Не прошло и двадцати четырех часов, как Поппи выговаривала мне по телефону:
— Минти, я думаю, что использовать мою мать в качестве резервной няни было не лучшей идеей.
Как это часто случалось, я согласилась с ней.
— Разве Роуз так выразилась?
— Не совсем, но она сказала, что ты позвонила ей в последнюю минуту и попросила приехать. Я не приемлю такого отношения.
— Я должна была найти кого-то, кто присмотрел бы за мальчиками.
— Этот кто-то — ты и есть. Ты их мать. Неужели ты не понимаешь, как ты могла расстроить ее?
Я напомнила себе, что у Поппи не было детей, поэтому она не имела ни малейшего представления, о чем она говорила. Поппи не лежала голая, скорчившись, на родильном столе и не производила на свет непонятный красный сгусток. Она не бредила по ночам кошмарами, порожденными воспаленным материнским воображением: а вдруг Лукас выскочит на дорогу, когда строительный грузовик на полной скорости будет мчаться вниз с пригорка. Она не понимала, что способность приспосабливаться является средством выживания, кроме того, Поппи понятия не имела, сколько всевозможных хитростей может измыслить пара растрепанных голов, чтобы обойти все защитные барьеры.
— Твоя мать могла бы просто отказаться.
В ее голосе слышались нотки нетерпения.
— Разве ты не знаешь, что мама бросается на помощь всем?
— Не уверена, что могу с тобой согласиться, Поппи.
— Ее преследует безумная идея о папиной последней воле. Она считает, что он хотел привлечь ее в жизнь своих детей. Я сказала ей, что она не обязана осуществлять его желания. А Ричард считает, что вы должны строить свою жизнь самостоятельно.
Несмотря на мое намерение стойко держать оборону, я была уязвлена ее словами. Наши с Ричардом случайные и печальные признания, казалось, доказывали, что мы понимаем друг друга.
— Он действительно так сказал?
— Хм. Ну, мы оба с этим согласны.
Итак, Ричард не говорил ничего подобного.
— Поппи, — сказала я. — Я делаю все, что могу, но сейчас я в тяжелой ситуации, и благополучие мальчиков для меня важнее всего.
— И?
— Я боялась, что могу потерять работу, если не явлюсь в офис. — От одних этих слов, произнесенных вслух, капли пота выступили на моей верхней губе.
— Разве ты не могла договориться? Законодательство предусматривает такую возможность в чрезвычайных ситуациях. — пауза. — Я не понимаю тебя, Минти.
— Я и не ожидала от тебя понимания. — Я почувствовала слабость. — Реальность сильно отличается от теории.
— О, ради Бога.
Я окинула взглядом кухню. Без Евы она выглядела запущенной. Пыль на подоконнике, кофейная гуща в мусорном ведре, пара грязных кастрюль рядом с раковиной.
— Кстати, должна сообщить тебе две вещи, Поппи. Думаю, мое вмешательство в отношения между Джилли и Сэмом ни к чему хорошему не приведет. Я получила вежливую отповедь от Сэма.
— Бьюсь об заклад, ты не слишком старалась.
— Наоборот, но он так глубоко ушел в свой панцирь, что я не нашла ни одной лазейки к нему. Боюсь, мяч вернулся на твое поле, и тебе самой придется с этим разбираться.
— Ты говоришь, совсем как Сэм. Мудрый и всевидящий старший брат. А второе?
— Я разговаривала с Тео. Боюсь, денег в ближайшее время не будет. И он не может сказать, когда.
— О, мой Бог, — сказала Поппи. Она почти не скрывала своего отчаяния. — Ты абсолютно уверена?
У меня не было ни времени ни желания взваливать на себя проблемы Поппи. Это была та самая девушка, которая оделась во все черное на мою свадьбу, которая называла своего отца — моего мужв — старым козлом и которая намеренно портила мне все семейные праздники. У меня не было ни малейших оснований думать, что, окажись я в беде, она скажет: «Держись, я уже еду».
Вопреки всем доводам рассудка я сказала:
— Поппи, я подозреваю, что все твои проблемы из-за покера, я права?
В трубке раздались приглушенные рыдания:
— Я не могу тебе сказать.
— На самом деле, можешь.
