Вокруг королевства и вдоль империи

МОНГОЛЫ

Монголы дошли до восточных рубежей Китая. Доскакали до Афганистана. Потом до Польши. Ограбили Москву, Варшаву и Вену. Они пользовались стременами — собственно, они и привезли стремя в Европу (а благодаря стременам стали возможны поединки понарошку, а с таких поединков — турниров — наверно, и начался «золотой век рыцарства»). Монголы странствовали верхом в любой сезон, и их походы длились по несколько лет. Русские прекращали свои военные кампании на зиму, но монголы не спешивали коней — шли по снегу дальше, вербовали новые отряды. Изобрели остроумную тактику зимних набегов: выжидали, пока реки замерзнут, и шли по льду. Благодаря этому им удавалось пробираться куда угодно и застигать противника врасплох. Выносливые и терпеливые, к 1280 году они покорили полмира.

Но они знали, что такое страх; созерцая эти бескрайние открытые пространства, легко себе представляешь, что именно их пугало. Они панически боялись грома и молнии. Здесь, в степях, от молнии так легко погибнуть! Когда начиналась гроза, они прятались в своих шатрах и забивались под целые штабеля покрывал из черного войлока. Если среди них были чужаки, таковых выгоняли из шатра наружу, чтобы не принесли несчастья. Они не употребляли в пищу животных, убитых молнией, — не рисковали даже приближаться к ним. Даже в ясную погоду шарахались от всего, что может стать проводником небесного электричества; одной из их целей в жизни, наряду с грабежом, мародерством и присвоением чужого добра, было умиротворение молнии.

Пока я смотрел на эти пустоши с низкими холмами, вдали материализовался город Улан-Батор, а в поле зрения Шоссе с запыленными автобусами и грузовиками. На первый взгляд город показался мне военной базой, и это впечатление так и не развеялось. Всякий многоэтажный жилой дом походил на казарму, всякая автостоянка на автопарк, а любая улица города выглядела так, словно ее спроектировали для парадов. Собственно, среди автомобилей преобладали советские военные машины. Здания были обнесены заборами. Заборы самых важных зданий венчала колючая проволока. Циник сравнил бы этот город с тюрьмой, но тогда монголы показались бы на редкость жизнерадостными узниками — жители были моложавы, хорошо одеты, раскормлены, краснощеки. Они носили перчатки и сапоги; в этих бурых землях они предпочитали яркие цвета — вполне типично выглядел старик в красной шапке, фиолетовом пальто, похожем по фасону на сюртук, и голубых брюках, заправленных в разноцветные сапоги. Поэтому русские — не только военные, но и гражданские, — в Улан-Баторе сразу бросались в глаза. Говоря, что город походил на военную базу, я должен уточнить, что база это была бы не монгольская, а определенно русская. Улан-Батор мало отличался от военных баз, которые я до того повидал в Центральной Азии. Эти большие унылые поселки после Иркутска попадались нам то и дело: казармы, «тарелки» радаров, неприступные заграждения, артиллерийские батареи, свалки отстрелянных гильз, а курганы — наверняка ракетные шахты.

Гостиница с голыми стенами пропахла бараньим жиром. То был запах Улан-Батора, местная атмосфера. Баранина фигурировала бы в меню, если бы меню тут существовало. Ее подавали на завтрак, обед и ужин — сплошная баранина с картошкой. Правда, баранина была хрящеватая, а картошка холодная. Монголы умели готовить еду так, чтобы сделать ее противной или несъедобной. Они умудрялись превратить в помои самое безобидное блюдо, подавая его холодным, или посыпая дикой морковью, или украшая отрубленным ухом козы. Я специально прошелся по продуктовым магазинам — просто смотрел, что есть в наличии. Увидел толстые черные сардельки, чахлую картошку и свеклу, дикую морковь, миски с мелко порезанными листьями капусты, полные тазики желтых козьих ушей, куски баранины с душком и куриные ноги. Самое аппетитное, что я заметил, на поверку оказалось коричневыми брусками хозяйственного мыла без обертки, которые лежали в огромном ящике.