Время кобольда

Глава 20. Аспид

— Мне так одиноко, Нетта. Иногда хочется просто сдохнуть. Вдруг после смерти я смогу вечно быть на берегу с тобой?

Сидим на мостках. Нетта как всегда очень красивая, и, как теперь часто, очень грустная. Смотрит вдаль, не смотрит на меня. Мы снова работали с Фиглей, но не особо продвинулись. Каждый раз кажется, что вот-вот, что будет прорыв, что она перестанет дурью маяться и вернётся к жизни, но нет. Упорствует в своём «Я мёртвая».

— Тебе нельзя умирать, Антон, — девушка откидывается назад и опирается на моё плечо.

Я чувствую, как её волосы щекочут мне шею, чувствую вес её руки на своём колене, чувствую аромат её волос и запах моря. Это волшебно. Я не хочу, чтобы это кончалось. Подведите к капсуле питание и замуруйте вход. Я буду смотреть на море и на Нетту, пока не сдохну от обезвоживания в пластиково-алюминиевом гробу. Может быть, тогда я не замечу, что умер? Станет ли этот берег моим посмертием? Если да — то я готов.

— Тебе нельзя, — повторила Нетта.

— Все однажды умрут.

— Слишком многие от тебя зависят. Если ты в самолете разом и пилот, и двигатель, то у пассажиров должны хотя бы быть парашюты. На случай, если ты сломаешься.

— Ты же знаешь, что я собираюсь к Сумерле?

— Знаю. А ты знаешь, что это безумие?

— Знаю.

Мы помолчали немного. Мне хорошо с ней молчать. Мне с ней всё хорошо. Надеюсь, психотерапевт никогда не докопается до этой части меня. Очень маленькой, но единственной почти счастливой части.

— Зачем тебе это? — спросила Нетта.

— Разве ты не понимаешь?

— Я понимаю. Но хочу, чтобы ты сказал.

— Потому что всё неправильно. Всё очень-очень неправильно. Всё просто пиздец, как неправильно.

— И ты думаешь, что виноват в этом.

— Глупо?

— Нет. Печально.

— Однажды я сделал выбор. И сделал его не умом, а тоской по любви, одиночеством и алкоголем.

— Ты не мог сделать другого выбора, ты это понимаешь? Твоя тоска и одиночество — это и есть ты.

— И алкоголь.

— Должно же в тебе быть что-то кроме тоски и одиночества?

— И то верно…

— Ты пытаешься заткнуть в себе слишком большую дыру, Антон. Ты суёшь в неё Марту, своих и чужих детей, Клюсю, Лайсу, «Макар», судьбы мира. Меня вот запихнул. Но дыра слишком большая, и всё проваливается. Однажды ты тоже в неё упадёшь. Свалишься сам в себя и утонешь. Я готова умереть, чтобы этого не случилось, но и это тебе не поможет.

— А что поможет?

— Не знаю. Меня ведь на самом деле нет.

— Если тебя нет, то ничего нет.

Я обнял её и прижал к себе, остро, до боли в сердце наслаждаясь осязанием её тела. Как мне этого не хватает там.

— Не надо, Антон, — Нетта мягко высвободилась из моих объятий и отодвинулась. — Будет только больнее, ты же знаешь.

— Ты как всегда права, Нетта. Ты знаешь меня как никто. А значит, знаешь, что хотя ты права, к Сумерле я всё равно пойду. Не могу не пойти, потому что хочу уже узнать, какого хера. И что с этим теперь делать.

***

— Нашёл у кого спрашивать! У нейки! — послышался сзади недовольный голос.

— Фигля?

— Вы, голубки, как-то подзабыли, что, пока вы тут обжимаетесь, бедная мёртвая Фигля лежит в гробу. Как-то этот сеанс терапии затянулся, не находите? Там, в конце концов, жёстко!

— А тебе не пофиг, раз ты такая мёртвая?

— Похоже, я ещё недостаточно мёртвая. Надо догнаться.

— И… Э… Какие на этот счёт идеи?

— Отведу тебя к Сумерле, конечно. Вот уж у кого смерти полны карманы!

— Фигля! — вскинулась Нетта. — Как ты…

— Замолкни, нежить. Так надо, и ты это знаешь лучше прочих. Не забывай, кто ты и зачем ты. Не делай вид, что ты не ты, а он — не он. Ваши обнимашечки очень трогательные, но от судьбы не уйдёшь.

— Это очень жестоко, — покачала головой Нетта.

— Жизнь — жестокая штука. Может, однажды поймёшь.

