Все страхи мира

31. Опасности

Шум транспорта, разбудивший Райана, дал ему понять, что уже слишком поздно. В окна струился яркий свет дня. Он посмотрел на часы — восемь пятнадцать. Его едва не охватила паника, но теперь уже ничего не поделаешь. Джек встал с кровати, вошел в гостиную и увидел, что его жена занята утренним кофе.

— Разве тебе сегодня не нужно на работу?

— Я должна была ассистировать при операции, которая началась несколько минут назад, но Берни согласился заменить меня. Тебе, впрочем, не мешало бы одеться, а?

— Как мне попасть на службу?

— Джон будет здесь с автомобилем в девять.

— Превосходно.

Джек отправился в ванную, чтобы принять душ и побриться. По дороге он заглянул в шкаф и увидел, что там для него приготовлены костюм, рубашка и галстук. Он не удержался от улыбки. Джек никогда не думал о своей жене, как о мастере — мастерице? — конспирации. К восьми сорока он принял душ и побрился.

— Знаешь, в одиннадцать часов у меня встреча в доме на другой стороне улицы.

— Нет, не знаю. Передай от меня привет этой стерве Эллиот, — улыбнулась Кэти.

— Тебе она тоже не нравится? — спросил Джек.

— Что может в ней нравиться? Она была никуда не годным преподавателем в колледже. К тому же она совсем не так умна, как ей кажется. Слишком большое самомнение.

— Да, я обратил на это внимание. Я ей тоже не нравлюсь.

— У меня появилось такое же впечатление. Вчера мы немного поссорились. Думаю, я одержала верх, — заметила Кэти.

— Из-за чего?

— Так, женские дела. — Кэти сделала короткую паузу. — Джек?..

— Да, милая?

— Мне кажется, тебе нужно уйти со своего поста.

Райан посмотрел в тарелку.

— Думаю, ты права. Мне надо кое-что закончить… но после этого…

— Сколько времени тебе потребуется?

— Не больше двух месяцев. Понимаешь, дорогая, я не могу просто встать и уйти. Мое назначение было утверждено сенатом. Бросить все и покинуть пост — это слишком походит на дезертирство. Нужно соблюдать правила.

Кэти кивнула. Она уже добилась своего.

— Я понимаю тебя, Джек. Два месяца меня устраивают. Чем бы тебе хотелось заняться?

— Интересная исследовательская работа есть почти всюду — и в Центре стратегических и международных исследований, и в Херитидж Фаундейшн, может быть, в Центре Джона Хопкинса по актуальным международным проблемам. В Англии у меня был разговор с Бэзилом. Когда достигаешь моего уровня, без работы не останешься. Гм… Я мог бы даже написать еще одну книгу…

— Только давай начнем с хорошего продолжительного отпуска, когда дети кончат учиться.

— Но мне казалось…

— К этому времени я еще не буду слишком беременной, Джек.

— Ты уверена, что это действительно случилось прошлой ночью?

Ее брови озадаченно поднялись.

— Я рассчитала время, да и у тебя было две попытки. В чем дело? Я слишком утомила тебя?

Джек улыбнулся.

— Мне приходилось утомляться и больше.

— Повторим сегодня вечером?

— Я говорил тебе, как мне нравится эта ночная рубашка?

— Мой свадебный наряд? Она немного пуританского покроя, но сумела оказать желаемый эффект. Жаль, что сейчас у нас мало времени!

Джек поспешно решил, что нужно уходить, пока это еще возможно.

— Ты права, милая, но мне пора, да и тебе следует заняться делами.

— Ну вот, — заметила Кэти с игривым разочарованием.

— Ведь я не смогу объяснить президенту, что опоздал потому, что мы с женой решили поразвлечься в постели напротив Белого дома. — Он подошел к жене и поцеловал ее. — Спасибо, милая.

— Рада, что доставила тебе удовольствие, Джек.

Райан вышел из отеля и увидел, что Кларк ждет его в машине. Он распахнул дверцу и сел рядом с ним.

— Доброе утро, док.

— Привет, Джон. Ты совершил всего одну ошибку.

— Какую?

— Кэти назвала тебя по имени. Что это значит?

— Тебе не обязательно все знать. — Кларк передал ему портфель с донесениями. — Черт побери, иногда мне тоже хочется переночевать где-нибудь в отеле, понимаешь?

— Уверен, что без нарушения закона не обошлось.

— Это уж точно, — кивнул Кларк и выехал на улицу. — Когда мы получим команду о начале мексиканской операции?

— Именно за этим я и еду в Белый дом.

— В одиннадцать?

— Да.

Райан с удовольствием отметил, что Центральное разведывательное управление может функционировать и в его отсутствие. Поднявшись на седьмой этаж, он убедился, что все на месте и работают. Даже Маркус был у себя в кабинете.

— Готовы к поездке? — спросил Райан директора ЦРУ.

— Вылетаю сегодня вечером. Наша резидентура в Японии организует мне встречу с Лялиным.

— Маркус, прошу вас не забывать, что его имя — агент «Мушаши», а поступающая информация проходит под кодовым названием «Ниитака». Даже здесь не следует называть его настоящее имя — это может стать плохой привычкой.

— Хорошо, Джек. Ты сейчас отправляешься к президенту по вопросу мексиканской операции?

— Да.

— Мне понравилось, как ты подготовил ее.

— Спасибо, Маркус, но это заслуга Кларка и Чавеза. Можно высказать предложение? — спросил Джек.

— Давай.

— Может быть, стоит вернуть их к оперативной деятельности?

— Если они успешно проведут операцию, президент не будет возражать. Я — тоже.

