Волошский укроп

IX

На обоих адресах сыщиков встретили рыдающие женщины. Сестра Милорада проплакала битый час, припав к груди кавалергарда. Из ее сбивчивых объяснений сложилась такая история.

Сразу после полудня городовой вернулся с дежурства и потребовал закуски. Потому что очень желал выпить — за праздник, за здоровье, да мало ли еще за что: душа просит, понимаешь, Ксенька? Пока сестрица собирала на стол, Милорад заварил себе настой из какой-то травы, он уже два месяца так лечится, говорит — от желудка хорошо помогает. Раньше бывало водки хряпнет и с первой же рюмки корчится, криком кричит — нутряная грызь покою не дает. А от травы этой полегчало, теперь может и три рюмки употребить, без корчей желудочных.

Но в этот раз вышло по-старому. Охнул, скатился со стула, вроде сказать что-то хотел, да кровь горлом пошла. Девушка бросилась к соседям за помощью, прибежали, а он уж и не дышит. Доконала, видать, хвороба. Дохтур? Не звали. Стыдно сказать, да денег нет, чтоб дохтуров оплачивать… Нет, чужих людей в доме вообще не было. Траву подменить? Точно не могли, брат ее всегда с собой носил, в кармане. Слишком дорого обходится, говорил, чтоб где попало бросать. Да и не бывает никакого ущерба от этих настоев, всегда одна только польза. Вернее всего, что выпил водки он где-то прежде, по пути с дежурства. Вот из-за нее, проклятой, и окочурился…

Вдову Паланину в это же время оплакивали две пожилые женщины — кухарка с горничной, и юная племянница Светлана. Мите пришлось выслушать полное жизнеописание Агриппины Саввичны, урожденной Демидовой. Про детство ее на Урале, где чудом не расшиблась, упавши в заброшенный рудник. Потом еще про сватовство почтенного купца из Царицына и первые годы семейной жизни, омраченные постоянными загулами мужа. Рассказали про переезд в Москву, где супруг то ли прикупил, то ли забрал за долги по векселю две мануфактуры. А спустя всего месяц, волею Божьей, овдовела голубушка наша, осталась одна-одинешенька. Так десять лет и прожила, в достатке и покое. Теперь же и ее прибрал, в праздничный день — добрая это примета: кто на Троицу помрет, сразу в рай попадет…

— Ничего доброго в смерти нет и быть не может. Она всегда зло, хотя и неизбежное, — оборвал причитания Мармеладов, войдя в комнату. — А смерть г-жи Паланиной так и вовсе плохая примета. Для убийцы. Потому что теперь-то мы его точно поймаем.

Он успел осмотреть дом и нашел лист бумаги, с виду такой же, как тот, на коем писано упреждение для обер-полицмейстера. Только этот был свернут конусом, с защипом на конце, а внутри обнаружились душистые мохнатые листочки.

— По какой надобности ваша тетушка пила отвар фенхеля? — обратился сыщик к безутешной племяннице. — От бессонницы, надо полагать?

Та кивнула, не выказав никаких эмоций по поводу прозорливости Мармеладова, столь глубока была ее печаль. А вот служанки зашептались, округляя глаза и рты от удивления.

— В котором часу доктор навещал г-жу Паланину? Судя по свежести листьев, это произошло сегодня.

— Доктор? — переспросила девушка. — Что вы, милостивый государь, Агриппина Саввична с докторами дел не имела и не допускала их присутствия. Только травницам доверяла себя врачевать.

— А листья еще поутру принесла, — встряла в разговор кухарка, которой тоже хотела произвести впечатление своей осведомленностью, пусть и в незначительных деталях. — Каждое воскресенье привозила, уж незнамо откудова, эт» барыня нам допереж не сообщала, а теперь уж и подавно не скажет-то…

Горничная кивнула задумчиво, подтверждая ее слова:

— Ой, ды прямо тряслась над травой этой душистой. Никому не позволяла даже дотрагиваться, сама кипятком заваривала и настаивала под иконами. Говорила, заговоренные они, листья-то эти самые. Магия на них, — тут все женщины осенили себя крестом, а кухарка при этом еще и прибавила: «чур меня!» — Не знаю, что там за ворожба, а только помогали настои: спала от них как медведь в берлоге. Правда, на целую неделю их не хватало, с пятницы в ночь уже ворочалась, а с субботы и вовсе глаз не смыкала — все охала да кларет пила.

