Всеобщая история.

КНИГА XVIII*

Встреча Филиппа с Титом Фламинином и союзниками последнего для мирных переговоров в Малайском заливе вблизи Никеи; грубость Филиппа; требования Тита (1). Требования союзников Фламинина от Филиппа (2). Обвинительная речь этолийца Александра против Филиппа (3). Ответ Филиппа Александру и насмешка над близорукостью Фения (4). Свой образ действий Филипп оправдывает тяжкими беззакониями этолян (5—6). Требование Филиппом письменного изложения условий мира (7). Второй день переговоров; уступки Филиппа (8). Третий день переговоров; предложение Филиппа перенести решение дела в сенат принято Титом и через то самое прочими союзниками (9—10). Посольство в Риме от Филиппа, Тита и союзников этого последнего; неудача переговоров (10—11). Решение сената продолжать войну с Филиппом; характеристика Тита (12). Легкомысленное употребление имени предателя; Аристена несправедливо называют предателем; Демосфен ошибался в применении имени предателя к честным, гражданам; кого должно считать предателем; судьба предателя (13—15). Чествование Аттала в Сикионе (16). Набид и жена его в Аргосе (17). Филипп и Тит в Фессалии; Тит велит солдатам заготовлять на всякий случай палисадины; преимущество римского палисада перед эллинским (18). Филипп и Тит у Фер; стычка между передовыми отрядами; движение Филиппа в Скотусу; замысел Тита; стоянки при Меламбии и Феспидии в Фессалии (19—20). Легкая стычка между римскими и македонскими войсками (21). Неподготовленность Филиппа к решительному сражению при Киноскефалах; приготовления Тита к битве; речь Тита к войскам (22—23). Решительное сражение при Киноскефалах; тактика Публия; заслуга одного из трибунов; потери воюющих в битве (24—27). Предварительные замечания о военном деле у римлян и македонян (28). Сравнительная оценка вооружения и тактики у римлян и у македонян; превосходство македонской системы над азиатскими и эллинскими, а римской над македонской; поражения македонян в борьбе с римлянами в зависимости от фаланги (29—32). Перемена в характере Филиппа после поражения при Киноскефалах (33). Удаление Филиппа в Македонию; рассудительность царя в несчастии (34). Корыстолюбие и самомнение этолян; готовность Т. Квинкция заключить мир с Филиппом вопреки желанию этолян; неподкупность римлян: Л. Эмилий, Публий Сципион (35—36). Совещание Тита и союзников в Темпах о мирных предложениях Филиппа; склонность Тита к миру; воинственность этолян; разногласие между римлянами и этолянами (37). Переговоры Тита с Филиппом в Темпах; готовность Филиппа на уступки; алчность этолян; условия мира (38—39). Легкомыслие коварных людей (40). Из известий о походе Антиоха в Европу ( 41 a ). Кончина Аттала; оценка его (41). Послы от Филиппа, Тита и союзников римлян в Риме в консульство М. Клавдия Марцелла (42). Междоусобицы в Беотии; партии македонская и римская; умерщвление Брахилла, главы антиримской партии, с ведома Тита (43). Решение сената о мире с Филиппом (44). Недовольство этолян и обвинения их против римлян; совещание Тита с десятью римскими легатами в Коринфе (45). Возвещение о свободе эллинов на Истмийском празднестве; восторженная благодарность эллинов (46). Устроение Эллады Т. Квинкцием; распределение обязанностей между легатами; легаты на союзном собрании этолян в Ферме (47—48). Успехи Антиоха в Ионии и Фракии; переговоры легатов с Антиохом в Лисимахии; отказ Антиоха исполнить требования римлян (49—52). Поведение этолийца Скопаса в Египте; гибель его; провозглашение совершеннолетия Птолемея; Дикеарх, Поликрат; мегалогюлец Птолемей (53—55).

1. Переговоры Т. Кв. Фламинина и союзников Филиппа при Никее.

...В назначенное время¹ Филипп, вышедши из Деметриады с пятью ладьями и одной пристой² , на которой сам находился, прибыл в Малийский залив. Его сопровождали македоняне Аполлодор и Демосфен, писцы его, беотиец Брахилл³, ахеец Киклиад⁴, изгнанный из Пелопоннеса по причинам, о которых говорено было раньше. С Титом явились царь Аминандр и от Аттала Дионисодор, от союзов и городов: Аристен⁵ и Ксенофонт от ахеян, Акесимброт⁶, начальник морских сил, от родосцев, а от этолян Фений⁷, союзный стратег, и многие другие государственные мужи. Тит и спутники его, когда подле Никеи подошли к морю, разместились на самом берегу, а Филипп остался на море⁸, хотя и близко к суше. На предложение Тита сойти на берег Филипп, встав на корабль, отвечал, что не сойдет. На новый вопрос Тита, чего он боится, Филипп отвечал, что, кроме богов, он не боится⁹ никого, но не доверяет очень многим из присутствующих, больше всего этолянам. Римский военачальник с удивлением заметил, что опасность одинакова для всех, как одинаково и положение всех их¹⁰. Но Филипп на это возразил, что Тит ошибается, ибо, случись что с Фением, многие смогут занять должность союзного стратега этолян; напротив, умри Филипп, никого не найдется теперь, кто бы мог стать царем македонян. Все находили, что непристойно начинает Филипп переговоры¹¹; однако Тит предложил ему объяснить причину своего прибытия. Филипп на это возразил, что объяснять следует не ему, а Титу¹², и потому просил Тита сказать, что он обязан сделать для того, чтобы сохранить мир. Римский военачальник отвечал, что собственно его¹³ речь будет проста и ясна, именно: он требует от Филиппа очистить всю Элладу, возвратить пленных и перебежчиков, какие есть у него, отдельным городам по принадлежности, а римлянам передать те местности Иллирии, которыми он завладел по заключении мира в Эпире¹⁴; равным образом и Птолемею возвратить все города, которые он присвоил себе по смерти Птолемея Филопатора.

2. Требования союзников к Филиппу.

Сам Тит ничего больше не говорил; вместо этого он обратился ко всем спутникам своим с предложением высказать, что каждому из них было поручено его доверителями. Первым держал слово присланный от Аттала Дионисодор. Он заявил, что Филипп обязан возвратить царские корабли, захваченные им в хиосском сражении, и команду их, а святилище Афродиты и Никефорий, им разрушенные, привести в первоначальное состояние. За Дионисодором говорил начальник флота родосцев Акесимброт, требовавший от Филиппа очистить Перею¹⁵, которую у них отнял, вывести гарнизоны из Иаса и городов баргилиян и эвромлян¹⁶, восстановить связи перинфян с союзом византийцев¹⁷, удалить войска из Сеста, Абидоса и вообще из всех гаваней Азии. Вслед за родосцами ахейцы потребовали обратно Коринф и город аргивян¹⁸ в нетронутом виде. За ними этоляне, также как и римляне, требовали, во-первых, очистить всю Элладу, во-вторых, возвратить им нетронутыми города, раньше входившие в союз этолян¹⁹.

3. Обвинительная речь этолийца Александра против Филиппа.

Как только сказал это Фений, союзный военачальник этолян, стал говорить Александр, по прозванию Исский²⁰, слывший за искусного государственного деятеля и оратора. Он заявил, что у Филиппа нет искреннего желания мира в настоящее время, не бывает и мужества в войне, когда приходится воевать, ибо во время переговоров и соглашений он строит козни, подстерегает противника, словом, ведет себя так, как подобает воюющей стороне; наоборот, во время войны он действует вероломством и хитростями. Так, от встреч с неприятелем лицом к лицу он уклоняется и, избегая противника, предает города пламени и расхищению, и этим способом действий не оставляет победителю в случае своего поражения награды за труды. Между тем прежние цари македонян следовали в своем поведении противоположным правилам, именно: готовые непрестанно сражаться друг с другом в открытом поле, они редко разрушали и уничтожали города противника. В этом легко убедится всякий, кто вспомнит войну в Азии, которую Александр вел против Дария, а также борьбу преемников Александра, когда за Азию воевали все против Антигона²¹. Подобным образом действовали и преемники этих преемников Александра до времен Пирра. В открытом поле они охотно воевали друг с другом и употребляли все усилия, чтобы оружием одолеть противника, но неприятельские города при этом щадили, дабы предоставить победителю господство над ними и почет от подданных. Напротив, поступать так, как поступает теперь Филипп, уничтожать то самое достояние, из-за которого ведется война, и воевать только для войны²², это безумие, верх безумия²³. Так, будучи другом и союзником фессалийцев, он в то время, когда поспешно отступал от эпирских теснин, разрушил²⁴ в Фессалии столько городов, сколько не разрушал ни один враг фессалийцев. Много других укоризн высказал Александр Филиппу, а в заключение спросил его, зачем он занял гарнизоном город Лисимахию, соединенную с этолянами и имевшую от них военачальника, которого он изгнал оттуда, зачем он поработил кианов, точно так же сопричастных к союзу этолян, когда был еще в дружбе с этолянами, потом, чем он оправдывает занятие Эхина, фтиотидских Фив, Фарсала²⁵ и Ларисы.

4. Ответ Филиппа Александру.

Этими словами заключил свою речь Александр, а Филипп еще ближе, чем прежде, подошел к берегу и, встав на корабль, сказал, что сочиненная Александром речь по своей напыщенности и лживости²⁶ достойна этолийца. Всякому ведь хорошо известно, что никто не станет вредить собственным союзникам, но что начальники часто бывают силою обстоятельств вынуждены поступать вопреки своим желаниям. Царь еще не кончил, как его перебил²⁷ Фений, страдавший сильною близорукостью, и назвал его речь нелепой болтовней, ибо надлежит, сказал он, или побеждать в борьбе, или покоряться сильнейшему. Положение Филиппа было трудное, но, оставаясь верным себе, он обратился к Фению со словами: «Да это, Фений, и слепой видит». Вообще Филипп был весьма находчив²⁸ и насмешлив. Он снова обратился к Александру и продолжал: «Ты спрашиваешь меня, Александр, зачем я занял Лисимахию. Да для того, чтобы при вашем безучастии город не был разорен фракийцами, как случилось это теперь, когда мы увели на войну своих солдат, не занимавших город, как ты выражаешься, а только охранявших его. На кианов я не ходил войною, но помог Прусию, который был в войне с ними, взять их город, в чем виноваты вы. Много раз и я, и прочие эллины обращались к вам через послов с требованием отменить закон, дающий вам право громоздить добычу на добычу²⁹, а вы отвечали, что из Этолии скорее будет изъята Этолия, чем этот закон».

5. Разъяснения Филиппа в ответ Титу.

Когда Тит с удивлением спросил, что значит это выражение, Филипп сделал попытку объяснить смысл его и сказал, что у этолян существует обычай, коим дозволяется грабить не только те народы и земли их, с которыми они ведут войну, но в такой же мере помимо народного постановления под видом помощи обеим воюющим сторонам, если какие-нибудь другие народы ведут войну между собою, опустошать земли обоих; благодаря чему у этолян не существует границы между дружбою и враждою, они всегда готовы открыть враждебные или военные действия против всякого народа, что-либо оспаривающего у другого. «Поэтому теперь какое они имеют право жаловаться на то, что я, находясь в дружбе с этолянами и в союзе с Прусием, сделал что-либо против кианов с целью помочь моим собственным союзникам? Однако возмутительнее всего то, что этоляне приравнивают себя к римлянам и требуют, чтобы македоняне очистили всю Элладу от своих войск. Хотя во всяком случае предъявление мне подобного требования есть наглость, но в устах римлян оно еще терпимо, но никак не в устах этолян. «Какую же Элладу, — продолжал он, — вы велите мне очистить? Какие вы полагаете ей границы? Ведь большинство самих этолян вовсе не эллины. Ибо народы аграев³⁰, аподотов, равно как и амфилохов не Эллада. Или эти народы вы уступаете мне?».