***

Когда я вылез из капсулы и помог вылезти Фигле, оказалось, что в коридоре меня ожидала Карина.

— Тондоныч!

— Что-то случилось? Срочное? Терпит, пока я отведу Фиглю в комнату?

— Я сама дойду, Аспид, — отмахнулась Фигля, — не бери в голову. Зайди, как освободишься.

— Уверена?

— Мне уже гораздо легче. Чудо излечения свершилось. Тебя, вон, девочка ждёт, займись ей.

И Фигля действительно уверенно отправилась в комнату. Свободной походкой, чуть ли не насвистывая. Надо же.

— Тондоныч! Эдуард… Э…

— Николаевич, — подсказал я. — Что с ним?

— Он пытался взломать комнату с капсулами. Я видела. Он видел, что я видела, и сначала очень рассердился, а потом сделал вид, что не сердится. Сказал, что я неправильно всё поняла, и вообще я под вашим, Тондоныч, влиянием и сильно запуталась. Но скоро, мол, всё изменится. Тондоныч, я не хочу, чтобы всё изменилось! Я боюсь сорваться. Мне очень хотелось его ударить. Но я ему даже не нахамила.

— Ты большая умница, что сдержалась. Я тобой горжусь.

— Правда?

— Конечно. Я вообще тобой горжусь.

— Вы не говорили…

— Правда? Дурак был. Вот, теперь говорю: «Карина, ты большая умница и молодец. Ты отлично справляешься. Я тобой горжусь».

— Спасибо, Тондоныч! — по её рукам и плечам побежал цветочный узор, по которому запрыгали розовые зайцы. Неловко обняла меня и, смутившись, убежала.

Хорошие они. Им бы кого-то поумнее меня, но… Пусть это всё-таки будет не Эдуард. Утешаюсь тем, что я по крайней мере не худшее, что с ними в жизни случилось.

Я — это уже следствие того, худшего.

***

— Нетта!

Молчит. Дуется, что ли?

— Ну блин, Нетта, прекрати. Дело есть. Ну что ты как маленькая?

— Я и есть маленькая. Дурочка с переулочка! — вон, проявилась, сидит. Чёрно-белая и надутая.

— Ну хоть ты не начинай.

— Ну конечно, всем можно, а мне нет. Я же просто вирп, программа-ассистент…

— Нетта, душа моя электрическая, ты зачем нагнетаешь? Просто скажи, что не так.

— Ох, Антон, никогда ты не умел разговаривать с женщинами!

— Увы, — согласился я. — Но могу в своё оправдание сказать, что с мужчинами у меня тоже хреново получается. Так что случилось?

— А у тебя?

— Ты первая.

— Ладно. Эти намеки Фигли…

— На то, что ты знаешь больше, чем мне рассказываешь?

— Да. Ты можешь меня не спрашивать об этом?

— Почему?

— Я не хочу тебе врать и не могу сказать правду.

— Если честно, Нетт, я и не собирался. Подозреваю, эта информация не сделает меня счастливее. Я прав?

— Абсолютно.

— Каждая девушка имеет право на тайну.

— Спасибо. Твоё отношение очень ценно для меня. А у тебя какой вопрос?

— Эдик может получить доступ к капсулам в обход меня?

— Нет. Но он пытался.

— Мне уже доложили. Зачем он туда лезет?

— Не знаю. Вокруг него много странностей, не находишь?

— Да чёрт с ним. И так понятно, что казачок засланный. И знаешь, Нетта…

— Что?

— Я не буду тебя ни о чём спрашивать. Потому что, если я не верю тебе, то… Чёрт, я просто не хочу жить в мире, где я не верю тебе. Но если мне что-то надо знать, и тебе это не повредит, то скажи. Но «не повредит тебе» в приоритете, ясно? Не спеши, подумай. Оно не горит так-то.

— Антон, ты забываешь, что я не человек, — тихо засмеялась Нетта. — Мне не нужно время на «подумать».

— И? Что-то скажешь?

— Скажу. Квантовая физика однажды додумалась, что сознание есть свойство субъекта наделять существованием себя и окружающий мир. Объект не обладает существованием сам по себе, а является лишь набором свойств, выделяемых наблюдателем из наблюдаемого. Поэтому всякий обладающий сознанием на самом деле взаимодействует лишь сам с собой.

Я ждал продолжения мысли, но она молчала.

— Прости, солнце, я, кажется, слишком тупой для твоих намёков. Верю, что ты сказала максимум возможного, но ты переоценила адресата.

— Просто ты человек, и тебе нужно время, чтобы подумать.

— Ладно, так действительно звучит менее обидно.

