Все страхи мира

39. Отзвуки

Элизабет Эллиот пила кофе, уставившись отсутствующим взглядом в дальнюю стену. Да, другого объяснения нет. Все предостережения, которые они получили и игнорировали, все сливалось в единую картину. Советские военные стремились к захвату власти, и устранение Боба Фаулера было частью общего плана. Ведь мы должны были присутствовать на стадионе, думала она. Он хотел поехать на матч, и все ожидали, что он так и сделает, потому что Деннису Банкеру принадлежала одна из команд. И я была бы там. Сейчас я была бы мертва. Если они собирались убить Боба, они хотели убить и меня…

Ответ прибыл почти немедленно.

— Все так просто, — сказал президент, глядя на экран.

— Ты так считаешь? — спросила Элизабет.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Роберт, произошел ядерный взрыв в том месте, где ты должен был присутствовать. Это первое. Второе: нам докладывали о пропавшем советском ядерном оружии. Третье: откуда мы знаем, что на другом конце этого компьютерного модема действительно Нармонов? — спросила Лиз.

— Что?!

— Наши лучшие агенты докладывают о возможности военного переворота в России, верно? Но сейчас мы действуем таким образом, словно в нашем распоряжении нет таких разведданных, хотя взрыв в Денвере вполне мог быть вызван тактической ядерной боеголовкой — именно такой, какая, по нашему мнению, исчезла. Мы не принимаем во внимание все возможные аспекты ситуации.

Доктор Эллиот повернулась к микрофону.

— Генерал Борштейн, насколько трудно доставить ядерное устройство в Соединенные Штаты?

— При нашей пограничной охране это детская игра, — послышался голос из НОРАД. — Почему вы спросили об этом, доктор Эллиот?

— Я задала этот вопрос, так как у нас есть надежные сведения — и были в течение некоторого времени, — что Нармонов столкнулся с политической оппозицией, что его военные не согласны с ним и что при всем том затронут вопрос ядерного оружия. Предположим, там произойдет государственный переворот. Воскресный вечер — утро понедельника — весьма удобное время для этого. Нам всегда казалось, что ядерное оружие рассчитано для использования в качестве инструмента шантажа внутри России — но вдруг план оказался куда более изощренным? Что, если они пришли к мысли лишить наше правительство руководства, чтобы не допустить вмешательства Соединенных Штатов в их государственный переворот? Итак, происходит взрыв, Дарлинг оказывается в летающем командном пункте, — точно, как сейчас, — и они ведут переговоры с ним. Они могут предсказать, о чем мы можем подумать, и заранее подготовить свои заявления, которые будут передаваться по «горячей линии». Мы автоматически повышаем свою боевую готовность — и они тоже. Понимаете? Мы не вмешиваемся в государственный переворот, происходящий у них дома, просто не можем вмешаться.

— Господин президент, прежде чем вы приступите к оценке такой возможности, мне кажется, вам понадобится совет специалиста по разведке, — произнес командующий стратегической авиацией.

Зажегся сигнальный огонек на другом телефоне. Старшина снял трубку.

— Национальный командный центр просит вас подойти к телефону, господин президент.

— Кто это? — спросил Фаулер.

— Сэр, докладывает капитан первого ранга Джим Росселли из НВКП. К нам поступили два сообщения о столкновениях между американскими и советскими воинскими подразделениями. Авианосец «Теодор Рузвельт» доложил, что его истребители шлепнули — это значит сбили, сэр, — звено из четырех русских истребителей МИГ-29, направлявшихся к…

— Что? Почему?

— Сэр, в соответствии с правилами ведения боевых действий командир корабля имеет право обороняться, чтобы защитить свое судно. «Теодор Рузвельт» находится в настоящее время в состоянии боевой готовности номер два, и по мере повышения уровня боевой готовности у командира появляется больше прав по отношению к принятию решения, и лишь он один решает, какие меры нужно принять в целях обороны. Сэр, к нам поступило еще одно сообщение: есть неподтвержденные данные о том, что ведется перестрелка между русскими и американскими танками в Берлине. Из штаба верховного главнокомандующего объединенными силами НАТО в Европе передали, что радиосвязь была прервана, сэр. Перед этим капитан армии США доложил, что советские танки атакуют Берлинскую бригаду в месте ее расположения на юге Берлина и что наш танковый батальон уничтожен почти полностью. На Берлинскую бригаду на ее базе напали советские танки, расположенные прямо напротив. Эти два события — я хочу сказать, два доклада, сэр, — поступили почти одновременно, с разницей во времени в две минуты. Сейчас мы пытаемся восстановить связь с Берлином через штаб сил НАТО в Европе — это в Монсе, Бельгия, господин президент.

— Боже мой, — заметил Фаулер. — Элизабет, эти события совпадают с твоим сценарием их действий?

— Подобные действия могут быть осуществлены для того, чтобы показать нам, что они не шутят, требуя невмешательства в их дела.

Американские войска в большинстве своем успели отступить с базы. Старший офицер, оказавшийся в расположении части, сразу же принял решение развернуться и укрыться в лесу и жилых кварталах поблизости. Он был подполковником, начальником штаба бригады. Полковника, который командовал бригадой, найти не удалось, и начальник штаба обдумывал сейчас возможные действия. В составе бригады было два батальона мотопехоты и один танковый. Из пятидесяти двух танков последнего уцелело только девять. Подполковник все еще видел отблески пламени, пожиравшего остальные оставшиеся на базе машины М1А1.

Совершенно неожиданный приказ о повышении боевой готовности до уровня номер три — и спустя всего несколько минут вот это. Больше сорока танков и с сотню танкистов погибли в результате нападения, которого никто не ожидал. Ну ничего, он рассчитается за это.

Берлинская бригада располагалась здесь задолго до рождения подполковника, и на территории лагеря повсюду были разбросаны оборонительные позиции. Начальник штаба отправил туда оставшиеся танки и приказал своим боевым машинам «Брэдли» использовать противотанковые ракеты TOW-2.

Русские танки захватили лагерь американской бригады и остановились. У них не было приказов, что делать дальше. Командиры батальонов еще не успели принять командование, поскольку остались далеко позади, когда их Т-80 в безумном порыве рванулись вперед, а командир полка бесследно исчез. Не получив дальнейших приказов, танковые роты замерли на месте, ища цели. Начальник штаба полка тоже пропал, и когда старший по званию командир батальона понял это, его танк устремился к командной боевой машине, поскольку в командной цепочке теперь он оказался следующим. Просто поразительно, думал он, сначала объявлена учебная боевая тревога, затем срочное сообщение из Москвы о повышении боевой готовности, и тут же американцы открыли огонь. Он не понимал, что происходит. Даже казармы и штабные здания все еще были ярко освещены. Нужно послать кого-нибудь выключить освещение, подумал он. Его собственный Т-80 тоже был ярко освещен, словно находился на полигоне.

— Танк командира батальона, на два часа, виден на фоне горизонта, двигается слева направо, — сообщил капралу сержант.

— Цель принял, — ответил стрелок по системе внутренней связи.

— Огонь!

— Пуск!

Капрал нажал на кнопку пуска. Крышка ракетной установки отлетела в сторону, и TOW-2 вырвался из трубы, таща за собой тонкий провод управления. Цель находилась на расстоянии двух с половиной тысяч метров. Стрелок удерживал перекрестие прицела на вражеском танке и вел противотанковую ракету к цели. Прошло восемь секунд, и стрелок с удовлетворением отметил, что ракета ударила в самый центр башни.

