Ту-22М «Бэкфайер».

— Эй, Дэвид, — сказала она, рассматривая его лицо с нарастающим беспокойством. — Все нормально?

— Дда… Да, конечно, — но что-то явно было не в порядке. Ей показалось, что ее собственные руки холодеют, когда заметила, что его лицо было белым, как бумага.

— Ты что, никогда не видел такого раньше? — Спросила она. — Я думала, ты знаешь все, что можно знать о каждом самолете во всей галактике.

— Да… Да, я знаю все о Speka.

— Speka? Что это?

— Эй! Второй! Энни! — Услышала она за спиной. Это был генерал Роман Смолий. — Ого, я и не знал, что вы положили глаз на кого-то еще! И кто же этот узурпатор, посмевший бросить мне вызов?

— Дэвид Люгер повернулся и увидел лицо Дьявола.

— Генерал, это мой хороший друг, половник… — Но Энни прервалась, когда Люгер неожиданно повернулся и быстро зашагал прочь.

— Дэвид! — Крикнула она ему вслед. Но он быстро затерялся в толпе пришедших увидеть украинские бомбардировщики вблизи.

Энни повернулась к Смолию.

— Извините, генерал. Я не знаю, что… — Но посмотрев на крупного украинского летчика, она увидела, что тот смотрит на место, где стоял Люгер, со странным выражением.

— Генерал Смолий? Что случилось?

— Ничего, Harniy, — рассеянно ответил он, назвав ее прозвищем «красивая». — Ничего. Мне показалось, что я увидел… Нет, это невозможно. — Он потряс голосов, взял Энни за руку и поцеловал ее. — Он для вас что-то значит?

— Да, он для меня что-то значит.

— Это хорошо, — сказал Смолий. — Очень хорошо. Позаботьтесь о нем. — Энни попыталась понять по глазам крупного генерала, что здесь происходит, но не смогла.

Несколько часов спустя, после приветственных мероприятий и краткой встречи с командиров центра боевого управления и командиром авиакрыла, украинского и турецкого командующих сопроводили в отведенные им помещения, а генерал Петерсон направился в свой Боевой штаб, располагающийся в командном центре базы. Там его ожидали двое офицеров.

— Так, так, значит, тебя все-таки выпускают из твоей песочницы, а, Бульдозер? — сказал он одному из ожидавших его офицеров.

— Только в особых случаях, Лазер, — ответил с улыбкой генерал-лейтенант Террилл Самсон, начальник Центра высокотехнологичных аэрокосмических оружейных разработок. Крупный чернокожий трехзвездный генерал протянул Петерсону огромную руку. — Помните моего заместителя, Патрика Маклэнэхана?

— Еще бы не помнить, — сказал Петерсон, пожимая руку Маклэнэхану. — По твоей работе в 57-м авиакрыле разбирательство еще продолжается. Но, как бы то ни было, ты, Щебень, хотя и бомбовоз, а все-таки лучший человек для такой работы. Вот только бы имя тебе поменять, и все будет в ажуре. Немедленно возьму телефон и дам указание Колледжу ВВС зарезервировать для тебя место. Просто скажи.

— Спасибо, генерал, — ответил Патрик. — Но я к этому пока что не готов. — Сорокапятилетний, плотный, непритязательный, со светлыми медленно, но верно, седеющими волосами, Маклэнэхан больше походил на полицейского или школьного учителя физкультуры, однако большую часть своей жизни занимался проектированием и испытанием экзотически высокотехнологичных самолетов для ВВС США. В действительности, он никогда не стремился быть командиром авиакрыла. Он уже получил то, чего действительно хотел — признания его талантов начальством. Большего продвижения он в действительности не хотел.

— Я придержу для тебя место, — сказал Петерсон, улыбнувшись и подмигнув Самсону. Затем он предложил им обоим сесть и протянул по сигаре. — Черт побери, Боевой штаб нам за эти дни сгодился на что-то только потому, что два чучела из «царства снов» решили заглянуть в реальный мир, — сказал он. — А я увел их в курилку. Я, конечно, знаю, что здесь курение запрещено, но да пошло оно все. — Самсон и Маклэнэхан закурили.

— Итак, решили взглянуть на «Бэкфайер»? Собираетесь полетать на нем в своем «царстве снов»?

— Быть может, — сказал Самсон. — Довольно скоро от нас в НАТО останутся только межконтинентальные бомбардировщики.

— Что ты сказал, Буль… — Выдохнул Петерсон. Его челюсть отвисла, испуская изо рта завитки табачного дыма. — Якорный бабай. Это что, правда? Соединенные Штаты выходят из НАТО? Уходят из Европы? — Самсон кивнул. — У вас есть подробности?

— Сейчас могу сказать не очень много, — ответил Самсон. — Американские подразделения, размещенные в Европе, будут сокращаться, что означает, что их численность будет медленно уменьшаться в течение долгого времени, пока они не утратят боеспособность, после чего будут полностью закрыты. Некоторые подразделения, особенно размещенные на основании двусторонних договоров, будут заменены подразделениями Резерва и Национальной гвардии, пока договоры не будут перезаключены.

— Невероятно! — Вскрикнул Петерсон. — Соединенные Штаты просто уйдут из Европы? Забыв о шестидесяти годах партнерства и поддержания мира, и просто уйдут домой?

— Боюсь, что да, — сказал Самсон. — Конгрессом уже утвержден Билль о нашем выходе из НАТО, а президент объявил о сокращениях финансирования зарубежных частей. Когда кончатся средства, и они больше не смогут выполнять свои задачи, они вернуться в Штаты. Финансирование программ НАТО будет сокращаться в течение пяти лет.

— Ничего себе… — Это было все, что Петерсон мог сказать. Он покачал головой. — Что еще слышно? Армия…?

— Спущена в мусорное ведро.

— Без войск за рубежом?

— Что касается боевых подразделений где-либо, — сказал Самсон. — То ничего. — Единственной обязанностью армии станет административная, поддерживающая и обучающая деятельность, а также спасательные операции. Остальное выводиться в Резерв и Национальную гвардию. Никаких баз на неамериканской территории. Если страна будет нуждаться в армии, президент должен будет обращаться с соответствующим запросом в Конгресс и просить на это денег. Развернутыми останутся только экспедиционные силы Корпуса морской пехоты на кораблях; а также Гвардия и Резерв во время учений.

— Господи! Что Торн курит? Он что, свихнулся? Американский народ взбунтуется против него! Европу же останется только придти и взять!

— Это пока остается дело будущего, — сказал Самсон. — Как бы то ни было, мы начинаем готовиться к все более дальним операциям. Мы будем принимать здесь, на Неллис намного больше иностранных ВВС, для их обучения, поскольку теперь они должны будут нести ответственность за защиту своих территорий, в качестве не только фронтовых частей, а полноценных вооруженных сил до тех пор, пока США не подготовиться и не развернет Резерв. HAWC интересуют тактические и стратегические бомбардировщики, а сейчас к ним добавляются любые силы, способные нести дальнобойное ударное вооружение. Мы хотим знать, как Украина покажет себя на фоне ВВС Турции.

— Судя по личным отношениям Смолия и Сиварека, я бы сказал, что в ближайшие несколько недель здесь будет твориться черт знает что, — сказал Петерсон. — Он мгновение смотрел на Самсона через сигаретный дым, а затем повернулся к Патрику и спросил.

— Собираетесь поиграть вместе с ними? Своими суперсекретными игрушками? Так сказать, немного полетать рядом?

— О каких таких суперсекретных игрушках вы говорите, сэр? — Спросил Патрик, маскируя улыбку целым облаком ароматного сигаретного дыма.

— Вот только не надо мне компостировать мозги, Щебень, — сказал со смехом Петерсон. — Я прошу вас только помнить, что вы играете на моем поле, так что информируйте экипажи хотя бы о приблизительных характеристиках того, что вы будете использовать. Вам не нужно выдавать им никаких секретов — просто следите, чтобы никто не пострадал. Это, все-таки, учения. Я не хочу, чтобы эти ребята думали, что за ними по небу гонялось НЛО.

— Хорошо, — сказал Патрик.

Петерсон снова покачал головой и сделал глубокую затяжку.

— Без Армии. Теперь на кухню понабежит тараканов.

Поздним вечером, несколько офицеров охраны авиабазы Неллис сопроводили двоих офицеров ВВС США в изолированный сектор в восточной части базы, где, вдали от главной стоянки, расположились два украинских Ту-22М «Бэкфайер». Рядом с одним из них находился генерал Роман Смолий. Он потягивал сигару, где двое неторопливо подошли к нему.

— Эй, Harniy! Милая леди-капитан, — приветствовал Смолий Энни Дьюи. — Я не ожидал вас сегодня — я думал, вы протанцуете всю ночь с моими людьми. Я рассказал им все о вас и о ваших нежных и умелых руках.

Энни Дьюи подошла к нему, отдав честь. Смолий отдал честь в ответ, держа в руке остаток сигары.

— Уже слишком поздно и я слишком расслабился для точных протоколов, — сказал он. Затем он обратил внимание на второго офицера и сказал:

— Если не возражаете, полковник, я бы хотел сегодня побыть со своими. Это был долгий день.

Полковник Дэвид Люгер ничего не сказал, но уставился на Смолия, затем на бомбардировщик Ту-22М «Бэкфайер» за его спиной.

— Это не займет много времени, генерал. Обещаю.

— Хорошо, хорошо, — сказал Смолий. Он тщательно изучал взглядом Люгера на мгновение, то сужая глаза, то смотря косо, словно пытаясь вытянуть из памяти какие-то давно забытые образы. Он снова посмотрел на Люгера, открыл рот, закрыл его. Люгер посмотрел на него в ответ, и снял пилотку. Смолий сглотнул, широко раскрыл глаза от удивления и выдохнул:

— Idi k yobanay matiri…

— Da, генерал, — обыденно ответил Люгер на замечательном русском.

— Dobriy vyechyeer. On zassal yimu mazgi.

Энни Дьюи удивленно повернулась к Дэвиду.

— Я не знала, что ты говоришь по-русски…

— Озеров, — охнул Смолий. — Иван Озеров. Вы здесь? В Америке? В американской военной форме? — Дэвид Люгер сглотнул. Он не слышал этого имени многие годы — но очень хорошо его помнил.

Люгер был ветераном ВВС с пятнадцатилетним стажем из Амарилло, штат Техас. Его опыт авиаконструктора и специалиста по компьютерным системами, системному проектированию и передовым разработкам, а также многолетний опыт оператора вооружения и штурмана бомбардировщика В-52 делал его желанным руководителем авиационного проекта в любой стране мира. Если бы Дэйв Люгер был гражданским специалистом, он бы уже, конечно, был вице-президентом «Боинга» или «Рэйтона», или заместителем министра обороны в пентагоне… И если бы не инцидент «Краснохвостый ястреб» он бы уже мог быть главой лаборатории ВВС…

Но в 1988 году, после секретной операции, проведенной Центром высокотехнологичных аэрокосмических оружейных разработок против наземной лазерной системы в Советском Союзе, Люгер остался умирать на заснеженной взлетной полосе в Сибири. Он был схвачен, ему промыли мозги, а затем вылечили в КГБ. В следующие пять лет он был вынужден использовать свои блестящие инженерные знания для создания следующего поколения советских дальних бомбардировщиков.

