— В-вы к-кто? — отвлек меня от нарезания бутербродов хриплый и неуверенный мужской голос, — И п-почему голый? И…
— Много вопросов, Петя, — осуждающе покачал я головой, смерив взглядом тощего сутулого парня в несвежих труханах и такой же майке, — Вали давай, приведи себя в порядок. Зубы там почисти, морду потри. Смотреть тошно.
— Вы в св-своем уме!? — начавший очухиваться хозяин квартиры, в которую я не так давно нагло влез, решил попробовать повысить голос, — Я-я сей-чааас милицию вызову!!
Он был сутул, максимально неспортивен, давно не брит, с мерзким таким полубрюшком, которое бывает только у тощих от природы дрищей, да и вообще вызывал чувство омерзения. Обоснованное, причем, хотя кто как не я — живой пример того, что по обложке судить нельзя?
Хмуро оценив остаток колбасной палки в руке, я махнул рукой и принялся дорезать кружочки, максимально обделяя хозяина на нормальную хавку.
— Никого ты, Петя, не вызовешь, — хмыкнул я, поправляя на голове маскирующий лицо тюрбан из наволочки от подушки, — Ты, Петь, в розыске. Да и сюда, к своей тётке-фарцовщице, которая на югах сейчас, проник незаконно. Засрал вон всё…
В руке задохлика как по волшебству возник небольшой, наполовину сточенный нож, а дебильно-сонное выражение лица сменилось угрюмой рожей загнанного волка. Он еще больше ссутулился, выставляя вооруженную руку чуть вперед и уже приоткрыл рот, как я, быстро сунув в пасть первый бутерброд, прочавкал:
— Фкавёш фто-нифудь фа фене, я фебе фонт ф фопу фапихаю! И факфрою!
Многое, очень многое можно узнать из такого сакрального источника знаний, как сидящие у подъезда бабки. Может это и смешно, особенно с точки зрения того, кто прожил большую часть жизнь, утопая в океане куда более актуальной информации, просто прущей на тебя со всех возможных источников вроде интернета и приложений с новостями, но вот у советских бабушек не так много вариантов для досуга вообще. Знать всё, что происходит вокруг, чем живут чуть ли не все жильцы дома, в котором эти бабушки обретаются — было для них совершенно естественным явлением.
Так я и обнаружил себе временное пристанище у «королевы» рынка небольшого городского посёлка, располагающегося довольно близко к Стакомску. Следовало провести небольшую разведку, отдохнуть, выработать план дальнейших действий…
— Попишу, сука, псих! — сдавленно выкрикнул Петенька пожелания своей будущей судьбе.
Неверный выбор. Впрочем, послушав бабушек внизу, я мог уверенно сказал, что вся петина жизнь была исключительно неверным выбором. Как говорят в народе: «батька-то его на стенку кончил, так этого козла мухи выходили». В общем, не советую вам бесить голодных и здоровых неосапиантов, умеющих производить слизь. Последняя, в конце концов, и окажется фактором, благодаря которому зонт в жопу всё-таки влезет, но произойдет это далеко не сразу. Да и раскрывать я его особо-то и не буду, уж больно жалобно будет этот мелкий уголовник плакать.
Бабули сдавать Петю просто-напросто боялись, так как слава о его вздорной, капризной и имеющей немало связей тете ходила очень уж нехорошая, а мне поганца было совсем не с руки лишать жизни, потому что хоть и сидел этот перец уже разок, но за неудачный взлом магазина электроники гробить человека — это не по-нашему.
— Надо быть полным дебилом, Петь, — присел я на корточки рядом с съежившимся на полу и подвывающим человеком, — чтобы кидаться с пырялом на неосапианта. Хотя ты и так полный дебил. Ну да ладно. В общем, держи вот два рубля. Держи-держи, крепче. Держишь? Хорошо. А сейчас ты пойдешь, и купишь мне на них газет. Всех, самых свежих. Принесешь мне газеты — и отправишься в больницу, там тебе всё зашьют, что порвалось. Понял?
— Ыыы… — плакал над своей незавидной судьбой Петя. Его неумытое и непобритое лицо было искажено в муках неопытного и невольного дендрофила, болезненно понимающего необходимость быть как минимум китом, чтобы безболезненно иметь дело с такой вещью, как зонт.
— …а если ты решишь не приносить мне газет, то знай — у твоей тети я нашёл еще три ложки для обуви, у них края такие, остренькие. А больничка тут у вас одна. Я тебя найдууу… — пропел я, побуждая в скрывающемся от закона преступнике волю к жизни и доставке свежей прессы. Сделав ручкой в сторону поспешно уковыливающему преступнику (одно только зрелище, как он штаны надевал, было уморой), я вернулся к пожиранию чужой пищи.
