Всеобщая история.

КНИГА IX

Из предисловия к книге: различные виды истории, предпочтение политической истории (1—2). Тщетные усилия Ганнибала прорваться в Капую или заставить римлян снять осаду города; движение Ганнибала к Риму (3—5). Ганнибал под Римом, обратное движение его в Кампанию, захват множества региян (6—7). Доблести карфагенян и римлян (8—9). Римляне под Тарентом (9). Рассуждения автора по поводу ограбления Сиракуз Марцеллом (10). Поведение карфагенских вождей в Иберии (11). Необходимые для полководца познания в астрономии: случаи с Аратом под Кинефою, с Клеоменом под Мегалополем, с Филиппом под Мелитеей, с Никием под Сиракузами (12—21). Характер Ганнибала (22—26). Местоположение и достопримечательности Акраганта; переселение жителей Агафирна в Италию (27). Речь этолийского посла Хленея в Лакедемоне (28—31). Речь акарнана Ликиска в Лакедемоне (32—39). Замечание об афинянах; отчаянная решимость акарнанов в войне с этолянами (40). Осада Эхина Филиппом; нападение на него Публия и Доримаха (41—42). Взятие Эгины римлянами (42). Особенности реки Евфрата (43). Посольство римлян к Птолемею (44). Мелкие отрывки (45).

1. ...Таковы замечательнейшие события помянутой выше олимпиады¹, четырехлетнего периода времени, который мы считаем нужным называть олимпиадою; постараемся рассказать их в двух книгах. Я не отрицаю, что сочинение наше страдает некоторою сухостью и при однородности содержания может быть пригодно и приятно для одного только класса читателей. Напротив, большинство историков, если не все почти, вводят в историю всевозможные предметы² и потому привлекают к своим сочинениям множество разнообразных читателей, именно: любитель легкого чтения³ увлекается генеалогической историей⁴; человек, жаждущий сложных хитросплетений⁵, — рассказами о колониях, об основании городов, о родстве племен, что имеется, например, у Эфора; наконец повесть о судьбах народов, городов и их правителей пленяет государственного человека. Так как мы во всем нашем повествовании имеем в виду изложение событий без всяких прикрас⁶, то можем угодить, как выше сказано, одному только разряду читателей, потому что большинству чтение нашего труда не доставит никакого удовольствия. Хотя в другом месте мы подробно объясняли, почему опущены у нас все прочие задачи истории и почему мы решились излагать только государственные события, однако и здесь не излишне будет ради вящей ясности кратко напомнить читателю сказанное.

2. Многие на разные лады излагали генеалогии, мифы, историю колоний, а также родство племен и основание городов. Поэтому историку, теперь пишущему о тех же предметах, остается одно из двух: или выдавать чужое за свое собственное, что весьма предосудительно, или, раз он этого не желает, предпринимать совершенно напрасный труд, сознавая, что описываешь и разъясняешь предметы, которые достаточно разъяснены предшественниками и в таком виде переданы потомкам. По этим и многим другим соображениям мы оставили в стороне подобные предметы и избрали для себя тот вид истории, который занимается судьбами государств, во-первых, потому что события непрестанно меняются и требуют все нового оповещения, ибо предкам не суждено было поведать о событиях последующих; во-вторых, потому что этот вид истории наиболее полезен; таким он был раньше, таков он особенно теперь, когда, благодаря достигнутым в наше время успехам в точных знаниях и искусствах, человек любознательный имеет возможность как бы подчинять все, что от времени до времени случается, определенным правилам. Вот почему, преследуя не столько забаву любителей чтения, сколько пользу серьезного читателя⁷, мы оставили все прочее в стороне и отдались нашей задаче. Внимательный читатель найдет в нашей истории вернейшее подтверждение высказанных здесь суждений (Сокращение и Сокращение ватиканское).

3. ...Ганнибал⁸ окружил кольцом стоянку Аппия и сначала пытался вызвать неприятеля к открытому сражению мелкими стычками. Но так как римляне не поддавались искушению, то, наконец, дело получило вид правильной осады, именно: конница Ганнибала эскадронами устремлялась на неприятельский лагерь и с криком метала в него дротики, между тем как пехота нападала манипулами, стараясь прорвать линию окопов. Однако и этим способом действий Ганнибал не мог вынудить римлян отказаться от усвоенного плана: легкие войска их отражали нападения на окопы, а тяжеловооруженная пехота римлян, защищенная от метательных копий своим вооружением, оставалась на месте в боевом строю по манипулам. Ганнибала смущал такой оборот предприятия, потому что он не мог ни проникнуть в город, ни вызвать римлян на правильную битву, — и вот он стал обдумывать, что делать при таких обстоятельствах. Я полагаю, что тогдашнее положение дел способно было смутить не одних карфагенян, но и всякого, кто слышал о нем. Невероятным кажется, каким образом римляне, много раз побежденные карфагенянами и теперь не дерзавшие стать лицом к лицу против них, тем не менее отказывались склониться перед неприятелем и покинуть поле битвы. До сих пор римляне всегда только следовали за неприятелем издали, держась горных склонов; теперь же они утвердились в равнине, в прекраснейшей области Италии, и осаждали могущественнейший город, а враг теснил их со всех сторон, и римлянам даже на мысль не приходило померяться с врагом в открытой борьбе. С другой стороны и карфагеняне, неизменно побеждавшие в открытых битвах, в некоторых отношениях были не в лучшем положении, как и побежденные. По-моему, так объясняется поведение обеих сторон: те и другие ясно сознавали, что причина побед карфагенян и поражений римлян лежит в коннице Ганнибала. Отсюда понятно, почему тотчас после битвы легионы побеждаемых римлян только следовали за неприятелем издали, то есть шли такими местами, где неприятельская конница не могла причинять им никакого вреда. 4. Таким образом, и поведение противников под Капуей имело достаточные основания, именно: римское войско не осмеливалось выходить в открытое сражение из страха перед неприятельской конницей; но оно спокойно держалось в своей стоянке в твердом убеждении, что та самая конница, которая наносила поражения в открытых битвах, будет теперь безвредна для него. Равным образом и карфагеняне не могли рассчитывать на то, что они продержатся со своей конницей долгое время на одном месте, ибо римляне уничтожали все кормовые запасы в окрестностях, чтобы затруднить долговременное пребывание на месте карфагенской конницы: на спинах животных совершенно невозможно было доставить издалека сена или ячменя для прокормления огромного количества лошадей и вьючного скота. В то же время карфагеняне не отваживались располагаться лагерем без конницы вблизи неприятеля и брать приступом защищающие врагов окопы и канаву; да и исход открытой борьбы равным оружием без участия конницы представлялся сомнительным. Помимо этого, карфагенян тревожила мысль о том, как бы новоизбранные консулы⁹ не прибыли к месту сражения, не расположились поблизости лагерем и, отрезав доставку припасов, не поставили бы их тем самым в безвыходное положение. Таким образом, Ганнибал понял всю невозможность силою принудить неприятеля снять осаду и потому остановился на ином плане¹⁰. Так, он рассчитывал, что если совершит тайный переход и внезапно предстанет перед Римом, то неожиданностью появления наведет ужас на городских жителей и, быть может, успеет кое-что сделать против самого города; и во всяком случае он, думалось Ганнибалу, вынудит Аппия или снять осаду и поспешить на помощь родному городу, или разделить свои силы, а тогда можно будет одолеть как идущие на помощь войска, так и оставленные на месте под Капуей.

5. Обдумав это, Ганнибал отправил гонца с письмом в Капую; в страхе за сохранность письма он уговорил некоего ливийца идти к римлянам под видом перебежчика, а оттуда проникнуть в город. Он был сильно озабочен тем, что капуанцы при виде его удаления придут в смущение и с отчаяния передадутся римлянам. Вот почему Ганнибал и отправил ливийца с сообщением о своем плане, дабы они, будучи осведомлены о его замыслах и о причине отступления, с бодростью выдерживали осаду. Между тем жители Рима по получении известий о Капуе, о том именно, что Ганнибал со своим лагерем находится вблизи и держит в осаде римские легионы, все заволновались¹¹ и пришли в ужас при мысли, что близок час их окончательной гибели, и всецело поглощены были этой тревогой и тогда, когда отправляли войска, и тогда, когда заготовляли военные средства. Между тем капуанцы по получении письма от ливийца узнав замыслы карфагенян, упорствовали в своем сопротивлении, решив испытать еще эту надежду.

На пятый день пребывания под Капуей после вечери Ганнибал велел оставить горящими сторожевые огни и сниматься со стоянки так, чтобы никто из врагов не догадался, в чем дело. Быстрым непрерывным маршем прошел он через Самнитскую землю, не переставая исследовать лежавшие по дороге местности с помощью передовых отрядов и занимать их своими войсками, и в то время, как в Риме все было занято еще мыслями о капуанских делах, он тайком перешел реку Анион¹² и подошел к городу настолько, что разбитый им лагерь отстоял от Рима не более как на сорок стадий*.