Для американских вооруженных сил и разведывательных служб, Дэвид Люгер был предателем. ЦРУ полагало, что он был всего лишь оператором вооружения В-52 ВВС США, самовольно сбежавшим в другую страну. Уровень секретности вокруг Центра высокотехнологичных аэрокосмических оружейных разработок был настолько высок, что никто, даже ЦРУ, не знало, что Люгер находился на борту ЕВ-52 «Старый пес», выполнявшего операцию против лазерной установки в Кавазне, что он был оставлен на сибирской авиабазе в Анадыре и считался погибшим. Прикрытие, разработанное предыдущим директором HAWC, генералом Брэдом Эллиотом, гласило, что Люгер погиб при крушении сверхсекретного экспериментального самолета. ЦРУ же знало, что Люгер находился в Советском Союзе, и предположило, что он дезертировал. Все, что они знали, это то, что он был очень одаренным выпускником военно-воздушной академии, американским гражданином, членом экипажа В-52 и участником сверхсекретной военной исследовательской группы с ученой степенью и допуском к сверхсекретным материалам, который теперь занимался повышением уровня русских дальних бомбардировщиков до следующего поколения.

Он был обнаружен и спасен Патриком Маклэнэханом в ходе совместной операции ВВС и подразделения Вспомогательной разведывательной службы Корпуса морской пехоты США под кодовым названием «сумасбродный маг» прежде, чем ЦРУ успело отменить ее, одновременно предотвратив полномасштабную войну между новообразованным балтийскими странами и устанавливающемся неосоветским руководством России. Еще пять лет ушло на то, чтобы депрограммировать и реабилитировать Люгера, и вернуть его к жизни в качестве офицера американских ВВС и эксперта по аэрокосимческим разработкам.

Он вернулся, полностью реинтегрировавшись в сверхсекретный мир на авиабазе Эллиот в Грум-Лэйк в Неваде, домой, в Центр высокотехнологичных аэрокосмических оружейных разработок. Он добился своего повышения до полковника ценой многих лет самоотверженной работы, как в личной, так и в профессиональной жизни, и успешно справился с годами перенесенных пыток с целью управления его сознанием. Но теперь, жуткие ужасы вернулись с бомбардировщиком «Бэкфайер» и его командиром, Романом Смолием…

… Потому что Роман Смолий, молодой пилот бомбардировщика советских ВВС, получивший когда-то назначение в институт исследований и технологий «Физикус» в Вильнюсе, Литва, был одним из главных мучителей Дэвида Люгера.

— Озеров? Какой Озеров? — Спросила Энни. — Дэйв, что происходит?

— Это не Иван Озеров, генерал, это Дэвид Люгер, — сказал он, не обращая внимания на Энни, продолжая гневно смотреть на Смолия. — Я никогда не был Иваном Озеровым. Озеров был изобретением садиста-офицера КГБ, из «Физикуса», который издевался надо мной пять долбаных лет!

— Я… Я не знал! — Запинаясь, произнес Смолий. — Я не знал, что вы были американцем!

— Да, вы думали, что я какой-то чудаковатый гений, отправленный в «Физикус», чтобы рассказать вам, как летать на советском военном самолете, — сказал Дэвид. — Вы сделали все, чтобы сделать мою жизнь еще несчастнее, просто потому что вы были напыщенным лихим пилотом.

— Дэйв, давай пойдем отсюда, — сказала Энни, ощущая, как волны страха прокатываются по ее спине. — Ты действительно меня пугаешь.

— Почему вы так делаете, полковник? — Спросил Смолий умоляющим тоном. — зачем вам преследовать меня сейчас? Все изменилось. «Физикуса» больше нет. Советских ВВС больше нет. Вы живете в своей стране и…

— Я просто хотел, чтобы вы знали, что это был я, генерал, — язвительно сказал Люгер. — Я хочу, чтобы вы знали, что я никогда не забуду того, что вы и другие ублюдки в «Физикусе» сделали со мной.

— Но я не знал…

— Вы знали, что я был русским специалистом по аэрокосмосу, — сказал Дэвид. — Но я был слабее, слабее из-за наркотиков и пыток, которым меня подвергали ради контроля сознания так долго. Я был одним из вас, я знал всех вас, а вы все равно вываливали на меня говно! — Он подошел к крупному украинцу и сказал: — Я никогда не прощу и никогда не забуду. Смолий, вы садист и ублюдок. Теперь ты на моей территории.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь. Энни посмотрела на Смолия в полном недоумении, а затем бросилась за Люгером.

— Дэвид, подожди!

— Я ухожу отсюда, Энни.

— Что это было? Как ты мог узнать его? «Физикус»? Литва? Как ты мог знать его по старому советскому научно-исследовательскому центру?

Они вернулись к штабной машине. Люгер долго молчал, пока они не проехали главные ворота базы Неллис.

— Энни… Энни, я был в «Физикусе». Много лет назад. Господи… Я не могу рассказать тебе.

— Не можешь рассказать мне? Ты был в сверхсекретном советском научно-исследовательском центре и не можешь рассказать мне, как ты там оказался? — Недоверчиво спросила Энни. — Дэвид, ты не можешь держать это в секрете, это уже между нами. Для тебя это, наверное, что-то глубоко личное, тяжелое, даже… даже…

— Психологически? Эмоционально тяжело? — Сказал Дэвид. — Энни, все глубже, гораздо глубже. Но пока я не могу тебе рассказать. Я сожалею, что втянул тебя во все это.

— Ты втянул меня в это, потому что теперь мы разделяем все, Дэйв, — сказала она. — Мы вместе. Это больше не ты и не я, это теперь мы. Ты попросил меня пойти с тобой, потому что решил, что тебе нужна поддержка. И я пошла с тобой. Скажи, чем я могу помочь тебе? Разреши мне помочь. — Она остановилась, а затем спросила. — Это имеет отношение к памятнику «Мегафортрессу» в секретном ангаре? К операции в Кавазне? Твои карты и твоя летная куртку с пятнами крови? То, что генерал Маклэнэхан рассказывал о тебе?

— Я не могу, Энни, — это было все, что смог выдавить из себя Люгер. — Прости… Прости, но я не могу.

— Не можешь? Или не хочешь?

Он не ответил и за остальной вечер ни проронил ни слова. Потом он молча провел ее до квартиры. Она поцеловала его в щеку и пожала руку на прощание.

— Спасибо, что пришли, товарищ Казаков, — сказал Петр Фурсенко, протягивая руку. — Добро пожаловать на наш объект.

Павел Казаков прибыл на объект «Метеор Аэрокосмос» поздним вечером, когда сотрудники уже разошлись по домам, а обслуживающий персонал завода и административного центра тоже закончил свою работу. Его сопровождали двое помощников и трое охранников, все в пальто из нерпы. Когда они прошли металлодетекторы, установленные в дверях заднего входа в административное здание, Фурсенко понял, что все они были вооружены. Сам Казаков был одет небрежно, словно вышел на прогулку вокруг дома — его можно было принять за одного из инженеров завода или менеджера среднего звена, допоздна задержавшегося в офисе.

— Итак, что здесь настолько важного, что вы просили меня прийти в такое время, eenzhenyer? — Спросил Казаков. Его голос был ровным, но на самом деле он маялся от нетерпения.

— Я очень много и долго думал о том, о чем мы говорили тогда, при встрече, товарищ, — сказал Фурсенко. — Кто-то должен наказать уродов, убивших вашего отца и моего сына в Призрене.

Казаков осмотрел ангар, в который они вошли. Огромное помещение площадью 3 700 квадратных метров со сводом, высотой пятнадцать метров, находилось в безупречном состоянии, было чистым, хорошо освещенным, свежеокрашенным и совершенно пустым. Молодой финансист был явно разочарован, в нем явно начал нарастать гнев. — Этим, доктор? — Спросил Казаков? — И как же? Намерены пригласить их всех сюда на волейбол?

— Раздавить их, — сказал Фурсенко. — Уничтожить, так же, как они убили членов наших семей — быстро, тихо, в одну ночь.

— Но чем, доктор? Я вижу только ведро и швабру в углу, и лампу на столе охранника. Или по вашему приказу они превращаются в оружие?

— Вот этим, товарищ, — с гордостью сказал Фурсенко. Он подошел к задней стене ангара. Она, фактически, представляла собой еще одни ворота, разделявшие ангар на полузащищенную и полностью защищенную части. Он провел по считывателю картой доступа, ввел код и нажал кнопку, открывая внутренние ворота.

То, что находилось внутри, заставило Павла Казакова задержать дыхание от удивления.

По правде говоря, увидеть его было не так просто, настолько этот самолет был тонок. Размах крыльев достигал сорока трех метров, но фюзеляж и крылья были настолько тонкими, что, казалось, колыхались в воздухе. Крылья имели обратный угол стреловидности — то есть их законцовки были направлены к носу самолета. От них же начинался изящный тонкий хвост. Сопла четырех турбореактивных двигателей с форсажными камерами были такими же тонкими и плоскими, как весь самолет. Не было никаких вертикальных плоскостей — на хвосте просто не было никаких видимых рулей направления.

— Что… это… за штука? — выдохнул Казаков.

— Мы называем его Tyenee[32], - с гордостью сказал Фурсенко. — Официально это был малозаметный бомбардировщик «Физикус Фи-179», который мы построили здесь, в «Метеоре», по чертежам и заготовкам, которые смогли добыть прежде, чем «Физикус» был закрыт. На протяжении многих лет мы добавляли множество различных улучшений, чтобы модернизировать его.

— Модернизировать? — Не веря своим ушам спросил Казаков. — По вашему, это нечто несовременное?

— Этому самолету почти двадцать лет, товарищ, — сказал Фурсенко. — Это был один из моих первых проектов. Но тогда, я просто не имел достаточных технических знаний о соотношении технологии «Стелс» с аэродинамикой. Я не мог сделать его и невидимым, и летающим. Я работал над ним в течение почти десяти лет. Затем пришел Иван Озеров и заставил его летать в течение шести месяцев.

Казаков подошел поближе и внимательно осмотрел самолет.

— А где плоскости управления? — Спросил он. — Разве самолету не нужны эти штуки, чтобы поворачивать?

— Не этому самолету, — пояснил Фурсенко. — Здесь использованы маленькие плоскости с гидравлическими микроприводами по всей поверхности, которые создают небольшие изменения в обтекании корпуса воздушным потоком, таким образом, смещая его у нужную сторону. Мы обнаружили, что не нужно делать элевоны, закрылки и рули направления, чтобы повернуть или поднять самолет. Все, что нужно сделать — это немного изменить форму фюзеляжа. В результате, нет необходимости в привычных плоскостях управления. Это снижает заметность стократно.

Павел продолжил осмотр невероятного самолета, наконец, добравшись до отсека вооружений. Это были два очень маленьких бомбоотсека — они выглядели не достаточно крупными для крупногабаритного вооружения.

— Они, похоже, очень маленькие.