Потребовалось еще несколько осторожных вопросов, и в конце концов Поппи призналась:
— Я влипла в этот покер. Просто загадка, как быстро я стала повернута на нем. Я не сплю ночами, спрашивая себя: «Как?». Я заняла денег, потому что не смогла выиграть, а теперь я не могу вернуть долг. Я не могла погасить свой долг по кредитке и обратилась в одну из тех фирм, которые обещают весь мир в кармане, и забывают сказать о размере процентов мелким шрифтом. Игра стоит свеч, но только, когда выигрываешь. Что еще сказать? Я не могу рассказать Ричарду, потому что он придет в ужас, я не могу рассказать маме. Если я в ближайшее время не сделаю что-нибудь, придут судебные приставы, и я попаду в черный список у банков.
Я прервала ее:
— Поппи, послушай, ты перестала играть? Это первый шаг к спасению.
— Конечно… да… — все-таки Поппи была неисправимой лгуньей. — Я тебе не верю.
Ситуация была слишком деликатной, а я была слишком прямолинейна. Она грубо огрызнулась:
— Это не твое дело. Я сама со всем справлюсь. Если поможешь найти деньги, это тебе зачтется.
Наконец-то советы руководства самопомощи могли мне пригодиться.
— Почему бы тебе не поговорить с кем-нибудь. — Я понизила голос. — Поппи, я могу найти хорошего специалиста.
Снова всхлипы:
— Я так скучаю по папе. У меня словно дыра в голове. Почему он умер? — пауза, а затем ее мрачный и бесплотный голос на другом конце провода произнес, — лучше бы я сама умерла.
Я взглянула на часы. В моем расопряжении был один час, и я могла использовать его более эффективно, отложив запланированную глажку белья.
— Держись, Поппи, — я чувствовала трепет первооткрывателя, вступающего на неизведанные территории. — Я могу приехать.
— Нет, — сказала она. — Не надо.
Ева лежала на дальней от входа кровати, что, надеюсь, давало ей хоть немного покая. Суматоха была ошеломляющей — тележки, посетители, врачи в белых халатах. Она полулежала на подушках, ее лицо почти сливалось с белым бельем.
— Алло, Минти.
— Ева, тебе лучше? — Я поставила корзинку с фруктами на ее тумбочку и присела рядом.
Она была слишком слаба, чтобы говорить, и я держала ее за руку, поглаживая пальцами. Новерное, этот жест порадовал ее, потому что она слабо улыбнулась и прикрыла глаза. Через некоторое время я направилась на поиски информации.
Дежурная медсестра сидела за стойкой в конце коридора. Она была аккуратной, измученной и такой маленькой, что едва была видна за кипой бумаг. Она спросила:
— Кто?
Ей понадобилось несколько минут, чтобы найти нужную информацию среди файлов и распечатать данные о Еве. Наконец она сообщила мне, что Ева может покинуть больницу на следующий день, но ей потребуется специальный уход и постельный режим по крайней мере на шесть недель. Она выдала мне рекомендации по диете и список лекарств. Холодок пробежал по моей спине.
Затем я отправилась в агентство нанять няню на неделю, где кратко изложила основные требования по уходу за Евой. Белокурая девушка-австралийка улыбнулась, покачала головой и вежливо сказала:
— Я боюсь, про правилам агентства я не могу предложить вам ничего, кроме ухода за детьми.
Снова началась моя телефонная одиссея.
— Если бы вы смогли заглянуть раз в день, — умоляла я Тессу/Кейт/Пейдж, — просто проверить, что она приняла таблетки и съела что-нибудь.
Тесса сказала:
— Если она действительно больна, вам лучше нанять сиделку.
— Я уже пригласила няню из агентства, и она обошлась мне в целое состояние.
Кейт была более доброжелательна и менее полезна:
— Вам лучше оставаться дома, Минти. Как вы себя будете чувствовать, если с Евой что-нибудь случится?
Пейдж сказала:
— Я не хотела говорить, Минти, но я узнала, что ты не только читала нравоучения мне, но даже заняла сторону мартина.
— Как?
— Он проговорился, что завербовал тебя за чашкой кофе.
— Это же было сто лет назад. Во всяком случае, что я должна была сделать? Проигнорировать его? — Последовала тишина, и я в отчаянии добавила. — Ева действительно нуждается в заботе, а девушка из агентства не сможет этого сделать или просто не станет.
