Время кобольда

Глава 11. Кэп

— Для начала тебя зовут Кэп, — сказала некрасивая коренастая женщина с лишним весом и татуировками на толстых руках. — Я Натаха, это Сэкиль. Ты сейчас ничего не помнишь, но это пройдёт.

Вторая, азиаточка, ничего так. Обе напряжены и, пожалуй, напуганы. На меня смотрят с надеждой. А я, и правда, ничего не помню.

— Вот твои записи, Кэп. Только там вчерашнего вечера не хватает, не успел ты вчера записать. Основное мы тебе расскажем, а потом и сам вспомнишь.

— А вы, дамы, извиняюсь, мне кто? — спросил я, принимая сложенный в толстую гармошку длинный лист.

Они переглянулись, опустили глаза. Некрасивая ещё и густо покраснела, подчеркнув дефекты кожи лица.

— Да хер его поймёт, Кэп, — в конце концов сказала она.

— Все срозно, — подтвердила азиатка.

Ну, ещё бы. Когда оно было просто, с женщинами-то?

— Где тут можно душ принять?

— Дальше по коридору душевая, но туда сейчас лучше не надо. Вон, над раковиной умойся.

Я обратил внимание, что дверь подперта снятой с кровати спинкой под ручку. И на полотне от неё вмятины, как будто кто-то с той стороны пытался вышибить.

— Да, Кэп, ломились к нам. После того, как ты… Поломились и перестали, теперь тишина. Но мне как-то тревожно. Ты хоть летопись свою прочитай сначала, чтобы в курсе быть.

«Прочитай внимательно!» — ну ладно, прочитаю. Завалился на кровать, развернул. Ну и почерк у меня! Сначала верилось с трудом, но потом завспоминалось.

— Последняя запись — в том странном месте, которое типа кладовки. Мы собирались на поиски еды. Кстати, с нами был некий Сэмми, не наблюдаю его тут.

— Кароч, Кэп, мы вернулись на наш этаж, а тут бардак полный. Люди исчезают, все в панике, полная жопа, Стасик бегает по потолку и ссыт в него же кипятком.

— Стасик — это местный староста? — сверился я с бумажкой.

— Да, тот ещё мудень. В общем, все такие: «Кэп, прости нас, мы больше не будем на тебя бычить!», но тут тебя рубануло.

— Рубануло?

— Да, блин, я аж офигела. Бац — у тебя глаза стеклянные, смотришь на всех, ни хрена не понимаешь, а они к тебе толпой ломятся… И тут ты выдал!

— Оу, Кэп, это быро круто! — подтвердила азиатка. — Ты бирся, как самурай!

— Не знала, что ты так можешь. Я сама не дура подраться, но ты явно профи. Человек десять уложил в несколько секунд и не вспотел даже.

— Я думара, ты их поубиваес!

— Да, Кэп, еле оттащили тебя. Но нас, надо сказать, ты так и не тронул, хотя глазами сверкал так, что я чуть не обоссалась. Завели тебя сюда, ты на кровать рухнул и вырубился. Штаны уже я с тебя сняла.

— Штаны сняла?

— Ну, не в штанах же тебе спать? И нет, я не воспользовалась твоей беспомощностью и Секе не дала.

— Кэп-сама, она сутит! Я бы низасто! Это скусно, когда муссина нисего не понимает.

— Куда делся Сэмми, я не поняла, всё так быстро случилось… Кстати, мы так и не пожрали.

Её живот издал гулкий тоскливый звук.

— В любом случае, сидеть тут глупо, — подытожил я. — Пора встретить жизнь лицом к лицу. Во всём её неприятном многообразии.

И отодвинул спинку кровати.

***

В коридоре пусто. Никого. Тишина. Несколько капель крови на полу и разводы на двери. Как будто кто-то лупил в неё кулаками так, что разбил руки. Больше никаких следов насилия. Я пошёл по коридору, распахивая двери, — все не заперты, везде пусто. Еда в столовой слегка заветрилась, но хуже от этого не стала. Куда уж хуже.

— Интересно, куда все делись? — спросила Натаха с набитым ртом. Она наворачивает уже четвёртую котлету.

— Неинтересно, — парирует Сэкиль, — не хосю знать. И ты не хосес. Тебе это не понравится.

— Ну, так-то да, но всё же…. — неуверенно тянет Натаха, дожёвывая.

— Эй, Кэп, девушки, это вы там? — раздался голос из коридора.

— Оу, Сэмми! — удивилась Сэкиль. — Это мы! Иди сюда!

На негритоса жутковато смотреть. Ошалелый, с безумными глазами, сероватый вместо чёрного, еле стоит на ногах.

— Что с тобой, чёрная жопа? — спросила заботливо Натаха.

— Ничего, квадратная жопа, — ответил он с усмешкой на дрожащих толстых губах, — уже ничего… Дай сюда!

