Полночь над Санктафраксом

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ТАВЕРНА «КОЛЫБЕЛЬНОЕ ДЕРЕВО»

— Каулквейп, — тихо предупредил Прутик, — корзина скоро будет.- (Каулквейп оторвался от старого свитка, который изучал). — Подумать только, — улыбнулся Прутик, — мы собираемся начать трудные, если не сказать напрасные, поиски, а ты сидишь как ни в чём не бывало, уткнув нос в свой свиток.

— Извини, Прутик, — откликнулся Каулквейп. — Но этот свиток просто зачаровывает.

Прутик улыбнулся:

— Ты ведь просто сгораешь от нетерпения рассказать мне о нём, так что валяй.

— Это миф о Риверрайзе, проф… то есть Прутик, — взволнованно начал Каулквейп.

— Что, эта старая сказка? — хмыкнул Прутик. — Спельда, моя мать, или, точнее, лесная троллиха, которая воспитала меня как собственного сына, её рассказывала, когда я ещё пешком под стол ходил. — На его губах блуждала улыбка, а в глазах вспыхнул огонёк. — Однажды в бархатной темноте блеснула искра… — пробормотал он. — О, как сладко у меня сжималось сердце, когда она произносила эти слова! Из всего, что она рассказывала, миф о Риверрайзе всегда был самым любимым.

— Искра зажглась. И задули ветры. И заплакал ветер… — читал Каулквейп.

Прутик кивнул.

— И солнце улыбнулось. И прошла первая минута из всех минут, — произнесли они вместе.

— Ты знаешь его наизусть, — восхищённо произнёс Каулквейп.

— Миф о Риверрайзе рассказывается в каждом уголке Края, — сказал Прутик. — Я слышал его в пещерах сварливых трогов, я слышал его на борту «Громобоя» — версии разные, но в сущности всё одно и то же. То, что написано у тебя там, — классический вариант.

— Это многое объясняет, — заметил Каулквейп.

Прутик закрутил вокруг шеи концы шарфа.

— Иногда в старых легендах скрывается истина, — серьёзно сказал он.

— Так ты думаешь, где-то есть место, от которого всё началось? — спросил Каулквейп.

— А что если Мать Штормов ударила в самую высокую точку этой бесплодной нависающей скалы и там зародилась жизнь? — спросил Прутик.

— А почему бы и нет! Я видел много странного в Дремучих Лесах, в Сумеречных Лесах… — внезапно он замолчал.

— Что такое, Прутик? — озабоченно спросил Каулквейп.

Прутик напряжённо вглядывался в пустоту за Краем.

— Есть что-то такое, — прошептал он. — Я в этом уверен. Что-то, что не могу вспомнить. — Напряжение в его голосе росло. — Что-то, что я должен вспомнить…

— Прутик, — позвал его Каулквейп и кивнул в сторону, — корзинщик прибыл.

Не говоря больше ни слова, Прутик и Каулквейп полезли в корзину. Каулквейп дрожал от радости. Корзинщик, крохгоблин, отцепил верёвку и начал медленно, толчками, опускать их вниз с края воздушного города.

— Мрачноватая погодка стоит в последнее время, — заметил тот важно и вопросительно на них посмотрел. — Но уж не мне вам об этом говорить.

Похоже было, что он пытался узнать какие-нибудь новости. Как и все жители Нижнего Города, крохгоблин отчаянно хотел найти объяснение предательской погоде, обрушившейся на них в последнее время. Но Прутик ничего не сказал, и Каулквейп последовал его примеру.

Когда корзина опустилась, Прутик и Каулквейп сняли свои мантии, свернули и спрятали, чтобы путешествовать незамеченными. Запахи Нижнего Города усиливались, чем ниже они спускались. Острые запахи. Знакомые запахи: поджаривающиеся зёрна соснового кофе, топлёное масло из тильдера и липкий сладкий запах, которым многие пытались забить вонь от неисправной канализации.

И звуки! Грохот колёс из железного дерева по булыжникам мостовой, подтрунивание и подшучивание, вечная суматоха и лихорадочная суета.

Крохгоблин опустил корзину в квартале ремесленников — расползающейся во все стороны мешанине торговцев скобяными изделиями, кожевников и стеклодувов.