— Цель поражена, — произнес командир бронемашины «Брэдли», подчеркивая прямое попадание. — Прекратить огонь. Теперь поищем остальных мерзавцев… Десять часов, танк выезжает из-за воинского магазина!

Башня «Брэдли» повернулась в указанном направлении.

— Цель принял.

— Ну, какова точка зрения ЦРУ на происходящее? — спросил Фаулер.

— Сэр, у нас снова отрывочная и неподтвержденная информация, — ответил Райан.

— В нескольких сотнях миль позади «Рузвельта» находится советская авианосная группа с истребителями МИГ-29, — послышался голос адмирала Пойнтера.

— Наша боевая группа еще ближе к Ливии, а там у нашего друга полковника сотня таких же самолетов.

— И они летают над морем в полночь? — спросил Пейнтер. — Когда это вы в последний раз слышали о таком поступке ливийцев — причем в двадцати пяти милях от одной из наших боевых групп!

— А что вы думаете относительно Берлина? — спросила Лиз Эллиот.

— Мы не знаем! — Райан замолчал и сделал глубокий вдох. — Не забудьте, что нам многое неизвестно.

— Райан, что, если Спинакер прав? — спросила Эллиот.

— Что вы имеете в виду?

— Чтó, если у них прямо сейчас происходит военный переворот и они взорвали ядерную бомбу, чтобы лишить нас руководства, лишить нас возможности вмешаться?

— Это — безумная идея, — ответил Райан. — Рисковать войной? Зачем? Что мы предпримем, если у них и произойдет переворот? Сразу нападем на них?

— Их военные могут заключить, что такая опасность существует, — заметила Эллиот.

— Я не согласен с такой точкой зрения. Мне кажется, что Спинакер мог обманывать нас тут с самого начала.

— Вы не фантазируете? — спросил Фаулер. Только сейчас президент начал понимать, что он действительно мог быть целью взрыва, что теоретическая модель Элизабет относительно плана русских была единственно логичным объяснением.

— Нет, сэр! — с негодованием огрызнулся Райан. — Не забудьте, что это я играю здесь роль ястреба. Русские военные достаточно умны, чтобы не выкинуть такой фортель. Ставка слишком велика.

— Тогда чем объяснить нападения на наши войска? — задала вопрос Эллиот.

— У нас нет полной уверенности, что на наши войска были совершены нападения.

— Значит, теперь вы считаете, что наши люди лгут? — спросил Фаулер.

— Господин президент, вы недостаточно глубоко продумываете все это. Ну хорошо, предположим, что в Советском Союзе в настоящее время происходит государственный переворот. Лично я не согласен с такой гипотезой, но предположим, ладно? Вы утверждаете, что цель взрыва бомбы на нашей территории — не допустить нашего вмешательства. Отлично, Тогда зачем нападать на наши вооруженные силы, если им нужно всего лишь, чтобы мы ни во что не вмешивались?

— Продемонстрировать нам серьезность своих намерений, — бросила в ответ Эллиот.

— Но это безумие! Это равносильно признанию, что именно они взорвали ядерную бомбу! Вы считаете, что у них есть надежда удержать нас от ответа на ядерное нападение? — с сарказмом бросил Райан и сам же ответил на собственный вопрос: — В этом нет никакого смысла!

— Тогда дайте мне объяснение, в котором есть смысл, — сказал Фаулер.

— Господин президент, сейчас мы находимся в самой ранней стадии кризиса. Получаемая нами информация отрывочна и запутанна. Пока в нашем распоряжении не будет больше данных, полагаться на них и спешить с выводами очень опасно.

Фаулер склонился к микрофону:

— Ваша задача в том, чтобы сказать мне, что происходит, а не учить меня поведению во время кризиса. Когда у вас появится что-либо полезное для меня, сообщите об этом!

— О чем они думают, черт бы их побрал! — спросил Райан.

— Может быть, тут есть что-то еще, что мне неизвестно? — поинтересовался Гудли. Молодой ученый был так же встревожен, как и Райан.

— С какой стати вы должны чем-то от нас отличаться? — огрызнулся Джек и тут же пожалел об этом. — Добро пожаловать в сферу решения кризисных ситуаций. Никто ни черта не знает, зато от тебя требуют разумных решений. Вот только это невозможно, просто невозможно.

— Меня пугает инцидент с авианосцем, — заметил представитель научно-технического отдела.

— И напрасно. Если они шлепнули всего лишь четыре самолета, погибла горстка людей, — напомнил Райан. — А вот сражение на земле — это что-то совсем иное. Если сейчас в Берлине действительно идет бой, вот это — пугающее событие, почти равносильное нападению на одну из наших стратегических баз. Постараемся связаться со штабом верховного главнокомандующего в Европе.

Девять оставшихся целыми танков М1А1 вместе со взводом боевых машин «Брэдли» мчались по улицам Берлина на север. Уличное освещение было включено, из окон высовывались головы, и немногим наблюдателям было сразу понятно, что происходящее у них на глазах вовсе не учения. С двигателей на танках были сняты ограничители мощности, в Америке их немедленно бы арестовали за превышение допустимой скорости даже на загородных шоссе. В миле к северу от своей базы машины повернули на восток. Бронированную колонну вел старший сержант, отлично знавший Берлин, — это был его третий срок службы в когда-то разделенном городе — настолько хорошо, что уже сумел выбрать идеальную позицию, если только русские не успели занять ее раньше. Это была строительная площадка. После долгих лет соперничества там возводили памятник «стене» и ее жертвам. Отсюда открывался вид на русский и американский лагеря, которые вскоре предполагалось освободить. Бульдозеры воздвигли высокий холм под основание будущей скульптуры, и к его вершине вел длинный пандус.

Советские танки теперь стояли, по-видимому, ожидая подхода своих пехотных подразделений или чего-то еще. В них то и дело попадали противотанковые ракеты TOW-2 из американских «Брэдли», и они вели ответный огонь в глубь леса.

— Господи, они перебьют всех наших парней в их «Брэдли», — произнес командир группы — капитан, чей танк единственный уцелел от роты. — За дело, парни. Занимайте позиции.

На это потребовалась еще минута. Теперь танки скрывали земляные валы, и лишь верхушки башен с пушками выступали над ними.

— Открыть огонь, каждый танк стреляет самостоятельно!

Все девять танков дали первый залп одновременно. Расстояние до русских танков было чуть больше двух тысяч метров, и фактор неожиданности был теперь за американцами. После первого залпа было подбито пять русских танков, после второго — еще шесть, а дальше американцы открыли беглый огонь.

В лесу вместе с бронемашинами «Брэдли» находился начальник штаба бригады. Глядя на север, он видел, как разваливается оборонительная линия русских. Да, только так можно определить происходящее — разваливалась. Американские танковые экипажи были укомплектованы ветеранами, и преимущество оказалось теперь на их стороне. Русский батальон, расположенный на северном фланге, попытался развернуться, но чуть раньше один из «Брэдли» подбил, очевидно, танк их командира и там воцарилось замешательство. Почему русские остановились и не продолжают наступать? — этот вопрос беспокоил подполковника, но ответ на него он поищет уже после боя, составляя отчет. Теперь он видел лишь одно: среди русских царила паника, а это давало ему и его людям дополнительное преимущество.

— Сэр, вас вызывает Седьмая армия.

Сержант передал микрофон, начальнику штаба.

— Что там у вас происходит?

— Генерал, докладывает подполковник Эд Лонг. Нас только что атаковал русский танковый полк, расположенный по другую сторону разделительной полосы. Без всякого предупреждения они открыли огонь и бросились на наши казармы подобно Джебу Стюарту. Нам удалось остановить их, но я потерял почти все свои танки. Нам требуются подкрепления.

