Встречи... Разлуки...

Глава 24

Капитан плотно пообедал и лег отдохнуть. Переход окончен. Погода отличная. После очистки корпуса «Иртыша» в доке скорость прибавилась почти на два узла. И, самое главное, судно сразу же поставили под разгрузку. Однако, каким бы благополучным ни был переход, в порту всегда чувствуешь потребность хорошенько отдохнуть, отоспаться, и не на узком диванчике, а в постели, приняв ванну и раздевшись.

Николай Степанович взял с полки над койкой последнюю Татьянину радиограмму. Милая, милая Танюша, как она сдержанна. Это потому, что глубоко уважает его. Все зашифровано: и имя, и чувства.

Виктор, передавая утром радиограмму, как-то странно усмехнулся. Догадался?

Д впрочем, догадался, нет ли, какое ему-то дело? Придраться никто не сможет. Жена и та пока что никаких претензий не предъявила и, судя по всему, вряд ли их предъявит. Все в полном порядке.

Проснулся Николай Степанович уже под вечер, бодрый, в отличном настроении. Он заканчивал свой туалет, когда раздались звонки с трапа: на судно прибыл гость! Когда же он увидел в дверях худощавую, в свисающем с плеч белом кителе фигуру капитана Каминского, обрадовался. Не часто случается, что в чужом порту встретишь доброго знакомого.

После взаимных приветствий и объяснений по поводу столь неожиданной встречи, оба капитана сели к столу. Маринка, которая подменяла ушедшую в город буфетчицу, проворно накрывала на стол.

Поговорили о рейсе, о том, кому куда идти и кто когда вышел из дому. Каминский возмущался, что ему уже в море переадресовали порт захода. Вот и очутился здесь, хотя для этого пришлось сделать лишних восемьсот миль.

— Вхожу в порт и вижу «Иртыш». А по моим расчетам, тебе бы еще топать и топать, — говорил Каминский.

— Ход приличный. И домой собираемся раньше срока прибыть.

— Ну, это как получится. Не загадывай. А нам еще долго ждать возвращения домой. С годами, знаешь, Николай Степанович, рейсы становятся какими-то длинными. Особенно если на берегу оставляешь молодую жену.

— Кого? — не понял Николай Степанович. Ему и в голову не приходило, что «молодой женой» можно назвать Томочку, которая на добрый десяток лет старше Елены.

— Жену оставляешь, а сам ходишь и ходишь по чужим портам.

Как Каминский подвел разговор к семейным делам Николая Степановича, последний даже не уловил, не успел отклонить этот разговор, а старый капитан уже без всякого стеснения выговаривал: как так можно, сказал, что Елена больна, а они с Томочкой встречают ее на другой день здоровехонькую. Ну поссорились, так нельзя же из-за этого убегать из дому. Сколько их, этих вечеров, которые моряк проводит с женой?

— Мало ли какие шероховатости в семье бывают, особенно, если по нескольку месяцев в разлуке. Сдержи себя, нелегко и ей всегда одной, всегда в тревоге, помирись, приласкай. Не можем им, как другие мужья, и по хозяйству помочь, и заботы разделить. На праздники одни. И домой иди одна.

— Если провожатый не найдется.

— Глупости это! Болтают. Есть, конечно, и среди морячек такие, что «провожатых» заводят. Да ведь не о них речь. Ну, хоть, уходя в рейс, извинился, вину загладил?

— А мы вообще расходимся, — выпалил Николай Степанович, но тут же спохватился и, досадуя на себя, добавил: — Надеюсь, это дальше моей каюты не пойдет?

— Расходитесь?! Ну-ну… — пробормотал Каминский и смущенно покашлял, словно ему случайно довелось узнать чужую не совсем приличную тайну.

Наступила долгая пауза. Наконец он, не глядя на Николая Степановича, проронил:

— Другую, значит, нашел?

— Почему же другую? — с досадой отозвался тот.

— Да потому, что без серьезной причины не оставляют таких, как твоя Леля. А причин иных, кроме новой дамы сердца, быть не может. Вот почему. — Каминский, кряхтя, полез в карман, извлек трубку, долго возился, набивая ее и, наконец, раскурил.

Николай Степанович распечатал сигареты, губами достал одну из пачки, потянулся за спичками. Не заканчивать же на упреке Каминского разговор. Хоть что-то надо сказать, как-то объяснить свое решение.

— Дело в том, что у нас давно уже не все благополучно. Ее сын грубиян и задира, совсем от рук отбился.

— Подожди. Почему ее? Ваш сын. Вы что, вчера поженились? Да и при чем тут сын? Наш тоже, прямо скажу тебе, не ангел, совсем не ангел. Иной раз руки так и чешутся. Вон есть папочки дома сидят и тоже не всегда совладают со своими наследниками.

— Так ведь со своими, понимаете, со своими сыновьями! — резко произнес Николай Степанович. В эту минуту он и сам был убежден, что причиной развода с женой был действительно Вася.

— Не понимаю! — чуть-чуть повысил голос Каминский. — Сколько у меня, да и у тебя на судне мальчишек. Махнуть что ли на них рукой, если они не носят фамилию Каминская или Терехов?

