Встречи... Разлуки...

Глава 22

— Я счастлива, счастлива, — твердила себе Татьяна. — Теперь он мой, мой!

Остановилась она в номере плохонькой гостиницы на краю города. Ей, правда, посоветовали пойти в ту, что рядом с портом. Но туда приезжают жены моряков, следовательно, доступ для нее закрыт. Она расставила на столе и на подоконнике цветы. Веселым щебетанием встречала капитана, участливо расспрашивала о самочувствии, требовала, чтобы он прежде всего отдохнул. Работа у него напряженная, нервная. Сокрушалась, что Николай давно не был в отпуске. И ни разу и словом не обмолвилась о его домашних делах.

На его рассказ о последнем свидании с Еленой, которая оказалась сухой, черствой женщиной, Татьяна ответила глубоким вздохом и, прижав к груди голову Николая Степановича, молча поглаживала его волосы. Не время было ни возражать, ни поддакивать, слишком тонка и опасна эта тема. Молчаливое участие, любовь, покорность, словом, женственность — полную противоположность тому, что оставил дома, должен он находить у своей Танюши.

— Я счастлива, счастлива, — твердила себе она, когда Николай Степанович утром уходил из ее номера. Но почему в этом счастье надо себя убеждать?! Теперь ее коробило то, чему она раньше не придала бы особого значения, — взгляд женщины, которой пришлось сунуть деньги, чтобы она сквозь пальцы смотрела на ночевки «мужа», и то, как Николай пробирается к ней в номер, и то, что нельзя открыто выйти с ним в город. Главное, она не смела проводить его в рейс, как все другие женщины.

Но это временно, ненадолго. А проводит она своего капитана не в толпе на причале.

И еще очень важно — условиться о переписке. Радиограммы пойдут, конечно, через Виктора. Мало ли как он может их прокомментировать, передавая капитану.

Вечером Николай Степанович пришел немного расстроенным. Вообще-то надо бы радоваться — поставили дополнительно два крана. К утру закончат погрузку. Досрочно.

— Вот так. Сегодня последний вечер. Последняя ночь. В десять ноль-ноль — всем быть на судне.

Татьяна уронила голову ему на плечо и расплакалась:

— Я привыкла. Не хочу без тебя. Не выдержу!

Он гладил ее волосы, целовал мокрые щеки.

— Я скоро вернусь к тебе. — Его тронули слезы Татьяны.

Невольно пришло сравнение с той, другой. Елена никогда не плакала. Он-то думал, что она сдерживается, не хочет расстраивать его перед разлукой. А на самом деле… убедился — черствая, равнодушная.

— Вернусь к своей девочке, — и добавил: — к своей маленькой женушке.

На мгновение Татьяна словно оцепенела. Оцепенела от слова, которое не ждала услышать сегодня: к женушке. Только бы он не забыл об этом слове.

— Но я боюсь, так боюсь. — Она все еще плакала.

— Что тревожит тебя?

— А если захотят отнять мою любовь?

— Никто уже не отнимет. Елена ведь так легко отказалась, даже не пыталась искать примирения.

— Я о других. — Она глубоко вздохнула. — На судне кто-нибудь!.. мало ли что можно сказать!

Николай Степанович рассмеялся:

— Какая чепуха! Никто не посмеет упрекнуть за то, что мы полюбили друг друга. Нелепо наказывать, если человек не лицемерит, не хочет жить двойной жизнью.

— Когда все уладится, ты назовешь меня своей женой открыто перед всеми. Сейчас это наша тайна, твоя и моя.

— Умница, — улыбнулся Николай Степанович.

— Ты присылай свои радиограммы на имя Нины.

— И ты подписывай: «Твоя сестра Нина», — предложил Николай Степанович.

Но то, что он так просто, так легко поддержал этот обман, больно кольнуло Татьяну. Одно дело, когда она, женщина, прибегает к всевозможным уловкам и совсем другое, когда это делает мужчина.

Неприятный осадок этот, однако, скоро исчез. Одна ночь осталась перед долгой разлукой. Всего одна ночь.

— Ты пойдешь каналом. Там на берегу есть поселок. Знаешь его? — Татьяна назвала село, которое заметила еще по дороге в Николаев. Берег там обрывистый, и фарватер проходит недалеко от него. — Я буду стоять за селом. Ты увидишь меня в бинокль.

— И без бинокля увижу, — сказал Николай Степанович.

Она в последний раз пожелала ему хорошего плавания, благополучного возвращения.

Через несколько часов, убедившись, что «Иртыш» снялся, Татьяна взяла такси.

Доехали до села, о котором она говорила капитану, довольно скоро. Выйдя из машины, Татьяна пошла к обрыву.

На берегу возле кустов приткнулась легковушка. Первые «дикари» грелись на солнце, предусмотрительно расстелив на песке толстое одеяло.

Рыбьей чешуей серебрился лиман. С пронзительными криками носились над ним чайки. Неподалеку от берега застыли шлюпки с рыбаками, тоже застывшими у своих удочек. По фарватеру, отмеченному вешками, и дальше, к середине лимана, деловито сновали буксиры.

«Иртыша» еще не было видно.

Татьяна устала стоять на одном месте. Но и ходить неудобно — каблуки вонзаются в землю, рыхлую после дождя. Присела на свой чемоданчик, повернувшись спиной к весеннему солнцу, чтоб не загорало лицо.

А если судно задержится и придется сидеть до ночи? Ей уже хотелось, чтобы ушел «Иртыш». Устала. Смертельно устала от того, что нужно взвешивать каждое слово, рассчитывать каждое движение, думать, как оно будет воспринято. И не день, и не два это продолжалось. Она не смела быть такой, как обычно, боялась рассмеяться, когда хотелось смеяться, боялась показаться скучной, если становилось тоскливо.

Она вдруг почувствовала, что ревнует его к женщине, от которой он ушел. Ревнует к тому, что, вероятно, в их жизни было все искренно, чисто, им не нужно было ни притворяться, ни лгать.

Ну когда же, наконец, появится «Иртыш»? Татьяна пристально вглядывалась в серебряную рябь и вдруг, увидела теплоход. Ну да, конечно, «Иртыш»! Казалось, что он стоит на месте. Нет, движется потихоньку.

«Иртыш» подходил все ближе. Сняв с шеи легкую шелковую косынку, Татьяна подняла ее над головой.

Словно бы со стороны представляла себя на краю обрыва: черная волна волос, белое платье и прощальный взмах косынки. С этим пусть он уйдет в море.

Вот уже можно различить матроса на баке.

А вон, на мостике, Николай.

Несколько раз Татьяна взмахнула косынкой.

Капитан приподнял над головой фуражку.

«Иртыш» величественно проплывал мимо.