6. Когда Тит засмеялся, Филипп сказал: «Впрочем, сказанного против этолян достаточно. Что касается родосцев и Аттала, то праведный судья признал бы более справедливым, чтобы они нам, а не мы им отдали захваченные корабли и команду их. Ведь не мы первые подняли оружие на них, но они на нас, как это знают все. Тем не менее, если тебе так угодно, я отдам родосцам Перею, Атталу корабли и оставшихся еще в живых людей его команды. Разрушенного Никефория и разоренного участка Афродиты не могу, конечно, восстановить, но обязуюсь посылать туда растения и садоводов, которые должны будут заботиться о благолепии этого места и о возращении деревьев на месте вырубленных. Тит опять засмеялся в ответ на новое издевательство Филиппа, который перешел теперь к ахеянам и прежде всего исчислил все услуги, оказанные ахеянам Антигоном, потом и свои собственные. Вслед за сим он заговорил о высоких, почестях, какие оказывали ахейцы царям Македонии. Наконец он прочитал решение ахеян об отделении от Филиппа и присоединении к римлянам³¹ и по этому поводу долго говорил о непостоянстве и неблагодарности ахеян. И все-таки Филипп обещал возвратить Аргос ахеянам, а относительно Коринфа переговорить с Титом.

7. Кончив беседы с прочими представителями, Филипп спросил Тита, — пояснив при этом, что обращается с речью к нему одному и к римлянам, — обязан ли он согласно его требованию очистить только те города и местности в Элладе, которые сам приобрел, или же и все те, которые перешли к нему от предков. Тит ничего не отвечал; вместо него пожелали ответить Аристен за ахеян и Фений за этолян.

Условия мира на письме.

Но за поздним временем³² речи не могли быть уже сказаны, а Филипп просил всех представителей дать ему в письменном изложении те условия, на которых должен состояться мир; он одинок, говорил Филипп, не имеет советников, поэтому желает наедине поразмыслить³³ над предъявленными ему требованиями. Тит не без удовольствия выслушал насмешку Филиппа, однако, не желая, чтобы другие подумали это, он в свою очередь ответил следующей шуткой: «Понятно, Филипп, почему ты одинок теперь: ты погубил ведь всех друзей, которые могли бы преподать тебе прекраснейший совет». Царь македонян улыбнулся язвительной улыбкой³⁴ и замолк. Тогда же все вручили Филиппу в письменном изложении требования в таком виде, как высказывали их раньше, и разошлись, порешив сойтись снова на следующий день в Никее. На другое утро Тит и его товарищи пришли на условленное место, где и собрались все; но Филиппа не было.

8. Возобновление переговоров с Титом.

Прошла добрая часть дня, Тит почти потерял надежду видеть Филиппа, и лишь в сумерки³⁵ явился царь в сопровождении прежних своих спутников. Целый день пошел у него на размышления, как сам он говорил, над трудно выполнимыми требованиями; другие, впрочем, объясняли это желанием его отнять у ахеян и этолян возможность за недостатком времени предъявить свои обвинения, ибо накануне, удаляясь из собрания, он заметил намерение ахеян и этолян вступить с ним в укоризненные пререкания. Вот почему на сей раз, близко подойдя к берегу, он звал римского военачальника для личных переговоров о деле во избежание праздных словопрений с обеих сторон и с целью уладить разногласия. Много раз настойчиво повторял Филипп эту просьбу, и потому Тит спросил товарищей, как ему быть. Те советовали пойти к Филиппу и выслушать его. Тит взял с собою Аппия Клавдия, в то время³⁶ военного трибуна, а прочих пригласил отойти на небольшое расстояние от моря; Филиппу он предложил сойти на берег. Сопровождаемый Аполлодором и Демосфеном, Филипп сошел с корабля и на свидании довольно долго беседовал с Титом.

Условия мира Филиппа.

Трудно решить, что было высказано тогда одной и другой стороной³⁷, только Тит по удалении Филиппа сообщил товарищам предложения царя: этолянам возвратить Фарсал и Ларису, но не Фивы, родосцам очистить Перею, но оставить за собою Иас и Баргилии, ахейцам отдать Коринф и город аргивян, римлянам обещал передать иллирийские местности и возвратить всех пленных, а Атталу выдать корабли и всех людей, взятых в плен в морских битвах, какие еще остались в живых.

9. Таким исходом переговоров все были недовольны и стали требовать, чтобы Филипп прежде всего исполнил общее требование и вывел войска свои из Эллады отовсюду, без этого, говорили они, напрасны и недействительны будут подробности соглашения. Филипп замечал возбуждение в среде представителей³⁸ и из боязни подвергнуться обвинениям просил Тита отложить собрание на другой день, тем более что и час был уже поздний, обещая, что он или склонит противников на свою сторону, или примет их требования. Тит согласился на это и, условившись опять сойтись на берегу у Фрония³⁹, они расстались; на другой день все в ранний час были в условленном месте. Обменявшись немногими словами, Филипп обратился ко всем присутствующим, наипаче к Титу, с просьбою не прерывать переговоров, ибо относительно большинства предметов соглашение уже достигнуто, если удастся порешить самим все разногласия, в случае же неудачи он обещал отправить посольство к сенату с тем, чтобы или убедить его в справедливости своих предложений, или самому уступить требованиям сената. В ответ на это все союзники, отвергая предложение Филиппа, высказались за продолжение войны, только римский военачальник сказал, что, хотя Филипп, как ему хорошо известно, ни за что не исполнит ни одного из требований, но испрашиваемая им милость ничуть не нарушает их собственных выгод, посему объявил, что желание царя может быть удовлетворено.

Тит принимает предложение Филиппа перенести решение дела в сенат.

К тому же ни одно из обсуждаемых здесь условий, продолжал Тит, не может быть принято без сената, а наступающая пора года**⁴⁰ весьма удобна для того, чтобы ознакомиться с настроением сенаторов⁴¹. Наконец, по случаю зимы войска вынуждены будут к бездействию, посему не только не вредно, скорее выгодно для всех, чтобы это время пошло на донесение сенату о текущих событиях. 10. Скоро все согласились с этим мнением, так как видели, что Тит ничего не имеет против перенесения дела в сенат. Поэтому постановлено было предоставить Филиппу отправить в Рим послов, но и самим отправить свои отдельные посольства для переговоров с сенатом и занесения жалоб на Филиппа.

Дипломатические мероприятия Тита против Филиппа. Послы Тита в Риме.

Когда переговоры пошли успешно, сообразно с желанием и первоначальными расчетами, Тит приступил к дальнейшему выполнению предприятия, для чего старательно оградил себя от всякой опасности и никаких выгод не оставил на стороне Филиппа. Так, дав Филиппу двухмесячное перемирие, он обязал его в течение этого времени отправить посольство в Рим и приказал вывести неотложно гарнизоны из Фокиды и Локриды. Со всею заботливостью принимал он меры и относительно собственных союзников, дабы ни под каким видом македоняне за это время не учинили обиды никому из них. Когда условия с Филиппом были написаны, Тит один уже шел к намеченной цели. Он немедленно отправил в Рим Аминандра, коего знал за человека уступчивого, способного легко поддаться внушениям тамошних друзей его, Тита, чего бы те от него ни пожелали, а царское звание Аминандра должно было сообщить посольству блеск и занимательность. Вслед за Аминандром он отправил в Рим своих собственных послов, Квинта Фабия, племянника⁴² своей жены, и Квинта Фульвия, с ними вместе Аппия Клавдия, по прозванию Нерона. От этолян послами были Александр исеец, Демокрит калидонец, Дикеарх трихониец, Полемарх арсиноец, Ламий амбракиот, акарнан Никомах из числа фурийских⁴³ изгнанников, живших в Амбракии, фереец Теодот, фессалийский изгнанник, поселившийся в Страте, от ахеян Ксенофонт эгиец, от царя Аттала один только Александр, а от афинского народа Кефисодор с товарищами.

11. Речи послов в сенате.

Все они явились в Рим прежде, чем сенат постановил решение относительно избранных на этот год консулов, обоих ли их отправить в Галатию, или одного послать против Филиппа. Когда друзья Тита⁴⁴ убедились в том, что оба консула ввиду угрожающей от кельтов опасности останутся в Италии, в сенат вошли все послы с решительными обвинениями против Филиппа. В своих жалобах они вообще повторяли то, что раньше говорили самому царю; но особенное старание все прилагали к тому, чтобы убедить сенат, что, пока Халкида, Коринф и Деметриада остаются во власти македонского царя, эллины не могут и мечтать о свободе. Высказанная Филиппом мысль совершенно верна, говорили послы, а Филипп сам вполне правильно назвал поименованные выше местности цепями Эллады⁴⁵. Ибо пелопоннесцам нельзя вздохнуть свободно, пока царский гарнизон сидит в Коринфе; локры, беотяне, фокидяне не могут быть покойны, когда Филипп владеет Халкидой и всей Эвбеей; наконец, ни фессалийцы, ни магнеты не могут наслаждаться свободой⁴⁶ до тех пор, пока Филипп и македоняне держат в своих руках Деметриаду. Поэтому, если Филипп отказывается от прочих местностей, то делает это только ради видимости, чтобы выйти из теперешнего положения, ибо, доколе названные выше местности остаются в его власти, он без труда снова подчинит себе эллинов в первый же день, как этого пожелает. Вот почему они просили сенат или заставить Филиппа очистить эти города, или не прекращать начатой войны и продолжать ее до конца, тем более что труднейшая часть войны позади, ибо македоняне дважды уже разбиты в сражении⁴⁷ и средства их на суше почти окончательно истощены. Речь свою послы заключили увещанием и эллинов не обманывать в надеждах их на свободу, и себя не лишать лучшей славы⁴⁸. Так или почти так говорили послы эллинов; что же касается послов от Филиппа, то они приготовились было говорить очень долго, но были остановлены тут же в самом начале вопросом, отрекаются ли они от Халкиды, Коринфа и Деметриады, и когда те ответили, что не уполномочены на это, подверглись укоризнам и затем отказались продолжать речь.

12⁴⁹. Решение сената продолжать войну с Филиппом. Характеристика Тита.

Сенат послал обоих консулов, как сказано выше, в Галатию, а войну с Филиппом решил продолжать, возложив ведение дел Эллады на Тита. Вскоре известие о таком решении, отвечавшем желанию Тита, получено было в Элладе. Удачами своими Тит обязан был в некоторой мере случаю, но главным образом собственному умелому ведению всякого предприятия. Действительно, это был один из проницательнейших римлян, обнаруживший несравненную предусмотрительность и ловкость не только в государственных делах, но и в личных отношениях. При всем том Тит был еще очень молод, — он имел тогда не более тридцати лет, — был первый из римлян, во главе войска переправившийся в Элладу (Сокращение).

13. Легкомысленное употребление слова «предатель».

...Часто на многие человеческие заблуждения я гляжу с изумлением; но поразительнее всего ошибки в суждениях о предателях. Поэтому я желал бы сказать об этом кое-что применительно к настоящему случаю⁵⁰, хотя и знаю, что вопрос этот труден для разъяснения и точного решения, ибо нелегко решить, кого можно по справедливости посчитать предателем. Очевидно нельзя считать предателями людей за то только, что они в совершенно спокойное время⁵¹ устраивают союз с какими-либо царями или владыками, равно как и тех граждан, которые под гнетом обстоятельств побуждают свое отечество отказаться от существующих отношений дружбы и союза и заменить их иными. Так решать нельзя, ибо подобным гражданам отечество нередко бывает обязано величайшими благами. Чтобы не ходить далеко за примерами, мы с удобством можем пояснить нашу мысль на ближайших к нам событиях. Так, если бы Аристен благовременно не исторг ахеян из союза с Филиппом и не обратил их на сторону римлян, то, наверное, ахейский союз⁵² погиб бы окончательно. Напротив, советом своим Аристен, по общему признанию, обеспечил личное существование отдельных ахеян и содействовал росту ахейского союза. Поэтому все чествовали Аристена как благодетеля и спасителя страны, а не поносили его как предателя. То же рассуждение применимо и ко всем другим людям, в трудных обстоятельствах поступающим в государственных делах подобным образом.

14. Демосфен не прав в применении имени «предатель» к достойным людям.

