Вот пошёл я к бабушке в воскресенье. В Кильково-то я не стал входить, а поймой, камышами пробрался, да только в камышах будто тоже кильковские сидят, за мной наблюдают. Я по камышам из автомата — хлобысь! Они врассыпную! Ага-а, побежали!.. Я ползком ползу, ужом извиваюсь, а тут мне засада — трое сидят за кустом. Что ты будешь делать! Я — бегом! Отхожу, отстреливаюсь. Вбежал в бабушкин огород, а за мной погоня. Крикнул я: «Равенские не сдаются!» — и к бабушке на двор. А на дворе-то меня уже четверо поджидают и — врукопашную, бей не жалей. Летят все вверх тормашками, только вёдра громыхают! Я — в избу!
Бабушка спрашивает:
— Ты чего этаким супостатом пришёл?
— Насилу, отвечаю, — отбился.
— От кого? — спрашивает бабушка.
— От ваших, кильковских.
— Да их же никого нет в деревне, Антон Иванович.
— Как нет? А где же они?..
— А вот нынче тут мимо меня проходили. Слыхала, на полные сутки в лес ушли…
— Это как же… В поход, значит?..
— А я этих дел, сударик, не понимаю, — говорит бабушка. — Может, и в поход. Котелок, видела, картошку варить, несли. Ещё кое-какую амуницию… Да ты взмокший весь, сядь отдохни. Поешь вареньица.
Варенья-то с лепёшками я поел, а чай пить отказался, какой уж тут чай. Я спросил:
— А в какой же лес они ушли, бабушка?
— Кто их ведает, не могу я тебе сказать.
«Ну, — думаю, — ладно, отыщем мы вас, килечки, отыщем. Видно, недалеко вы ушли».