6. Весть о случившемся пришла в Рим и повергла находившихся в городе римлян в величайшее смятение и ужас: событие было внезапно и неожиданно, потому что никогда еще Ганнибал не подходил столь близко к городу. Вместе с тем зародилось предположение, что враги в своей дерзости подошли так близко потому только, что капуанские легионы уничтожены. Поэтому мужчины спешили занять стены и удобные пункты перед городом, а женщины ходили по храмам и молили богов, вытирали помосты святилищ своими волосами¹³. Так поступают они обыкновенно, когда родной город постигает какое-либо тяжкое бедствие. Ганнибал тотчас расположился лагерем и собирался на следующий же день идти на самый город, и только случай неожиданный, ниспосланный судьбою спас римлян. Гней и Публий¹⁴ перед тем произвели набор одного легиона и обязали солдат клятвою явиться в этот день во всеоружии в Рим, а теперь набирали и производили смотр другого легиона. Благодаря этому само собою случилось так, что в Риме в решительную минуту собрано было много войска. Консулы смело вывели свои войска, расположились станом перед городом и тем задержали движение Ганнибала. Дело в том, что карфагеняне вначале действительно устремились на город не без надежды взять приступом самый Рим. Но, завидя неприятеля в боевом порядке и вскоре узнав все от пленного римлянина, они не думали больше о нападении на город и занялись опустошением окрестностей, исходили их вдоль и поперек и жгли дома. С самого начала карфагеняне загнали в лагерь и собрали огромное множество скота, потому что совершили набег в такие места, куда, как всем казалось, не проникнет никакой враг. 7. Но затем, когда консулы сверх всякого ожидания отважились противопоставить свой лагерь на расстоянии всего десяти стадий, Ганнибал, с одной стороны, собрав обильную добычу, с другой — отказавшись от надежды взять город, сосчитал наконец, — и это самое важное, — те дни, в течение коих, согласно его первоначальному расчету, Аппий должен был получить известие об угрожающей городу опасности, снять осаду и со всем войском спешить на помощь Риму или часть войска оставить на месте, а с другою, большею, поспешно идти к городу. Случилось ли то, или другое, думал Ганнибал, ему выгодно сняться с места, и он к утру двинул свои войска из лагеря. Со своей стороны Публий и Гней приказали разрушить мост на помянутой выше реке и, вынудив карфагенян переправляться вброд, теснили неприятеля во время переправы и сильно затруднили его движение. Правда, при многочисленности неприятельской конницы и при ловкости нумидян, всюду поспевавших на помощь, консулы не могли сделать чего-либо важного; но они отбили значительную долю добычи, перебили около трехсот человек врагов и возвратились пока в стоянку; тут же решили, что карфагеняне отступили с такою поспешностью из страха, и потому последовали за ними стороною по горным склонам. Сначала Ганнибал спешил к намеченной цели и потому шел ускоренным маршем, но потом, когда на пятый день был уведомлен, что Аппий продолжает осаду, остановился, выждал приближения следовавшего за ним неприятеля и ночью еще напал на римский лагерь, причем множество римлян положил на месте, а прочих вытеснил из стоянки. На следующий день Ганнибал увидел, что римляне отступили к сильным высотам и решил не дожидаться их более; он направил путь через Давнию и Бруттий и явился перед Регием столь неожиданно, что едва не захватил самого города, а всем жителям, которые вышли было на окрестные поля, отрезал путь к городу, вследствие чего весьма многие регияне попали в руки Ганнибала тотчас по его прибытии.

8. Мне кажется, справедливо будет отметить здесь доблесть карфагенян и римлян, какую они проявили в это время, и упорство их в ведении войны. В самом деле, все дивятся тому, как фиванец Эпаминонд¹⁵, явившись с союзниками к Тегее и узнав, что и сами лакедемоняне всем ополчением прибыли к Мантинее и туда же собрали своих союзников с целью дать битву фиванцам, велел своим войскам вечерять в обычный час и немедленно с наступлением ночи двинулся в поход, как бы поспешая занять своевременно удобные места для предстоящей битвы; а потом, когда мысль эта перешла в массу войска, он продолжал путь по направлению к Лакедемону. В третьем часу¹⁶ Эпаминонд неожиданно предстал перед городом и, так как в Спарте не было гарнизона, пробился до площади и завладел обращенными к реке частями города. План его не удался благодаря несчастной случайности, тому именно, что какой-то перебежчик ночью проник в Мантинею и дал знать царю Агесилаю о случившемся, и войско его явилось на помощь в то самое время, когда город переходил в руки неприятеля. После этого Эпаминонд велел войскам завтракать на берегах Евроты, дал им оправиться после трудного дела и тем же путем устремился обратно. Эпаминонд рассчитал, что с прибытием лакедемонян и союзников на помощь в Спарту, Мантинея теперь будет беззащитной, как действительно и случилось. Вот почему он обратился с ободряющими словами к своим фиванцам, совершил ускоренный переход ночью и явился под Мантинеей к полудню, когда в городе не было никакого гарнизона. В это время афиняне явились на помощь лакедемонянам, желая согласно договору принять участие в борьбе их против фиванцев. Уже передовой отряд фиванцев достиг святилища Посейдона, которое отстоит от города на семь стадий**, когда афиняне как бы нарочито появились на возвышенности, господствующей над Мантинеей. При виде их оставшиеся в городе мантинейцы воспрянули духом настолько, что взошли на городские стены и помешали нападению фиванцев. Поэтому историки не без основания выражают досаду по поводу рассказанных здесь событий; они говорят, что вождь исполнил все, что было в силах доблестного военачальника, что Эпаминонд одержал верх над неприятелем, но был побежден судьбою.

9. Подобное суждение могло бы относиться и к образу действий Ганнибала. Так, нападением на врага в небольших стычках¹⁷ он пытался освободить Капую от осады, а когда потерпел неудачу, устремился к самому Риму; потом, когда по несчастной случайности и этот план не удался, он пошел обратно, причинил урон следовавшим за ним врагам и не без основания поджидал минуты, когда снимется с места осаждавшее Капую войско; наконец, не переставал вредить врагу, пока чуть не отнял города у региян¹⁸. Разве можно не превозносить полководца за такие подвиги и не удивляться ему?

С другой стороны, и римляне в этих трудных обстоятельствах, нужно сознаться, оказались выше лакедемонян, именно: лакедемоняне при первом известии об опасности кинулись все поголовно к Спарте и спасли город, но зато по собственной вине потеряли Мантинею. Римляне и родной город защитили, и осады не сняли, оставаясь непоколебимо верными усвоенному плану действий, и потому с бодрым духом продолжали осаду капуанцев. Это рассказано мною не столько ради превознесения римлян или карфагенян, так как я много раз уже воздавал им хвалу, сколько в поучение вождям обоих народов¹⁹ и будущих правителей любого государства, дабы они, памятуя прошлое или наблюдая настоящее, соревновали не тем деяниям, которые обличают слепую отвагу перед опасностями, но тем скорее, в которых проявляются непоколебимая решимость, изумительная проницательность, благородное, достойное вечной памяти настроение духа, без отношения к тому, удалось ли предприятие, или не удалось, лишь бы ведено было разумно(Сокращение).

...Когда римляне осаждали Тарент²⁰, на помощь городу прибыл с огромнейшим войском Бомилкар, начальник морских сил карфагенян, но он не мог помочь жителям города, так как римляне крепко держались в своем лагере, и мало-помалу люди Бомилкара потребили все съестные запасы. Как прежде он прибыл в Тарент, уступая просьбам его жителей и щедрым обещаниям, так теперь мольбы осажденных вынудили его удалиться обратно (Герон).

10. ...Не внешнее великолепие²¹ украшает город, но доблести его жителей(Сокращение).

...По этой причине римляне решили упомянутые выше предметы перевести на родину и ничего не покидать на месте. Долго можно бы говорить о том, правильно ли и с пользою для себя поступили в этом деле римляне или нет. Во всяком случае есть больше оснований утверждать, что и тогда они поступили неправильно, и теперь напрасно поступают таким образом. Если бы римляне превознесли отечество с помощью подобных предметов, то они поступали бы правильно, перевозя на родину те самые предметы, коим обязаны были своим могуществом. Напротив, если в то время, когда жизнь их отличалась наибольшею простотою, когда им более всего чужды были роскошь и великолепие, римляне покоряли один за другим народы, обладавшие подобными предметами самого высокого достоинства и в избытке, то нельзя сомневаться, что римляне поступали теперь неправильно. Если победоносный народ покидает свои привычки и усваивает себе нравы побежденных, а в то же время навлекает на себя следующую засим неразлучно зависть, коей больше всего должны опасаться властвующие народы, то всякий без колебаний скажет, что такое поведение ошибочно. Ибо при виде обладания чужим достоянием человек не столько восхищается счастьем обладателя, сколько завидует ему и вместе с тем проникается состраданием к тому, кому богатство это принадлежало первоначально. Но зло удваивается, когда счастье все больше и больше благоприятствует победителю, когда он собирает у себя богатства прочих народов и как бы приглашает на это зрелище всех ограбленных. Ибо тогда зрители жалеют уже не постороннего человека, но самих себя, памятуя свои собственные невзгоды. Вследствие этого против баловня судьбы возгорается не зависть только, но и злоба, потому что воспоминание о собственных несчастиях всегда служит как бы источником ненависти против виновника испытанных несчастий. Итак, накопление у себя золота и серебра еще может быть оправдано, ибо невозможно покорить своей власти мир без того, чтобы не обессилить прочие народы и не увеличить собственных средств. Но внешние украшения могущества подобало бы оставить вместе с завистью там, где они были первоначально, ибо вернее можно прославить и украсить родной город не картинами и статуями, но строгостью нравов и мужеством. Да послужат слова наши уроком для всех народов, приобретающих власть над другими; пускай они не думают, что ограблением городов и чужими страданиями они приумножат славу отечества. Что касается римлян, то, перевезя к себе перечисленные выше богатства сиракузян, они предметами домашней утвари украсили свои частные жилища, а предметы народного достояния употребили на украшение города²² (Сокращение и Сокращение ватиканское).