— Какая ты, Марфа, языкатая стала, — в голосе племянницы, а судя по всему еще и наследницы купчихи, прорезались гневные хозяйские нотки. — Брешешь все. Ведь люди не так поймут, решат, что Агриппина Саввична и впрямь пьянствовала. А она всего-то три глотка, на сон грядущий. Ну, может и с утра немного, для бодрости. Ничего дурного в том не было!

Горничная зажала рот ладонью и обиженно отвернулась.

На прощание Митя, в который уж раз, выразил сожаления по поводу безвременной и столь трагичной кончины почтенной купчихи. Спускаясь с высокого крыльца, сверился с часами — без четверти шесть.

— Как раз успеем перехватить доктора до ужина!

— Лучше после, — возразил Мармеладов. — Сытый человек более склонен к пространным разговорам, а нам г-на Быковского нужно о многом расспросить. Только во время долгой беседы можно поймать человека на лжи. Если в пять минут ты ни разу себя не выдашь, то уж за час — однозначно, не удержишься.

— Так он тебе все и выложит, — усомнился почтмейстер. — А ну как вообще не захочет говорить? Или, еще хуже, сбежит до нашего прихода. Вдруг его служанка предупредила? Поспешим, братец!

Митя, морщась и вздыхая, перешел на быструю рысь, но приятель придержал его за плечо.

— Тише, тише! Незачем спешить и наживать себе колотье в боку. Ведь, если вдуматься… Для чего доктор похитил девочку? А потом прислал письмо обер-полицмейстеру? По мне, так этот шпион не прочь озвучить свои условия. Помнишь, приписку «О выкупе условимся отдельно»? Так почему не сейчас? Увидишь, когда шпион поймет, что раскрыт, он запираться не станет. Он торговаться начнет.

Уверенность сыщика немного остудила митино беспокойство. Но через квартал он снова сорвался с обычной походки и начал ускорять шаги, позабыв даже про натертую ногу и узкие сапоги.

— А вдруг он как раз в эту минуту Анастасию отравой поит? А мы промешкаем и опять не успеем спасти. Что ему, басурману… На женщин руку поднял, так и на ребенка сможет.

— Сможет, в том сомнений нет. Но сейчас девочка нужна ему живой и здоровой. Она ведь сразу и козырная карта, и ставка в игре, и гарантия, что ему позволят унести ноги и выигрыш, — вновь притормозил почтмейстера Мармеладов. — Сообщников доктор как раз и отравил с той целью, чтоб не выдали тайны, где он удерживает Анастасию. Боялся, что лишится преимущества в этой игре, смысла которой мы, кстати сказать, пока не понимаем. Но это я надеюсь выведать все подробности, так что пусть злодей прежде откушает — разговорчивее будет.

Митя смирился и захромал медленнее.

У поворота на Петровку они увидели знакомую черную карету. Тут уже и сыщик прибавил шагу, в предвкушении — а вдруг Ершов успел застать свидетеля Милорада живым. Но первый же взгляд на серое, словно бы перегоревшее и обратившееся в пепел лицо кавалергарда, разбил всякую надежду.

— Итого четыре отравления за четыре часа, — подвел итог сыщик. — Ловко управился г-н Быковский.

— При этом, судя по всему, еще и аппетит нагулял, — адъютант указал на освещенное окно во втором этаже, не скрывая своей злости. Ему хотелось придушить отравителя собственными руками, особенно когда представлял глумливую ухмылку, с которой встретит их доктор. Платон сам пришел к тем же выводам, что пару минут назад озвучил Мармеладов: пока девочка не найдена, шансы победить в шпионской игре будут на стороне турецкого лазутчика. Осознание этого факта распаляло ненависть еще сильнее.