— Потери?

— Сэр, я потерял больше сорока танков, восемь бронемашин «Брэдли» и по крайней мере двести человек личного состава.

— Кто вам противостоит?

— Один танковый полк. Пока больше никого, но у них много друзей, сэр. Мне друзья тоже не помешали бы.

— Сделаю все что смогу.

Генерал Куропаткин взглянул на дисплей, где отражалась вся ситуация. Все радиолокационные системы, не отключенные для ремонта, приведены в действие. Информация, полученная с разведывательных спутников, показывала, что две базы американской стратегической авиации опустели. Это значило, что их самолеты поднялись в воздух и летят сейчас в сторону Советского Союза в сопровождении танкеров КС-135. Американские ракетные базы тоже приведены в боевую готовность. Его спутники «Орел» дадут предупреждение о запуске баллистических ракет, после чего жить стране останется тридцать минут. Тридцать минут, подумал генерал. Между жизнью и смертью для его страны только тридцать минут — и благоразумие американского президента.

— Над Германией отмечено повышение воздушной активности, — заметил полковник. — С баз ВВС в Рамштейне и Битбурге взлетели американские истребители, направляющиеся на восток. Всего — восемь самолетов.

— У нас есть информация об американских истребителях «Стелс»?

— В Рамштейне базируется эскадрилья — восемнадцать истребителей. Было объявлено, что американцы проводят демонстрационные полеты для возможной продажи этих самолетов своим союзникам по НАТО.

— Сейчас эти самолеты могут быть в воздухе, — произнес Куропаткин, — с ядерными бомбами на борту, между прочим.

— Совершенно верно, каждый из них может нести без особого труда две бомбы типа В-61. Поднявшись на большую высоту, при крейсерской скорости они могут оказаться над Москвой раньше, чем мы их заметим…

— А со своими бомбовыми прицелами… они положат свои бомбы точно в ту цель, которую выберут… через два с половиной часа после вылета из Германии… Боже мой!

Если бомбы будут установлены на глубокое проникновение в грунт, они упадут достаточно близко, чтобы взорвать подземный бункер президента.

— Мне нужно поговорить с президентом. — И генерал Куропаткин поднял трубку телефона.

— Слушаю вас, генерал, — сказал Нармонов.

— В воздушном пространстве над Германией отмечена повышенная активность.

— Не только в воздушном пространстве, генерал. Гвардейский танковый полк в Берлине сообщил, что подвергся нападению американских войск.

— Это безумие.

А ведь не прошло и пяти минут после того, как мой друг Фаулер дал обещание воздержаться от провокационных действий, подумал Нармонов.

— Говорите побыстрее, генерал, у меня здесь очень напряженная ситуация.

— Дело вот в чем. Две недели назад на американскую базу ВВС в Рамштейне прибыла эскадрилья американских истребителей 117А «Стелс» — якобы для демонстрационных полетов перед своими союзниками по НАТО. Американцы заявили, что собираются продавать их. Каждый из этих самолетов может нести две ядерные бомбы мощностью в половину мегатонны.

— Ну и что?

— Мы не сможем обнаружить их. Эти истребители практически невидимы для всех наших средств обнаружения.

— Что вы этим хотите сказать?

— С того момента, как они взлетят со своих аэродромов и заправятся в воздухе, и до прибытия к Москве пройдет меньше трех часов. Для нас их появление над Москвой будет такой же неожиданностью, как их нападение на Ирак.

— Они действительно настолько совершенны?

— Одна из причин, почему мы оставили так много специалистов в Ираке, заключалась в том, чтобы убедиться, на что способны американцы. Наши люди не смогли заметить эти самолеты ни на экранах наших радиолокаторов, ни на экранах французских систем, которые были в распоряжении Саддама. Да, эти самолеты весьма совершенны.

— Но зачем им понадобится делать это? — удивленно спросил Нармонов.

— Зачем им понадобилось нападать на наш полк в Берлине? — в свою очередь задал вопрос министр обороны.

— Мне казалось, что это убежище выдержит удар любого оружия, находящегося в распоряжении американцев.

— Только не от попадания воздушной авиабомбы с ядерной боеголовкой, сброшенной с большой точностью. Мы находимся на глубине всего сто метров от поверхности, — объяснил министр. В вечной битве между снарядом и броней снаряд всегда побеждает, подумал он.

— Вернемся к Берлину, — сказал Нармонов. — Нам известно, что там происходит?

— Нет, полученные сообщения исходят только от полевых офицеров.

— Пошлите кого-нибудь туда, чтобы выяснить на месте. Отдайте приказ, чтобы наши войска отступили, — если это возможно, без потерь. Им разрешается только защищаться. У вас есть возражения?

— Нет, это разумное решение.

Национальный центр фоторазведки, НЦФ, находится в военно-морской гавани Вашингтона, внутри одного из нескольких зданий без окон, в которых размещаются самые секретные правительственные агентства. В данный момент у них на орбите находилось три фотоспутника КН-11 и два КН-12 «Лакросс», работающих в режиме радиолокации. В 00.26.46 по Гринвичу один из спутников КН-11 пролетал в прямой видимости Денвера. Все его камеры были направлены на город, особенно на его южные пригороды, с максимальным усилением. Полученные изображения передавались в реальном времени в Форт-Белвуар, штат Вирджиния, и оттуда по световодам в НЦФ. В центре фоторазведки их записывали на двухдюймовую видеоленту. К анализу снимков приступили немедленно.

На этот раз самолет оказался DC-10. Куати и Госн снова воспользовались креслами в первом классе, довольные и удивленные, что им так повезло. Сообщение поступило всего за несколько минут до того, как было объявлено о начале посадки. Как только агентство Рейтер передало информацию о ядерном взрыве в Денвере, остальное стало неизбежным. «Ассошиэйтед пресс» и «Юнайтед пресс интернэшнл» мгновенно упомянули об этом в своих новостях, и все телевизионные станции присоединились к ним. Местные филиалы, удивленные, что главные телевизионные компании медлят с выпуском собственных бюллетеней, выпустили свои. Единственное, что изумило Куати в этой связи, была тишина. Когда новость о ядерном взрыве в Денвере, подобно волне, пробежала по зданию аэропорта, она не вызвала криков и паники. Ее результатом стала жуткая тишина, позволяющая отчетливо слышать, как объявляют о начале посадки на очередные рейсы, и другие звуки, которые обычно заглушает шум голосов в подобных общественных местах. Итак, американцы столкнулись с трагедией и смертью, подумал командир. Отсутствие эмоций удивило его.

Впрочем, скоро все осталось позади. Лайнер DC-10 устремился по взлетной полосе и взлетел. Несколько минут спустя он находился над международными водами, унося Куати и Госна в нейтральную страну, где их ждала безопасность. Еще одна пересадка, думали они, замкнувшись каждый в своей собственной тишине. Кто мог предполагать, что все пройдет столь удачно?

— Инфракрасное излучение поразительно по своей силе, — размышлял вслух фотоаналитик. Это был его первый ядерный взрыв. — По моим данным, повреждения и пожары охватили территорию в радиусе одной мили от стадиона. Сам стадион виден плохо. Слишком много дыма и помех инфракрасного происхождения. При следующем пролете, если повезет, сумеем сделать визуальный осмотр.

— Что можете сказать нам о возможном числе пострадавших? — спросил Райан.

— Мои данные будут не окончательными. В моем распоряжении главным образом снимки в видимом диапазоне, которые показывают дым, закрывающий все остальное. Уровни инфракрасного излучения очень впечатляющие. Огромное количество очагов огня вокруг самого стадиона. По-видимому, автомобили, пылают топливные баки.