— Разумное решение.

Как все оказалось просто, подумал Джек. Вот только он не мог понять почему.

Доктор Каминский посмотрел рентгеновские снимки и выругал себя за ошибочный диагноз, поставленный накануне. Это казалось невероятным, но…

Почему казалось? Это действительно невероятно. В этом регионе? А вдруг? Придется взять дополнительные анализы, но сначала он потратил час, разыскивая своего сирийского коллегу. Пациента уже перевели в другой госпиталь, где была ламинарная палата. Даже если Каминский ошибался, больного нужно полностью изолировать.

Расселл завел автопогрузчик, ему понадобилось всего несколько минут, чтобы разобраться в системе его управления. Интересно, подумал он, для чего был нужен этот автопогрузчик предыдущему владельцу ранчо, однако пришел к выводу, что раздумывать над этим не имеет смысла. В баллонах оказалось достаточно пропана, чтобы выполнить работу, так что и об этом можно было не беспокоиться. Он выключил двигатель и вернулся в дом.

Местное население оказалось достаточно гостеприимным. Почтальоны уже установили почтовый ящик рядом с въездом на ранчо. Расселл достал утреннюю газету, чтобы прочитать ее за утренним кофе. И тут же понял, насколько это оказалось своевременным.

— Вот как, — тихо произнес он.

— В чем дело, Марвин?

— Такого еще не было. Болельщики «Викингов» собираются приехать больше чем на… тысяче автобусов и автомобилей. Черт побери, — выругался он. — Дороги будут забиты до предела. — Он повернулся, чтобы взглянуть на долгосрочный прогноз погоды.

— Что ты хочешь этим сказать, Марвин?

— Они приедут по шоссе 1-76, ведущему к Денверу. Это может затруднить положение. Нам нужно подъехать к стадиону около полудня или чуть позже… Примерно в это же время прибудет конвой болельщиков…

— Конвой? Что значит «конвой»? От кого он будет защищать?

— Это не «конвой» в таком смысле слова, — объяснил Расселл. — В Америке такое слово значит… ну, караван, процессия что ли. Болельщики из Миннесоты подготовили большое количество машин и автобусов, на которых приедут на матч. Знаете что, парни, давайте забронируем комнату в мотеле, где-нибудь недалеко от аэропорта. Когда мы вылетаем? — Он снова замолчал. — Боже, ведь я уже совсем перестал соображать!

— Что-нибудь еще? — спросил Госн.

— Погода, — ответил Расселл. — Мы находимся в Колорадо, а на дворе — январь. Что, если начнется снегопад, а? — Он взглянул на газетную страницу.

— Ты хочешь сказать, это помешает езде по дорогам?

— Да. Послушайте, лучше всего забронировать комнаты в одном из мотелей у самого аэропорта. Мы можем появиться там накануне… нет, лучше я забронирую комнаты на двое или трое суток, чтобы не возникло никаких подозрений. Господи, надеюсь, у них еще остались свободные номера.

Расселл подошел к телефону и открыл справочник на разделе «Желтые страницы». Лишь с четвертой попытки ему удалось найти свободные комнаты в небольшом семейном мотеле в миле от аэропорта. Ему пришлось использовать для бронирования номеров свою кредитную карточку, которую он до сих пор не пускал в ход, расплачиваясь наличными. Это беспокоило Расселла. Теперь за ним будет легче проследить — еще один листок бумаги.

— Доброе утро, Лиз. — Райан вошел в кабинет и сел. — Как поживаешь?

Советник по национальной безопасности не выносила, когда ее унижали. Ей уже пришлось выдержать ссору с женой этого сукиного сына прошлым вечером — да еще перед репортерами! — и потерпеть позорное поражение на виду у всех. Неважно, имел Райан отношение к этому делу или нет, он уж наверняка здорово посмеялся прошлым вечером. Но еще Хуже было то, что эта тощая сука издевалась не только над ней — она затронула и Боба Фаулера! Именно таким было мнение президента, когда Элизабет рассказала ему вчера о случившемся.

— Ты готов к докладу?

— Конечно.

— Пошли, — бросила она и вышла в коридор. Пусть Боб разбирается с этим делом.

Элен Д'Агустино видела, как два высокопоставленных чиновника вошли в Овальный кабинет. Она, разумеется, знала о случившемся. Один из агентов Секретной службы слышал весь разговор, и жестокое поражение доктора Эллиот было уже предметом осторожных насмешек.

— Доброе утро, господин президент, — услышала она слова Райана, когда дверь начала закрываться.

— Доброе утро, Райан. Ну, что там у вас?

— Сэр, наш план очень прост. Два сотрудника ЦРУ будут в Мехико под видом служащих аэропорта. Они займутся обычным делом — очистят пепельницы, приведут в порядок туалеты. Перед уходом они поставят в верхней комнате отдыха «Боинга-747» новые цветы. В этих цветах будут скрыты микрофоны, похожие вот на этот. — Райан достал из кармана пластиковую палочку и передал ее президенту. — Эти микрофоны будут передавать все, что произнесут в гостиной лайнера, на передатчик, замаскированный в керамической бутылке. В свою очередь передатчик ведет передачу на многоканальной сверхвысокой частоте. Три наших самолета, летящие на параллельных с «Боингом» курсах, будут принимать этот сигнал. Для страховки внутри японского самолета спрятан дополнительный приемник с магнитофоном. Он будет служить как для страховки, так и для прикрытия операции. Если его обнаружат, жучки в пластиковых палочках примут за попытку репортеров, сопровождающих премьер-министра, подслушать его разговоры. Мы, разумеется, полагаем, что этого не случится. Наши сотрудники в аэропорту Даллеса заберут всю аппаратуру. В любом случае полученные данные будут обработаны и расшифрованные записи представят вам через несколько часов после посадки самолета.