— Он что же, при свечах ужинает? — спросил Митя, разглядывая бледные колеблющиеся тени на неплотно сдвинутых занавесках. В щель между ними пробивался яркий луч, но тут же рассеивался, поскольку на улице было еще светло. — До темноты еще часа два, а он уж свечи жжет.

— Может, письма сжигает? Расписки компрометирующие? — встрепенулся Ершов, но тут же сам себя поправил. — Де нет, тогда бы ярче горело, дым бы валил…

Мармеладов на окно не смотрел, напротив, повернулся спиной к дому доктора и закрыл глаза. Сыщик силится припомнить важный разговор, мысленно повторял, слово в слово, беседу с ботаником в Аптекарском огороде. А потом задал неожиданный вопрос Ершову.

— Наверняка вам известно, сударь, носит ли Быковский очки?

Адъютант кивнул и уточнил:

— Пенсне. В дорогой оправе. Сам не видел, но в протоколе отмечено.

— Тогда, вполне возможно, что я ошибся, — вздохнул Мармеладов. — Бывает за мной такое: мотивы происходящих событий угадать могу с потрясающей точностью. Детали преступления восстановить — еще скорее могу, потому что для этого нужны лишь умение наблюдать и логические законы, чтоб все увиденное связывать. Но если что-либо не заметил, то и не учитываю. Знал бы прежде, что доктор носит пенсне и вряд ли заподозрил его в шпионских играх.

— Позволь-ка, братец! Но ведь больше некому. Было пятеро соучастников, — сбитый с толку почтмейстер поднял вверх открытую ладонь, загнул четыре пальца, сжимая кулак. — Эти мертвы. Остается один, которому все это выгодно, ты правильно объяснил. Откуда же сомнения?

Митя даже повертел оттопыренным пальцем перед носом приятеля.

— Но очки переворачивают эту историю, примерно вот таким образом, — Мармеладов соорудил из пальцев такую же фигуру, а после свернул большой палец, просунул его между другими и получился кукиш. — Изначально я подозревал, что доктор убивает пациентов, заменяя привычный им настой или отвар ядовитым зельем. Даже вдова Паланина, хотя не доверяла эскулапам, могла принять лекарство из рук сообщника — в виде исключения. Но очки и наличие горящих свечей в это время суток, подсказывают мне, что Быковский и сам лечился! От глазной болезни, именуемой «куриной слепотой». А помогает от нее, конечно же…

— Фенхель! — воскликнули в один голос Митя и адъютант.

— Стало быть, кроме пяти известных нам участников, в банде похитителей, — тут сыщик, в свою очередь, помахал кукишем перед лицами слушателей, — был еще и шестой. Тот, кто подбросил аконит приказчику Мисимову и всем прочим сегодняшним жертвам. В том числе и г-ну Быковскому.

— Так чего же мы ждем? — Ершов сорвался с места и поспешил к высокому крыльцу. — Спасать доктора надо!

Платон трижды дунул в свисток, позаимствованный у городового в лавке Мисимова — как раз на такой случай: позвать полицейских. Странная штука: и пяти минут не прошло, как юноше хотелось убить Быковского. Теперь же тот был чрезвычайно нужен живым. Нет, никакой жалости кавалергард не испытывал. Просто доктор — самый важный свидетель. Да и вообще, единственный, оставшийся в живых… Ценная добыча!

Митя побежал следом, но тут же захромал и обернулся.

— Родион! А ты-то чего стоишь?

Мармеладов покачал головой, глядя, как адъютант колотит кулаком в дверь, а после отпихивает прислугу, — Дуняша аж завизжала от испуга, — и топочет по лестнице сапожищами.

— Бесполезно. Отвар фенхеля выпивают натощак, перед ужином. Скорее всего, доктор уже четверть часа как преставился. Яд действует быстро, мы сами в том убедились.