По этому самому как бы ни превозносили мы Демосфена за многое другое, всякий вправе осудить его за то, что он необдуманно и без всякого основания взводит позорнейшую вину на замечательнейших эллинов, когда говорит, что в Аркадии предателями Эллады были Керкидас⁵³, Иероним и Эвкампид за союз их с Филиппом, в Мессене предателями он называет сыновей Филиада Неона и Фрасилоха, в Аргосе Миртиса, Теледама и Мнасею, равным образом в Фессалии Даоха и Кинею, у беотян Феогейтона и Тимолу. Вместе с ними он перечисляет поименно и многих других граждан по городам, хотя все названные выше деятели могли бы привести в свое оправдание многие уважительные соображения, особенно аркадяне и мессенцы. Эти последние призвали в Пелопоннес Филиппа и, смирив лакедемонян, дали прежде всего возможность всем обитателям Пелопоннеса вздохнуть привольно и вкусить свободы, потом они добыли обратно поля и города, отнятые лакедемонянами в счастливые для них дни у мессенян, мегалопольцев, тегеян, аргивян, и тем неоспоримо содействовали преуспеянию родных городов. В возмездие за это они обязаны были не воевать против Филиппа и македонян, но делать все посильное для приумножения славы их и почета. Имени предателей эти люди были бы достойны в том случае, если бы при этом пропустили гарнизоны Филиппа в родной город, ради собственной корысти или из властолюбия попрали бы законы и лишили сограждан свободы и вольностей. Если же, наоборот, они наблюдали выгоды родины и судили о них верно и не смешивали их с выгодами афинян, то Демосфен не имел права обзывать таких людей предателями. Когда Демосфен все измеряет пользами родного города, полагая что взоры всех эллинов должны быть обращены к афинянам и называя предателем всякого, кто этого не делает, то он, мне кажется, судит неверно, уклоняется от истины, тем паче, что и тогдашние события в Элладе доказали, что не Демосфен точно угадал будущее, но Эвкампид, Иероним, Керкидас, дети Филиада⁵⁴. Чем кончилось для афинян противодействие Филиппу? Тем, что вследствие поражения в Херонейской битве они испытали величайшие бедствия, и если бы не великодушие и жажда славы царя, то способ действий Демосфена увлек бы афинян еще дальше по пути несчастий. Напротив, поименованные выше граждане не только доставили общие аркадянам и мессенянам спокойствие и безопасность со стороны лакедемонян, но вместе с тем добыли и многочисленные выгоды каждому из этих городов в отдельности.

15. Кого считать предателем?

Итак, трудно решить, кто же действительно заслуживает имени предателя. Все-таки мы наиближе подойдем к истине, когда приложим это имя ко всем тем людям, которые, пользуясь бедственным положением родины, предают свои города врагам ради собственного благополучия и выгоды или из вражды к противникам, а также к тем, которые пропускают в родной город неприятельский гарнизон и, пользуясь для своекорыстных целей поддержкою иноземцев, подчиняют⁵⁵ родину власти более сильной, чем та, какою родина располагает. Всех подобных людей можно с одинаковым правом именовать предателями. Всем ведомо, что никто из них никогда не стяжал себе ни корысти настоящей, ни почести, что они своими действиями уготовляли себе печальную долю. Поэтому не без удивления можно спросить, о чем сказано в начале нашего рассуждения, какую цель имеют эти люди, или какими соображениями они руководствуются, когда повергают себя в такое несчастие⁵⁶. В самом деле, никогда еще ни одному предателю города, войска или укрепления не удалось укрыться; если при совершении предательства виновный и оставался неизвестным, то последующее время обнаруживало всех участников. Потом, ни один предатель, раз он был открыт, никогда не пользовался благополучием; наоборот; те самые люди, в угоду коим совершено предательство, обыкновенно воздавали предателям заслуженной карой. Предателями часто пользуются ради своих выгод военачальники и владыки; но как только нужда в них миновала, с ними обращаются затем, говоря словами Демосфена⁵⁷, как с предателями, в том верном убеждении, что человек, предавший врагу отечество и давних друзей своих, никогда не будет ни благожелательным, ни неизменно верным. Потом, если бы предатели уберегли себя от наказания с этой стороны, то им нелегко укрыться от мести людей, которых они предали. Если бы наконец они и ускользнули от этого двойного преследования, то за ними всю жизнь, везде, где есть люди, ходит по стопам мздовоздаятельница молва, которая денно и нощно создает перед ними всевозможные ужасы, то воображаемые, то действительные, которая помогает своими указаниями всякому злоумышляющему на предателя, которая, наконец, не дает предателю забыться от своего преступления даже во сне и привносит в сновидения всякого рода козни и несчастия, ибо предатель сознает свою отчужденность от всех и общую к себе ненависть. И все-таки, невзирая на все эти последствия, никогда еще ни для кого, за весьма редкими исключениями, не было недостатка в предателях. Отсюда можно с полным правом заключить, что человек, по-видимому, хитрейшее существо, во многих отношениях должен почитаться бессмысленнейшей тварью. Ибо все прочие животные, повинуясь единственно чувственным вожделениям, через них только и подвергаются напастям, тогда как человек, сколько бы ни мнил о себе, впадает в ошибки и по влечениям чувственным, и по безрассудству. Однако довольно об этом (О добродетелях и пороках, Свида, Сокращение).

16⁵⁸. Чествование Аттала в Сикионе.

...Царь Аттал и раньше, с того самого времени, как за большую сумму выкупил для сикионян священное поле Аполлона, пользовался у них высоким почетом; в награду за благодеяние сикионяне поставили его огромное изображение в десять локтей вышиною подле Аполлона, что на площади. Теперь, когда он снова подарил им десять талантов серебра и десять тысяч медимнов пшеницы, сикионяне, еще больше тронутые его милостями, определили соорудить золотое изображение царя и положили законом ежегодно в честь его приносить жертву. Удостоенный этих почестей, Аттал удалился в Кенхреи (О добродетелях и пороках).

17. Жена Набиса в Аргосе.

...Тиран Набис оставил правителем в Аргосе пелленца Тимократа, которому доверял наибольше и услугами которого пользовался в важнейших предприятиях, и затем возвратился в Спарту. Несколько дней спустя тиран послал в Аргос свою жену с поручением добыть денег. По прибытии на место она жестокостью далеко превзошла Набиса. Так, она вызывала к себе женщин, то в одиночку то по несколько разом, связанных между собою узами родства, и всевозможными обидами и насилиями получала чуть не от всех их не только золотые украшения, но и наиболее дорогие одежды (О добродетелях и пороках).

Речь Аттала в Фивах.

...Начав весьма пространную речь, Аттал⁵⁹ напомнил им об исконных услугах предков (Свида).

18. Палисад у римлян.

...Хотя Тит⁶⁰ и не имел возможности узнать, где находится неприятельская стоянка, однако ему было достоверно известно, что царь проник в Фессалию, и потому он приказал всем воинам тесать палисадины⁶¹ и нести их с собою на случай надобности. Невыполнимою кажется эта задача по эллинским понятиям⁶² и нравам, но весьма легкою по римским. Так, эллины⁶³ едва могут совладать в походах с тяжестью одних только сарис⁶⁴ и не без труда переносят причиняемое ими утомление; напротив, римляне со щитом на кожаном ремне через плечо, с дротиками в руках⁶⁵, не тяготятся нести еще и палисадины. К тому же между палисадинами эллинскими и римскими существует большая разница, именно: эллины считают самыми лучшими те тычины, ствол которых имеет кругом множество больших отростков, тогда как у римлян палисадины имеют по две, три, наибольше по четыре развилины; при этом выбираются такие тычины, в которых ветки идут по одной только стороне⁶⁶, а не попеременно с обеих сторон. Этим сильно облегчается перенесение палисадин, так что один солдат несет пук их в три-четыре, и этим сообщается им замечательная устойчивость⁶⁷. У эллинов водруженная перед стоянкою палисадина может быть прежде всего легко исторгнута из земли, ибо при многочисленности⁶⁸ больших развилин сила ее в едином стволе, который один и закапывается в землю; когда потом к такой палисадине подойдут два-три человека и разом потянут ее за развилины, то без труда извлекают из земли. Раз это сделано, образуется свободный проход⁶⁹ благодаря большим размерам палисадины; к тому же ближайшие тычины не держат ее, потому что палисадины слабо переплетаются между собою и мало заходят друг за друга. Палисад у римлян отличается противоположными свойствами, ибо римляне, как только водрузят тычины, тотчас сплетают их между собою так, что с трудом можно различить развилины их, и нельзя угадать ни того, какой из тычин⁷⁰, закопанных в землю, принадлежат ветви, ни того, к каким ветвям относится закопанная тычина. Вследствие этого невозможно просунуть руку между палисадинами и ухватиться за них, поэтому что они вплотную прилегают одна к другой, к тому же развилины их тщательно заострены. Потом, если бы и удалось захватить палисадину, исторгнуть ее не так легко потому, во-первых, что во всех почти доступных частях⁷¹ палисадина сама по себе, будучи вкопана в землю, обладает силою сопротивления, во-вторых, потому что палисадины сплетены между собою, и если тянуть одну развилину, то неизбежно приходится тянуть и многие другие, с нею соединенные; а чтобы два или три человека захватили одну и ту же палисадину***, это совершенно немыслимо. Если кто, наконец, с большими усилиями и исторгнет одну-другую палисадину, то получается едва заметное⁷² отверстие. Таким образом, важные преимущества римских палисадин в том, что находить их можно легко везде, что они удобны для переноски, устойчивы и крепки в деле. Очевидно, таким образом, что, если в военном деле есть что у римлян достойное одобрения и подражания, то, — по крайней мере я так думаю, — палисад их прежде всего.

19. Тит в Фессалии.

Итак, заготовив палисадины на случай надобности⁷³, Тит со всем войском двинулся мерным шагом вперед и на расстоянии стадий пятидесяти⁷⁴ от города фереян разбил лагерь. На следующий день ранним утром он отрядил соглядатаев и разведчиков с поручением узнать, если возможно, где находится и что делает неприятель. В то же время Филипп, осведомленный о том, что римляне расположились подле Фив****, покинул со всем войском Ларису и двинулся в поход по направлению к Ферам. Стадиях в тридцати от города Филипп остановился, разбил там стоянку и приказал всем солдатам пораньше подкрепить себя. Утром, разбудив солдат, он послал вперед ту часть войска, которая привыкла ходить впереди, с поручением взобраться⁷⁵ на господствующие над Ферами высоты, а сам двинулся с остальным войском из лагеря, когда уже был день. Посланные вперед отряды обоих войск едва не встретились на перевале, ибо в темноте приметили друг друга тогда только, когда разделяло их весьма небольшое пространство, и остановились, быстро, через гонцов, дали знать своим начальникам о случившемся и спрашивали, что делать. <...> И тот и другой военачальники решили⁷⁶ оставаться каждый в своей стоянке и отозвать назад передовые отряды. На следующий день Филипп и Тит отрядили на разведки по триста человек конницы и легкого войска; в числе их были два отряда конных этолян, хорошо знакомых с местностью и потому посланных Титом. Разведочные войска встретились по сю сторону Фер на дороге к Ларисе и начали жаркую сечу. Благодаря храбрости этолян, предводительствуемых Эвполемом и увлекших за собою в битву италийцев, македоняне сильно терпели. На сей раз после продолжительной схватки воюющие разошлись по своим стоянкам.

20. Движение римских и македонских войск к Скотусе.

