Волд Аскер и симфония дальнего космоса

Глава 8. Смертоносная планета

Я вошел в учебный класс и подошел к доске с развешанными плакатами. В классе сидело более двух десятков инопланетников в самых разнообразных скафандрах. Рост курсантов варьировался от полуметра до двух с половиной метров.

Стоунсенс тоже был здесь, что было очень странно. Насколько я понял, в моей группе должны быть только существа с кислородных планет. Судя по тому, что на нем висел плакат "устройство топливной системы самолета", он сыграл с обслуживающим персоналом в свою любимую игру "я — скульптура". Ну и ладно, пока мы все в скафандрах, пусть стоит.

Вечером, когда я обдумывал выступление, всё казалось простым и понятным, но теперь, когда я увидел десятки устремленных на меня пар, троек и десятков глаз, все слова разом вылетели из головы. Захотелось сказать что-нибудь такое хорошее и умное, чтобы все сразу поняли, какая хорошая и красивая планета Земля. Я много раз слышал о том, что выступать перед публикой тяжело. Но я не представлял, что настолько! Терпеть не могу, когда внутри меня что-то не слушается.

Офицер из косморазведки представил меня на десяти различных языках. Покаркав, посвистев и потанцевав вариацию на тему танца с саблями (и как они умудряются знать столько языков?), он удалился в герметичный блок. Оттуда он будет наблюдать за нашим занятием, на случай возникновения непредвиденных проблем.

Я с отчаянием посмотрел на экран своего коммуникатора с планом занятия. Первым пунктом значилось "о планете".

— Мы называемся "люди". Мы живем на планете Земля-1, — начал я своё выступление. Курсанты послушно записали эту информацию в конспекты. Кое-кто начал зарисовывать мой вид.

— Наша планета разнообразная и прекрасная. Большую часть её занимают океаны воды. Летом температура доходит до +40, а местами и до +50 градусов. Если ходить без одежды, то кожа может обгореть, а голова перегреться, и потеряешь сознание. Зимой вода замерзает, а температура опускается до минус 30, а местами и до минус 50 градусов. Если ходить без одежды, то можно замерзнуть за несколько минут. У нас небо голубое, а не красновато — чёрное, как здесь, и по нему плывут облака. Из облаков бывают дожди, а иногда падает град. Это такие куски льда, они бывают крупными, до нескольких сантиметров. Летом часто бывают грозы, это когда из облаков разряжается скопившееся электричество. Если попасть под такую молнию, то она может испепелить. Иногда случается сильный ветер, до 200 километров в час. Иногда он даже сносит крыши, вырывает деревья и опрокидывает дома.

— Смертоносная планета, — прокомментировало с третье парты существо с огромным контейнером для крыльев за спиной. Насколько я помнил по определителю, это существо большую часть жизни проводило в полете, удерживаясь в воздухе за счет подъемной силы мешка с горячим воздухом. Мороз, дождь или град и правда убили бы его.

— И совсем она не смертоносная, — обиделся я за свою планету, — есть места, где почти весь год постоянная теплая температура, только мне там не нравится, там жарко и много насекомых… но я о них потом расскажу.

Следующим пунктом моего плана был рассказ о еде.

— Основу нашей жизни составляет еда из растений и животных…

— Что он такое говорит? — услышал я голос старшего из земных психологов в правом наушнике, — основу нашей жизни составляет поиск справедливости и порядка!

В правый наушник у меня был выведен звук из бокса психологов, а в левый — из бокса наблюдавшего за нами офицера косморазведки. Я подумал, что это была не самая лучшая идея.

— Растения под солнцем создают питательные вещества, их едят животные, а мы едим и растения, и животных, — я подошел к плакату, на котором девушки нарисовали деревенскую идиллию, и описал, кого и как мы едим. Боюсь, я немного увлекся, описывая блюда из мяса. Что поделать? Я долгие годы питался одними консервами.

Сидящее на первой парте существо с овечьей мордой заметно заёрзало.

— Мы не едим разумных существ, — успокоил я его.

— Да, но ты же сказал, что коровы и лошади понимают команды, — просигналил мне жестами вопрос кентавр с задней парты.

— Они не понимают речь, они понимают только… символы.

— А чем тогда мы отличаемся?

