Полночь над Санктафраксом

ГЛАВА ПЯТАЯ. КАУЛКВЕЙП

— Падающая звезда! — Младший служка, подросток с жёсткими топорщащимися волосами, в одежде с чужого плеча, одиноко стоял, уставившись в ночное небо. — Как любопытно, — шептал он.

Буря кончилась, и учёные выбирались из своих многочисленных убежищ.

— А что это у нас тут? — раздался за спиной у юноши насмешливый голос. — Маленький зверёныш, сынок члена Лиги. А чего это ты не в библиотеке, не засунул нос в свои свитки, Каулквейп?

Голос принадлежал подмастерью в отороченной мехом мантии, какие носят все в Колледже Облакологии. За ним стояли ещё несколько человек, все они стряхивали пыль с одежды и посмеивались.

— Я думал… — пролепетал подросток, — мне показалось, я что-то видел, Вокс.

— Пусть за небом специалисты наблюдают, — с гаденькой улыбочкой заметил Вокс. — Тебе что, сортира какого-нибудь не хватило почистить?

— Я… да я так, тут просто проходил, — вымолвил Каулквейп, неуклюже собирая в охапку свои манускрипты, и поспешил по выложенной булыжником дорожке прочь от всей этой компании.

— Урод из Нижнего Города, — донёсся до него голос Вокса.

Каулквейпу едва исполнилось пятнадцать, и он был очень маленьким для своего возраста. Он занимал самую низшую ступень социальной лестницы Санктафракса — и одной из его обязанностей было как раз чистить туалеты. Он был мальчиком на побегушках для любого, у кого были какие-то задания для слуги. Ему приходилось бегать с поручениями для всяких помощников профессоров, просеивать туман, измерять силу ветра и поддерживать воздушный город в безупречной, сияющей чистоте.

Однако Каулквейп мечтал о большем. Каждый раз, когда у него появлялась малейшая возможность, он убегал в Главную Библиотеку Санктафракса — место, которым остальные прискорбно пренебрегали, — и погружался в бесчисленные пыльные свитки, которые там хранились.

Библиотеку не любили. У неё не было ни очарования Колледжа Облакологии или Академии Ветра, ни власти и влияния Школы Темноты и Света, но ведь и самого Каулквейпа тоже не любили. Его отец, дородный, властный, быкообразный член Лиги, которого звали Улбус Пентефраксис, купил ему место в Санктафраксе.

— Ты никогда не пробьёшь себе дорогу в Лигах, маленький пугливый червячок, — сказал ему когда-то отец. — Может, хоть эти напыщенные наблюдатели погоды сделают из тебя что-то приличное. Я точно не смогу, это не в моих силах!

Оттого-то он купил для сына место младшего служки. Сначала Каулквейп был вне себя от радости. Но вскоре он обнаружил, что воздушный город может быть столь же суровым местом для жизни, как и улицы Нижнего Города. Хотя члены Лиги, несомненно, были богаты, все учёные в Санктафраксе их презирали, а тех помощников и подмастерьев, которые получали место в воздушном городе за деньги, презирали и того больше.

Торопливо проходя по пустынным проспектам величественного воздушного города, Каулквейп останавливался, чтобы как следует рассмотреть красоту, которая его окружала: горделивые башни с минаретами, куполами и шпилями, горевшие розоватым светом в лучах восходящего солнца, дивные резные колонны, статуи и фонтаны, взмывающие вверх лестницы и крытые галереи. Он знал, что никогда в жизни всё это не станет родным и близким. Слишком уж оно было изящно. Слишком богато. Так пышно.

Каулквейп вздохнул. Когда он смотрел на всё это величие, то чувствовал себя ещё меньше и незначительнее, чем обычно. Ему вспомнились насмешки Бокса. «Урод из Нижнего Города!»

Он подумал, примут ли его когда-нибудь в этом великолепном месте, станет ли он однажды чем-то большим, нежели маленьким пугливым червячком?

В одном юноша был уверен: он никогда не вернётся в Нижний Город. Шум, грязь, удары и тычки отца и разочарование в глазах матери перед её смертью. Жизнь в Нижнем Городе его совсем измучила. Нет, будь что будет, а дом-то теперь в Санктафраксе. Отец платит хорошие деньги за то, что Колледж Облакологии держит у себя его сына. И он, Каулквейп, когда-нибудь завоюет уважение этих высокомерных профессоров!