Схватил стакан компота и жадно выхлебал его в несколько глотков, сплюнув в стакан сморщенную бурую грушу.

— Да поешь ты нормально, бедолага! — она пододвинула ему тарелку пюре. — Сейчас котлет принесу, сиди.

Когда Сэмми наелся и обрёл нормальный для него гуталиновый колер, я спросил:

— Что произошло? А то я пока только урывками…

— Да, Кэп, — нервно хихикнул негр, — вы им, конечно, выдали. Бац! Бац! Бац! С ноги — ррраз! Стасик сзади дёрнулся — в переносицу локтем хррясь! Терминатор! Машина разрушения! Я отскочил, чтобы под горячую руку не огрести, вы ж вообще не разбирали, кому вломить. И тут эти две вас под белы рученьки — и в комнату, а вы им, что характерно, при этом даже по попке не шлёпнули. Пока никто не сообразил на мне отыграться, я тихонько, тихонько, по стеночке и на склад. За кроватями разобранными спрятался. Но меня никто и не искал, вроде. Сначала пошумели, конечно, в двери вам постучали, но потом угомонились и утихли. Я уже хотел пойти к вам поскрестись тихонько, чтобы впустили, но тут меня накрыло…

— Чем накрыло-то?

— Не знаю, Кэп, — вздохнул Сэмми, — но такого жуткого прихода у меня отродясь не было. Я вдруг понял, что не живой.

— Дохлый, что ли? — спросила с интересом Натаха.

— Нет. Как будто и не жил никогда. Как будто я не я, и нет никакого Сэмюэла, и не было никогда. Есть пустота в форме человека, заполненная какой-то дрянью, и эта дрянь из меня вытекает и вот-вот вся вытечет. А когда вытечет — то и формы не станет, будет просто дырка, а потом она затянется, и даже следов не оставит. И страшно от всего этого так, как не бывает. Я кинулся к вам, давай в двери ломиться, все руки отбил, а вы не открываете.

Он показал разбитые, покрытые запёкшейся кровью костяшки.

— Так ты бы хоть сказал, что это ты, — буркнула Натаха смущённо. — А то мало ли кто там колотит.

— Я к тому моменту уже и говорить не мог, — вздохнул Сэмми, — только завывал от ужаса.

— Да уз, ну и звуки быри! — поежилась Сэкиль. — Я думара, это демон О́ни!

— А я вообще ни хрена не думала, — призналась Натаха. — Взяла у Кэпа пистоль (извини, Кэп) и думала, что если дверь откроется, буду палить в кого попало.

— Хоть вы и не открыли, мне, вроде как, полегче стало. Колотит, накатывает волнами, но уже не так сильно. Я огляделся — нет никого. Вообще никого. И вдруг понял, что никого и не было. Никогда. И от этого мне снова стало хуже, начал в дверь колотить — и опять отпустило. Уж и не помню, сколько это продолжалось. Сидел под дверью, и когда совсем невыносимо становилось — стучал по ней, чем попало.

— Так вот кто нам всю ночь спать не давал! — возмутилась Натаха.

— А под утро вдруг раз — и всё прошло. Я отполз обратно, думал, посплю, а потом слышу — голоса. Вроде, ваши. Ну, я и вышел… Что это было, Кэп?

— Понятия не имею, — сказал я честно.

— От грибов дурных такой приход бывает, — авторитетно заявила Натаха. — Что вы все на меня уставились? Вспомнила вдруг. Может, мне рассказывали.

— Угу, конесно, рассказывали ей…

— Я не помню, дура!

— Хватит, — сказал я. — Все поели? Ну и чудненько. Натаха, набери там хлеба, котлет, компоту во фляжки. Давайте осмотрим все комнаты тщательно, может, ещё кого найдём.

Не нашли. Но в комнате Стасика оказалось немало интересного. Неплохой нож, две зажигалки, фонарик-жужжалка с ручным приводом, набор отмычек, много нестандартной одежды, причём, как мужской, так и почему-то женской. Мужская никому по размеру не подошла, а ворох женской утащила примерять Сэкиль и что-то там себе, кажется, выбрала. Откуда у него это? Дань он, что ли, со своих собирал? А у них откуда? Не так-то прост был наш «народный староста»…

Сэкиль вернулась в платье, и оказалась в нём так хороша, что Натаха чуть не прожгла её злобным завистливым взглядом. Впрочем, покрасовавшись, азиатка переоделась обратно в майку и брюки. Эффект достигнут, а ходить по пыльным лестницам удобнее. На лице Натахи крупными буквами написано: «Ну почему одним всё, другим ничего?»

Увы, жизнь несправедлива.

***

Абуто нашли там, где я и предполагал. Привязанная цепью к горячей трубе, она висит с полузакрытыми глазами, покрытая потом. Сознание спутано от жары и обезвоживания, вывернутые руки затекли.