Джек повернулся к начальнику научно-технического отдела.

— Кто у нас в фотографическом отделении?

— Сейчас — никого. Не забудьте, уик-энд. Мы передаем всю работу НЦФ — если только не ждем чего-то особенного.

— Кто наш лучший специалист?

— Энди Дэвис, но он живет в Манассасе. Ему никак не добраться сюда.

— Черт побери. — Райан снова поднял трубку телефона. — Вышлите нам десять лучших снимков, имеющихся у вас, — сказал он, обращаясь к НЦФ.

— Вы их получите через две или три минуты.

— Кто сможет оценить воздействие взрыва бомбы?

— Я сам займусь этим, — сказал начальник научно-технического отдела. — Раньше служил в ВВС. Занимался фоторазведкой для стратегической авиации.

— Принимайтесь за работу.

Девять американских танков «Эйбрамс» подбили уже почти тридцать русских Т-80. Советские войска отступили на юг, чтобы найти укрытие. Ответным огнем они уничтожили еще три М1А1, но теперь силы оказались более или менее равными. Капитан, командовавший боевой группой, послал свои бронемашины «Брэдли» на разведку. Как и во время первого броска, за ними продолжали наблюдать берлинцы, но теперь они выглядывали из окон, где был погашен свет. Уличные фонари вызвали беспокойство у командира одной из бронемашин, который взял винтовку и, к ужасу берлинцев, осмелившихся следить за происходящим, стал расстреливать фонари.

— Was num? — спросил Кейтель. — Что теперь?

— Теперь уносим ноги и исчезаем. Мы выполнили свое задание, — ответил Бок, поворачивая руль влево. Самым лучшим путем к безопасности казался северный. Они бросят грузовик, переоденутся и скроются. Не исключено, им, может быть, даже удастся спастись, подумал Бок. Вот было бы замечательно! Но он торжествовал уже потому, что отомстил за смерть своей Петры. Причиной ее гибели были американцы и русские. Немцы оказались только пешками в руках великих игроков, и вот теперь великие игроки расплачиваются, подумал Бок, расплачиваются сейчас и будут расплачиваться и дальше. В конце концов, месть не такое уж холодное блюдо, правда?

— Русский штабной автомобиль, — заметил стрелок, — и грузовик ГАЗ-69.

— Автоматическая стрельба. — Командир бронемашины внимательно осмотрел приближающиеся цели. — Подожди.

— Обожаю убивать офицеров… — Стрелок навел на цель перекрестие своего прицела на 25-миллиметровой автоматической пушке. — Цель принял, сержант.

Несмотря на свой огромный опыт террориста. Бок не был военным. Он принял приземистый квадратный корпус в двух кварталах от себя за большой грузовик. Итак, его план осуществился. Тревога, объявленная американцами, совпала с такой точностью, что стало ясно — Куати и Госн выполнили свою задачу, как они предвидели пять месяцев назад. Его взгляд сместился, когда он увидел что-то похожее на вспышку света и луч, мелькнувший над его головой.

— Огонь — полей их как следует!

Стрелок поставил переключатель на беглый огонь. Его 25-миллиметровая автоматическая пушка действовала поразительно точно, а трассирующие снаряды позволяли корректировать огонь. Первая длинная очередь попала в грузовик. Стрелок решил, что в нем могут оказаться вооруженные солдаты. Первые несколько снарядов вдребезги разбили двигатель, а следующая очередь прошлась по кабине и кузову. Грузовик опустился на передние разорванные шины и со скрежетом встал, ободы колес прочертили грубокие борозды в асфальте. В следующее мгновение стрелок изменил прицел и всадил короткую очередь в штабной автомобиль. Тот всего лишь свернул в сторону и врезался в стоявший у обочины БМВ. Чтобы не оставалось сомнений, стрелок пустил еще одну очередь по автомобилю и грузовику. Кто-то все-таки сумел выскочить из грузовика — судя по тому, как он двигался, уже раненный. Пара 25-миллиметровых снарядов покончила и с ним.

Командир бронемашины тут же двинулся вперед. Никогда не следует оставаться там, где ты убил кого-то. Две минуты спустя они нашли другое удобное место для наблюдений. По улицам мчались полицейские автомобили с мелькающими голубыми огнями. Командир бронемашины заметил, как один из них остановился в нескольких сотнях метров от «Брэдли», дал задний ход, развернулся и исчез вдали. Ну что же, он всегда считал, что немецкие полицейские отличаются сообразительностью.

Еще через пять минут «Брэдли» занял другую наблюдательную позицию. Лишь после этого первый берлинец, поразительно смелый доктор, вышел из двери своего дома и приблизился к штабному автомобилю. Оба сидевших в нем офицера были мертвы; их тела были разорваны на части снарядами автоматической пушки, хотя лица остались только забрызганными кровью. Грузовик являл собой еще более ужасное зрелище. Лишь один из находившихся в нем мог остаться в живых, но, когда доктор подошел к нему, было уже поздно. Немцу показалось странным, что все убитые одеты в мундиры русских офицеров. Не зная, что делать дальше, он вызвал полицию. Лишь позднее доктор понял, насколько превратно он истолковал события, происшедшие рядом с его домом.

— Они совершенно правильно обратили внимание на инфракрасное излучение. Это была, наверно, очень мощная бомба, — заметил начальник научно-технического отдела. — А вот повреждения кажутся несколько странными, правда… гм…

— Что ты имеешь в виду, Тед? — спросил Райан.

— Видишь ли, наземные разрушения должны быть более значительны, чем здесь… должно быть, тени и отражения. — Он поднял голову. — Извини. Ударные волны не могут проходить сквозь предметы вроде холма, например. Здесь были, судя по всему, отражения и тени, вот и все. Вот эти дома не должны были уцелеть.

— Я все еще не понимаю, что ты хочешь сказать, — сказал Райан.

— В подобных случаях всегда возможны аномалии. Я все объясню, после того как разберусь с этим, ладно? — спросил Тед Айрес.

Уолтер Хоскинс сидел в своем кабинете, потому что не знал, что предпринять; к тому же как старшему из присутствующих ему приходилось отвечать на телефонные звонки. Ему нужно было всего лишь повернуться, чтобы увидеть развалины стадиона. Столб дыма поднимался всего в пяти милях от его окон, одно из которых треснуло. Что-то говорило ему, что нужно бы послать туда группу сотрудников, но у него не было на то указаний. Хоскинс повернул кресло, чтобы снова взглянуть в окно, продолжая удивляться, что стекло осталось почти целым. В конце концов, это был, должно быть, взрыв ядерной бомбы и всего в пяти милях. Остатки облака уже миновали первые предгорья Скалистых гор, все еще сохраняя форму, так что можно было сказать, что оно собой представляло, а позади него, подобно следу, двигалось еще одно черное облако — от пожаров в районе взрыва. Разрушения были, наверно… недостаточно большими. Недостаточно большими? Какая безумная мысль. Поскольку делать все равно было нечего, Хоскинс поднял трубку телефона и набрал номер Вашингтона.

— Соедините меня с Мюрреем.

— Слушаю тебя, Уолт.

— Скажи, ты очень занят?

— Не слишком, по правде говоря. А как дела у тебя?

— У нас отключены телевизионные станции и телефоны. Надеюсь, президент приедет сюда, когда мне придется объяснить все об этом происшествии судье.

— Уолт, сейчас не время…

— Но я позвонил тебе не поэтому.