Этот вопрос поставил меня в тупик. И как на него ответить? Чем мы, правда, отличаемся? У сторожа в моем детском саду была собака, овчарка, так она прекрасно понимала много слов, и "свои", и "нельзя", и "перестань облизывать ребенка". А это, между прочим, абстрактные понятия. Чем человек отличается от животного? Простой вопрос, а почему я не могу дать на него такой же простой ответ? Вроде всё понятно, а слова не подобрать. Надо будет подумать об этом сегодня вечером. Сяду и додумаюсь! Терпеть не могу, когда невозможно выразить словами такие простые и понятные вещи!

— Ну, вы умные, а они нет.

— А кто же будет решать, кто достаточно умён, а кто нет? — спросил овцемордый с передней парты, — у меня в подчинении была рота, так половине из них прикажешь одно, а они делают совсем другое.

Когда коммуникатор вывел перевод на доску, весь класс начал выражать чувства. Кто хрюкал, кто менял цвет, а кто трясся. Просто практическая работа на тему "изъявление чувств инопланетниками". Очевидно, указанная проблема была знакома всем разумным расам.

"Издевается", — подумал я об овцемордом и перешел к описанию дикой природы.

— Это львы, тигры, волки и леопарды, они очень ловкие и быстрые. Они едят всех крупных животных, в том числе копытных и овец, — сказал я и посмотрел на умника с овечьей мордашкой, — а иногда нападают и на людей. А это слоны, жирафы, буйволы, олени и другие копытные, а вот это разные грызуны. Они никого не едят, только растения, но крупные животные могут человека затоптать или забодать. Рядом с животными девочки изобразили для масштаба фигуру человека. Инопланетный народ сравнил размеры животных со своими и проникся к природе Земли должным уважением.

— Как же вы там живете? — ужаснулся инопланетник со второй парты, небольшое существо в виде белки — летяги, — наверно, страшно выходить из гнезда, когда под ним ждут тигры и коровы? Наверно, вы всю жизнь на деревьях проводите?

— Да, в некотором роде, деревья эти "небоскребы" называются, некоторые люди из них никогда не выходят, я вам о них потом расскажу. Не думайте так, будто у нас везде хищники, я их за всю жизнь ни разу не видел, а коровы у нас мирные, они даже по деревням без присмотра ходят и совершенно безопасны.

Инопланетный народ представил себе стадо коров и моим словам о безопасности явно не поверил.

Я перешел к плакату, изображавшему мужчину и женщину. В качестве мужчины красовалась моя фотография, причём с разрезанным животом.

— Вот это наш вид, Homo sapiens. Это руки, ноги. Это глаза, мы ими смотрим. Уши… Нос… Это рот, мы им говорим и едим.

— А почему такой маленький? Ты говорил, что ешь коров, а корова туда не поместится? — снова подала голос летяга.

Как можно такого не понимать? Неужели она никогда не видела, как кто-нибудь что-нибудь откусывает?

— Я не целиком заглатываю, я по кусочкам откусываю. У меня для этого во рту специальное устройство есть, называется "зубы", — и я продемонстрировал означенное устройство. Лучше бы я этого не делал.

Половина класса охнула, представив себя на месте убегающей коровы, от которой я на ходу откусываю куски. Меня начала раздражать их тупость.

— Повторяю ещё раз, — рявкнул я, — я ничего не откусываю от своих друзей, коллег и вообще ни от кого, кроме животных, предназначенных в пищу! И только в количествах, необходимых для удовлетворения голода!

— Нашли чего пугаться! — решило заступиться за меня существо с крокодильей мордой, сидевшее сразу за овцемордым, — посмотрите на мои зубы! И я тоже просто так ни на кого не кидаюсь! — и оно обнажило свои зубы. Два ряда прекрасных акульих зубов числом не менее сотни в каждом теснились у него во рту. Эти огромные, острые зубы просто зачаровывали своим кровожадным видом. Тут даже мне стало страшно. На несколько секунд воцарилось общее молчание. Пришлось мысленно дать себе пинка и напомнить, что я всю жизнь прожил рядом с зубастыми товарищами, и никто из них меня не кусал.

— А как живет корова после того, как ты ей откусишь, например, ногу? — раздался очередной вопрос.

— Она не живет. Мы собираемся вместе, разрезаем её на куски и съедаем. Как может быть иначе?