— Нам точно надо повторять пройденное, Кэп? — недовольно спросила Натаха. — В прошлый раз так себе получилось. Хотя да, вам-то, небось, понравилось…

— Отцепляй, — велел я, и она завозилась, брякая инструментом.

А я вышел в коридор, ждать гостей.

Встретил их с пистолетом в руках, держу стволом верх.

— Опять ты! — сказал некто в фанерной маске, на которой грубо нарисована устрашающая зубастая харя.

— Рад бы сказать что-то в этом же духе, но хрен вас разберет за этими досками.

— Зачем тебе чёрная ведьма?

— А вам?

— Пока она здесь, мы существуем. Её ад — наша жизнь. Она должна страдать, чтобы мы жили.

— Черти невозможны без грешников?

— Что-то в этом роде. Когда ты её утащил, нам было очень плохо. Хорошо, что она вернулась из твоего кошмара в свой.

— Интересная у вас космология. А что будет, когда она там помрёт? Судя по её виду, долго не протянет.

— Ты не понял, она всегда умирает, когда не сбегает.

— Сбегает?

— Она сильнее и хитрее, чем выглядит. Но ад устроен так, что каждый день в нём — первый.

— Красивая теория.

— Мы не отдадим её тебе.

— Да я вас как бы и не спрашиваю.

Они были настроены решительно, но узкий прямой коридор не дал им шансов навязать рукопашную. Четверо остались лежать, остальные сбежали. Жаль, что боезапас сокращается безвозвратно.

— Гильзы я приберу, — сказала хозяйственная Натаха. — Может, на что сгодятся.

На трупах ничего полезного нет, а их одеждой побрезговали бы и бомжи. В аду даже чертям живётся хреново.

Два пролета вниз, налево, третья дверь. Понятия не имею, почему.

— Давайте на матрас её! Или кровать собрать?

— Она перегрерась!

— В туалете есть кран с водой, можно обтереть её мокрой тряпкой. Раздевайте. Да не лапай ты, извращенец черножопый!

— Да что там лапать, одни мослы!

***

— Привет, Абуто, — сказал я, когда она более-менее пришла в себя, обтёртая мокрой футболкой, переодетая в чистое и напоенная компотом.

— Мы знакомы?

— Да. Недолго, но, я бы сказал, довольно близко.

— Извини, не помню.

— Совсем?

— Что-то смутное. Может, ближе к вечеру, когда память вернётся.

— А записывать тебе в голову не приходило?

— Условия не располагают, — она потёрла следы от цепей на запястьях. — Здесь тяжело с канцтоварами.

— Тогда откуда ты знаешь, что память вернётся?

— Фанерные морды сказали. Мол, сейчас мне только кажется, что страдаю, а вот когда вспомню, ад разверзнется и поглотит меня.

— Весёлые ребята, успел познакомиться.

— И что?

— Ад разверзся и поглотил их, — пожал я плечами. — Хотя и не всех. Не думаю, что с ними будут ещё проблемы.

— Они сказали, что я страдаю заслуженно. Когда память вернётся, то осознаю, какая я мерзость перед Господом и прочее бла-бла-бла.

— Ты, я вижу, не очень-то прониклась?

— Судя по всему, Господь, в великой мудрости своей, сотворил меня атеисткой. А вы кто такие?

— Если верить фанерным харям, то я обладатель самого скучного и унылого ада в истории мироздания. А эти личности, вероятно, должны усугублять мои страдания, но даже на это не способны. Если это и правда заслуженное посмертие, то я, наверное, был сторожем в общаге и грешил в основном помыслами о проходящей мимо уборщице.

— Ты что, тоже не помнишь, как сюда попал?

— Никто не помнит.

— Зараза! Я-то думала, меня к вечеру осенит. Наврали фанерные?

— И да, и нет. Вспомнишь, но только здешнюю жизнь. В прошлый раз ты мне кое-что рассказывала, хотя и немного. Мне помогают записи, когда их читаешь, всё вспоминается гораздо быстрее. Ещё они рассказывают, — кивнул я на Натаху с Сэкиль. — Но эти и соврать могут.

— Да ладно, Кэп! — покраснела Натаха. — Один раз всего и было. И мы больше не будем!

— А кто они тебе? — негритянка с интересом оглядела женщин.

— Всё сложно, — вздохнул я.

***

Остаток дня прошел в праздности. Мы доели остаток столовских котлет, понятия не имея, что будем есть дальше. Я отчего-то уверен, что нам не суждена здесь смерть от голода, а значит, «будет день — будет пища». Абуто то сидела, то лежала на матрасе, вставая с него только в туалет. Судя по тому, что час от часу мрачнела — что-то ей вспоминалось.