11. ...Карфагенские военачальники²³ одолели своих врагов, но не могли совладать сами с собою и, воображая, что война с римлянами кончена, начали распрю друг с другом. Побуждениями к тому постоянно служили любостяжание²⁴ и властолюбие, от природы присущие финикиянам. Один из вождей Гасдрубал, сын Гескона, в ослеплении властью унизился до того, что дерзнул требовать большую сумму денег от вернейшего из карфагенских друзей в Иберии, Андобала²⁵, задолго до того потерявшего власть из-за карфагенян и только недавно снова восстановленного в награду за верность им. Когда Андобал, полагаясь на преданность свою карфагенянам, отказал, Гасдрубал возбудил против него ложное обвинение и принудил выдать в заложницы своих дочерей (О добродетелях и пороках).

12. ...Все, что касается военных предприятий, требует большой осмотрительности; но в каждом деле можно достигнуть успеха, если только заранее начертанный план действия будет выполняться разумно. Всякий, кто пожелает черпать уроки из прошлого, может легко убедиться, что в военном деле не столько значат открытые действия силою, сколько вовремя употребленные меры хитрости. Что, с другой стороны, чаще кончаются неудачею, чем успехом, такие предприятия, которые рассчитаны на счастливую случайность, и это нетрудно узнать из обозрения событий. Верно, наконец, и то, что неудачи большею частию происходят от невежества или легкомыслия вождей. Теперь уже можно рассмотреть, каково должно быть поведение рассудительного вождя²⁶.

Все, что происходит на войне независимо от заранее составленного плана, не заслуживает вовсе названия деяний; это скорее случайности или счастливые совпадения. Поэтому мы и не станем говорить о происшествиях случайных, не имеющих правильного устойчивого основания. Обсуждению должны подлежать те события, которые совершаются во исполнение плана; о них только и будет наша речь. Если каждое мероприятие приурочено бывает к известному времени и месту, имеет определенную продолжительность, нуждается в тайне и определенных условных знаках, в исполнителях и пособниках, а также в средствах исполнения, то наверное не потерпит неудачи военачальник, который правильно взвесит все стороны предприятия, и, напротив, все предприятие рушится, если упущена будет хоть одна из этих подробностей. 13. Природа так устроила, что для неудачи в замыслах достаточно первой случайной мелочи, тогда как для успеха едва достаточно всей совокупности благоприятных условий. Вот почему вождям не следует пренебрегать ничем в подобных предприятиях. Первое из перечисленных выше условий — молчание, умение не выдавать тайны никому из посторонних ни в радости по случаю неожиданной удачи, ни из страха, ниже в порыве привязанности или любви, умение делиться своими планами с теми только, без кого невозможно осуществить их, да и с ними не преждевременно, а лишь тогда, когда время укажет надобность в услугах того или другого из них. Молчание должно быть не на языке только, но еще больше в душе; ибо многие люди, скрыв свои намерения молчанием, выдают себя самою наружностью или поведением. Во-вторых, необходимо быть осведомленным о дневных и ночных переходах, а равно о времени, которое требуется для них, не только о сухопутных, но и морских. В-третьих, и это самое важное, должно уметь распознавать время по состоянию неба, дабы верно приурочить к известной поре задуманное дело. Равным образом не должно пренебрегать выбором места действия, потому что часто в зависимости от места возможным становится то, что казалось невозможным, и, наоборот, казавшееся возможным, становится невозможным. Наконец, следует надлежаще позаботиться об условных знаках, простых или обоюдных²⁷, равно как и о выборе исполнителей замысла и пособников.

14. Что касается перечисленных выше знаний, то одни из них приобретаются опытом, другие путем разведок²⁸, третьи правильным изучением. Лучше всего, если вождь сам познакомится с дорогами и с тою местностью, куда он должен направиться, с ее природными свойствами, а равно с исполнителями предприятия и пособниками. Если этого нет²⁹, он обязан тщательно поразведать, а не доверяться первому встречному, и в руках вождя, следующего за проводниками, всегда должен быть залог их верности. Я думаю, эти и подобные сведения начальники могут приобретать из знакомства с военными походами, которые они совершают сами или о которых узнают посредством разведок. Познания научные приобретаются изучением и исследованием, особенно к области астрономии и геометрии; приобретение этих познаний, по крайней мере для военных нужд, требует небольшого труда, но пользу они приносят большую и могут много содействовать успешному осуществлению военных предприятий. Наиболее необходимо знание того, как проходят день и ночь³⁰. Если бы дни и ночи всегда проходили одинаково, тогда не требовалось бы ни малейшего труда и относящиеся сюда сведения были бы обычным достоянием всех людей. Но так как меняется не только отношение между днем и ночью, но и прохождение дней и ночей, то отсюда понятною становится настоятельность знаний о том, когда дни и ночи прибывают и когда убывают. В самом деле, есть ли возможность совершить благополучно дневной или ночной переход, когда не знаешь этих изменений дня и ночи. Без таких знаний невозможно поспеть куда бы то ни было своевременно, и всегда или опоздаешь, или поспешишь, а в военных предприятиях, и только в них, поспешность бывает хуже запоздания. Ибо если пропустить назначенное время, то только не будешь иметь удачи; поняв ошибку вдали от неприятеля, можешь беспрепятственно повернуть назад; напротив, если прибудешь раньше времени и о твоем прибытии узнает неприятель, то не только не достигнешь цели предприятия, но и поставишь себя в опаснейшее положение.

15. Если все человеческие дела находятся в зависимости от времени, то военные наипаче. Поэтому военачальник обязан иметь ясное понятие о летнем и зимнем солнцестоянии, о времени равноденствий, а также о промежуточной прибыли и убыли дня и ночи; ибо таким только способом можно вычислить с точностью время, потребное для совершения переходов сухим путем или морем. Потом, полководец обязан знать частичные промежутки времени, на которые делятся день и ночь, дабы иметь понятие о том, когда должно будить войско и сниматься со стоянки, потому что нет возможности увенчать дело, если дурно оно начато. Пору дня можно еще определить по тени, по движению солнца и по тем расстояниям, какие оно проходит на небе. Но пору ночи нелегко определить, если кто не умеет руководствоваться при взгляде на небесный свод двенадцатью созвездиями в их порядке и последовательности, что очень легко для человека, усвоившего себе познания в астрономии³¹. Ибо хотя ночи и неодинаковой продолжительности, но в каждую ночь шесть созвездий³² из двенадцати поднимаются над горизонтом; таким образом несомненно, одним и тем же частям ночи соответствуют одинаковые части двенадцати созвездий, поднимающиеся над горизонтом. Так как мы знаем ту часть небесного свода, какую солнце проходит днем, то после солнечного заката над горизонтом непременно должна подниматься прямо противоположная ей часть зодиака. Итак, каждый раз, чем больше та часть зодиака, которая от этого предела виднеется над горизонтом, тем больше должна быть минувшая часть ночи. Если созвездия нам известны и по количеству, и по объему, то благодаря этому самому становятся известными и отдельные периоды ночи. В облачные ночи должно обращать внимание на луну, ибо свет луны при величине ее виден почти всегда, в какой бы части небесного свода она ни находилась. Делать заключения следует по времени и месту или восхода луны, или, наоборот, заката ее, хотя и в этом отношении знание предмета должно простираться настолько, чтобы известны были ежедневные изменения во времени и месте восходов луны. Впрочем, движения луны легко изучить: они совершаются обыкновенно в пределах одного месяца, а все месяцы кажутся нам одинаковыми.

16. Вот почему нельзя не воздать хвалу поэту*** за то, что он изображает нам Одиссея, прежде всего военачальника, человеком, который сообразуется с небесными светилами не только в своих странствованиях по морю, но и в похождениях на суше. Достаточно и того уже, что часто большие затруднения создаются случайностями неожиданными и потому не поддающимися точному предвидению, каковы проливные дожди, разливы рек, чрезмерные морозы и снежные заносы, а также пасмурная туманная погода и прочее тому подобное. Если же мы будем оставлять без внимания и такие явления, которые можно предусмотреть заранее, то, разумеется, по собственной вине будем терпеть неудачи в большинстве предприятий. Потому-то и не следует пренебрегать ни одною из упомянутых выше предосторожностей, дабы не повторять ошибок, в какие впадали в числе многих вождей и те, которых мы назовем ради примера.