— Tyenee был лишь демонстратором технологий, и отсеки вооружения никогда реально не предназначались вообще — эти полости использовались для установки приборов, камер и телеметрической аппаратуры, — сказал Фурсенко. — Но в итоге мы превратили их обратно в отсеки для вооружения. Они достаточны для размещения четырех бомб или ракет массой до 900 килограммов каждый, то есть всего 7 250 килограммов. Также имеются внешние узлы подвести под крыльями для оружия, которое будет использовано прежде, чем самолет войдет в зону действия радаров противника. Tyenee также имеет оборонительное вооружение в пусковых установках, встроенных в кромки крыльев для сокращения ЭРП, а именно, четыре ракеты «воздух-воздух» Р-60МК с тепловым наведением, разработанными специально для этого самолета. — Казаков поднял глаза, но не смог заметить пусковые установки — они были хорошо скрыты.

Они поднялись к кабине по лестнице, приставленной к борту самолета. Несмотря на его размер, внутри было только два места для членов экипажа, и в кабине было очень тесно. Питание было включено, и фонарь откатился назад в положение «открыт». Основные приборы управления полетом, навигации, авионика и прочее были собраны на трех больших ЖКИ-мониторах на передней панели, а также несколько обрамляющих их линий выглядящих аналоговыми приборов. Казаков сразу занял место пилота впереди.

Фурсенко присел рядом, опираясь на стенку кабины и начал пояснять назначение дисплеев и систем управления.

— Самолет имеет цифровое управление при помощи боковой ручки управления справа, а также ручки управления двигателями слева от приборной панели, — сказал он. — Эти четыре переключателя ниже выступают в качестве аварийных вспомогательных РУД.

— Я не пойму, как управлять этим самолетом, — сказал Казаков. — Ни переключателей, ни кнопок?

— Почти все команды отдаются либо голосом, либо сканерами движений глаз, установленными в шлемах, работающими, когда вы выбираете параметр на мониторах, либо касаетесь его, — пояснил Фурсенко. — Большинство обычных состояний полета запрограммировано — план полета, цели, параметры вооружения. Пилоту нужно лишь следовать указаниям компьютера либо вообще дать автопилоту выполнять весь план полета.

— Управление оборонительным либо ударным вооружением также, в основном, автоматизировано, — продолжил он. — Самолет сам летит к цели, открывает бомболюки и выпускает нужные боеприпас. Оператор вооружения использует спутниковую навигацию, а также резервный инерциальный навигатор, все под контролем компьютеров. В районе цели он может использовать лазерные целеуказатели или инфракрасные системы для обнаружения целей и наведения на них вооружения. Оборонительное вооружение может управляться вручную или автоматически. Оператор вооружения также имеет резервный канал управления полетом, хотя самолет и не требует двоих пилотов, чтобы успешно работать.

— Этот самолет просто поразителен! — Воскликнул Казаков. — Просто поразительно! Никогда не видели ничего подобного!

— Технологии, которые мы использовали, как минимум на десять лет отстают от западных, — сказал Фурсенко. — Но это хорошо проверенное и надежное оборудование, простое в обслуживании и очень надежное. Мы разработали системы поражения целей без входа в их зону поражения и ракеты, которые когда-нибудь сделали бы Tyenee самой смертоносной системой вооружения.

— Когда он сможет полететь? — Спросил Казаков. — Завтра! Завтра это будет впервые. Пришлите ваших лучших летчиков-испытателей и летные костюмы. Я хочу, чтобы он полетел как можно скорее. Когда это будет возможно?

— Никогда, — тяжелым голосом сказал Фурсенко.

— Никогда? Какого черта вы имеете в виду?

— Этот самолет никогда не летал и никогда не полетит, — траурно сказал Фурсенко. — Во-первых, это запрещено международным договором. Договор о Сокращении стратегических наступательных вооружения ограничивает средства доставки ядерного оружия и их количество, и Tyenee в этом списке нет. Во-вторых, он никогда не был предназначен для полетов — это был только образец для исследования электромагнитных параметров, нагрузочных и усталостных тестов, продувки в аэродинамической трубе и отработки программного обеспечения.

— Но он может летать? Вы поднимали его в воздух?

— Мы провели несколько летных испытаний… — сказал Фурсенко.

— Значит, сделайте его пригодным для полета, — сказал Казаков. — Делайте, что хотите, но заставьте его летать.

— У нас нет средств, чтобы…

— Теперь есть, — оборвал его Казаков. — Теперь у вас будет все, что нужно. И правительству не нужно будет знать, откуда вы взяли эти деньги.

Фурсенко улыбнулся — именно на это он и рассчитывал.

— Очень хорошо, сэр, — сказал он. — Благодаря вашему финансированию для моего персонала, мы сможет поднять Tyenee в воздух в течение шести месяцев. Мы сможем…

— Что насчет вооружения? — Спросил Казаков. — У вас есть оружие, чтобы его опробовать?

— Мы лишь проводили испытания с подвеской и баллистикой реального вооружения, но не…

— Я хочу, чтобы когда он полетит, на нем было настоящее вооружение, — приказал Казаков, радуясь, словно ребенок новой игрушке. — Как оборонительное, так и ударное, полностью работоспособное. Оно может быть российским или западным, меня не волнует. Вы получите финансирование. Мне нужен обученный экипаж, запасной экипаж, обслуживающий персонал, оперативный и разведывательный персонал, и этот самолет, полностью готовый. Чем скорее, тем лучше.

— Я молился за то, чтобы вы так решили, — с гордостью воскликнул Фурсенко. Он повернулся к мафиозо, сидевшему в левом кресле его творения и положил ему руку на плечо.

— Товарищ Казаков, я надеялся, что этот день настанет. Я видел этот самолет украденным, почти уничтоженным, почти отправленным на свалку, и совершенно забытым в разрухе при развале нашей страны. Я знал, что этот одно из самых совершенных оружий в мире. Но последние восемь лет он лишь покрывался пылью.

— Это ненадолго, — сказал Казаков. — У меня есть планы на этого монстра. У меня есть план. Заставить большую часть Восточной Европы снова склониться перед Российской Империей.

С собой во главе, подумал он. Ни с кем, кроме себя на вершине.

Казаков провел с Фурсенко еще несколько часов. За это время, он связался со своей штаб-квартирой, запросив информацию по ключевому персоналу, участвовавшему в проекте Tyenee. Если они проходили беглую проверку, включавшую проверку банковских счетов, адреса, семейного положения, занятости, наличия судимостей и партийной принадлежности, Казаков собеседовал их лично. Он был впечатлен уровнем энергии каждого из них. Для него имело смысл все: только человек, оставшийся работать в «Метеоре» годился для их предприятия, как Петр Фурсенко, так как другие фирмы в Европе предлагали лучшие условия, и будущее там представлялось более светлым, чем здесь.

Наиболее впечатляющим оказался старший летчик-испытатель — единственный в настоящее время штатный пилота в «Метеоре» — Ион Стойка. Родившийся и выросший в Бухаресте в Румынии, Стойка прошел обучение на пилота в советской военно-морской академии в Санкт-Петербурге[33] и служил пилотом бомбардировщика морской авиации. Он летал на Ту-16 «Бэджер» и Ту-95 «Медведь», отрабатывая минные постановки, разведывательные и ударные задачи. Некоторое время он прослужил в румынских ВВС в качестве командира авиакрыла ПВО и летчиком-инструктором на истребителях МиГ-21, после чего вернулся в Советский Союз, где стал лётчиком-испытателем в институте «Физикус» Петра Фурсенко. После закрытия «Физикуса» и распада Советского Союза, Стойка вернулся в Румынию, где служил летчиком и инструктором на истребителях ПВО МиГ-21 и МиГ-29, прежде, чем вернуться к своему старому другу Петру Фурсенко в «Метеор Аэрокосмос» в 1993 году.

Стойка считал себя русским и был благодарен России за обучение, образование, взгляды на мир и отношение к национальным вопросам. Он приветствовал роль КГБ в ликвидации диктатора Николае Чаушеску и восстановление более традиционного, просоветского коммунистического режима, вместо власти жесткого сталиниста, правившего страной большую часть его жизни.

Павел Казаков нашел Стойку трудолюбивым, почти единомышленником, почти фанатичным русским патриотом, который полагал, что его деятельность в разработке систем высокотехнологичных аэрокосмических вооружений была честью, а не просто работой. Когда Румыния вошла в программу «Партнерство ради мира», группу бывших стран Варшавского договора, считавшихся кандидатами на вступление в НАТО, Ион Стойка иммигрировал в Россию и получил гражданство год спустя. Как и большинство персонала «Метеора», Стойка был рад питаться в основном, в кафетерии и спать на работе между нерегулярными и низкими зарплатами.

К тому времени, как Павел Казаков закончил с проверками, собеседованиями и составлением планов, дневная смена вышла на работу. Рабочий день был в самом разгаре — хотя в «Метеор Аэрокосмос» работа была не слишком напряженной. Фурсенко провел Казакова обратно к его «седану».

— Доктор, я очень впечатлен вашим самолетом и вашими людьми, — сказал он, пожимая руку конструктору. — Я хочу, чтобы вы приложили все усилия, чтобы Tyenee был готов к полету как можно скорее — но вы должны поддерживать полную секретность, даже в отношении руководства страны. Если какие-либо органы объявятся здесь и начнут задавать подозрительные вопросы, немедленно направляйте и в мою штаб-квартиру. Tyenee должен оставаться в тайне ото всех, с кем я говорил, и кого допустил лично. Вы меня поняли?

— Прекрасно понимаю, товарищ, — ответил Фурсенко. — Для меня огромная честь работать с вами.

— Скажете об этом позже, после того, как мы начнем нашу работу, — зловеще сказал Казаков. — Вы можете и пожалеть о том дне, когда заговорили со мной на этой взлетной полосе.

Помощник уже заливал крепкий кофе и раскладывал по блюду тосты с игрой, когда в кабинет вошел министр.

— Доброе утро, сэр, — сказал помощник. — Как ваши дела?

— Ничего, ничего, — сказал Мако Солис, министр труда и экономической кооперации Республики Албания. Стоял редкий солнечный и теплый весенний день[34], и казалось, что вся столица прерывает в отличном настроении. — Что у нас сегодня? Я рассчитывал на массаж и баню перед обедом.

— Это вполне возможно, — бодро ответил помощник Солиса. — На восемь часов запланировано совещание, которое продлиться, как ожидается, около часа, затем совещание по турецкому проекту портового строительства, как ожидается, не более, чем на час. Обычные вопросы — второстепенные вопросы от торговых делегаций, телефонные разговоры с Народной Ассамблеей законодателей, и, конечно, документы, рассортированные по значимости. Я могу запланировать ваш массаж на одиннадцать.

— Следите за своевременными перерывами, Тхимио, и у вас тоже останется свободное время до конца работы, — сказал Солис. Он начал пролистывать письма, на которые предстояло дать ответ до начала совещания в восемь. — Здесь все, что мне нужно просмотреть прямо сейчас?