Разумеется, вскоре квартиру заполонят товарищи милиционеры, они будут проводить различные мероприятия и экспертизы, фоткать всё это логово зажравшейся фарцовщицы (а шмота и предметов роскоши тут так-то нормально), но потом они всё-таки уйдут, опечатав двери, а я спокойно вылезу из вентиляции и примусь за варку пшенной каши и чтение газет. Поев, с самой мрачной мордой пойду домогаться до телефона, из-за которого, в общем-то, я и выбрал эту квартиру.
— Баба Цао, это я, — просто скажу я в трубку, когда старая женщина её поднимет. В ответ услышу долгий шумный выдох.
— Шипоголовый… — с сложным выражением произнесет она в ответ, — Ты жив.
— Жив, — соглашусь я, — Наверное.
— Нам нужно поговорить вживую, — поставит старушка передо мной интересную задачу, — Очень нужно.
Я возведу глаза к великолепно побеленному потолку. Вздохну. Цыкну зубом. А потом задам женщине, которую давно считаю родной, один-единственный вопрос. Та далеко не сразу даст на него ответ, но всё-таки даст, произнося каждое слово напряженно и с максимальной неохотой. Видимо, тоже считает меня родным. Это хорошо.
— Я скоро буду, баба Цао, — с легким сердцем даю я вполне выполнимое обещание, — Скоро буду. Только высплюсь сначала.
— Шипо… — договорить она не успевает, потому что я кладу трубку.
Нужно поспать.
Стакомск выстроен и организован так, что попасть в него нелегально неосапианту практически невозможно. Замкнутый круг ограничителей, патрулирующие дирижабли, на борту которых тоже находятся ограничители — самая настоящая крепость, защищающая юную надежду Советского Союза от внешних угроз. От большинства. Всё-таки, способности неогенов чересчур разнообразны, чтобы можно было выстроить абсолютный щит. Био-бомбы Валиаччи это убедительно доказали.
Как будущая био-бомба, я не мог подвести уважаемого доктора, поэтому тоже поставил себе цель проникнуть в город. В этом мне должен был помочь лом. Самый простой советский лом, который я нашел на чердаке, где пережидал команду следователей из милиции.
Лом — это сила. Особенно если приволочь эту силу километров на двадцать выше Стакомска, а затем, полностью облепив тысячами слизневых нитей, за которые легко держаться, начать максимально быстро пихать лом к земле, не забывая максимально быстро закручивать внешнюю часть своей туманной оболочки, вытянувшейся в форму «великого белого глиста», чтобы ослабить сопротивление воздуха. Главное тут, дорогая публика, два фокуса — напрячься, не дав этому самому воздуху добраться до слизневых нитей, которые совершенно не рассчитаны на подобную встречу, ну и заодно прицелиться получше, чтобы никого ненароком не зашибить. Про третий нюанс, то есть про то, что лом надо вовремя выпустить, чтобы не грянуться со всей дури об мать сыру землю, я тоже, к счастью, вспомнил вовремя. Это потому, что выспался.
С внушающими уважение спецэффектами пруд, ранее мирно себе живший рядом с «Жасминной тенью», перестал существовать, а вода, лёд и грязь, вырванные из водохранилища попаданием лома, щедро окатили мой родной дом, все три здания и парк вдобавок. А потом уже и сам Виктор Анатольевич Изотов во всем своем туманном великолепии красиво эдак сгустился на дне бывшего водоема. Мог бы и на берегу или вообще вежливо подплыть ко входу, но в жопе заиграло, вы меня понимаете, да?
Нельзя побывать в Аргентине, потом пролететь Атлантический океан, затем пропереться сквозь Европу насквозь, пройти сквозь известную всему миру защиту и… что? Постукаться в дверь вежливым мальчиком? Пф!
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался я со стоящими на улице людьми, слегка удивленными, точнее, сильно ох*евшими от подобного появления, — Смотрю — ждали? А я ведь не называл время прибытия…
Надо же, столько знакомых лиц, но почему-то никто меня не рад видеть. А я ведь даже лицо ладонью левой руки сразу же прикрыл. Нет, они будут наставлять на меня автоматы и просто тянуть ручки не для того, чтобы обнять, конечно. Способности, они у нас, неосапиантов, часто из ладошек вылетают. Цао Сюин? Вот, выходит, прямая как палка и строгая, как всегда. Да я уже всё понял, товарищ Цао, мы с тобой всё поняли. Еще тогда, по телефону.