Выйдя из корзины, Прутик указал на убегавшую влево от него кривую улочку.

— Сюда, Каулквейп, — позвал он. — Нужно действовать методично, потому начнём с посещения таверн в восточной части Нижнего Города.

— Но я не хочу пить, — занервничал Каулквейп.

— И я не хочу, Каулквейп. Но многие хотят — купцы, работорговцы, лавочники и воздушные матросы. А когда они пьют, Каулквейп, они разговаривают. А когда они будут говорить, мы будем слушать. И может быть, мы что-то и услышим. Находись рядом, — предупредил его Прутик, — и держи глаза и уши открытыми.

— Я хорошо умею слушать, — с улыбкой заверил Прутика Каулквейп, пробиваясь за ним в толпе.

Вскоре Каулквейп потерял счёт постоялым дворам, тавернам и питейным, в которые они заглянули: «Бегущий тильдер», «Ржавый якорь», «Глаз и крюк» — все названия смешались. Однако к концу первого дня они так ничего и не услышали…

Усталый, с ноющими ногами, Каулквейп вышел вслед за Прутиком из «Красного дуба». Уже давно наступила ночь и зажглись масляные фонари. Каулквейп огляделся затуманенными глазами:

— Какую мы… — он подавил зевок, — попробуем следующей?

Прутик улыбнулся.

— Хватит на сегодня, — сказал он. — Мы устроимся где-нибудь переночевать и возобновим поиски завтра.

Каулквейп неуверенно огляделся:

— Ты что, хочешь провести ночь здесь, в Нижнем Городе? — спросил он.

— Мы ищем мою пропавшую команду, Каулквейп, — напомнил ему Прутик. — Мы не можем, поджав хвост, нестись в Санктафракс каждый раз, как нам станет холодно, когда мы промокнем или устанем, не так ли?

Каулквейп покачал головой.

— Нет, — подтвердил он с некоторой грустью, — наверное, не можем.

Они нашли место для ночлега в маленькой тёмной комнатушке над «Красным дубом». Она была простенькая, но вполне им подходила. У стен лежало два соломенных тюфяка, а стоявший в углу кувшин со свежей водой дал им возможность прополоскать рот и смыть запах застарелого дыма.

— Спокойной ночи, Каулквейп, — сказал Прутик.

— Ищи свои корни, капитан, — прошептал какой-то голос.

— Что ты сказал, Каулквейп? — переспросил Прутик.

Но ответа не последовало. Каулквейп уже провалился в глубокий сон, в каком даже снов не снится.

На следующее утро они проснулись поздно и, плотно позавтракав, отправились дальше. Так продолжались их поиски. В течение трёх дней — с утра до ночи — они бродили по восточным кварталам Нижнего Города, оставаясь на ночлег в таверне, в которой они заканчивали свои поиски, когда часы били двенадцать. На четвёртый день они оказались в таверне «Колыбельное дерево», в особо запущенной части Нижнего Города, рядом с воздушными доками.

— «Колыбельное дерево» принадлежит к тем же корням, что и ты, — сказал на ухо Прутику тихий, с присвистом голос.

Прутик повернулся к Каулквейпу:

— Ты что-нибудь знаешь о колыбельных деревьях?

— Я? — озадаченно спросил Каулквейп. — Ничего, Прутик.

Прутик нахмурился.

— Ну, может, нам стоит попытать удачу здесь.

Каулквейп взглянул на вывеску таверны, где было изображено дерево из Дремучих Лесов, с широким узловатым стволом и расширяющимися, как веер, верхними ветвями. Художник даже изобразил кокон Птицы-Помогарь, свисающий с веток.

— Давай веселее! — приободрил его Прутик, делая шаг вперёд. — Мы…

Хрясъ!

Тяжёлая деревянная скамья вылетела через окно справа от двери. Прутик и Каулквейп пригнулись. И вовремя, потому что в следующий миг тяжёлый бочонок просвистел уже сквозь застеклённую дверь. Он пролетел, едва не коснувшись их голов, и со звучным треском шмякнулся на землю, разлив всё своё содержимое.

— Я же сказал, Рябой, могут начаться неприятности! — долетел до них сердитый крик.