— Хорошо. Какова вероятность успеха? — спросил руководитель аппарата Белого дома Арнольд ван Дамм. Его присутствие здесь было, разумеется, необходимо. Предстоящая операция являлась политическим маневром, а не проявлением искусства управления государством. Политический риск в данном случае был велик — правда, и вознаграждение в случае успеха огромно.

— Сэр, в операциях такого рода не может быть гарантий. Если в комнате отдыха что-нибудь скажут, мы скорее всего узнаем содержание разговора, но премьер-министр не захочет, возможно, даже говорить об этом. Оборудование проверено, оно функционирует исправно. Оперативник, руководящий этой операцией, обладает большим опытом, ему уже приходилось участвовать в очень рискованных делах.

— Например? — поинтересовался ван Дамм.

— Например, он сумел вывезти жену и дочь Герасимова несколько лет назад. — Райан объяснил подробности давней операции.

— Значит, вы считаете, что наша попытка прослушать разговоры японского премьер-министра стоит риска? — спросил Фаулер.

Этот вопрос изрядно удивил Райана.

— Сэр, это вам нужно принять решение.

— Но я спросил ваше мнение.

— Да, господин президент, ради этого стоит идти на риск. Информация, которую мы получаем по каналу «Ниитака», показывает, что к нам относятся с изрядным высокомерием. Если вы сможете потрясти их, сообщив, что нам известно о сделке, заключенной за спиной Америки, может быть, они решат в дальнейшем вести с нами честную игру.

— Вы одобряете нашу политику по отношению к Японии? — спросил ван Дамм, не менее Райана удивленный вопросом президента.

— Мое одобрение или неодобрение не относится к делу, но я могут ответить на ваш вопрос — да, одобряю.

Глава аппарата Белого дома не мог скрыть своего изумления:

— Однако предыдущая администрация… почему вы ничего не сообщили нам?

— Вы не спрашивали меня об этом, Арни. Ведь я не имею отношения к формированию государственной политики, правда? Я всего лишь разведчик и выполняю то, что мне поручают, — при условии что эти поручения не нарушают законов страны.

— Значит, у вас нет сомнений в законности этой операции? — поинтересовался Фаулер, едва сдерживая улыбку.

— Мистер президент, это вы — юрист, а не я. Если я не знаком с юридическими деталями операции — признаюсь, что юридические тонкости мне неизвестны, — то исхожу из того, что вы, юрист, не отдаете мне приказа, связанного с нарушением законов.

— В последний раз такую ловкость я наблюдал прошлым летом в Центре Кеннеди, когда там выступала балетная труппа Кировского театра, — засмеялся ван Дамм.

— Райан, вы — опытный специалист и знаете как поступать. Считайте, что мое разрешение вами получено, — произнес Фаулер после короткой паузы. — Допустим, мы получим ту информацию, которую ожидаем. Что тогда?

— Нужно изучить ее вместе с сотрудниками государственного департамента, — заявила Лиз Эллиот.

— Такой шаг чреват серьезными последствиями, — возразил Райан. — Японцы взяли на службу немало сотрудников из отдела, занимающегося торговыми переговорами. Нам следует исходить из того, что в госдепе есть их люди.

— Коммерческий шпионаж? — спросил Фаулер.

— Конечно, почему бы нет? По каналу «Ниитака» к нам не поступило достоверной информации об этом, но, если бы я был чиновником, намеревающимся уйти с государственной службы и начать зарабатывать половину миллиона долларов в год, представляя здесь японскую корпорацию — а так поступают многие, — почему не доказать японцам, насколько полезным для них я являюсь? Я бы поступил точно так же, как поступают советские чиновники или агенты, стремясь хорошо зарекомендовать себя в наших глазах. Для этого следует представить нечто сенсационное. Это незаконно, но мы не пытаемся бороться с такими нарушениями. По этой причине широкое распространение сведений, полученных в результате этой операции, может иметь опасные последствия. Судя по всему, вы собираетесь запросить мнение Талбота и еще нескольких сотрудников госдепа, но я серьезно подумал бы, прежде чем привлекать кого-нибудь еще. Кроме того, прошу иметь в виду, господин президент, если вы скажете премьер-министру, что знаете, что он сказал, — и если он вспомнит, что произнес это только в одном месте, — это может нанести ущерб нашему методу получения разведывательной информации.

Президент выслушал Райана молча и всего лишь нахмурился.

— А если попытаться представить это как утечку информации в Мексике? — высказал предложение ван Дамм.

— Да, такое решение проблемы будет наилучшим и самым очевидным, — согласился с ним Райан.

— Что, если я выскажу ему все прямо в лицо? — спросил Фаулер.

— Трудно играть, когда у соперника полная масть — и к тому же козырная, господин президент. А если сведения об этой операции просочатся, конгресс выйдет на орбиту от возмущения. Это одна из тех проблем, с которыми мне приходится сталкиваться. Я обязан обсудить эту операцию с Элом Трентом и Сэмом Феллоузом. Сэма можно уговорить, но у Эла есть политические причины ненавидеть японцев.

— В моей власти отдать вам приказ не встречаться с ним…

— Сэр, этот закон я не могу нарушить ни при каких обстоятельствах.

— И все-таки может получиться, что я дам вам такой приказ, — заметил Фаулер.

Это опять удивило Райана. Оба — и он и президент — знали, каковы будут последствия такого приказа. Именно об этом мечтала Кэти. В конце концов это будет отличным предлогом для ухода в отставку.