17. Так, военачальник ахеян Арат вознамерился было овладеть городом кинефян с помощью измены и со своими сообщниками из города условился о том, в котором часу ночи ему надлежало явиться к реке, текущей от Кинефы, чтобы там с войском дожидаться на Препии³³; находившиеся в городе заговорщики должны были, когда представится удобный случай, надеть на одного из своих плащ и, не нарушая тишины, отправить его около полудня через ворота за город с тем, чтобы он в некотором расстоянии от города остановился на условленной могильной насыпи; прочие соумышленники должны были напасть на должностных лиц, обязанных охранять городские ворота, когда они предадутся послеобеденному сну. После этого ахеяне должны были со всею поспешностью кинуться из засады к воротам. Все было условлено, и, когда настала пора действовать, явился Арат и, укрывшись подле реки, выжидал условного знака. В пятом часу показался некий владелец ягнят, из числа городских жителей, обыкновенно пасущих свои стада близ города. Ему приспело спросить о чем-то, относящемся к хозяйству, у своего пастуха, и он в плаще вышел из ворот за город и стал высматривать пастуха с той самой могильной насыпи. Воины Арата приняли это за сигнал, и все стремительно бросились к городу. Но находившиеся в городе соумышленники пока вовсе не были готовы, поэтому стража быстро заперла ворота, и отряд Арата не только потерпел неудачу в предприятии, но и на соучастников своих в городе навлек ужаснейшие бедствия: они были обнаружены, тотчас преданы суду и казнены. Что же можно считать причиною несчастия? А то, что начальник, человек очень юный еще и незнакомый с употреблением безошибочных сигналов, двойных или сложных, принял простой условный знак. Так, в военных предприятиях какая-нибудь мелочь решает исход дела в ту или другую сторону.

18. Потом, когда спартанец Клеомен решил овладеть городом мегалопольцев тоже с помощью измены, он заключил уговор со стражею³⁴, оберегавшею городскую стену у так называемого Фолея, что придет с войском ночью к третьей смене, так как в это время охрана стены лежала на его соумышленниках. Но Клеомен не сообразил того, что во время восхождения плеяд ночи бывают уже довольно коротки, и потому двинулся в поход с войском лишь к заходу солнца, вследствие чего не мог поспеть вовремя. Тем не менее уже при дневном свете Клеомен отважился на безрассудную попытку взять город приступом, но был отбит с позором, потерял много убитыми и сам едва не погиб. Явись он своевременно согласно уговору, когда ворота были в руках его сообщников, он с войском вошел бы в город, и все предприятие кончилось бы благополучно.

Подобно этому царь Филипп, как рассказано у нас выше, сделал двойную ошибку, когда вошел в тайное соглашение с несколькими мелитеянами, именно: он и лестницы принес слишком короткие, и во времени ошибся. Так, условлено было, что он явится в полночь, когда в городе будут спать. Между тем Филипп поспешил выступить из Ларисы, и потому слишком рано явился в области мелитеян. Ждать здесь он боялся, так как в город могла проникнуть весть о его прибытии; не мог уже и вернуться назад, не будучи замечен. Вынужденный всем этим продолжать дело, он подошел к городу в такое время, когда все еще бодрствовали. Итак, взять город приступом он не мог, потому что коротки были лестницы, не мог и проникнуть в городские ворота, потому что явился несвоевременно и находившиеся в городе соумышленники не могли оказать ему поддержки. Наконец, жителей города он привел в ярость, потерял большое число своих солдат и, посрамленный, ни с чем возвратился, а вместе с тем все прочие народы, осведомленные об этом, потеряли к нему доверие и стали держаться настороже.

19. Далее, военачальник афинян Никий³⁵ мог бы еще спасти свое войско, находившееся под Сиракузами, когда ночью, улучив удобную пору, он тайком от врагов отступил на такое расстояние, что был вне опасности; но потом остановился по случаю лунного затмения в суеверном страхе, как бы затмение не было зловещим предзнаменованием. Вследствие этого, когда он снялся со стоянки в следующую ночь, неприятель проведал его план, и войско вместе с начальниками попало в руки сиракузян. Напротив, если бы он расспросил людей сведущих о лунном затмении, то не только бы не упустил благоприятного времени из-за затмения, но еще мог бы и невежество противника обратить в свою пользу: невежество противника — лучший залог успеха для человека сведущего.

Следовательно, в указанных выше пределах знакомство с астрономией необходимо. Что касается надлежащей меры лестниц, то определять ее должно так: если только кем-либо из соумышленников дана высота стены, надлежащую меру лестниц определить легко, именно: когда стена имеет в известном месте, положим, десять футов³⁶ вышины, лестницы должны иметь хороших двенадцать футов. Сообразно с количеством восходящих солдат расстояние лестницы от основания стены должно быть вполовину меньше длины ее; если лестница будет отстоять дальше, то при большом числе восходящих солдат может легко поломаться; если, наоборот, лестница будет поставлена слишком прямо, поднимающимся солдатам грозит опасность падения. В случае невозможности измерить стену или близко подойти к ней, нужно взять высоту любого предмета, стоящего отвесно к стене в некотором расстоянии от нее на прилегающей равнине. Получить высоту этим способом легко может всякий, кто не откажется обратиться за указаниями к математике.

20. Отсюда следует далее, что военачальники, если хотят достигнуть цели в начинаемых ими предприятиях, должны быть знакомы и с геометрией, не в совершенстве конечно, но настолько, чтобы иметь понятие об отношениях и подобии фигур. Впрочем, знание геометрии необходимо не для этого только; оно требуется при перемене фигуры лагеря, дабы с переменою общего вида стоянки сохранить соответствующие размеры частей для помещающегося в стоянке войска, равно как и для того, чтобы суметь при том же построении лагеря увеличить или сократить занимаемое им пространство, каждый раз в соответствии с числом вновь прибывающих в лагерь или выбывающих из него. Об этом мы говорим с большими подробностями в сочинении о тактике³⁷. Я полагаю, никто не вправе будет упрекать нас за то, что мы слишком усложняем дело командования войском, когда советуем людям, ищущим его, изучать астрономию и геометрию. Если, с одной стороны, я гораздо больше осуждаю, чем одобряю, привнесение в какое бы то ни было занятие посторонних предметов ради хвастливого разглагольствования, если точно так же я осуждаю требования, превосходящие меру того, что нужно для достижения цели, то, с другой стороны, с величайшею настойчивостью я требую необходимого. И в самом деле, люди, посвящающие себя танцевальному искусству или игре на флейте, предварительно знакомятся же с учением о мерных движениях и с музыкою, даже с упражнениями в палестре, ибо считают эти знания необходимым пособием для усовершенствования в избранных занятиях. Поэтому нелепо было бы людям, ищущим командования войском, досадовать на то, что и от них требуется усвоение в некоторой мере побочных знаний. Иначе выходило бы, что простые ремесленники подготовляют себя заботливее и старательнее, нежели люди, жаждущие отличия в прекраснейшем и почетнейшем деле. Всякий согласится, что это было бы бессмысленно. Но довольно сказанного.

21. ...Большинство людей заключает о величине городов и стоянок³⁸ только по окружности их. Так, если им скажут, что город мегалополитов имеет пятьдесят стадий в окружности, а город лакедемонян сорок восемь, но что Лакедемон вдвое больше Мегалополя, то суждение это покажется им невероятным. Но если кто с целью усилить недоумение слушателя скажет, что город или стоянка в сорок стадий в окружности может быть вдвое больше города или стоянки во сто стадий, уверение это покажется слушателю нелепым. Недоверие в этом случае происходит от того, что мы забываем усвоенные в детстве сведения по геометрии. Я вынужден был сказать об этом, потому что не только простой народ, но даже иные государственные мужи и военачальники или недоумевают и удивляются тому, каким образом город лакедемонян может быть больше и даже много больше города мегалополитов, хотя первый имеет меньшую окружность, или же заключают о численности войска только по объему стоянки.

Другая подобная ошибка бывает по отношению к наружному виду городов, именно: большею частью люди воображают, что города, расположенные в местности неровной и холмистой, имеют больше домов, нежели города ровных местностей. Но это не так, ибо дома стоят отвесно не на покатостях, но на ровном прилегающем пространстве, на том самом, на котором возвышаются и холмы. Всякий, даже ребенок, может понять, что я хочу сказать. Нужно только вообразить себе стоящие на покатостях дома поднятыми настолько, чтобы все они были одинаковой высоты и крыши их образовали одну поверхность; тогда станет ясно, что эта поверхность равна и параллельна той, которая лежит под холмами и основаниями стен домов. Довольно говорить о людях, желающих стоять во главе войска или государства и по невежеству изумляющихся такого рода речам (Сокращение).