На следующий день оба военачальника снялись со стоянок, так как находили неудобною местность подле Фер, поросшую деревьями, изобилующую садами и изгородями. Филипп направил путь к Скотусе⁷⁷, будучи озабочен тем, чтобы добыть себе продовольствие в этом городе, а потом, запасшись всем необходимым, выбрать местность, удобную для своих войск. Тит угадал намерение противника и двинул свои войска в одно время с Филиппом, задавшись мыслью истребить заблаговременно хлеб в скотусской области. Так как дороги, которыми шли оба войска, разделены были высокими холмами, то ни римляне не видели, куда идут македоняне, ни македоняне, — куда идут римляне. Так шли они весь первый день; Тит достиг поселения Фтиотидской земли, именуемого Эретрией, а Филипп реки Онхеста⁷⁸, там оба и остановились, причем одна стоянка ничего не знала о другой. На другой день противники прошли дальше вперед и расположились лагерями, Филипп при Меламбии⁷⁹ в скотусской земле, а Тит в фарсальской области близ Фетидия, и опять ничего не знали друг о друге. Тут пошел дождь с сильнейшей грозой, а на другой день к утру спустился на землю весь туман от облаков⁸⁰, так что по причине темноты нельзя было различить тут же стоящего человека. Тем не менее Филипп, поспешавший к намеченной цели, снялся со стоянки и со всем войском двинулся вперед. Но туман задерживал движение, и потому, пройдя немного, Филипп расположил свое войско за окопами, а сторожевой отряд⁸¹ послал занять вершины между лежащих холмов.

21. Легкая схватка между римлянами и македонянами.

Расположившись лагерем близ Фетидия и недоумевая, где находится неприятель, Тит отрядил вперед десять турм конницы и около тысячи человек легкой пехоты с приказанием обойти эту местность и осторожно исследовать ее. Воины устремились вперед к перевалам и натолкнулись на сторожевой отряд македонян; как это случилось, они и не заметили по причине пасмурной погоды⁸². Сначала некоторое время противники стояли в смущении, но вскоре начали тревожить друг друга, а тем временем послали уведомить своих военачальников о случившемся. Кроме того, так как римляне в схватке оттеснены были македонским сторожевым отрядом и сильно терпели, то послали в свою стоянку просить о помощи. Тит вызвал этолян Архедама и Эвполема и двух из своих трибунов и отправил с ними пятьсот человек конницы и две тысячи пехоты. Как только эти воины присоединились к первоначальным участникам стычки, тотчас сражение получило обратный ход. Ободренные полученной поддержкой, римляне с удвоенным рвением продолжали бой; в свою очередь македоняне, хотя защищались храбро, натиском римлян смяты были окончательно, укрылись на вершине холмов и через гонцов просили царя о подкреплении.

22. Между тем случилось так, что Филипп по причинам, выясненным выше⁸³, никак не ожидал, чтобы в этот день произошла решительная битва, и послал значительную часть войск собирать корм для лошадей. Но теперь, когда Филипп узнал положение дел от посланных к нему гонцов, когда туман рассеялся, он призвал Гераклида гиртонца⁸⁴, начальника фессалийской конницы, и Леонта, начальника конницы македонской, и отправил их против врага, с ним вместе послал и начальника всех наемников, кроме фракийцев, Афенагору. Как скоро соединились эти войска с передовым отрядом, македоняне, получив сильное подкрепление, стали теснить неприятеля и, в свою очередь, сшибли дамлян с перевалов. Только ревность этолийской конницы, которая сражалась с величайшим воодушевлением и отчаянной отвагой, помешала македонянам обратить врагов в бесповоротное бегство. Дело в том, что, уступая другим народам в пехоте, которая и вооружена у них хуже, и имеет строй, непригодный для решительных сражений, этоляне настолько же превосходят прочих эллинов своей конницей, когда сражение ведут небольшие отряды или даже отдельные воины. Благодаря этому и теперь конные этоляне остановили натиск врагов, и римляне не были опрокинуты в равнину; в небольшом расстоянии они стали лицом к неприятелю. Когда Тит увидел, что не только подались назад легкая пехота и конница, но что они своим отступлением повергли в уныние все войско, он всей стоянкой⁸⁵ двинулся вперед и у холмов выстроился в боевой порядок. В это самое время два вестника из передового македонского отряда прибежали к Филиппу с криком: «Царь, неприятель бежит, не теряй случая. Варвары не в силах сопротивляться. Сегодня — твой день, твое счастие». И хотя, по мнению Филиппа, местность была неудобная, но весть эта увлекала его в бой. Высоты, о которых здесь говорится, называются Киноскефалами⁸⁶; они суровы, отвесны со всех сторон и поднимаются довольно высоко. Эти неудобства местоположения смущали Филиппа, и потому он сначала вовсе не готовился к битве; но теперь, подстрекаемый вестями гонцов, обещавшими необычайную удачу, он отдал приказ войскам выходить из окопов.

23. Решительная битва при Киноскефалах.

С другой стороны, Тит выстроил все свое войско рядами, чем устроил прикрытие для передовых бойцов, а в то же время обходил свои ряды и ободрял их. Обращение Тита к войску было кратко, но выразительно и понятно всем. Пальцем указывая на стоящего тут же неприятеля, Тит говорил своим солдатам: «Граждане, не те ли это македоняне, которые в Македонии заняли было перевалы⁸⁷, ведущие в Эордею и которых вы в открытом сражении под начальством Сульпиция⁵* вытеснили оттуда, отбросили на вышележащие местности и многих из них положили на месте? Не те ли это самые македоняне, которые успели было занять слывущие недоступными проходы в Эпире⁸⁸ и которых вы вашим мужеством вынудили бросить оружие и бежать до самой Македонии, где они и укрылись? Как же вам пристала бы робость теперь, когда вы идете в битву против того же врага и находитесь в одинаковом с ним положении? Мысль о прошедшем должна преисполнять вас теперь не робостью, но отвагой. Вот почему, товарищи, ободряйте друг друга и смело идите в бой. Я верю, что с соизволения богов и нынешнее сражение кончится так же, как кончались прежние». С этими словами Тит приказал правому крылу со слонами впереди оставаться на месте, а левое вместе с легкой пехотой смело повел на врагов. Передовые бойцы римлян, подкрепленные пехотой легионов, опять начали теснить македонян.

24. В это самое время Филипп, как только увидел, что большая часть его войска уже выстроилась перед лагерем, сам с пелтастами и правым крылом фаланги выступил вперед, сокращенным путем прошел к высотам, а Никандру, прозываемому Слоном, приказал наблюдать за тем, чтобы остальное войско следовало за ними тотчас. Лишь только передние солдаты достигли перевала, он тотчас скомандовал налево и занял господствующие над перевалом высоты. Дело в том, что передовой македонский отряд далеко оттеснил римлян по другую сторону холмов, и потому Филипп нашел их незанятыми. Но он строил еще правое крыло в боевой порядок, как показались наемники, жестоко теснимые неприятелем. Произошло так потому, что тяжеловооруженная пехота римлян, как сказано выше, соединилась с легкими войсками и подкрепила их в битве; тогда римляне, для которых полученная поддержка была как бы весовой гирей⁸⁹, стали сильно теснить врагов и многих из них перебили. Царь вначале был очень рад, когда по прибытии на место действия увидел, что его легкие войска сражаются невдалеке от неприятельской стоянки, зато потом, когда заметил, что те же самые войска его отступают и просят помощи, он вынужден был ради подкрепления их преждевременно⁹⁰ отважиться на решительную битву, хотя весьма многие ряды его фаланги были еще в пути и поднимались на высоты. Соединившись с отступающими бойцами, он собрал всех их на правом крыле, как пехоту, так и конницу, а пелтастам и фалангитам приказал удвоить глубину⁹¹ строя и плотнее сомкнуться движением слева направо. Когда после этого неприятель подошел очень близко, Филипп отдал приказ фалангитам идти с опущенными сарисами в наступление, а легким отрядам прикрывать фланги. В это самое время ударил на неприятеля и Тит, пропустив первоначальных бойцов в промежутки между манипулами.

25. Противники кинулись друг на друга с ожесточением и со страшным шумом, потому что воинственные клики раздавались разом с обеих сторон; с целью ободрять сражающихся кричали также и те солдаты, которые не участвовали в деле. Выходило нечто поразительное, ужас наводящее. Правое крыло Филиппа вело сражение с блестящим успехом, потому что оно наступало сверху, превосходило врага массивностью боевого строя, и вооружение его по своим особенностям было больше приспособлено к настоящей битве, чем у римлян. Что касается прочих частей войска, то те из них, которые примыкали к сражающимся македонянам, были еще далеко от неприятеля, левое же крыло только что достигло перевалов и показалось на вершинах холмов. Когда Тит увидел, что его войска не в силах выдержать наступление фаланги, что солдаты на левом крыле оттеснены назад, причем часть их перебита, другая мало-помалу отступает, и что надежду на счастливый исход поддерживает только правое крыло, он быстро повернул в эту сторону, и тут, сообразив, что одна только часть неприятельского войска примыкает к сражающимся, другая спускается еще с вершин, а третья стоит на вершинах, повел на врага свои манипулы со слонами впереди. Очутившись без начальника и без команды, не имея возможности сомкнуться всем вместе, выстроиться в правильную фалангу как потому, что местность была неудобна для этого, так и потому, что до сего момента они вынуждены были следовать за сражающимися и имели походный строй, а не боевой⁹², македоняне не стали дожидаться нападения римлян и, уже достаточно устрашенные слонами, бросились бежать врассыпную.

26. Большинство римлян преследовало убегающих и избивало их. Один из находившихся тут же трибунов, имея в своем распоряжении не больше двадцати манипулов⁶*, много содействовал счастливому исходу битвы тем, что в решительную минуту сообразил, как нужно действовать, именно: когда он заметил, что Филипп со своим отрядом отошел далеко вперед от остального войска и благодаря массивности боевого строя⁹³ теснит левое крыло римлян, трибун покинул правое крыло, уже одерживавшее несомненную победу, повернул против сражающихся македонян, зашел сзади их и ударил в тыл неприятелю. Благодаря особенностям своего строя⁹⁴ фалангиты не могли обернуться фронтом против неприятеля и сражаться один на один, поэтому трибун напирал на фланги и истреблял всех, попадавшихся ему на пути. Будучи не в состоянии помочь себе, македоняне наконец вынуждены были бросить оружие и бежать, когда в нападении на них приняли участие и те римляне, которые отступили было перед фронтом⁹⁵, а теперь опять стали лицом к неприятелю. Что касается Филиппа, то, как мы сказали выше, он заключал о ходе сражения по той части войска, в которой сам находился, и потому вообразил македонян решительными победителями; но потом, когда увидел, что македоняне вдруг бросили оружие и что неприятель нападает на них с тыла, он с немногими конными и пешими воинами покинул на минуту сражение, чтобы рассмотреть общий ход дела. Тут он увидел, что римляне преследуют его левое крыло и уже приближаются к вершинам, собрал вокруг себя, сколько мог, фракийцев и македонян и пустился бежать. Тит преследовал бегущих и настиг левые ряды македонян на перевалах, когда они начали всходить на вершины. Сначала при виде поднятых вверх сарис, что обыкновенно делают македоняне, когда сдаются неприятелю или переходят на его сторону, он остановился в недоумении⁹⁶. Но потом, когда узнал, почему подняты сарисы, Тит стал удерживать своих солдат на месте, вознамерившись пощадить людей, оцепеневших от страха⁹⁷. Он еще занят был этой мыслью, когда несколько человек из передних рядов устремились с высоты холмов на македонян и напали на них, причем большая часть врагов была перебита, и лишь немногие спаслись бегством, бросив оружие.

27. Бегство Филиппа после поражения.

Когда сражение кончилось по всей линии и римляне остались победителями, Филипп отступил по направлению к Темпам⁹⁸. Первую ночь после битвы он провел под открытым небом подле так называемой башни Александра, а на другой день прошел дальше до Гоннов⁹⁹ у входа в Темпы и там остановился, поджидая, прибытия спасшихся бегством македонян¹⁰⁰. Римляне недолго преследовали убегающих, потом одни из них занялись снятием доспехов с убитых, другие собирали пленных в одно место, а большинство устремилось грабить неприятельскую стоянку. Здесь римляне нашли уже этолян, которые проникли в стоянку раньше их, и, считая себя лишенными принадлежавшей им по праву доли добычи, начали укорять этолян и выговаривать своему военачальнику, что опасности войны он взваливает на них, а добычу предоставляет другим. Теперь римляне возвратились в свою стоянку, где и провели ночь, а на другой день собрали в одно место пленных и не расхищенную еще добычу и двинулись разом вперед по направлению к Ларисе⁷*. Римлян пало в битве до семисот человек, македонян до восьми тысяч и не меньше пяти тысяч взято было в плен. Таков был исход битвы между римлянами и Филиппом в Фессалии близ Киноскефал.