— Изотов… — Темеев делает шаг вперед. В руках у «правой руки» моего непосредственного босса оружия нет.
— Потом, Анатолий Викторович, — бросаю на него строгий взгляд одним глазом из-под руки, — Я прибыл поговорить с бабой Цао. Один на один. После этого разговора буду свободен и для остального.
— А если я тебе скажу, что у меня и у них… — кивает лейтенант себе за спину, где стоят несколько напряженных и готовых к бою «когтей», — …другие приказы?
— Тогда я тебе, Анатолий Викторович, искренне посоветую сделать вид, что ты меня не видишь, — спокойно отвечаю я, — Либо вы мне даете с ней поговорить, а потом увозите, либо мы с ней поговорим, а вам будет очень неприятно и стыдно. Может комплексы какие появятся после такого, я не уверен. Не рекомендую.
Молодой человек смотрит на меня, играя желваками. Алексей «Колдун» за его спиной молчит, лишь стоит, слегка пригнувшись. Определенно готов к бою. Они все меня воспринимают всерьез. Это даже радует, заставляет собой гордиться. А уж если поняли намёк, что и не убью никого, но всё равно добьюсь своего, так вообще будет супер.
…не просто не убью. Даже не покалечу.
— Ладно, — Темеев показывает пустые ладони, — Десять минут. Потом мы тебя забираем.
— Десять минут, — соглашаюсь я, — Потом вы меня заберете. Сопротивляться не буду.
Чай у бабы Цао — это нечто. У китайцев чай в жизни имеет особое место, спрессованные советские опилки комендантша на дух никогда не переносила, но и прозрачную желтоватую мочу зеленого чая тоже не переваривала. Да и вообще прозрачный чай презирала. Всегда у неё был особый. Черный, ароматный, богатого насыщенного вкуса. После такого сразу жить хочется. И курить.
— Кури! — достав из кармана, баба Цао сунула мне в руку пачку сигарет, — Прямо тут кури! Времени нет!
— Что случилось? — насторожился и напрягся я. По телефону она мне сообщила, что девчонок и Васю не нашли. Искали, с собаками, с розыском, с гадалками, с Палатенцом, но не нашли.
— Ты случился! — нервно и обиженно отрезала старая китаянка, — Ты! Слушай! Времени мало!
Девчонки придумали элементарный, но чертовски гениальный ход — оставшись без меня, они главным назначили Васю. Объяснив тринадцатилетнему пацану азы того, что надо и что не надо, они позволили ему принимать решения, подчинились этим решениям, полностью выведя себя из сферы «зрения» Прогноста. Палатенцо просто не могла просчитать подобный ход, не могла представить себе такой вариант развития событий. А нашей тройке «чистых» при поддержке агента удалось спрятаться с концами. Остался лишь один — Цао Сюин.
Та держалась, невозмутимо управляя пустой «Жасминной тенью», пока к ней не пришла сама майор Окалина, предоставившая убедительные аргументы на тему того, что Витя либо помер, либо в застенках. Что на нем можно ставить крест. Что наш «подростковый бунт» как бы уже закончен, но последствия могут быть настолько паршивыми, что никто не даст и гроша за жизнь всех организаторов этого «бунта», если они не начнут сотрудничать.
— И вы их сдали? — угрюмо спросил я.
— Нет! Но сдала бы, если б могла! — впилась ногтями себе в мясо ладони баба Цао, — Показала бы, шипоголовый! Но ты хорошо их научил. Да-да, именно ты, со своим недоверием, подозрительностью, готовностью ко всему. Янлинь ни разу мне не говорила, где они находятся, а когда я только заикнулась, что ты умер, она бросила трубку! На прощанье только крикнула «Летучий голландец»! И всё! Больше не звонит!
У меня из груди вырвался могучий выдох облегчения. Потом аж чай залпом допил.
— Это кодовая фраза такая, баба Цао, — улыбнувшись, объяснил я, — Означает, что всем пора на дно. На самое донное дно, вот прямо ниже некуда. И сидеть там тихо-тихо. Всё у Янлинь хорошо.
— Да? — скрипнула зубами бабушка, — А ты знаешь, что уже четыре мертвеца в городах появилось?! Полторы сотни неогенов умерли! Всех повесили тебе на счет! Всех! А значит — и на счет Янлинь тоже!
— Да? — встал я, — Это очень хорошо… Только время у нас кончилось, баба Цао. Мне пора идти.
— Это… хорошо? — не веря своим ушам, переспросила та.