***

Фигля определённо проявляла признаки выздоровления. Не лежала, скрестив руки на груди и глядя в потолок, а вдумчиво лопала. Оладушки. С мёдом.

— Хочешь? Я уже обожралась, но не могу остановиться.

— Никогда не мог устоять перед оладушками.

Некоторое время мы сосредоточенно чавкали, стараясь не сильно уляпаться сладким. Антонина — просто чудо.

— Почему ты решила помочь? — просил я, когда оладьи кончились.

— А почему ты решил, что это помощь?

— Обычно так называется, когда кто-то предлагает то, что тебе нужно.

— Ерунда. У меня свои интересы, и они не обязательно совпадают с твоими.

— Я сам не знаю, какие у меня интересы.

— Поэтому и «не обязательно». Может, совпадут. Но если нет — извини, я сама по себе.

— А в чём твой интерес? Если не секрет, конечно.

— Хочу быть живой. Ну или, в крайнем случае, мёртвой. Пусть она заберёт из меня смерть или досыплет её до края. Всё лучше, чем вот так.

— А я-то радовался, что тебе вирт-терапия помогла.

— Помогла. Ты меня здорово поддержал, Аспид, спасибо тебе. Сама бы я не поняла, что мне нужно. Растерялась так-то. Не каждый день помираешь.

— Ты же не сделаешь никакой глупости?

— Глупее, чем идти с тобой к Сумерле? — рассмеялась она. — Я даже придумать ничего не могу!

Первый раз слышу, как Фигля смеётся. Похоже, лечение действительно как-то подействовало.

— И что ж такое Сумерла?

Фигля ничуть не удивилась вопросу.

— Нейка. Заложное дитя. Смешно, что ты не знаешь.

— Почему смешно?

— Потому что у тебя таких был полон дом.

— Вот как, значит… — озадачился я.

— Да вот так и есть. Просто Сумерла — она на другом мосту стоит. Хотя и над той же рекой.

— Второй раз за день чувствую себя идиотом. Так и привыкнуть можно. Прости, Фигля, я не понял.

— Охти мне… Да как тебе объяснить-то? Вот есть Старые Хозяева.

— Чего хозяева-то?

— Всяких мест. Не перебивай, сама собьюсь. Где спят они, где дремлют, а где и вовсе ушли за Калинов мост. И так бы тому и быть, да вот беда — объявился Хозяин новый. Молодой да жадный. И зашевелились Старые Хозяева. Кто решил драться, кто прятаться, кто уйти за реку Смородину. Но где спрячешься от того, кто везде? Чем поразишь того, кто повсюду? И проиграли Старые Хозяева свою битву, не начав её, и воцарился Хозяин Новый…

Фигля замолчала.

— Отличная сказка, — признал я. — А в чём мораль?

— Да в том, что ты Балию подняться не дал.

— А должен был?

— А я почём знаю?

— Знаешь, заход «Приводите ко мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю», с которым эта падла тут нарисовалась, мне как-то не глянулся.

— И где теперь те «детушки»?

— В смысле?

— В прямом. Где они? Не отдал ты их Балию — твоё право, твоё решение. Никто тебе, заметь, за это не предъявил, даже Сумерла. Но Балий взял бы нескольких, а Новый съел всех.

— Съел?

— Ты выбрал сторону, Аспид. Не делай вид, что ты сам по себе. Жертва принесена, жертва принята, такие вещи всем понятны. Тебе нравится результат?

— Фигля, что ты несёшь?

— Я не осуждаю тебя, не думай. Не мне тебя судить. Старые Хозяева тоже не подарок, ты выбрал то, что выбрал, всё пошло так, как пошло.

— Да не выбирал я! — сорвался я. — Пойми ты, дура! Я вообще ни при чём! Просто мимо шёл, о своём думал! Реагировал по ситуации, не понимая, что происходит!

— Не ори на меня, Аспид. Не поможет.

— Прости. Просто я до сих пор этого не понимаю.

***

— Клюся, можно к тебе?

— Ну вот почему ты не пользуешься проекцией, как все нормальные люди? Я, может, красоту не навела, сижу вся в домашнем…

— Ты прекрасна в любом наряде!

— Аспид, ты лучше уж совсем комплиментов не делай, не вгоняй меня в испанский стыд. Так и скажи: для старпёра все молодки — красотки.

— Жизненный факт, — согласился я.

— Ох, сложно с тобой… Чего припёрся-то? Неужели решил, наконец, домогнуться тела белого? Я тебе, конечно, не дам, зато поглумлюсь!

— Прости, не в этот раз. Я по делу.

