Полночь над Санктафраксом

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОБСЕРВАТОРИЯ ЛОФТУС

А вдалеке воздушный город Санктафракс вертелся и качался из стороны в сторону от ужасающей бури. Якорная Цепь, которой он был прикреплён к земле, натянулась до предела. Внутри великолепных зданий Санктафракса его обитатели — учёные и подмастерья, слуги и охранники — сбивались в молчаливые группки, замирая от ужаса при мысли, что Цепь может оборваться.

И лишь Профессор Темноты оставался в одиночестве. Поскольку он — Верховный Академик Санктафракса, его долгом было продолжать работать, в то время когда остальные ищут убежища. При наступлении свирепого шторма он поспешил по винтовой лестнице наверх, в обсерваторию Лофтус, так быстро, как только позволяли ему старые больные ноги. Нужно было проверить показания на различных измерительных приборах, представлявших каждую дисциплину, изучавшуюся в Санктафраксе. И Верховный Академик обнаружил, что все приборы будто с ума посходили.

— О небо! — воскликнул он, входя в просторное помещение обсерватории.

Профессор Темноты в задумчивости потрепал свою кустистую бороду, поправил на носу очки в стальной оправе и внимательно взглянул на приборы.

— Но такие показания неслыханны. — Он выглянул в окно своей высокой башни. — И неудивительно.

Такой страшной бури, какая разразилась ночью, никто в жизни своей не видел. Ураганной силы ветер и проливной дождь пришли с небес в Край и с невиданной злобой обрушились на этот выступ земли:

— Ну давай же! — говорил сам себе профессор. — Нужно снять показания. Всё подсчитать. Занести в журнал все цифры и факты.

Болтаясь из стороны в сторону внутри качающейся обсерватории, он цеплялся за приборы.

— Но с чего же мне начать?

Латунный анемометр бешено крутился, показывая ни разу доселе не зарегистрированную скорость ветра. В измерителе интенсивности дождя вода перехлёстывала через край и громко булькала. Профессор Темноты покачал головой.

— Присутствие высокой концентрации антимагнетических частиц кислотного тумана, — бормотал профессор свои учёные слова. — Невероятно, совершенно неве… Ну ладно, анемометр и измеритель дождя! — удивлённо воскликнул он. — Но что, неба ради, делает чувствометр?

Предметом пристального интереса профессора стала небольшая серебряная коробочка, под определённым углом подвешенная на треножнике. В каждую из шести сторон коробочки была вставлена маленькая пластина из мягкого блестящего материала, сделанного из крыльев древесных мотыльков. Как и сами эти создания, материал был чувствителен к эмоциям и менял свой цвет в зависимости от настроения, которое царило вокруг. Гнев заставлял его краснеть, грусть — синеть, страх — желтеть…

В Санктафраксе было два чувствометра: один находился здесь, в башне Лофтус, а другой на малоизвестной Кафедре Психоклиматических Исследований. Обычно чувствительный к погодным изменениям, прибор светился ровным белым светом. Особенно мрачный ливень мог слегка окрасить его в голубой; долгая полоса нежных бризов и солнечных дней могла сделать чуть розоватым. Но это всегда были пастельные тона. Никаких крайностей не замечалось. Ничего сверх того, что вызвало, например, лёгкое чувство разочарования или желание улыбнуться. Конечно, погода, без сомнения, влияла на всех жителей Края, но её влияние всегда было небольшим.

До сегодняшнего дня!

Профессор уставился на чувствометр, и у него дрогнуло сердце, а рот раскрылся от изумления. Прибор буквально пульсировал всеми цветами радуги. Вспыхивал, поблёскивал, искрился. То ослепительно красным, то ультрамарином, то горел изумрудно-зелёным цветом. И пурпурный — глубокий, тёмный, безумный пурпур.

— Буря чувств! — ахнул профессор. Он читал о таких погодных явлениях в пыльных томах «Трактата о Стихиях». — Неудивительно, что в моих собственных мыслях царит такая неразбериха.

В этот миг вспышка молнии зигзагом прорезала клубящееся тучами небо. На мгновение стало светло, как днём. Игла молнеизмерителя выскочила за пределы шкалы и застряла, а измеритель звука и вовсе разбился вдребезги из-за раската грома.

Профессор уставился на сломанные приборы.

— Какие же мы глупцы, а ещё делаем вид, будто понимаем погоду, — пробормотал он, из осторожности украдкой глянув через плечо.