Сэкиль с Натахой, к моему удивлению, о чём-то тихо треплются, как лучшие подруги. Взгляды, которые они бросают на негритянку, наводили меня на некоторые подозрения о природе такого внезапного союза. Сэмми на неё тоже поглядывает, возможно, собираясь при случае предложить сеанс расовой солидарности. Но не подкатывает, что-то другое его беспокоит.

— Кэп, отойдём на минутку? — решился негр.

— Давай.

Мы кинули в угол два матраса и сели там, набрав максимально возможную в сложившихся условиях дистанцию.

— Кэп, тут такое дело… Если меня накроет, как прошлой ночью, ты меня лучше пристрели. Не хочу ещё раз такое пережить.

— Сэмми, не могу оценить ужас случившегося, может, он и заслуживает эвтаназии при рецидиве, но ты не по адресу. Меня же обнулит в полночь, и я ничего про тебя не вспомню. Это тебе к Натахе. Она тебя голыми руками удавит, чтобы патрон не тратить. Хозяйственная!

— Чёрт, ну да, точно. А каково тебе, когда тебя сбрасывает?

— Без понятия. Я же не помню. Опытным путем выяснено, что в эти моменты меня лучше не трогать.

— Да, ты вчера отжёг, конечно… Ладно, извини за беспокойство.

Сэмми поднялся с матраса и пошёл к Натахе. Видимо, с той же просьбой. Судя по жестам, вдохновил в основном Сэкиль. Она показала ему недомеч, предлагая себя в качестве дежурного эвтаназиолога. А я уполз в свой угол и завалился там, свернувшись калачиком и не думая ни о чём. Почему-то тут мне спокойно, как нигде. Ощущение не столько защищенности, сколько спрятанности. Здесь они меня не найдут. Кто бы эти «они» ни были.

***

Не знаю, сколько я так провалялся. Из пустого глазения в стенку меня вывела Абуто. Пришла, присела рядом.

— Можно?

— Что-то вспомнила?

— В основном — трубу и цепи. День за днём. Некоторые подробности моего содержания в этом состоянии. В основном, физиологического свойства, которые лучше бы не вспоминать. Остальное — очень смутно. Похоже, фанерные хари подвесили меня давно, и память постепенно затёрлась. Но нас с тобой я всё же вспомнила.

— Вспомнира? А теперь забудь! — сказала решительная Сэкиль.

— У него уже есть мы! — добавила Натаха.

— Его постель была свободна, — примирительно сказала негритянка.

— А это не твоё деро!

— Постель не главное, — отрезала Натаха, — мы друзья.

— И мы за него горро порвем всяким… Натаса, как это срово?

— Прошмандовкам!

— Просмандовкам, да!

— Мы тебе не доверяем. Ты ещё не рассказала, кто убил Константина!

— Какого ещё Константина?

— Кровь которого нашли в твоей комнате, а тело — в душе!

— Без горовы!

— Стоп… Помолчите… — озадачилась Абуто. — После… э…

— Да все слышали, после чего, не утруждайся! — поторопила её Натаха.

— Я сразу ушла, чтобы меня не отключило в чужой постели. Пошла в душ, думала успею ополоснуться и дойти до комнаты, но дошла только в душевую. Открыла дверь, и…

— Сто «и»?

— Отключилась. Дальше не помню. Следующий день начался снова с цепи и фанерных харь.

— Как удобно! — возмутилась Натаха. — Тут помню, тут не помню…

— Хватит, — остановил её я. — По времени совпадает. Меня тоже обресетило почти сразу, как она ушла. Думаю, это синхронный процесс.

— Ты иди, иди отсюда, чёрная женщина. Вон, там ещё один такой же, можешь с ним шашни крутить. А от Кэпа отстань, ему отдохнуть надо. Да, Кэп?

Натаха присела на корточки, штаны опасно затрещали швами. Заглянула в глаза взглядом преданной собаки.

— Натах, я сам разберусь, ладно? Спасибо тебе, Абуто, что рассказала.

— Не за что. Не так уж много я вспомнила. Но кое-что вспомнить было приятно! — она подмигнула взбешённой Натахе, поднялась и ушла.

— Вот прошмандовка! — сказала та в сердцах.

— Отставить бабские разборки.

— Есть, Кэп!

— Есть, Кэп-сама!

— Но мы ей не верим!

— Совсем не верим!

— И будем охранять твой сон!

— Как самураи своего даймё!

Я устроился в углу и наскоро записал события уходящего дня. Увы, вопросов в рукописи прибавилось, а ответов — нет. Мои «самураи» задрыхли раньше меня, так что пришлось их растолкать, чтобы улечься. От Натахи пахнет потом и она храпит. От Сэкиль пахнет горько, и она дышит во сне беззвучно. Не знаю, чем заняты негритянка и Сэмми, их не слышно.

В кои-то веки заснул сам, а не вырубило.