— Ну, что же ты хочешь сказать?

— Я вижу из своего кабинета место взрыва, Дэн, — сказал Хоскинс почти мечтательно.

— Насколько это ужасно?

— Все, что мне видно отсюда, это дым, откровенно говоря. Грибовидное облако уже почти перелетело горы, оно оранжевое. Сейчас закат, и облако достаточно высоко, чтобы быть освещенным солнцем. Я вижу множество мелких пожаров. Они освещают дым в районе стадиона. Ты слушаешь меня, Дэн?

— Слушаю, Уолт. — Видно, Хоскинс в глубоком шоке, подумал Дэн.

— Здесь что-то странное.

— Что именно?

— Окна в моем кабинете остались целыми. Я нахожусь всего в пяти милях от места взрыва, и только одно из стекол треснуло. Странно, правда? — Хоскинс сделал паузу. — У меня здесь есть то, что тебе требовалось: фотографии и все остальное. — Хоскинс перебрал документы, что лежали в корзине для входящих материалов. — Марвин Расселл действительно выбрал трудный день для своей смерти. Во всяком случае здесь данные по паспортам, которые ты запрашивал. Это важно?

— Может подождать.

— Тогда хорошо. — Хоскинс положил трубку.

— У Уолта что-что сдвинулось в голове, Пэт, — заметил Мюррей.

— Ты винишь его в этом? — спросил О'Дэй.

— Нет, — покачал головой Дэн.

— Если положение ухудшится… — начал Пэт.

— У тебя семья далеко от города?

— Недостаточно далеко.

— Пять миль, — тихо произнес Мюррей.

— Что?

— Уолт сказал, что его кабинет в пяти милях от места взрыва, он видит оттуда развалины стадиона. И у него даже не вышибло стекла.

— Чепуха, — ответил О'Дэй. — Уолт действительно чокнулся. Пять миль — это меньше девяти тысяч ярдов.

— Что ты хочешь этим сказать?

— НОРАД сообщил, что тротиловый эквивалент бомбы измеряется сотнями килотонн. Взрыв такой мощности выбьет стекла на огромном расстоянии. Чтобы выдавить стекло, достаточно всего полфунта избыточного давления.

— Откуда ты знаешь это?

— Служил на военно-морском флоте — в разведке, неужели ты забыл? Однажды мне пришлось делать оценку, на каком расстоянии причинят разрушения русские ядерные боеприпасы. Бомба мощностью всего в сто килотонн на расстоянии девять тысяч ярдов не потопит корабль, но снесет все надстройки, сожжет краску и вызовет небольшие пожары. Взрыв такой мощности — это не шутка, приятель.

— По-твоему, это крышка? Ни хрена не понимаю!

— Должно быть, — размышлял вслух О'Дэй. — Да, обычные шторы загорятся, особенно если они темного цвета.

— Даже если у Уолта произошел сдвиг в голове, то не настолько, чтобы он не обратил внимания на пожар в собственном кабинете…

Мюррей поднял трубку телефона, соединяющего его с Лэнгли.

— Слушаю, Дэн, что там у тебя? — спросил Джек в микрофон.

— Как ты оцениваешь тротиловый эквивалент взрыва?

— По сведениям НОРАД, от ста пятидесяти до двухсот килотонн, мощность крупной тактической боеголовки или небольшой стратегической, — ответил Райан. — Почему ты спрашиваешь меня?

Начальник научно-технического отдела ЦРУ, сидящий у другого конца стола с разложенными перед ним фотографиями, поднял голову.

— Я только что говорил с заместителем нашего старшего агента в Денвере. Из окна его кабинета открывается вид на стадион — расстояние до него пять миль. И в окнах треснуло всего лишь одно стекло.

— Глупости, — заметил начальник НТО.

— Почему ты так считаешь? — спросил Райан.

— Пять миль — это восемь тысяч метров, — объяснил Тед Айрес. — Одного термического излучения достаточно, чтобы сжечь на таком расстоянии здание, а взрывная волна обязательно выбьет все стекла.

Мюррей слышал это.

— Совершенно верно — именно таково мнение моего сотрудника здесь, в Вашингтоне. Согласен, наш агент в Денвере, может, и пострадал от шока, но он должен заметить, если вспыхнет его письменный стол?

— У нас есть сведения от людей с места взрыва? — повернулся к Айресу Джек.

— Нет. Группа специалистов по изучению последствий ядерного взрыва отправилась туда. Но из фотографий можно почерпнуть немало полезного, Джек.

— Дэн, ты можешь немедленно отправить кого-нибудь на место происшествия? — спросил Райан.

— Сейчас выясню.

— Хоскинс слушает.

— Это Дэн Мюррей, Уолт. Пошли кого-нибудь как можно быстрей к стадиону. А сам оставайся на месте, чтобы играть роль координатора.

— Ясно.

Хоскинс отдал распоряжения. Его не покидала мысль, что он подвергает своих людей немалой опасности. Поскольку делать снова было нечего, он посмотрел на лежащее перед ним досье. Марвин Расселл, подумал он, еще один преступник, которого постигла глупая смерть. Торговцы наркотиками. Неужели они никогда не поумнеют?

Роджер Дарлинг с облегчением вздохнул, когда Летающий командный пункт отсоединился от танкера. Переоборудованный «Боинг-747» летел плавно, словно стоял на земле, — но только не во время заправки, следуя за КС-10. Процесс наполнения топливных баков нравился лишь сыну Роджера. На борту самолета в помещении для совещаний находились бригадный генерал ВВС, капитан первого ранга из ВМФ, майор морской пехоты и еще четыре старших офицера. Все данные, поступающие к президенту, автоматически направлялись и в Летающий командный пункт, в том числе и распечатка сообщений с «горячей линии».

— Понимаете, они говорят разумные вещи: но было бы очень полезно знать, о чем все они думают.

— А вдруг это действительно было нападение русских? — спросил генерал.

— Чего они хотели этим достичь?

— Вы слышали переговоры между президентом и ЦРУ, сэр.

— Да, но этот Райан прав, — сказал Дарлинг. — Происходящее совершенно бессмысленно.

— Кто утверждает, что в мире господствует здравый смысл? Как объяснить стычки в Берлине и на Средиземном море?

— Это силы, развернутые на передней линии. Мы объявляем боевую тревогу, и они делают то же. Войска находятся близко друг от друга, и у кого-то не выдерживают нервы. Вроде как с Гаврило Принципом, когда он застрелил эрцгерцога. Произошла случайность, а затем все вышло из-под контроля.

— Именно для этого у нас и установлена «горячая линия», господин вице-президент.

— Это верно, — согласился Дарлинг. — И пока она, по-видимому, оправдывает ожидания.

Первые пятьдесят ярдов были пройдены легко, но потом продвигаться стало труднее, и наконец движение вперед стало невозможным. В распоряжении Кэллахана было пятьдесят пожарных, пытающихся пробиться к цели, и еще сотня обеспечивала поддержку. Подумав, он распорядился, чтобы на каждого мужчину и каждую женщину лился поток воды. По крайней мере, рассуждал он, струя воды смоет радиоактивную пыль или что там еще сыплется с неба после ядерного взрыва с его людей в систему городской канализации — если только раньше не замерзнет, разумеется. Шедшие впереди пожарные были покрыты льдом, образующим прозрачный слой на жаростойких костюмах.