Многие в Санктафраксе рады были бы использовать тайные опасения Верховного Академика. Но к счастью, рядом с ним не было никого, кто мог бы услышать эти богохульные слова.

Профессор Темноты со вздохом подобрал полы своей чёрной мантии и стал взбираться по лестнице в стеклянный купол. Там он приник глазом к окуляру огромного телескопа, стоящего в центре круглой комнаты.

Наведя на резкость, профессор всё дальше и дальше всматривался в чёрную пустоту за Краем. Если бы он только мог увидеть ещё чуть-чуть…

— Какие тайны скрываются там? — вслух спросил он самого себя. — Ч-что… во имя неба, а это-то что такое? — У него перед глазами пролетела маленькая тёмная пушинка.

Дрожащими пальцами он снова навёл на резкость. Неясный объект обрёл форму. Он был похож на воздушный корабль. Но что там мог делать воздушный корабль, непривязанный и так далеко от земли? Едва веря собственным глазам, профессор откинулся назад, достал платок и протёр окуляр.

— Нет, никаких сомнений, — в сильнейшем волнении прошептал он. — На самом деле был воздушный корабль. Я уверен в этом. Если только, конечно, не… — Он оглянулся на чувствометр. Тот пульсировал ярко-алым цветом. — Нет, — вздрогнул профессор. — Я не мог такого вообразить. Я не сошёл с ума.

Он опять развернулся к телескопу, вцепился в него и с тревогой посмотрел в окуляр. Его глазам открылись лишь клубящиеся воздушные дали. Он дрожащими пальцами наводил на резкость. Всё равно ничего. А потом… Профессор ахнул. Оттуда, где он заметил воздушный корабль, по крайней мере думал, что заметил, в тёмном небе разлеталось несколько ярких шаров света. В изумлении профессор оставил телескоп и побежал к окну.

— Падающие звёзды! — закричал он.

Одна за другой точки света взлетали и, оставляя за собой горящие полосы, пересекали ночное небо по направлению к Краю. Как заметил профессор, их было всего семь. Нет, восемь; две летели очень близко. Кроме этих двух точек, остальные разбегались каждая в своём направлении, с разной скоростью, по собственной траектории.

Профессор вздохнул. Особенности света вне сферы его научных интересов, но он был бы не прочь получить одну из падающих звёзд, чтобы изучить её со всех сторон и доказать раз и навсегда, что в основе любого света лежит темнота. Проблема заключалась в том, как определить, где они приземлятся.

Падающие звёзды уже приземлились, некоторые довольно близко. Другие пролетели над Топями дальше, в Дремучие Леса. Одна же, светившаяся ярче остальных, улетела дальше, чем хватало взгляда.

— Любопытно, — прошептал профессор. Ветер завывал, и башня поскрипывала. — Очень любопытно.

Внизу, под потрёпанным бурей воздушным городом, улицы Нижнего Города превратились в болото. Несчастные жители шлёпали по хлюпающей и чавкающей грязище, отчаянно пытаясь спасти хоть что-то от всеразрушающего водоворота.

— О небо, что с нами будет? — раздался испуганный голос одной из городских гномих, когда яркая вспышка озарила небо. — Почему нас не предупредили, что будет такая ужасная буря?

Ветер свистел. Крыша громыхала. Над ней по небу с шипением пронеслась падающая звезда. Но гномиха слишком поздно посмотрела наверх и не успела хорошенько её разглядеть. Она отбросила волосы, упавшие на глаза, и уставилась на воздушный город сквозь стену проливного дождя. Лицо её исказилось от гнева.

— Почему эти учёные нас не предупредили? — спрашивала она.

— Учёные? Не смеши меня, Глим! — сердито прокричал её муж, пытаясь приладить отставшие и хлопающие на ветру куски кровли на крыше. — Слизни они тявкающие, вот кто они такие! Медленные, вонючие, склизкие…

Бабах!

— Тог? — в тревоге окликнула его Глим. — Ты в порядке?

Ответа не последовало. С колотящимся от тяжёлого предчувствия сердцем Глим подобрала юбку и, кряхтя, полезла вверх по лестнице. На крыше никого не было. В покоробленной жести зияла рваная дыра.

— Тог! — снова позвала она.

— Да я здесь, внизу, — донёсся до неё приглушённый голос.

Крепко цепляясь дрожащими пальцами, Глим подползла по крыше к дыре и заглянула вниз. То, что представилось её взору, было абсолютно бессмысленно. Посреди комнаты на полу валялся огромный кусок дерева. А под ним был Тог.