Физиономии на её руках синхронно закатили глаза, потом левая картинно закрыла лицо ладонью, а правая пожала плечами и отвернулась.

— Ты не человек, Аспид. Ты — птица обломинго. Прилетишь, насерешь, улетишь. А все потом разгребают. Так что тебе надо?

— Виталик. Ребята. Первый выпуск.

— А вот тут засада, Аспид. Не смогла ни с кем связаться, представляешь? Везде стоит Кобальт на автоответе. Мол, извините-простите, абонент адски занят, свяжется с вами позже. Респекты, реверансы, подите прочь.

— Вот так, значит?

— Нет, не так, а ещё такее. Потому что потом они начали связываться.

— И в чём проблема?

По рукам, плечам и шее Клюси пошли строем чёрные, в белую полоску муравьи. Понятия не имею, что это значит.

— В том, что это были не они.

— В смысле?

— Аспид, ты, конечно, дикий пещерный человек, вонючий и волосатый, но даже ты должен знать, что такое реплика.

Я демонстративно понюхал подмышку и пожал плечами.

— Ну, «реплика», замещающая личность! Серьёзно?

Я помотал головой.

— Да ладно? Представь, не хочешь ты с кем-то разговаривать, а послать невежливо. Настраиваешь «реплику» — видеобота, который совсем как ты, только лучше. Он закачивает в себя запись всех твоих разговоров со всеми абонентами и самообучается. Если ты с кем-то регулярно болтаешь, особенно по работе — то база большая и хрен отличишь. Потом он, значит, выгружает тебе резюме: «Звонил продюсер, нудил про запись, говнился про сроки, пугал отзывом контракта. Если не оторвать жопу от дивана и не начать шевелиться, могут быть проблемы».

— Ах ты лентяйка!

— Отстань, Аспид, у меня всё под контролем, — отмахнулась Клюся. На её руках поросята сплясали «Нам не страшен серый волк». — При этом, скорее всего, продюсер тоже был репликой. Это считается не очень вежливым, но все так делают, потому что не докажешь. Так вот, все ребята были репликами.

— А как ты узнала?

— Аспид, мы давно не общались. У реплики просто нет на меня базы. А когда она не в курсе предмета беседы и не понимает очевидных намёков, то палится: начинает такими, знаешь, общими фразами отделываться и с темы спрыгивать. Сапиенти сат.

— Забавненько.

— И не говори!

— И что, все так?

— Натурально все. Я уже из спортивного интереса достучалась до каждого. И везде сначала «Абонент с вами свяжется», а потом виртуальный болван неубедительно глазки строит. Чота мне, Аспид, как-то даже тревожно стало. Не случилось ли говна?

— Говно случается.

***

— Здравствуйте, Антон Спиридонович!

— Для девочки, которая влезла в окно, ты подозрительно вежлива, Джиу.

— Не хотела нарушить ваше одиночество, но…

— Я не особенно им дорожу. Одиночеством этим. Что-то случилось?

— Можно мы поживём у вас? В городе становится отчётливо неуютно.

— Вы?

— Я и пара ребят.

— Забавненько. Не будет ли с моей стороны логичным предположить, что они тоже разыскиваются полицией?

— А говорили, что вы… Э…

— Туповатый громила?

— Не так буквально, но в общем…

— У меня случаются озарения. Да, вы можете воспользоваться правом убежища.

— А можно попросить вас…

— Не сообщать в полицию?

— Да.

— Попроси.

— Уважаемый Антон Спиридонович! Я очень прошу вас повременить с оповещением полиции о нашем местонахождении! Обещаю и клянусь, что это не причинит никому вреда!

— И я не пожалею об этом?

— Этого, увы, обещать не могу. Но, думаю, в ближайшее время у вас найдётся, о чём пожалеть и без нас…

— Оптимистично. Но я всё же рискну.

— Я не сомневалась в вас, Антон Спиридонович!

Почему у меня такое ощущение, что меня развели?

***

Джиу выскользнула за окно и канула в вечереющем городе, а я пошёл к Михе. Чертовски мало времени остаётся на сына, растёт сам собой, как бурьян. Будет потом рассказывать психотерапевту, что чувствовал себя ненужным и заброшенным. Но психотерапевту всегда есть что рассказать — идеального детства не бывает. А если бы оно было, то травмировало бы не хуже несчастного. Терапевты любят рассуждать о детских травмах, но личность обретает форму, только сталкиваясь с реальностью. Поэтому мы такие уроды.