— Да, сэр — был звонок по Павла Казакова, из «Метеор IIG», — Министр Солис закатил глаза и обреченно фыркнул. Настроение начало ухудшаться. — Он хочет запланировать встречу с Управлением по развитию нефтяных ресурсов, и хочет, чтобы вы ему в этом посодействовали. Он говорит, что они не будут сотрудничать без вашего указания.

— Они не будут сотрудничать, потому что Павел Казаков лживый, ненасытный вор, убийца и сутенер, — возразил Солис. — Он полагает, что сможет прокупить себе путь через правительство, чтобы получить разрешение на строительство нефтепровода в Влор? Я вышвырнул его из своего кабинета и сделаю это снова, если будет нужно!

— Он сказал, что ожидает начала строительство участка от Бургаса до Самокова в Болгарии в течение трех месяцев и разрешение на продление участка от Самокова до Дебара в Македонии в течение двух, — сказал помощник, читая длинное сообщение, полученное из центра связи. — Он говорит, что отсутствие сотрудничества с вашей стороны является несправедливым и предвзятым, что негативно влияет на инвесторов проекта.

— Тхимио, прекратите озвучивать его разглагольствования — мне это не интересно, — сказал Солис. — Кто, господи, когда-нибудь слышал о таком, чтобы наркоторговец строил нефтепровод? Это, должно быть, какая-то афера. Свяжитесь с болгарскими и македонскими органами и проверьте, правда ли то, о чем говорит Казаков.

— Да, сэр, — помощник протянул ему богато украшенный кожей футляр. — С сообщением пришло также вот это.

— Охрана проверила это?

— Да, сэр, и я лично. — Солис открыл ее. Внутри находились украшенные золотом, жемчугом и платиной часы «Ролекс» с рубиновыми цифрами. Поддельные, но очень дорогие.

— Господи, да он никак не остановиться?! Уберите это, — с отвращением сказал Солис. — Я это не приму. Передайте их управлению по контролю за иностранными подарками, или оставьте их себе.

— Да, сэр, — с энтузиазмом ответил помощник. Он знал, что у министра могли случиться неприятности из-за принятия подарков — которые редко, но были — но не у него.

— Сэр, это еще не все.

— Ну, давай дальше, Тхимио.

— Я думаю, вам нужно это слышать, — сказал Помощник. — Г-н Казаков заявляет, что самым жестким образом отреагирует на любой отказ от переговоров с правительством по завершению трубопровода. Он подчеркивает «самым жестким образом». Кроме того, он заявляет…

— Он что, долбанулся мне угрожать? — Солис вскочил с места и выхватил сообщение из рук помощника. — Этот безродный ублюдок… Он! Он угрожает мне возмездием, если я не ускорю процесс утверждения проекта его трубопровода! Он на самом деле заявляет, что «вы будете жить и сожалеть о своем решении, но ваше правительство — нет»?! Как он смеет?! Как он смеет угрожать министру албанского правительства? Я хочу, чтобы Национальное разведывательное управление немедленно оторвало свои задницы! Я хочу, чтобы МИД и госбезопасность немедленно связались с российским руководством и добились ареста и экстрадиции Казакова за угрозы иностранному министру и иностранному правительству в попытке заставить нас сотрудничать с ним!

— Сэр, он может быть преступником, но он, как известно всем, могущественный русский и международный мафиозный главарь, — предупредил помощник. Все действия, которые вы упоминали, являются законными и правовыми. Казаков не будет следовать никаким юридическим процедурам[35]. Если мы так сделаем, он может просто выполнить свои угрозы. Кто-то пострадает, а Казаков останется на свободе, так как его защитят чиновники, которых он подкупил для собственной защиты. Не пытайтесь бороться с этим хорьком. Примите его, сделайте вид, что будете сотрудничать, и пускай все попадет в маховик бюрократии. Как только он поймет, что Албания не сотрудничает с ним, он может перенаправить трубопровод в Салоники, как угрожал сделать ранее, или через Косово и Черногорию в Дубровник или Бар.

— Русский нефтепровод через Грецию? Это будет номер, — сказал Солис, поморщившись. — Странные дела. Кроме того, кто решился бы построить трубопровод через Косово или даже Черногорию? Пришлось бы потратить миллиарды, чтобы защитить его и тратить миллиарды на его восстановление каждый год. Эти провинции не будут достаточно стабильны, пока Сербы будут все решать. Даже Павел Казаков не сможет подкупить все враждующие группировки.

— Нет, он хочет, чтобы нефтепровод прошел через Албанию. Влёра является логичным местом его завершения — защищенная гавань, легкий выход на Адриатику и далее в Италию, хорошая инфраструктура, доки, хранилища, готовый НПЗ. — Солис продолжил. — Но последнее, что нам нужно, это чтобы такое чудовище как Казаков закрепилось в Албании. Если мы вставим ему палку в колеса, выразим свой гнев, создадим достаточные барьеры, он, возможно, возьмет свой деньги от продажи наркотиков и продаст свой трубопровод американским или британским нефтяным конгломератам. Это было бы идеально.

— Так какой ответ мне подготовить…

— Вежливо подтвердите прием сообщения, но ждите, пока он не пришлет как минимум три жалобы, прежде, чем ответить, — с улыбкой сказал Солис. — То есть перед тем, как послать его по азимуту. В свое время.

— Очень хорошо, сэр, — сказал помощник. — Мне следует известить о внешних угрозах НРУ и министра государственной безопасности Сирадову?

— Не стоит, — небрежно ответил Солис, начиная пролистывать утренние сообщения. — Казаков — бешеная собака, но опасен он только в России. Если он осмелиться сделать хотя бы шаг на нашу территорию, мы прибьем его гнилую шкуру к стене. — Он посмотрел на своего помощника и подмигнул. — Поздравляю с новыми часами, Тхимио.

Павел Казаков действительно никогда не знал своего отца. Грегор проводил гораздо больше времени на службе и со своими солдатами, сначала в Красной Армии, потом в Российской. Он был не более чем далеким воспоминанием, настолько же чуждым своей семье, насколько он был героем для России.

Сначала Павел знал его только по письмам к матери. Они сидели за обеденным столом, словно загипнотизированные рассказами отца о каких-то военных событиях, зарубежных приключения или иных подробностях. Он уже начинал отдавать своим детям команды, сидя где-то в далеком полевом штабе, выполняя тяжелую работу, на которую вызвался добровольцем. Его приказания никогда не имели тех последствий невыполнения, которые могли бы возникнуть, будь он рядом, но они все равно ощущали его присутствие. Позже Павел узнал своего отца по разговорам взрослых, письмам и газетным статьям, о его приключениях в Европе и юго-западной Азии. Он был больше, чем человеком, и люди на любой должности в любом городе испытывали к нему огромное уважение.

Но по мере того, как росла его легендарность, уважение Павла наоборот падало. Его никогда не было рядом. Павел начал считать, что отца не интересует семья в той же степени, что военная служба. Для Павла стало гораздо интереснее увидеть, как далеко он сможет зайти, как манипулировать стариком вместо попыток завоевать уважение человека, которого никогда не было рядом, чтобы его выразить. Павел слишком быстро узнал, как это выгодно — иметь возможность получить любовь и уважение от других. Зачем было следовать за живой легендой, которой никогда не было рядом, если было так легко пользоваться ею повсюду?

Но после смерти отца, Павел понял несколько вещей. Во-первых, их руководство забыло о нем. Это было невыносимо. Но, самое главное, Павел сам забыл отца. Грегор Казаков обрел всенародное уважение, которое заслужил — и даже уважение сына?

Nah, все это херня, успокаивал себя Павел Казаков. Правительство любило полковника Казакова потому, что он был чертовым бездумным военным автоматом, который принялся за идиотскую работу и все бессмысленные и, в основном, самоубийственные задачи без единой жалобы. Зачем? Просто потому, что не знал ничего иного. Он был бездумной военной обезьяной, имевшей за всю свою службу ровно одну заслугу — захват аэропорта в Приштине в 1999 году. Русский народ любил его за то, что было чертовски мало героев в эти дни, а он был под рукой. Он не был замечен ни в каких реальных добродетелях — Грегор Казаков был шутом в военной форме, погибшим в ходе неблагодарной, бесполезной и бессмысленной миротворческой операции в дрянной части мира, куда его отправило безмозглое, обанкротившееся и неумелое правительство. Он заслужил того, чтобы умереть страшной смертью.

Тем не менее, Павел Казаков счел полезным упомянуть имя старика, обращаясь к небольшой группе техников и вспомогательных рабочих, собравшихся в закрытом ангаре перед удивительным малозаметным самолетом «Метеор-179».

— Друзья мои, за последние несколько недель вы все проделали экстраординарную работу. Я знаю, что мой отец, полковник Грегор Казаков гордился бы каждым из вас. Вы настоящие русские патриоты, истинные герои своего отечества.

— Эту операцию мы тщательно спланировали, собрали лучшие разведданные, изготовили и испытали лучшее оборудование, и провели долгие часы за тренировками. Результат вашего упорного труда прямо здесь, перед вами. Вы лучшие. Для меня было привилегией работать с вами, чтобы сделать эту операцию реальной. Мне осталось сказать только одно: спасибо всем вам, и дорой охоты! За Грегора Казакова и Россию, в бой! — Группа из примерно ста инженеров, техников и управляющего персонала взорвалась яростными аплодисментами и криками.

Быть может, старый пердун дал кому-то цель в жизни, подумал Павел.

Ион Стойка, старший летчик-испытатель «Метеор Аэрокосмос» и его оператор вооружения, бывший российский летчик-истребитель Геннадий Егоров заняли свои места в «Метеоре-179», запустив питание и проведя проверку. В ангаре погас свет, ворота раскрылись, самолет отбуксировали наружу, и они запустили двигатели. Вся предполетная проверка заняла всего несколько минут, так как процедура была полностью компьютеризирована — члены экипажа имели только краткие списки задач для проверки, которые требовалось только запустить.

Они начали ожидать команды на взлет.

Авиабаза в Жуковском, к востоку от Москвы, была действующим российским военным аэродромом, на котором размещались несколько эскадрилий бомбардировщиков Ту-95 «Медведь» и Ту-22М «Бэкфайер»[36], а также несколько учебных, транспортных и других вспомогательных самолетов. Поддержание секретности на такой базе было делом несложным, хотя это был далеко не самый секретный объект. При взлете в ночное время все аэродромные огни отключались с целью сокрытия количества и типа взлетающих самолетов — стандартная процедура советской эпохи, даже в мирное время. Хотя с северной стороны взлетно-посадочной полосы находились основные сооружения базы, а в нескольких километрах к юго-востоку располагался небольшой жилой массив, сама полоса была относительно изолирована. Ночью никто не мог просматривать ее, кроме диспетчеров и охраны, оцеплявшей полосу при каждом взлете, дабы держать подальше возможных любопытных.