28. Предварительные замечания о военном деле у македонян и у римлян.

В шестой книге я дал обещание⁸* при удобном случае сделать сравнительную оценку вооружения римлян и македонян, а равно и боевого строя тех и других, выяснить, в чем состоит преимущество или слабость военного дела того или другого народа; имея перед собою сами события¹⁰¹, теперь я попытаюсь выполнить мое обещание. Так, в прежние времена в военном деле македоняне, как показал опыт, превзошли азиатов и эллинов, а римляне в отношении военного дела оказались выше всех народов Ливии и западной Европы. В наше время римлянам и македонянам доводилось не один, а много раз меряться друг с другом военными порядками, посему, наверное, будет полезно и наставительно выяснить разницу в военном строе двух народов, доискаться причины, почему победа остается обыкновенно за римлянами или почему они выходят из военных состязаний с первой наградой¹⁰². Тогда мы не будем, подобно глупцам, все приписывать судьбе¹⁰³ и не рассуждая славить победителей, но будем знать истинные причины успеха, хвалить и превозносить вождей по заслугам.

О битвах римлян с Ганнибалом и о поражениях в них римлян вовсе нет нужды распространяться, так как испытанные тогда римлянами неудачи произошли не от вооружения их или военного строя, но объясняются искусством и проницательностью Ганнибала. Мы ясно показали это при описании самих сражений. В пользу нашего мнения свидетельствует прежде всего конец войны: когда римляне приобрели себе военачальника, равного по даровитости Ганнибалу⁹*, то вскоре перешла к римлянам и победа. Потом, сам Ганнибал осуждал вооружение, которое было у карфагенян в начале войны, и немедленно после победы в первом же сражении он снабдил собственные войска римским вооружением, которое и оставалось у них непрерывно в употреблении во все последующее время. Далее, Пирр пользовался не только вооружением, но и воинами италийскими, когда в битвах с римлянами ставил римские манипулы и отряды фаланги вперемежку¹⁰⁴. Однако и при этом он не мог одержать ни одной победы, и всегда почти исход битвы оказывался для него сомнительным. Эти предварительные замечания необходимы были для того, чтобы не оставалось в наших суждениях по этому предмету хотя бы кажущихся противоречий. Теперь я возвращаюсь к обещанной сравнительной оценке.

29¹⁰⁵. Сопоставление римского военного строя с македонским. Длина сарисы.

Пока фаланга сохраняет присущие ей особенности и свойства, нет силы, которая могла бы сопротивляться ей с фронта или устоять против натиска ее, для чего существуют многие основания, как легко в том убедиться. В сомкнутом строю для битвы один человек с вооружением вместе занимает пространство в три фута; на длину сарисы по первоначальному предположению назначается шестнадцать футов, но в приспособлении к действительным нуждам она имеет четырнадцать. Из этой длины четыре фута отходят на ту часть копья, которая заключена между двумя руками, и на увеличение тяжести заднего конца¹⁰⁶. Таким образом, несомненно, что сариса каждого тяжеловооруженного, когда он на ходу против неприятеля протягивает ее обеими руками вперед, выступает перед его телом не меньше, как на десять футов. Отсюда следует, что сарисы второго, третьего, четвертого рядов выступают перед воинами первого ряда дальше, чем на два фута, а сарисы пятого ровно на два фута, если фаланга сохраняет присущие ей свойства и плотность строя как в задних рядах, так и по бокам, согласно описанию Гомера:

Щит со щитом, шишак с шишаком, человек с человеком

Тесно смыкался; касалися светлыми бляхами шлемы,

Зыблясь на воинах: так Аргивяне сгустяся стояли¹⁰*.

Если только сказанное здесь верно и точно, то со всею необходимостью следует заключить, что каждый воин первого ряда имел перед собою пять сарис, которые по длине различались между собою на два фута¹⁰⁷.

30. Вид наступающей фаланги.

После этого легко представить себе наступление и нападение¹⁰⁸ целой фаланги глубиною в шестнадцать человек, какова она должна быть, и в чем ее сила. Все те фалангиты, которые находятся дальше пятого ряда, не имеют никакой возможности участвовать своими сарисами в сражении, почему они лично¹⁰⁹ не нападают на врага, но держат сарисы поднятыми вверх над плечами предшествующих воинов с целью охранить фалангу от ударов сверху, ибо плотно сомкнутые сарисы задерживают на себе метательные снаряды, когда они перелетают через передние ряды и могут падать на задние. Кроме того, во время натиска фаланги они самою тяжестью своего тела давят на передние ряды, увеличивая тем силу напора и делая невозможным для фалангитов первых рядов поворот назад.

Таково устройство фаланги в общем и в подробностях; в сопоставлении с нею рассмотрим особенности вооружения и всего военного строя римлян. Римлянин под оружием точно так же занимает три фута пространства; но у римлян при одиночной борьбе требуется свобода движения, когда воин прикрывает себе тело щитом, оборачиваясь каждый раз в ту сторону, откуда грозит удар, когда он сражается мечом, который и рубит, и колет¹¹⁰. Отсюда ясно, что римскому воину для беспрепятственного исполнения обязанностей нужен простор и что он должен быть отделен от своего товарища, как бокового, так и заднего, по меньшей мере тремя футами расстояния. В силу всего этого один римлянин имеет перед собою двух фалангитов первого ряда, и против него в битве направлено бывает десять сарис. Раз дело дошло до рукопашной, один человек не в силах с тою скоростью, какая требуется, изрубить эти сарисы, нелегко ему тоже силою проложить себе путь вперед, потому что задние воины у римлян не могут ни увеличивать силу напора передних, ни помогать им в борьбе мечом. Этим ясно доказывается невозможность сопротивления фаланге с фронта, если она, как сказано у нас вначале, сохраняет присущие ей особенности и свойства.

31. Причина непригодности фаланги для войны.

В чем же причина того, что римляне выходят из борьбы победителями, а народы, пользующиеся фалангой, побежденными? В том, что сражения¹¹¹ во время войны происходят при бесконечно разнообразных обстоятельствах времени и места, тогда как для фаланги существует единственное сцепление обстоятельств и единственный вид местности, когда она может развернуть присущие ей достоинства. Поэтому, если противник решался принять окончательную битву и бывал вынужден подчиниться условиям времени и места, пригодным для фаланги, то всегда можно было ожидать согласно сделанному только что разъяснению, что победительницей выйдет сторона, пользующаяся фалангою. Напротив, если можно уклониться от такого сражения и достигнуть этого без труда, фаланговый строй перестает быть опасным. Всякий знает, что фаланге требуется местность ровная, безлесная, не представляющая никаких помех движению, каковы канавы, рытвины, ложбины, возвышения, русла рек. Ибо поименованных здесь препятствий достаточно для того, чтобы затруднить расположение войска в фалангу или расстроить ее. Между тем, всякий согласится, что едва ли возможно, а если и возможно, то очень редко, найти равнину стадий в двадцать¹¹² или даже больше, на которой не было бы ничего подобного. Но допустим, что такая местность найдена. И все-таки какая польза будет от фаланги, если неприятель не пожелает спуститься в такую местность, будет ходить кругом да около, опустошая города и поля наших союзников. Оставаясь в местности для нее удобной, фаланга не имела бы возможности не то что друзьям помочь, но и себя сохранить в целости. Ибо неприятелю легко будет отрезать доставку фаланге жизненных припасов, если окрестности будут в его неоспоримом обладании. Зато как только фаланга покинет благоприятные для нее места и перейдет к действию, она доставит легкую победу противнику. Наконец, если бы даже неприятель спустился в равнину, но при этом не поставил бы всего войска зараз против наступающей фаланги и в решительный момент немного уклонился бы от битвы, то из теперешнего образа действий римлян легко понять, чем это должно кончиться. 32. И в самом деле, для подтверждения нашей мысли нет нужды в доказательствах гадательных; подтверждают ее события уже совершившиеся. Так, римляне не строят одной боевой линии¹¹³ и всеми силами не выступают фронтом против фаланги, но лишь одна часть участвует в сражении, а другая остается в запасе для прикрытия. Теперь, фалангиты ли отобьют нападающего¹¹⁴ противника, или сами будут отбиты сим последним, в обоих случаях фаланга теряет свой строй; ибо преследуют ли фалангиты отступающего неприятеля, или бегут перед настигающим их врагом, они отторгаются от прочих частей своего войска. Тогда остававшиеся в запасе неприятельские войска занимают место, которое было под фалангитами, и получают достаточно простора для того, чтобы уже не с фронта нападать на них, но обходить с фланга или теснить с тыла.

Если противнику можно так легко уклониться от того, что ставит фалангу в выгодное положение и дает ей перевес, если, с другой стороны, фаланге невозможно избежать положения для нее невыгодного, то в действительной войне не может не оказываться важного преимущества на стороне противной¹¹⁵. К тому же фаланге необходимо совершать переход по всевозможным местностям, на них располагаться лагерем, своевременно захватывать благоприятные пункты, осаждать других или самой быть в осаде и рассчитывать на внезапные появления врагов; все это входит в состав войны и имеет если не окончательно решающее, то во всяком случае важное значение для победы. Между тем во всех подобных условиях македонский строй или неудобен, или совсем непригоден за невозможностью для фалангита вести дело мелкими отрядами или один на один. Римский боевой строй, напротив, весьма удобен, ибо каждый римлянин, раз он идет в битву вполне вооруженный, приготовлен в одинаковой мере для всякого места, времени, для всякой неожиданности. Точно так же он с одинаковой охотой готов идти в сражение, ведется ли оно всей массой войска разом, или одною его частью, манипулом или даже отдельными воинами. Так как приспособленность частей к сражению составляет важное преимущество, то по этому самому и начинания римлян чаще, нежели прочих народов, увенчиваются успехом.

Я считал нужным остановиться подольше на этом предмете, так как и в наше время, когда македоняне были побеждены, многим из эллинов такой исход борьбы казался чем-то невероятным, и впоследствии часто может возникать вопрос, почему и каким образом фаланга одолена была военным строем римлян.

33. Перемена в характере Филиппа после поражения при Киноскефалах.

Что касается Филиппа, то он в битве сделал все, что было в его власти, а потерпев полное поражение и затем постаравшись собрать вокруг себя возможно больше воинов, уцелевших в бою, устремился через Темпы в Македонию, а в Ларису ночью еще отправил кого-то из щитоносцев¹¹⁶ с поручением уничтожить и сжечь царские бумаги: памятовать свои обязанности и в несчастии — достойный царя образ действий. Он хорошо понимал, что если римляне захватят его записки, то получат в них важное орудие¹¹⁷ как против него самого, так и против друзей его. Наверное, и раньше на других людях наблюдалось, что, пока благоденствует человек¹¹⁸, он не умеет пользоваться властью с тою умеренностью, какая человеку подобает, а потом в несчастии ведет себя скромно и благоразумно. Но особенно поразительна была эта двойственность характера в Филиппе, как покажет следующее ниже изложение. Если мы представили первоначальное расположение Филиппа к добру, потом извращение его, с показанием того, когда, как и почему это совершилось, с обстоятельным изложением деяний, за это время совершенных, то необходимо представить таким же точно способом и обратную перемену в настроении Филиппа и то умение и величайшую рассудительность, с какими он приспособился, по-видимому, к своему положению, когда удары судьбы сделали его другим человеком.

По окончании битвы Тит сделал нужные распоряжения¹¹⁹ относительно военнопленных и добычи и двинулся к Ларисе (Сокращение).

34. Взаимное нерасположение между Титом и этолянами.

