Вторая жена

Глава 20

— Минти, ты обеспокоила меня вчера вечером. — Гизелла была излишне прямолинейна. — Ты ужасно выглядела.

Правило пятое: святая обязанность друзей — лгать и в жизни и в смерти.

— Это токсины, — сказала я, — они бродили во мне.

Ранним утром в воскресенье мы сбежали из нашей роскошной усадьбы — за порог, по каменным ступеням, через газон — подышать свежим воздухом перед началом трудового дня. День обещал быть жарким, но сейчас воздух был прохладен и от растений в саду веяло свежестью. Жизнь была прекрасна.

Гизелла не отставала:

— По понятным причинам ты не в лучшей форме, — она сочувственно понизила голос, — но что именно беспокоит? Ты можешь рассказать мне, ты же знаешь.

— Воспоминания накатывают, — призналась я, — и я начинаю паниковать. — Даже необходимость говорить об этом всколыхнула черную трясину в глубине моей души. — Я впадаю в панику, потому что не могу нести свой груз.

Гизелла, авантюристка и реалистка прекрасно меня поняла.

— У тебя значительные расходы, как я понимаю? Кредиты?

Ей должна была быть известна инсайдерская информация о размере выходного пособия Натана, но, не имея возможности признаться в этом, она изъяснялась с особой деликатностью.

— Скажем так, сейчас мне нужно сохранить мою работу.

Она проницательно взглянула на меня:

— Иногда мы получаем то, что хотим.

— Я совсем не хотела смерти Натана.

— Я имела ввиду твою ответственную работу. И по крайней мере, ты знаешь, что должна делать. И сделать тебе нужно очень многое. — Она взяла меня за руку. — Не жалей себя, понимаешь? Это суперглупо. И поменьше думай, Минти.

Не думать и не жалеть себя было почти одним и тем же. Но Гизелла была права в одном: ограничить душевные стоны и вопли было разумным шагом для жизнеобеспечения семьи. Она повела меня вниз по дорожке, а затем вдоль границы цветника и остановилась перед пучком длинных стеблей в ярко-синем облаке цветов.

— Маркус был прав, говоря, что это необходимо прекратить, но я бы не хотела ничего менять. Все прекрасно так, как есть.

Пчелы вились над цветами, и я наклонилась сорвать стебелек. Его резкий запах был смутно знаком, и я сунула цветок в карман.

— Прекрасно для тебя, но Маркус явно имеет другую точку зрения.

— Вот почему я не хочу думать об этом, Минти. Это ослабляет мои позиции.

Меня поразил тот факт, что Гизелла с Роджером составляют идеальную пару. Если бы Маркус со своими безнадежно романтическими представлениями о Прекрасной Даме понял это, он давным-давно сошел бы с дистанции.

— Маркус предлагает плохую сделку.

Словно невидимая нить заставила Гизеллу развернуться лицом ко мне.

— Я никак не могу заставить его понять, что жить с любимым человеком не самый лучший вариант.

Я оглянулась на солидный фасад из серого камня, каждое окно сияет, каждая травинка обрезана. Дорого, эксклюзивно и совершенно недоступно для большинства людей.

— Так вот в чем дело, — сказала я, увидев наконец всю картину целиком, — ты не хочешь потерять все это. Этим рисковать нельзя. Тем хуже для Маркуса.

Лимфодренаж заключался в легком постукивании трепещущих пальцев по лицу и шее. Это не было неприятно. Даже наоборот, и я чувствовала, как постепенно соскальзываю в сон. Пальцы подрагивали и поглаживали кожу. Крылья южных птиц… порханье мотыльков в сумерках… тихие волны, набегающие на берег. Я пыталась не думать.

Тихие волны на море… как в заливе Прияка, который так красиво описала Роуз в тот день, когда Натан умер у нее в квартире, и куда я отвезла мальчиков после похорон. Она сказала, что это была совсем крошечная бухта. Она оказалась права, и мальчикам очень понравилось там. Прибрежная тропинка вилась под утесами вдоль берега, никогда не зарастая. Бережливые местные жители собирали здесть пучки морской травы и, когда приходило время, цветы ромашки. Море может быть бесконечно многообразным, сказала Роуз, она она больше всего любила, когда оно было гладким, и можно было через его бирюзовую толщу видеть камни на дне и скрытые между ними водоросли. Из домика береговой охраны можно было увидеть скалы, где много лет назад мародеры грабили потерпевшие крушение суда. В скале была пробиты тропинка, над которой вьючные животные ожидали, когда грабители вскарабкаются вверх со своей добычей.

Через некоторое время пальцы пробежали по моей шее.

