Вокруг королевства и вдоль империи

СТРАХ ПОЛЕТА

Некоторые китайские поезда ужасны. За двенадцать месяцев странствий, прокатившись на четырех десятках составов, я не видел ни одного чистого туалета ни в одном вагоне — везде было насвинячено. Радио по восемнадцать часов в день гремело, лязгало и читало нотации — то был рудимент эпохи лозунгов Председателя Мао. Среди проводников попадались настоящие тираны, а безумная толкучка в вагоне-ресторане часто не стоила еды, за которую там буквально дрались. Но были и плюсы — милосердный проводник, порой — хороший обед или удобная полка; путешествие по железной дороге было лотереей, в которую иногда удавалось выиграть; но даже в поездах, где все шло наперекосяк, обязательно имелся громадный термос с горячей водой для чая.

Но все аргументы против железных порог, какие я только мог измыслить, блекли перед ужасами китайского воздушного транспорта. С последними я ознакомился на личном опыте, хотя и в щадящих дозах, когда летел из Урумчи в Ланьчжоу. Самолетом я решил воспользоваться, так как не видел смысла возвращаться на «Железном Петухе» в обратном направлении, по тому же маршруту.

В аэропорт велели приехать за три часа до вылета — то есть, в семь утра. А рейс задержали на пять часов — то есть, взлетели мы в три часа пополудни. То был старый русский реактивный самолет. Его металлическая обшивка, сморщенная, надтреснутая, походила на фольгу смятой сигаретной пачки. Промежутки между креслами были так узки, что коленки у меня заныли, а ступни затекли. Все места были заняты, а каждый пассажир был навьючен, как вол — в смысле, ручным багажом. С полок над сиденьями сваливались громадные тюки — хорошо, никому голову не проломили. Еще до того, как самолет оторвался от земли, люди начали тихо блевать какой-то водянистой жижей, опустив головы и сложив руки с торжественным, молитвенным видом — такова обычная поза китайца, которого тошнит. Через два часа нам раздали конверты с тремя карамельками, жевательной резинкой и тремя липкими мармеладками. Была еще почти призрачная черная прядка сушеной говядины (на вид — пакля, на вкус — гнилая веревка), завернутая в целлофан, а в придачу ко всему этому — очень оптимистично со стороны китайцев — зубочистка. Еще через два часа по салону прошла девушка с подносом, одетая в старинную форму почтальона. Подумав, что это какая-то более основательная еда, я схватил с подноса небольшой пакетик. В нем оказался брелок. Первое время в самолете было очень жарко, а потом так похолодало, что изо ртов валил пар. Самолет поскрипывал, как шхуна, идущая под всеми парусами. Прошло еще два часа. «Я спятил», — сказал я себе. Прозвучало объявление — какой-то булькающий голос о заходе на посадку. В этот момент все, кого не тошнило, повскакали и начали стаскивать с полок свои тюки; они оставались стоять, толкаясь, шатаясь и невразумительно жалуясь — пропуская мимо ушей все требования сесть и пристегнуться, — покуда самолет подпрыгнул, продемонстрировал трюк «езда на заднем колесе» на посадочной полосе и, припадая на одно крыло, докатился до терминала в Ланьчжоу. «Больше — никогда!» — сказал я себе.