— О'кей, — Пейдж не испытывала особого восторга. — Я пришлю Линду. Она сможет покормить Еву.
Это было большее, чего я смогла добиться. Не много, но уже кое-что, и я приступила к составлению списка для Линды. Начать с того, что Ева была очень слаба. С каждым днем ей становилось лучше, но выздоровление шло медленно. Она могла продержаться на ногах час, но не более. Стараясь не думать о моих таящих, как снег, денежных резервах, я наняла няню из агентства еще на две недели.
Пейдж считала, что я должна уволить Еву.
— Ты обязана выжить, — заявляла она, — ты не можешь позволить себе слабое звено. Или ты или она.
Сквозь многовековой пласт социально-этического мышления в мою душу улиткой заползло сострадание. В тот же момент меня озарила догадка:
— Интересно, не так ли ты относишься к Мартину? Считаешь его слабым звеном?
Создавалось впечатление, словно Пейдж говорит с непокорным ребенком:
— У меня нет времени для воспитания ответственности у взрослого человека. А у тебя нет времени для ухода за нефункционирующей няней.
Ева заболела, но не поглупела. Она чувствовала, куда дует ветер.
— Пожалуйста, не забирайте у меня работу, — попросила она в страхе, что я могу выкинуть ее на улицу.
Секунд десять я боролась с желанием купить ей билет в один конец до Румынии. Я взяла ее болезненное личико в ладони.
— Не говори глупостей, Ева. Дети нуждаются в тебе и они тебя любят. Ты нужна мне, нужна им, поэтому, пожалуйста, сосредоточься на выздоровлении.
Когда я вечером поднималась в свою комнату с ужином на подносе, я подумала, как было бы хорошо, если бы там сейчас был Натан.
Я привезла в «Парадокс» пиджак (который меняла каждые два дня) и повесила его на спинку кресла. Это должно было создать впечатление у всех заходящих в мой кабинет, что уже или еще на работе. Я жирным шрифтом напечатала список так называемых «встреч», разрисовала его галочками и крестиками и положила слева от компьютера. На самом деле, я готова была пожертвовать частью бюджета семьи, чтобы мчаться на такси на Лейки-стрит покормить Еву. Это был убийственный график, но я обнаружила странную вещь: отчасти мне это нравилось.
Барри и Крис уже сосуществовали в нездоровом симбиозе.
— Крис думает мои мысли и ходит по моему маршруту, — объявил Барри, подтверждая мою молчаливую догадку, что Крис доминировал в их паре.
Деб побледнела и уставилась на кофеварку:
— Я ищу новую работу, — тихо сообщила она мне.
Крис не смотрел на Деб, он собрал свои бумаги и помахал рукой.
— Увидимся позже, ребята.
Барри последовал за ним, оставив нас с Деб за столом переговоров. Она подняла бровь:
— Я чувствую, что вылетела из колеи, Минти. И я не могу понять, как это случилось.
В выходные я взяла мальчиков к Гизелле на чай. Со времени моего последнего визита она провела косметический ремонт в гостиной цвета бледного золота и сливок с венецианскими зеркалами и подушками из антикварного гобелена.
— Феликс, нет, — сказала она резко, когда Феликс взял одну из подушек. — Она очень старая и ценная. — Ее внимание отвлек Лукас, обнаруживший, что обюссоновский ковер отлично скользит по паркету.
Я призвала близнецов к порядку, но они были беспокойными и несклонными подчиняться. Они усвоили эту манеру поведения в течение последних нескольких дней, и я выбивалась из сил, пытаясь справиться с ними. Лукас громко чихнул, стоя рядом с Гизеллой. Я поспешно протянула ему носовой платок, который он, использовав по назначению, с любезной улыбкой протянул Гизелле. Гизелла отпрянула.
— Почему бы мне не позвать Анджелу, она может напоить их чаем на кухне.
Роджер ненадолго заглянул к нам, собираясь в гольф-клуб. Он бесстрашно подошел ко мне и поцеловал в щеку.
— Так приятно видеть вас, — пробормотал он, кося одним глазом на жену. — Я надеюсь, все под контролем?