— Помоги мне, — прошептал он. — Я не могу двинуться. Не могу д… д-ышать.

— Держись! — крикнула ему Глим. — Я сейчас спущусь.

Она сползла вниз по шаткой крыше и нащупала ногами верхнюю ступеньку лестницы. Ветер отрывал её пальцы от ступеней, дождь хлестал по лицу. Медленно, осторожно Глим спустилась и вбежала в дом.

— О небеса! — воскликнула она, сжимая счастливые амулеты, висевшие у неё на шее.

При ближайшем рассмотрении кусок дерева выглядел ещё огромней. На нём просматривалась резьба, и он был покрыт лаком. Сверху при свете лампы блеснули золотые буквы. «Танцующий-на-Кр…» — слово внезапно заканчивалось рваной массой щепок.

— Похоже на кусок небесного корабля, — заметила Глим. — Хотя кого понесёт в небо в такую-то погоду?!.

— Да наплюй ты! — прохрипел Тог. — Просто сними с меня эту штуковину!

Глим виновато бросилась к нему.

— Да, Тог. Прости, Тог, — бормотала она. Побагровев от натуги, гномиха изо всех сил приподняла обломок. Он был тяжёлый, гораздо тяжелее, чем казался. И, несмотря на все усилия, еле-еле сдвигался. Сдвинулся как раз настолько, чтобы Тог смог вытащить застрявшие ноги и отползти назад.

— Ура!

— У-уф! — выдохнула Глим, и деревяшка со стуком упала на пол. — Тог, а Тог, с тобой всё в порядке? — поинтересовалась она.

Городской гном внимательно осмотрел себя с головы до ног.

— Да вроде, кости у меня по крайней мере не сломаны. — Он кивнул в сторону куска разбитого воздушного корабля. — Чего не скажешь, пожалуй, о команде этого корабля.

— Ты как думаешь, они были члены Лиги или воздушные пираты? — спросила Глим.

Тог пощупал превосходное дерево и золотые буквы.

— Да вообще-то трудно сказать, — наконец вымолвил он. — Но вот что я тебе скажу наверняка: когда этот корабль был целым, его можно было назвать настоящим красавцем!

Глим содрогнулась:

— Ой, Тог, ты только представь, каково это — в такой жуткий шторм находиться в небе. Некуда бежать. Негде спрятаться… — Она оглянулась на дыру в крыше. — Возможно, у нас не так всё плохо, а? — спросила она.

— Ну конечно, — задумчиво ответил Тог. — Пойду-ка я всё это заделаю, пока нас совсем не затопило.

Пострадали не только городские гномы. Были и другие, по всему Нижнему Городу, потерявшие свои дома, имущество и даже саму жизнь из-за падающих обломков.

В главном торговом центре большой кусок корпуса корабля придавил часть птичника, принадлежащего Жиропоту, владельцу зоомагазинов; половину кудахтавших там птиц убило на месте, а остальные вырвались на волю. Бушприт, как копьё, просвистел по воздуху, пронзив при падении ничего не подозревавшего ежеобраза, заключённого в загоне для продажи на следующее утро. Тяжёлая мачта разбила ряд рыночных киосков.

Западная часть города пострадала не меньше. Град падающего балласта нанёс серьёзный ущерб пышным особнякам нескольких видных членов Лиги. Рулевое колесо — огромный, имеющий форму круга кусок скалы, который поддерживает воздушный корабль на ровном киле, — пробило крышу самой Палаты Лиг. Оно разломило пополам круглый церемониальный стол и убило троих членов Лиги.

Позднее эти трое несчастных были опознаны как Сименон Зинтакс, действительный Глава Лиг, Фаркхар Армрайт, тоненький нервный человечек, представлявший Лигу Варильщиков Клея и Сучильщиков Верёвок, и Улбус Пентефраксис, быкообразный детина, известный скорее свирепостью в боях с воздушными пиратами, нежели какими-то предпринимательскими способностями. Никто из них не выжил.

Даже самому Санктафраксу досталось от крушения воздушного корабля. Сначала большущий обломок полуюта начисто разнёс сложный аппарат, стоявший на балконе Колледжа Облакологии. Минуту спустя тяжёлый передний якорь пронзил стену полуразвалившейся — и, к счастью, пустой — Башни Дождеведов, да так там и остался, опасно раскачиваясь посредине осыпающейся стены.