— Вы будете чувствовать сонливость всю остальную часть дня, — сообщила девушка. — Вам будет лучше немного поспать.

Когда я уже была одета, вернулась вчерашняя головная боль. Я взглянула на часы. Почти 11.00. Завтра я буду в прекрасной форме. И надолго забуду обо всем. Я вышла из храма класса люкс, украшенного розовыми гирляндами и нишами, где эликсиры красоты стояли в несколько ярусов, когда зазвонил мой мобильник. Я ответила.

— Минти, — в хриплом голосе Евы звучало отчаяние. — Я не очень хорошо себя чувствую. Я больна.

Я села на один из стульев в коридоре, поставленном для тех, кто изнемог в погоне за красотой.

— Что с тобой, Ева?

— Не могу дышать.

— Где ты?

— В постели.

— Где дети?

— У миссис Пейдж. — Я слышала, как она закашлялась. Меня напугало ее свистящее дыхание.

— Ева, Ева? Ты меня слышишь? — Неприятная тишина. — Слушай, Ева, я выезжаю домой.

Гизелла и понимала и не понимала меня.

— Полагаю, тебе следует ехать. — Но ее тон показывал, что она не может представить себе, что проблема с болезнью Евы не может быть решена без меня. — Нельзя ждать до вечера.

— Да, мне очень жаль. — Я была полностью одета и моя сумка лежала у моих ног перед стойкой регистрации. Кроме нас здесь присутствовали три цветочные композиции, портрет девушки, затянутой в зеленую амазонку и три регистратора с безупречным цветом лица. — Я не смогу отблагодарить тебя за твою щедрость, мне действительно нужно вернуться. Если Ева заболела серьезно, мне нужно организовать прикрытие на завтра.

Гизелла нетерпеливо кивнула.

— Ну что ж, — она хмурилась, потому что ее планы на меня были нарушены, и наш разговор пришлось отложить.

— Дай мне знать о Маркусе.

Она сделала шаг назад:

— Конечно.

Я взяла сумку и услышала свой голос:

— Ты подумаешь о Роджере? — Хотя для меня было загадкой, почему я забочусь о человеке, уволившем Натана.

Она сердито посмотрела на меня:

— Не беспокойся о нем. Он получит ровно свою часть сделки.

На обратной дороге я смотрела на бегущий за окном поезда пейзаж и вспоминала Натана, который, оставив Роуз и пылая жаром, явился ко мне.

— Я сделал это, Минти. — Он покрыл поцелуями всю мою руку до самого плеча. — Я ушел от Роуз. Теперь все будет совсем по-другому. Меня встревожило несоответствие его восторженных слов тому, что я чувствовала сама. За этим человеком с седеющими волосами, больными коленями и взрослыми детьми я видела прежде всего Лексус, его крединую карту и дольшой дом. Но, что удивительно, действительно удивительно — я поверила Натану.

Ева лежала в постели в позе эмбриона. Окно было плотно закрыто, в душном воздухе стоял запах болезни. У кровати стояла пара стаканов и полупустая кружка чая, пустой пакетик из-под аспирина. Я сразу поняла, что ситуацию нельзя исправить аспирином. Уже через 15 минут я усадила Еву в машину и отвезла в приемное отделение ближайшей больницы.

Три неприятных часа спустя в течение которых мы наблюдали пьяную драку, громко вопящую девушку в наручниках, залитого кровью человека, умолявшего о помощи, врач объявил нам:

— Пневмония.

Его взгляд на красную и почти ничего не соображавшую Еву красноречиво дал понять, кого он считает виноватым в ее состоянии. Он пояснил, что Еве необходимо пробыть несколько дней в больнице для стабилизации ее состояния, после чего ей потребуется длительный тщательный уход дома. Я опять уловила намек, чем я должна компенсировать свою невнимательность.

Я вышла из больницы, ненавидя его, себя, Еву, всех на свете. Пейдж привезла мальчиков обратно домой. Когда я открыла дверь дома номер семь, близнецы, не ожидавшие меня увидеть, испустили дружный крик и на высокой скорости торпедировали мой живот.

— Осторожнее, вы оба.

— Ты смешно пахнешь, — сказал Лукас, обнюхивая мою руку, которая утром была намазана одним из средств Клер Мэнор.

— Тебе нравится? Это роза и тимьян.

— Про-тив-но.

Пейдж отмахнулась от моих благодарностей и отказалась войти. Нельзя было не почувствовать легкого холодка между нами.

— Как у тебя дела? — осторожно спросила я, но она не была расположена к разговорам.