— Ага! — угрожающе произнёс второй голос. — Корыта поломаются. Бочонки разобьются. — Эти слова сопровождались треском ломающегося дерева.

— Личико кой-кому можно подправить, — прошипел третий, — понял ты, куда я клоню?

— Да-да, — раздался ещё один, тихий и испуганный голос.

Прутик и Каулквейп собрались с духом и осторожно выглянули из-за сломанной двери. Трое дюжих молоткоголовых гоблинов стояли, окружив несчастного хозяина таверны, плюгавенькое существо со спутанными волосами и кожей в пятнах. Всё его тело, с головы до ног, тряслось мелкой дрожью.

— Времена нынче тяжёлые, — заикаясь, объяснял он. — Выручки всё меньше. У меня просто нет таких денег.

Прутик взглянул на Каулквейпа горящими от негодования глазами.

— Ненавижу, когда сильные обирают слабых!

Каулквейп дотронулся до его руки.

— Их слишком много, — прошептал он, — тебя покалечат…

Но Прутик стряхнул руку Каулквейпа.

— Может, надо было не вмешиваться, когда тебя бил этот подмастерье? — спросил он.

Каулквейп покраснел от стыда.

— Всё в порядке, Каулквейп. Оставайся здесь, если хочешь, — предупредил Прутик, — а я пойду. — Он поднялся и распахнул искорёженную дверцу.

Петли заскрипели. Молоткоголовые гоблины повернулись на скрип.

— Добрый вечер, — спокойно произнёс Прутик. — Добрый вечер, Рябой. Будь добр, бокал твоего лучшего крушинного вина. — Он оглянулся, и на губах у него промелькнула улыбка: в конце концов Каулквейп последовал за ним. — И ещё один бокал для моего друга.

— Я… мы сейчас закрываемся, — выдавил Рябой.

Прутик взглянул на кучку посетителей, прячущихся в тени, в глубине таверны, слишком трусливых или пьяных, чтобы прийти на помощь Рябому. Никто из них, похоже, не собирался уходить.

— Неудивительно, что дела идут плохо! — сердито проворчал молоткоголовый гоблин. — Так отшивать посетителей! — Он оглядел Прутика и Каулквейпа с головы до ног и самодовольно ухмыльнулся. В бирюзовых отсветах горящего колыбельного дерева сверкнули его тёмно-серые вставные зубы из железного дерева. — Садитесь! — приказал он, ножом указывая на одну из перевёрнутых скамей.

Каулквейп собирался уже было повиноваться, но Прутик остановил его, положив руку ему на плечо.

— Сесть, я сказал! — заорал молоткоголовый.

— Делайте, что они говорят, — слабо выдохнул Рябой. — Я сейчас к вам подойду.

Прутик и Каулквейп остались стоять на месте.

— Я, чё, непонятно выражаюсь? — сквозь зубы процедил молоткоголовый. Двое других повернулись и направились к ним с горящими глазами, сжав кулаки.

— За Риверрайз! — спокойно ответил Прутик и вытащил свой меч с длинным изогнутым лезвием. Этот меч вручил ему отец, перед тем как его унесло прочь Великим Штормом. Оружие сверкнуло в бирюзовом свете.

На секунду поражённые гоблины замолчали. Потом они повернулись, взглянули друг на друга и недоверчиво расхохотались.

— Эй ты, мерзкий недоносок! — выкрикнул тот, который стоял ближе всего к молодому капитану, и вытащил собственное оружие — зловеще выглядящий серп. — Ну давай! — насмешливо прорычал он, переминаясь с ноги на ногу, и пальцем поманил Прутика.

— Вперёд, Тарбор! — ободряюще проворчал второй молоткоголовый, с ножом.

Рябой воспользовался представившейся возможностью и улизнул.

— Вот так! — Рябой внезапно выскочил из тени, взмахнув дубинкой.

Бах!

Удар пришёлся по виску, и молоткоголовый свалился, как поваленное дерево, а нож выпал у него из рук, отлетел по полу таверны в сторону и лёг прямо у ног Каулквейпа. Какое-то время Каулквейп колебался, а затем нагнулся и подобрал его.