— Впрочем, в этом может не возникнуть необходимости. Мне надоело заниматься играми с ними. Они заключили с нами соглашение и обязаны сдержать взятые обязательства, иначе им придется иметь дело с очень рассерженным президентом. Более того, сама мысль о том, что кто-то может совратить президента какой-нибудь страны таким преступным путем вызывает у меня отвращение. Черт побери, как я ненавижу коррупцию!

— Правильно, босс, — одобрительно отозвался ван Дамм. — К тому же такая твердость нравится избирателям.

— Этот стервец говорит мне, — продолжал помолчав Фаулер (Райан так и не смог понять, где у него актерская игра, а где — подлинные чувства) — что собирается приехать, чтобы уладить некоторые мелочи, ближе познакомиться, а сам намерен нарушить обещание. Ну ладно, мы еще посмотрим. По-видимому, настало время поговорить с ним твердо. — На этом выступление президента закончилось. — Райан, куда это вы исчезли вчера вечером?

— У моей жены заболела голова. Пришлось неожиданно уехать, извините.

— А как она сейчас? Все прошло?

— Да, сэр, спасибо.

— Ну, выпускайте своих молодцов.

Райан встал.

— Будет исполнено, господин президент.

Ван Дамм вышел следом за ним, и они направились к Западному выходу.

— Отлично сработано, Джек.

— Господи, неужели я начинаю им нравиться? — спросил Джек с лукавой усмешкой. Беседа прошла подозрительно гладко.

— Я не знаю, что произошло вчера вечером, но Лиз ужасно сердита на твою жену.

— Они беседовали о чем-то, хотя я не знаю о чем.

— Джек, можно я скажу тебе прямо? — спросил ван Дамм. Райан понимал, что эта дружеская прогулка в сторону выхода была слишком уж необычной, да и символизм был очевидным.

— Когда, Арни?

— Мне хотелось бы сказать, что в этом нет ничего личного и все чисто деловое, но это не правда — виной являются личные отношения. Извини меня, Джек, но такова жизнь. Президент примет твою отставку с огромным сожалением и будет превозносить тебя до небес.

— Благородно с его стороны, — равнодушно заметил Райан.

— Я сделал все что мог, Джек. Ты мне нравишься. Но все было напрасно. Такое бывает.

— Я уйду не поднимая шума. Однако…

— Да, я знаю. Никаких закулисных интриг за твоей спиной ни в то время, когда ты обратишься с просьбой об отставке, ни после этого. Время от времени тебя будут приглашать для консультаций, может быть, для проведения специальных миссий, установления контактов. Ты уйдешь с почетом. Даю тебе слово, Джек, и президент дает слово. Он вообще-то неплохой мужик, Джек, честное слово, неплохой. Он жесткий и крутой сукин сын, превосходный политический деятель, но я не встречал более честного человека. Дело всего лишь в том, что твоя позиция и его позиция не совпадают, а он — президент.

Джек мог бы ответить на это, что признаком интеллектуальной честности является выяснение противоположных точек зрения, но вместо этого заметил:

— Как я уже сказал, я уйду тихо, не поднимая шума. Слишком долго занимался этой работой. Пришло время отдохнуть, насладиться ароматом роз и поиграть с детьми.

— Такого ответа я и ждал от тебя. — Ван Дамм похлопал его по плечу. — Ты только успешно проведи эту операцию, и прощальное заявление босса о твоей многолетней деятельности будет блестящим. Мы даже попросим Кэлли Вестон написать его.

— Ты умеешь льстить подобно настоящему профессионалу, Арни, — усмехнулся Райан. Он пожал руку руководителю аппарата Белого дома и пошел к своему автомобилю. Ван Дамм был бы удивлен, если бы видел лицо Джека. Райан улыбался.

— Неужели тебе было необходимо вести себя с ним именно таким образом?

— Элизабет, несмотря на все наши разногласия, он хорошо послужил своей стране. Наши точки зрения во многом расходятся, однако Райан никогда не обманывал меня и всегда давал хорошие советы, — ответил Фаулер, глядя на крохотный микрофон в пластиковой палочке. Интересно, а он действительно работает? — неожиданно подумал президент.

— Но я рассказала тебе о том, что случилось вчера вечером.

— Твое желание исполнилось. Он уходит. Людей такого калибра нельзя выбросить на улицу пинком. Для этого существует целая процедура, цивилизованная и почетная. Любое другое поведение было бы недальновидным и поставило бы меня в глупое положение как политического деятеля. Я согласен с тобой, что Райан принадлежит к прошлому, вроде динозавра, но даже динозаврам отводят почетное место в музеях.

— Но…

— Достаточно об этом. Ты поссорилась с его женой прошлым вечером. Мне это тоже неприятно, но как я буду выглядеть в глазах окружающих, если накажу мужа за то, что сделала его жена?

— Боб, я имею право рассчитывать на твою поддержку!

Фаулеру это не понравилось, но он сдержался.

— Ты ее получила, Элизабет, — спокойно ответил он. — А сейчас, мне кажется, для такой дискуссии не место и не время.