...Вообще по отношению к добыче раздражала Тита алчность этолян, или он не желал по ниспровержении Филиппа оставлять этолян господами Эллады. Чувство досады вызывала в нем и наглость этолян, когда он видел, как они стараются присвоить себе честь победы и наполняют Элладу шумом о своих доблестях. Вот почему во время приемов Тит встречал их с некоторым высокомерием и обходил молчанием общесоюзнические дела, а планы свои осуществлял самолично или через собственных друзей. Прошло несколько дней в этом обоюдном недовольстве, когда в римскую стоянку явились от Филиппа послы, Демосфен, Киклиад и Лимней. После продолжительной беседы с послами в присутствии трибунов Тит тут же заключил перемирие на пятнадцать дней и изъявил готовность в течение того же времени иметь свидание с Филиппом для дальнейших переговоров. Подозрительность этолян против Тита возбуждена была в сильнейшей мере радушным приемом послов. Дело в том, что к этому времени продажность и нежелание делать что бы то ни было безвозмездно стала в Элладе явлением заурядным, а у этолян эта черта нравов вошла в общее правило. Вследствие того этоляне не могли допустить, чтобы столь резкая перемена в Тите в отношениях к Филиппу произошла без подкупа. Не имея понятия о нравах и исконных установлениях римлян в этих случаях, этоляне судили и заключали по себе, что Филипп под давлением обстоятельств должен был предложить большую сумму денег, а Тит не мог устоять против искушения (О посольствах, О добродетели и пороках).

35. Неподкупность древних римлян и кое-кого из позднейших.

Относительно древнейших времен я со своей стороны мог бы смело высказать общее положение, что ни один из римлян не способен был сделать что-либо подобное; при этом я разумею время¹²⁰, предшествовавшее их заморским военным предприятиям, пока они пребывали в верности собственным нравам и отеческим установлениям. В наше время я не решился бы сказать то же о всех римлянах; но в отдельности мог бы назвать в Риме довольно много граждан, и теперь способных блюсти верность долгу в этих делах. Дабы не показалось, что я говорю что-либо несуществующее, приведу два уважаемых всеми имени: Луция Эмилия¹²¹ и Публия Сципиона¹²². Когда Луций Эмилий¹¹*, победитель Персея, сделался распорядителем царства македонян и нашел там в одних только казнохранилищах, не говоря уже о разной утвари и других богатствах, больше шести тысяч талантов золота и серебра, он не только не взалкал к чему-либо из этих богатств, но не пожелал даже видеть их собственными глазами и потому наблюдение за ними доверил другим лицам; между тем в частных средствах Луций не имел избытка, скорее терпел недостаток. По крайней мере, когда вскоре по окончании войны он умер и кровные сыновья его Публий Сципион и Квинт Максим пожелали возвратить вдове двадцать пять талантов приданого, то были в большом затруднении и не могли бы этого сделать, если бы не продали домашней утвари, рабов и еще кое-чего из недвижимости. Слова наши могут показаться кому-либо невероятными, но легко убедиться в их достоверности. Так, всякий желающий может видеть, что у римлян многие суждения о людях, особенно суждения такого рода, оспариваются в борьбе партий; между тем сообщенное нами известие находит себе веру у всех. Потом, когда Публий Сципион, родной сын Эмилия, и усыновленный внук Публия, именуемого Старшим, овладел Карфагеном, который почитался богатейшим городом в мире, он ничего решительно не перевел из этого города в свое частное владение ни куплею, ни каким-либо иным способом, хотя частные средства его вовсе не были велики, и для римлянина¹²³ он был человеком среднего состояния. Мало того, что Публий Сципион воздержался от богатств Карфагена, он вообще не допустил, чтобы что-либо из ливийской добычи смешалось с его личною собственностью. Опять и относительно этого человека добросовестный изыскатель найдет, что неподкупность его признается всеми римлянами безраздельно. Впрочем, об этом предмете мы поговорим подробнее при другом более удобном случае (О добродетелях и пороках, Свида).

36. Совещание Тита с союзниками по поводу мирных предложений Филиппа.

По соглашению с Филиппом назначив день переговоров, Тит тотчас дал знать союзникам письменно, когда им являться на собрание, а сам несколько дней спустя в условленное время прибыл к Темпейскому проходу. Когда союзники собрались и из них составился совет, римский военачальник поднялся с места и предложил каждому из них назвать условия, на каких должен быть заключен мир с Филиппом. Царь Аминандр в немногих словах высказал умеренные¹²⁴ требования и кончил на том, что всех присутствующих просил позаботиться о нем, дабы по удалении римлян из Эллады не обрушился на него гнев Филиппа, ибо афаманы благодаря своей слабости и соседству с Македонией издавна служили легкой добычей для македонян¹²⁵. После Аминандра встал этолиец Александр, поблагодарил Тита за то, что он собрал союзников на совещание о замирении и теперь обращается к ним с общим предложением высказать каждому свои соображения, затем прибавил, что Тит совершенно несведущ в положении дел и сильно заблуждается, если рассчитывает, что прекращением военных действий против Филиппа он обеспечит мир для римлян и прочную свободу для эллинов: одно и другое невозможно. Если Тит желает вполне осуществить цели родного государства и исполнить собственные обещания, данные всем эллинам, то должен выбрать единственный способ замирения с македонянами — низложение Филиппа¹²⁶; а сделать это совсем не трудно, если только не будет упущен настоящий удобный момент. Долго говорил в этом направлении Александр и замолчал.

37. Ответ Тита на речь этолийца Александра.

В ответ на эту речь Тит сказал, что Александр не понимает не только характера римлян, но и его собственных намерений, а выгоды эллинов понимает наименьше¹²⁷. Так, у римлян не в обычае уничтожать врага тотчас, в первую же войну с ним, в подтверждение чего напомнил образ действий римлян относительно Ганнибала и карфагенян, от которых римляне претерпели ужаснейшие напасти; и однако потом, имея полную власть поступить с карфагенянами по своему усмотрению, римляне не обрекли их на гибель¹²⁸. Да и он сам никогда в мыслях не имел вести с Филиппом войну не на живот, а на смерть; напротив, он готов прекратить военные действия, если Филипп перед сражением подчинится его требованиям. Поэтому, продолжал Тит, он удивляется, что все присутствующие, хотя и участвуют в переговорах о мире, настроены столь непримиримо. «Неужели это потому, что мы победили? Но такой образ действий верх безумия. Пока враг ведет войну, доблестному противнику подобает действовать настойчиво и с ожесточением, в случае поражения вести себя с достоинством и не падать духом, а победителю подобают умеренность, кротость и сострадание¹²⁹; ваши же теперешние требования как раз противоположны этому. Наконец, и для эллинов¹³⁰ очень выгодно принижение только царства македонян, а вовсе не окончательное упразднение его, ибо скоро пришлось бы им испытать насилие фракийцев и галатов, как бывало много раз и раньше. Вообще и он сам, и прочие присутствующие здесь римляне решили, продолжал Тит, под условием согласия на то сената, даровать мир Филиппу, если он обяжется исполнить все раньше предъявленные ему требования союзников, а этолянам предоставляется свобода принять решение, какое им заблагорассудится. Когда вслед за сим пожелал говорить Фений¹³¹, указывая на бесплодность потраченных до сих пор усилий, ибо Филипп, раз только выскользнет из настоящей беды, создаст новый повод для смуты, Тит в гневе поднялся с места и сказал: «Замолчи, Фений, и не болтай! Я заключу мир на таких условиях, чтобы Филипп даже при всем желании не смог вредить эллинам».

38. Готовность Филиппа на уступки. Пререкания между Титом и этолянами.

После этого собрание разошлось, а на следующий день явился царь. Когда на третий день все были позваны в собрание, вошел и Филипп и ловкою, умною речью предупредил всеобщие нападки¹³², именно: он заявил, что прежние требования римлян и союзников исполнить согласен, а во всем прочем полагается на усмотрение сената. При этих словах все хранили молчание; один только Фений, представитель этолян, сказал: «Почему же, Филипп, ты не отдаешь нам Ларисы Кремасты, Фарсала, Фтиотидских Фив, Эхина?» Филипп предложил получить эти города. Но тут вмешался Тит и заявил, что нет нужды в возвращении какого бы то ни было города кроме Фтиотидских Фив, ибо, пояснил он, фиванцы отказались вступить под покровительство¹³³ римлян, когда он подходил к их городу и обращался к ним с этим предложением: поэтому теперь, когда они покорены войною, он имеет право решить их участь по своему усмотрению. Раздраженный этими словами, Фений возразил, что этоляне имеют право получить обратно города, раньше входившие в состав союза их, во-первых, потому что этоляне помогали римлянам в последней войне¹³⁴, потом согласно условиям первоначального договора¹³⁵, по которому римляне получают из военных приобретений движимость, а этоляне города. Но Тит на это заметил, что этоляне впадают в двойную ошибку, ибо договор между ними упразднен еще с того времени, когда этоляне покинули римлян и одни заключили мир с Филиппом¹³⁶; если же допустить, что союз еще остается в силе, все-таки они не вправе возвращать себе и отбирать в свое владение города, которые по доброй воле отдали себя под покровительство римлян, — так поступили теперь все города Фессалии, — а только приобретенные силою оружия.

39. Расположение Тита к миру с Филиппом вопреки желаниям этолян.

Объяснения Тита разделялись всеми присутствующими, за исключением этолян, которые слушали его речь с досадою, откуда, можно сказать, зародилось начало тяжких бед, ибо из этой распри, как от искры, возгорелась война римлян против этолян и Антиоха. Впрочем, главным основанием для Тита искать мира служило полученное известие, что Антиох с войском выступил из Сирии и держит путь на Европу¹³⁷. Поэтому можно было опасаться, что Филипп, ободренный надеждами на Антиоха, будет довольствоваться охранением своих городов и затянет войну настолько, что честь завершения трудов¹³⁸ достанется другому консулу, который прибудет ему на смену. Вот почему Тит согласился заключить с царем, как тот и желал, перемирие на четыре месяца на том условии, что Филипп заплатит Титу тотчас двести талантов и поставит заложниками Деметрия и несколько друзей своих, относительно же условий мира обратится через послов в Рим и предоставит решение сенату. Покончив с этим, стороны разошлись, причем состоялось соглашение, что Тит возвратит Филиппу двести талантов и заложников, если мир не осуществится. После этого все отправили послов в Рим, одни с целью содействовать замирению, другие противодействовать ему (О посольствах).

40. О людском легкомыслии.

...Отчего так выходит, что никто¹³⁹ из нас не может отрешиться от недомыслия, хотя бы обманывали нас те же люди и теми же способами? И действительно, тем же видом обмана пользовались уже много раз многие люди. Нечего удивляться, когда обман удается относительно обыкновенных людей, но удивительно, если жертвою обмана делаются люди, у которых обретается корень подобного коварства. Причина этого — невнимание к прекрасному изречению Эпихарма¹⁴⁰:

«Будь сдержан и недоверчив: из того и другого слагается мудрость» (Сокращение, Свида).

...Медион¹⁴¹, город пограничный с Этолией (Стеф. Визант.).

41a. Из истории военных действий Антиоха.

...Объявили родосцы, что воспрепятствуют Антиоху плыть дальше не из вражды к нему, но из опасения, как бы соединением своих сил с Филиппом он не воспрепятствовал освобождению эллинов¹⁴² (Свида).

...Царь Антиох горел желанием завладеть Эфесом ради его удобного местоположения: по отношению к Ионии и городам Геллеспонта сухопутным и морским Эфес представлял собою подобие кремля, а против Европы издавна служил для царей Азии удобнейшим оборонительным пунктом (там же).

Похвальное слово Атталу.