Тяжёлый нож странно смотрелся у него в руке. Несмотря на все попытки его отца, Каулквейп так и не научился искусству самообороны. Парнишка не без страха повернулся к другому молоткоголовому.

— А ну-ка взгляни сюда! — сказал он так угрожающе, как только мог. — Не заставляй меня этим воспользоваться. — Но голос его прозвучал тихо и неубедительно.

За спиной Каулквейпа серп третьего молот-коголового со свистом рассёк воздух. Прутик с поднятым мечом подскочил к своему подмастерью и встал рядом. Молоткоголовый нанёс чудовищный удар серпом, серп и меч скрестились с такой силой, что у Прутика задрожала рука, но он выстоял.

— Чем они уродливее, тем прекраснее победа, — выговорил Прутик. Он яростно бросился вперёд, на двоих молоткоголовых гоблинов, размахивая мечом — раз, другой.

Снова в воздухе просвистел серп, на этот раз со стороны и по ногам. Прутик отскочил назад. Острый конец лезвия едва не задел его живот и срезал застёжку на накидке из ежеобраза. Каулквейп повернулся и с яростью ударил нападавшего на Прутика ножом.

— Ай-и-и! — завопил разбойник, когда остро отточенное лезвие вонзилось ему в большой палец правой руки.

— Молодец! — ободряюще крикнул Прутик. Он занёс руку и выбросил меч вперёд. Тот достиг цели, и серп молоткоголового со звоном упал на пол.

Каулквейп ногой отбросил его к боковой стене. Прутик приставил меч к горлу молоткоголового.

— Убирайтесь немедленно, — холодно сказал он, — иначе я доведу дело до конца.

Двое молоткоголовых обменялись взглядами.

— Выметаемся! — закричал один, они повернулись и бросились вон так, что только пятки засверкали. Ни тот ни другой даже не взглянули на приятеля, оставшегося лежать на полу.

— О небо! — проговорил Каулквейп. Он протянул нож молоткоголового Прутику.

Прутик улыбнулся.

— Оставь себе, — сказал он. — Ты его заслужил. Прекрасная работа, Каулквейп. Я и не знал, что у тебя есть способности к этому, — заметил он.

Каулквейп опустил голову и смущённо засунул нож за пояс. То же самое сделал и Прутик.

— Эти молоткоголовые гоблины не очень-то верные друзья, — захихикал Рябой, вешая дубинку на стену. Он повернулся к Прутику и Каулквей-пу. — Однако они опасны, — продолжал он, — спасибо, что пришли на помощь, господа. — Трактирщик поставил обратно одну из перевёрнутых скамей. — Присаживайтесь. Я вам налью из своего лучшего бочонка — за счёт заведения, разумеется.

Прутик и Каулквейп сели не без удовольствия. Каулквейп был весь в поту, и руки у него дрожали. Он в первый раз оглядел трактир.

Другие посетители, сидевшие по тёмным углам, потягивая вино, казалось, не обратили никакого внимания на происшедшее. Некоторые примостились рядом со штабелями шестиугольных бочек, встроенных в дальнюю стену, как соты лесных пчёл; некоторые развалились на низких брёвнах у питьевых корыт. В углу крытая жаровня светилась бирюзовым светом и эхом отражала мелодичное пение горящих поленьев.

— Поёт, как «Колыбельное дерево», — с беспокойством заметил Каулквейп. Он всё ещё не отошёл от потрясения.

— Ну, мы же в трактире «Колыбельное дерево», — заметил Прутик и улыбнулся. — Напоминает мне о Дремучих Лесах во времена моего детства. Спельда — я рассказывал тебе о ней, — моя приёмная мать, лесная троллиха, бывало, перед сном закладывала в огонь полено колыбельного дерева. Его протяжное пение убаюкивало меня, и я засыпал.

— По мне, так звучит жутковато, — содрогнулся Каулквейп.

Рябой вернулся с тремя бокалами, доверху наполненными золотистой жидкостью, и сел между ними.

— За ваше здоровье, — сказал он, и они подняли бокалы и поднесли ко рту искрящееся крушинное вино. — А-ах! — со вздохом оценил его Рябой. — Чистый нектар.