Маркус Кабот прибыл на базу ВВС Эндрюз сразу после обеда, чтобы вылететь в Корею. В результате тщательных приготовлений условия для его пребывания на борту самолета-были куда более роскошными, чем это могло показаться. Каботу предстояло лететь на транспортном самолете ВВС США «С-141В», «Старпифтер», — четырехмоторном самолете со странным змеевидным фюзеляжем. В его транспортный отсек был погружен автоприцеп, приспособленный для проживания, с кухней, гостиной и спальней. Поскольку «С-141» шумный самолет, особенно в хвостовой части, автоприцеп был покрыт толстым слоем звукоизоляции. Кабот вошел в носовой отсек, чтобы познакомиться с экипажем. Первым пилотом оказался светловолосый тридцатилетний капитан. На борту самолета было два полных экипажа: предстоял длительный перелет с посадкой для заправки на базе ВВС Трэвис в Калифорнии и затем тремя «дозаправками» в полете над Тихим океаном. Кроме того, перелет будет предельно скучным, и Кабот решил спать как можно больше. Он впервые задумался над тем, стоило ли идти на государственную службу, и даже перспектива того, что Райан скоро уйдет в отставку — об этом ему сообщил Арнольд ван Дамм, — не улучшила настроения. Директор Центрального разведывательного управления сел в кресло, застегнул ремни и принялся знакомиться с документами. Подошел сержант ВВС и принес на подносе стакан вина. Когда самолет начал выруливать, Кабот отпил из стакана.

Джон Кларк и Доминго Чавез поднялись на борт рейсового самолета, вылетающего в Мехико-Сити, тоже после обеда, но позднее. По мнению Джона Кларка, руководящего операцией, лучше прилететь пораньше, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Мехико-Сити был еще одним огромным городом, расположенным на значительной высоте над уровнем моря, и помимо разреженной атмосферы страдал от загрязнения воздуха. Оборудование, необходимое для проведения операции, было аккуратно уложено и не должно было привлечь внимания таможенников. Кларк и Чавез не имели при себе оружия, поскольку для такой операции оружия не требовалось.

Грузовик свернул с широкого шоссе ровно через тридцать восемь часов и сорок минут после выезда из Норфолка. На этот этап переезда не потребовалось особых усилий. А вот затем понадобилось пятнадцать минут и все искусство водителя, чтобы подать грузовик задним ходом к бетонной разгрузочной платформе перед амбаром. Теплое солнце растопило грунт, превратившийся в шестидюймовый слой грязи, и водитель никак не мог развернуться. Наконец, с третьей попытки, это ему удалось. Он выпрыгнул из кабины и подошел к платформе.

— Как открывается эта штука? — спросил Расселл.

— Сейчас покажу. — Водитель наклонился, счистил грязь с подметок и поднял запор на дверце контейнера. — Вам понадобится моя помощь?

— Нет, сам справлюсь. Идите в дом, там приготовлен кофе.

— Спасибо, сэр. С удовольствием выпью чашку.

— Видите, все очень просто, — произнес Расселл, обращаясь к Куати. Они смотрели, как водитель уходит от амбара. Марвин открыл дверцы контейнера и увидел внутри большой ящик с надписью «Сони» на всех четырех сторонах, со стрелками, показывающими, где находится верх, и изображением бокала, чтобы дать понять, что внутри хрупкая аппаратура. Ящик тоже находился на деревянной платформе. Марвин убрал крепежные растяжки, удерживающие ящик на месте, и завел мотор автопогрузчика. Понадобилась всего минута, чтобы извлечь бомбу из контейнера в грузовике и поставить ее в амбар. Расселл выключил автопогрузчик, подошел к ящику и накрыл его брезентом. Когда водитель вернулся, контейнер снова был закрыт.

— Ну что же, вы заработали премию, — сказал Марвин, передавая водителю пачку банкнот.

Шофер быстро пересчитал ассигнации. Теперь ему нужно доставить контейнер обратно в Норфолк, но сначала он остановится в ближайшем мотеле и поспит часов восемь.

— Приятно иметь с вами дело, сэр. Вы говорили, что спустя месяц у вас будет еще работа для меня?

— Совершенно верно.

— Меня можно найти по этому телефону. — Водитель передал свою визитную карточку.

— Сейчас вы едете обратно?

— Сначала отосплюсь. Только что слышал по радио, что надвигается снегопад. Говорят, сильный.

— Ничего не поделаешь, такое время года.

— Это точно. Желаю успеха, сэр.

— Осторожнее на дороге. — Расселл пожал ему руку.

— Напрасно мы его отпустили, — заметил Госн, обращаясь к командиру по-арабски.

— Нет, все в порядке. Единственным человеком, чье лицо он запомнил, был Марвин.

— Да, это так.

— Ты проверил, нет ли повреждений? — спросил Куати.

— Сам ящик в полном порядке. Завтра я произведу более тщательный осмотр. По-моему, мы почти готовы.

— Да.

— Начать с хороших новостей или с плохих? — спросил Джек.

— С хороших, — ответила Кэти.

— Меня попросили уйти в отставку.

— А плохие?

— Видишь ли, с моей работы никогда не уходят по-настоящему. Меня просят время от времени возвращаться — вроде как для консультаций.

— Тебе хочется этого?

— Такая работа становится частью твоей плоти и крови, Кэти. Тебе бы хотелось уйти из Больницы Хопкинса и превратиться в доктора, сидящего в кабинете и прописывающего очки своим пациентам?

— Сколько времени это потребует от тебя?

— Дважды в год, думаю. Понадобится использовать те специальные знания, которые есть у меня одного. Никакой рутины.

— Хорошо, я не возражаю и не собираюсь прекращать обучение молодых врачей. Когда это произойдет?

— Мне нужно завершить две операции. Затем придется найти замену… — Может быть, Фоули? — подумал Джек. Но кто из них?

— Мостик, гидроакустический пост.

— Мостик слушает, — ответил штурман. — Сэр, у меня замечен возможный контакт на пеленге двести девяносто пять, едва слышный, но усиливается.

— Спускаюсь. — До гидроакустического поста было всего пять ступенек. — Покажите.