...Аттал¹⁴³ скончался. Справедливость требует сказать о нем, как мы делаем это со всеми, подобающее слово. Первоначально не было у него никаких внешних средств для достижения царской власти, кроме богатства, которое, если им пользуются с умелою решимостью, оказывает во всяком начинании несомненные и большие услуги, но без этих качеств в большинстве случаев бывает источником несчастия и самой гибели. Ибо богатством порождаются зависть и козни, оно же в высокой степени обладает свойством портить душу и тело человека, и только весьма немногие характеры способны устоять против искушений богатства. Вот почему нельзя не восхищаться величием души Аттала, который употреблял свои богатства на одно, на приобретение царской власти, — благо, выше и прекраснее которого нельзя назвать ничего. Начало достижению этой цели положено было не одними щедротами¹⁴⁴ и милостями друзьям, но и военными подвигами. Так, он начал с победы в сражении над галатами¹⁴⁵, в то время сильнейшим и воинственнейшим народом в Азии, и тогда впервые провозгласил себя царем. В царском звании он оставался сорок четыре года из семидесяти лет всей жизни, с супругой и детьми был кроток и благопристоен¹⁴⁶, соблюдал верность в отношениях со всеми союзниками и друзьями и кончил дни за прекраснейшим делом¹⁴⁷, — в борьбе за свободу эллинов. Важнее всего, однако, то, что он соответствующими мероприятиями настолько упрочил свою власть, что царство безмятежно перешло к его внукам, хотя он оставил по себе четырех взрослых сыновей¹⁴⁸ (О добродетелях и пороках, Свида).

42. Послы Филиппа и Тита в Риме.

...В консульство Клавдия Марцелла¹⁴⁹, немного спустя после вступления его в должность, прибыли в Рим послы по делу о замирении с Филиппом от Филиппа, Тита и от союзников. После продолжительного обсуждения сенат одобрил условия договора. Когда же предложение перенесено было к народу, последовали возражения со стороны Марка, который сам желал отправиться в Элладу и потому прилагал большое старание к тому, чтобы помешать заключению мира. Однако народ утвердил предложение о мире согласно желанию Тита. Тотчас после этого сенат выбрал десять человек из числа знатных граждан и отправил в Элладу для того, чтобы совместно с Титом они устроили тамошние дела и упрочили свободу эллинов. В сенате послы от ахеян, Дамоксен из Эгия с товарищами, держали речь о заключении союза с римлянами; но тут же встретили возражения, ибо элейцы и мессеняне, состоявшие в то время в союзе с римлянами, предъявляли к ахеянам притязания одни на Трифилию, другие на Асину¹⁵⁰ и Пил, а этоляне на город гереян¹⁵¹, и потому решить вопрос о союзе предоставлено было десяти выборным. Так шли дела в сенате (О посольствах).

43. Смуты в Беотии; сторонники и противники римлян.

...Когда после¹⁵² сражения (при Киноскефалах) Тит находился на зимней стоянке в Элатее, беотяне, озабоченные тем, как бы получить обратно своих людей¹⁵³, которые сражались в войсках Филиппа, отправили к Титу посольство с просьбою о выдаче их. Тит побаивался тогда Антиоха и потому охотно исполнил просьбу беотян, желая расположить их в свою пользу. Вскоре все военнопленные возвратились из Македонии, в том числе Брахилл¹⁵⁴, который тотчас и был поставлен беотархом; как его, так и прочих граждан, почитавшихся друзьями царского дома македонян, беотяне больше прежнего чествовали и превозносили. Они даже отправили посольство к Филиппу благодарить его за возвращение воинов, тем самым умаляя значение милости Тита. Вид всего этого приводил в смущение Зевксиппа, Писистрата и всех прочих граждан, слывших друзьями римлян, так как они, заглядывая в будущее, страшились за участь свою собственную и присных своих. Они хорошо сознавали опасность своего политического положения в Беотии, когда римляне покинут Элладу, а Филипп останется бок о бок¹⁵⁵ с Беотией и всегда будет оказывать поддержку их политическим противникам. Вот почему с общего согласия обратились они через посольство к Титу в Элатею и на свидании с ним долго и много говорили по этому предмету, указывая на то, что народ уже теперь возбужден против них, и на неблагодарность черни; наконец, отважились высказать, что для друзей Рима не может быть безопасного существования с удалением легионов, если римляне умерщвлением Брахилла не сдержат страхом народа. При этих словах Тит объявил, что не станет лично участвовать в предлагаемом деле, но не помешает исполнить его другому охотнику, и вообще посоветовал беотянам обратиться с этим делом к Алексамену, союзному стратегу этолян. Зевксипп и товарищи его последовали совету Тита, переговорили с Алексаменом, который легко поддался их внушениям и по соглашению с товарищами выбрал трех солдат из этолян, столько же италийцев, которые и должны были убить Брахилла¹⁵⁶ (О посольствах).

...Нет свидетеля более страшного, нет обвинения более грозного, как совесть, обитающая в душе каждого из нас (Сокращение).

44. Условия мира с Филиппом: освобождение эллинов.

...В это время прибыли из Рима те десять выборных, которым предстояло устроить дела Эллады¹⁵⁷ и которые принесли с собою решение сената относительно мира с Филиппом. Важнейшими статьями этого решения были следующие: вообще всем эллинам, как азиатским, так и европейским, быть свободными и пользоваться собственными законами; тех же эллинов, которые до сих пор были подвластны Филиппу, а равно занятые его гарнизонами города Филипп обязан передать римлянам перед истмийским празднеством; Эврому, Педасам¹⁵⁸, Баргилиям, городу иасян должен предоставить свободу, равно как Абидосу, Фасу, Мирине, Перинфу, и вывести из них свои гарнизоны. Что касается освобождения иасян, то Тит должен был согласно сенатскому определению написать о том Прусию. В тот же срок Филипп обязывался возвратить римлянам всех военнопленных и перебежчиков, а также выдать им все палубные корабли, за исключением пяти судов¹⁵⁹ и одного шестнадцатипалубника. Он должен был, наконец, уплатить тысячу талантов, из коих пятьсот тотчас, а другие пятьсот по частям в течение десяти лет¹⁶⁰.

45. Радостное настроение эллинов. Злобные речи этолян против римлян. Поведение Тита.

Когда весть об этом определении распространилась среди эллинов, все они воспрянули духом и преисполнились радости; досадовали только этоляне, так как не получили того, на что рассчитывали, и громко осуждали определение сената, говоря, что оно не более как пустые слова¹⁶¹. Кое-какое подтверждение своим речам, через то еще более смущавшим слушателей, этоляне заимствовали из самого содержания определения¹⁶². Так, они уверяли, что в определении сената содержится двоякое требование относительно городов, занятых гарнизонами Филиппа: в силу одного из них Филипп обязуется вывести свои гарнизоны, а города передать римлянам, в силу другого вывести гарнизоны и предоставить городам свободу. Если города освобождаемые называются по именам и суть города Азии, то, значит, римлянам передаются европейские города, а это суть: Орей, Эретрия, Халкида, Деметриада, Коринф. Отсюда всякий легко усмотрит, что «узы эллинов» от Филиппа римляне берут в свои руки, и совершается не освобождение эллинов, а лишь смена господ.

Суждения эти повторялись этолянами без конца¹⁶³. Между тем Тит с десятью выборными покинул Элатею и прибыл в Антикиру, оттуда переплыл в Коринф. По прибытии на место он устроил совещание с десятью товарищами для обсуждения общего положения дел. Так как злословие этолян принимало все большие размеры и кое-где находило себе веру, то Тит вынужден был в пространных речах многообразными доводами убеждать товарищей в том, что, если они желают приобрести себе безраздельную признательность эллинов и вообще поселить во всех уверенность, что римляне совершили этот поход не ради собственной корысти, но для освобождения эллинов, то им необходимо очистить все местности и даровать свободу всем городам, какие теперь заняты гарнизонами Филиппа. Колебания на совещании происходили оттого, что судьба всех прочих местностей решена была предварительно в Риме, и десять выборных получили от сената определенные относительно их распоряжения; напротив, решение о Халкиде, Коринфе и Деметриаде во внимание к Антиоху предоставлено было выборным с тем, чтобы они по собственному усмотрению приняли меры, какие потребуются обстоятельствами: было вне сомнения, что Антиох давно уже собирается идти на Европу. Однако Тит убедил членов собрания освободить немедленно Коринф согласно первоначальным условиям и передать его ахеянам, но удержал за собой Акрокоринф¹⁶⁶, Деметриаду и Халкиду.

46. Великолепие Истмийского празднества. Возвещение свободы эллинов.

Решение это было принято, а вскоре наступило Истмийское празднество, на которое сошлись, влекомые ожиданием, знатнейшие люди чуть не всего мира¹⁶⁷; повсюду в собрании шли продолжительные разнообразные толки: одни находили невозможным отречение римлян от всех¹⁶⁸ местностей и городов, другие с большею определенностью уверяли, что римляне уступят местности замечательные, а за собой удержат ничем не выдающиеся на вид, хотя и могущие сослужить им ту же службу, и словоохотливые собеседники¹⁶⁹ тут же во взаимных пререканиях называли то одни местности, то другие. Когда в таком неведении народ собрался ради праздника на ристалище, выступил вперед глашатай и, при содействии трубача водворив тишину в толпе, возвестил следующее: «Римский сенат и полководец с консульскою властью¹⁷⁰, Тит Квинкций, победив в войне Филиппа и македонян, даруют свободу коринфянам, фокидянам, локрам, эвбейцам, ахеянам фтиотидским, магнетам, фессалийцам, перребам, предоставляя им не содержать у себя гарнизонов, не платить дани и жить по отеческим законам»¹⁷¹. Тотчас при первых же словах поднялся ужасный шум, вследствие чего одни вовсе не слыхали возвещения глашатая, другие желали услышать слова его вторично. Большинство присутствующих не верило ушам своим, и слова глашатая слышались им как бы во сне, — до того велика была неожиданность события, — поэтому всякий громко требовал, чтобы глашатай с трубачом взошел снова на середину ристалища и повторил бы прежде сказанное потому, мне кажется, что люди по недоверию к слышанному желали не только слышать, но и видеть говорящего. Когда глашатай взошел вторично на середину ристалища и, при содействии трубача водворив тишину, возвестил то же самое и в тех же выражениях, что и прежде, последовал такой взрыв рукоплесканий, о каком трудно даже составить себе представление¹⁷² нынешнему читателю.

Когда рукоплескания стихли, уже никто не обращал решительно никакого внимания на борцов, все как бы в состоянии экстаза говорили не умолкая или друг с другом, или сами с собою, а по окончании игр в избытке радости и признательности едва не задавили Тита. Дело в том, что одни из присутствующих желали заглянуть ему в лицо и приветствовать его как своего спасителя, другие старались прикоснуться к его руке, а толпа закидала его венками и лентами¹⁷³ и едва не разрывала на части¹⁷⁴. Как ни чрезмерен кажется этот прилив благодарности, все-таки, смело можно сказать, он далеко не соответствовал громадности дела. Было нечто поразительное в том, что римляне и военачальник их Тит приняли решение вынести издержки и всякие опасности ради освобождения эллинов; нечто великое было в том, что они выставили на поле сражения и соответствующую решению их военную силу. Но всего знаменательнее¹⁷⁵ то, что к достижению этой цели судьба не поставила никакой помехи; напротив, все без исключения содействовало наступлению единого момента, когда по одному слову глашатая получили свободу все эллины, как азиатские, так и европейские, с правом не содержать у себя гарнизонов, не платить дани, жить по своим собственным уставам.

47. По завершении празднества Тит и товарищи его прежде всего вступили в переговоры с послами Антиоха, причем потребовали¹⁷⁶ не касаться независимых городов в Азии и не ходить на них войною, а также очистить все те города из числа подвластных Птолемею или Филиппу, которыми царь завладел. Вместе с тем возбранялось Антиоху переправляться в Европу с войском, ибо в Элладе нет теперь ни единого народа, против которого велась бы какая-либо война или который находился бы у кого-либо в порабощении. Впрочем, прибавили они, кое-кто из них самих прибудет к Антиоху. С этим ответом и возвратились к царю Гегесианакт и Лисий. Вслед за сим вызваны были все прочие послы от народов и городов, которым и сообщены постановления совета. Так, из числа македонян получает независимость народ, именуемый Орестами¹⁷⁷, так как оресты во время войны примкнули к римлянам; освобождены тоже перребы, долопы¹⁷⁸, магнеты. Что касается фессалийцев, то вместе со свободой им отданы фтиотидские ахеяне, за исключением Фтиотидских Фив и Фарсала, ибо этоляне предъявили настойчивые притязания на него, уверяя, что в силу первоначального уговора город должен принадлежать им, равно как и Левкада. Относительно этих городов члены совета опять указали этолянам на решение сената, а фокидян и локров дозволили им присоединить к своему союзу на прежнем положении. Коринф, Трифилию и город гереян¹⁷⁹ они возвратили ахеянам. Орей и город эретриян большинство совета желало уступить Эвмену¹²*; однако решение это не получило утверждения вследствие возражений Тита¹⁸⁰, посему некоторое время спустя и эти города, а с ними вместе Карист сенатом объявлены были свободными. Плеврату¹⁸¹ даны были Лихнида¹⁸² и Парф, города иллирийские, но находившиеся во власти Филиппа. Аминандру¹³* предоставлено было владеть всеми укреплениями, какие он во время войны отнял у Филиппа.