— Очень хорошее, — похвалил Прутик. — Правда, Каулквейп?

Каулквейп сморщился, потому что крепкая жидкость жгла ему горло и отдавала в нос. Он поставил бокал и протёр глаза.

— Очень приятно, — пискнул он, потом нахмурился и повернулся к Рябому. — А вы не боитесь, что эти вымогатели опять вернутся? — спросил он.

Рябой захихикал.

— В душе молоткоголовые — трусы, — объяснил он. — Стоит раз их побить, и всё. Пойдут слухи, что таверну «Колыбельное дерево» на деньги не разведёшь, и они оставят меня в покое, по крайней мере на какое-то время. И всё благодаря вам двоим!

— Эй, Рябой, — раздался в дальнем углу хриплый голос, — ещё лесного грога, быстрее!

— Уже иду! — прокричал в ответ Рябой. Он встал из-за стола и обтёр руки передником. — Никакого покою с ними нет, — пожаловался он. — Позовите меня, когда нужно будет долить вина.

Рябой удалился. Прутик повернулся к Каулквейпу, который во второй раз попробовал глотнуть крушинного напитка.

— Подождём, — велел он юноше, — может, стоит осмотреться, пока мы здесь сидим. Поболтать с местными. Вдруг кому-нибудь что и известно.

Каулквейп решительно поставил бокал на стол, радостно кивнул и вскочил на ноги.

— Отличная мысль, — поддержал он, — и я с тобой. — Бедняга не хотел оставаться один в этом грубом, тёмном месте со странной, заунывной музыкой.

В таверне гуляли больше десятка пьяных. Троги, тролли и гоблины: запойные пьяницы с морщинистыми, обрюзгшими лицами и осоловелыми, невидящими глазами.

— Привет, друг. Можно тебя угостить? — спросил Прутик, хлопнув одного из них по плечу. — Интересная стоит погодка.

Странное создание повернулось и оказалось троллем-несуном. Он с трудом сфокусировал взгляд на лице Прутика и заплетающимся языком выговорил:

— Чё те н-надо?

Прутик поднял руки.

— Просто выпить, — сказал он. — И немного поболтать. Рябой, наполни корыто для моего друга. Он, кажется, хочет пить.

Несколько пар глаз повернулись на звук пенистой струи.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил тролль-несун. Прутику удалось привлечь его внимание.

— Я говорю, погодка интересная: странные дожди, градины размером с кулак гоблина и всякая ерунда с неба сыплется. Я даже слышал, будто прямо здесь, в Нижнем Городе, падали звёзды.

Тролль-несун вздохнул.

— Я не видел ничего, — ответил он. — Только что с корабля, с Великого Рынка Работорговли Шрайков. Рабов мы везли, — пробурчал он. — Больше никогда! Шум ужасный: крики, стоны всю дорогу. Из головы выбросить не могу. Прямо сюда пришёл, забыться. — Он опустил лицо в наполненное до краёв корыто, и Прутик пошёл дальше.

Вдруг справа раздался вопрошающий хриплый голос:

— Капитан?

Прутик обернулся. Каулквейп всматривался в темноту, пытаясь разглядеть говорящего.

— Капитан, никак это ты? — Тяжёлый стул с грохотом полетел на пол, и крепкий коренастый человечек вскочил на ноги, протирая глаза, как если бы только что проснулся.

Прутик уставился на подошедшего. Это был душегубец из Дремучих Лесов: пышная грива и кроваво-красная кожа, тёмно-малиновая в полумраке таверны. Его суровое лицо растянулось в улыбке.

— Капитан Прутик, ведь это ты, правда? — спросил он. — Правда ведь?

— Тарп? — отозвался Прутик. — Неужели это ты, Тарп? Тарп Хаммелхэрд? Из команды «Танцующего-на-Краю»? — воскликнул Прутик. — Да, это я! Это я, твой капитан!

Они упали друг другу в объятия.

— Ох, капитан! — со слезами на глазах проговорил Тарп. — Я уж боялся, что не доживу до этого дня.

Прутик вырвался из крепких объятий Тарпа и схватил его за руки.