— Прежде чем спросишь, сразу говорю: я не смогу помочь завтра.

— О…

Пейдж покачала головой.

— Никак невозможно. У Линды выходной, и я буду полностью занята детьми. Я сожалею. — Она смягчилась. — Может быть, тебе обратиться к Кейт Уинсом или Мэри Тейт?

Она оставила меня с моими благодарностями. Я бросилась к телефону.

Сын Кейт Уинсом собирался после школы на чаепитие в семью мальчика из своего класса.

— Мне очень жаль, что я не смогу помочь, особенно… — мне оставалось только гадать, о чем она особенно сожалеет.

Мэти Тейт вела дочь на прием к стоматологу. Мать Милли Тесса каялась вполне искренне:

— О, Минти, мне так жаль, но Милли завтра остается у отца. Почему бы вам не позвонить в агентство?

— Я бы так и сделала, — заметила я, — но сегодня воскресенье.

— Разве вы не можете взять выходной?

Тесса была последней в моем списке. Я больше никого не знала, кроме Сью Фрост, пожалуй, но ее брать в расчет не хотела, потому что не хотела выслушивать ее поучения о воспитании детей. Такое положение дел только усиливало мое чувство изоляции.

Пока близнецы ели куриные грудки с жареной картошкой, я металась взад и вперед по кухне, вспоминая холодный и жесткий взгляд Криса Шарпа, который, конечно, не смягчится от рассказа о материнской любви и страхе за детей. Барри не замедлит поставить мне соответствующие оценки в разделах «ответственность» и «отношение к работе».

Позвонила Гизелла, чтобы узнать, как я добралась до дома, и рассказать, какую чудесную процедуру для лица я пропустила.

— Они используют грязь Мертвого моря. Ты все уладила? Что собираешься делать?

— Я не знаю, — честно ответила я.

Она щелкнула языком.

— Но это не так уж сложно, наверное?

Так могла говорить только бездетная женщина.

— Гизелла, мне очень жаль, что у нас не было времени поговорить. Ты приняла решение?

— Я не знаю, — сказала она. — Действительно, не знаю.

Близнецы попадали на пол и начали бороться, как щенки. Мое возвращение в достаточной мере вернуло им чувство безопасности, чтобы начать шуметь и безобразничать. Тем не менее, время от времени то один, то другой оглядывались, словно проверяя, не исчезла ли я.

Я пыталась справиться с паникой. Я пыталась справиться со злобой на Натана, бросившего меня в беде. Я призывала мое прошлое честное и жесткое отношение к жизни, чтобы заставить себя с утра позвонить в агентство и нанять первого, кто будет предложен.

Крики мальчиков усилились.

— Мама! — Лукас вскрикнул, и я поцеловала его ушибленный лоб.

— Нельзя так делать, мальчики. Вы так можете сделать друг другу больно.

Я не была уверена, что смогу оставить их с человеком из агентства.

— Мама, — сказал Лукас, — а папа говорит…

Внезапно наступила мучительная тишина. Я опустилась на колени и притянула мальчиков к себе. Их лица уткнулись в мои плечи, их тела вжались в меня. Я пробормотала:

— Да, Люк, что папа говорил?

Что человек из агентства сможет сделать, если Лукас ударится головой, а Феликс замолчит? Человек из агентства будет грубо командовать ими или кормить яйцами, которые они ненавидят. Человек из агентства не поймет, как они скучают по отцу.

— Папа говорит… — повторил Феликс, ресницы вокруг его больших глаз были похожи на мокрые перья. Я заглянула в их синюю глубину, где, казалось, таится больше знания, чем можно ожидать в его возрасте. Я снова повернулась к Лукасу?

— Ну так что папа сказал?

Лукас безучастно смотрел на меня. Затем покачал головой.

— Не знаю, — пробормотал он и потянулся через мое плечо ударить Феликса. Тот издал возмущенный крик.

Я позволила им бороться. Борьба давала им облегчение, даже утешала ненадолго. Я снова взглянула на часы на стене. Никогда эти цифры не казались мне такими черными и острыми. Воскресенье… воскресенье. Время на исходе. «Очень жаль, — скажет Барри, когда я позвоню ему сказать, что меня не будет на встрече в понедельник. — Мы так не договоривались. — Я представила себе, как он разводит руками с разноцветными браслетами. — Нам нужен надежный человек на этом проекте, Минти. Сейчас ты таковым не являешься».

Признаком цивилизованного человека — и чивилизованной женщины в том числе — является способность принять два противоречащих друг другу факта. Натан… умер. Его дети живы. В моей голове созрела идея. Подумай хорошо, убеждала я себя. Я положила перед собой руку и стала рассматривать пальцы. Подумай еще раз.