— Эх, говорил же я, надо было поспешать, — сокрушался почтмейстер. — Глядишь, успели бы перехватить.

В этот момент окно с громким треском распахнулось, а левая створка повисла на одной петле, безжизненно поскрипывая: кавалергард не рассчитал силу удара. Выворотил крепления и шпингалет, высунулся чуть не по пояс и закричал:

— Сюда! Скорее!! Он еще живой!!!

Редкие прохожие, повернувшиеся на зычный голос, увидели, как двое мужчин врываются в дом. А за ними спешат бородатый дворник, усач-городовой и гладко выбритый квартальный надзиратель, этот случайно оказался рядом, прохаживался по соседней улице и примчался, услыхав тревожный свисток. Не разобравшись в чем дело и подозревая грабеж, полицейские вцепились в приятелей, стали выкручивать руки, даже попытались уволочь вниз по лестнице. Но появившийся в проеме двери кавалергард при полном параде скомандовал: «А-ат-ставить!» — чем окончательно смутил стражей порядка. Они помялись немного и встали на пороге дома — отгонять любопытствующих.

Войдя в комнату, Мармеладов убедился, что адъютант неверно оценил состояние отравленного. Быковский умирал, хрипя и страдая от адской, — судя по громким стонам, — боли в животе. Он почувствовал неладное уже после пары глотков и выплеснул отраву прямо на тарелку со щукой в сметане. Затем взболтал пару ложек горчицы в стакане воды, выпил залпом это надежное рвотное средство и попытался таким образом вывести яд из организма. Но жизнь это позволило продлить лишь на несколько минут, а вместе с тем — и мучения. Несчастный скрючился на полу, напоминая брошенную в угол марионетку. Кровавая пена пузырилась на губах его, аккуратно подстриженная бородка дрожала — доктор силился что-то сказать, однако от судорог, пробегающих по всему телу, свело челюсти. Пенсне в посеребренной оправе осталось на обеденном столе, поэтому Быковский подслеповато щурился на вошедших, не узнавая никого, даже Дуняшу.

— В-в-в…

Он ужасно закашлялся, кровь полилась на недавно купленный персидский ковер, добавляя к замысловатому узору новые линии и пятна. Мармеладов наклонился поближе к умирающему.

— В-в-во… — повторил тот. — В-в-вол…

— Волошский укроп, — докончил за него сыщик. — Да, мы знаем, что отраву маскировали под фенхель. Видимо, его стойкий аромат перебивает запах яда. Но кто вам продавал эту траву?

Скрюченные пальцы с неожиданной силой вцепились в рукав Мармеладова. Доктор приподнялся на несколько вершков и попытался сказать более внятно.

— Т-тор-г-говец… Мех-х-х… Мех-х…

— Мехом? — встрял кавалергард. — Этот негодяй торгует мехом? Где? Скажите, где нам его разыскать?

Доктор даже не повернул головы в его сторону. Один глаз уже закатился, дыхание прерывалось горловыми спазмами. Но все-таки, собрав последние силы, Быковский сумел произнести имя:

— М-м-Мехмет-б-бей!

После чего с глухим стуком откинулся навзничь. Сыщику пришлось приложить изрядное усилие, чтобы разжать коченеющие пальцы. На краткий миг он подумал с привычной язвительностью литературного критика, что большинство писателей, даже и не обделенных талантом, передавая эту сцену на бумаге, непременно употребили бы давно навязший в зубах штамп — «мертвая хватка». Но тут же одернул себя. Да, ситуация крайне напоминала авантюрный роман — таинственный отравитель, похищенная девочка, — однако вокруг не страницы книги, а самая настоящая жизнь. Здесь только от самого Мармеладова зависит, сумеют ли они поймать шпиона и спасти Анастасию, или нет. Никакой мифический автор не поможет, не подскажет и не наполнит голову неожиданными озарениями.

— Мехмет-бей, — задумчиво произнес Митя.

— Где теперь искать этого торговца? — вторил ему кавалергард.