Он выглядел здоровым и респектабельным, но не очень отдохнувшим и счастливым. Мне очень хотелось примерно наказать его, хотя это и было нехорошо, но я пощадила его. Не раз в последние недели я размышляла о том, что произошло с Натаном, и я успокаивала себя тем, что Роджера при всем его успехе и власти ждет та же участь. Рано или поздно карьера Роджера тоже закончится.
После того, как он ушел, а Анджела принесла шоколадный торт и чай и забрала близнецов, Гизелла спросила меня о работе и «Парадоксе». Я поставила свою чашку.
— Мне приходится бороться за нее, — сказала я. — И я использую всю свою хитрость, чтобы удержаться.
Гизелл отрезала тонкий ломтик торта и уложила его на свою тарелку.
— Я понимаю, как тебе сейчас трудно, Минти. Я восхищаюсь тем, как ты справляешься со всеми проблемами.
Очень мило было с ее стороны упомянуть об этом, но я не верила, что она действительно так думает.
— Есть новости о Маркусе?
При упоминании его имени она вскочила на ноги.
— Нет, ничего нет.
Я ждала более подробной информации, но Гизелла погрузилась в тяжкие раздумья. На гобеленовой подушке у моего правого локтя была изображена сцена с охотниками в лесу и раненым оленем. Лес был изображен в загадочной и таинственной дымке, а земля под деревьями была заткана цветами и маленькими животными.
— Ты сердишься, Гизелла?
— И да и нет, — Гизелла, похоже, надолго заняла позицию у окна и теребила пальцами гардину. — Скажу так. В конце концов, я чувствовала, что у меня нет выбора. Я жена Роджера и не могу так легко нарушить брачные обеты, как хочется Маркусу.
Это представляло всю ситуацию в новом увлекательном свете.
— Гизелла, с каких это пор ты признала нерушимость брачных обетов?
Она вскинула голову.
— У тебя было неверное представление обо мне, Минти. Я всегда соблюдала договор. Я делала именно то, что от меня ожидали, и что я обещала делать. Брак — это бизнес, а не мистическое единство душ. — Она подергала оконный шпингалет. — В конце концов, выбора у меня не было. Именно это меня и расстраивало… немного. Я не могу рассматривать отношения с Маркусом как альтернатиру тому, что у меня есть сейчас с Роджером. Я не должна видеть его.
— Ах.
— Это убивает меня?
Я рискнула предположить:
— Это Маркус так сказал?
Гизелла мрачно улыбнулась.
— Что-то в этом роде. Ну, это пройдет. — Она уселась на свое место, и я наблюдала, как она возвращается в образ хозяйки большого дома, расправив юбку и поднимая чайник. — Еще чаю? — Договор Гизеллы с дьяволом явно не сделал ее счастливее. — Ты уверена?
Она поставила чайник.
— Знаешь, что говорят о наркоманах? Если исключить наркотики и все проблемы с их добыванием, то им просто нечем будет заполнить свое существование.
— А благотворительность, например?
Натан бы сказал, что это была плохая шутка. Гизелла холодно улыбнулась.
— Вот это действительно убило бы меня. — Она указала на подушку. — Французский гобелен. Восемнадцатый век. Обрати внимание на превосходные растительные краски.
— Принято к сведению, — я вполуха прислушивалась к голосам близнецов, не разгромили ли они кухню.
Гизелла обвела контур раненого оленя пальцем, на котором сияло кольцо с крупным бриллиантом.
— Я привыкла ситать, что мои отношения с мужчинами просты и открыты, но в глубине души я знала, что это не так. Я всегда говорила себе: «Я жена Николя, Ричмонда, Роджера, но я в любую минуту могу собрать свои чемоданы». — Она засмеялась. — Беда в том, что с тех пор, как я отправила Маркуса в отставку, я постоянно думаю о нем, чего никогда не случалось, пока он был на сцене.
— Боже мой, — сказала я. — Это плохо. Это чувство вины плюс синдром «за забором трава зеленее» в одном флаконе.
Гизелла была поражена.
— Что ты имеешь ввиду?
— Это липкая, навязчивая мысль, от которой не избавиться.
— Откуда ты знаешь?
— Я близко с ней знакома, — ответила я.
В машине Феликс заговорил:
— Если у нас нет папы, значит, мы не семья?