— Что, и голову? — поразилась летяга, — Так вы что, совсем прекращаете их жизнь? Какой ужас! Мы тоже ловим животных, но мы просто высасываем запас питательных веществ, а потом отпускаем их пастись дольше.

Мой ответ был развернутым и красноречивым.

— Э-м-мы, — промычал я, не в силах изобрести что-нибудь связное. Что сказать существам, которые даже не знакомы с понятием убийства? Интересно, что они скажут, когда дело дойдет до огневой подготовки?

— А как же без того, чтобы не отгрызть противнику голову? — удивился крокодилоголовый, — Никакого ощущения остроты жизни?

Овцемордый встал и молча пересел от нас подальше.

Ища спасения из неловкой ситуации, я посмотрел на план занятия. Следующим пунктом значилось "о размножении".

— Э-э, а вот этот агрегат предназначен для размножения. Когда я вставляю его женщине, по нему проходят клетки, которые потом вырастают внутри женщины в жизнеспособное существо. Когда оно достигает размеров примерно в мой локоть, оно выходит оттуда.

Теперь уже потрясённо молчал весь класс. Мне на секунду показалось, что вокруг меня образовался круг отчуждения. Сквозь гробовое молчание прорезался тоненький голосочек, который коммуникатор перевёл таким же тоненьким голоском:

— А у вас ещё есть другие существа, которые так размножаются?

— Да, почти все, только у птиц и других простых животных рождается не живое существо, а яйца, которые они потом греют своим телом или закапывают в горячий песок. По прошествии некоторого времени из них выходят маленькие живые существа. Эти яйца мы, кстати, тоже едим.

— А женщина после этого умирает? — этот вопрос задали одновременно несколько курсантов.

— Очень редко.

— Что-то этот агрегат маловат для такого дела, — выразило сомнение небольшое, сантиметров 70, существо с первой парты.

Я оскорбился. Мое оскорбление имело тем больше оснований, что на рисунке был изображен я.

— И ничуть не маловат! Это он в сложенном состоянии. При использовании он становится вот таким, — я изобразил руками размер, — а у некоторых рекордсменов он бывает до сорока сантиметров, вот такой.

Малорослые существа с передних парт замолчали ещё более потрясенно. В левом наушнике раздался глухой стук. Это в гермобоксе офицер косморазведки почему-то свалился со стула.

— А у вас период размножения весь год или часть года?

— Всё время.

— А у вас нет таких существ, которые живут всю жизнь в чужом теле? — прервал молчание чей-то вопрос текстовым сообщением.

— Ну, в общем есть… Бывают микробы и вирусы, а бывают глисты и паразиты… Против них применяют разные лекарства. А ещё, — тут ко мне пришло вдохновение, и меня понесло, — а ещё бывают такие мухи, оводы, они высаживают в тело свои личинки, и те там живут, а потом выходят наружу и превращаются в новых оводов, а ещё бывают комары и слепни, они маленькие, но налетают большими группами и пьют кровь, а ещё в южных странах бывают такие жучки, они залезают в носоглотку и выедают её полностью, а ещё там бывают летучие мыши — вампиры, которые могут пить кровь, а вы и не заметите этого.

Молчание в классе стало ещё глубже, хотя, казалось бы, глубже уже было некуда. В левом наушнике раздался всхлип. Я посмотрел на офицера за бронестеклом. Тот, хихикая, опять сползал со стула на пол. Похоже на то, что я войду в легенды.

— А ты не будешь в нас этот агрегат втыкать? — спросил крокодилообразный. Я почувствовал неладное.

— Пожалуйста, вы, прочитайте мне ваши записи, — попросил я ближайшего курсанта. Краткий смысл того, что он записал, сводился к тому, что на Земле жить невозможно, поскольку там всё время идут дожди, ураганы и засухи, там толпами летают комары с вампирами и выпивают всю кровь (приписка — ходить только в скафандре), люди там сидят на деревьях, которые называются небоскребы, и боятся сойти, так как под деревьями бродят голодные коровы с тиграми для того, чтобы загрызть людей. Впрочем, люди всё же самые страшные животные, поскольку они ловят животных и съедают, а кого не съедают, в того подсаживают свой зародыш, который потом выходит и иногда даже убивает носителя. Особо было отмечено, что чаще всего такой жертвой оказывается другой разумный вид, чуть пониже и послабее человека, и без агрегата размножения.