...Нельзя ждать, чтобы тот, кто при вступлении в союз не обнаруживает ни благорасположения, ни охоты, оказался дельным союзником в дальнейшем поведении(Сокращение ватиканское).

...При таком положении дела, когда римляне и карфагеняне по соизволению судьбы получали попеременно то добрые, то дурные вести, каждый из противников, как выражается поэт³⁹, испытывал горе и радость⁴⁰ в одно и то же время (там же).

...Верно высказанное нами многократно суждение, что нельзя обнять или постигнуть духовным взором великолепнейшее зрелище прошлого, то есть устроение целого мира, из сочинений историков отдельных событий (там же).

22....Единственным виновником, душою всего, что претерпевали и испытывали обе стороны, римляне и карфагеняне, я почитаю Ганнибала⁴¹. И в самом деле, войну в Италии он держал неоспоримо в своих руках, направлял и войну в Иберии через старшего из братьев, Гасдрубала, а впоследствии Магона, тех самых⁴², которые умертвили обоих военачальников римских в Иберии****. Он же направлял и Мидийскую войну вначале через Гиппократа, потом через ливийца Миттона⁴³. Действовал он также в Элладе и Иллирии, и тут наводя страх на римлян и озабочивая их своим союзом с Филиппом. Столь велика и изумительна сила одного человека, одного ума, если он надлежаще подготовлен согласно природным свойствам к какой бы то ни было деятельности, посильной человеку.

По самому ходу событий мы вынуждены остановиться на Ганнибале, а потому, мне кажется, уместно будет выяснить здесь некоторые черты его характера наиболее спорные. Так, одни считают его чрезмерно жестоким, другие⁴⁴ — корыстолюбивым. Но относительно Ганнибала и государственных людей вообще нелегко произнести верное суждение; ибо некоторые утверждают, что природа человека проявляется в чрезвычайных обстоятельствах, причем одни люди выдают себя в счастии и власти, другие, наоборот, в несчастии, как бы те и другие ни сдерживали себя ранее того. Со своей стороны, суждение это я нахожу неверным 23. Нередко, скорее даже очень часто, мы видим, что люди вынуждены бывают говорить и действовать вопреки собственному характеру под влиянием ли друзей, или изменчивых событий. В подтверждение этого можно привести множество примеров из истории. Так, кто не знает, что сицилийский тиран Агафокл слыл за свирепейшего человека в то время, когда он еще только пытался утвердить свою власть, а потом, когда владычество над сицилийцами казалось ему уже прочно обеспеченным, он стяжал себе славу самого кроткого и сердобольного человека. Далее, спартанец Клеомен разве не был и прекраснейшим царем, и жесточайшим тираном, и, наконец, обходительнейшим и приветливейшим человеком в частной жизни? Хотя и невероятно, чтобы в одном и том же человеке соединялись столь противоположные свойства, но превратности судьбы иногда вынуждают властителей менять свои отношения к окружающим и обнаруживать не соответствующее их характеру настроение, так что чрезвычайные обстоятельства не вскрывают, а скорее заслоняют природу властителя. То же самое случается под влиянием наветов друзей не только с вождями, властителями и царями, но и с народами. Так, всякий скажет, что афиняне, пока во главе государства их были Аристид и Перикл, совершили мало деяний жестоких и множество прекрасных и благородных, а при Клеоне и Харете⁴⁵ наоборот. Потом, лакедемоняне во время своего главенства над Элладою во всем, что делалось по внушению Клеомброта⁴⁶, поступали как союзники, и противоположно этому действовали по внушению Агесилая. Следовательно, и характер народов меняется в согласии с различными характерами правителей. Подобно этому царь Филипп был нечестивейшим правителем, когда советниками его были Таврион или Деметрий, и, наоборот, самым кротким, когда следовал указаниям Арата или Хрисогона.

24. Нечто подобное, как мне кажется, было и с Ганнибалом, именно: он испытывал чрезвычайные и многообразные превратности судьбы, а ближайшие друзья его весьма не походили друг на друга; поэтому очень трудно заключить о характере Ганнибала из поведения его в Италии. Как действовали на Ганнибала внешние обстоятельства, это легко понять и из предшествующего изложения, и из нижеследующего; нельзя оставлять без внимания и внушения друзей, тем более что мнение наше может быть достаточно подтверждено даже одним примером дружеского совета. Так, когда Ганнибал задумал совершить военный поход из Иберии в Италию, прокормление войска и заготовление необходимых припасов представляло величайшие трудности; самый поход казался почти невыполнимым, так как путь был длинен и лежавшее пред войском пространство занято было множеством диких варваров. Предстоявшие трудности много раз обсуждались тогда в совете, и вот один из друзей Ганнибала, по прозванию Единоборец, заявил, что, по его мнению, есть одно только средство пройти в Италию. Ганнибал предложил высказаться; друг его на это отвечал, что необходимо научить воинов питаться человеческим мясом⁴⁷ и позаботиться о том, чтобы они заранее освоились с этой пищей. Ганнибал не мог не признать всей пригодности такого смелого предложения, хотя ни сам не мог последовать совету, не мог склонить к тому и друзей. Говорят, по мысли этого человека совершены были и те жестокости в Италии, в коих обвиняют Ганнибала. Не меньшее значение должно придавать и обстоятельствам.

25. Говорят также, что Ганнибал был чрезмерно корыстолюбив и был в дружбе с корыстолюбивым Магоном, командовавшим в Бруттии⁵*. Сведения эти я получил от самих карфагенян, а туземцы прекрасно знают не только направление своих ветров, как гласит поговорка, но и нравы соотчичей. С большими еще подробностями я слышал это от Масанассы⁴⁸, который много рассказывал мне о карфагенянах вообще, наибольше о корыстолюбии Ганнибала и Магона, по прозванию Самнитского. Между прочим, Масанасса говорил о величайшей нежности, какою отличались их взаимные отношения с ранней юности, о том, сколько городов в Италии и Иберии завоевал каждый из них частью силою, частью вследствие покорности жителей, но при этом они ни разу не участвовали вместе в одном и том же деле и всегда старались перехитрить друг друга⁴⁹ больше даже, чем неприятеля, чтобы только не встречаться при взятии города во-избежание ссоры из-за дележа добычи, ибо каждый из них желал бы получить больше другого.

26. Впрочем, и прежнее наше изложение, и те известия, какие я сообщу ниже, показывают, что на поведение Ганнибала сильно действовали и часто направляли его не только внушения друзей, но еще больше обстоятельства. Так, лишь только Капуя перешла в руки римлян⁵⁰, тотчас города заволновались, как и следовало ожидать, и только выискивали случая или предлога, чтобы перейти на сторону римлян. Раздосадованный этим Ганнибал недоумевал, что делать. И в самом деле, оставаясь на одном месте, когда неприятель противопоставлял ему более многочисленное войско, он не в силах был сохранить за собою все города, разделенные большими расстояниями; нельзя ему было и разбить войско на несколько частей, ибо в этом случае он мог бы быть легко побежден превосходящими силами неприятеля, да и не мог бы поспевать всюду на помощь отдельным войскам. Поэтому Ганнибал вынужден был решительно пожертвовать некоторыми городами, из других вывести свои гарнизоны, чтобы при возмущении жителей не погибли собственные его солдаты. С несколькими городами он поступил вопреки уговору, переселив жителей их в другие города и отдав имущество на разграбление. Обиженные жаловались на Ганнибала, причем одни обвиняли его в вероломстве, другие в жестокости. Да и, кроме того, при выходе из городов и при вступлении в них солдаты Ганнибала предавались грабежу, убийствам и насилию, ибо каждый из них воображал себе, что предоставленные самим себе жители тотчас перейдут на сторону врагов. Вот почему нелегко судить о характере Ганнибала, так как на него действовали и советы друзей, и положение дел; достаточно того, что у карфагенян он прослыл за корыстолюбца, а у римлян за жестокосердного (О добродетелях и пороках. Сокращение ватиканское).

27. ...Полибий полагает, что река и город получили название Акрагес от прекрасной почвы (Стеф. Визант.).

...Город акрагантян⁵¹ превосходит множество других городов не только теми достоинствами, о которых говорено раньше, но также сильным местоположением, больше всего красотою и благоустройством. Город расположен всего в восемнадцати стадиях от моря, благодаря чему пользуется всеми выгодами, какие может доставить городу море, и со всех сторон укреплен превосходно как самою природою, так и искусством, именно: городские стены покоятся на крутой скале с отвесными склонами, частью естественными, частью искусственными, и город омывается реками. Так, с южной стороны протекает река одноименная с городом, а с западной и юго-западной другая, именуемая Гипсою. На северо-востоке⁵² возвышается кремль, который с наружной стороны огражден непереходимою пропастью, а с внутренней из города доступ к нему существует в одном только месте. На вершине кремля находится святилище Афины и Зевса Атабирия⁵³, совершенно как у родосцев, так как Акрагант — колония Родоса, то, вероятно, поэтому божество и носит такое же прозвание, как у родосцев. Вообще город изобилует великолепными храмами и портиками, и хотя храм Зевса Олимпийского не закончен, но по замыслу и размерам он, кажется, не уступит любому храму в Элладе(Сокращение).

