Опять я у Сабире. Случилось! Но я не хотела этого, нет, не хотела!
Мы с ней сидели в гостиной, когда вошел Мишель. Не думая о правилах хорошего тона, я быстро встала и ушла в коридор, прошла в комнату Сабире. Когда проходила мимо него, он посторонился как-то испуганно. Мне стало больно. Когда я увидела его, живого, его лицо, зелено-голубые глаза, каштановые волосы; мне захотелось, не думая ни о чем, снова припасть к его груди, уткнуться губами в светлую подмышку, на которой растут бледно-коричневые волоски.
Любовь — это ужасно. Если можно любить человека, торгующего наркотиками, значит, можно любить вора, убийцу, насильника…
В комнате Сабире я, задыхаясь, ухватилась за ручку двери. Я не открою!
Шаги. Но это были женские шажки. Сабире приблизилась к двери и робко, растерянным полушепотом, обратилась ко мне:
— Наджие, открой, пожалуйста. Никого нет.
Я вдруг осознала весь комизм ситуации. Я стою в комнате Сабире; можно сказать, не впускаю ее в ее же комнату, а она робко умоляет меня открыть дверь. Я отпустила ручку двери. На меня напал какой-то странный громкий смех. Я не в силах была сдерживаться. Я сама испугалась. Открыла дверь и вышла к Сабире.
Я смеялась, смеялась и не могла остановиться. Прежде я думала, что истерика бывает только в романах.
Сабире сама принесла мне стакан воды. Она была очень деликатна, ничего не говорила. Мы остались в ее комнате.
Когда я успокоилась, Сабире смущенно сказала:
— Он просил передать тебе книгу… сказал, что ты хотела это прочесть. Сочинения какого-то врача…
Она даже немного запиналась. Очень было не похоже на обычную, уверенную в себе Сабире.
Конечно, я должна была сказать твердо, что никаких книг от него не возьму. Но я почувствовала, что твердо не получится, получится резко, истерично. И я действительно хотела прочесть этого Фрейда. Возьму, прочту и верну книгу Сабире.
— Хорошо, — сказала я. — Потом вернешь ему книгу.
— Да, да, — покорно и смущенно отвечала Сабире.