Примерно за три часа до захода солнца два бомбардировщика Ту-22М «Бэкфайер» начали выруливать с закрытой стоянки к востоку от комплекса зданий «Метеора» на взлетно-посадочную полосу для планового учебного полета. «Бэкфайеры» всегда летали парами, и оба бомбардировщика одновременно вырулили на взлетную полосу, остановившись в шахматном порядке. Законцовки из крыльев находились менее чем в пятнадцати метрах друг от друга. Позади от них на полосу начал выруливать двухмоторный винтовой транспортный самолет Ил-14, прозванный Veedyorka. Хотя этим самолетам было уже почти пятьдесят лет, они были довольно обычным явлением на российских аэродромах. Они курсировали между частями и производили перевозки на с базы на базу во всем Содружестве. Могло показаться довольно забавным увидеть Ту-22М «Бэкфайер», один из самых технологичных российских самолетов на одной полосе с одним из самых примитивных.

Придав крыльям изменяемой геометрии взлетно-посадочное положение, «Бэкфайеры» начали разбег. Ведущий включил форсаж и убрал тормоза, взлетев в небо на двух столбах огня, оставляя за собой облако густого черного дыма. Ровно через шесть секунд ведомый также включил форсаж и убрал тормоза, взлетев через десять секунд после ведущего. Облако густого черного дыма сделало ночь еще темнее, несмотря на яркие струи форсажного пламени. Когда они уже достигли противоположного края полосы, но еще не взлетели, на полосу начал выруливать Ил-14. Он должен был ждать еще две минуты, так как вихревые потоки, поднятые двумя сверхзвуковыми «Бэкфайерами», могли легко перевернуть старый транспортник.

Он так и не вышел на стартовую позицию. Что-то случилось. Из диспетчерской вышки заметили яркую вспышку в правом двигателе, затем что-то вспыхнуло на земле, а через несколько секунд правый двигатель взорвался. Правый крыльевой бак лопнул, на землю хлынули сотни литров авиационного керосина. Самолет сгорел менее, чем за двадцать секунд. Диспетчеры сразу объявили тревогу, включив свет в месте происшествия, и вызвали пожарную команду. Охрана и спасательные бригады немедленно вступили в дело.

Во всеобщей неразберихе никто на базе не заметил, как черный, тонкий, почти невидимый самолет вырулил со стоянки у комплекса «Метеор Аэрокосмос» на взлетно-посадочную полосу и начал разбег. Дым от взлетевших «Бэкфайеров» частично скрыл его[37], и, если бы кто-то в суматохе пожара на другом конце взлетно-посадочной полосы заметил его, он бы решил, что это взлетал третий «Бэкфайер». Возможно, кто-то заметил, а возможно, и нет, что третий самолет двигался на минимальной форсажной тяге, без огней, и не включил никаких огней после взлета. Так как он вырулил на полосу у ее середины, ему потребовался для взлета каждый метр трехкилометровой полосы, чтобы оторваться от земли, но поднявший в воздух, он начал набирать высоту намного быстрее, чем «Бэкфайеры» и быстро исчез в темноте.

В отличие от других самолетов, летящих так близко к Москве, Метеор-179 не включил транспондер, сообщавший средствам контроля воздушного движения его позицию, высоту, скорость и высоту; Стойка и Егоров также не выходили на связь по рации и не связывались с управлением воздушным движением или командованием ПВО. Как только они убрали длинные тонкие стойки шасси, Мт-179 практически исчез.

Система управления полетом Мт-179 Tyenee, следуя показаниям датчиков топлива и воздушного давления выровняла малозаметный бомбардировщик на высоте 8 500 метров — с этого момента система автоматически начала регулировать высоту на основании расчета запаса топлива и веса самолета, набирая высоту по мере того, как самолет становился все легче, держа идеальный баланс между мощностью, необходимой для набора высоты и поддержания скорости и расходом топлива, снижающимся на большой высоте. О опасности столкновений с другими самолетами или пересечении государственных границ беспокоиться не приходилось: система предупреждения о столкновении отслеживала все самолеты, оборудованные транспондерами, что помогало избегать их, а никакие наземные радары не могли обнаружить их самолет, так что тот мог спокойно следовать любым курсом на любой высоте, угодными экипажу. Стойка выполнил пару маневров в воздушном пространстве у Москвы, дабы не пересекаться с гражданскими воздушными коридорами. Несколько раз раздавалось отчетливое «чирканье» системы предупреждения о радиолокационном облучении, достаточно сильном, чтобы их обнаружить — они не были полностью незаметны — но, как бы то ни было, они вышли на «большую дугу» курса, ведущего к их цели. Вокруг Киева, Бухареста и Софии, трех крупнейших городов на их маршруте, не было достаточно плотного воздушного движения, чтобы огибать их.

Два часа полета Стойка и Егоров провели за проверками и обновлением разведывательных данных. Мт-179 не имел прямого канала передачи данных, автоматически обновлявшего информацию, как многие американские и некоторые западные ударные самолеты. Вместо этого, наземный персонал отправлял им простые кодированные сообщения по защищенному спутниковому каналу. Наземный персонал получал данные с коммерческих спутников фоторазведки, военных систем связи в Жуковском и других военных источников, к которым они смогли получить доступ, и даже из новостей по телевидению и в Интернете, затем шифровал их и передавал экипажу. Двое членов экипажа принимали и расшифровывали сообщения, после чего вносили поправки в аэронавигационные карты.

У Клужа в Румынии система управления полетом указала Стойке убавить тягу почти до нуля, чтобы сэкономить топливо, почти перейдя в режим планирования. Мт-179, находившийся на высоте 12 000 метров, начал плавно снижаться. Оба члена экипажа сидели тихо. Они закончили проверки, в последний раз нервно справили надобности в санитарные емкости, затянули ремни безопасности, надели кислородные маски и огнеупорные перчатки. Операция должна была вот-вот начаться.

Последним пунктом проверки, Стойка потянулся назад через правой плечо, так далеко, как только мог. Егоров также потянулся вперед и пожал ему руку. Слова не требовались. Это была традиция, родившаяся в первый день их совместных полетов на малозаметном самолете «Метеор Мт-179».

Но, как и в каждом испытательном полете, они таким образом пожелали друг другу удачи в этом первом боевом вылете.

Когда они пересекли западную Болгарию и вошли в воздушное пространство Македонии, система предупреждения об облучении выдала звуковой сигнал. Но вместо отметки «S», означавшей облучение наземными радаром, они увидели «крыло летучей мыши» с кругом внутри[38].

— «АВАКС» НАТО, одиннадцать часов, дальность шестьдесят километров, — сообщил Егоров. — Мы находимся на пределе его дальности обнаружения.

— Ну что же, — сказал Стойка. — Приготовиться к атаке.

Со своей выгодной позиции в пятидесяти километрах к востоку от Скопье в Македонии, на высоте десять тысяч метров, самолет дальнего радиолокационного обнаружения и наведения (AWACS) НАТО Е-3 с мощным радаром AN/APY-2, размещенным в девятиметровой гондоле над фюзеляжем, мог видеть любой обычный самолет на любой высоте и скорости над большей частью западной Болгарии, Боснией, частью Хорватии, северной Грецией и северной Италией.

Несмотря на то, что Мт-179 не был обычным самолетом, русские технологии малой заметности, используемые «Метеором», не были идеальны, и чем дальше они заходили в центральную Македонию, тем ближе они оказывались к самолету ДРЛО Е-3. Вскоре радар начал выдавать почти непрерывный сигнал об облучении радаром. Они не хотели тратить топливо, пытаясь обойти самолет ДРЛО и тратить еще больше топлива, пытаясь уйти от обнаружения на малую высоту.

Однако решение проблемы было — а именно, ракеты Р-60 с тепловыми головками самонаведения.

— Принял. Р-60 к пуску готовы, — доложил Егоров. Стойка увеличил тягу, пока Мт-179 не подошел вплотную к звуковому барьеру. Две минуты спустя, Егоров сказал:

— Входим в ближнюю зону пуска. К пуску готов.

— Открыть заслонку, — скомандовал Стойка. Егоров щелкнул переключателем, открывшим крошечную титановую заслонку в передней кромке крыла, обнажая головку тепловую самонаведения ракеты Р-60. Его горло пересохло, а лоб наоборот покрылся потом. За все годы, проведенные в румынских и российских ВВС, он никогда не производил реального пуска — а теперь, будучи гражданским, собирался сбить один их крупнейших и наиболее важных самолетов поддержки в арсенале НАТО. Несколько мгновений спустя загорелся индикатор готовности ракеты.

— Пуск! — сказал Стойка.

— Есть пуск! — Егоров нажал на кнопку запуска, и ракета Р-60 вылетела из левого крыльевого отсека. Несколько секунд спустя, Егоров выпустил вторую ракету из правого.

— Две пошли. Прощай, АВАКС.

— О-1, это С-1, - сказал старший воздушный контролер. — У нас прерывистый сигнал, неопознанная цель, направление ноль-два-ноль, удаление тридцать пять километров, высота не определяется. Запрашиваю разрешение переключиться в узкий луч.

Командир оперативного экипажа АВАКС НАТО из шестнадцати человек, полковник Королевских ВВС Великобритании, вывел показания от старшего контроллера на собственный экран. Радар иногда не мог хорошо определять малоразмерные или малозаметные цели, но имел возможность переключения в режим узконаправленного мощного луча, дававший намного более сильное излучение по слабым целям.

— Ясно, ответил командир оперативного экипажа. — Экипаж, радар в режим узкого луча. — Остальным членам экипажа нужно было знать об этом, поскольку в таком режиме в одно мгновение могло появиться множество ложных целей — от птиц до облаков, невидимых на радаре в обзорном режиме, когда система автоматически «отсекала» малоподвижные цели.

Неопознанная цель немедленно обрела четкость.

— Контакт, курс ноль-один-пять, удаление тридцать два, ангел двадцать, снижается[39], скорость девятьсот двадцать, «чужой», помечаю как «противник-один». Внимание, враждебный контакт!

— Рядом есть какие-либо дежурные самолеты, чтобы проверить ее? — Спросил заместитель командира оперативного экипажа, сидевший рядом.

— Дежурные самолеты? Какие еще дежурные самолеты? — Сказал командир. — Наши дежурные силы собрали вещи и удалились. Скажи спасибо американцам, у KFOR больше нет сил для воздушного патрулирования.

Это была правда. Месяц назад президент Томас Торн вывел все американские сухопутные и воздушные силы из состава KFOR и отправил их домой. Единственными американскими силами в южной Европе сейчас были самолеты ДРЛО Е-3 и Е-8А Joint STARS (Объединенная система слежения, разведки и целеуказания); оперативная группа Корпуса Морской пехоты у берегов Хорватии в Адриатическом океане, а также Шестой флот, все еще остающийся в Средиземном море. Все остальные наземные и воздушные силы, в том числе почти десять тысяч солдат, ранее размещенных в Косово, Македонии и Черногории, а также пять тысяч солдат из Боснии, ушли.

… И не просто ушли с Балкан, не просто ушли в США, а ушли насовсем: подразделения были расформированы, личный состав переведен в другие части, досрочно отправлен на пенсию или просто уволен со службы.

Соединенные Штаты находились в разгаре массовой демилитаризации, невиданной никогда прежде. Войска выводились из Европы и Азии в ошеломляющих количествах. Военная техника на миллиарды долларов была продана, передана союзникам или просто брошена. Практически в одночасье опустели американские военные базы в Германии, Бельгии, Нидерландах и Норвегии. Военные и гражданские транспортные корабли заполонили гавани по всей Европе, готовые транспортировать тысячи военнослужащих и миллионы тонн снаряжения обратно в Северную Америку.