Наверное, если завернуть людей с детства в вату и не трогать, доставая только по праздникам, как ёлочные игрушки, то их личности были бы идеальны. То есть, шарообразны и покрыты не облупившимся блеском. Но и годились бы только для украшения ёлок. А уж те, кто их повесит на суку, всегда найдутся.

Михина любимая девочка в Дораме поцеловалась с мальчиком, отчего у сына образовался эмоциональный диссонанс. С одной стороны, она счастлива. С другой — Миха ревнует. Он, может быть, и сам бы с ней целовался. Хотя девчонки, конечно, дуры, и вообще все это глупости и сю-сю-сю. Но уж больно девочка хороша.

Феномен Дорамы, которую человечество, внезапно полунасильно выпнутое из затягивающей воронки виртуальных игр, приняло с удивительным энтузиазмом, обсуждался философами, культурологами, медиаэкспертами и прочими болтливыми бездельниками до хрипоты. Я не следил, но кажется, так ни до чего и не дообсуждались. Та крошечная её часть, которую я вижу с Михой, производит впечатление, прежде всего, высочайшим качеством и великолепной эмоциональной достоверностью. Технология проекционных поверхностей, погружающая зрителя внутрь зрелища, использована на тысячу процентов. Сценарий и режиссура гениальны абсолютно. С одной стороны, никаких натянутостей, условностей и неестественностей, свойственных даже лучшим из сериалов, с другой — никакой унылой однообразности, характерной для реалити-шоу. Смотришь с любого момента, с любой точки, с любого персонажа — и всегда есть действие, и всегда оно цепляет. Как им это удается?

Загадка.

***

Джиу вернулась, когда я сделал первый подход к снаряду на своей регулярной вечерней тренировке. То есть, всадил первые сто. Можно сказать, слегка разогрелся. Впереди соблазнительно маячили вторые сто, на которых начинает приятно отпускать напряг, и третьи сто, с которых начинается примирение с реальностью, которая есть боль. Да, половиной бутылки я сегодня не ограничусь, пожалуй. Решительно доберу до трёхсот!

Но мои планы на вечер разбились о планы Мироздания на меня.

— Доброй ночи, Антон Спиридонович! — Джиу деликатно не стала вламываться в окно, просто приоткрыла и заглянула.

Я со вздохом убрал бутылку и стакан. Пить при детях непедагогично.

— Можно мы войдём?

— Заходите, раз уж дверь для вас недостаточно сложный способ попасть вовнутрь.

— Пап, кто это у нас? — высунулся из своей комнаты не заснувший ещё Миха. — Ой… Ты же Джиу, да?

— Миха, это же взрослая линия! — укоризненно сказал я.

— А мне Настя показывала! Чуть-чуть! И они там почти не ругались! Ну, только немножко…

Вот так старшие сестры сводят на нет все педагогические потуги родителей.

— Да, я Джиу. А ты Миха.

— Уиу! Ты меня знаешь?

— Слышала. А это…

— Степан и Отуба! С ума сойти! Команда Джиу!

— Миха, мы потом поболтаем с тобой, обещаю. Но у нас, правда, слишком взрослая для тебя линия. И у нас есть слишком взрослый разговор с твоим отцом.

— Па-а-ап?

— Мих, понимаю, что ты теперь не уснёшь, но хотя бы попробуй, ладно? Я зайду к тебе попозже.

— Ну ла-а-адно… — сын вздохнул и закрыл дверь. Подслушивать он не станет, да и не услышит ничего, звукоизоляция в этом старом здании отменная.

Вместе с Джиу в окно залезли два подростка. Коренастый, с широким, курносым простецким лицом парень и чернокожее худое нечто в дредах. На вид все ровесники — лет по шестнадцать-семнадцать, но вид имеют чрезвычайно деловой. Одеты казуально, хоть в поход, хоть на тусовку. Но сейчас многие так одеваются — скин-толк сильно снизил значимость одежды. Все, кроме Джиу, покрыты вязью динамического узора орнаментов и картинок. Кстати, впервые вижу скин-толк на негритянской коже — серым по чёрному, для моего чёрно-белого зрения.

— Здравствуйте, Антон Спиридонович, меня зовут Степан, — вежливо представился парень.

— Отуба, — коротко назвался подросток, пол которого я сходу не определил, окинув меня острым и почему-то неприязненным взглядом.

— Рад знакомству.

Они только фыркнули, как недовольные ёжики. Подростков принципиально фрустририрует необходимость обратиться за помощью к взрослому. Но иногда приходится.

— Вы можете пожить у нас, но я обязан спросить — где ваши родители?

— В аду, — ответила очень серьёзно Джиу.