— Вот здесь, сэр. — Акустик показал на линию, еле видную на экране дисплея. Хотя она выглядела расплывчатой, на самом деле состояла из прерывистых желтых точек в специфической частотной амплитуде, и, поскольку временная шкала двигалась вверх, появлялось все больше точек, похожих друг на друга лишь тем, что они образовывали неясную и расплывчатую линию. Единственной переменой, происходящей с линией, было то, что она медленно меняла направление. — Пока я не могу сказать вам, что это.

— Скажите тогда, чем это не может быть.

— Это не может быть контактом с чем-то на поверхности, и я не думаю, что это случайный шум, сэр. — Старшина провел вдоль линии по экрану дисплея жировым карандашом, отмечая ее положение. — Примерно вот здесь мне пришло в голову, что это действительно может оказаться чем-то.

— За чем еще вы следите?

— «Сьерра-15» вот здесь — торговое судно, направляющееся на юго-восток и уходящее от нас, — это третий контакт в зоне схождения, за которым мы следили после начала последней вахты. Вот и все. Думаю, на поверхности большая волна, и рыбачьи суда не выходят так далеко.

Лейтенант Питни постучал пальцем по экрану.

— Пусть это будет «Сьерра-15». Я начну слежение. Каково состояние воды?

— Каналы в глубине кажутся мне сегодня превосходными, сэр. Шум на поверхности затрудняет работу, правда. Следить за этим контактом будет нелегко.

— Не спускайте с него глаз.

— Слушаюсь, сэр. — Акустик снова повернулся к экрану.

Лейтенант Джеф Питни вернулся в рубку управления, снял трубку телефона и нажал кнопку каюты шкипера.

— Докладывает штурман, капитан. Обнаружен возможный акустический контакт на пеленге двести девяносто пять, еле слышный. Может быть, наш приятель вернулся, сэр… Так точно, сэр. — Питни положил трубку и включил систему оповещения. — Группам слежения и руководства огнем занять свои места.

Через минуту появился капитан первого ранга Рикс в кроссовках и синем комбинезоне. Сначала он остановился, чтобы проверить курс, скорость и глубину. Затем прошел на гидроакустический пост.

— Покажите.

— Чертов сигнал только что снова исчез, капитан, — сконфуженно признался акустик. Он оторвал листок туалетной бумаги — рулон висел над каждым экраном, — стер предыдущую отметку и нанес другую. — Мне кажется, сэр, вот здесь что-то есть.

— Надеюсь, вы не зря разбудили меня, — заметил Рикс. Лейтенант Питни видел, как переглянулись между собой два других акустика.

— Сигнал возвращается, сэр. Знаете, если это «Акула», то на этой частоте должно быть увеличение шума…

— По разведданным она только что вышла из ремонта и переоснастки. Иван научился, как делать свои лодки тише, — сказал Рикс.

— Пожалуй… небольшой снос на север, пеленг в данный момент двести девяносто семь. — Оба знали, что этот пеленг приблизителен и цифра может отличаться на десять градусов в ту или другую сторону. Даже с помощью исключительно дорогой аппаратуры, установленной на подлодке «Мэн», пеленг на очень отдаленную цель нельзя определить с большой точностью.

— Кто еще может быть в этом районе? — спросил лейтенант Питни.

— «Омаха» должна находиться где-то к югу от Кодьяка. Это не то направление, так что контакт не может быть «Омахой». Вы уверены, что это не контакт с надводным кораблем?

— Совершенно уверен, капитан. Если бы это был дизель, я сразу узнал бы его, да и паровой двигатель несложно обнаружить. Нет вибрации от поверхностного шума, капитан. Контакт находится под поверхностью. Ничем другим это нельзя объяснить.

— Питни, мы на курсе двести восемьдесят один?

— Да, сэр.

— Поверните налево — новый курс двести шестьдесят пять. Таким образом мы установим более надежную базовую линию для анализа перемещения цели и попытаемся определить расстояние перед тем, как начать сближение.

Начать сближение, подумал лейтенант. Господи, но ракетоносцы не должны сближаться с противником! Тем не менее Питни отдал приказ, разумеется.

— Где расположен слой?

— На глубине сто пятьдесят футов, сэр. Судя по поверхностному шуму, волны достигают двадцати пяти футов, — добавил акустик.

— Наверно, он остается на глубине, чтобы избежать болтанки.

— Черт побери, опять потерял его… увидим, что случится, когда хвост снова выпрямится…

Рикс наклонил голову за пределы гидроакустического поста и произнес одно слово:

— Кофе. — Ему даже в голову не пришло, что и акустики были бы не прочь выпить по чашке.

Пришлось подождать еще минут пять, пока на экране снова не начали появляться точки — причем в том месте, где ожидалось.

— О'кей, он снова на месте. По-моему, — добавил акустик. — Похоже, что теперь пеленг триста два градуса.

Рикс подошел к прокладочному столику. Младший лейтенант Шоу вел расчеты вместе с главным старшиной.

— Расстояние, должно быть, больше ста тысяч ярдов. Судя по смещению пеленга, полагаю, что у цели курс на северо-восток, скорость меньше десяти узлов. Да, свыше ста тысяч от нас. — Шоу и главный старшина пришли к выводу, что ими произведены хорошие расчеты, и достаточно быстро.

Рикс молча кивнул и вернулся к акустику.

— Сигнал становится более отчетливым, получаю данные на частоте пятидесяти герц. Мне кажется, это похоже на «Акулу».

— У вас, наверно, очень хороший канал прослушивания.

— Точно, капитан, очень хороший, и даже улучшается. Шторм изменит условия, когда волнение доберется до нашей глубины, сэр.