...Агафирна⁵⁴, город в Сицилии, как говорит Полибий в девятой книге (Стеф. Визант.).

...Марк поручился за их безопасность и тем убедил их отправиться в Италию с условием, что они будут получать жалованье от региян, опустошат Бруттий и возьмут себе всю добычу, какую соберут в неприятельской стране (Свида).

28. ...«Никто,⁵⁵ — я убежден в том, лакедемоняне, — не решится отрицать, что господство македонян было для эллинов началом рабства, как можно видеть из нижеследующего. Был на фракийском побережье союз эллинских городов, основанных афинянами и халкидянами; из них наибольшее значение и силу имел город олинфян⁶*⁵⁶. Порабощением этого города Филипп дал эллинам почувствовать его могущество и не только утвердился в городе Фракийского побережья, но подчинил себе и устрашенных фессалийцев. Немного спустя он одержал победу над афинянами на поле сражения⁵⁷, и если великодушно воспользовался победой, то вовсе не ради благополучия афинян, — далек он был от этого, — а для того, чтобы обходительностью с афинянами побудить прочие народы к добровольной покорности. Одно ваше государство оставалось пока силою, которая, казалось, при благоприятных обстоятельствах может стать во главе эллинов. И вот при первом удобном случае он явился сюда с войском, опустошал ваши поля, предавал пламени жилища ваши⁵⁸, наконец отнял от вас землю и города, предоставив их частью аргивянам, частью тегиянам и мегалопольцам, частью мессенянам; всех он желал благодетельствовать вопреки справедливости, лишь бы ослабить вас. Власть его наследовал Александр, и, я полагаю, всякий из вас помнит, как он уничтожил город фиванцев, потому что видел в нем тлеющую искру⁵⁹ эллинской свободы».

29. «Что касается преемников Александра, то мне нет нужды подробно распространяться о том, как они обращались с эллинами. Нет такого невежды в истории, который не слыхал бы о том, с какою беспощадностью поступил Антипатр с несчастными афинянами и прочими народами после победы над эллинами в Ламийском сражении⁶⁰. Наглость Антипатра и нечестие дошли до того, что он устроил охоту на изгнанников, с этой целью разослал по городам ищеек⁶¹ в погоню за людьми, которые говорили против македонян или вообще неприятны были царскому дому македонян. Одних из этих изгнанников насильно уводили из храмов, других отрывали от алтарей и предавали мучительной смерти; тех же, кому удалось спастись, гнали отовсюду из Эллады; нигде, за исключением народа этолян, они не находили себе пристанища. Потом, кто не знает подвигов Касандра и Деметрия, а равно Антигона Гоната? Все это было недавно, и потому действия их совершенно еще свежи в памяти. Одни из царей ставили по городам свои гарнизоны, другие сажали тиранов, так что не было ни одного города, не тронутого порабощением. Не останавливаясь на этом, я обращусь теперь к последнему Антигону, дабы никто из вас не судил о его поведении снисходительно и не считал бы себя обязанным благодарностью перед македонянами. Этот Антигон поднял войну против вас не ради спасения ахеян и не из вражды к тирании Клеомена, от которой будто бы желал избавить лакедемонян. Если кто думает так, он слишком наивен. Нет, Антигон видел, что его собственное владычество будет в опасности, если вы приобретете власть над пелопоннесцами, он видел также, что природа наделила Клеомена нужными для этого свойствами, и что судьба весьма благоприятствует вам; побуждаемый страхом и завистью, он явился сюда не с целью помочь пелопоннесцам, но для того, чтобы расстроить ваши замыслы и сокрушить ваше господство. Вот почему вы не обязаны питать нежные чувства к македонянам за то, что они не разграбили вашего города, когда овладели им; напротив, вы должны взирать на них как на врагов ваших и ненавидеть их; ведь они много раз мешали вам стать во главе Эллады, когда у вас бывала к тому возможность».

30. «Потом, неужели нужно распространяться о вероломстве Филиппа? Кощунство его достаточно засвидетельствовано осквернением святынь в Ферме, а его жестокость к людям проявилась в предательском, подлом обращении с мессенянами. Из всех эллинов одни этоляне⁶² наперекор Антипатру встали на защиту беззаконно изгнанных, они одни выказали сопротивление наступающему Бренну и союзным с ним варварам, они одни откликнулись на ваш зов и сражались в ваших рядах, чтобы помочь вам возвратить себе исконное главенство над эллинами.

Довольно об этом. Что касается настоящего совещания, то предлагать и постановлять решения следует так, как бы речь шла о войне, хотя и не следует думать, что война будет в действительности. Ибо ахеяне после поражений не в силах будут опустошать ваши поля; я даже думаю, они должны горячо благодарить богов, если смогут только охранить свою землю, когда в силу союза с нами пойдут на них войною элейцы и мессеняне, а с ними вместе и мы. Филипп тоже, как я убежден в том, скоро охладеет к войне, когда на суше будут теснить его этоляне, а с моря римляне и царь Аттал. Легко угадать будущее на основании прошлого: если до сих пор, воюя с одними этолянами, Филипп ни разу не мог совладать с противником, то неужели он в состоянии будет выдержать теперешнюю войну против соединенных сил союзников?»

31. «Вот что я решил сказать, дабы дать понять всем вам, что союз с нами вы должны были бы предпочесть союзу с македонянами даже в том случае, если бы вы не были связаны прежними решениями и обсуждали дело впервые⁶³. Но вы обязали себя принятым раньше постановлением; к чему же мне говорить еще? Если бы вы заключили существующий теперь с нами союз до того, как Антигон оказал вам услуги⁶⁴, тогда можно было бы колебаться, не следует ли во внимание к прошлому пренебречь какими-либо из прежних обязательств. Но ведь Антигон раньше даровал вам пресловутую свободу и благополучие, которыми македоняне покоряют каждого из вас; уже после этого вы много раз совещались и говорили о том, с кем заключать союз, с этолянами ли, или с македонянами, и выбрали наконец союз с этолянами⁶⁵, им выдали и от них в свою очередь получили залоги верности, вместе с ними сражались в недавней войне против македонян; неужели и после этого еще возможно в ком-либо колебание? Дружественные отношения ваши к Антигону и Филиппу были порваны уже в то время. Итак, вы обязаны доказать, что или этоляне причинили вам после того какую-нибудь обиду, или македоняне оказали какую-нибудь новую услугу. Если же нет ни того, ни другого, если вы раньше совершенно правильно и в полной независимости отвергли дружбу македонян, то почему теперь вы вернетесь к ним и им в угоду станете попирать договор и клятву, этот величайший залог верности у людей?»

32. Так приблизительно говорил и закончил свою речь Хленей, убежденный в несокрушимости своих доводов. После этого выступил посол от акарнанов Ликиск. Видя, что присутствующие спорят друг с другом о произнесенной речи, он сначала молчал; потом, когда собрание успокоилось, так приблизительно начал свою речь: «Лакедемонские граждане, мы явились к вам послами от союза акарнанов, а так как всегда почти мы действовали заодно с македонянами, то считаем настоящее посольство общим, нашим и македонян. На полях битвы спасение наше покоится на доблести македонян, которые превосходят нас могуществом и обширностью владений, а потому в делах посольства мы свои выгоды полагаем в удовлетворении справедливых требований македонян. Поэтому не удивляйтесь, если в речах наших мы будем говорить больше за Филиппа и македонян, чем за нас самих. Так, Хленей в конце речи в немногих словах собрал воедино все доводы для оправдания союза с вами. Если бы этоляне, говорил он, уже по заключении союза с ними, учинили вам какую-нибудь обиду или нанесли вред, если бы, с другой стороны, македоняне оказали вам какую-либо новую услугу, тогда еще можно было бы рассуждать о союзе сызнова; но не случилось ничего подобного, и потому, ссылайся мы только на ваши постановления времен Антигона, вздумай мы во имя их попирать клятву и договор, мы считали бы себя глупейшими существами. Если бы в самом деле не случилось ничего нового, как утверждает Хленей, и положение эллинов оставалось бы таким, каково оно было раньше, когда вы заключили союз с одними этолянами⁷*, то я, признаюсь, был бы величайшим глупцом и говорил бы здесь понапрасну. Однако положение дел совершенно изменилось, как я убедительно докажу в дальнейшей речи, а потому вполне надеюсь показать вам, что наши предложения полезны для вас и что Хленей заблуждается. Мы и явились сюда в том убеждении, что должны высказать вам эту мысль, именно доказать, что для вас и почетно, и выгодно при известиях о надвигающейся на эллинов опасности принять, если возможно, прекрасное и достойное вас решение — разделить с нами опасности или, если этого нельзя, по крайней мере на это время оставаться в покое».