Европейские страны НАТО и не входящие в НАТО участники KFOR обещали продолжить свои усилия по поддержанию мира в Косово и на Балканах в рамках ООН, но без США они казались почти бессмысленными. Но, так как европейские страны всегда требовали большей роли в обеспечении безопасности в Европе, мало кто жаловался теперь, когда США так бесцеремонно покинули поле и пошли домой — когда никто от них такого не ожидал.

— Где у нас ближайшее подразделение ПВО? — Спросил командир.

— 334-я истребительная эскадрилья в Салониках, — сказал заместитель, выходя на связь по спутниковому и радиоканалу с командным пунктом. — У них договор о трансграничной ПВО с Македонией — они смогут поднять истребители и быть здесь в течение десяти минут.

— Гони их сюда немедленно, — приказал командир. — Связь, это С-1, объявить предупреждение на всех частотах, у нас вражеский контакт. Известите Скопье и американский флот: неопознанная цель, классифицируем, как «враждебная».

— А если он не отвернет?

— А что мы можем сделать? — Сказал командир. — Мы могли бы убедить Италию или Турцию отправить истребители взглянуть, но они даже не захотят тратить топливо и время на цель, не представляющую никакой угрозы их стране. Так что просто смотрим и…

— Цель! Цель! Сигнал прерывистый! — Крикнул один из операторов. Он немедленно пометил новую высокоскоростную цель символом мерцающего круга, а затем вывел данные на экраны всех диспетчеров. — Помечаю как скоростная один… Вторая цель, сигнал прерывистый, помечаю как скоростная два!

— О-1, это С-1, вызвал старший контроллер командира оперативного экипажа. — Цель «скоростная один», ангел-сорок в наборе, дальность пять километров, быстро приближается, скорость тысяча четыреста и растет; цель «скоростная два», параметры те же, следует в двух секундах позади цели «скоростная один».

— Ракетная атака! — Закричал командир. — Начать уклонение! Выключить радар, начать противодействие! Он нажал «красную» кнопку, дающую связь одновременно с оперативным и летным экипажами: — Ракетная атака, повторяю, ракетная атака! Пилот, девяносто влево, угол один ноль! — Одновременно командир поста обороны начал ставить помехи в радиолокационном и инфракрасном диапазонах, а также выпустил дипольные отражатели и ложные тепловые цели, пытаясь обмануть приближающиеся ракеты.

Но уже было слишком поздно — после того, как ракеты Р-60 захватили его, такой большой самолет как Е-3 мало что мог сделать, чтобы уйти от них. Ракеты ударили прямо в него, первая в обтекатель радара, вторая в носовую часть фюзеляжа.

Стойка мог четко видеть происходящее, несмотря на пять километров расстояния — облака ложных тепловых целей, вылетевшие из-под брюха АВАКС-а, которые были в сто раз ярче и жарче двигателей. АВАКС попытался уйти на снижение, видимо, экипаж отрабатывал такие действия раньше, но они начали снижаться слишком круто и быстро, так что было сомнительно, что они смогут удержать машину в воздухе, даже если переживут ракетную атаку. Двойные полосы света, огромный цветок пламени, отлетающие куски обшивки… Наконец, огромная масса горящего металла и горящего реактивного топлива ушла в последний полет — к земле.

— Цель уничтожена, — отрапортовал Егоров.

— Я вижу это, — выдохнул Стойка. — Господи. Сколько?

— Двадцать членов экипажа. Шестнадцать операторов, четыре летчика.

Стойка переключил многофункциональный дисплей в другой режим, и оказался избавлен от необходимости смотреть на горящие на земле останки самолета.

— Они должны были уйти домой вместе с американцами, — пробормотал он. — Оставлять АВАКС здесь в одиночестве, без прикрытия с воздуха? Самоубийство.

— Это был смертельный удар — и мы это сделали, — сказал Егоров. — У них здесь была своя задача, у нас своя. Ничего личного.

Мт-179 «Тень» направился на юго-восток, плавно снижаясь на высокой скорости. Когда они приблизились к югославской республике Косово, Стойка увеличил скорость снижения, пока они не оказались на высоте 150 метров, двигаясь на скорости 1111 км/ч. Радарное покрытие здесь было намного лучше, так как силы ООН вели патрулирование Косова, и они должны были уйти на малую высоту задолго до столкновения с возможными дозорами. С помощью инфракрасной системы Стойка мог легко видеть все нюансы местности, даже в кромешной темноте. Десять минут спустя они пересекли границу с Албанией и понеслись над холмами в долине реки Дрин, направляясь к городу Кукеси-и-Ри, или Новому Кукесу в северо-восточной Албании.

Новый Кукес был перенесенным городом, построенным Албанским правительством всего тридцать лет назад при содействии Советского Союза[40]. Старый город был намеренно затоплен при строительстве гидроэлектростанции на реке Дрин. Долина реки был узка и холмиста, в которой висели, казалось, вечная туманная дымка, заслоняющая горные вершины вокруг. Коренное население в двенадцать тысяч человек увеличилось до почти ста тысяч из-за беженцев из Косова, хотя их количество впоследствии сократилось на несколько тысяч после того, как КFOR разместило в 1999 году миротворческие силы, позволив беженцам безопасно вернуться. На огромной ковровой фабрике в Кукесе работало около тысячи человек, на медных и хромовых рудниках в окрестностях — еще несколько тысяч. Но намного более крупным работодателем в регионе были нелегальные торговцы оружием, албанская мафия, наркобароны и сутенеры, наживавшиеся на беженцах и «поддержке» этнических албанцев-косоваров в из борьбе за свободу и образование независимого мусульманского государства в Косово.

Ковровая фабрика в Кукесе была центром как законной, там и незаконной деятельности на северо-востоке Албании. Она располагалась в нескольких километрах от центра города и была, безусловно, крупнейшим промышленным предприятием в долине. Лагерь беженцев, расположившийся у фабрики, был меньше, чем раньше, но уже превратился в полупостоянный массив лачуг, палаток и деревянных сооружений, напоминающих шахтерские городки Старого Запада, начинающие эволюционировать в настоящие города, с грязью по лодыжки на улицах, деревянными тротуарами, отсутствием водопровода, и животными, которых на улицах было больше, чем транспортных средств. Было также несколько крупных деревянных зданий в два-три этажа, в которых располагались кабаки или магазины на нижнем этаже, кабинеты на средних, и квартиры богатых торговцев, чиновников, бюрократов и преступных боссов на верхних.

За деревянными зданиями располагались лачуги рабочих, а за ними — палаточный лагерь, построенные инженерным подразделением НАТО и международными благотворительными организациями для другой категории жителей Кукеса — центра подготовки Армии Освобождения Косова. В любой момент там находились более пятисот мужчин, женщин и детей от четырнадцати лет, проходящих здесь подготовку под руководством косоварских инструкторов, за чем наблюдала и чем руководила Албанская армия. Их обучали рукопашному бою, альпинизму, ориентированию на местности, основам боя с легким оружием, а также проводили политическую и религиозную подготовку. Лучшая четверть каждого класса отправлялась на албанские военные базы в Шкодере, Гжадере и Тиране для прохождения продвинутой военной подготовки. Пять процентов лучших, показавших выдающиеся навыки обращения с оружием, а также более, чем обычную ненависть к не-мусульманам, отправляли в учебные центры в Ливии, Судане, Египте и Алжире для продвинутой боевой и террористической подготовки.

Под миротворческим зонтиком НАТО, в безопасности от налетов сербских вооруженных формирований и пограничной полиции, Кукесский лагерь подготовки рос и расширялся. В обмен на еду, жилье и обучение, новобранцы работали на шахтах и ковровой фабрике, обеспечивали безопасность для контрабандистов и наркоторговцев, а также перебивались случайными заработками. За час до восхода солнца, когда рабочие дневной смены завтракали и готовились к работе, а ночная смена на фабрике и шахтах готовилась уходить с работы, в небе появился малозаметный бомбардировщик «Метеор-179 «Тень».

Первыми целями удара были зенитные оборонительные системы. Как и большинство государственных заводов советских времен, ковровая фабрика в Кукесе располагала несколькими зенитными установками на крышах домов, в основном, спаренными 37-мм зенитками с оптическими прицелами и одноствольными 57-мм тяжелыми зенитными орудиями[41]. В Кукесе имелось шесть спаренных 37-мм и две одноствольных 57-мм зенитки, разбросанные по всей территории завода. 37-мм были расположены по углам на западной и восточной сторонах завода вдоль берега реки. 57-мм находились в центре объекта. Еще две 37-мм и две 57-мм установки располагались рядом с ГЭС к востоку от города.

Однако большинство из этих систем было уничтожено в ходе албанской гражданской войны в 1997 году, и только частично отремонтированы в ответ на сербскую агрессию в соседнем Косово. Радары и электронно-оптические системы давно были украдены и проданы за еду и наркотики, оставив лишь некалиброванные прицелы и грубые неточные вычислительные механизмы. Установки на плотине не представляли угрозы — было легко обойти их, и их стрелки все равно не среагировали на появление реактивного самолета. Малокалиберные пушки, скорее всего, не представляли угрозы, особенно лишь с оптическими прицелами и ручным наведением. Но большие 57-мм орудия могли доставить неприятности. Они должны были быть нейтрализованы.

Используя инфракрасную систему, Егоров отметил две орудийные установки как цели за шестнадцать километров, за пределами зоны поражения зенитных пушек. Лазерный дальномер/целеуказатель Мт-179 определил дальность. На расстоянии одиннадцать километров Мт-179 начал круто набирать высоту тысяча метров. За восемь километров до цели, далеко за пределами зоны поражения зениток, Егоров открыл правый бомбоотсек и выпустил ракету Х-29Л «Ookoos»[42] или «Sting».

Ракета Х-29Л «Sting» свободно вылетела из правого бомбоотсека, упала на тридцать метров вниз, стабилизировалась, и запустила твердотопливный реактивный двигатель[43]. Полуактивная лазерная система наведения ракеты начала наводиться на отраженный сигнал от лазерного целеуказателя «Тени». Егорову нужно было только удерживать прицельную марку на цели, аккуратно увеличивая изображения и оттачивая свои навыки. Он направил ракету прямо в одну из 57-мм зениток, разнеся крышу здания и обрушив зенитную установку на десяток рабочих на нижнем этаже. Егоров немедленно переключился и выпустил вторую ракету во вторую 57-мм зенитку, обрушив крушу под ней также, как и под первой.

Егоров переключился на инфракрасную систему, осмотрел переднюю часть ковровой фабрики и выпустил еще одну ракету «Sting» в административное здание завода, и последнюю в проходную, где в этот момент находились сотни рабочих. Каждая ракета «Sting» несла 316-килограмовую фугасную боевую часть, и разрушения оказались огромны[44]. Из окон завода вырвались языки пламени, большая часть административного здания рухнула. Волны пламени разносились от проходной, так как взрывы ракет разрушили газопроводы и топливные макгистрали на заводе.