Когда он закончил читать, а коммуникатор переводить, я взглянул на класс. Судя по общему молчанию и десяткам устремленных на меня пар, троек и десятков глаз, все остальные были с ним согласны.

— Вы меня неправильно поняли, — мрачно сказал я и принялся объяснять с начала. Объяснения потребовали привлечения видеофильмов и заняли больше времени, чем сам рассказ. Кое-как мы дохромали до общественного устройства и воспитания детей.

— А что такое воспитание? — тут же переспросили меня.

— Воспитание — это когда ребенка наказывают за то, что он сделал что-то плохое, — недоуменно ответил я. Ну как это-то не понимать?

Мой ответ вызвал шквал новых вопросов:

— Что такое плохо? Зачем наказывать? Кто наказывает?

Что такое плохо? Как объяснить тем, кто никогда не жил в большом обществе, что такое хорошо и что такое плохо? Вроде бы очевидные вещи, но я вдруг понял, что и тут не могу сказать ничего конкретного. Надо будет об этом подумать… сегодня вечером.

— Плохо — это когда ребенок нарушает общие правила, или делает опасное для себя. Например, переходит улицы на красный свет, или еду у другого отнимает, или игрушки. Если за детьми не смотреть, то они могут и грязи наесться.

— А зачем наказывать за то, что он отнимает еду? — удивилось существо с крокодильей мордой, — Тот, кто сильнее и сможет отнять еду у всех, станет самым успешным, и за это надо хвалить.

— А почему дети едят грязь, вы что, не даёте им еды? — спросило молчавшее существо сферообразной формы с заднего ряда.

— Еды у них достаточно, дети, они такие, могут попробовать её просто из любопытства.

— Наказания? Какой ужас, — в очередной раз ужаснулась летяга, — А мы своих детей не наказываем. Мы заводим детей для того, чтобы поделиться с ними разными радостями, а также мастерством фигурного полета. Они как-то и не балуются. А грязь они у нас сами не едят. Она же невкусная…

Я открыл рот и закрыл. Попробуй объяснить тому, кто всю жизнь прожил в дупле, что такое ребенок среди грязи мегополиса, или что такое дошкольник среди стиральных порошков в жилом блоке. Помню, какая паника случилась в моем детском саду, когда двое шестилеток на спор наелись хлорки…

— После детского сада дети у нас попадают в школу, — и я показал на рисунок, где учительница показывала детям на доске буквы, — уроки идут по пять — шесть часов, это примерно полдня.

— А что, ваши дети могут сидеть неподвижно так долго? — не унималась летяга, — А если им захочется побегать, или их заинтересует что-то другое?

— Их накажут. У нас мало времени, а детей надо научить множеству наук, и математике, и физике. Нам нужны хорошие специалисты, а не люди, которые бродят без толка… У нас есть такая школа, и потому, возможно, и получилось так, что это мы прилетели к вам, а не вы к нам.

На этот раз все промолчали.

— Давайте лучше я расскажу вам о нашем общественном устройстве. Раньше у нас было много непорядков, войн и страданий. Теперь у нас уже много сотен лет единое всепланетное правительство, которое следит за общественным благополучием. Мы все живем в единой правовой системе. Специальные органы строго наказывают тех, кто нарушает законы и пытается получить больше, чем другие. Для этого у нас по всей планете действует единая компьютерная система, которая каждый месяц сравнивает наши расходы с нашими доходами. Если человек тратит больше, чем положено, значит, он где-то обворовывает других. Его ловят и наказывают.

— У нас все получают одинаково. Немного, зато всем хватает и никому не обидно. Этот объём называется Гарантированный Минимум Счастья. Все ходят на работу по шесть часов. Тех, кто не ходит, тоже ловят и наказывают, чтобы они от голода и безделья не начали вредить другим.

— А кто мешает этим специальным органам ловить и наказывать тех, кто не преступник? — прозвучал ещё один неожиданный вопрос.

"А кто им мешает? — подумал я, — А никто им не мешает".