Шум удара был страшен. Он эхом разнёсся по всему городу и проник даже в саму летучую скалу.

— Вот оно, — простонал Профессор Ветрове-дения. — Теперь мы все обречены. — Он повернулся к Профессору Облакологии, который сидел, согнувшись, рядом с ним за своим рабочим столом. — Для меня, мой друг, было удовольствием и честью работать с вами, — сказал он.

— Ну что вы, это только для меня было удовольствием, — сияя, возразил Профессор Облакологии.

Профессор Ветроведения нахмурился.

— Только для вас? — переспросил он. — Если это только для вас было удовольствием, значит, для меня в нашем знакомстве не было никакого удовольствия. А это не так…

Профессор Облакологии сдержанно кивнул:

— Да, но для меня это всё же было большим удовольствием.

— Ас чего ты решил, тупоголовый боров…

— Это кого ты тут назвал тупоголовым боровом? Да я…

И тут ещё более громкий звук сотряс воздух, город зашатался, и содержимое полок и шкафов в кабинете с грохотом повалилось на пол.

— Вот оно, — простонал Профессор Ветроведения. — Теперь-то уж мы точно обречены.

Третий взрыв был ещё сильнее. Что-то бухнуло и прогрохотало с такой силой, что оба профессора ничком упали на пол. По всему Санктафраксу все подмастерья, слуги и охрана сделали то же самое.

И только Профессор Темноты, Верховный Академик Санктафракса, знал, что произошло. При звуке первого удара он выглянул из окна обсерватории Лофтус и увидел, что соседняя башня раскачивается из стороны в сторону.

— Башня Дождеведов, — пробормотал он, нервно сглотнув. — Слава небу, что я не там.

Ещё несколько дней тому назад его собственный кабинет находился наверху этой башни. Но отчего она так качается? Он глянул вниз. И там, в стене, профессор увидел поблёскивающий штырь из дерева и металла, глубоко застрявший в разбитой каменной кладке.

Профессор почесал в затылке:

— Похоже на якорь воздушного корабля, но… а-а-ах! — Он в ужасе замер, глядя, как огромный якорь вздрогнул, скользнул вниз и, в клубах булыжников и извёстки, с жутким треском рухнул на крыши аркад. Первая каменная опора подогнулась, остальные тоже начали опрокидываться друг на друга, как костяшки домино, пока не свалились полностью.

У профессора рот открылся от ужаса. Глубокие морщины избороздили лоб. Он вспомнил о столь таинственно исчезнувшем воздушном корабле. О странных, непонятных обломках. О падающих звёздах…

Его размышления были прерваны настойчивым стуком. Профессор повернулся и увидел на широком подоконнике белую птицу с жёлтыми глазами и зловещим клювом, которым она стучала в стекло.

— Краан! — воскликнул Профессор Темноты. Несколькими годами ранее он нашёл эту птицу в снежную бурю — полумёртвым, потрёпанным, едва оперившимся птенцом. Он принёс его в свой тёплый кабинет и немного научил говорить. Теперь Краан был уже взрослым и сильным, и ему удалось стать главным в стае белых воронов, которые гнездились в Каменных Садах, на самом рубеже Края.

Профессор поспешил к окну и распахнул его. Ураганный ветер ворвался внутрь, растрепав бороду и взвихрив полы его чёрной мантии.

— Краан, мой верный друг, — сказал он, — как приятно тебя видеть, но что могло привести тебя сюда в такую ужасную погоду?

Белый ворон наклонил голову на сторону и уставился на профессора жёлтым немигающим глазом.

— Странные огни в небе, — ответил он, его голос, хриплый и дребезжащий, заглушал шум бури.

— Падающие звёзды, — кивнул профессор.

— Я тоже их видел. Я…

— Падающие звёзды, — повторил ворон. Он повернул голову и посмотрел на профессора другим глазом. — Одна в Каменных Садах.

Профессор уставился на него в удивлении:

— Ты имеешь в виду… Ты хочешь сказать…

— Тут губы его растянулись в широкой улыбке.

— Одна из падающих звёзд упала в Каменных Садах, так?

— Каменные Сады, — повторил Краан.

— Да ведь ты принёс чудесные вести, — сказал профессор.

— Каменные Сады, — в третий раз прокаркал Краан. Он взмахнул тяжёлыми крыльями, снялся с подоконника и улетел в ночь.

— Так вот, — говорил себе профессор, торопясь к лестнице, — нужно немедленно пойти и самому всё разузнать.