Рикс снова прошел в рубку управления.

— Что нового, мистер Шоу?

— Оцениваем расстояние в сто пятнадцать тысяч ярдов, курс на северо-восток, скорость пять узлов, может быть, на один-два узла больше, сэр. Если его скорость заметно больше этой, то расстояние будет очень велико.

— О'кей, штурман. Правый поворот, очень медленно на курс восемьдесят градусов.

— Слушаюсь, сэр. Рулевой, положить руль направо пять градусов, новый курс восемьдесят градусов.

— Руль положен направо пять градусов, сэр. Переходим на курс восемьдесят градусов.

— Хорошо.

Медленно, чтобы не слишком изгибать буксируемые пассивные датчики, подводный ракетоносец «Мэн» начал менять курс. Прошло три минуты, прежде чем подлодка вышла на новый курс, проделав маневр, еще никогда не осуществленный ни одним подводным ракетоносцем Военно-морского флота США. Вскоре после этого на мостике появился капитан третьего ранга Клаггетт.

— Вы считаете, что он долго будет двигаться по этому курсу? — спросил он Рикса.

— Как бы вы поступили сейчас на его месте?

— Пожалуй, я стал бы двигаться лесенкой, — ответил Клаггетт, — перемещался бы к югу вместо севера, противоположно тому, как мы поступаем в Баренцевом море. Интервал между сменой курса будет определяться данными пассивных датчиков на его хвосте. Это — единственная достоверная информация, которую нам удастся получить. Однако в зависимости от того, как будет выглядеть этот маневр, нам следует вести себя крайне осторожно при преследовании его, правда?

— Ну что ж, при любых обстоятельствах я не могу приближаться к нему на расстояние меньше тридцати тысяч ярдов. Так… сократим дистанцию до пятидесяти тысяч, чтобы лучше прочувствовать его движения, а потом сблизимся, если позволит обстановка. Все время, пока он неподалеку, один из нас должен постоянно находиться в рубке управления.

— Ясно, — кивнул Клаггетт. Он помолчал и затем продолжил: — Каким образом, черт побери, — помощник говорил очень тихо, — оперативное управление дало на это свое согласие?

— Может быть, сейчас мир стал безопаснее?

— Наверно, сэр.

— Вам не нравится, что ракетоносцы могут действовать подобно ударным подлодкам?

— По моему мнению, сэр, в оперативном управлении у кого-то заклинило шестеренки — или это, или они пытаются доказать кому-то, насколько гибкими могут быть наши действия.

— А вам это не нравится?

— Нет, не нравится, капитан. Я знаю, что мы способны на такое, но полагаю, что заниматься этим — не наше дело.

— Об этом вы и говорили с Манкузо?

— Что? — Клаггетт покачал головой. — Нет, сэр. Он действительно спросил меня об этом, и я сказал, что это нам по силам. Пока я не имею права на более определенный ответ.

Тогда о чем вы беседовали? — хотел спросить Рикс. Он, конечно, не мог задать такого вопроса.

Американцы глубоко разочаровали Олега Кирилловича Кадышева. Они завербовали его по той причине, что он мог предоставить им достоверную информацию о том, что происходит внутри советского правительства, и Кадышев снабжал их этими данными на протяжении нескольких лет. Он предвидел, что в стране будут осуществляться глубокие политические перемены, причем раньше других, потому что хорошо понимал Андрея Ильича Нармонова, знал, что он собой представляет. Или что он не представляет собой. Президент его страны обладал поразительными данными политика, смелостью льва и тактической гибкостью мангуста. Но у него не было плана действий. Нармонов не обладал даром предвидения, и в этом заключалась его слабость. Он разрушил старый политический порядок, уничтожил Варшавский пакт в результате бездействия, заявив всего лишь однажды, громко и отчетливо, что Советский Союз не будет нарушать политическую целостность других стран, причем сделал это, ясно понимая, что угроза применения силы его страной была единственным обстоятельством, сохраняющим существование марксизма. Коммунисты в странах Восточной Европы совершили невероятную глупость, полагая, что любовь и уважение их народов гарантируют им безопасность в одном из самых огромных и наименее постижимых актов безумия. Но по утонченной иронии судьбы Нармонов не сумел постичь, что то же самое произойдет и в его собственной стране, причем к этому добавилась еще одна, самая опасная, переменная.

Советский народ — термин, не имеющий, разумеется, никакого смысла, — удерживала вместе только угроза силы. Одни лишь пушки Красной Армии гарантировали, что молдаване, латыши, таджики и все остальные народы будут следовать политике, продиктованной из Москвы. Коммунистические руководители нравились им даже меньше, чем их предкам нравились русские цари. Поэтому, когда Нармонов лишил партию ее роли в руководстве государством, он одновременно расстался со своей способностью повелевать народом, причем заменить ее оказалось нечем. Плана — в стране, где План правил почти семьдесят лет, — больше просто не существовало. И потому, когда анархия стала замещать порядок, оказалось, что стремиться не к чему, нет цели, ради которой стоит работать, и не о чем мечтать. В результате происходящего блестящие политические маневры, осуществленные Нармоновым, не привели ни к какому результату. Кадышев понял это. Тогда почему этого не поняли американцы, сделавшие такую большую ставку на сохранение «своего человека» в Москве?

Сорокашестилетний член парламента фыркнул при этой мысли. Ведь он был их человеком, правда? Он предупреждал американцев в течение многих лет, а они не слушали и вместо этого пользовались его информацией, чтобы оказать поддержку человеку, искусному в сфере политики, но лишенному дара предвидения, — а как может человек, полностью лишенный этого дара, вести свой народ?