Человек, который пошел в судейские или в полицию, сразу приобретает намного больше возможностей, чем рядовой потребитель ГМС. Я с детства слышал множество историй про то, как полицейские отбирали у людей талоны на спиртное или принуждали женщин к сексу без ГМС-талона, или про то, как судейские принуждали убийц и хулиганов брать на себя их покупки, в обмен на прекращение уголовного дела (наказание за превышение ГМС меньше, чем за злостное хулиганство). На них, как правило, никто не жаловался. Но инопланетникам говорить об этом явно не стоило.

— У нас эти органы разделены на три структуры: розыск, судьи и прокуратура. Они должны следить друг за другом. За ними должны следить выборные мэры — начальники городов. Если мэр плохо следит за своей полицией, то его переизбирают, а на его место выбирают другого человека, — ответил я, а сам подумал, что что-то я ни разу не слышал про мэра, смещенного до окончания срока. Зато про то, как исчезают в направлении начальства предметы искусства, сделанные людьми из подручных материалов, слышал неоднократно.

В классе опять установилось глубокое молчание. Я понял, что опять будут необходимы объяснения.

— А каких же тогда размеров эта ваша единая правовая система, если вы все в ней помещаетесь? — задало вопрос маленькое, незаметное существо, сидевшее на первой парте. До этого оно молча конспектировало весь наш бред. Оно было в скафандре земного производства, и только когда оно подняло голову, я отметил, что у него огромные глаза, в пол-лица. Оно немного посмущалось и добавило:

— У нас, например, глава племени может проконтролировать справедливый дележ только среди тех, кто сидит с ним на одном дереве, но не больше. А ваша система — это такое большое, до неба, здание, да? Нам показывали фотографии ваши первые люди. А что тогда будет, если из него выйти?

О, Великий Космос! Дай терпения мне, сидящему на ветке единой правовой системы!

— Это не здание, это единые законы плюс передача информации о тебе в единый центр. Вы, прошу вас, — обратился я к крылатому, — прочитайте то, что записали про общественное устройство на Земле-1.

Крылатый курсант послушно встал и начал читать:

— Земляне с детства приучают детей к тому, что за ними всегда следят, и при малейшем отклонении от предписанного поведения они будут наказаны. Маленьких землян с детства учат разным наукам и умениям, но запрещают радоваться. Когда они вырастают, они всё свое время тратят на производство вещей. Тех, кто не хочет тратить всё свое время на производство вещей, ловят, и им делают больно. Уйти от поимки невозможно, так как информация распространяется по всем обжитым местам. Изменить порядок невозможно, так как общественные организации запрещены. Всё, — он закончил и посмотрел на меня.

Меня затопила волна возмущения, побуждая резко ответить на эту наглую издевку. Затопила и отхлынула. Я вдруг понял, что крылатый инопланетник в нескольких словах очень удачно сформулировал то, что мне больше всего не нравилось в земной жизни, то, от чего я в итоге сбежал в космос. Пожалуй, что он прав. Во что превратились мои друзья детства? Полное отсутствие необходимости думать о сути происходящего вокруг превратило их в чудовищ, в существ, лишенных главной человеческой черты — понимания смысла своих действий. Почему-то вспомнился Алекс, то, как он незадолго до моего отлета со смехом рассказывал историю одной попойки. Они тогда упились так, что почти потеряли контроль над собою. Наибольшее веселье у него вызывала история одной девушки, которую поимел один парнишка из их компании за то время, пока её тошнило через перила. Она так удобно через них перегибалась (дело происходило в загородном доме отдыха), а он как раз возвращался из туалета и не смог пройти мимо. Самый смех у Алекса вызывал тот момент, что она так и не получила положенного ей за секс ГМС-талона. Наутро никто не признался, а ей спьяну было не до того. У меня эта истории вызвала омерзение. Все остальные весело смеялись.

Через минуту я осознал, что стою, открывая и закрывая рот, отказываясь от разных вариантов ответа, и ничего не говорю. Летун стоял с конспектом в руке и смотрел на меня.

— Про всепланетную систему наказаний… Это не так уж и плохо. В истории нашей планеты бывали длительные периоды, когда отдельные народы пользовались своей относительной недоступностью и делали плохо другим народам. Думаю, вам не понравилась бы, если бы вас уволокли на веревке в далекие края выполнять самую чёрную работу за минимальную еду? Сейчас у нас такого нет. И мы совсем не всё время тратим на производство вещей. У нас бывают и праздники, и игры, и танцы, и музыка. Зимой мы катаемся на коньках и лыжах, а летом на лодках. Некоторые катаются на планерах и самолетах.