— Нет, Феликс. Просто мы семья без папы.
— А ты на самом деле наша мама?
Я смотрела на машины, рычащие в пробке.
— Да, самая настоящая ваша мама.
Когда мы вернулись, Ева была уже на кухне. Она выглядела немного сильнее, хотя ее одежда висела на ней.
— Я готовлю ужин, — сказала она и, когда я попыталась остановить ее, подняла руку. — Я приготовлю.
Я помогла ей нарезать огурцы и морковь и разогреть пастушью запеканку. Она передвигалась очень медленно, но решительно. Потом она настояла, что уберет все сама. Она подняла обычно равнодушные глаза, сейчас я видела в них благодарность:
— Ты хорошая, Минти.
Во время бессонных ночей я избавлялась от Натана. Все было логично — Натану уже не нужны его рубашки, костюмы, обувь, поэтому надо было просто упаковать их и убрать. Но, прикасаясь к ним, я забывала о логике. Иногда мне удавалось очистить целую полку, иногда это было выше моих сил. Этот процесс расставания должен был происходить тайно, потому что я не хотела делать мальчиков свидетелями, и потому что это было… так больно. Поэтому я старалась собирать вещи урывками, украдкой, в течение таких плохих ночей, как эта.
Было 1.45, когда я встала с постели и открыла дверцы гардероба Натана. По краю полок тонким слоем лежала пыль. Здесь были его свитера: красный, синий, зеленый. На полке лежал забытый шарф, и я взяла его. Он был дорогой, я почувствовала легкий запах лосьона после бритья. Ощущение потери было таким острым, что у меня на пару секунд перехватило дыхание. Я села на кровать, зажав шарф в пальцах и не чувствуя ничего, кроме пустоты в груди. Натан умер. Через некоторое время я отложила шарф в сторону, достала свой любимый серый костюм и разложила его на кровати. Я засунула в пиджак его синюю офисную рубашку, вокруг воротника обвила галстук из красного шелка. Пара шелковых носков и начищенных до блеска ботинок дополнили ансамбль. То, что лежало на кровати, было только оболочкой Натана. Я попыталась притвориться, будто он действительно лежит там, закинув руки за голову. Минти, пожалуйста, обрати внимание… Подбить кулаками подушку. Сбросить обувь, Минти, о чем ты думаешь?
На полу лежал пакет благотворительного магазина в пользу хосписа. Когда я сниму с оболочки галстук и положу его в пакет, часть Натана исчезнет. Я вынула рубашку и аккуратно положила ее туда же, исчезла еще часть. Обувь… обувь. Если я положу ее в пакет, Натан никогда не сможет снова войти в дом номер семь и крикнуть в лестничный проем: «Где мои мальчики?». А вместе с костюмом исчезал бизнесмен, который разрабатывал стратегии и говорил: «Наши конкуренты сильны, но давайте не сдаваться без боя».
«Когда я вышла за Натана, — призналась мне Роуз за одним из наших обедов, — мое сердце было разбито от несчастной любви. Но Натан так хотел сделать меня счастливой, разве я могла устояит? Он был скалой, а Хэл был зыбучими песками. Чего еще я могла желать?» Я не была уверена в способности Роуз отличать камень от песка. Ведь эта женщина пользовалась каждой возможностью, она сама мне призналась, забежать в церковь Святого Бенедикта по пути домой, чтобы поставить свечу Мадонне. Если это не было строительством дома на песке, я не знаю, что вообще тогда это было. «Хэл никогда не смог бы мне дать, что я хотела, — добавила Роуз. — Мы оба это знали. Это мог быть только Натан.»
Внизу вскрикнул один из близнецов. Я бросила костюм в мешок и пошла посмотреть, кто из них это был.
Феликсу приснился дурной сон.
— Мамочка, там был большой-пребольшой кот с большими когтями, он хотел поцарапать меня…
Я прижала к себе его горячее тельце и прошептала:
— Все хорошо, Феликс. Мама здесь. Я прогнала плохого кота. Смотри, его здесь нет.
Все было совсем не хорошо. Однако, я успокаивала моего сына ложью, испытывая при этом странное удовольствие и гордость. Да, мои дети еще не были достаточно большими и смелыми, и я была нужна им, чтобы оградить от всех страхов.