— Очень хорошо, — полуобернулся я от двери, неловко закуривая сигарету из-под прижатой к лицу ладони, — Чем непорядочнее по отношению к нам поступят — тем сильнее развяжут мне руки.
— Шипо…
— Баба Цао! — мой голос похолодел, — Ваша внучка, ваша родная кровь! Она неутомимо работала на благо этой страны! Она не была военной! Не давала присяги! Она делала больше, чем сотня человек! Но когда стало нужно — ей решили пришить массовые смерти! Несмотря на то, что она просто выполняет приказ, отданный теми же властями! Вы действительно хотите, чтобы она прожила вечность в таком мире? Или пряталась в норке, пока её не вытащат и не бросят туда, куда сочтут нужным?! Или будут вышибать ей мозги каждый раз, когда сочтут нужным?! Обнулять её, как куклу? Как вы хотели с ней поступить?!
Последнее я почти прорычал, закрывая за собой дверь. Не хлопнул. Незачем. Не за что. Позади меня всего лишь пожилая женщина, волнующаяся о внучке. Всё-таки, молодцы девчонки. Насколько простой ход — банально поставить у руля ребенка, к которому никто никогда не приглядывался. А если они еще вспомнят, о чем мы говорили… так, на эту тему даже думать не нужно. Время сдаваться.
Страна расщедрилась на меня не только взводом лучших оперативников с подстраховкой в виде незнакомых мне товарищей, но и КАПНИМОМ угнетающего типа, выданным вместе с маской. Костюм я надевал под дулами автоматов, стараясь не показать того кайфа, который меня нахлобучил, когда титановый экзоскелет начал воздействовать на внутренние зуд и жжение. Забравшись в перевозку, я откинул голову на стенку, закрыл глаза и просто пропустил всю дорогу, блаженствуя от ощущения тишины и спокойствия внутри.
Очнулся, лишь когда машина, мягко покачнувшись, остановилась возле очень знакомого здания. Огромного такого, серого, зловещего. Прямо гигантский мавзолей, а не наш любимый институт рогов, копыт и крупных животных.
— Колдун, слышь, — заговорщицки наклонился я к не сводящему с меня глаз мужику, — А я это… био-бомба. Ты не дёргайся, не дёргайся. Фитиль еще длинный. Наверное. Просто решил, что вы должны быть в курсе.
Вот как будто кило дрожжей в деревенский толчок закинул! Такое началось. Бегают, по рациям переговоры ведут, матерятся. Машину отогнали сразу нафиг от НИИСУКРС, на меня дула наставили, злятся. И чего злятся, не пойму? Странные люди, не хотят принимать ответственность, вот хоть в лоб, хоть по лбу.
Впрочем, довольно быстро меня было решено вывезти из города, так что я умудрился получить еще несколько часов блаженного внутреннего спокойствия, даже неплохо покемарив по дороге, а очнувшись, увидел знакомую местность — меня привезли на запасную базу, находящуюся в консервации за городом. Точнее, теперь она уже не была на совсем уж консервации, наблюдались и встречающие, и вертолеты жужжали над головой… в общем, оживлённенькое место, хорошо, что мы с девчонками сюда не дошли. Хотя планировали.
Камера, пайка, компот, сигареты. Жизнь продолжается.
Думаете, шучу? Ни грамма! КАПНИМ исправно делал своё дело — угнетал мою раздутую и идущую вразнос энергетику, так что я чувствовал себя младенцем, прижатым к мамкиной сиське.
Пока не пришла, собственно, мамка. Нелла Аркадьевна Окалина собственной персоной. В своем излюбленном формальном наряде с юбкой по колено, с наброшенным на плечи плащом, да и с откровенно меня порадовавшим твердокаменным выражением лица. Как я по нему соскучился после машкиных гримас…
— Изотов.
— Товарищ майор.
Вот и поздоровались.
— Знаешь, Витя, — с глубоким вздохом начала блондинка, — Когда я первый раз услышала твою кличку, ну про «мальчика-который-всех-за*бал», я подумала, что в Кремле совсем с дуба рухнули. Потом, знаешь, как-то поверила. А теперь смотрю на тебя и понимаю, что тебе это в паспорт вписать нужно было. Вместо имени, фамилии и отчества.
— Вы недовольны тем, что я выжил? — проявил прозорливость я.
— Ты не очень-то и выжил, — скупо и криво усмехнулась блондинка, закладывая ногу на ногу, — Зато поломал множество чрезвычайно важных проектов, разрушил половину Мар-дель-Плата, убивая самых известных неосапиантов планеты, превратил в пыль четыреста пятьдесят километров одной из самых важных транспортных артерий в Румынии, а затем свалился нам на голову, как ни в чем не бывало. Чаю с бабушкой попить.