— Будь смелее! — прошептал он. — Увереннее!

Каулквейп как раз поворачивал за угол Института Льда и Снега, когда услышал голос, доносившийся с посадочной площадки впереди него.

— Насмерть раздавило тяжеленной ерундой, упавшей с неба, — говорил кто-то.

Каулквейп пошёл было вперёд, но потом отшатнулся и спрятался в тени. Коренастый крохгоблин разговаривал с приятелем, подтягивателем корзин, на навесной платформе.

— И что потом? — сказал приятель крохгоблина.

— Я-то знаю, — сказал крохгоблин. — Я только минуту назад вернулся из Нижнего Города. Мне повезло, что спасся, скажу тебе. Я был в таверне «Дуб-кровосос», и тут Мамаша Твердопух — эта старая курица, хозяйка заведения, — внезапно прибегает, вся дрожит и раскудахталась, что воздушный корабль попал в этот жуткий шторм, его разнесло на кусочки, а смертоносные обломки посыпались на Нижний Город. Огромное рулевое колесо хряпнулось прямо на крышу Палаты Лиг, пробило её и расплющило троих важных шишек между прочим.

— Да ты чё! — удивился его приятель и даже глаза выпучил от любопытства и желания разузнать кр-р-ровавые подробности.

— Мамой клянусь, — подтвердил крохгоблин. Он поднял руки и на пальцах пересчитал жертв. — Первый — Глава Лиг, — сказал он, — Симон или Симеон, что-то в этом роде. Потом этот тип от Клея и Верёвок, как его там. И ещё…

— Он нахмурился в задумчивости. — А, ну да, и капитан одной из ихних патрульных лодок Лиг. Пентефраксис. Улбус Пентефраксис.

Каулквейп почувствовал, будто его самого придавило рулевым колесом. Его отец мёртв! Он бы, может, и не оплакивал потерю своего весьма неприятного папаши, однако его дыхание вдруг прервалось от волнения и мысли о том, какие ужасные последствия предполагали эти новости.

Когда умирал член Лиги, она забирала себе всё. И возможно, уже сейчас бывшие коллеги отца выносят из отцовского особняка всё, на что могут наложить лапы, кружатся там, подобно стае алчных воронов. А кто их остановит? Уж конечно, не его слабосильный единственный сын, живущий в Санктафраксе.

— Санктафракс! — застонал Каулквейп, обхватив голову руками. Кто же будет платить за его место? Колледж Облакологии просто выкинет его обратно на улицы Нижнего Города, как только перестанут поступать деньги. С ним всё было кончено, всё было потеряно — его только воронам оставалось скормить.

Возвращение из Каменных Садов заняло больше времени, чем хотелось бы, и солнце уже давно встало, когда тролль-несун наконец добрался до Нижнего Города. Прежде всего (хотя кости у Прутика не были переломаны) то, что он пережил во время бури, сделало его медлительным и слабым. Пока профессор вёл беднягу до повозки, ему пришлось несколько раз останавливаться. А когда они наконец дошли, тролль-несун стал настаивать на пересмотре платы за проезд, потому что из Каменных Садов возвращаются уже двое, а не один профессор, которого он сюда привёз.

— Больше весу — больше плата! — настаивал тролль-несун и отказался двигаться с места, пока профессор не сдался.

Потом, когда о сумме оплаты наконец договорились и они отправились в путь, оказалось, что тролль-несун взял на себя непосильную задачу. Он и на ровном месте отдувался, задыхался и полз как черепаха, а уж на холмах он так тяжело хрипел, что профессора временами охватывало сомнение, доедут ли они вообще.

Что касается Прутика, тот не запомнил происходившего. Он ничего так и не сказал, кроме того первого слова. Отстранённый и вялый, молодой капитан дал Профессору Темноты запихать себя в повозку. Когда их путешествие подошло к концу, яркий свет, приведший профессора к Прутику, угас.

— Скоро приедем, — ободряюще заметил Профессор Темноты.

Прутик никак не показал, что слышит его.