Самым большим препятствием были автомобили. Взрывной волной их разбросало подобно игрушкам, они лежали на боку или на крыше, из их баков вытекал бензин, который собирался в пылающие лужи, причем быстрее, чем успевал сгорать. Кэллахан приказал подогнать грузовик. Разбитые автомашины, к которым пожарные прикрепляли тросы, одну за другой растаскивали в стороны. Но это была ужасающе медленная работа. Одному Богу известно, когда так удастся достичь стадиона. А под его развалинами лежат люди. Кэллахан был уверен в этом. Он стоял, глядя на работу, в стороне от струй воды и чувствовал себя виноватым, потому что ему было теплее, чем пожарным. Услышав рев мощного дизельного мотора, он повернулся.

— Привет. — Это был человек в форме полковника армии США. Над его левым карманом была надпись «Лайл». — Мне передали, что вам требуется мощное снаряжение.

— А что у вас?

— Три саперных танка М-728, уже на подходе. И кое-что еще.

— А именно?

— Сотня специальных защитных костюмов, специально приспособленных для защиты от химического оружия. Правда, они не идеальны, но все-таки лучше, чем то, что у вас. Да и в них теплее к тому же. Отзовите-ка своих людей и прикажите им переодеться. Грузовик со снаряжением стоит вон там. — И полковник показал рукой на военную машину.

Кэллахан на мгновение заколебался, но затем решил, что не должен отказываться от такого предложения. Он скомандовал своим пожарным отойти и переодеться в военное снаряжение. Полковник Лайл сам выбрал для него защитный костюм.

— Между прочим, это вы хорошо придумали — от водных струй образуется облако тумана, которое не дает подняться радиоактивной пыли. Итак, что вы нам поручите?

— Отсюда не видно, но стадион неполностью разрушен. Мне кажется, внутри уцелело немало людей. Я должен выяснить это. Помогите пробиться через эти автомобили.

— Конечно.

Полковник поднес к губам микрофон своего радио и приказал первой машине двигаться вперед. М-728, увидел Кэллахан, представлял собой танк с закрепленным впереди отвальным ножом, А-образным подъемником и лебедкой сзади, позади башни, и даже странно выглядевшим короткоствольным орудием.

— Только учтите, эта машина не будет слишком разборчива с автомобилями. Вас это не расстраивает?

— К черту автомобили! Пусть берется за дело.

— О'кей. — Лайл поднял интерфон на левой задней части танка.

— Пробивайте дорогу, — приказал он.

Водитель саперного танка дал газ, двигатель взревел как раз в тот момент, когда вернулся первый пожарный. Водитель изо всех сил старался избегать пожарные шланги, но все-таки перерезал восемь 2,5-дюймовых линий. Отвальный нож опустился на асфальт, и танк устремился в массу горящих автомобилей на скорости двадцать миль в час. Уже после первого прохода появился коридор около тридцати футов глубиной. Затем танк дал задний ход, отошел назад и принялся расширять коридор.

— Господи, — заметил Кэллахан, — вам известно что-нибудь относительно радиоактивности?

— Не слишком много. Перед тем как отправиться сюда, я говорил со специалистами из радиационной группы. Они должны прибыть с минуты на минуту. До тех пор… — Лайл пожал плечами. — Вы действительно считаете, что есть уцелевшие?

— Часть стадиона осталась стоять. Я видел ее с вертолета.

— Это точно?

— Да, видел собственными глазами.

— Но этого не может быть. НОРАД утверждает, что произошел ядерный взрыв большой мощности.

— Что?! — крикнул Кэллахан, пытаясь перекричать грохот танка.

— Бомба была очень большой мощности. От ее взрыва не должно было остаться даже автомобильной стоянки.

— Вы хотите сказать, что это был маленький взрыв? — Кэллахан посмотрел на полковника, словно считая его сумасшедшим.

— Разумеется, черт побери! — Лайл на мгновение задумался. — Если там остались живые люди… — Он подбежал к танку и схватил интерфон. Танк остановился.

— В чем дело?!

— Если кто-то остался в живых, мы можем раздавить их. Я сказал, чтобы он действовал поосторожнее. Черт побери, вы правы. А я подумал, что вы сошли с ума.

— Что это значит? — крикнул Кэллахан, сделав знак, чтобы его пожарные поливали также и танк.

— Там действительно могут остаться живые. Эта бомба оказалась куда менее мощной, чем мне сказали по телефону.

— «Мэн», это Морской дьявол один-три, — вызвал подлодку самолет Р-ЗС «Орион». — Мы в сорока минутах от вас. В чем дело?

— Повреждение винта и вала. Кроме того, где-то поблизости русская «Акула», последний пеленг был на юго-запад, расстояние пятьдесят тысяч ярдов, — ответил» Рикс.

— Понял. Постараемся отогнать ее от вас. Как только прибудем на позицию, сейчас же сообщим. Конец связи.

— Капитан, мы в состоянии развить скорость в три узла, давайте двинемся на север, уйдем от нее как можно дальше, — предложил Клаггетт.

Рикс отрицательно покачал головой.

— Нет, останемся на месте, будем соблюдать полную тишину.

— Сэр, наш друг наверняка услышал шум от столкновения. Он знает, где мы, и направится к нам. Мы утратили лучшее гидролокационное устройство. Будет разумно постараться уйти с этого места.

— Разумнее всего притаиться.

— Давайте хотя бы выпустим ПИУ.

— Мне это тоже кажется неплохой мыслью, — заметил командир торпедной части.

— Согласен. Запрограммируйте его под наш звук, и пусть двигается курсом на юг.

— Будет исполнено, сэр.

Торпедная труба номер три «Мэна» была заряжена ПИУ — подводным имитирующим устройством. Представляя собой обычную торпеду, ПИУ несло акустический преобразователь, соединенный с шумовым генератором на том месте, где у торпеды находится боеголовка. ПИУ издавало шум подводной лодки класса «Огайо» и было спроектировано таким образом, что могло имитировать шум поврежденной субмарины. Поскольку повреждение гребного вала — одна из немногих причин, по которой «Огайо» может издавать шум, это было уже включено в программу. Офицер выбрал соответствующую магнитную запись, и спустя несколько минут ПИУ было выстрелено из торпедного аппарата. Оно устремилось на юг и, достигнув расстояния в две тысячи ярдов от подлодки, начало издавать шумы.

Над Чарлстоном, штат Южная Каролина, небо очистилось от облаков. Осадки, выпавшие на Вирджинию и Мэриленд в виде снега, здесь превращались в снег с дождем. Вечернее солнце растопило его, и старинный город снова стал безукоризненно чистым. Адмирал, командующий Шестым соединением ракетоносцев, стоя на борту тендера, следил, как две его подводные лодки двигаются вниз по течению реки Купер к морю и безопасности. Но за подводными ракетоносцами следил не только он. В ста милях над ним пролетал советский разведывательный спутник, продолжая движение вдоль берега к Норфолку, где небо тоже становилось чистым. Полученные фотографии спутник передал на приемную антенну русского разведывательного центра, расположенного на западной оконечности Кубы. Оттуда через спутник связи их направили дальше. Большинство русских спутников пользуется высокими полярными орбитами, и потому мощный электромагнитный выброс на них никак не повлиял. Еще через несколько секунд фотографии оказались в Москве.

— Ну, что у вас? — спросил министр обороны.

— Получены снимки трех американских военно-морских баз. В Чарлстоне и Кингс-Бэе подводные ракетоносцы выходят в море.

— Спасибо.

Министр обороны положил трубку. Новая опасность. Он тут же сообщил об этом президенту Нармонову.

— Что это значит?

— Это значит, что передвижения американских вооруженных сил не носят чисто оборонительный характер. Некоторые из американских ракетоносцев вооружены баллистическими ракетами Трайдент D-5, обладающими способностью первого удара. Вы припоминаете, как настаивали американцы на том, чтобы заставить нас демонтировать наши СС-18?

