Вокруг королевства и вдоль империи

МЫС ГНЕВА

Некоторые фантазии подготавливают нас к реальности. Горы Куиллис, остроконечные и крутобокие, словно сошли с иллюстраций к сказкам. В их необычности есть нечто театрально-неправдоподобное. Но мыс Гнева — Кейп-Рэс — на северо-западном побережье Шотландии обезоруживал воображение. Насколько мне показалось, это одно из тех мест, где любой путешественник чувствует себя первооткрывателем, испытывает иллюзию, будто до него этот пейзаж не был знаком человеческому взору. Таких уголков на свете немного. На мысу Гнева я ощутил, что после двухмесячных поисков пробился за цепь гор и пояс болот, чтобы узреть нечто невиданное. Оказывается, и в этом старинном, изученном вдоль и поперек королевстве есть свой затерянный берег! На мысу Гнева я был абсолютно счастлив. Даже его двусмысленное название пришлось мне по вкусу. Уезжать не хотелось.

Я вовсе не был единственной живой душой в округе: тут жили, кое-как сводя концы с концами, овцеводы и рыбаки, а на краю залива Болнакейл обитала община маргиналов, которые делали горшки и украшения, а также шили лоскутные одеяла. Попадались также туристы и рыболовы-любители; периодически надо мной пролетал бурый самолет и сбрасывал бомбы на один из пляжей у мыса Гнева, служивший армейским полигоном. Но в здешних просторах человек буквально растворялся, терялся на фоне пейзажа. Местные отличались скрытностью, а на чужих смотрели с опаской. Так иногда бывает в уголках, существующих за завесой тайны.

Со мной были приветливы лишь представители подлинного коренного населения — закаленные суровой жизнью горцы-хайлендеры, никак не отвечавшие всем известным мне стереотипным представлениям о шотландцах. Даже выговор у них был свой, непохожий на шотландский. Этакие белые вороны: народ учтивый, гостеприимный, трудолюбивый и веселый. Они воплощали в себе лучшие черты Шотландии: гордились своей культурой, не впадая в национализм политического толка. Без уверенности в себе такое невозможно. Кроме того, они отличались независимостью: низинные шотландцы, лоулендеры, называют их «упертыми» — «thrawn». Я испытал к ним уважение за чувство равенства, за пренебрежение сословными различиями, за то, как ласково они обращались со своими детьми и животными. Люди это были надежные и толерантные. Их ментальность не имела ничего общего со вздорными россказнями о волынках, спорранах и кровной вражде кланов, — всем, что сэр Вальтер Скотт возвел в культ шотландских горцев. Больше всего мне понравилась их самодостаточность. Кроме них, я не видал на побережье людей, которые не сидели бы на чужой шее.

Местность изобиловала горами. В промежутках — где долина, где болото. Каждая гора высилась на отшибе, не соединяясь с другими. Чтобы описать ландшафт, понадобилось бы поведать о каждой горе отдельно, ибо всякая была уникальна. Но почва не отличалась особым плодородием, овцы тут были мелкие, трава негустая, а на прогулках я непременно натыкался на останки: клочья шерсти, развевающиеся на костях, череп с оскаленными зубами.

— Глядите, — сказал мне пастух Стивен на одном из этих холмов.

Над нами кружила птица величиной с канюка.

— Серая ворона, — сказал Стивен. — Они на все способны. В таких местах — укрыться негде, до жилья много миль — они отыскивают ягненка и выклевывают ему глаза. Он сбивается с дороги, не может найти мать, слабеет. Потом вороны — а они все это время кружат над ним, терпения им не занимать — пикируют и разрывают его на части. Ужасные твари.

Стивен сказал, что ягнят губит не непогода, а хищные птицы: Климат тут холодный, но не чересчур. Зимы малоснежные; правда, бывают сильные ветра, а с востока обычно приходят бури с градом. На ветру непременно парили птицы — вороны и ястребы, чеканы, забавные кулики-сороки с длинными оранжевыми клювами и писклявыми голосами, жаворонки певчие, длинношеие хохлатые бакланы.

Пейзаж иногда казался зловещим, особенно в сырую погоду: на фоне серо-коричневых утесов белели бесчисленные раскиданные кости, а заросли вереска дрожали на ветру. Я сам удивился, что привольно чувствую себя в местах, где так мало деревьев — точнее, вообще их нет. Ландшафт был отнюдь не живописный, а запечатлеть его на фотографиях было практически невозможно. Местность потрясала своей пустынностью. Мерещилось, что ты на чужой планете. Иногда в пейзаже чувствовалось нечто дьявольское. Но благодаря всему вышеизложенному мыс Гнева мне понравился. Была и еще одна причина, самая основательная: я был рад там находиться, так как чувствовал себя в безопасности. Казалось, пейзаж — это страхолюдный монстр, обещавший мне свое покровительство: жить на мысу Гнева — все равно, что держать ручного дракона.