33. «Так как послы этолян отважились обвинять царственный дом македонян начиная с далекого прошлого, то и я почитаю необходимым прежде всего сказать об этом несколько слов, чтобы рассеять заблуждение доверившихся речам слушателей.

Итак, Хленей утверждает, что Филипп, сын Аминта, достиг власти над Фессалией путем несчастия олинфян. Я же полагаю, что не одни фессалийцы, но и прочие эллины спасены были Филиппом. В то время, как Ономарх и Филомел⁶⁶ захватили Дельфы нечестивыми и преступными средствами и завладели достоянием божества, они, как всякому из вас известно, представляли из себя такую силу, с которою не мог бороться ни один из эллинских народов. Можно было опасаться, что они не удовольствуются кощунством и сделаются господами целой Эллады. В это-то время Филипп явился к вам на помощь по собственному почину, сокрушил тиранов, обеспечил целость святилища, восстановил свободу эллинов, как знают о том из истории и позднейшие поколения. И в самом деле, все народы выбрали Филиппа вождем сухопутных и морских сил не за то, что он, как осмелился сказать Хленей, обидел фессалийцев, но за то, что он облагодетельствовал Элладу: такой чести не удостаивался раньше ни один смертный. Это так, скажете вы; но он явился с войском в Лаконику. Однако, как вам известно, он явился сюда не по собственному побуждению; он неохотно уступил настоятельному, неоднократному призыву пелопоннесцев и пришел как друг их и союзник. Вспомни, Хленей, как действовал Филипп по прибытии в Пелопоннес. Он имел возможность воспользоваться страстями соседних народов для того, чтобы разорить страну лакедемонян и погубить их город, за что стяжал бы себе величайшую благодарность от союзников. Но он не последовал этому внушению, навел страх на лакедемонян и союзников и тем принудил обе стороны разрешить спор полюбовно к общей выгоде, причем не себя поставил судьею спорящих, но установил общее судилище из всех эллинов. И неужели такое поведение заслуживает хулы и порицания?»

34. «Потом, Хленей, ты жестоко осуждаешь Александра за то, что он, почитая себя обиженным, наказал город фиванцев; но ты не упоминаешь о том, как тот же Александр отомстил персам за обиды, нанесенные всем эллинам, как он избавил всех нас от общей тяжкой беды, поработив варваров, отняв у них богатства, которые шли на подкупы эллинов, с помощью которых варвары сеяли распри между эллинами и возбуждали к войнам то афинян и предков нынешних лакедемонян, то фиванцев; наконец он покорил Азию власти эллинов. Что касается преемников Александра, то как вы осмеливаетесь даже упоминать о них? Правда, они, смотря по обстоятельствам, много раз чинили одним добро, другим зло, и если прочие народы, быть может, были бы вправе вспоминать об этом с горечью, то уж никак не вы, этоляне, ибо добра не видел от вас никто, а зло вы причиняли часто многим народам. Так, кто позвал Антигона, сына Деметрия, для расторжения союза ахеян? Кто заключил клятвенный договор с эпиротом Александром для порабощения и раздробления Акарнании? Какой народ⁶⁷ ставил во главе походов таких начальников, каких посылали вы, начальников, которые дерзали посягать даже на неприкосновенные святыни? Тимей ограбил святилище Посейдона на Тенаре и святилище Артемиды в Лусах, Фарик расхитил святыню Геры в Аргосе, Поликрат святыню Посейдона в Мантинее. А что сказать о Латтабе и Никострате? Разве они в мирное время не нарушили всенародного празднества беотян и не вели себя при этом как скифы и галаты? Преемники Александра ни в чем подобном неповинны».

35. «Оправдать себя во всем этом вы не можете, а кичитесь тем, что остановили нашествие варваров на Дельфы, и требуете за это благодарности от эллинов. Но если этоляне за эту единственную услугу имеют право на признательность, то во сколько раз высших почестей заслуживают македоняне за то, что проводят время большею частью в неустанной борьбе с варварами за благо эллинов? Кто не знает, сколь великим опасностям подвергались бы эллины искони, если бы у нас не было охраны в македонянах и в мужестве царей их? Вот и важнейшее свидетельство тому: когда галаты одолели Птолемея, по прозванию Керавна, и не боялись больше македонян, Бренн, никогда уже не страшась, со своими полчищами вторгся внутрь Эллады, и это повторялось бы много раз, если бы мы не были ограждены македонянами. Много еще можно бы сказать о минувших временах, но и сказанного, я полагаю, достаточно. В деяниях Филиппа они поносят кощунственное разрушение храма, но умалчивают о собственных неистовствах и беззакониях, учиненных над храмами в Дии и Додоне и над святынями богов. Об этом надлежало бы сказать прежде всего. Испытанные вами бедствия вы, этоляне, рассказали с преувеличениями, а те бедствия, гораздо более многочисленные, которые вы причинили другим, обошли молчанием, ибо вы прекрасно знаете, что обиды и наказание у всех людей вменяются в вину потерпевшему, если он первый учинил более тяжкие обиды».

36. «Что касается событий из времени Антигона, то я упомяну о них лишь настолько, насколько это нужно, дабы вы, лакедемоняне, не подумали, что я не взираю на прошлое и ни во что ставлю благородный образ действий. По-моему, история не знает благодеяния, равного тому, какое, лакедемоняне, оказал вам Антигон; мне по крайней мере кажется, что и не может быть ничего выше этой услуги, как можно видеть из нижеследующего, Антигон воевал против вас и в открытом сражении одержал над вами победу, оружием приобрел он власть над вашей страной и вашим городом. С полным правом он мог бы поступить по обычаям войны. Однако вместо того, чтобы причинить вам какую-либо обиду, он помимо всего прочего избавил вас от тирана, восстановил законы и государственное устройство отцов ваших. В благодарность за то вы на всенародном празднестве, призвав в свидетели эллинов, провозгласили Антигона через глашатая вашим благодетелем и спасителем».

«Как же вам подобало действовать потом? Я выскажу, граждане, мое мнение, а вы слушайте. Я сделаю это не для того, чтобы без всякой нужды укорять вас; меня вынуждают к тому обстоятельства и наши общие выгоды. Итак, я должен сказать, что и в предшествующую войну вам подобало быть в союзе не с этолянами, но с македонянами, и теперь идти на зов Филиппа, а не этолян. Это так, положим, скажете вы, но для этого нужно было бы нарушить договор. Что же предосудительнее: нарушение ли ваших обязательств только по отношению к этолянам, или нарушение договора со всеми эллинами, священного, начертанного на столбе? Неужели вы боитесь отвергнуть дружбу народа, которому вы ничем не обязаны, и отвергаете Филиппа и македонян, благодаря коим вы имеете и теперь возможность совещаться свободно. Или вы думаете, что необходимо исполнять обязательства относительно друзей? Но если долг чести велит сохранять верность писаным договорам, то в большей еще мере бесчестно идти войною на своих спасителей, а этого именно и требуют от вас присутствующие здесь этоляне».

37. «Необходимо было высказать это, хотя слишком строгий слушатель, может быть, найдет нашу речь не относящуюся к делу. Итак, возвратимся к главному доводу этолян. Состоит он в следующем: если положение дел и теперь такое же, каким оно было во время заключения союза вашего с ними, то вы обязаны оставаться при прежнем вашем решении, ибо так было и при самом начале союза. Наоборот, если положение дел сильно изменилось, тогда вы получаете право обсуждать обращенные к вам требования сызнова. Итак, Клеоник и Хленей, я спрашиваю вас: обращаясь с просьбою о соучастии к лакедемонянам, с кем вы были в союзе? Со всеми эллинами, не правда ли? А кто же теперь ваше дело почитает своим? В какой союз вы зовете теперь лакедемонян? Не в союз ли ваш с варварами⁸*? Противоположным прежнему, а не одинаковым с ним оказывается ваше теперешнее поведение. И в самом деле, тогда вы боролись за главенство и честь лакедемонян против ахеян и единоплеменников наших македонян, предводительствуемых Филиппом. Нынешняя война угрожает эллинам порабощением иноплеменникам, коих вы думали накликать только на Филиппа, и не видите, что призвали их против вас же самих и всей Эллады. Этоляне поступают теперь точно так же, как те народы, которые в военное время вводят в свои города гарнизоны, превосходящие собственные войска их, и тем рассчитывают упрочить свое положение, но потом, лишь только избавятся от страха врагов, предают себя во власть друзей. Ибо в желании одолеть Филиппа и сокрушить македонян этоляне, сами того не понимая, накликали на себя с запада такую тучу, которая на первых порах, быть может, затемнит одних македонян, но потом угрожает тяжкими бедами всем эллинам».