Мармеладов подошел к Дуняше, всхлипывающей у дверей. Горничная была расстроена смертью доктора, но еще больше переживала за дальнейшую свою судьбу. Рекомендации ей теперь дать некому, в приличный дом не возьмут, придется возвращаться в Тверь, к тетке, которая поспешит выдать ее замуж за первого встречного, лишь бы самой не кормить. Или как-то устраиваться в Москве? Но то, что может предложить этот циничный город девице без образования и сбережений… Уж лучше замуж за первого встречного.

Отдавшись невеселым мыслям, Дуня совсем не услышала Мармеладова. Пришлось повторить вопрос:

— Знакомы ли вы, сударыня, с этим самым Мехмет-беем? Торговцем специями, надо полагать.

— Нет, нет, — замотала головой служанка. — Доктор не велел мне покупать этот чудо-укроп. Все приговаривал: «Дура ты, девка, обманут тебя на Трубе. А денег травка стоит немалых, нельзя рисковать». Всегда ходил и выбирал самолично.

— На Трубе? — уточнил сыщик. — Верно, и что же я сразу-то не догадался: дочь обер-полицмейстера похитили на Трубной площади, как раз около рынка! Стало быть, там этот торговец и сидит, как паук в паутине. Выбирает доверчивых мушек из числа постоянных клиентов, выспрашивает про них все подробности, а после готовит мерзкие пакости, вроде сегодняшней… Г-н Ершов, куда это вы?

Кавалергард рванул к лестнице, снова перепугав Дуняшу. Мармеладов выбежал из комнаты вслед за ним.

— Да постойте же, торопыга!

Адъютант остановился уже в дверях, налетев на широченную спину квартального надзирателя, загораживающего проход. Тот возмущенно крякнул, но отодвинулся. Однако Ершов уже обернулся к Мармеладову.

— Я поймаю этого бея, немедленно! — в его голос снова вернулась желчная ненависть, да в сущности она никуда не исчезала, кавалергард ополчился против шпиона-торговца с той же горячностью, как и против шпиона-доктора некоторое время назад. — Хватит, покуражился басурман проклятый. Сей же час едем на рынок, арестуем его и в холодную!

— Вы не принимаете в расчет двух вещей, — сыщик спускался по лестнице спокойно и неторопливо. — Любая попытка этой ночью взять под стражу Мехмет-бея поставит под угрозу жизнь Анастаси. Шпион устранил свидетелей и считает, что победа у него уже в кармане. Помните, турок обещал г-ну Арапову некий уговор о выкупе дочери? Стало быть, пришлет новое письмо, скорее всего, завтра. Если спугнуть его сейчас, мы поставим жизнь девочки под угрозу. Уже этого аргумента достаточно, чтобы не торопиться…

— Мне не достаточно! — возразил кавалергард. — Мне нужно спасти империю, любой ценой!

— Тогда примите в расчет второй, и не менее важный аргумент: рынок на Трубе работает только до полудня. Сей же час вы там никого не застанете. Завтра пойдем, к половине восьмого утра. Не рановато для вас?

— Что вы такое говорите. Да я глаз не смогу сомкнуть нынче ночью!

— Напрасно. Нам понадобятся вся сила, бодрость духа и свежесть ума. По домам, Митя? — обратился сыщик к подошедшему почтмейстеру.

Тот притопнул правым сапогом, поморщился, но мужественно сказал:

— Нет, я отправлюсь брата повидать, он ненадолго приехал в Москву с оказией.

— Хорошее дело. Кланяйся от меня Алексею Федоровичу. Г-н Ершов, подбросите нас по пути в министерство?

Адъютант прислушался к рыданиям Дуняши, доносившимся из столовой. Оглянулся на полицейских, которые топтались на пороге.

— Я, пожалуй, задержусь. Надо объясниться с квартальным, да и девицу утешить, — тут кавалергард густо покраснел, отчего лицо его и шея слились с воротником. — Вот что, Родион Романович! Забирайте карету до завтра.