Уровень шума взлетел до критической отметки, и я попыталась оторвать мальчиков друг от друга. Феликс вывернулся и больно укусил меня за руку. Я снова схватила его.

— Не делай так. — Он напрягся и оттолкнул меня. Я присела рядом с ним. — Феликс, никогда-никогда не кусай людей. Ты слушаешь маму? Я говорю тебе очень важную вещь.

В борьбе за выживание мы используем множество приемов. «А теперь давайте подробнее обсудим борьбу за существование», — писал Чарльз Дарвин в «Происхождении видов». Однажды, когда мы, будучи уже некоторое время женаты, занимались безумным сексом, Натан вдруг остановился. «Я никогда никого так сильно не хотел, как тебя, Минти», — признался он взволнованно и страстно. Он не сказал: «Я никого не любил так сильно, как тебя», — как говорил это раньше. Я отметила это упущение, но пришла к выводу, что желание дает мне дополнительные преимущества.

Что-то у нас было, а чего-то не было. Наше желание пребывало с нами и помогло благополучно миновать немало жизненных ухабов. Взаимная любовь была слишком неопределенной категорией, я решила не делать проблему из ее отсутствия.

Наконец я подняла трубку и, не обращая внимания на плачущего Феликса, вцепившегося в мои ноги, набрала заветную комбинацию цифр. Мне быстро ответили.

— Это ты, Роуз?

— Минти?

— Я понимаю, что беспокою тебя, — пауза подтвердила это предположение, — но хочу спросить… Я хочу попросить тебя об одолжении. — Роуз не собиралась помогать мне, и последовала еще одна долгая пауза. — Пожалуйста… — это слово причинило мне боль, и я почувствовала, как краска ползет вверх по моим щекам.

— Я не уверена, Минти. Что случилось?

— У тебя нет причины помогать мне, но сделай исключение для мальчиков. У меня проблема.

— Почему я?

— Потому что Натан считал, что на тебя можно положиться. Я делаю то, что он… предложил.

— Мальчики? — перебила она. — Они в порядке? Они не больны?

Признание моего безнадежного положения сломило меня. Я истерически рыдала, сидя на полу рядом с телефоном.

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь побыл с ними завтра. Я не могу отпроситься с работы, а Ева в больнице. После завтра я смогу взять несколько дней.

Ровно в восемь часов утра Сым доставил Роуз в порогу дома номер семь.

— Он сейчас живет со мной, и подвез меня, — сказала она.

Сэм остановился на пороге.

— Привет, Минти, я не могу зайти, извини.

— Еще раз поздравляю с новой работой, — я уже взяла себя в руки и говорила спокойно.

Он нахмурился.

— Похоже на каплю дегтя в бочке меда, — сказал он. — Я приехал уладить последние мелочи.

— Джилли решила ехать с тобой?

— Я работаю над этим.

Я вспомнила просьбу Поппи.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя?

— На самом деле, нет. Мы все уладим. — Он улыбнулся уже мягче. — Но спасибо за предложение.

Вопрос был закрыт, я поняла намек.

Я не знала, что я могу сказать или сделать еще, и защитала свою попытку как поражение. Сэм попрощался, и я проводила Роуз в дом. Она прошла за мной на кухню и положила сумочку на стол. Она была одета в джинсы, тонкую футболку и черный кардиган, в котором ее руки казались тоньше.

— Я не знаю, что сказать, Минти. Я даже не знаю, почему я здесь. — Она стояла спиной ко мне. — Я думаю, что делаю это для Натана.

Мальчики были вызваны из своей спальни, где они уже начали самостоятельно одеваться. Лукас был в своих зеленых штанах, а Феликс в синих носках.

— Ребята, вы помните миссис Ллойд?

— Роуз. — Она протянула руку. — Привет, Лукас? В этот раз я угадала? Здравствуй, Феликс.

Порыв ветра пошевелил заслонку кошачьего лаза. Клинк. Жуткий звук. По лицу Роуз пробежала тень.

— Это кошкина дверь, — сказал Феликс.

— У вас есть кошка? — спросила Роуз.

— Мама говорит «нет».

Близнецы сохраняли дистанцию и ограничивались короткими ответами. Их лица выражали скуку, неприятие и что-то большее, чем усталость.

— Это мама Сэма и Поппи, — объяснила я. — Она будет заботиться о вас сегодня. Помните, она знала папу.

Феликс ссутулился.

— Почему ты сама не можешь заботиться о нас, мамочка?