— Да, и они демонтируют у себя большое количество своих «Минетменов», — сказал Нармонов. — Что из этого следует?

— Им просто не нужны ракеты наземного базирования для нанесения первого удара. Американцы могут осуществить его со своих подводных ракетоносцев. У нас нет такой возможности. Мы вынуждены полагаться для этой цели на межконтинентальные баллистические ракеты, размещенные в подземных шахтах.

— А что происходит с нашими СС-18?

— Даже сейчас, пока мы разговариваем с вами, с них снимают боеголовки, а если этот завод по демонтажу ядерных боеголовок заработает наконец нормально, мы будем точно соблюдать условия договора — мы соблюдаем их и сейчас, вот только проклятые американцы не хотят признать этого. — Министр обороны сделал паузу. Нармонов не понимал смысла того, о чем говорил министр. — Иными словами, пока мы ликвидировали часть наших самых точных ракет, американцы сохранили свои. Мы попали в невыгодное со стратегической точки зрения, положение.

— Я не досыпаю, может, оттого у меня страдает мышление, — раздраженно произнес Нармонов, — но всего год назад вы сами одобрили текст договора. А теперь утверждаете, что он невыгоден для нас и потому опасен?

Они все такие, подумал министр обороны. Никогда не прислушиваются к советам. Можно повторять одно и то же сто раз — и они все равно не слышат тебя!

— Демонтаж такого большого количества ракет и боеголовок меняет соотношение сил…

— Чепуха! Между нами по-прежнему сохраняется равновесие во всех отношениях! — возразил Нармонов.

— Дело не в этом. Важным фактором является соотношение между количеством стартовых установок — и их относительной уязвимостью — и количеством боеголовок, находящихся в распоряжении обеих сторон. Мы все еще можем нанести первый удар и уничтожить американские стратегические ракеты наземного базирования своими ракетами наземного базирования. Именно поэтому они проявили такую готовность демонтировать половину своих. Но основная часть их боеголовок находится в море, и теперь, впервые за все время, ракеты морского базирования получили полную возможность нанесения сокрушительного первого удара.

— Товарищ Куропаткин, вы слушаете нас? — спросил Нармонов.

— Да, слушаю. Министр обороны прав. Дополнительным обстоятельством, если вы позволите мне заметить, является тот факт, что сокращение числа пусковых установок изменило общее соотношение между установками и боеголовками. Впервые за наше поколение появилась возможность поистине мощного первого удара — особенно если американцам удастся при первом ударе обезглавить наше правительство.

— Это они могут осуществить с помощью истребителей «Стелс», размещенных в Германии, — добавил министр обороны.

— Одну минуту. Вы хотите сказать, что Фаулер взорвал свой собственный город, чтобы получить предлог для нападения на нас? Разве это не безумие?

Министр обороны заговорил четко и спокойно.

— Не имеет значения, кто виновен в этом ядерном взрыве. Если Фаулер придет к выводу, что это наших рук дело, и решит действовать, у него есть такая возможность. Товарищ президент, вы должны понять следующее: с технической точки зрения наша страна находится на грани полного уничтожения. Меньше тридцати минут разделяет момент запуска американских ракет наземного базирования от их взрывов на территории нашей страны. Двадцать минут — для ракет морского базирования и всего два часа полета этих проклятых невидимых тактических бомбардировщиков, которые произведут самый выгодный первый удар. Все, что отделяет нас от полного уничтожения, — это психическое состояние президента Фаулера.

— Понятно. — Советский президент задумался. Его взгляд остановился на дисплее, где отражалось положение сил в данный момент. Когда он наконец заговорил, в его голосе ощущался гнев, вызванный размером опасности.

— Итак, что вы мне предлагаете? Напасть на американцев? На это я никогда не соглашусь.

— Нет, разумеется, но было бы разумно объявить боевую готовность наших стратегических сил. Американцы заметят это, поймут, что теперь первый сокрушительный удар невозможен, и можно будет сохранять спокойствие до тех пор, пока не возобладает здравый смысл.

— Товарищ Головко?

Первый заместитель председателя КГБ почувствовал всю меру ответственности за свой ответ на этот вопрос.

— Нам известно, что американцы объявили в своих стратегических силах боевую готовность. Не исключено, что, если мы сделаем то же самое, это будет истолковано как провокация.

— А если мы не примем такие меры, то станем гораздо более уязвимой целью, — заметил министр обороны. Он был поразительно, нечеловечески спокоен, возможно, единственный из присутствующих сохранял самообладание. — Нам известно, что американский президент испытывает огромное напряжение, что у него погибло много тысяч граждан. Он может нанести удар, не думая о последствиях. Но если ему станет известно, что мы готовы ответить на его удар своим ударом, вероятность поспешных и необдуманных действий с его стороны будет намного меньше. Мы не можем позволить себе в такой момент выказать слабость. Слабость всегда побуждает к нападению.

Нармонов обвел глазами собеседников, ожидая встретить возражения. Их не последовало.

— Объявите боевую готовность. — Повернулся он к министру обороны.

— У нас все еще нет информации из Денвера, — заметил Фаулер, потирая глаза.

— На вашем месте я бы не рассчитывал на многое, — ответил генерал Борштейн.

Командный пункт НОРАД был расположен буквально в середине горы. Входной туннель разделяли серии стальных дверей, способных противостоять взрывной волне. Помещения, расположенные внутри, могли выдержать удар любого оружия, нацеленного на командный пункт. Поглощающие удар пружины и подушки со сжатым воздухом изолировали людей и оборудование от гранитного пола. Стальные потолки предотвращали возможное падение скальных осколков при прямом попадании. Борштейн не надеялся уцелеть при нападении. Целый полк советских СС-18 М4 был нацелен на этот командный пункт. Вместо десяти или более многоцелевых самонаводящихся боеголовок советские ракеты этого полка несли только одну мощностью двадцать пять мегатонн, и единственным разумным назначением такой боеголовки было то, чтобы превратить гору Шайенн в озеро того же названия. Ничего не скажешь — приятно сознавать. По профессии Борштейн был летчиком-истребителем. Он начал летать на самолетах Ф-100, прозванных самими пилотами «гуннами», затем перешел на Ф-4, «Фантомы», и позже командовал эскадрильей истребителей Ф-15 в Европе. Он всегда был отличным тактиком: ручка управления и хвостовой руль, шарф и защитные очки, пинком проверял исправность шин, зажигал сигнальные огни и первым по приставной лестнице взлетал в кабину. При этой мысли Борштейн нахмурился. Даже он не был настолько стар, чтобы помнить те давно ушедшие дни. Он занимался противовоздушной обороной континента, его задачей было не позволить никому взорвать его страну. Но тут он потерпел неудачу. Расположенный неподалеку участок Америки оказался взорванным, причем вместе с его боссом, а Борштейн не знал, кто это сделал, как и почему. Он не привык к неудачам, но в данную минуту неудача смотрела прямо на него с огромного дисплея.

— Генерал! — окликнул его майор.

— В чем дело?

— Мы перехватываем множество радиоразговоров в микроволновом диапазоне. Похоже, Иван приводит в боевую готовность свои ракетные полки. То же самое происходит на некоторых военно-морских базах. Срочные радиограммы из Москвы.

— Бог мой! — Борштейн снова поднял трубку телефона.

— Такого никогда не было? — спросила Эллиот.

— Это может показаться странным, но все обстоит именно так, — послышался голос генерала Борштейна. — Даже во время Кубинского кризиса русские не приводили в боевую готовность свои межконтинентальные баллистические ракеты.