Американцы, не только глупые, но и слепые, были потрясены насилием в Грузии и в Балтийских государствах. Они даже не обратили внимания на зарождающуюся гражданскую войну, уже начавшуюся в южных республиках. Во время отступления из Афганистана бесследно исчезло полмиллиона разных единиц оружия. Это были главным образом винтовки и автоматы, но среди исчезнувшего оказались и танки! Советская Армия не знала, как справиться с такой ситуацией. Нармонов боролся с непрерывно возникающими проблемами изо дня в день подобно отчаявшемуся жонглеру, едва успевая подкидывать вверх падающие ему в руки шары, метался из одного места в другое. Неужели американцы не понимают, что наступит день, когда все шары попадают одновременно? Последствия были пугающими для всех. Нармонову был нужен дар предвидения, был нужен план, но именно этого ему недоставало.

А вот Кадышев обладал таким даром, и в этом заключались все преимущества его плана. Союз должен быть разрушен. Мусульманские республики нужно отпустить на свободу, и пусть делают что хотят. Балтийские государства тоже пусть обретают свободу, вместе с Молдавией и Западной Украиной — восточную ее часть Кадышев рассчитывал сохранить. Кадышев надеялся отыскать способ защитить армян, чтобы их не вырезали местные мусульмане, и сохранить доступ к азербайджанской нефти, по крайней мере на такой срок, когда с помощью западных стран он сможет полностью использовать все ресурсы Сибири.

Кадышев был русским. Это составляло часть его души. Россия являлась матерью Союза, и, как хорошая мать, она отпустит своих детей в окружающий их мир, когда наступит соответствующее время. Время наступило. В результате останется страна, протянувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана, с почти однородным населением и колоссальными ресурсами, даже еще не разведанными и уж тем более не использованными. Россия могла и должна стать великой страной, могучей, как самые сильные державы мира, богатой историческими и культурными традициями, удивляющей мир научными достижениями. Таким было видение Кадышева. Ему хотелось встать во главе России и превратить ее в настоящую сверхдержаву, друга и соратника остальных стран европейского наследия. Ему предстояло ввести свою страну в сияние свободы и процветания. Если для этого требовалось избавиться от почти половины населения и отдать четверть территории — пусть будет так, это небольшая цена.

Но американцы не хотели помочь этому. Почему — этого он не мог понять. Им нужно увидеть, что Нармонов ведет страну в тупик, по пути, который идет в никуда… или, может быть, на край бездонной пропасти.

Если американцы не хотят оказать помощь, то в его силах принудить их к этому. Именно по этой причине он и согласился на вербовку, которую осуществила Мэри Фоули.

В Москве было еще раннее утро, но Кадышев был человеком, уже давно приучившим себя обходиться несколькими часами короткого сна. Он отпечатал свое сообщение на старой, тяжелой, но зато почти беззвучной пишущей машинке. Уже много раз он пользовался одной и той же лентой, так что установить, что было напечатано на ней, стало невозможно, а пачку бумаги он принес со склада, доступ к которому имели несколько сот человек. Подобно всем профессиональным игрокам, Кадышев был осторожным человеком. Закончив работу, он надел кожаные перчатки и стер с бумаги все случайные отпечатки пальцев, которые мог там оставить. Затем, не снимая перчаток, Кадышев сложил текст своего донесения и спрятал в карман пальто. Через два часа послание начнет свое путешествие. Меньше чем через двадцать часов оно попадет в нужные руки.

Агент Спинакер мог не принимать таких мер предосторожности. КГБ получил приказ не беспокоить народных депутатов. Гардеробщица переложила письмо к себе в карман и вскоре передала его человеку, имени которого она не знала. Мужчина, выйдя из здания, поехал к себе на работу. Спустя еще два часа письмо оказалось в кармане уже другого мужчины, направляющегося в аэропорт. Там он поднялся в «Боинг-747», вылетающий в Нью-Йорк.

— Куда отвезти вас теперь, доктор? — спросил шофер.

— Поезжайте куда угодно.

— Что?

— Нам нужно поговорить, — ответил Каминский.

— О чем?

— Мне известно, что вы из КГБ, — заметил врач.

— Доктор, — засмеялся шофер, — я водитель и работаю в посольстве.

— Справка о состоянии вашего здоровья подписана доктором Федором Ильичом Григорьевым. Он служит в КГБ. Мы вместе кончали медицинский институт. Продолжать?

— Вы сообщили кому-нибудь об этом?

— Нет, конечно.

Шофер вздохнул. Ничего не поделаешь.

— О чем вы хотите поговорить со мной?

— Вы из иностранного управления КГБ?

Увернуться от такого вопроса невозможно.

— Да. Надеюсь, у вас действительно важное дело.

— Может быть. Мне нужно, чтобы кто-то прилетел из Москвы. У меня больной с очень необычной формой легочного заболевания.

— А почему это должно интересовать Москву?

— Похожее заболевание мне уже встречалось — это был рабочий из Белоярска. Там произошел несчастный случай. Меня пригласили в качестве консультанта.

— Вот как? А что находится в Белоярске?

— Там собирают атомное оружие.

Водитель притормозил.

— Вы это серьезно?

— Не исключаю, что заболевание может иметь и другое происхождение, но мне необходимо провести специальные анализы. Если этот проект осуществляется в Сирии, нам откажут в помощи. Поэтому требуется специальное оборудование из Москвы.

— Насколько это срочно?

— Мой пациент никуда не денется, разве что в могилу. Боюсь, что его состояние безнадежно.

— Мне придется поговорить с резидентом. Он вернется не раньше воскресенья.

— Время терпит.