— Потому что я должна идти работать. Иначе мой босс не будет доволен мной.

— У него голос, как у Сэма, — сказала Роуз.

Снова хлопнула кошачья дверь. Это напомнило мне об обыденности жизни, неумолимости мелких ежедневных забот. Роуз сказала, что обнаружила, насколько замечателен и разнообразен мир. Для меня все было иначе. Неумолчный стук кошачьей дверцы не давал мне забыть о веслах, к которым я была прикована, гулко стуча над морем потерь, бедствия и скорби, по которому я плыла.

Роуз вернулась к своей сумке:

— Полагаю, я была последним средством?

— Если быть абсолютно честной, то да.

Это заставило ее улыбнуться, и атмосфера несколько разрядилась.

— Тебе, наверное, было невыносимо тяжело звонить мне.

— Да. И, если ты не лжешь себе, то тебе так же невыносимо было ехать сюда.

— Ну, это и так ясно. — Она достала пакет цветных фломастеров и два блокнота. — Феликс и Лукас, кто из вас лучше нарисует кота? Устроим соревнование по рисованию.

Но Феликс был занят осознанием новых фактов.

— Ты мама Поппи? Как мамочка — наша мама?

Роуз кивнула.

— Точно так же.

Лукас схватил блокнот и зеленый фломастер. Феликс еще опасался.

— Это мои синие носки, — сообщил он Роуз. — Папа из любил.

Роуз пристально посмотрела на носок, на маленькую ногу в синем носке, и слеза потекла у нее по щеке. Я отвернулась. Прежде, чем выйти из дома, я заглянула на кухню. Роуз сидела у стола, покачивая ногой, близнецы рисовали. Роуз говорила:

— А вы знаете, что ваш папа очень любил плавать? Однажды он заплыл так далеко, что нам пришлось плыть на лодке и спасать его.

Если выразиться высоким слогом, я заглянула во мрак моего сердца и увидела там маленький светящийся огонек.

— Пока, ребята, — я повесила сумку на плечо. — Ведите себя хорошо.

Они едва взглянули.

— Пока, мамочка.

В шесть часов минута в минуту я бесшумно вошла в дом. Роуз с мальчиками по бокам сидели на диване в гостиной. Ее руки обвивали их плечи.

— И тогда ваш папа взялся за леску и потянул. Он тянул и тянул ее…

Все трое были так увлечены, что не услышали моего прихода. Роуз подняла руку и рассеянно погладила Феликса. Он теснее прижался к ней.

— Знаете, что было на той леске?

— Большая-пребольшая рыба, — Лукас развел руки. — Вот такая большущая?

— Нет.

— Мертвый человек? — Феликс распахнул глаза.

— Нет.

— Я скажу вам, — сказала Роуз, — потому что угадать невозможно. Это был чемодан с надписью «Р.Пирсон». Внутри него — она понизила голос до зловещего шепота — были банки с зеленым горошком.

Я зацепилась ногой за ковер и Роуз оглянулась. Наши глаза встретились, и ее руки крепче обняли близнецов.

— Смотрите, кто пришел!

— Да, — сказала я, — это я, ваша мама.

Роуз стояла в холле с сумкой на плече.

— До свидания, ребята, скоро увидимся. — Она отдала мне ключ от входной двери. — С ними не было никаких проблем.

В этой ситуации неизбежно приходилось признать одну вещь в отношении нас с Роуз. Я была злобной захватчицей, а Роуз невинной жертвой, которая оставила мне — если выразиться языком детерминистской философии — свободу продолжать ошибаться.

— Натан любил тебя, — сказала я. — Он всегда тебя любил.

Вдруг Роуз рассмеялась.

— Боже мой, ситуация в корне изменилась. — Она немного задумалась. — Разве ты не чувствуешь, как это смешно? — Она протянула руку. — Не так ли?

Я не смогла заставить себя взять эту руку.

— Я буду работать над своим чувством юмора.

Роуз стала серьезной, ее лицо отразило печаль и сожаление.

— Не смотря на последние события, я не думаю, что Натан любил меня.

— Но ты сама… — я хотела знать больше — … ты…

Роуз направилась к двери.

— Я просто помогла тебе сегодня, Минти. Давай оставим все, как есть. — Она положила руку на ручку двери. — К твоему сведению, Натан никогда бы не оставил ваших детей, и он никогда бы не пожалел об этом. Никогда.

— Я не это спрашивала.

— Но я это ответила, — сказала она мягко. — Она потянула ручку.

— Давай помогу, — я завладела дверной ручкой. — У нас хитрый замок.

— Знаю, — ответила Роуз. — Он всегда таким был.