Мы вышли на дорогу в тот момент, когда возле нашего поворота остановился автобус. Он как раз в это время из Красной Горы в Кильково идёт. У нас остановка называется «по требованию». Если потребуешь, автобус и остановится, а не потребуешь, то и нет. Но он остановился, значит, кто-то потребовал.
Нас было шесть человек, все мальчишки деревни, даже Куварин. В сборную я назначил себя, Колю Семихина и Саньку с Ванькой, а остальных запасными. Пока шли, Федяра всё ныл: возьми да возьми его в основные. А ведь он правил не знает, как же мне его взять?
Я говорю:
— Федяра, ты ведь правил не знаешь!
— Знаю, — говорит, — знаю!
— А вот что такое офсайд?
Федяра думает, что офсайд — это когда мяч в овёс закатится.
У нас возле футбольного поля овёс растёт. Только туда мяч кто-нибудь запузырит, Федяра кричит: «Овсайт, овсайт!»
— Я знаю, — говорит Федяра, — только выразить не могу.
Я говорю:
— Ну вот, когда выразишь, тогда и возьму, а пока, Федяра, тебе в основные рановато.
Но возле автобусной остановки положение резко изменилось. Из автобуса вышла тётя Валя Семихина, мать Кольки. Она нас увидала и говорит:
— Коля, поди-ка сюда, чего скажу…
Колька думал, что она из города чего-нибудь ему привезла, и так скоренько к ней подходит. А она сумку поставила и — хвать его за ухо!
— Ты на кого Вовку бросил, а? А ну-ка марш домой!
А Вовку мы оставили бабке Тарарихе, она всё равно всегда сидит у своего двора.
И вот Коля пошёл обратно.
В автобусе все смеются, а Федяра с Кувариным вдруг: га-га-га! Ну, Куварин — понятно, он одиночка, а Федяра чего? Он же Кольке друг.
— Нет, — говорю, — Федяра, мы хоть и потеряли одного из лучших нападающих, но тебя всё-таки не возьму в основные.
Набились мы все в автобус, чтобы, значит, через мост переехать и по берегу до Килькова — чтобы ноги зря не ломать.
Шофёр дядя Коля дверцу закрыл и спрашивает:
— Куда это равенские собрались?
Я улыбаюсь ему и отвечаю:
— В гости к вам, дядя Коля, в Кильково.
Дядя Коля говорит:
— Ну, тогда плати.
— Мы, дядя Коля, значит это… городские пионеры к нам едут, дядя Коля…
Я подталкиваю ребят, мол, помогайте, не могу же я один, в таких случаях нужно всем скопом нажимать.
— Мы, может, так проедем, дядя Коля, — загудели наши, — мы вот и садиться не будем, постоим тут у двери…
Я говорю:
— Мы, дядя Коля, с городскими сегодня встречаемся, у нас тут сборная…
— Ну да, — говорит дядя Коля. — Это конечно…
Вдруг он на обочину свернул, дверь открыл и говорит:
— А ну-ка, сборная-крохоборная, вылезай!
Глянул я вниз, а подо мной канава, а в ней крапива выше нашего роста. «Ба-атюшки, — думаю, — как же тут быть?!.»
В автобусе все смеются, а дядя Коля подгоняет:
— А ну поживей тут у меня, поживей, чтобы мигом!.. Все как один!
Прыгнул я в крапиву, а за мной и все наши повыкатывались.
Стоим посреди канавы, руки-ноги поджимаем, шипим от боли, а она во как жжёт! А дядя Коля ещё не отъезжает, смеётся.
— Ну как, будете в другой раз платить?
— Откатывай! — кричу. — Кильковские зажималы! Своих небось бесплатно возите, кильки вы и есть! И все пацаны у вас кильки, и девки кильки!..
В автобусе все хохочут, носы давят об стекло. Наконец он отъехал, и мы выбрались на дорогу…
Федяра больше всех ноет:
— Ой, обстрекался!.. Ой как обстрекался!
Я говорю:
— Не визжи, Федяра! Плюнь на больное место да слюнями разотри!
А Федяра всё равно ноет:
— Ой, больно!.. Где же я слюней столько возьму!
Вот стоим мы посреди дороги и плюёмся. А ноги у всех палёные, красные, да и руки горят.
Я говорю:
— Ещё землёй хорошо потереть.
Санька с Ванькой самые терпеливые оказались: сели на дорогу и молча ноги себе посыпают землёй.
Федяра говорит:
— Кольке-то Семихину как повезло!
— Нет, — говорю, — Федяра, я тебя в основные не возьму, ты второй раз слабину проявляешь.
Минут пять только сильно болело, а потом отлегло.