— Но ты выжил, Тарп! Ты жив! Ты правда жив! — голосом, дрожащим от волнения, повторял он. — И вот я тебя нашёл! — Он повернулся к Каулквейпу. — Смотри, Каулквейп, — начал он, — мы нашли одного из моей…

Он замолчал. Его юный подмастерье вытаращился на него так, словно увидел привидение. Он стоял неподвижно, с открытым ртом, глаза у него чуть на лоб не вылезли. Рядом с ним таращился и Рябой, тоже порядком обалдевший.

— Каулквейп, во имя неба, в чём дело? — спросил Прутик.

— В… вы об… оба светитесь, — заикаясь, ответил Каулквейп.

— Как два светильника на масле из тильдера, — добавил Рябой, в ужасе уставившись на них.

Прутик глянул на Тарпа. И правда, начиная с ярко-рыжих волос на голове до носков начищенных кожаных сапог тот излучал яркое сияние. Прутик осмотрел собственное тело. Грудь, ноги, руки, трясущиеся пальцы — всё светилось.

Вокруг них завсегдатаи начали перешёптываться. Они тыкали в них пальцами и качали головами. Тролль-несун рядом с Каулквейпом схватился за амулеты на шее.

— Духи, — прошептал он, — духи в воздушных доках. И тут тоже духи. Это ненормально, я вам доложу.

Пара городских гномов встала из-за столов.

— Я здесь не останусь, — испуганно сказал один и направился к двери.

— Я тоже, — поддержал его приятель. По пути он повернулся к Рябому. — В Нижнем Городе в наши дни и так жутко. Не хватало только, чтобы духи появлялись в твоей таверне!

— Да уж, — пробормотал тролль-несун и поспешил за ними. — Духи — это уж последняя капля.

— Но… но ведь они уже уходят, — начал Рябой. — Не так ли? — добавил он, быстро выпроваживая всех троих за дверь. — Ничего личного, — пробормотал он, обращаясь к Прутику, — но вы мне клиентов разгоните. А торговля есть торговля, вы понимаете… — И он мягко, но решительно вытолкал их на улицу.

Когда дверь за ними захлопнулась, Прутик повернулся к остальным.

— Вот она благодарность! — усмехнулся он. — Но какая разница? Ты жив, Тарп! Вот что главное.

— Приятно снова увидеть тебя, капитан, но… — Тарп нахмурился. — Мы на самом деле выглядим странно, это свечение и все такое. Кто угодно испугается. — Он сдвинул брови. — Я светился, когда упал в Нижнем Городе, но свечение скоро погасло… До того момента, — неуверенно добавил он, — когда мы встретились.

— И со мной то же самое, — подтвердил Прутик. — Но вот мы встретились и снова светимся. Должно быть, там с нами что-то случилось, — низким грудным голосом выдохнул Прутик. — Что-то, что и сейчас нас связывает. — Он схватил Тарпа за руку. — Ты не помнишь, что произошло? А остальная команда? А мой корабль? И мой отец? Скажи, нашли мы Облачного Волка?…

Но Тарп грустно покачал большой косматой рыжей головой.

— Если б только я мог вспомнить, капитан, — сказал он. — Но ничегошеньки не помню с того момента, как мы вошли в этот вихрь, будь он проклят.

Прутик улыбнулся и дружески пожал ему руку.

— Ничего, — ободрил он Тарпа. — Я нашёл тебя, Тарп, и это только начало. Прекрасное начало! Теперь мы должны найти остальных, — его лицо помрачнело, — но где?

— Духи, — тихо проговорил Каулквейп.

— Что такое, Каулквейп? — спросил Прутик.

— Говори громче.

Каулквейп повернулся к нему:

— Я слышал, как тролль-несун сказал, что ты дух, — он сделал паузу, — такой же, как те, что в воздушных доках!

— Воздушные доки? — переспросил Прутик.

— Духи в воздушных доках? Такие же, как мы?

Каулквейп кивнул:

— Я слышал, он именно так и сказал.

— Отлично, Каулквейп! — с восхищением воскликнул Прутик и хлопнул его по плечу. — Вот туда-то мы и отправимся. К воздушным докам!

Каулквейп скромно опустил голову.

— Я же сказал, что умею слушать, — радостно прошептал он.