Стойка начал круто набирать высоту, осматривая причиненные разрушения.

— Ahuyivayush» iy, Геннадий, — сказал он. — Прямо так, как планировали.

— Shyri zhopy ni p» omish, — ответил Егоров. — Я бы не промазал, даже если бы хотел.

Стойка покружил вокруг около трех минут — достаточно долго, чтобы люди подумали, что налет закончился, и начали выбираться из укрытий, а затем выполнял изящный разворот прямо к заводу на высоте полтутора тысяч метров. Егоров сразу же захватил на экране инфракрасной системы четыре оставшиеся цели — центральную часть лагеря беженцев, который по данным разведки Казакова представлял собой лагерь подготовки террористов; центр помощи Красного креста/красного полумесяца, предположительный штаб лагеря террористов, замаскированный под объект, который ни в каком случае не мог служить целью удара; распределительный центр, где продукты и другие расходные материалы перегружались с грузовиков или вагонов, складировались и направлялись в лагерь беженцев; и, наконец, здание с самыми большими ресторанами и магазинами, которые принадлежали исламским террористам и были просто набиты ими.

Мт-179 сделал всего один заход, сбросив всего две бомбы — ПЛАБ-500, управляемые объемно-детонирующие авиационные бомбы с лазерными наведением[45]. Каждая ОДАБ при взрыве создавала облако легковоспламеняющегося аэрозоля диаметром несколько десятков метров. Аэрозоль смешивался с кислородом из воздуха, а затем подрывался. Взрыв, напоминавший миниатюрный ядерный, был в сто раз мощнее, чем взрыв заряда тротила одинакового веса[46].

Более двухсот мужчин, женщин и детей погибли мгновенно от этих огненных шаров. Еще тысяча человек получили ранения или умерли от ран, а многие тысячи остались без крова из-за возникшего огненного шторма, когда целый город был объят бешеным пожаром, порожденным боеприпасами объемного взрыва[47]. Пожары длились еще несколько дней, распространившись на сотни тысяч гектаров в окрестных лесах. Следователи не нашли ничего, кроме полного опустошения.

— Министр Шрамм, какой приятный сюрприз. Доброго вам утра.

— Давайте обойдемся без любезностей, г-н Филиппов, — отрезал министр иностранных дел Республики Германия Рольф Шрамм. Он находился в гостиной своей резиденции в Бонне, в спортивном костюме, но в окружении старших советников. — Я только что узнал из новостей о вашем маленьком нападении на Кукес в Албании. Боже мой, Сеньков что, совсем утратил чувство реальности? Или он больше не отвечает за свое правительство? Что, военные, наконец, взяли все на себя?

— Успокойтесь, херр министр, — сказал министр иностранных дел Российской Федерации Иван Иванович Филиппов на жестком, но довольно сносном немецком. — Албания? О чем вы? — Он был у себя дома и даже не был одет. Сразу же выбежав из ванной[49], он включил телевизор. На российском телевидении не было ничего об Албании. Какого черта происходит? — Я… я не могу прокомментировать случившееся, министр, — сказал Филиппов. И он действительно не мог ничего подтвердить или опровергнуть, даже если бы знал, о чем идет речь.

— Я хочу, чтобы вы гарантировали мне, господин министр, что эти атаки закончились, — сказал Шрамм. — Больше никаких нападений на Балканах. Вы должны пообещать мне, что это не прелюдия к наступлению на Балканах.

Филиппов взволнованно зажал кнопку вызова, вызывая своего помощника — никакого ответа.

— Я не могу ничего обещать, министр, — ответил он, лихорадочно соображая. Он не хотел дать понять, что он не знает, о чем идет речь, но не хотел и признавать вины. — Россия будет действовать в своих интересах. Мы никогда не будем обсуждать это или как-то менять. Никогда. — В этот момент открылась дверь, и в нее вбежал его помощник с тонкой папкой в руках. Он увидел, что телевизор был включен и переключил канал на «CNN Интернейшнал». Там показывались кадры трансляции откуда-то из Македонии — судя по всему, какая-то авиакатастрофа.

— То, чего я не могу понять, это нападение на радарный самолет НАТО Е-3, - пошел дальше Шрамм. — Зачем вам атаковать самолет радиолокационного дозора? Вы с ума сошли? НАТО, безусловно, установит, что это была Россия, и они, конечно, будут мстить!

— Мы категорически отрицаем свою причастность, — ответил Филиппов. Это была почти автоматическая реакция на подобные утверждения, независимо от того, были ли они правдой или ложью. Но он все равно сглотнул от неожиданности. Кто-то сбил самолет радиолокационного дозора НАТО? Это же было равносильно объявлению войны!

— Что же предпримет Германия, министр? — Осторожно спросил Филиппов. — Вы, конечно же, будете участвовать в расследовании. Или Германия уже решила, как наказать Россию?

— Если это прелюдия к российскому вторжению, министр Филиппов, — заходился Шрамм, — Германия и НАТО твердо выступят против вас!

Министр иностранных дел Российской Федерации Иван Филиппов подавил смешок — он не должен был высмеивать НАТО или Германию как ее часть, независимо от того, насколько смешными или нереальными были их заявления. Шрамм был не в состоянии чем-либо угрожать России за исключением единого ответа НАТО.

— Херр министр, я уверяю вас, Россия стремиться к миру и безопасности во всем Балканском регионе, — сказал Филиппов, все еще не подтверждавший и не отрицавший какую-либо причастность к происходящему. — Россия стала целью множество анти-НАТОвских и анти-миротворческих нападений в последние недели. Мы наверняка знаем, что южная зона ответственности многонациональных сил — находящийся под ответственностью Германии — снова станет их целью. Мы будем действовать, если узнаем, что угроза является подлинной.

— В самом деле? — Заметил Шрамм. — Почему же вы не поделились этой информацией с нами? Совместная российско-немецкая ударная группа была бы очень эффективна и, несомненно, это не вызвало бы такой волны критики, которая поднимется, когда информация об этой атаке станет известна.

Филиппов все еще судорожно пытался уловить нить происходящего, но отметил очень важную перемену в голосе Шрамма — он больше не говорил об этом инциденте. Его мысли устремились совершенно в другом направлении, и не имели ничего общего с конфронтацией.

— Мне нравиться идея объединить усилия России и Германии в будущем, — сказал Филиппов. — И я рад, что у вас оказалось достаточно мужества и прозорливости, чтобы увидеть преимущества такого союза.

На другом конце линии последовала небольшая, но заметная пауза.

— Я уже давно размышлял о том, что Балканский конфликт обернулся большими экономическими и политическими потерями для всех заинтересованных сторон, — сказал Шрамм. — Зверства со всех сторон конфликта были чудовищны, и это должно было быть остановлено. Но НАТО и неприсоединившиеся страны истратили сотни миллионов долларов, пытаясь найти мирное решение, а насилие тем временем, становилось все хуже.

— Не могу не согласиться с вами, херр министр.

— Но что же, теперь наступил конец игры? — Спросил Шрамм, с явным разочарованием в голосе. — Стороны конфликта на Балканах боролись друг с другом на протяжении веков. Есть акты варварства с обеих стороны, но, похоже, только акты насилия со стороны христиан против бедных мусульман интересуют мировую прессу. По какой-то причине, мусульмане стали угнетенными, и американцы бросились им на помощь.

— Мы много говорили о том, почему американцы поддержали мусульман, — предложил Филиппов. — А именно затем, чтобы заручиться поддержкой и установит дружбу с нефтяными арабскими странами в надежде, что те позволят им разместить свои наземные базы в регионе Персидского залива, чтобы американцы смогли убрать свои дорогие и уязвимые авианосцы из Персидского залива и не бояться, что Иран или Ирак потопят их. Они заключили сделку с демонами из аравийских пустынь, и поддержали их мусульманских братьев на Балканах.

— Я не знаю причины, по которой американцы предпочли одну сторону другой, — ответил Шрамм. — Но когда Америка говорит, остальная часть мира, в особенности, Европа и НАТО, должны слушать.

— Нонсенс, — вставил Филиппов. — Германия не нуждается в том, чтобы следовать за любой другой страной, даже Соединенными Штатами. У вас самая быстро развивающаяся и мощная экономика в Европе. Ваш экономический рост намного превышает таковой в любой другой стране мира, даже в США.

— Но как бы то ни было, Германия была вынуждена поддерживать эту политику, несмотря на то, что она не всегда была в наших интересах, — осторожно продолжил Шрамм. — Мы были вынуждены стоять и смотреть, как наши собственные миротворцы защищают исламских террористов, нападающих на наших собратьев-христиан. Мусульманские бандиты могу спокойно перемещаться по всем Балканам, убивая невинных христиан, продавая наркотики под защитой НАТО и получая оружие на миллионы марок из Ирана и Саудовской Аравии. Для меня все это не имеет никакого смысла.

— Как и для меня, херр министр, — сказал Филиппов. — Я полностью согласен с вами. Но мы должны быть осторожны. Операция России в Кукесе была эмоциональным ударом по террористам. Я ненавижу насилие, и был бы рад предложить вам свою поддержку. Мы, однако, не можем выпускать ситуацию из-под контроля, мусульмане, несомненно, будут мстить миротворцам KFOR. Мы должны быть осторожны и не рисковать раздуть пожар во всей южной Европе просто потому, что хотели отомстить за смерти наших солдат.

— Опасность реальна, господин Филиппов, — ответил Шрамм. — Особенно теперь, когда США вышли из состава KFOR.

— Я согласен, херр министр, — сказал Филиппов. — Я вижу только один способ снижения напряженности на Балканах и удовлетворения нашей собственной национальной гордости — отказаться от жестокой и бессмысленной ситуации, которую мы сами для себя создали. Кровожадное соперничество между местными бандами не стоит ни одной жизни русского или немца.

— Я уже давно выступал за конструктивное разъединение на Балканах, — сказал Рольф Шрамм. — Я никогда не советовал просто взять и уйти, как это сделали американцы — это только создаст вакуум власти, который агрессоры со всех сторон будут стремиться использовать в своих интересах. Американский президент проявил чрезвычайную безответственность в своем решении просто взять и уйти из Европы. Со своей стороны, я уже давно ищу способ сделать так, чтобы наши силы покинули поле боя, но, тем не менее, сохраняли активное участие в управлении регионом в составе какой-либо гражданской структуры.

— Я знаю министр — как лидер оппозиции вы были ярким критиком предыдущего правительства, которое всегда стремилось следовать в кильватере внешней политики США и подчиняться их логике, — сказал Филиппов. Это было не вполне верно — не было сомнений, что Шрамм был намного более правым, чем его предшественники, и сделал несколько заявлений в пользу ухода из Косово. Хотя он, конечно, не был ни Гельмутом Коллем, ни Вилли Брандтом — его европейское видение ограничивалось тем, что ему требовалось для того, чтобы подняться в нынешнем правительстве. — Что Клинтон или Мартиндэйл знали о европейской геополитике? Они заботились лишь о собственном наследии и собственной энергетической безопасности. Они использовали Балканский кризис в своих корыстных целях. Теперь, когда американцы ушли, Германия и Россия должны занять лидирующие позиции в Европе.