— Помнишь, как мы впервые встретились? — спросил профессор, пытаясь растормошить память Прутика. — Когда ты пришёл в мой старый кабинет, на самом верху Башни Дождеведов… — Он усмехнулся. — Неба ради, Прутик, — добавил он, — ты тогда помог Санктафраксу в час нужды. Теперь Санктафракс поможет тебе. Я тебе в этом клянусь. — Он взглянул на озадаченное лицо Прутика и вздрогнул от сочувствия и беспомощности. — Прутик, а Прутик, — продолжал он, — во имя неба, что заставило тебя отважиться без привязи отправиться в открытое небо? Ты что, не понимал, с какими опасностями там столкнёшься? — Он схватил Прутика за плечи. — Что там произошло?

Но Прутик не ответил. В сознании молодого капитана воздушных пиратов, очевидно, всё перемешалось. Если ему быстро не оказать помощь, есть опасность, что он окончательно сойдёт с ума. Профессор огляделся по сторонам и обнаружил, что они уже подъезжают к пригороду Нижнего Города. Через пять минут тролль-несун положил на землю оглобли повозки.

— Приехали, — тяжело выдохнул он и наклонился, с трудом восстанавливая дыхание.

Профессор вылез из повозки и взглянул наверх, на воздушный город, парящий над ними. Одна из подвесных корзин качалась прямо у него над головой.

— Эй, есть там кто? — закричал он.

Всё ещё стоя в тени, Каулквейп смотрел на широкую мощёную улицу: в ушах у него звенело, глаза заволакивало туманом и тяжесть на сердце мешала дышать. Его взгляд блуждал по величественным зданиям, построенным специально для той или иной школы или колледжа.

— И всего этого я никогда больше не увижу, — со слезами на глазах пробормотал Каулквейп.

— Скоро я стану одним из нищих на улицах Нижнего Города.

И тут у края платформы началась суматоха. Профессор Темноты вылез из корзины, когда она была подтянута к посадочной площадке. С ним был кто-то ещё: босой, худой, со спутанными волосами и в оборванной одежде. На минуту Каулквейп позабыл о своём несчастье. «Кто это? — удивился он. — И почему с ним сам Профессор Темноты?»

Когда крохгоблин снова опустил корзину и исчез из виду, оставив профессора и незнакомца одних, Каулквейп вышел из тени.

— Эй, паренёк!

— Кто, я, сэр? — заикаясь, спросил Каулквейп, выронив все свои свитки.

Профессор Темноты оглядел его с головы до ног.

— Да, ты. — сказал он. — помоги-ка поставить Пр… э-э… моего друга до Школы Темноты и Света и э-э…

— Конечно, сэр. Сейчас, сэр, — ответил Каулквейп, взваливая молодого человека на спину.

— Я надеюсь, ты умеешь держать рот на замке? — спросил профессор, показывая дорогу. — Я не хочу, чтобы учёные своими сплетнями беспокоили моего друга.

— Д-да, — тихо пробормотал Каулквейп. Профессор устало взглянул на него и спросил:

— Как тебя зовут, паренёк?

— Каулквейп, сэр, — ответил тот, — младший служка Санктафракса.

— Младший служка Санктафракса, — повторил профессор, сузив глаза. — Из Нижнего Города, судя по виду. Могу поспорить, у тебя богатый отец, член Лиги.

Они почти подошли ко входу в школу. Каулквейп кивнул:

— Да, сэр. Мой отец является членом… — он поправился, — был членом Лиги, сэр.

— Очень хорошо, очень хорошо, — рассеянно ответил профессор.

Они подошли к парадным дверям Школы Темноты и Света слишком скоро для Каулквейпа.

— Спасибо, паренёк, — поблагодарил профессор, помогая полубесчувственному Прутику ступить на порог. Массивные кованые двери захлопнулись за ними.

Каулквейп остался стоять на улице в одиночестве и чувствовал себя абсолютно потерянным. И что теперь? Он повернулся и побрёл назад тем же путём, что пришёл. Сколько ему оставалось быть здесь? День? Неделю? Может, больше, а потом его выгонят, и вместе со своими жалкими пожитками он влезет в корзину, чтобы отправиться обратно в Нижний Город навсегда.

— Ну, Каулквейп, — сказал он себе, — ты найдёшь самый тёмный, пыльный угол в Главной Библиотеке, а там — кто знает? — И храбро улыбнулся. — Может, они забудут обо мне, как обо всех этих свитках!