38. «Поэтому всем эллинам, больше всего лакедемонянам, необходимо предупредить грядущую годину. Почему, граждане Лакедемона, кажется вам, предки ваши в то время, когда Ксеркс привел к вам посла с требованием воды и земли, кинули явившегося перса в колодезь и, забросав его землею, предлагали известить Ксеркса, что он получил то, чего требовал, воду и землю⁹*? Далее, ради чего Леонид и его воины добровольно пошли на верную смерть, как не ради того, чтобы стяжать себе славу борцов за свободу не свою только, но и прочих эллинов? И потомкам столь славных граждан прилично заключать союз с варварами, участвовать в их походах и вместе с ними идти войною на эпиротов, ахеян, акарнанов, беотян, фессалийцев, чуть не на всех эллинов, кроме этолян! Действовать таким образом и не стыдиться своих действий в обычае у людей, для которых важна только корысть, но никак не у вас. Чего ждать, наконец, от этого народа после того, как он заключил союз с римлянами? Едва они получили поддержку и вспомогательное войско от иллирян, как покушались вопреки договору овладеть Пилосом с моря, а на суше осадить город клиторян и покорили город кинефян. Раньше они не заключали договора с Антигоном, о чем сказано мною выше, против союзов ахейского и акарнанского, а теперь с римлянами против целой Эллады».

39. «Кто может при этих словах взирать спокойно на вторжение римлян, кто может не возненавидеть этолян за то, что они в своем безумии решились заключить такой союз? У акарнанов они уже отняли Эниады и Нес⁶⁸, намедни завладели городом несчастных антикирян⁶⁹, покорив его при содействии римлян. Римляне уводят к себе жен и детей, которых ждет обычная участь людей, попадающих во власть иноплеменников, а землю побежденных занимают этоляне⁷⁰. Да, почетно вступить по доброй воле в такой союз, особенно вам, лакедемонянам, тому самому народу, который постановил некогда взять с фиванцев в честь богов после победы над варварами десятину за то, что во время нападения персов фиванцы одни из всех эллинов оставались в стороне от борьбы, хотя и поневоле»¹⁰*.

«Итак, граждане Лакедемона, почетно и достойно вас будет, если, памятуя предков и остерегаясь нашествия римлян, не доверяя коварству этолян, а прежде всего памятуя услуги Антигона, если вы и теперь, как в старину, покажете себя ненавистниками подлости, отринете дружбу этолян и соединитесь с ахеянами и македонянами. Если же против этого восстанут более властные из вас, оставайтесь в покое, не участвуйте в неправдах этолян» (Сокращение).

40. ...Город афинян всегда желает блюсти такие нравы⁷¹(Сокращение).

Ревность друзей, своевременно оказанная, приносит большую пользу, напротив, помощь друзей становится совершенно бесполезной, когда медлят с нею и запаздывают⁷². Итак, если только они желают оставаться верными союзу не на словах, а на деле (Сокращение).

⁷³...При известии о наступлении на них этолян акарнаны приняли отчаянное решение, как потому, что надежды их были разбиты, так и потому, что горели желанием сразиться с врагом (Свида).

...Если кто, будучи побежден, не падет в сражении и бежит с поля битвы, того не должно допускать в город и давать ему огня. Этой клятвой они обязали всех, особенно эпиротов: никому из беглецов не давать приюта в своей стране (Свида).

41. ...Вознамерившись повести приступ против города⁷⁴ со стороны двух башен, Филипп велел соорудить против них черепахи для земляных работ⁷⁵ и тараны⁷⁶, а против стены, заключенной между двумя башнями, он возвел портик в промежутке между таранами параллельно городской стене. Когда работа была кончена, осадные сооружения получали вид противолежащей им городской стены, именно: надстройки над черепахами по самому расположению плетений⁷⁷ имели вид и устройство башен, а промежуточный портик между таранами походил на стену, ибо возведенные над портиком навесы разделены были самым способом плетения наподобие стенных зубцов. В нижних частях башен солдаты с помощью насыпной земли выравнивали почву, чтобы легче двигались основания машин⁷⁸; оттуда же наносил удары и таран. Во второй надстройке помещались сосуды с водой, а также противопожарные приспособления и катапульты. В третьем ярусе стояли в большом числе люди, отражавшие всякую попытку испортить тараны; они помещались на одинаковой высоте с городскими башнями. От того портика, который возведен был в промежутке между башнями, проложены были два подкопа к промежуточной противолежащей стене. Было там и три станка для камнеметальниц, из коих одна метала камни в талант весом¹¹*, две другие в тридцать мин¹²*. От стоянки по направлению к черепахам для земляных работ проведены были крытые ходы с целью защитить от метательных снарядов из города как тех, кто приходил сюда из лагеря, так и тех, кто возвращался от этих сооружений в лагерь. Весьма немного дней потребовалось для исполнения работ, так как окрестности доставляли нужные для этого средства в изобилии. Город эхинян лежит в Малийском заливе, в направлении к югу, напротив области фрониян; земля эхинян очень плодородна. Вот почему Филипп имел все, что нужно было для его предприятия. Итак, лишь только сооружения были кончены, македоняне при помощи подкопов и машин пошли на приступ, о чем и сказано выше (Сокращение).

42. ...В то время, как Филипп занят был осадою города эхинян, прекрасно оградив себя со стороны городской стены и наружную сторону лагеря защитив рвом и стеною, появились римский военачальник Публий⁷⁹ и этолийский Доримах, первый с флотом, второй с пешими и конными войсками. Они сделали нападение на окопы, но были отбиты; тогда Филипп повел приступ с большею еще настойчивостью, так что эхиняне потеряли всякую надежду на спасение и сдались ему. Дело в том, что войско Доримаха не могло принудить Филиппа снять осаду лишением его припасов, ибо Филипп получал их морем (Герон).

...Когда Эгину взяли римляне, все те эгиняне, которым не удалось бежать тайком, собрались вместе на свои корабли и просили у римского военачальника Публия дозволения отправить послов в родственные города за выкупом. Сначала Публий наотрез отказал им, говоря, что нужно было вступать в переговоры о спасении с победоносным неприятелем в то время, когда договаривающиеся были свободны, а не теперь, когда они стали рабами. «Незадолго до того», сказал военачальник, «эгиняне не удостоили ответа его послов, а теперь, сделавшись его пленниками, просят у него позволения отправиться к родственным городам; разве это не глупо?» С этими словами он отпустил явившихся к нему эгинян. Но на следующий день Публий созвал всех военнопленных и объявил, что, хотя он нисколько не обязан снисходить к эгинянам, но ради прочих эллинов дозволяет им отправить послов за выкупом, если таков у эллинов обычай (Сокращение ватиканское).

43.⁸⁰...Евфрат берет начало в Армении, протекает потом через Сирию и соседние страны и направляется в Вавилонию. Говорят, река впадает в Эритрейское море⁸¹, но это не так, ибо до излияния в море она теряет воду в каналах, которые проведены на поля. Поэтому-то Евфрат отличается свойствами, противополагающими его большинству рек. Так, прочие реки увеличиваются по мере того, как проходят большее пространство и бывают наиболее водообильны зимою, к середине лета мелеют наибольше. Евфрат, напротив, изобилует водою больше всего в пору восхождения Сириуса⁸² и наибольшую ширину имеет в Сирии, затем по мере дальнейшего течения убывает. Происходит это от того, что вода прибывает в Евфрате не от зимних дождей, а от тающих снегов, и убывает от того, что отводится на поля и расходуется на орошение. По этой причине передвижение войск по Евфрату совершалось в то время медленно, так как суда были тяжело нагружены, а река очень мелководна, и течение слишком мало помогает движению судов (Сокращение).

44. ...Римляне, сильно нуждаясь в хлебе, снарядили посольство⁸³ к Птолемею, чтобы от него получить запасы хлеба. В Италии все посевы до самых ворот Рима были уничтожены войсками, не могло быть поддержки и извне, потому что во всех странах мира, за исключением Египта, велись войны и стояли войска. Нужда в хлебе дошла в Риме до того, что сицилийский медимн⁸⁴ стоил пятнадцать драхм. При всей трудности положения римляне тем не менее не отказывались от войны (О посольствах).

...В девятой книге своих «Историй» Полибий называет некую реку по имени Киаф близ Арсинои⁸⁵, города Этолии (Афиней).

..Арсиноя⁸⁶— город Ливии. Название жителя этолийской Арсинои арсинодит и арсиноец, как говорится у Полибия в девятой книге (Стеф. Визант.).

...Ателла⁸⁷, город опиков в Италии, между Капуей и Неаполем. Название жителя ателлан, как говорит Полибий в девятой книге: «ателланы сдались» (там же).

...Ксиния⁸⁸, город Фессалии (там же).

...Форунны⁸⁹, город Фракии (там же).

*Около 7 верст — 5000 шагов. Ср.:Liv. XXVI 10. 13.

**Немного больше версты.

***Гомеру.

****Сципионов.

⁵*Магон Самнитский.

⁶*Федерат. Эллада и Полибий, предисл. Ф.Мищенко к I т. перевода Полибия. (Это предисловие будет помещено во 2-й части эл. издания.—Ю.Ш.)

⁷*Без римлян.

⁸*Т.е. с римлянами.

⁹*О Дарии, а не о Ксерксе. См.:Герод. VII 133.

¹⁰*Герод. VII 132.

¹¹*26,20 кг — 60 римских фунтов.

¹²*13,10 кг — 30 римских фунтов.