— Очень верно сказано, г-н Филиппов: абстрагироваться от боевых действий, но поддерживать присутствие в регионе, — подытожил Шрамм. — Американцы пытались навязать мир не только на Балканах — на Ближнем Востоке, индийском субконтиненте, даже в Ирландии, но у них ничего не вышло. Теперь, когда они сбежали, поджав хвост, мы должны заняться обеспечением мира и справедливости на нашей собственной земле.

— Очень хорошо сказано, министр, — ответил Филиппов. — Россия беспокоиться лишь об одном — поддержке наших славянских братьев в борьбе с растущим насилием и анархией, чинимыми мусульманскими сепаратистами, стремящимися установить фундаменталистские режимы в странах с преобладанием христиан. Нас не беспокоит, если Косово станет независимой республикой или мусульманским анклавом. Но если они захотят растоптать права христиан на их исконных землях, мы обязаны будем помочь. И если радикально исламские страны, такие, как Албания, будут пытаться экспортировать убийства, терроризм и запугивание в отношении малых и слабых народов на Балканах, в наших интересах противостоять этому любой ценой.

— Германия также желает только мира, стабильности, безопасности и свободы торговли и перемещений на Балканах, — ответил Шрамм. — Мы хотим, чтобы наши друзья в Хорватии и Боснии были защищены от преследований и нарушений гражданских прав со стороны как мусульманских, так и сербских экстремистов. Мы не испытываем никакой неприязни к сербскому народу — мы только хотим, чтобы все жили мирно. Мы должны преодолеть историческую враждебность, которая разрушала мир на Балканах слишком долго.

— Согласен до глубины души, — тепло сказал Филиппов. — Россия заявляет о своей поддержке в ваших усилиях. Мы хотим мира так же сильно, как и Германия, и у нас есть политические и культурные рычаги влияния на сербов, не желающих мирного урегулирования конфликтов. Мы, конечно же, поможем в плане удержания радикальных сербских элементов от каких-либо покушений на свободу торговли и перемещений в регионе.

— Это было бы щедрым и наиболее ценным вкладом в дело мира, — сказал Шрамм. — Но, сэр, я полагаю, подразумевается какой-то баш на баш. Что вы предлагаете?

— Германия являет собой ничто иное, как стабилизирующую, независимо мыслящую и самую мощную силу в Европе, — сказал Филиппов так искренне, как только мог, лихорадочно соображая, как добавить в речь нужное количество сахара и прочей хрени, чтобы умаслить Шрамма. Его помощник ошарашено смотрел на него, глядя как его начальник фактически изобретает некий русско-германский союз, сидя в своей спальне в мокром халате! — Вы самая крупная и самая могучая нация в Европе, и вы заслуживаете намного больше лидирующего положения, чем те обрывки, что были оставлены вам Соединенными Штатами и НАТО. И теперь, когда США отделились от Западного Альянса, для меня очевидно, что Германия должна занять свое законное место в качестве лидера Европейского союза. Пускай НАТО распадается дальше. Она отыграла свою роль, и стала устаревшим, громоздким и даже опасным анахронизмом.

— Итак, Германия возьмет в руки бразды правления в Западной Европе, а Россия возьмет под контроль Восточную? — Спросил Шрамм. — Россия и Германия будут работать вместе, чтобы создать прочный мир в Европе?

— Именно. Именно так, министр, — сказал Филиппов. — У нас нет причин действовать наперекор друг другу, когда у нас имеются общие цели и общие враги.

— Некоторые говорят, что это слишком похоже на союз стран Оси перед Великой Отечественной войной.

— Наши страны теперь радикально другие — как и весь мир, — ответил Филиппов. — Больше нет Третьего Рейха, фашистского или коммунистического режима в наших странах. Мы стабильны, демократичны, открыты, с обществами, управляемыми законами и народом, без страдающих манией величия диктаторов. Я не предлагаю союза прямо сейчас, хотя этот вопрос, безусловно, нужно рассмотреть в ближайшее время. Все, что я предлагаю, это использовать наши возможности, работая вместе, чтобы принести мир и стабильность южной и восточной Европе.

Шрамм кивнул в знак согласия:

— Мне нравиться, как это звучит, г-н Филиппов. Работать вместе, чтобы принести мир на Балканы, а не по отдельности. Отринуть старые связи, и вместе наладить новые, более сильные.

— Именно, — сказал Филиппов. Его помощник начал в бешеном темпе писать что-то на бумаге, стремясь, наконец, показать своему начальнику кое-какие идеи, пока немецкий министр иностранных дел был готов слушать.

— Кроме того, у нас есть множество других областей сотрудничества, которые мы также можем рассмотреть, — сказал Филиппов, снова лихорадочно пытаясь придумать направления, которые смогли бы удержать эту внезапно создавшуюся ситуацию на твердой основе.

— Например?

— Филиппов читал третью или четвертую записку от помощника. Его глаза внезапно широко раскрылись.

Написано было просто. «Казаков нефть».

Он сделал паузу, снова и снова проматывая и переписывая сценарий в голове, прежде, чем продолжить.

— Например, зависимость Европы от нефти с Ближнего Востока. Россия является крупнейшим экспортером нефти в мире, но Европа получает от нас менее десяти процентов. Германия получает менее чем двадцать процентов нефти из России, хотя мы практически соседи! Исправление этой ситуации откроет огромные преимущества для наших стран.

— Я полагаю, этот вопрос уместнее будет обсудить на встрече министров торговли и экономики, г-н Филиппов…

— Это вопрос внешней политики, кто бы что ни говорил, херр Шрамм, — вставил Филиппов. — Мы знаем, почему Европа экспортирует так мало нефти из России — недавняя история не убедила наши страны иметь слишком тесные связи. Это понятно. Но взгляните на нынешние события, министр. Европа связала свою судьбу в области долговременных вопросов военной и энергетической безопасности с Соединенными Штатами, и, похоже, проиграла. Соединенные Штаты более не нуждаются в Германии.

— В России это знают, сэр. Россия имеет запасы природных ресурсов, большие, чем любая другая стана на земле — в том числе огромные запасы нефти, которые даже не были полностью разведаны за два поколения, не говоря уже о добыче. Известные запасы нефти в прикаспии в пять раз больше, чем в Персидском заливе, и только четверть их даже полностью разведана.

— Тем не менее, Россия использует эти запасы только для себя, — указал Шрамм. — То, что вы говорите об этих запасах прекрасно, но потом все это придет только в Россию, в Самару или Новороссийск.

— Именно так, министр, — сказал Филиппов. — Но мы планируем инвестировать более миллиарда долларов в постройку трубопровода в следующем году, чтобы связать Черное море с Адриатическим. У нас есть определенное влияние в Болгарии, у германии есть сильное влияние в Албании. Если Соединенные Штаты покинут Балканы и Европу, о чем свидетельствую полученные нами данные, то они откажутся от всех возможных планов создания базы в Влёре, а Греция и Турция потеряют своего большого покровителя и окажутся сами за себя. В этом случае, Турция, конечно же, бросит Албанию и Македонию на произвол судьбы.

— Вы предлагаете российской нефтяной компании построить трубопровод от Черного моря до Адриатического? — Недоверчиво спросил Шрамм. — Частной компании, я полагаю? «Газпром» строит трубопроводы только в России. «Лукойл» хочет построить трубопровод через Украину и Польшу к Балтийскому морю, но его инвесторы рассеяны после российского вторжения на Украину, и компания балансирует на грани банкротства. Это оставляет… — Последовала пауза, и Филиппов услышал приглушенный стон. — Вы же не имеете в виду «Метеоргаз»? Плейбоя Павла?

— Я бы предпочел не вдалась в избыточные подробности прямо сейчас, министр, — вставил Филиппов. — Он был чертовски удивлен, что Шрамм упомянул «Метеоргаз», нефтяную компанию Казакова, являющуюся прикрытием его наркобизнеса. Однако Германия была тесно связана с Албанией, и, естественно, имела значительное присутствие на Балканах. Там, конечно же, были в курсе всех крупных проектов в регионе. Казаков был видной фигурой в международном бизнесе и международной преступности — конечно, в Германии будут начеку в связи со всем, во что он мог оказаться вовлечен. — Я хочу сказать то, что Россия стремиться к разработке нефтяных ресурсов Каспийского моря, что обеспечит Европу дешевой нефтью. Это будет большим благом для всех нас. Россия обеспечит этот проект на всех уровнях, и мы надеемся, что лидеры Европейского союза нам в этом помогут.

— Вы сейчас похожи на консультанта в магазине, херр Филиппов, — сказал Шрамм с нервным смешком. — Германия действительно ищет безопасный, стабильный и надежный источник энергии. Наша зависимость от Ближнего Востока нежелательна, однако это относительно дешевый и надежный…

— До тех пор, пока США сохраняют мир на Ближнем Востоке, — вставил Филиппов. — А что, если США уйдут оттуда, как ушли из Европы? Цена на нефть взлетит, а надежность поставок будет под большим вопросом. Германий нуждается в альтернативных источниках нефти, прямо здесь, в Европе, а не на Ближнем Востоке. И запасы в регионе Каспийского моря являются решением. Проблема в том, что предпримет Турция с ее транзитом через пролив Босфор, в случае какого-либо кризиса? Как вы будете получать эту нефть из Азии? Из Сирии? Из Израиля? А просуществуют ли они еще пять лет? А если единственным выходом станет вторжение в Турцию, чтобы обеспечить поставки нефти через Босфор?

В Бонне воцарилась длинная пауза. Филиппов уже собирался спросить у Шрамма, был ли тот еще на связи, когда министр иностранных дел Германии, наконец, ответил:

— Итак, удар по Албании не был ответным ударом, а был началом кампании по обеспечению строительства этого трубопровода в Европу?

— Я не могу прокомментировать случившееся сегодня утром, — повторил Филиппов. И действительно не мог — он понятия не имел о том, что случилось, не считая того, что самолет ДРЛО НАТО превратился в груду горящих на македонской земле обломков. Но от слов Шрамма его словно молнией ударило, принеся ясность. Секретный удар по Албании, чтобы обеспечить прокладку трубопровода? С Казакова сталось бы устроить нечто подобное.

— Что касается разрешений на прокладку трубопровода, мы не хотим кровопролития. Мы надеемся убедить соответствующие правительства стран южной Европы участвовать в этот важном и прибыльном деле.

— Я понял, без выражения сказал Шрамм. Любой мог осознать за его словами завуалированную угрозу. — Мы осудим это позже, министр Филиппов.

Филиппов повесил трубку, ощущая, что дышит и потеет, словно пробежал два километра спринтом.

— Что… Черт… Возьми… Случилось? — Крикнул он своему помощнику. — Что, черт возьми, сейчас было?

— Как мне показалось, — сказал помощник с улыбкой. — Вы только что заключили с Германией союз и соглашение о разделе Балкан, сэр.

— Но что насчет Албании? — Спросил Филиппов. — Что же произошло в Албании?

Помощник пожал плечами и сказал:

— Какая теперь разница, сэр?