Услышав про игры, инопланетный народ слегка оттаял, а при упоминании о самолетах был проявлен живейший интерес. Даже те виды, которые летали сами по себе, летающую машину воспринимали как нечто чудесное. Тут уже я не понимал их. Бедные дети видели возможность порулить летающей машиной и не хотели видеть того, что она требует не только "мероприятий по обеспечению надёжности и безотказности", но и "регламентных работ по обслуживанию систем и приборов", не говоря уже о "производственном цикле по разработке, производству и утилизации изделия".

Тяжелее всего оказалось объяснить понятие праздника. Большинство курсантов происходили из таких миров, где они делали каждый день всё, что им захочется, а еда сама падала в руки по мере созревания.

Под конец они добили меня двумя вопросами.

Первый был про цвет моего лица. Я и сам чувствовал, что лицо у меня горит от сплошного стресса (попробуйте три часа подряд постоянно чувствовать себя дураком), и не стал ничего объяснять. Просто сказал, что это от радости встречи с ними.

Второй вопрос задал небольшой кентавр, когда все уже расходились. Смущаясь и застенчиво виляя огромной кормой, он спросил, обязательно ли делать рассечение живота, как это показано у меня на картинке, а то "это будет больно и заживать будет долго". Я отбил вслед уходящим курсантам сообщение о том, что резать себя не надо, достаточно картинки, и выпал в осадок.

Из состояния прострации меня вывело понимание того, что меня ругают. Вся банда надсмотрщиков, что вечно торчит за спиной у честных вояк, набилась в учебный класс и ругала меня. Психологи ругали меня за то, что я плохо описал движущий человеком мир высоких чувств. Исследователи научного сектора были недовольны тем, что я слабо описал технологическую мощь Земли. Космопсихологи были в страхе от того, что некоторые из их нежных подопечных получат слишком сильный стресс от моих страшилок. Идеологи были недовольны тем, как я описал прелести ГМС и политического устройства. Военная разведка была недовольна тем, что я слишком много рассказал об уязвимых местах землян. И только сопровождавший мое выступление офицер из косморазведки смеялся и был мною доволен.

— Молодец, — сказал он, — ты даже не довел их до желания убить тебя. Такое не всякому удается.

Военной разведке возразили ученые, которые доказывали, что нужно знать друг о друге как можно больше для предотвращения недопонимания. С космопсихологами сцепились психологи, доказывая, что для человека чужая жизнь может быть слишком большим стрессом. О том, каково было мне защищать честь Земли перед этой бандой инопланетных издёвщиков, никто и не подумал. Потом научный сектор сцепился с космопсихологами, а потом они все вместе — с военной разведкой. Судя по темам обсуждения и по аргументам, которые они выдвигали, это было продолжение какого-то давнего спора. Я понял, что они образовали самодостаточную систему, и, отпросившись у офицера косморазведки (он считался старшим в этой операции), потихоньку ускользнул. Моего ухода никто не заметил.

Несмотря на бурный день, уснуть вечером оказалось непросто. Вопросы, казавшиеся такими легкими, никак не находили ответов.

Чем человек отличается от животного? Ответ казался очевидным, но никак не хотел помещаться в слова.

Что такое плохо? Как объяснить это словами? А ведь нам за это воевать.

Что такое воспитание? До сих пор я думал, что оно неотделимо от наказаний, но теперь подумал, что там, где нам было интересно, мы учились намного быстрее, чем в школе. В авиамодельном кружке, например, мы за то же время осваивали гораздо больше понятий, чем на занятиях в школе.

И, наконец, что означает установленный мною факт того, что чувства могут передаваться от одного разумного существа к другому, по неизвестному мне каналу передачи информации? Это значит, что может передаваться и вся информация о моей сути. А что мы есть, как не память о самих себе?

Переполненный нерешенными вопросами, я долго ворочался на койке госпитального отсека. В конце концов, я сел, включил коммуникатор и попытался написать правила о том, что такое хорошо и плохо. Ничего не получилось. Мысли разбегались и не поддавались никакому упорядочиванию.

Медицинский автомат зафиксировал беспокойство и новые сутки начались с того, что мне вкатили лошадиную дозу успокоительного.