— Что-то трудно в это поверить, — фыркнул Фаулер. — Никогда?

— Генерал прав, — заметил Райан. — Причина тут в том, что их телефонная система с незапамятных времен в ужасном состоянии. Думаю, сейчас они привели ее, наконец, в достаточно хорошее…

— Что вы хотите этим сказать?

— Господин президент, воля Бога проявляется в мелочах. Приказы о приведении войск в боевую готовность посылаются голосом — мы делаем это именно так и Советы тоже. Телефонная система в России очень ненадежна, и никто не хочет пользоваться системой связи, которая в любую минуту может выйти из строя, для передачи приказов такого значения. Именно поэтому они вкладывают столько денег в ее перестройку, точно так же, как и мы вложили огромные средства в наши командные и контрольные системы. Теперь, подобно нам, они широко используют световоды и вдобавок целую новую сеть микроволновой релейной связи. Поэтому мы и перехватываем их передачи, — объяснил Джек. — Рассеивание с их микроволновых ретрансляторов.

— Еще пара лет, и они полностью перейдут на световоды, вот тогда мы ничего не сможем узнать, — добавил генерал Фремонт. — Мне не нравится это.

— И мне тоже, — согласился Райан, — однако мы в состоянии боевой готовности номер два, верно?

— Они не знают об этом. Мы не сообщили им этого, — сказала Лиз Эллиот.

— Если только русские не читают наши шифровки. Я ведь предупреждал вас, что у нас есть информация о том, что они подобрали ключ к нашим кодам.

— АНБ утверждает, что вы сошли с ума.

— Вполне возможно, но и АНБ не раз ошибалось.

— Каково ваше мнение о психическом состоянии Нармонова?

По-видимому, он перепуган не меньше меня, подумал Райан.

— Сэр, я не могу ответить на этот вопрос.

— А ведь мы даже не знаем, с ним ли ведем переговоры, — вмешалась Эллиот.

— Я не могу согласиться с таким предположением, — резко ответил Райан. — Единственный довод в его пользу исходит из моего управления, а мы сомневаемся в нем. — Господи, и зачем только я представил им этот доклад, упрекнул он себя.

— Прекратите эту говорильню, Райан, — оборвал его Фаулер. — Мне нужны факты, а не дискуссии. Вам это понятно?

— Сэр, я уже не раз обращал ваше внимание на то, что у нас пока недостаточно информации для определенного вывода.

— Чепуха, — заметил полковник, сидевший рядом с генералом Фремонтом.

— Почему вы так думаете? — Командующий стратегической авиацией отвернулся от микрофона.

— Доктор Эллиот права, сэр. В ее рассуждениях есть своя логика.

— Господин президент, — донеслось из динамика, — по «горячей линии» поступает сообщение из Москвы.

— Черт побери, — произнес Райан, глядя на текст.

— Хочу выслушать ваши точки зрения, — послышался голос Фаулера по селекторной связи.

— Лучше всего ответить, что нам ничего не известно об этом инциденте, — сказала Эллиот. — Признавшись, что уже знаем об этом, мы возьмем на себя определенную ответственность.

— В такой момент, как сейчас, всякая ложь исключена, — твердо произнес Райан. Даже ему самому показалось, что он зашел слишком далеко. «Они не согласятся с твоей точкой зрения, Джек, если ты начнешь кричать», — добавил он себе.

— Скажи об этом Нармонову, — огрызнулась Эллиот. — Не забудь, это они напали на нас.

— Да, по полученным нами сообщениям, но…

— Что же, по-вашему, Райан, наши люди обманывают? — донесся из глубины горы Шайенн сердитый голос Борштейна.

— Нет, генерал, я так не считаю. Но в такое время сообщения могут оказаться ненадежными, и вам это известно не хуже меня!

— Если мы заявим, что нам ничего не известно, то в будущем сможем изменить свою позицию, и в данный момент нам не придется бросать им вызов, — продолжала настаивать советник по национальной безопасности. — И почему они подняли этот вопрос именно сейчас?

— Господин президент, прежде вы были прокурором, — обратился к Фаулеру Райан, — и вам должно быть известно, как ненадежны могут быть заявления свидетелей. А если Нармонов задает нам этот вопрос искренне? Советую дать ему честный ответ. — Джек повернулся к Гудли, который одобрительно кивнул.

— Роберт, мы имеем дело не с гражданскими лицами, а с профессиональными военными, а уж им-то следует уметь хорошо оценивать обстановку. Нармонов обвиняет нас в нападении на его войска, которого мы не совершали, — возразила Эллиот. — Советские войска не начинают боевые действия без приказов. Следовательно, Нармонову должно быть известно, что его обвинение лживо. Если мы признаем, что нам известно о боевых действиях, создастся впечатление, будто мы соглашаемся со справедливостью его обвинений. Я не знаю, какую игру ведет он — или тот, кто находится на другом конце «горячей линии», — но если мы просто ответим, что не знаем, о чем идет речь, то тем самым выиграем время.

— Я категорически не согласен с такой точкой зрения, — произнес Джек, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Какие будут мнения?

— Этот сукин сын врет как сивый мерин, — заметил министр обороны. — У них слишком совершенная система связи, чтобы это было правдой.

— Господи, Роберт, зачем лгать, когда я знаю, что ты лжешь?.. — произнес Нармонов, опустив голову. У советского президента возникли сейчас и другие вопросы. За последние два-три месяца его отношения с Америкой стали более прохладными. Когда Нармонов обратился с просьбой о предоставлении дополнительных кредитов, рассмотрение просьбы было отложено. Американцы настаивают на безусловном соблюдении соглашения о сокращении вооружений, хотя знают, в чем заключается причина задержки, и несмотря на то что он обещал Фаулеру при личной встрече принять неотложные меры. В чем причина ухудшения отношений? Почему Фаулер не выполняет данные им обещания? И чем он занимается в данный момент, черт побери?

— Это не просто ложь, это нечто большее, — сказал министр обороны после некоторого размышления.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он снова подчеркнул, что в первую очередь занимается спасением пострадавших в районе Денвера, однако мы знаем, что он привел свои стратегические силы в боевую готовность. Почему он не сообщил нам об этом?

— Потому что боится, что мы сочтем его действия провокационными… — заметил Нармонов. Даже ему самому такое объяснение показалось неубедительным.

— Может быть, — признал министр. — Но они не подозревают о нашем успехе в расшифровке их кодов. Не исключено, что они рассчитывают скрыть это от нас.

— Нет, — донесся голос Куропаткина из командного центра ПВО. — Я не согласен с таким мнением. Мы не можем не заметить хотя бы части их приготовлений. Американцы несомненно знают, что нам известно о приведении в боевую готовность хотя бы части их стратегических сил.

— Но не всех. — Министр обороны повернулся к Нармонову и взглянул ему прямо в лицо. — Мы должны рассмотреть вероятность того, что американский президент утратил способность к рациональному мышлению.

— Впервые? — спросил Фаулер.

Элизабет кивнула. Ее лицо стало теперь совсем бледным.

— Это мало кому известно, Роберт, но это так. Русские никогда не приводили свои ракетные войска стратегического назначения в боевую готовность.

— Но почему они сделали это сейчас? — спросил президент.

— Роберт, единственным объяснением является то, что с нами разговаривает не Нармонов.

— Как можно это проверить?

— Этого проверить нельзя. Нас соединяет с Москвой канал компьютерной связи. Между нами нет ни голосовой связи, ни визуальной.

— Милосердный Бог!