— Дело не в этом.

— Именно, не в этом! И кому-кому, а нам ли не знать, сколько иной раз нервов из тебя какой-нибудь Гришка или Мишка вымотает. А тут ведь Лелин мальчишка, значит, твой.

— Все это так, но… есть еще причины.

— Вдруг?! На каком году семейной жизни? Не дело ты, Николай Степанович, затеял. Не дело! Вот тебе мой сказ. Девчонок, конечно, много. Только с женой, с женщиной, которая из тебя человека сделала, так поступать негоже.

— Что же из-за этого всю свою жизнь ей в жертву принести? — вскипел Николай Степанович.

— А разве не бывает, что в любви приносят жертвы?! Но ведь ты пока еще не знаешь, что тебя ждет в твоей новой жизни. Может, не Леле ты принесешь жертву, а спасешь себя самого.

— Вы не знаете той, другой женщины, и потому не можете судить! — вздохнув, сказал Николай Степанович.

— А ты ее знаешь? Пройдет бурление крови, пройдет время, когда вы любовались лунным сиянием, падающими звездами, цветами, когда открывали друг в друге только самое красивое, а потом… Однажды ты проснешься серым, унылым утром и вдруг вспомнишь, чего ты лишился, и подумаешь о том, чего не нашел. С тоской и сожалением подумаешь. И чем дальше, тем сильнее будет расти в тебе тоска и сожаление. Если бы я не знал Лелю, то не говорил бы тебе всего этого.

— Почему вы думаете, что будет именно так?

— Допустим, не так. Но вот мы говорим о тебе. А семья — это не ты один. Семья — это и она тоже. Чтобы устроить свою жизнь, значит, надо разбить другую? Ведь Леля не из тех, что назавтра утешится. Об этом ты подумал?

— А если ушла любовь?

— Любить, брат, тоже надо уметь. — Каминский поднялся. — Мне пора! — И, не глядя на Николая Степановича, стал искать свою фуражку.

А тот не мог его так отпустить. Взяв со стола фуражку и не отдавая ее, как можно искреннее произнес:

— Во всяком случае, я подумаю. В море чего в голову не лезет.

Некоторое время старый капитан пристально смотрел на него, не пожав руки Николаю Степановичу, пошел к двери, потом обернулся и с усмешкой бросил:

— Напрасно беспокоитесь. Я не любитель передавать подобные новости.

Николай Степанович побагровел. Отныне не подаст ему больше руки Каминский. Нашел старик самое уязвимое место: «Не любитель передавать…» Трусом изобразил, этаким трусливым пижоном.

— Прошу не провожать, — сказал Каминский, переступив порог капитанской каюты.

Николай Степанович пожал плечами. Долг вежливости обязывал проводить старого капитана до трапа.

— Зайду к Дзюбе. Плавать с ним начинал. — Это было сказано Каминским, хоть и обращался он к капитану, для Пал Палыча. Старик оставался верен себе. Разговор двух капитанов касался только их двоих, и отказ идти с Николаем Степановичем вместе по судну должен быть объяснен подчиненным.

Николай Степанович вернулся к себе. Хорошее настроение куда-то испарилось. И надо было разоткровенничаться! Не могло прийти в голову, что Каминский вдруг так оскорбится за Елену. Вольно ему видеть до сих пор свою Томочку юной красавицей, какой она была тридцать лет назад. Было время, когда и ему, Терехову, особенно в море, Леля казалась очаровательной женщиной. Казалась, пока не встретил Танюшу, пока не произошла, что называется, переоценка ценностей.

А если через десять лет еще одна Танюша? Опять переоценка? — так непременно спросил бы Каминский. В чем-то он, по-своему, прав. Но зачем всякие «если»… Да и поздно. Теперь жизни с Лелей уже быть не может. Она не забудет и не простит. Да и ни к чему об этом думать. Они с Танюшей любят друг друга. Она сама искренность, сама непосредственность. На брюзжание Каминского стоит ли обращать внимание?! Не сейчас, не через год, но привыкнут даже такие ханжи, как этот капитан, к тому, что они с Еленой чужие люди, и тогда Танюша станет полноправной женой. И если б пришлось ждать и не год, и не два, а десять — Танюша и на это пойдет.

— Разрешите убрать? — спросила, войдя в каюту, Маринка.

Капитан кивнул и пересел в кресло, наблюдая, как она осторожно тонкими, не успевшими огрубеть пальцами переставляет фужеры со стола на поднос.

— Бокалы можете вымыть здесь, — сказал капитан. Ему хотелось, чтобы Маринка подольше не уходила.

— Да, лучше здесь, чтобы не разбить. — Она чуть-чуть улыбнулась, продолжая уборку.

Третий год девчонка плавает на «Иртыше», а он и не заметил, какая у нее приятная мордашка, тоненькая стройная фигурка. Так опутала Елена, что других женщин не замечал.

Оправдывался перед собой Николай Степанович потому, что должен был отогнать совсем уж нелепую мысль: не в Елене дело. Что-то изменилось в нем после пребывания на судне Татьяны.