— Нелла Аркадьевна, а вы что хотели, собственно? — подпустил я в голос холодка, — Чтобы я пробрался сюда тихой сапой, потом запытал насмерть всех, кто хотя бы краем волоска причастен к моей подставе, а затем, разрушив Стакомск до основания, сел бы посереди руин, поигрывая атомной бомбой, или чем-то вроде такого… ожидая кого-нибудь на переговоры?
— Ты что, Витя, *бнулся? — аж подавилась сигаретой блондинка, — Совсем… ку-ку? Мания величия проснулась?
— Ну, да, погорячился, — тут же сдал назад я, мстительно добавляя, — Подобное теперь не имеет смысла. Я умираю.
— В любом бы случае у тебя ничего бы не вышло, Виктор ты Анатольевич, — внезапно грустно усмехнулась женщина, — Мы все, неогены, существуем в рамках одного глобального проекта, утвержденного еще сорок пять лет назад. Тайного, разумеется. Подписанного Самим. Ты понял, о ком я. Так вот, в случае если кто-то из нашей братии начнет убедительно оказывать давление на линию партии и мировой порядок, то запускается протокол ликвидации Аномальных Зон. Одна угроза существующему миропорядку, и всё, процесс запускается. Как превентивная мера.
— И… чо? — пожал я плечами спустя почти минуту молчания, — Мне как-то насрать на будущих неогенов. Что меня попытаются угробить… ну, с вашей подачи меня таки угробили. Я на вас, Нелла Аркадьевна, даже не сержусь. Давно уже понял, что игнорирование прямых приказов сверху — не для вас. Противоречит логике. А посылать на смерть своих вы привыкли. Профессиональная деформация.
— Тебя даже не удивит, если я скажу, что мы заключили с Валиаччи договор? — сегодня у Окалины определенно был чемпионский день по кривым ухмылкам.
— Нет, конечно, — я закурил, глядя этой женщине в глаза, — Вы меня, наверное, всегда путали с наивным идеалистом, Нелла Аркадьевна? Мальчиком, которому в голову ударила легкость, с которой он убивает?
— Ну а какое впечатление может быть от двадцатилетнего парня, прожившего большую часть жизни в дыре? — вполне резонно заметила тоже курящая майор, — Да, ты неоднократно доказывал обратное, что тебя нельзя недооценивать. Поэтому, Витя, именно сейчас я сижу здесь, перед тобой. Сижу с серьезным предложением от самых верхов. Чтобы не быть голословной, даже кое-что приятное скажу — ты будешь жить. Ношение КАПНИМ-а не даёт рассинхронизации источника дойти до опасных пиков. Теперь готов выслушать продолжение?
Я не ответил. Просто молча смотрел на неё, поигрывая пачкой сигарет. Еще, что ли, одну выдуть?
— Почини свою херню, Изотов. Что вы там намудрили. Исправь. Или хотя бы сделай нормальную… версию. Для нас. Какую нужно, — снова заговорила она, — Тогда, после бомбардировки Дремучего, Союз выстроит тебе и твоей… команде городок на каком-нибудь северном острове. Полное снабжение. Полная автономия. Мы будем претендовать только на результаты исследований. Будете жить-поживать по своим правилам. Как захотите. Вас никто никогда не посмеет тронуть. Нога другого человека, неосапианта, да хоть черта с ушами на остров не ступит.
Я продолжал молчать, думая о своем. Всё-таки, наверное, все эти фантастические книжки были в чем-то правы — людей невозможно изменить вежливой дипломатией. Ты должен прийти, дать под дых, потом по яйцам, пройтись пару раз ногами по ребрам, врезать пяткой в живот, а затем, чуть подождав, обоссать своего будущего дипломатического оппонента. Потом, выполнив все эти процедуры и подоминировав, ты делаешь ему предложение. Иначе он, паскуда этакая, не будет сомневаться в своей превосходящей позиции в текущих переговорах.
— Долго ты молчать собираешься? — собеседница сделала вид, что собирается, — Второго раза такого предложения не поступит.
— Я, наверное, скажу то, что недавно уже говорил в очень похожих условиях, — тяжело вздохнув, я потянулся рукой с сигаретой ко рту, чтобы якобы затянуться, а вместо этого сорвал свою маску. Подождав пару секунд, пока сидящий напротив меня неосапиант осознает, что произошло, я спрошу, — Вас, идиотов, по объявлениям нанимают, что ли? Где Окалина, клоун херов?