48. Когда все это было устроено, члены совета поделили между собою местности¹⁸³. Публий Лентул¹⁴* отправился в Баргилии морем и объявил жителей их свободными, а Луций Стертиний пошел в Гефестию¹⁸⁴, на Фас и в города Фракийского побережья и с ними поступил таким же образом. К Антиоху отправились Публий Виллий и Луций Теренций, а Гней Корнелий с товарищами к царю Филиппу. Он встретился с царем подле Темп и, переговорив обо всем согласно полученным полномочиям, особенно настаивал на отправлении в Рим послов для заключению союза, дабы там не показалось, что царь подыскивает только удобный случай и ждет прибытия Антиоха. Царь на это согласился. Гней немедленно покинул его и явился на союзное собрание в Ферм¹⁸⁵, здесь выступил перед народом и долго убеждал этолян не изменять исконному своему поведению и блюсти дружественные отношения к римлянам. Многие из присутствующих выступили с ответом, причем одни в выражениях мягких и учтивых упрекали римлян в том, что они воспользовались победой не как истинные союзники и не соблюли первоначальных условий договора; другие ораторы с ругательствами настаивали на том, что римляне без этолян никогда и не вступили бы на почву Эллады и не победили бы Филиппа. Гней и товарищи его отказались оправдываться по отдельным обвинениям, но советовали отправить послов в Рим, где они и найдут удовлетворение по всем своим жалобам. Так этоляне и сделали. Вот как кончилась война против Филиппа (О посольствах).

49. ...Если бы им, как говорится, пришлось невмоготу¹⁸⁶, они искали бы убежища у римлян и себя самих и город свой отдали бы во власть римлян¹⁸⁷ (Сокращение, Свида).

...Дела Антиоха шли как нельзя успешнее¹⁸⁸ и когда он находился во Фракии, в Селимбрию¹⁸⁹ прибыл Луций Корнелий с товарищами. Это были послы от сената с поручением помирить Антиоха с Птолемеем.

50. Переговоры римских легатов с Антиохом.

В то же самое время прибыли и из числа десяти легатов Публий Лентул из Баргилии, Луций Теренций и Публий Виллий из Фаса. Вскоре царю дано было знать о прибытии римлян, а несколько дней спустя все собрались в Лисимахии. Случилось так, что к этому времени прибыли туда и отправленные было к Титу послы Антиоха, Гегесианакт и Лисий. Вначале частные свидания между царем и римлянами отличались простотою и радушием¹⁹⁰; но отношения изменились, когда вслед за тем состоялось общее решающее совещание. Дело в том, что по требованию Луция Корнелия Антиох должен был очистить все азиатские города, раньше подвластные Птолемею, а теперь им завоеванные; но с особенной настойчивостью он требовал очищения городов, раньше принадлежавших Филиппу. Смешно, в самом деле, говорил Луций, что Антиох явился после войны, которую вели римляне против Филиппа, и присвоил себе плоды победы¹⁹¹. Он убеждал также царя оставить неприкосновенными вольные города и в заключение сказал, что не понимает, с какими целями царь совершил переправу в Европу во главе столь многочисленных сухопутных и морских сил. Сообразительному человеку остается единственная догадка, что царь собирается напасть на римлян. На этом речь римлян кончилась. Царь отвечал, что, во-первых, ему неизвестно, на чем основываются притязания римлян¹⁹² на города Азии, ибо ему кажется, что римляне имеют на них меньше прав, нежели всякий другой народ. Во-вторых, он просил римлян не вмешиваться вовсе в дела Азии, как он нисколько не занимается делами Италии¹⁹³. В Европу он переправился с военными силами затем, чтобы возвратить себе обладание Херсонесом и городами Фракийского побережья; ибо господство над этими странами приличествует ему больше, чем кому-либо иному. Первоначально власть здесь принадлежала Лисимаху, потом, когда воевал против него <...> вышел победителем Селевк, все царство Лисимаха по праву войны сделалось достоянием Селевка. В последующие времена, когда его, Антиоха, предки были отвлечены другими делами, владения эти отторгнул и присвоил себе сначала Птолемей, потом Филипп, и теперь он не ищет завоеваний, пользуясь невзгодами Филиппа, а только восстановляет прежнее владение, опираясь на свое право. Если же теперь он возвращает назад и поселяет вместе лисимахиян, которые вопреки справедливости были выгнаны фракийцами, то он не посягает ни на какие права римлян, ибо делает это не потому, что желает напасть на римлян, но с целью уготовить местожительство¹⁹⁴ для Селевка¹⁵*. Что касается вольных городов Азии, то справедливость требует, чтобы они обязаны были своей свободой не предписанию римлян, но его собственной милости. Свои отношения с Птолемеем царь уладит к удовольствию последнего, ибо намерен не, только быть в дружбе с ним, но к узам дружбы присоединить и родство¹⁹⁵.

52. Луций находил нужным вызвать лампсакиян и смирнейцев и выслушать их; так и сделали. От лампсакиян прибыли Парменион и Пифодор, а от смирнейцев Койран, которые позволили себе вольность речи. Это рассердило царя, ибо беседа имела такой вид, как будто царь дает ответ своим обвинителям перед римлянами, поэтому он оборвал на середине речь Пармениона словами: «Будет уже говорить вам, ибо не перед римлянами, а перед родосцами я согласен разобрать наши пререкания». На сей раз стороны так и разошлись, ни на чем между собой не согласившись (Сокращение, О посольствах).

53. Из истории Египта. Бесславная гибель этолийца Скопоса.

...Многие жаждут громких и славных подвигов, но у немногих бывает решимость на совершение их. Условия для исполнения предприятий смелых и отважных были более благоприятны у Скопаса¹⁹⁶, нежели у Клеомена, ибо, когда замыслы Клеомена были обнаружены заранее, он мог рассчитывать только на содействие собственных рабов и друзей; однако он не отчаялся, испытал все, что было в его силах, честную смерть предпочитая позорному существованию. Скопасу напротив, благоприятствовало то, что в его распоряжении был сильный отряд, помогало и младенчество царя, но он был захвачен среди сборов и размышлений. Так, когда Аристомен узнал, что Скопас собирает в собственном доме друзей и совещается с ними, он послал к нему нескольких щитоносцев с требованием явиться в совет. Скопас до того растерялся, что, с одной стороны, не находил в себе мужества сделать то, что теперь требовалось, а с другой — и это было хуже всего — не решался последовать и царскому зову, пока беспомощность его не стала известна Аристомену, который велел окружить его дом войсками и слонами; потом послал к нему Птолемея, сына Эвмена, в сопровождении отряда воинов с приказанием привести к нему Скопаса, а если тот не пожелает идти сам, доставить силою. Когда Птолемей взошел в дом Скопаса и объявил, что царь зовет его, тот сначала не оказал внимания словам Птолемея и, глядя на него долго и пристально, как бы угрожал ему и удивлялся его смелости. Когда Птолемей подошел к нему ближе и дерзко схватил его за плащ, Скопас просил у присутствующих защиты. Но тут появились в доме в большом числе солдаты Птолемея, и кто-то сообщил, что извне дом оцеплен солдатами; тогда Скопас покорился необходимости и вместе с друзьями последовал за Птолемеем. 54. Как только он вошел в совет, царь в немногих словах изобличил его вину, после него говорил Поликрат, только что прибывший из Кипра, наконец Аристомен. Вообще все обвинения содержали в себе то же, что приведено выше; было только прибавлено обвинение в тайном совещании с друзьями и в неповиновении царской воле. В этих преступлениях обвинили его не только члены совета, но и соприсутствующие иноземные послы. С целью изобличить Скопаса Аристомен привлек большое число различных значительных людей Эллады и особенно послов от этолян, явившихся сюда для заключения мира; между ними был и Доримах, сын Никострата. Когда по выслушании обвинений Скопас пытался было представить кое-что в свое оправдание, никто не слушал его, ибо безумие отличало дела его, и потому тотчас его вместе с друзьями Аристомен велел отвести под стражу, а в ближайшую ночь отравил Скопаса, всех родственников его и друзей. Только Дикеарха он казнил после пытки и бичевания, подвергнув его каре, заслуженной преступлениями по отношению ко всем эллинам. Это был тот самый Дикеарх, которого Филипп назначил вождем всего флота и поставил во главе всего предприятия, когда вознамерился овладеть предательски Кикладами и городами на Геллеспонте. Будучи послан на дело явно нечестивое, он не только не думал, что совершает какую-либо гнусность, но надеялся своею непомерною наглостью устрашить самих богов и людей. Всюду на местах корабельной стоянки он сооружал по два жертвенника, один Нечестия, другой Беззакония, возжигал на них жертвы и чествовал их как истинные божества. Вот почему, полагаю я, он получил подобающую мзду за богов и людей: как своею жизнью он оскорблял человеческое естество, так и конец ему был определен необычайный. Что касается прочих этолян, то царь дозволил всем желающим возвратиться с достоянием своим по домам. 55. Жадность Скопаса к деньгам известна была и при жизни его, ибо ни один человек не мог равняться с ним по корыстолюбию; после смерти жадность Скопаса обнаружилась еще яснее, так как у него найдены были большие запасы золота и утвари. Пользуясь для своих выгод содействием грубого и пьянствующего Харимарта, он вконец расхитил государственную казну.

Как скоро царский двор благополучно покончил с этолянами, придворные занялись приготовлениями к провозглашению Птолемея царем¹⁹⁷ не потому, чтобы возраст царя побуждал их спешить с этим, а потому, что они были убеждены, что управление приобретет устойчивость и снова начнется время процветания государства, если будут думать, что царь стал самодовлеющим правителем. Сделав пышные приготовления к празднеству, они совершили его с великолепием, приличествующим царскому сану, причем наибольшие услуги по устроению празднества оказаны были, как полагали тогда, Поликратом. Человек этот еще в юности, при жизни отца¹⁶* царя, почитался надежнейшим и дельнейшим из числа придворных; то же было и теперь, при нынешнем царе. Так, когда ему доверено было при обстоятельствах трудных и переменчивых управление Кипром и взимание там налогов, он не только сохранил остров за отроком, но и собрал значительные суммы денег, с которыми теперь и явился к царю, управление Кипром передав мегалопольцу Птолемею. Благодаря этому Поликрат нашел у царя радушнейший прием и в последующее время приобрел себе большое состояние, но затем с возрастом весь погряз в разврате и пороках. Подобным образом обесславил себя на старости лет и Птолемей, сын Агесарха. При удобном случае мы не замедлим рассказать, каким непристойным поведением они запятнали себя, находясь у власти (Сокращение).

*От XVII книги истории не сохранилось ничего.

**Зима.

***Как у эллинов.

****В Фтиотиде.

⁵*Публий Сульпиций Гальба.

⁶*2600 человек.

⁷*Т.е. вслед за македонянами.

⁸*Соответствующее место VI книги не сохранилось.

⁹*Публия Корнелия Сципиона Старшего.

¹⁰*Ил. XIII 131 сл. Пер. Гнедича.

¹¹*Луций Эмилий Павел.

¹²*Сын Аттала I.

¹³*Царь афаманов.

¹⁴*Публий Корнелий Лентул.

¹⁵*Сын Антиоха.

¹⁶*Птолемея Филопатора.